ел ты, Реджеп? Шайтан помутил твой разум, несчастный! Узнает о таких словах Гамид, пропала твоя голова! - зашипел Юсуп и зло закричал на невольников, которые, прислушиваясь к разговору, остановились: - Крутите каток, проклятые собаки! Нечего уши развешивать! Грязные свиньи!.. Снова невольники налегли грудью на перекладины. Снова заскрипел каток, зазвенели кандалы. Но вдруг снаружи донесся пронзительный крик. Все бросились к дверям. По дороге от Аксу что есть силы бежала девушка с корзинкой в руке. Это была Ираз, дочурка Бекира. Ее догонял Осман и старался схватить за длинный белый шарф, перекинутый через плечо. За ними трусил на лошади Гамид и что-то кричал да смеялся. Бекир растолкал плечами товарищей и выскочил навстречу. Хотя Осман был вооружен и на голову выше Бекира, маслобойщик налетел на него как ястреб и с размаху ударил кулаком по уху. Ираз вырвалась из рук охранника и вскочила в круг людей. Ошеломленный неожиданным нападением, Осман было растерялся. На его сытом круглом лице мелькнуло удивление. Но тут же лицо стало наливаться кровью. Телохранитель набросился на Бекира с нагайкой. Посыпался град тяжелых ударов. - Стой, Осман, - унял его Гамид, подъезжая на сером коне. - Я хочу поговорить с Бекиром. Оставь нагайку. Осман, сыпля проклятия, отошел в сторону. Бекир тоже не хотел оставаться в долгу и обещал своему обидчику свернуть шею, желая сдохнуть, как паршивой собаке, или подхватить десяток быстро перечисленных им наихудших болезней. - Да замолчите, шайтаны! - прикрикнул на них Гамид, слезая с коня. Бекир направился к маслобойне. Гамид шел следом. - Я и не знал, что у тебя такая красивая дочка, Бекир, - говорил Гамид. - Сколько ей лет? - Пятнадцать, ага, - мрачно ответил Бекир. - Ты давно избавился бы от долгов, если бы послал ее на работу в замок. Она будет чесать и прясть шерсть или прислуживать в гареме... Они остановились на пригорке. - Йок! Йок! - выкрикнул Бекир, порывисто обернувшись лицом к спахии. - Не трогай ее, Гамид-бей! Она еще молодая, ей хватает работы и дома. У меня больная жена... (Йок (турец.) - нет.) Но Гамид настаивал на своем. - Ты уже много лет отрабатываешь то, что взял на строительство сакли, Бекир, а долг не уменьшается, ибо человек так создан аллахом, что должен есть и пить... А тут ты сразу избавишься от долга, как от засохшей болячки! Подумай! - Я отработаю сам свой долг, Гамид-бей! Буду работать еще два года, но дочку в замок не отдам! Это не место для молодых девушек! Гамид вспыхнул. - Думай, что мелешь, Бекир! - зашипел он. - Рано или поздно ты все равно пошлешь ее ко мне. Долг давно просрочен... Ну, чего ты упираешься? Всем будет хорошо! - Нет, Гамид-бей, этого не будет! - решительно ответил Бекир. - Все знают, что девушек, которые служили в замке, никто не берет замуж! Зачем ты хочешь сделать несчастными сразу четырех человек: меня, мою жену, дочку и ее жениха Исмета? - Поганая собака! - взвизгнул спахия. - Ты еще пожалеешь! Я не забуду твоих слов!.. Паршивая свинья, вонючая гиена, как ты смеешь болтать такое о своем господине?.. Даю тебе неделю для уплаты долга! Если не уплатишь или не отработаешь вместе с женой и дочкой, я выброшу тебя из дома и выгоню из Аксу! - Ла хавла! - поднял вверх руки Бекир. - Пусть будет так, как суждено быть. Но дочь тебе не отдам! Ты сможешь ее взять, только если я умру, Гамид-бей! Таково мое последнее слово. (Ла хавла (турец.) - идиома, примерно соответствует выражению: "На все воля бога".) Бекир произнес это так решительно, что все с удивлением посмотрели на него. До этого времени он никогда ни в чем не перечил ни Гамиду, ни телохранителям, которые постоянно сопровождали хозяина. Поэтому Гамид, считая Бекира умным и опытным маслобойщиком, назначил его старшим над другими наемными рабочими и невольниками. Работу свою тот выполнял старательно, и Гамид был доволен им. Теперь Бекира трудно было узнать: глаза горят, кулаки сжаты, скажешь ему еще слово - в горло вцепится! Гамид ничего не ответил. Только пристально посмотрел на Ираз, что выглядывала, как испуганный зверек, из-за плеч работников, вскочил на коня и, нахлестывая нагайкой, погнал его галопом. Осман поспешил за хозяином. - Собака! Жирная свинья! - хрипло сказал Бекир. - Я свободный турок, а он хочет превратить меня в раба. Он хочет посягнуть на честь моей дочери и на мою честь! Но мы еще посмотрим, кого накажет аллах! Недаром появился в наших краях Мустафа Чернобородый: может, найдет он тропинку и к замку Аксу. 2 На другой день, к полудню, стала собираться гроза. Воздух навис тяжелый и душный. На юге в горах громыхало. Небо закрыли черные с багряно-бурым отсветом тучи. Их то и дело разрывали ослепительно-белые молнии. Хотя над Аксу ярко светило солнце, батраки-каратюрки забеспокоились. - Будет сель, - сказал Реджеп. - Надо скорее идти домой, пока не поздно. Звенигора не знал, что такое сель и почему так встревожились турки. - И вправду будет сель, - подтвердил Бекир и, глянув на кучу поджаренных семян, добавил: - Давайте быстрее закончим и пойдем. Не можем же мы бросить все это так... - А почему бы и нет? - спросил Реджеп. - Не твое же... Пусть лежит до завтра. Шайтан его не заберет! - Если бы не вчерашняя ссора, - ответил Бекир. - Теперь опасно... Дознается Гамид, будет мне еще хуже. Впрочем, я вас не держу, идите. Мы с урусами сами закончим... Когда все ушли, Бекир горячо взялся за работу. Он метался, как на крыльях. Мгновенно насыпал семечки в полотняные мешочки, закладывал их под пресс. На его круглой бритой голове обильно выступил пот. Загоревшее худое лицо пылало. Невольники не отставали от него. Бекир всегда хорошо к ним относился, и им хотелось помочь ему в беде. Все же работу закончили только перед вечером. Пока добрались до селения, на землю опустились сумерки. Селение, где жил Бекир, лежало на противоположном берегу небольшого ручья, который впадал в Кызыл-Ирмак. Его всегда переходили вброд или по большим серым валунам, выступавшим из воды. А теперь, подходя к ручью, Звенигора издали услышал рев воды и крики людей... Бекир опрометью кинулся к берегу, выкрикнув одно короткое слово: - Сель! Невольники тоже прибавили шагу. Еще издалека увидели, как с ревом катилась лавина грязной воды и камней, покрывая во всю ширь долину Аксу. Вода прибывала и прибывала, затапливая селение. Мутные волны подступали к глиняным лачугам, поглощая их на глазах. Так вот что такое сель! Звенигора с товарищами подошел к Бекиру, который стоял над водой, охватив голову руками. В черных глазах турка застыло безмерное отчаяние. - О аллах, там у меня больная жена и дочка! - простонал он. - Сель подступает уже к нашему дому! Еще минута - и его снесет... Слышите, как кричат люди? Они выносят все ценное, выгоняют скот... Кто поможет моим? - Люди помогут и твоим, - утешил его Звенигора. Но Бекир безнадежно махнул рукой. - Ты сам видел, как помогли мне мои соседи. Поднялись и пошли, а ты оставайся как хочешь... Нет, надо перебраться на ту сторону! Аллах поможет мне, я умею плавать... И здесь, кажется, не так глубоко. А вы, - обратился он к невольникам, - идите в замок сами... Вы ж не убежите, правда? Он шагнул в воду и, опасаясь бурлящей мути, начал медленно переходить речку. На середине споткнулся - и поплыл. Сильное течение подхватило, закружило, понесло в Кызыл-Ирмак. Бекир пытался плыть, но безуспешно. Его сносило на середину потока... Вдруг он пропал под водой. Потом сразу же вынырнул, и над шумом и ревом воды пронесся полный ужаса крик: - А-а-а!.. Отчаянный крик ударил Звенигору в самое сердце. Он кинулся вниз. - Ты сдурел? Куда? - крикнул Квочка. Но Звенигора уже был в воде. Если бы год назад кто-нибудь сказал, что он, запорожец Звенигора, будет рисковать жизнью ради турка, он первый обозвал бы такого выдумщика дурнем. А вот довелось!.. Ему повезло. Несколько валунов пронеслось мимо, но ни один даже не задел. Тяжелые кандалы тянули вниз, рвали кожу на руках и ногах, но он не обращал на это внимания. Рассекал воду, не спуская глаз с того места, где последний раз видел Бекира. Широкая накидка, которую обычно носил Бекир, на этот раз хорошо услужила своему хозяину: среди волн мелькнули ее полы, и Звенигора схватил их, а потом вытащил и Бекира. Почувствовав под ногами землю, Звенигора взял его на плечи и понес на ту сторону. Бекир долго отплевывал воду, стонал. Потом открыл глаза. Увидев склоненное над собой лицо Звенигоры, слабо улыбнулся: - Спасибо, Арсен... Помоги мне подняться... Надо скорее идти!.. Они пошли вместе. Переправляться назад через Аксу было безумием, и Звенигора решил идти с Бекиром. Густели сумерки. На чистом небе загорались звезды. Вдали черными привидениями вздымались громады гор. Из селения долетали крики людей, рев скотины и вой собак. Бекир и Звенигора свернули в узенькую боковую улочку. Здесь вода доходила уже до пояса. Кто-то маячил впереди и ругался, не находя в темноте дороги. Где-то на крыше жалобно мяукала кошка. По улицам, огороженным глиняными заборами, плыли разные лохмотья, солома, хворост. За углом они столкнулись с темной фигурой. - Это ты, Бекир? Торопись! У тебя несчастье... - Какое? - кинулся Бекир. - Исчезла Ираз. - Утонула? О аллах!.. - Нет, ее схватили люди Гамида. - Люди Гамида?! Проклятье! - Бекир простер к черному небу руки. - Неужели это правда? О аллах, как же ты допустил это!.. Как же ты не поразил громом этих смердящих шакалов!.. Моя Ираз, мое единственное утешение!.. Он ринулся вперед, охваченный отчаянием. Звенигора еле поспевал за ним. Еще издали они услышали женский плач. Бекир как безумный, закричал: - Гюрю, почему ты не уберегла Ираз? Как это случилось? Гнев аллаха на твою голову, несчастная! Почему ты не уберегла Ираз? Растрепанная, мокрая женщина упала на грудь Бекира, забилась в рыдании. - Я не пускала ее... Она сама вышла на Аксу стирать белье... О моя доченька!.. Там он ее и схватил... - Кто? - Осман... Кто же еще? - Бешеный пес! А Исмет уже знает? - Знает... Смотреть на него страшно! Прибегал спасать меня от селя. Вынес несколько узлов - все, что смог, и выгнал скотину... Вот он сюда идет! К ним, по пояс в воде, приблизился забрызганный грязью юноша. Не здороваясь, тихо спросил: - Ага Бекир, об Ираз ничего нового не слышно? - Ничего... - Я убью Гамида! - Нет, это я должен его убить, - сказал Бекир твердо. - Тогда мы убьем его вместе! Я не успокоюсь до тех пор, пока не омою свои руки его бешеной кровью! - Хорошо, сынок. Мы это сделаем вместе, - согласился Бекир. Они стояли по грудь в воде и беседовали так, словно дело шло о покупке бычка или о поездке на базар. - О чем вы говорите? - вскрикнула Гюрю. - Не прибавляйте к одной беде другую! Спасайте, что осталось! Скоро все возьмет вода... Мужчины молча подняли мокрые узлы и двинулись в темноту ночи. Звенигора с мешком, позванивая кандалами, брел сзади. 3 Сель спал так же быстро, как и нахлынул. Когда взошло солнце, Звенигора медленно шел по берегу Кызыл-Ирмака. Брел по жидкому илу, таща тяжелые кандалы. Над рекой поднимался розовый утренний туман. Глухо рокотали мутные воды. Их шум напоминал рокот днепровских порогов. Звенигора остановился над обрывистым берегом, вдыхая полной грудью ароматный весенний воздух, любуясь обширными видами, что открывались вдали. Неожиданно за спиной зазвучал топот коней. - Вот где он, Гамид-бей! - послышался радостный возглас Османа. - Поймали собаку! Три всадника подскакали к Звенигоре. - А я и не думал бежать, - сказал Арсен спокойно. - Вечером я спас Бекира, когда он чуть не утонул, переплывая Аксу. Там с ними и заночевал... Но Гамид зло крикнул: - Не выкручивайся, гяур! Никто не заставлял тебя спасать Бекира. Пускай бы тонул, собака!.. Ты знал, что каждый вечер должен быть в замке! Тебя ничему не научил каземат? Ты заставил нас всю ночь искать тебя, негодяй!.. Эй, Осман, отрежь ему на первый раз ухо! Это будет напоминать, что он всего лишь раб. Да и другим будет наука. Осман схватил Звенигору за руку, ему на помощь бросился Сулейман, на ходу вынимая из-за пояса небольшой кривой кинжал. Звенигора метнул быстрый взгляд вокруг, как бы ища спасения, и вдруг, оттолкнув от себя Османа, прыгнул с высокого берега вниз, в рыжие воды Кызыл-Ирмака. - Держи его! Лови!.. - закричал Гамид, приподнявшись на стременах. Но быстрое течение подхватило беглеца и вынесло на середину реки. Осман и Сулейман бежали по берегу, кидали камни. Но не попадали. Они, очевидно, жалели, что не взяли с собой луков. Теперь только стрела или пуля могли догнать невольника. Бросаться же в воду ни Осман, ни Сулейман не изъявили желания. Посреди реки Звенигора почувствовал под ногами каменистую отмель. Это было очень кстати: как бы хорошо он ни плавал, железо тянуло на дно. Подхватив рукою цепь, чтоб не цеплялась за камни, перебежал мель и остановился передохнуть. Гамид кричал с берега: - Все равно тебе не убежать, раб! Возвращайся назад, пока не поздно! Не то поплатишься жизнью!.. Звенигора не отвечал. Молча смотрел на разъяренного спахию, который бесновался на другом берегу, шагах в пятидесяти, и гнев волновал его сердце. В короткий миг сплелось в сознании все то мерзкое, что узнал про спахию от других, что сам претерпел от него, и он содрогнулся от злобы. Почему до сих пор никто не убил эту гнусную тварь? Этот негодяй всюду сеет только горе, всем приносит несчастье и всегда выходит сухим из воды! Он погрозил Гамиду кулаком, подобрал цепь и снова бросился в бурлящее течение узкого, но опасного потока. Противоположный берег был мрачным и пустынным. Нигде ни души! Над самой водой нависали дикие скалы, поросшие кое-где кустами кизила и дрока. Звенигора выбрался наверх. Гамид все еще гарцевал на другом берегу, а телохранители, подбежав к маслобойне, снаряжали челн. Скоро они переплывут на эту сторону. Теперь надежда только на свои ноги. Сбив тяжелым камнем кандалы, Звенигора забросил их в кусты и кинулся бежать. Впереди вздымалась высокая гряда гор, дрожавшая в голубоватой дымке. В долинах темнели колючие заросли кустарников. Он бежал, изредка переходя на шаг, до самого полудня без отдыха, не чувствуя ни усталости, ни голода. Опасность подгоняла его. Он опасался преследователей и случайных встречных, которые могли задержать его, опасался заблудиться и вернуться назад к реке или сорваться со скалы и сломать ногу, руку. Теперь, когда он вдохнул свежий воздух свободы, когда забрезжила надежда вырваться из неволи, он боялся любой неожиданной помехи, которая могла все свести на нет... Шел без отдыха до самого вечера. Миновал два селения, незамеченным пробрался вдоль виноградников, где работали несколько женщин и подростков, пересек сухой неприветливый горный кряж и, наконец, остановился в лесочке. На толстом развесистом дереве соорудил из веток и листьев нечто вроде гнезда и, хотя донимал голод, заснул крепким, беспробудным сном. Проснулся, когда всходило солнце. Лес звенел птичьим пением и щебетанием. Не медля ни минуты, Звенигора спустился на землю, пожевал горьковатую с росою траву, чтобы унять жажду, и пошел навстречу солнцу. Местность понемногу начала меняться. Горные хребты остались позади. Перед беглецом открылась холмистая равнина, на которой кое-где торчали кусты колючего терновника или молодой полыни. Звенигора не торопился. Погони не было да, похоже, и не будет, - должно быть потеряли след. Вторую ночь провел в пещере, заложив вход каменными глыбами, так как вокруг слышался вой гиен и шакалов. Сон был некрепкий, с кошмарами, но все же немного восстановил силы, а хмурое утро вселило надежду, что будет дождь. Взобравшись на крутую вершину, Звенигора осмотрелся. Позади синели горы, но, хотя там была вода, возвращаться к ним было и далеко и опасно: можно нарваться на преследователей. Впереди - бесконечная пустыня, сухая, безлюдная. Лишь слева, в далеком мареве, невысокие горы. Ну что ж, туда! Там, наверно, можно найти воду и пищу. В них теперь спасение. Особенно вода. Итак, только туда! Шел быстро. По пологим склонам сбегал рысцой. С надеждой поглядывал на серые тучи в небе, ждал от них хоть капли дождя. Но тучи бледнели, таяли, и вскоре сквозь них блеснули первые утренние лучи солнца. В полдень Звенигора почувствовал, что дальше идти не сможет. В висках стучит горячая, как расплавленное олово, кровь. Безжалостное солнце отбирает у него последние капли влаги, немилосердно печет неприкрытую голову. Ноги подкашиваются, отказываясь нести чужое, тяжелое тело. Но он не останавливался. Нет, нет, только не останавливаться, не упасть, это - смерть! Ему мерещится, что он лежит где-то здесь, на каменистой, раскаленной, как огонь, земле и к нему подкрадываются шакалы и гиены. В руках и ногах нет силы подняться, отогнать зверей, которые только и ждут той минуты, когда можно будет полакомиться нежданной добычей. Потом прилетят орлы-стервятники, расклюют то, что останется от зверей, и разнесут белые кости в разные концы пустыни. Бр-р-р!.. Нет, ему никак нельзя здесь погибнуть! Где-то далеко-далеко, на Украине, его поджидает мать. Выходит на высокий курган над Сулою и долго смотрит и степь - не едет ли Арсен, ее сын любимый, ее надежда... Потом молча спускается вниз, к хате, разговаривает с дедом и Стешей. Наконец, ложится спать. Но сон медлит, не идет к ней, тоска обвила ее сердце, а непрошеные горючие слезы до утра выедают глаза... Нет, он должен перебороть все, даже смерть, он должен идти дальше, чтобы пришел радостный день, улыбнулась от счастья мать и ласточкой кинулась сыну на грудь!.. Ему нельзя уйти из жизни еще и потому, что на совести лежит тяжелый, как камень, долг перед кошевым Серко, перед всем сечевым товариществом. Ведь как полагался на него кошевой атаман! Как надеялся, верил, что поездка будет удачной, что Арсен и брата из неволи выкупит, и важные вести привезет. Вместо счастливого возвращения сам попал в неволю. Что теперь думает о нем кошевой Иван Дмитриевич? Проглядел глаза? Надеется? Ждет? Напрасно: не скоро доведется казаку ступить на родную землю. А все из-за Чернобая! Чернобай - вот еще кто крепко держит его на этом свете! Жгучая ненависть распирает грудь, толкает все вперед и вперед! Выжить, вернуться, чтобы встретиться с мерзавцем с глазу на глаз! Звенигора вытирает грязным рукавом лицо, облизывает потрескавшиеся губы распухшим, словно войлочным, языком и упрямо идет дальше... На четвертый день, после полудня, совсем обессилевший, он вскарабкался на гребень горы и увидел широкую отлогую долину, на противоположной стороне которой паслась большая отара овец. Сердце радостно забилось... Там люди! Там есть вода! Пастухи никогда не отходят далеко от нее. Вблизи, наверное, колодец или ручей, где они поят овец. Звенигора остановился и едва перевел дух. На радостях чуть было не бросился вперед, но вовремя подумал, что и с пастухами встреча может плохо кончиться для него. Пастухи, конечно, вооружены луками, пиками, ножами, а у него только голые руки, да и те отказываются ему служить от усталости, голода и жажды. Казак превратился в охотника, выслеживающего дичь. Осторожно, прячась за каждый кустик, за каждую глыбу, что попадались по пути, начал окольной дорогой приближаться к отаре. В голове гудело, руки и ноги дрожали. Но он полз все ближе и ближе. Разумней было бы свернуть в сторону и соседней долиной обойти пастухов, но Звенигора чувствовал, что на это у него уже не хватит сил. К тому же под скалой, над костром, он увидел закопченный котелок, из которого доносился необычайно приятный, щекочущий запах вареного мяса. Этот запах одурманивал беглеца и притягивал к себе как магнит. Почти полчаса потратил Звенигора на то, чтобы незаметно приблизиться к костру. Подкрадывался с подветренной стороны, чтоб не учуяли собаки. Наконец, зажав в руке острый камень, притаился за глыбой известняка, выжидая удобный момент, чтобы ударить пастуха по голове. Бородатый пожилой пастух в поношенном джеббе и островерхом войлочном кауке помешивал длинным блестящим ножом в котелке. Потом, отложив нож в сторону, вытащил из кожаной торбочки узелок, наверно с солью, и начал подсыпать в варево, мурлыкая какую-то песенку. Наступило самое подходящее время для нападения. Занятый своим делом, пастух не услышал тихих, крадущихся шагов. Звенигора на миг замер, как бы собираясь с силами. Медленно занес над головой бородача камень. Но тут его словно что-то толкнуло в грудь; рука с камнем дрогнула и опустилась вниз. До сознания дошла родная, знакомая еще с детства песня: Идут волы из дубравы, А овечки с поля. Говорила дивчинонька С казаченьком стоя. Звенигора весь подался вперед и глухо вскрикнул: - Брат!.. Земляк! Пастух от неожиданности выронил узелок с солью и обалдело смотрел на камень, что упал возле ног незнакомца. - Свят, свят, свят! Животина иль людина ты... сгинь, нечистая сила! - бормотал тот, отступая назад. Звенигора, к своему удивлению, узнал в пастухе Свирида Многогрешного. - Не бойся, дядько Свирид, я такой же невольник, как и ты... Помнишь запорожца Звенигору?.. У Гамида, - успокоил его Звенигора. - Помираю от жажды... Пить!.. Ради всего святого, дай попить! Потом все расскажу... Пастух, все еще опасливо поглядывая на оборванного, обросшего незнакомца, в котором с трудом узнавал дюжего запорожца, вытащил из-под кошмы овечий бурдюк и деревянную чашку, налил овечьего молока, разбавленного водой. - Пей, это айран... Звенигора жадно припал к чашке, одним духом опорожнил ее. Айран отдавал запахом бурдюка, но был прохладный, кисловатый и хорошо утолял жажду. После четвертой чашки Звенигора почувствовал облегчение. Огонь, который жег грудь, стал затухать. Он сел возле костра. Теплая, пьянящая истома разлилась по всему телу. Из котелка пахло вареным мясом и лавровым листом. Звенигора втянул ноздрями ароматный запах, предвкушая сытый обед. Заметив это, Многогрешный крикнул напарнику, что находился возле отары: - Эй, парень, иди обедать! Через несколько минут подошел второй пастух. Звенигора даже руками всплеснул: это был Яцько. - Ты-то как сюда попал? Паренек сразу узнал казака. Глаза его загорелись от радости, словно встретил родного отца. - Нас Гамид подарил своему зятю Ферхаду. Не хотелось уходить от своих; думал, совсем пропаду. Но вышло к лучшему. Меня поставили подпаском к дядьке Свириду. - И тихо добавил: - Дядька Свирид стал потурнаком... Поэтому поблажка ему. Видишь, без надсмотрщиков ходим, имеем что поесть и попить, кандалы на руках и ногах не носим... Другим невольникам - беда! Работают как волы, а живут в ямах, как звери... (Потурнак (укр.) - невольник, принявший магометанство.) Тем временем Свирид Многогрешный вывалил из котелка на потрескавшееся и довольно-таки грязное деревянное блюдо тушеную баранину, бросил на землю засаленную бурку. - Подсаживайся, земляк! Чем богаты, тем и рады. Звенигоре казалось, что он никогда в жизни не ел ничего вкуснее. Пастухи подкладывали ему куски мяса побольше и помягче и подливали в его чашку кисловатый айран. Когда Звенигора немного утолил голод, он рассказал землякам о бегстве от Гамида и о мытарствах в пустыне. Удивлению пастухов не было границ. Яцько с восторгом смотрел на Звенигору. Узнав, что он за три дня пересек безводную пустыню, воскликнул: - Не может быть! Тут почти пятьдесят фарсахов! Это нагорье турки называют Кара-шайтаном - "Черным чертом", так как много смельчаков погибло там. - Мне, братцы, повезло - набрел на вас, - улыбнул-ся Звенигора. - Иначе бы и я сложил голову... После сытного обеда его клонило ко сну. Глаза слипались, голова падала на грудь. Многогрешный это заметил: - Э-э, друг, тебе не только попить и поесть надо, но и отоспаться. Постелю я тебе в холодочке, и спи на здоровьице! Он бросил под скалой кошму, в изголовье подложил джеббе. Звенигора лег, с хрустом расправил уставшее тело. - Разбудите, в случае чего, - едва успел, проваливаясь в сон, попросить пастухов. Проспал он чуть ли не сутки и проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Открыв глаза, увидел перепуганное лицо Яцька. - Арсен, вставай! Беги скорей за скалы! Хозяин наш едет, Ферхад! - шептал паренек. Звенигора вскочил на ноги. Хотел бежать, но было поздно: к ним галопом приближался молодой круглолицый турок на коне золотистой масти. Звенигора сразу узнал Ферхада. На нем была дорогая одежда из тонкого синего сукна, на шапке белый шелковый шарф, на боку кривая сабля, усыпанная драгоценными камнями, за поясом пистолеты с инкрустированными перламутром рукоятками. Конь тяжело водил вспотевшими боками: всадник, видно, любил быструю езду или же спешил. - О, Ферхад-ага! Салям! - поклонился Яцько. - Что заставило уважаемого хозяина ехать на пастбище? Где же телохранители? - Они поскакали к другим отарам... А я - сюда, размять застоявшегося коня, - проскрипел Ферхад. - Гоните скорее отару домой! Приехал покупатель - будем продавать. Да не мешкайте! Слышите? - Слышим, - ответил Яцько. Ферхад соскочил с коня. Не обращая внимания на Звенигору - по-видимому, принял его за Свирида, - Ферхад бросил повод Яцьку. Прошелся у костра, разминая ноги, вдруг повернулся к Звенигоре и остановился. Лицо его вытянулось от удивления. В глазах мелькнуло подозрение. Он положил руку на эфес сабли и строго спросил у Яцька: - Это кто? Яцько замялся. - Это прохожий, - сказал он неуверенно и показал рукой в сторону пустыни. - Оттуда пришел... Ферхад пристально оглядел обросшее лицо беглеца, пыльную одежду и разбитую в клочья обувь. Его явно не удовлетворил ответ невольника. Он подошел к Звенигоре, вытянул вперед скуластое лицо, словно хотел обнюхать незнакомца. - Кто ты? - Я погонщик мулов в караване купца из Болгарии. Отбился от каравана и чуть было не погиб в пустыне. - О, гяур... - процедил турок. - Может, ты просто беглец невольник? А? Ну-ка, покажи руки! Он внезапно схватил Звенигору за рукав, рванул вверх и увидел багряно-сизые рубцы от кандалов. На какой-то миг турок растерялся и отпрянул. Этим воспользовался Звенигора. Сильным ударом в челюсть он свалил Ферхада на землю. Выхватив у него из-за пояса пистолет, ударил врага рукояткой по голове. Ферхад вскрикнул и затих. Все произошло так молниеносно, так что Яцько успел лишь вскрикнуть: - Ой, беда! Что же теперь будет? Из долины к ним бежал, расплескивая из деревянного ведра овечье молоко, Многогрешный. Звенигора сбросил с себя тряпье и быстро переоделся в дорогие одежды Ферхада, прицепил саблю, засунул за пояс пистолеты. Когда прибежал Многогрешный, то сначала не узнал казака, приняв его за незнакомого турка, и начал голосить над телом хозяина. Но наконец старый заметил, что хозяин лежит почти голый. Он ошалело глянул на Звенигору. - Что ты наделал, разбойник? - налетел с кулаками пастух. - Теперь же нас живьем съедят! Ты сел на коня - да ищи ветра в поле! А нас... Идолище проклятый, ты даже помыслить не можешь, какие муки придумает нам хозяин! Он выпустит из нас всю кровь - капля по капле! Из живых кишки вытянет, выжжет глаза, отрежет уши, вырвет язык!.. Никто же не подтвердит, что это не мы с Яцьком убили Ферхада. Вся вина на нас ляжет! Не сегодня, так завтра нас схватят, как шакалов, и замучают до смерти... О-о!.. Яцько стоял рядом растерянный и молча следил, как дядько Свирид то выговаривал Звенигоре, то кидался к телу своего хозяина, то бил в отчаянии себя в грудь, рвал на голове волосы. Звенигора с усмешкой наблюдал за переживаниями Многогрешного, но это вскоре ему надоело. - Подожди, старик!.. Замолчи! - гаркнул наконец сердито. - Нашел родича, черт бы его забрал! Неужто до смерти нанялся к нему внаймы? - До смерти? Кто? - переспросил встревожено Многогрешный и захлопал маленькими покрасневшими глазами. Но, видя, что Звенигора по крайней мере не собирается его бить, снова поднял голос: - До смерти или нет, а раньше срока никому помирать не хочется. Ежели тебе, запорожец, захотелось к чертям в пекло, то других незачем за собой тянуть!.. - Почему в пекло? Бегите вместе со мною. Глядишь, судьба улыбнется - вернемся домой, к своим! - У дурного попа и молитва дурна! - вновь рассердился Многогрешный. - Ты что, совсем рехнулся, парень? Отсюда никто еще не убегал. Шутка ли - полсвета отмахать, чтобы до дому добраться. И всюду ждут тебя опасности: непроходимые моря и реки, янычары и каждый вооруженный турок, голод и жажда! Легко сказать - бегите! А ты подумал, как это сделать? Но тут вмешался Яцько: - Хочешь не хочешь, дядька Свирид, а бежать придется! Сам же говоришь - закатует хозяин... - И ты туда же? - окрысился на мальчонку Многогрешный. - Дурень, мы здесь почти как вольные, сыты, одеты... Что тебе еще надо? Звенигору охватило негодование. Так вот как запел этот проклятый потурнак! Плевать ему на свободу, на родную землю! Ему бы брюхо набить бараниной, а там пропади все пропадом! Эх, тяпнуть бы саблей по дурной голове, чтоб треснула, как переспелая тыква! Да нельзя - пользовался его гостеприимством. Потому ответил сдержанно: - Свобода всем нужна, дядько Свирид. Неужто не тянет тебя домой, к детям, к жене, к родным? А если и нет их, то просто в наши обширные степи, где пахнет чабрецом и пшеницей, любистком и гречками... Многогрешный поскреб лохматый затылок. На какой-то миг в глазах вспыхнул огонек, какое-то воспоминание о давно утраченной жизни, но сразу же потух. Снова на Звенигору взглянули исподлобья маленькие злые глазки. - Не баламуть души, запорожец! Иди себе прочь, с глаз долой! - Ну и пойду. Оставайтесь! Пропади вы пропадом! - крикнул в сердцах Звенигора и вскочил на коня. - Подожди, Арсен! - кинулся к нему Яцько. - Я тоже с тобой! Он вскочил на круп коня позади Звенигоры, и они мгновенно исчезли с глаз ошалевшего Многогрешного, который, понурив голову, остался стоять над распростертым телом своего хозяина. ПОРАЖЕНИЕ 1 Несколько дней Звенигора и Яцько петляли по горным хребтам и долинам, пока добрались до зеленых склонов Кызыл-Ирмака. Наточив на камне кинжал, Звенигора побрил себе голову, подрезал бороду и стал похож на турка. Красивая одежда Ферхада очень шла к нему. Худощавое лицо с густыми темно-русыми бровями и носом с горбинкой было красиво и горделиво. Встречные каратюрки, завидев вельможу, издали кланялись ему чуть не до земли. Туго набитый золотыми монетами кошелек Ферхада открывал перед путниками двери придорожных харчевен. Никто не смел приставать к знатному страннику с расспросами, кто они и куда едут. Это навело Звенигору на мысль: пересечь таким образом всю Турцию и добраться до самого Черного моря. На правый берег Кызыл-Ирмака они переправились паромом. Теперь дорога шла над рекой: то уходила в горы, то сбегала к реке. С утра до вечера беглецы упрямо продвигались на север и за два дня успели оставить за собой добрых двадцать фарсахов пути. Однажды, когда дорога проходила по узкому ущелью, наперерез им из зарослей выскочило несколько вооруженных людей. Звенигора осадил коня. Черные, мрачные фигуры с короткими ятаганами и острыми пиками в руках кинулись к нему. Передний схватил коня за уздечку, двое наставили пики. - Слезай, эфенди! - приказал передний, великан с черным, рябым, не то от оспы, не то от окалины, лицом. - Приехали! Звенигора спрыгнул на землю, но не успел он наградить парой-тройкой тумаков нападающих, как его обезоружили и связали за спиной руки. Яцько стоял сбоку - о нем все забыли. Заметив, что на него не обращают внимания, паренек потихоньку отступил к обочине и юркнул в кусты. Не дав Звенигоре опомниться, ему накинули на шею аркан и потащили вверх по еле заметной лесной тропинке. Поднимались долго. Сзади вели коня. Впереди и по бокам шла стража с пиками. Наконец отряд добрался до небольшого горного озера. Здесь, на берегу, сновало много вооруженных людей. Под скалами стояли серые шатры, покрытые кошмами. Горели костры. Над ними на треногах висели казаны. Посреди поляны, перед пещерой, сидело на цветном ковре несколько человек. Звенигору подвели к ним. Они с интересом осмотрели его богатую одежду и оружие, которое воины положили перед ними на ковер. - Кто ты? - обратился к Звенигоре чернобородый мужчина средних лет, судя по одежде и оружию главный здесь. - Сначала развяжите, - мрачно сказал Звенигора, чувствуя, как немеют туго затянутые руки. Чернобородый кивнул охране, и кто-то кинжалом разрезал веревки. - Кроме того, я хотел бы знать, к кому я попал и на каком основании меня задержали. - Эфенди, у тебя, очевидно, аллах отнял разум! - повысил голос Чернобородый. - Твое время спрашивать прошло. Теперь отвечай, кто ты? Как твое имя? - Я невольник, - ответил Звенигора. - Запорожский казак. - О! - Чернобородый многозначительно поднял указательный палец. - Я же сказал, что эфенди со страха утратил разум или насмехается над нами. Но хитрит он напрасно! Ведь его имя выбито на этом оружии, которое отобрали у него мои воины. Не так ли, достопочтенный эфенди Ферхад? - Я не Ферхад... - начал было Звенигора, но Чернобородый перебил его: - Сказки нам не рассказывай! Уж если ты вздумал дурить нас, Ферхад, то придумай что-нибудь более похожее. Какой же простак поверит тебе, что у беглеца-невольника будет в распоряжении чистокровный конь, дорогое оружие, прекрасный наряд да в придачу туго набитый динарами и курушами кошелек? (Динар - старинная арабская золотая монета. Куруш - общее название европейских серебряных монет, которые ходили в Османской империи.) "Что ему ответишь? - подумал Звенигора. - Что я убил Ферхада и забрал его вещи? Но кто знает, как посмотрит на это Чернобородый... Не прикажет ли повесить за убийство?.. Однако настаивать на своем, не объясняя, откуда у меня вещи и оружие Ферхада, тоже опасно... Куда ни кинь, всюду клин... Лучше говорить правду!" - Я убил Ферхада и воспользовался его вещами, - сказал Звенигора. - И если вы хотите судить меня, то судите за мою вину, а не за чужую. - Это что-то новое, - насмешливо промолвил Чернобородый и обратился к своим помощникам: - Как, друзья, поверим ему на этот раз? - Я поверю ему только после того, как он окажется в петле, собака! - выкрикнул рябой великан, что руководил нападением на дороге. Он зло взглянул на Звенигору опухшим после стычки глазом. - Я тоже не верю, - вставил один из тех, что сидели на ковре рядом с Чернобородым. - Мы все слышали о жестокости Ферхада. Теперь узнали о его лживости... Я предлагаю допросить его с огнем. Посмотрим, что запоет спахия, когда станцует босыми ногами на раскаленной жаровне... - Да! Да! - закивали головами остальные. - Допросить с огнем! Звенигора побледнел. Чернобородый хлопнул в ладоши - к нему подбежал молодой воин, что стоял вблизи на часах. - Принеси жаровню! Вскоре принесли жаровню с горящими углями и кузнечными принадлежностями - клещи, молоток, широкую железную полосу. К жаровне подошел великан с подбитым глазом, положил железную полосу в жар. - Ну, сейчас Ахмет Змея заставит его заговорить! Он развяжет ему язык! - послышались голоса. Звенигора рванулся из крепких рук стражи, но его ударили чем-то тяжелым по голове, а на шею накинули петлю аркана "Ну вот, - подумал, - попался как кур в ощип. Попробуй теперь, освободись!" - Начинай! - приказал Чернобородый. Звенигору подтянули арканом к жаровне. - Стойте, стойте! - закричал он. - Клянусь, я не Ферхад! Я запорожец! Невольник!.. - Прижгите его! Он быстро запоет по-другому! - выкрикнул кто-то из свиты Чернобородого. Ахмет Змея схватил клещами раскаленную полосу и приблизил ее к ногам Звенигоры. На лице кузнеца, почерневшем от въевшейся копоти, на миг промелькнула растерянность. Ему впервые приходилось пытать человека, и он не освоился еще со своей новой обязанностью. Но за ним следили властные взгляды Чернобородого и других главарей отряда: они заставляли, приказывали. И кузнец, зажмурив глаза, медленно приближал раскаленное железо к живому человеческому телу... Но тут раздался пронзительный крик. Клещи дрогнули, и полоса упала на землю. Через толпу воинов прорвался оборванный, замурзанный мальчонка, изо всех сил оттолкнул Ахмета Змею и упал на ноги Звенигоры. - Не троньте! - крикнул он. - За что вы его? Это был Яцько. Голубые глаза мальчика с ужасом смотрели на раскаленное железо. Левой рукой он обхватил ноги Звенигоры, а правую поднял, словно защищаясь от удара. Ахмет Змея, устыдившись своего слабодушия, поднял над пареньком здоровенный кулак. Но Чернобородый остановил его: - Подожди. Подними этого оборвыша. Кто он такой? Паренька поставили на ноги. Яцько быстро затараторил: - Да посмотрите сами - это невольник! Мой друг Арсен Звенигора! Он был невольником Гамид-бея и убежал от него. Взгляните на его руки и ноги, на них еще следы кандалов!.. Он, вспомнив, как это сделал Ферхад, быстро поднял рукав Звенигоры. Все увидели багровые следы выше запястья. Переглянулись. Чернобородый воскликнул: - Гнев аллаха на ваши головы! Что все это значит?.. - Только то, атаман, что ты чуть не ошибся, приказав испытать меня огнем, - ответил Звенигора, поняв, что от пыток спасен. - Этот мальчик - пастух Ферхада. Он может рассказать, как я убил его хозяина. Но ни Яцьку, ни самому Звенигоре больше не пришлось защищать себя. На поляне вдруг поднялся шум, раздались крики, и к Чернобородому подъехал всадник в сером джеббе и голубой чалме, затенявшей лицо. Он спрыгнул на землю и поздоровался: - Салям! - Салям! Пусть бережет тебя аллах, Бекир! - поднялся Чернобородый. - Какие новости? - Мы перехватили посланца Гамид-бея к паше. Гамид-бей просит для охраны своего замка отряд всадников. А пока вооружил слуг, усилил охрану и не высовывает носа из своей берлоги. Мне удалось заслать в замок под видом прислуги одну женщину, которая передала, что моя дочка Ираз там, да продлит ее дни аллах! Она сообщила также, что сегодня ночью сбросит из окна восточной башни камень, к которому будет привязана веревочная лестница... - Это же чудесно, Бекир! Считай, что замок в наших руках. Уже сегодня мы рассчитаемся с проклятым Гамид-беем!.. Ты оказал мне великую услугу, друг! Даром что всего лишь неделю в отряде! - Мне понятна твоя радость, Мустафа, ведь нас объединяет общая ненависть к нашему врагу. Но радоваться преждевременно. Гамид-бей хитер как лиса, а стены его замка высоки. Только милость аллаха сможет помочь нам овладеть замком Аксу! - Пусть славится его имя! - набожно сложил руки Мустафа Чернобородый. - Ты, Бекир, иди отдохни перед походом, а мы подготовимся. Но прежде закончим дело с этими людьми, называющими себя невольниками. Бекир оглянулся, и его глаза округлились от удивления. Он узнал Звенигору: - Аллах экбер! Да это ж Арсен! - И обратился к вожаку отряда: - Мустафа, чем провинился мой друг, что ты хочешь пытать его? Я вижу зде