ым взором. Потом тихо спросил: - А ты не выкупать ли Серка приехал? - Да, - безнадежно махнул рукою Звенигора. Невольники сразу зашумели: - Так выкупи нас! - Сынок, век будем бога молить за тебя! - Все хозяйство отдам тебе, как прибудем домой!.. Все, как сговорившись, упали перед Звенигорой на колени. Звенигора оторопел. Растерянно взглянул на спахию. - Что это они? - спросил тот. - Просят, чтобы выкупил их. - Ну, и что же ты решил? - усмехнулся спахия. - Видишь, какой товар? Не хочешь покупать? Для меня они - лишние рты. Не в коня корм... А работы с них - черта с два! В пору вешать или топить, проклятых!.. Но не рассчитывай, что продам дешево. Вижу, они тебе для чего-то нужны... Невольники, очевидно, улавливали, о чем идет речь, так как, услыхав последние слова хозяина, взмолились: - Выкупи нас, добрый человек! Выкупи!.. - Нестора все равно не найдешь, а мы тоже христиане, земляки... - Сынок, сжалься над нами! Имей доброе сердце! Мы отдадим тебе твои деньги, когда возвратимся домой!.. Звенигора с ужасом смотрел на умоляющие глаза, на сухие, натруженные руки, на длинные седые бороды. И в нем боролись жалость к этим обездоленным и чувство долга перед кошевым. Невольников всюду много - всех не выкупишь. А что скажет Серко, когда узнает, что деньги истрачены не по назначению, а на каких-то чужих немощных людей? Однако, чувство жалости пересилило. "Не везти же деньги домой. Лучше купить свободу этим бедолагам". - Сколько возьмешь за них, ага? Турок перестал морщиться, словно от зубной боли. В его глазах блеснули огоньки. - За всех пятьсот польских злотых. - Это дорого. Двести. И ни куруша больше! Звенигора прикинул, что, даже заплатив пятьсот, у него еще останется столько, что хватит при случае выкупить и Нестора. - Дела не будет! - уперся спахия. - Ты хочешь обмануть меня, гяур! - Как могу я тебя обмануть? Разве на базаре за эти скелеты больше дадут? - Уж если ты покупаешь, то, наверно, рассчитываешь на барыш? - А как же, конечно, рассчитываю. Потому и не дам больше. - Ну, четыреста должен дать. - Двести пятьдесят. Это мое последнее слово. - Ты меня грабишь, собака неверная! - выкрикнул спахия, но без злости. Через припухшие веки смотрели хитрые карие глазки. - Ладно, давай! - Пиши купчую и бумагу об освобождении. Через час спахия вручил бумаги, а Звенигора отсчитал ему деньги. Сторож открыл замки кандалов, и невольники со слезами радости бросились к своему избавителю. Каждый старался обнять его, поцеловать руку. Черноглазый дед прижал руку Звенигоры к своей груди. - Сынок, - прошептал он, всхлипывая, - теперь для Ивана Крука ты самый родной человек... Будешь в Чигирине - не обойди мою хату... - А я из Корсуня... - Я из Брацлава... Каждый наперебой приглашал к себе. И Звенигора с горечью подумал, что дорога домой и для них и для него еще ой какая далекая! Не мало встретится на ней и явных и неведомых опасностей. И кто знает, когда они достигнут своей родной пристани, своего родного уголка земли... Выведя дедов из села, Звенигора отдал им бумаги и сказал: - Бывайте здоровы, земляки! Пусть вам путь счастливый стелется! Идите прямо через Планину на Валахию. А там - на Запорожье. Передайте кошевому, что турки войну готовят. Пусть наши начеку будут. Старики упали на колени. Крук схватил руку казака, поцеловал. - Пусть во всем у тебя будет удача, сынок! Береги себя! Расчувствовавшийся Звенигора еле вырвался из горячих объятий, схватил Марийку за руку и зашагал прочь. А деды, опьяневшие от счастья, еще долго стояли на вершине и смотрели вслед покрасневшими от слез глазами. Поздно вечером Звенигора и Марийка увидели с горы море. До него было еще далеко, но под лунным светом оно мерцало тысячами загадочных огоньков и, словно живое, быстро приближалось им навстречу. Они ускорили шаг. Из-под ног вздымалась холодная дорожная пыль, скрипела на зубах. С моря подул прохладный ветерок, остудил распаленные за день тела. Найдя еле заметную тропинку в камышах, они свернули к речке. - Пан Мартын! Где ты? - приглушенно окликнул Звенигора. Ответа не было. Они поспешили вперед. Под ногами зашуршал сухой прошлогодний камыш. С кряканьем взлетела перепуганная утка. - Пан Мартын!.. Они выбежали на то место, где оставили лодку. Перед ними расстилалась бесконечная гладь серебристой воды. Тишина. Ни души... Где же Спыхальский? Звенигора оглянулся вокруг. Густой камыш, что утром упирался в небо, теперь лежал прибитый, истоптанный, будто здесь пронесся табун коней. У берега из воды виднелась полузатопленная лодка. Поблизости из ила торчало сломанное весло. - Пан Мартын!.. - в отчаянии крикнул Звенигора, поняв, что произошло какое-то несчастье. В ответ прокричала только ночная птица. И снова наступила тревожная, гнетущая тишина. 5 Златка сидела напротив окна. Личико вытянулось, исхудало, но от этого казалось еще нежнее и красивее. Печальные темно-синие глаза внимательно вглядывались сквозь маленькое стекло оконца. Всеми мыслями девушка уносилась в море, где, возможно, в это самое время Звенигора рассекал веслами воду, торопясь к ней. Удивительные вещи случаются на свете. Арсен и она почти не разговаривали. Не говорили о своих чувствах. Но оба знали, как крепко любят друг друга. Молчаливое объяснение взглядов сказало им больше, чем тысячи слов. И они бережно таили свои чувства, зная, что никакие слова не в состоянии усилить их. Девушка машинально отправляла в рот кусочки солоноватой брынзы и мысленно представляла закованного в цепи невольника над побежденным барсом. Обросший, грязный, окровавленный... Но не это запало ей в сердце. Ее удивил сам подвиг. Она поняла, что барс не случайно оказался во дворе, что его загодя готовили к поединку с невольником. А еще больше ее поразил взгляд незнакомца: в нем было и удивление, и восхищение, и смущение, граничащее со стыдом. Еще никто так не смотрел на нее. Она выросла в мрачном замке, среди нянек и жен Гамида, почти не видела юношей, а тем более таких храбрецов, о которых так интересно рассказывалось в песнях и сказках. Вдруг появляется мужественный юнак - даром что невольник! - и спасает ее от страшных когтей дикого зверя! Она была безмерно благодарна казаку и старалась хоть чем-нибудь помочь в его безрадостной жизни. Думала о нем долгими вечерами. Из этих чувств и мыслей, очевидно, и выросла ее первая любовь... Где же он теперь? Прошло уже четыре дня. А дед Момчил ждал их еще вечером третьего дня. Неожиданно до ее слуха донесся глухой топот конских копыт. Она растерянно взглянула на Момчила, Яцько. Встала. - Вы слышите? Момчил вскочил с лавки. Он тоже услышал, как к хижине приближался конный отряд. Это мог быть только разъезд янычар. Что им здесь надо? - Яцько, айда из хижины! Спрячься так, чтобы тебя не заметили, - подтолкнул он паренька в плечо, а Якубу и Златке махнул рукой, чтоб оставались на месте. - Вы турки, вас не тронут! Яцько быстро шмыгнул во двор. Момчил вышел следом за ним. К хижине приближались всадники. В темноте Момчил не мог разглядеть, сколько их было - пять, десять или, может, больше. Увидев хозяина хижины, передний подъехал к нему и ткнул старика в грудь нагайкой: - Кто такой? - Здравей, ага! - поклонился Момчил. - Я Момчил Крайнев. А ты кто? Вместо ответа воин удивленно свистнул и повернул голову назад: - Эй, дайте огня! Один из всадников спешился, высек огонь и зажег факел. Кровавый свет заплясал на суровых лицах воинов и на потных конях. - Ближе! - приказал передний. - Слушаюсь, Сафар-бей! - И воин поднес факел чуть ли не к бороде старика. Момчил устремил взгляд на лицо аги. Так вот какой он, Сафар-бей, этот палач болгарских крепостных крестьян, гроза горцев-гайдутинов! Совсем еще молодой! Увидев его, никогда не подумал бы, что его как огня боятся болгары. Ничего страшного нет в его фигуре и лице. Среднего роста; тонкое красивое лицо, на котором чернеют опушенные длинными ресницами красивые глаза. Рука, что лежит на эфесе сабли, белая и тонкая, как девичья... Неужели эта рука хлестала нагайкой не только мужчин, а и женщин и девчат? Неужели это она, как говорят, выжигает раскаленным прутом глаза невольникам-беглецам и посылает на виселицы повстанцев-гайдутинов? Пока в голове старого Момчила проносились эти мысли, Сафар-бей надменно улыбался, щелкая в воздухе нагайкой. А потом сказал: - Так вот ты какой, гайдутинский пес! Старый шакал! Грязное болгарское отродье!.. Мы давно подозревали, что ты служишь воеводе Младену - гнев аллаха на его мерзкую голову! -а сейчас убедились в этом... Признавайся, это ты убил стражника Василева? Наши люди нашли его тело, обглоданное рыбами, возле берега. - Я никого не убивал, - спокойно ответил Момчил. - Другого ответа я и не ждал от тебя, разбойник! - крикнул Сафар-бей. - Все вы, болгары, брехливы, как собаки!.. Тогда ты, может, скажешь, где спрятал посланца воеводы Младена? Ну?! Старый болгарин молчал. Каждое слово Сафар-бея огнем жгло ему сердце. Он понимал, что речь идет о Драгане, который должен был сегодня или завтра прибыть сюда. Люди Сафар-бея, очевидно, выследили парня и шли к хижине по его следам. - Что же ты молчишь? - Сафар-бей толкнул старика нагайкой в плечо. - Или ты хочешь, чтоб мы развязали твой лживый язык? - Мне нечего тебе сказать, почтенный Сафар-бей, пусть аллах продлит твои годы. Злые языки оболгали меня, а ты поверил им, ага... Про воеводу Младена я слышал. Кто же не слышал о нем в нашей стране? Но я его не знаю. И никакого посланца от него у меня нет... Не верите - ищите! - Посмотрим. Эй, воины, осмотреть все вокруг! Если найдется что-либо подозрительное, немедленно ко мне! Всадники спешились и кинулись врассыпную. - Показывай свое логово, старик! - Сафар-бей бросил поводья джуре и направился к дверям. Они вошли в хижину. Перепуганная Златка, закрыв голову и плечи тонкой черной накидкой, стояла посреди комнаты. Якуб сидел за столом. Сафар-бей подозрительно взглянул на них: - Гайдутины? - Нет, я купец, ага. А это моя дочка Адике, - сказал Якуб. Сафар-бей обернулся к Момчилу: - Почему не сказал о них? Скрываешь неизвестных? - Разве не видишь, ага, - это ваши люди. Из Трапе-зунда. Их корабль разбился... Я спас их, - ответил старик. - Ну, мы в этом разберемся потом, когда прибудем в Загору, - отмахнулся Сафар-бей и схватил Златку за руку. - А ну-ка открой лицо, пташка! Может, ты с усами и с бородой? Златка отшатнулась. Но Сафар-бей успел сорвать с нее накидку. Девушка вскрикнула, но не отвернулась и не закрыла лица руками, как сделала бы на ее месте любая молодая турчанка, лишь гневно посмотрела на агу. Сафар-бей отпустил ее руку. Он был поражен необычайной красотой девушки. Воины, набившиеся в хижину, тоже с любопытством разглядывали ее. - О аллах, какая неземная красота! - воскликнул Сафар-бей. - Я беру свои слова назад, джаным! Ибо вряд ли среди гайдутинок найдется хотя бы одна такая красавица. Все они так грубы, эти неотесанные горянки, с потрескавшимися от работы руками, с грязными, растрепанными косами... Златка покраснела. На глазах у нее выступили слезы. Кулачки ее сжимались, - казалось, она вот-вот бросится с ними на агу. Но в это время ее заслонил Якуб. - Опомнись, ага! Перед тобой не рабыня-гяурка, а дочь всеми уважаемого в Трапезунде купца. Как же ты посмел сорвать с нее фередже? Я буду жаловаться беглер-бею или самому визирю в Стамбуле! Сафар-бей приложил руку к груди: (Фередже (татар.) - полупрозрачная женская накидка с вырезами для глаз.) - Успокойся, эфенди. Я не хотел оскорбить ни тебя, ни твою красавицу дочь... Я даже рад, что судьба познакомила меня с вами. Буду рад, если вы поедете со мною в Сливен и воспользуетесь моим гостеприимством... - Мы останемся здесь, ага, - перебил его Якуб. - Вы не останетесь здесь! - резко оборвал Сафар-бей. - Этого старика я подозреваю в связях с гайдутинами и брошу его в темницу. Потом мы решим, что с ним делать. А вы поедете со мною и будете моими гостями. - Но... - Никаких "но"!.. Выходите из хижины! Через минуту мы подожжем ее. Это было произнесено так резко, что Якуб счел за лучшее не перечить. Ехать в Сливен никак не входило в его намерения, но, видно, этот высокомерный ага не отступится от своего. Якуб взял Златку за руку и пошел к дверям. Воины расступились перед ними. Во дворе они увидели связанного Момчила. Вокруг него стояло несколько аскеров. Другие шастали по берегу, освещая все факелами. - Ну что? - спросил Сафар-бей аскера, который подбежал к нему. - Не нашли никого, ага. - Поджигайте хижину! Несколько факелов полетело в комнату, кухню, на крышу. Запылал сухой камыш, затрещало смолистое дерево. Через несколько минут красный столб пламени взмыл в темное, тревожное небо. Момчил мрачно смотрел, как огонь пожирал хижину, и по его темному, изборожденному морщинами лицу катились слезы. Якуб приблизился к Сафар-бею, поклонился: - Ага, я обязан этому старику жизнью дочери и своей... Он спас нас из бурного моря. Если бы не этот болгарин, я не имел бы счастья разговаривать сейчас с тобой, видеть радость сердца моего - любимую доченьку Адике. - Адике... Какое красивое имя, - вставил Сафар-бей, многозначительно взглянув на девушку. - Отпусти его, ага! - взмолился Якуб. - Это безобидный человек. - Напрасно ты вступаешься за него, эфенди! Это гайдутин! - отрезал Сафар-бей и приказал трогаться. Аскеры подвели коней для Якуба и Златки, помогли сесть в седла. Вскоре отряд исчез в ночной темноте, освещаемой отблесками пожара. Когда заих вдали топот копыт, со стороны моря к пылающей хижине приблизился человек. С его одежды стекала вода. Человек шел медленно, настороженно вглядываясь во мрак, который черной стеной обступал Момчилов двор. Убедившись, что всадники уехали, незнакомец быстро снял с себя одежду, выжал ее и повесил на куст дрока, а сам было присел неподалеку от огня на перевернутую лодку, чтобы погреться. Под его тяжестью лодка качнулась, и из-под нее раздался крик. Незнакомец подскочил как ужаленный. Однако сразу же успокоился. Он подумал, что аскеру, очевидно, нет нужды прятаться, и перевернул лодку. Под ней лежал паренек. Увидев, что его обнаружили, паренек попытался бежать, но сильные руки не пустили его. - Подожди! Ты кто такой? - спросил незнакомец. - Яцько... - заикаясь от страха, ответил паренек. - А... ты кто? - Яцько... Руснак! Знаю. А меня зовут Драганом. Говори скорее, ради всего святого, где Марийка? Где дед Момчил? Их убили воины Сафар-бея? О горе мне! Это ведь я навел их сюда! Это я во всем виноват!.. - Ты виноват? Почему? - За мной еще возле Хладной горы увязался какой-то подозрительный горец... Мне надо бы вернуться назад или из засады убить подлеца. А я пренебрег советом рассудка и продолжал идти вперед, сюда... И значит, вел за собою соглядатая. А он направил по моему следу отряд злобного пса Сафар-бея, пусть будет проклято имя его! Когда я заметил за собой погоню, бежать в горы было уже поздно, я попал бы им прямо в руки. Тогда я помчался к морю. Это была моя вторая ошибка. Хотя я сам спрятался так, что меня ни одна собака не видела, - я отплыл в море и сидел, притаившись, в воде за скалою, - однако, разыскивая меня, аскеры нашли труп одного предателя, которого за несколько дней до этого убил твой земляк Звенигора. Мы бросили труп в море, но его прибило волной к берегу. Я слышал, как ругался Сафар-бей. "Это работа старого шайтана Момчила! - кричал он. - Я давно подозревал, что его хижина - гайдутинское гнездо! Смерть Василева - его рук дело!" У меня словно оборвалось что-то внутри. Я знал, как расправляется Сафар-бей с болгарами: вырезает целые семьи, сжигает живьем, сажает на кол или продает в рабство. И теперь он помчался со своим отрядом к самым родным для меня людям - к Марийке и деду Момчилу! Что я мог сделать? Чем я мог помочь им?.. - Драган замолчал и уронил голову. В его черных глазах заблестели, отражая огонь, слезы. Пересилив горе, продолжил рассказ: - Я поплыл к берегу, хотя не представлял, как удержусь, чтобы не броситься на врагов, когда они будут издеваться над Марийкой и дедом Момчилом. Но не успел я приблизиться к хижине, как она запылала... Боже! Что я пережил в ту минуту! Только желание отомстить Сафар-бею сдержало меня от того, чтобы налететь на врагов, убить хотя бы одного из них, а самому броситься в огонь... - Не надо отчаиваться, Драган, - сказал Яцько. - Марийки как раз не было дома, она со Звенигорой и Спыхальским поплыла в Бургас... А деда Момчила турки схватили и вместе с Якубом и Златкой повели с собой. - Что? Так Марийка жива? - выкрикнул Драган и вцепился руками в одежду Яцько. - Да говорю же, жива! Звенигора вот-вот должен прибыть. Мы с дедом Момчилом ждали его еще вчера. А с ним прибудет и Марийка... Паренек еле вырвался из могучих рук обезумевшего от счастья Драгана и с удивлением наблюдал, как тот вдруг стал отплясывать какой-то неимоверно быстрый дикий танец. 6 Звенигора с Марийкой прибыли на следующий день в полдень, когда Драган и Яцько, утомленные беспрерывным ожиданием, закусывали в тени чинары. - Леле, что такое случилось? - вскрикнула Марийка, выбежав на вершину скалы, откуда увидела черное пожарище вместо хижины. Звенигора, уловив в ее голосе ужас, опрометью кинулся вверх и остановился потрясенный. Перед его глазами была ужасная картина. В уютной лощине лежала только груда черных головешек, над которыми кое-где еще курился сизоватый дымок. Ни Златки, ни Якуба, ни Яцько, ни Момчила!.. Убитые горем, они молча смотрели на пожарище, не в силах вымолвить ни слова. Вдруг рядом раздался радостный крик. К ним бежали, размахивая руками, Яцько и Драган. - Жива! - вскрикнул Драган и, не стыдясь Звенигоры и Яцько, крепко обнял девушку. - Жива! Марийка покраснела, но не отклоняла лицо от его пылких поцелуев. Но первая радость встречи скоро прошла. Услыхав, что дедушку Момчила забрали воины Сафар-бея, Марийка залилась слезами. Она хорошо знала, что из рук Сафар-бея еще никто из болгар не вырывался живым. Звенигора старался не подать вида, как ему тяжело, но резкая морщина между бровями, потемневшие глаза и крепко сжатые губы, подернутые серым налетом, без слов говорили о его состоянии. - Куда их погнали? - Наверно, в Сливен, - ответил Драган. - Тогда и мы пойдем в Сливен, - решительно заявил Звенигора. - Нет, мы пойдем в Чернаводу, - возразил Драган. - В Сливне нас сразу схватят аскеры Сафар-бея. А в Чернаводе воевода Младен. Он посоветует, как вызволить Момчила. Он любит старика. Звенигора удивленно взглянул на Драгана. Воевода Младен? Но это же, очевидно, отец Златки!.. Однако снова сдержался, ничем не проявил своих чувств. ЧЕРНАВОДА 1 На третий день добрались до Хладной горы. Здесь начинался гайдутинский край. На перевале их остановила стража. - Кто есть? - прозвучало из кустов. Все остановились. Драган вышел вперед: - Драган, другари. - Скажи паролу! (Парола (болг.) - пароль.) - "Бий железото, докато е горещо!" - тихо произнес парень. - "Так, бия се до победа!" - послышалось в ответ, и из кустов вышли два гайдутина. - А то кто такие? - спросил седоусый встревоженно. Драган коротко объяснил, кто они, и добавил: - Мы торопимся в Чернаводу к воеводе Младену. - Что случилось? - Есть важные вести. Седоусый гайдутин кивнул своему товарищу, длиннорукому великану, что стоял рядом. - Ганчо, проведи их к Петкову. Шли молча. Уже смеркалось, когда Ганчо привел их в небольшое горное село, окруженное каменной стеной. Вконец уставшие путники вошли в тесный, вымощенный каменными плитами двор. Навстречу им появился угрюмый человек, заросший до самых глаз черной бородой. - Кто такие? - спросил человек. - По какому делу? Я кмет Петков. (Кмет (болг.) - старейшина сельской общины, самый уважаемый ее член.) - У меня важное сообщение воеводе Младену, - выступил Драган. - Дайте нам поесть и коней, чтоб доехать до Чернаводы. - Подожди, подожди, ехать не надо. Воевода у меня. Вы его сейчас увидите, - сказал угрюмый бородач и повел их к огороженной мощным забором хижине. Затем ввел в горницу, большую сумрачную комнату, посреди которой стоял грубый еловый стол. Вдоль стен - широкие и длинные скамьи, покрытые шкурами и коврами. На стенах - оружие: сабли, ятаганы, луки с колчанами, ружья-янычарки и два боздугана с крепкими ременными петлями на рукоятках. (Боздуган (болг.) - боевая булава, палица.) На столе в высоком серебряном подсвечнике горела восковая свеча. Здесь же стояли миски с едой, чарки и глиняная бутыль с вином. За столом сидел только один человек. Драган вышел вперед: - Здравей, воевода! Звенигора не отводил взгляда от этого необыкновенного человека, о котором так много рассказывал Якуб. Так вот какой он, воевода! Среднего роста, лицо худощавое, бледное. Густые волнистые волосы зачесаны назад, по ним искрится серебристая изморозь. Воевода порывисто встал с места, поднял вверх свечу: - Ты, Драган? Что случилось? Почему ты здесь? - Беда, воевода. Сафар-бей сжег хижину бая Момчила, а его самого забрал с собой. Боюсь... Драган внезапно замолк и тревожно посмотрел на Марийку. У девушки задрожал подбородок. Воевода поспешил сгладить промах парня: - Будем надеяться на лучшее. Когда схватили Момчила? - В субботу. - Значит, Сафар-бей уже в Сливене, если не творит бесчинств где-нибудь по дороге. Ну что ж, надо разведать обо всем и постараться вызволить Момчила. - Спасибо, воевода, - прошептала Марийка и, совсем обессилев, опустилась на лавку. - Хозяин, - обратился воевода к кмету Петкову, - приглашай другарей к ужину. Кмет подвинул скамью к столу. Все уселись. - Ты не из горцев, друг? - немного погодя спросил воевода Звенигору. - Что-то твое лицо мне незнакомо. - Я казак, бай Младен... С Украины, - отвечал Звенигора. - Мы бежали из турецкой неволи вместе с Якубом... - С каким Якубом? - Твоим другом по медресе Якубом Махметом-агою! - Что-о? Ты знаешь Якуба Махмета-агу? - Да, он мой друг. Воевода быстро встал из-за стола. Его бледные щеки порозовели от волнения. - Представьте, столько лет я не имел никаких известий о Якубе - и вот на тебе! Оказывается, он жив, здоров и бежит вместе с казаком-руснаком из турецкой неволи!.. Удивительно!.. Друг, ты должен немедленно рассказать мне все, что знаешь о Якубе! - Расскажу, бай Младен, - поднялся и Звенигора, - но только наедине. У меня есть и другие важные вести. Воевода проницательно посмотрел на казака и вдруг побледнел. Невероятная мысль поразила его сердце. - Ты хочешь сказать, что... Стой! Выйдем отсюда. Петков, проводи нас скорее! Голос воеводы дрожал. Кмет Петков с подозрением посмотрел на незнакомца, ощупал взглядом каждую складку одежды, стараясь убедиться, нет ли у того оружия. - Но, бай Младен... - Не думай ничего плохого, Петков. Веди нас. Кмет провел их в небольшую комнатку, служившую ему спальней, зажег свечку и, подчиняясь властному взгляду воеводы, с явной неохотой вышел и прикрыл за собой двери. - Ты знаешь что-то о моем сыне, друг? - спросил воевода, сжимая руку Звенигоры. - Нет. О Ненко мы с Якубом ничего не знаем. - Тогда что ты хочешь сказать мне? - Жива Златка. Мы добрались с нею в Болгарию. Воевода схватился за сердце. - Златка! Дитя мое!.. - прошептал он задыхаясь. - Где вы ее с Якубом оставили? - И Якуба и ее захватил Сафар-бей. - Что?! - Вместе с Момчилом. Якуб выдает ее за свою дочку. - Ей угрожает опасность? - Не думаю. Якуб - турок. - Это правда. Хотя и не утешение. Надо немедленно что-то делать, чтобы вырвать ее из когтей Сафар-бея! - Я тоже так думаю, - сказал Звенигора. - Мы сейчас же едем в Чернаводу! Воевода Младен не скрывал своего волнения. Войдя в горницу, он приказал кмету немедленно готовить для всех коней. 2 Поздно ночью отряд всадников во главе с воеводой Младеном въехал в ворота Чернаводского замка. Ночь была лунная. Холодные спокойные горы безмолвно спали, укутанные голубыми туманами. Замок воеводы, расположенный в недоступном ущелье восточной Планины, мрачно высился каменными стенами на узком уступе. Внизу шумел говорливый горный поток. Воеводу ждали. Ворота бесшумно отворились, служители взяли коней и, освещая дорогу еловыми факелами, подвели к дверям большого каменного дома. Когда все спешились, воевода сказал: - Друзья мои, все мы устали, а потому все дела откладываем до утра. Сейчас вас отведут на ночлег... Но я хочу предупредить о заведенном здесь порядке. Как бы поздно кто ни лег, с восходом солнца он должен быть на ногах. Спите спокойно, вас разбудят... На добраночь, другари!.. Утром к Звенигоре подошел слуга: - Друг, воевода ждет. Иди за мной. В небольшой комнатке, куда ввел его слуга, Звенигора увидел воеводу, который, склонившись над столом, что-то быстро писал. Поздоровавшись, воевода присыпал бумагу песком и отложил в сторону. - Теперь мы можем спокойно поговорить о делах, - сказал он, жестом предлагая Звенигоре садиться. - Так случилось, друг, что ты оказался в самой гуще событий, которые волнуют меня уже много месяцев... Опасных событий. - Что-нибудь новое о Златке? - О Златке? Нет. О других делах. Воевода внимательно смотрел на казака, словно хотел проникнуть в самые потаенные его мысли. Теперь, при утреннем свете, Звенигора заметил и усталость, светившуюся в черных глазах воеводы, и сетку мелких морщинок под глазами, и седые виски. На вид ему лет пятьдесят. Одет неприхотливо, но со вкусом. Черный бархатный кунтуш плотно облегает крепкие плечи. За поясом два пистолета, а на боку богато инкрустированная сабля. - Дорогой друг, - встал воевода, - позволь познакомить тебя с моей женой Анкой. Она хочет сама расспросить о нашей дочурке. Но прошу, будь немногословен. Нас ждут и другие очень важные дела... Воевода открыл тяжелые дубовые двери, которые вели во внутренние комнаты. - Анка! Сразу же на пороге появилась статная красивая женщина в черной одежде. Увидев ее, Звенигора чуть не вскрикнул - так она была похожа на Адике. Теперь нет никаких сомнений, что Адике и есть дочь воеводы Златка. - Я еле дождалась утра, - сказала женщина вместо приветствия, протягивая Звенигоре руку. - Ты наш самый желанный гость, так как принес нам счастье, на которое я давно уже перестала надеяться. Прошу, садись, дорогой друг! - Я тоже рад, увидев, что Златка действительно ваша дочка... - взглянул Арсен на Младена и Анку. - Она так похожа на меня? - Безусловно. Те же глаза - такие темно-синие, что кажутся черными, - нос, рот, даже голос, пани Анка... Пока я не видел вас, в сердце у меня иногда возникало сомнение... Теперь оно исчезло, и я радуюсь вместе с вами. - Радоваться рано... Златки нет, и мы не знаем, что с нею, - сказал Младен. - Главное, что она жива. И до тех пор, пока Сафар-бей не знает, чья она дочь, ей опасность не угрожает. Ее жизни, во всяком случае. А мы тем временем сделаем все, чтобы освободить ее. Воевода переглянулся с женой. - Мы всю ночь думали об этом, - сказал он. - Я уже послал верных людей в Сливен и в Загору, завтра или послезавтра мы получим подробные сведения о Златке, если она еще там. Мы благодарны, друг, за сердечную готовность помочь нам освободить нашу дочь, но, думаю, мы не можем требовать от тебя участия в этом деле. У каждого свои заботы, своя дорога. - Да, у меня своя дорога. Но она так тесно переплелась с дорогой Златки, что теперь их разведет разве что сам господь бог! Вот почему я хочу и должен встретиться с Сафар-беем. Воевода снова переглянулся с женой. Сказано достаточно прозрачно. Нет сомнения - казак влюблен в их дочь, он и не скрывает этого. Мало того, вроде даже дает понять, что имеет на нее не меньше прав, чем родители. Это сразу не понравилось Анке. Она сжала губы, раздумывая, как вести себя с чужеземцем, чтобы и не оскорбить и не дать повода надеяться на одобрение его чувств. Изменение настроения Анки заметили и Звенигора и воевода. Казак не придал этому значения, а воевода, по-видимому думавший иначе, чем жена, постарался сгладить неожиданно возникшую натянутость: - Если так, дело решено: тебе, другар Арсен, придется ехать в Сливен. - Я тоже так думаю, - спокойно сказал казак. - Кроме меня, никто из ваших людей не знает ни Златки, ни Якуба. - Конечно... Я рад, что мы пришли к одной мысли. Надо теперь подумать, как это сделать... Анка, распорядись, пожалуйста, чтоб нам подали завтрак сюда. Жена воеводы вышла. Вскоре гайдутин внес на деревянном подносе хлеб, холодную телятину, мед и кувшин виноградной ракии. Воевода наполнил ракией чарки и сказал: - Много лет не было в этой комнате более дорогого гостя, нежели ты, другар. Известие о Златке влило в наши сердца новые силы, возвратило нас к жизни... За твое здоровье, другар! За наш успех! - За ваш успех, воевода! - с чувством произнес Звенигора. - За гостеприимную Болгарию! - Ты что-нибудь слышал о нашем гайдутинском восстании? - оживился воевода Младен. - Знаешь о его целях? Тебе известно, что все вы оказались среди тех, кто поклялся не складывать оружия до тех пор, пока болгарская земля стонет под властью турецкого султана и его сатрапов? - Да, я об этом знаю, - отвечал Звенигора. - Я несколько раз бывал в Болгарии, много рассказывал о вашей борьбе Якуб... Сейчас многое вижу собственными глазами. - Ты нам сочувствуешь? - Еще бы! Наши народы - братья. У нас общий враг. Я не только сочувствую, но готов и сам присоединиться к вам. К тому же у меня есть поручение, не выполнив которое я не имею права возвратиться на Украину... - Какое? Не могли бы мы помочь? Звенигора рассказал. Воевода развел руками: - Только счастливый случай поможет тебе. Турция велика, и найти в ней человека, особенно невольника, так же трудно, как маковое зернышко на песчаном морском берегу. Что ж касается другого... то и я слышал, что султан готовит войну против Московии и Украины. Собственно, это еще надо проверить. Завтра или послезавтра ты поедешь в Сливен с моими людьми, чтобы вызволить Златку, и там вам обязательно придется близко сойтись с Сафар-беем и его окружением. Постарайтесь проверить эти сведения. Почему я остановил свой выбор на тебе, а не на ком-либо другом? Тебя никто не знает, ты не болгарин, которым турки не доверяют. Ты можешь выдать себя за приезжего купца. - Если турки узнают, что я с Украины, меня могут схватить... - Выдавай себя за польского купца. Сейчас султан заигрывает с польским королем, чтобы тот не объединился с Русью... К тому же ты свободно владеешь турецким языком. Это понравится тем, с кем придется общаться в Сливене. Выдавая себя за сторонника ислама, а то и настоящего потурнака, очень быстро приобретешь их доверие. Если подтвердится, что турки готовят военный поход, мы найдем возможность предупредить Запорожье и ставку князя Ромодановского. Таким образом, ты сможешь хорошо послужить своей родине и оказать услугу московскому царю. Звенигора был удивлен осведомленностью воеводы Младена о событиях, происходящих далеко от его родных Балкан. Воевода, как бы угадывая мысли казака, говорил дальше: - Болгария - маленькая страна. Наших собственных сил для борьбы с Портою мало. Чересчур мало. К тому же враг посеял раздор в нашем народе: много болгар стали помаками, принявшими ислам. Но, на счастье, мы не одиноки! С нами и сербы, и волохи, и молдаване, а по ту сторону Черного моря армяне, грузины... Греки тоже с нами, арабы... Все они только ждут благоприятного времени. Но наша наибольшая надежда на вас, другари! На Русь!.. Пусть только сунет спесивый султан голову в пасть северному медведю! Это станет началом его конца и нашего освобождения!.. Теперь ты понимаешь, друг, почему меня так интересуют эти сведения. (Волохи, или валахи (истор.), - жители княжества Валахии, впоследствии румыны.) Воевода умолк и взглянул в глаза казаку. - Я согласен, - ответил Звенигора. - Но ты не представляешь всю глубину опасности, с которой неизбежно встретитесь там. Я должен предупредить об этом... - Э-э, казаку всю жизнь рисковать головой приходится. - Это совсем другое: в бою, когда рядом друзья, опасность не так страшна. А там вы встретитесь с Сафар-беем. - Ну и что? - Это наш самый заклятый враг! Фанатичный приверженец ислама и опытный воин. Всего два года возглавляет он здесь отряд янычар, а беды натворил больше, чем многие турецкие воеводы за двадцать лет. Сжигает села, убивает всех, на кого падает подозрение в связях с нами, беспощадно расправляется с пленными гайдутинами... Мы давно за ним охотимся, но безуспешно. Это хитрый и коварный враг! Хорошо владея болгарским языком, он часто сам переодевается крестьянином, ходит по базарам, выслеживает, подслушивает неосторожных горцев, а потом неожиданно налетает со своими головорезами на селения и все предает огню... Я уверен, что про Момчила он тоже что-нибудь пронюхал. Момчил - мой давний друг, мои глаза на побережье, моя надежная рука там... Я всегда знал, сколько войск и каких турки забросили через побережье ко мне в тыл. Через Момчила мы получали от венецианских купцов порох, свинец и фузеи... Теперь старик схвачен. Его смерть тоже будет на счету Сафар-бея!.. Этому негодяю надо... - Воевода резко взмахнул рукой, что могло означать только одно - снять голову с плеч. (Фузея (франц.) - кремневое ружье.) - Понимаю, - сказал Звенигора. - Но главное задание, Арсен, дорогой мой другар, освободить Златку... Об этом надо думать прежде всего... - Подождите!.. У меня есть еще одна просьба! - На пороге стояла Анка. Она вошла тихо и, очевидно, слышала конец беседы. - Много лет прошло с тех пор, как украли наших детей. Теперь мы узнали о Златке. А Ненко?.. У меня до сих пор еще теплится надежда, что я когда-нибудь встречу нашего Ненко... Он жив! Материнское сердце чувствует... Может, удастся, другар, встретить кого-нибудь еще, кто помнит негодяя Гамида, расспроси осторожно о той давней истории. Чего доброго, найдется и след сына... Воевода нахмурился и отошел к окну. Анка остановилась перед Звенигорой. - Я постараюсь узнать, пани Анка, - тихо сказал казак. - Но столько лет прошло... - Не думай, что мы не искали его! - Женщина побледнела, глаза ее затуманились. - Младен не жалел ни сил, ни денег... Однако ничего определенного мы не узнали. Гамид словно в воду канул. А с ним исчезли и дети... Одна-единственная весточка дошла к нам от одной старой ахчийки из Ямболя. Она рассказала, что однажды в харчевне ее хозяина остановился молодой ага со свитой. С ним было двое детей, которых ага приказал ей искупать... Девочка тихо сидела в уголке и испуганно, как затравленный зверек, смотрела на чужих людей, а мальчик все время плакал, отбивался от аги, отказывался есть и был очень грязный. Старушка уговорила мальчика раздеться и посадила в корыто, начала купать. Когда ага на минутку вышел, она спросила мальчика, как его звать. "Ненко", - ответил тот. Но в это время вернулся со двора ага и приказал замолчать. Так ахчийка и не успела узнать у мальчика, кто они и откуда. Однако хорошо запомнила, что у мальчика на правой руке, ниже локтя, три белых шрама... Такие шрамы были у нашего Ненко... (Ахчийка (болг.) - кухарка.) Голос женщины задрожал, она замолкла. Воевода обнял ее за плечи, утешая, и незаметно подал знак Звенигоре, чтобы он оставил их. Звенигора молча поклонился и вышел. 3 На следующий день на перевале Вратник появился большой купеческий обоз. Взмыленные кони с натугой тянули тяжелые крытые возы. Возницы то подбадривали усталых животных криками, то хлестали кнутами. Впереди обоза, удалившись шагов на сто, ехали два всадника. Это были Звенигора и Драган. Но их трудно было узнать: Звенигора переоделся богатым львовским купцом-турком, на боку у него кинжал и два пистолета, искрящихся на солнце перламутровыми рукоятками. Драган одет скромнее, широкие поля шляпы затеняют худое загорелое лицо, в руке тяжелая дубовая палица. Узкая каменистая дорога круто поднималась вверх. По обеим сторонам мрачной стеной стояли сосновые и еловые леса. Зеленая тишина, наполненная густыми запахами трав и смолы, дышала тревожным покоем, заставляла путников внимательнее всматриваться в пустые заросли. - Скоро? - спросил Звенигора. - Сейчас уж перевал, - ответил Драган. - За этим поворотом нас ждут. А застава стражников чуть дальше... Услышат стрельбу - прибегут. Несколько минут спустя обоз достиг вершины перевала. Здесь было просторно. В одном месте дорога расширялась так, что образовывалась большая площадка, поросшая вереском и загроможденная мелкими камнями. Слева площадка заканчивалась крутым обрывом, справа стоял непроходимый ельник. - Здесь, - сказал Драган и, приподнявшись, свистнул. И сразу же затрещали в лесу выстрелы из пистолетов и янычарок. Возницы остановили коней, начали торопливо разворачивать возы назад. Снова загремели выстрелы. Над головами просвистели пули. Бросив на произвол обоз, Звенигора и Драган ударили под бока коней, понеслись вперед, крича: - На помощь! На помощь! Разбой!.. Издалека донеслись удары колокола. Драган завопил еще громче: - Сюда! На помощь! Грабят!.. Стрельба прекратилась. Возы развернулись, и возчики погнали коней вниз. На дороге осталось десятка два вооруженных людей, выскочивших из леса. Некоторые из них погнались было за Звенигорой и Драганом, но, заметив конный отряд стражников, вынырнувших с криком и свистом из-за красноватой скалы, повернули назад и присоединились к своим товарищам. - Что здесь происходит, гнев аллаха на ваши головы! - гаркнул, останавливаясь перед убежавшими, дородный пожилой халавуз с окладистой седой бородой. (Халавуз (турец.) - стражник, здесь: старшина стражников.) Звенигора соскочил с коня, поклонился, ударив руками о полы кафтана: - Разбойники! О аллах! Догоните негодяев! Они забрали все мои возы с товарами! О вай, вай! Что я теперь буду делать, несчастный?.. Прошу вас - догоняйте! Я щедро всем заплачу!.. Однако стражники не тронулись с места. Халавуз приложил ко лбу руку козырьком и посмотрел на дорогу, где вдали виднелись гайдутины. - Их много? - спросил он. - А кто их знает, - вмешался в разговор Драган. - Может, двадцать, а может, и пятьдесят... - Нас слишком мало, чтобы их преследовать, - перебил халавуз. К вечеру "купцы" в сопровождении двух стражников прибыли в Сливен - небольшой городок в южном предгорье Средней Планины. Кривыми улочками добрались до базарной площади, завернули в хан - заезжий двор, где можно было поесть и переночевать. Хозяин хана, старый, но расторопный Абди-ага, хорошо разбирался в людях и сразу, по одежде, оценил нового постояльца. - Весь мой дом к услугам высокочтимого аги, - поклонился он Звенигоре. - Что будет угодно? - Комнату для меня и моего проводника. Ужин на двоих. И - покой. Я хочу отдохнуть после всего, что пережил на Вратнике... - На перевале на вас напали разбойники? - Да. Они захватили моего отца и забрали все мое добро, которое я вез из самого Львова. - Аллах экбер, какая утрата!