оглядываясь. -- Восьмой! -- закончил он счет. -- Я с Афанасием здесь, остальные обошли всех, собрали патроны, что осталось! Ловушки смотри в оба! Бойцы начали обходить мертвых -- сперва осторожно просовывали руку под тело, шарили там, потом снимали рожок с автомата, дергали затвор, выбрасывая патрон из ствола, обыскивали карманы и подвески. Духи время от времени постреливали, заметив движение. Пули высекали осколки из камней, били в мертвые тела. -- Вода, пацаны! Вода! -- Кто-то из бойцов нашел у землянки резиновую флягу, торопливо открутил пробку, поднес ко рту. -- Не трожь! -- крикнул Лютый. Боец смотрел безумными глазами то на него, то на плещущуюся во фляге воду. Лютый подскочил, выхватил флягу. -- Отравить могли. -- Он выплеснул воду на землю... Потом в окопе они выщелкали патроны из рожков в каску и поделили на восемь. -- По двадцать на нос. Четыре гранаты. Еще шесть подствольных. -- Кранты, -- спокойно сказал кто-то. -- На один раз отбиться не хватит. Солнце зависло над высоткой, будто время навсегда остановилось в полдень. На всей позиции не было ни пятнышка тени. От раскаленной земли струился обжигающий легкие воздух. Один боец посматривал в сторону духов, остальные неподвижно сидели на дне окопа, привалившись спиной к стене, распахнув броню, закрыв лица полями панам, тяжело дыша пересохшим ртом. -- Чо молчат-то? Может, ушли? -- не открывая глаз, спросил Афанасий. -- Да нет... сидят... -- Сколько времени? -- Бог его знает. Часы стали... -- Они не уйдут, -- сказал Лютый. -- Скорей бы уж тогда, -- подал голос кто-то. -- Чего тянут-то?.. -- Ничего... -- ответил Лютый. -- Они тоже там на солнышке... Боец присмотрелся в бинокль. -- Слушай, они там скучковались, человек пять. Может, достану из подствольника? -- Не тронь говно -- вонять не будет, -- откликнулся Афанасий. -- Может, дотянем до своих. -- Где они, свои? -- спросил кто-то. -- Второй день уже... Одну бы вертушку. Только одну вертушку... Снова повисло молчание. Афанасий вдруг гыкнул, затряс плечами от беззвучного смеха. -- Чо ты? -- скосил глаза Лютый. -- Слышь, чо подумал... Где-то люди живут... по улицам ходят... Странно, правда?.. И снова молчание. -- Засуетились вроде, -- сказал боец с биноклем. Лютый тяжело поднялся, достал из кармана оптику от СВД, глянул. -- Готовятся, -- сказал он. -- Рота, к бою! Бойцы зашевелились, застегивали бронежилеты, снимали панамы, надевали каски, поднимались, опираясь на приклад автомата. Уже невооруженным глазом видно было, как стягиваются духи к крайнему ряду камней. -- Сейчас пойдут, -- спокойно, даже равнодушно сказал кто-то. -- Каюк нам. -- Знать бы, который из них Усама,-- сказал Афанасий.-- Глотку перегрызть напоследок. Лютый, прижавшись щекой к прикладу, положил подбородок на камень, опустил глаза. Песчинки -- каждая, оказывается, своей причудливой формы и цвета -- перекатывались, разбегались кругами от его дыхания. Из-под приклада выбежал бронзовый жучок. Лютый закрыл ему дорогу пальцем. Тот деловито ощупал усиками огромный, как гора, палец, вскарабкался на него, спустился с другой стороны и побежал дальше по своим важным делам... От камней раздался гортанный крик. Лютый поднял глаза, резко втянул воздух, раздувая ноздри, щуря глаза, готовясь к бою. Бойцы, оскалившись в застывшей на почерневших губах улыбке или играя желваками, подрагивая от напряжения, ждали. Наемники пошли в атаку. Их было уже немного, но все же гораздо больше, чем то, что осталось от девятой роты. Они тоже давно потеряли счет убитым, счет времени, представление о цене своей и чужой жизни, для них тоже весь мир сжался до этого клочка выжженной каменистой земли, они тоже валились с ног от жары, отчаяния и нечеловеческой усталости, -- и они первые не выдержали, встали в рост и пошли, стреляя от бедра и призывая на помощь аллаха. -- Ну чо, пацаны, махнем по последней? -- крикнул Афанасий. Лютый вскочил из своего укрытия, оглядел лежащую за кладкой редкую цепочку бойцов и заорал, надсаживая голос: -- Рота, слушай мою команду! ВДВ, вперед! Бойцы поднялись и с яростным криком бросились за ним навстречу противнику. Две цепи солдат, две волны ненависти стремительно сближались на вершине -- кто-то из пацанов закинул голову и упал в рост -- и в этот момент земля между ними дрогнула и взметнулась вверх. Пара "грачей" с ревом пронеслась над самой головой и заложила крутой вираж над ущельем. Следующая пара ударила ракетами по разбегающимся в ужасе наемникам, накрыла их стеной разрывов. Горело все -- земля, одежда и волосы убитых. Солнце бледным пятном едва просвечивало сквозь черный дым. Лютый в засохшей на камуфляже своей и чужой крови оцепенело стоял на вершине, держа автомат в бессильно опущенной руке. Снял и уронил под ноги каску. Из ущелья рядом с ним поднялась и зависла над самой головой ощетинившаяся пушечными стволами вертушка. Струи воздуха от гигантских лопастей рвали в клочья дым, гнали песок и мелкие камни. Лютый медленно обернулся -- человек и огромная машина лицом к лицу будто смотрели в глаза друг другу. Вертолет сел, из него выпрыгивали солдаты, бежали к раненым. Следом соскочил на землю комполка, оглядывая поле недавнего боя. Лютый, очнувшись, повернулся к нему, поднес к непокрытой голове трясущиеся, сведенные усталостью пальцы. -- Товарищ полковник... Девятая рота... свою задачу выполнила... Колонна может идти... -- без выражения произнес он. Тот шагнул навстречу, с силой обнял его, прижал к себе, прокричал в ответ что-то, не слышное за грохотом винтов. -- Товарищ полковник... высота наша... колонна может идти... -- как робот, повторил Лютый. -- Не будет колонны! Ты слышишь меня, боец? -- крикнул тот, встряхивая его за плечи. -- Почему связи не было? Ты меня слышишь?! Мы уходим!! Лютый, не понимая, смотрел на него. -- Товарищ полковник... Дорога свободна... Колонна может идти... -- Не будет колонны!! -- заорал тот. -- Война кончилась, ты слышишь? Война кончилась! Два дня назад! Почему связи не было? Мы выходим, ты понимаешь меня, боец? Домой! Мы уходим!! Как тебя зовут, боец?.. Лютый наконец понял. Он молча смотрел на командира, сжимая предательски дрожащие губы, потом повернулся и, шатаясь, пошел прочь. Из воспаленных глаз катились слезы, оставляя полосы на закопченном пороховой гарью лице. К нему подскочил санитар, Лютый не глядя оттолкнул его. Он шел по выжженной земле, засыпанной гильзами, смотрел на раскиданные по всей вершине скомканные тела -- своих и чужих -- и не мог поймать глоток воздуха широко открытым ртом, задыхался от слез. Растер их пятерней вместе с грязью по лицу, нащупал на шее амулет, будто именно тот душил, мешал дышать, -- сорвал и бросил в сторону. Потом упал на колени, судорожно сгреб пальцами горячие камни -- и заорал, завыл, закинув голову к низкому дымному небу... Бесконечная колонна -- бронемашины, танки, "Грады", тягачи с пушками, самоходки -- с развернутыми знаменами спускалась по горному серпантину к мосту через Пяндж. На головной машине ехал военный оркестр, и сквозь рев моторов и лязг гусениц доносилось "Прощание славянки". Лютый со своими ехал на бэтээре, придерживаясь перебинтованной рукой за ствол. Облепившие броню пацаны в наутюженных парадках, в медалях и аксельбантах издалека с жадным нетерпением всматривались на ту сторону границы, где генералы под козырек принимали войска, где толпились с цветами съехавшиеся со всей страны солдатские матери, отцы и жены. Там, ломая армейский порядок, рассыпая букет, бросались к колонне женщины, и навстречу им соскакивали с брони, по-щенячьи тыкались в материнские щеки мальчишки в солдатской форме. x x x Мы уходили из Афгана. Мы победили. Мы -- девятая рота -- выиграли свою войну. Тогда мы еще многого не знали. Не знали, что через два года исчезнет страна, за которую мы воевали, и станет немодным носить ордена вымершей державы. Что еще много лет большие люди где-то там, наверху, будут спорить, нужна ли была эта война или нет, и решать за нас, кто прав, кто виноват. Мы не знали, что раненого Усаму вынесли из боя "черные аисты", и однажды через много лет все мы снова услышим про него и впервые увидим нашего врага в лицо на телеэкране. Сержант Дыгало остался на сверхсрочную, и его вместе с учебкой, оказавшейся вдруг в чужой стране, перебросили в Россию, куда-то под Тулу, а через год он умер от инсульта прямо на бегу в ночном марш-броске. Белоснежка осталась в брошенном военном городке, и ее с матерью и другими русскими семьями вырезали исламисты. А нас самих, пацанов из девятой роты, жестоко разбросала новая жизнь -- кого в князья, кого об самое дно. Но ничего этого мы не знали тогда. Мы даже не знали еще, что в суматохе вывода огромной армии нас просто забыли на этой дальней, никому уже не нужной высотке... Мы уходили из Афгана.