- И что хуже всего - я мог бы возвратить мои возы, если бы не трусость стражников, побоявшихся погнаться за гайдутинами. Пугливые ишаки! Я пожалуюсь беглер-бею на них, будьте уверены! - О-о, ага - смелый человек, если действительно отважится на такое! - Ты думаешь, это небезопасно? - Для нас - да. Но ты чужестранец. К слову, если мне будет позволено, я хотел бы дать совет... - Пожалуйста. - Нет надобности ехать к беглер-бею. Как мне известно, сливенский паша и ага Сафар-бей имеют чрезвычайные полномочия вершить все дела в околии. Обратись, ага, к ним. (Околия (болг.) - округ.) - Этот совет стоит обдумать. Благодарю, Абди-ага. - Не за что. Прошу извинить меня, тороплюсь уйти: надо рассказать соседу о такой важной новости. Он снаряжает караван в Сучаву и должен знать, что Вратник опасен... А вы отдыхайте. Все будет к вашим услугам. САФАР-БЕЙ 1 После завтрака Звенигора побрился перед небольшим тусклым зеркальцем и начал одеваться. Дорогая одежда, раздобытая людьми воеводы Младена, была тесновата, зато хорошо подчеркивала стройную фигуру и крепкие мышцы плеч. - Ну и купец! - усмехнулся Драган. - Настоящий Самсон! Непривычно видеть торговца с выправкой воина. - Тесс! - подморгнул Звенигора, подкидывая на ладони тугой кошелек. - Вот веское доказательство того, что я купец. Спасибо воеводе, не поскупился!.. Ну, а на случай чего надо, иметь при себе и кус острого железа. Признаться, к нему я больше привык, чем к золоту. - Он пристегнул к потайному поясу небольшой кривой ятаган в мягком сафьяновом чехле, который утонул в широких складках шаровар. Послышался скрип ступеней, и в комнату вошел хозяин заезжего двора: - Мир вам, правоверные! Я рад видеть вас в добром здоровье. - Благодарю, ага-джан, - отвечал Звенигора. - Мне приходилось останавливаться в богатых ханах, но такого гостеприимства, как у Абди-аги, не встречал нигде. С этих пор все мои друзья и я будем останавливаться только здесь! - Высокоуважаемый Кучук-эфенди будет еще более высокого мнения о своем слуге покорном, когда узнает, что я принес радостную весть... - расплылся в улыбке старый турок. - Что, схватили тех разбойников? Вернули мои богатства? - К сожалению, нет. Но тебя приглашает к себе городской паша Каладши-бей. Он желает из первых уст услышать о нападении гайдутинов на купеческий обоз. - Всего-то? - Звенигора не скрыл своего разочарования. - Разве этого мало? - удивился турок. - Не каждого чужеземного купца, пусть даже правоверного, наш паша удостаивает такой высокой чести... Но буду вполне откровенен: не в нем сила. Мне стало известно, что там будет и Сафар-бей - гроза гяуров, главный защитник ислама! - Он сможет помочь мне в моей беде? - Ну конечно! Сейчас вся военная власть в околии в его руках. Достаточно одного его слова, и на поиски вашего обоза выступят сотни аскеров... А это что-нибудь да стоит! - Тогда я и правда очень благодарен, почтенный Абди-ага, за такую весть. Постараюсь воспользоваться твоим советом. На площади, перед домом паши, толпились, тихо переговариваясь, люди, в основном военные и гражданские чиновники. Когда Звенигора и Драган подошли к дверям дома, дорогу им заступили два аскера: - Входить нельзя! - Но меня пригласил паша Каладжи-бей, - удивился Звенигора. - Как же так? - Твое имя? - Купец Кучук. - Сейчас. - И аскер исчез за дверями. Вскоре он вернулся в сопровождении слуги, который пригласил Звенигору следовать за ним Драган остался на площади. По деревянным скрипучим ступеням Звенигора поднялся на второй этаж и вошел за слугой в большой зал, где группками стояли и беседовали друг с другом десятка два нарядно одетых людей. Слуга низко поклонился и громко объявил: - Купец из Львова ага Кучук! Звенигора шагнул вперед и тоже поклонился: - Мир этому дому! Я приветствую тебя, светлейший паша Каладжи-бей! Благодарю, что позволил предстать пред очи твои и усладить слух твоими мудрыми речами! Разговоры сразу прекратились, и все присутствующие обернулись к злосчастному купцу, о котором вчера и сегодня только и говорилось в городе. Паша Каладжи-бей, невысокий, носатый толстяк, несмотря на свою тучность, быстро пересек зал и остановился перед Звенигорой. В отличие от гостей он был одет по-домашнему, в черный шелковый халат, подпоясанный тонким шелковым поясом с цветными кистями на концах. Его седые лохматые брови от удивления высоко поднялись: он не ожидал, что какой-то там купчишка из далекой варварской страны сумеет так тонко ему польстить. А лесть в высших кругах Османской империи считалась признаком хорошего тона и не вызывала осуждения и отвращения. От удовольствия выпученные карие глаза паши заблестели. - Я рад приветствовать в своем доме купца из дружественного нам Ляхистана! Мы слышали, что нашего друга постигло несчастье: его имущество захватили разбойники. Я и мои друзья искренне сочувствуем тебе... э-э-э... высокочтимый... э-э-э... (Ляхистан (турец.) - Польша.) - Ага Кучук, - подсказал Звенигора. Паша кивнул головой и заговорил снова: - Я приложу все силы, чтобы покарать разбойников... - И возвратить мне мое добро, - вставил Звенигора. Но паша сделал вид, что не расслышал этих слов. - Я пригласил тебя, ага, чтобы узнать о подробностях нападения... Может, это наведет славных защитников падишаха, непобедимых воинов властителя трех материков, на след мерзких грабителей. Звенигора почувствовал себя непринужденно. Все идет хорошо. Легкое волнение, которое он испытал перед входом в зал, исчезло. Появилась уверенность, что все закончится благополучно. - Благодарю за сочувствие, эфенди. Правда, я был очень расстроен случившимся. Но, к счастью, немалая часть моего богатства осталась при мне в виде драгоценностей, с которыми в дороге я не расстаюсь. - О!.. - вырвалось у Каладжи-бея. - Это позволит мне, о светлейший паша, засвидетельствовать тебе свое уважение скромным подарком... - Звенигора вынул из кармана золотой перстень с драгоценным камнем. По залу прокатился сдержанный гул. Гости вытягивали шеи, чтоб лучше рассмотреть и подарок и необычного купца. От наблюдательного взгляда Звенигоры не ускользнуло, как жадно блеснули глаза паши. Он с удовольствием принял перстень, надел его на палец, некоторое время полюбовался самоцветом, подставлял его солнечным лучам, а потом взял Звенигору под руку: - Благодарю, мой друг! Позволь познакомить тебя с моими гостями. Это достойнейшие люди нашего города, а также отважные воины солнцеликого падишаха, да продлит аллах его годы! Он вел Звенигору вдоль ряда гостей и называл их имена. Наконец Звенигора услышал имя, не выходившее у него из головы: - Сафар-бей! Перед ним стоял молодой, красивый ага. Он был среднего роста, худощав, но широк в плечах. Видно, обладал недюжинной силой и ловкостью. На бледном лице, которое скорее было под стать монаху, чем воину, чернели пытливые глаза. - Ты знаешь меня? - спросил Сафар-бей, заметив, как оживился, услышав его имя, чужеземный купец. - Еще бы! - Звенигора внутренне собрался, почувствовав опасность. - Кто же не знает о подвигах доблестного воина Сафар-бея! Еще по ту сторону Балкан мне рассказывали о славных победах его над гайдутинами, которые, как саранча, покрыли этот край. Слышал и о клятве Сафар-бея истребить до последнего повстанцев воеводы Младена... - Собаки Младена! - выкрикнул Сафар-бей, и глаза его злобно блеснули. - И всех, кто их поддерживает, - подхватил Звенигора. - Потому-то я так и обрадовался, услыхав такое почтенное имя и увидев своими глазами самого Сафар-бея. - Благодарю, - сухо сказал Сафар-бей, больше ничем не проявляя своих чувств и никак не реагируя на лесть. - Когда я услышал это имя, то подумал: сам аллах посылает мне встречу с отважным воином! Уж если он захочет, то сумеет найти и покарать злодеев, ограбивших меня. - Можешь быть уверен, ага Кучук, - вклинился в беседу Каладжи-бей, - что они не ускользнут из рук Сафар-бея! - Тогда я заранее благодарю Сафар-бея за будущее освобождение моего отца, которого гайдутины ранили и взяли в плен. - Твой отец попал в руки этих негодяев? - Да. И потому я решил остаться здесь до тех пор, пока не вызволю его или не узнаю о его судьбе. А ты, высокочтимый Сафар-бей, позволь в знак моей сердечной признательности и почтения подарить одну безделушку... золотой медальон. В Ляхистане польские рыцари в походах хранят в таких медальонах локоны своих возлюбленных... Звенигора поднял тонкую золотую цепочку, и медальончик закачался, как маятник, поблескивая самоцветами. У Сафар-бея блеснули белые зубы, лицо чуть порозовело. Видно, блеск золота подействовал и на этого сурового воина. Однако он сдержанно произнес: - Благодарю. Подарок обязывает отплатить добром. У меня ничего нет, кроме оружия и рук, которые им владеют. Клянусь аллахом, наилучший подарок для всех нас - это уничтожение гайдутинов! Поэтому я не сложу оружия до тех пор, пока хоть один болгарский разбойник будет дышать воздухом Старой Планины, как зовут они Балканы! Я отплачу им сполна за твои потери и за твоего отца, чужеземец! Ты доволен? "Одержимый! - подумал Звенигора. - Недаром воевода Младен жаждет его смерти. Это действительно опасный враг". А вслух произнес: - Конечно, доволен, Сафар-бей! Разбойники - злейшие враги мирных купцов, которые несут стране благосостояние и процветание. В это время в открытое окно с площади донесся какой-то тревожный шум. Все начали прислушиваться. Каладжи-бей переглянулся с Сафар-беем и сказал: - Господа, наш добрый друг Сафар-бей хочет показать нам результаты своего первого в этом году похода на неверных, то есть на разбойников-гайдутинов. Прошу вас всех на площадь! И тебя, Кучук-ага, тоже милости прошу с нами. Сейчас ты будешь иметь возможность убедиться, что власти солнцеликого падишаха искореняют разбой на дорогах так же успешно, как завоевывают доверие у чужеземных купцов своим добрым отношением. 2 Выйдя из дома, Звенигора заметил, что на площади произошли перемены. Вместо одиночных, разрозненных групп аскеров и горожан стоял огромный четырехугольник, внутренние стороны которого составляли аскеры, а наружные - жители города. Посреди четырехугольника суетилось несколько человек, что-то сооружая. Звенигора огляделся: Драган куда-то исчез. Паша Каладжи-бей со знатными горожанами и воинскими старшинами поднялся на деревянный помост, окруженный аскерами, взял Звенигору под руку, доверительно шепнул: - Сейчас мы потешимся прекрасным зрелищем! Он кивнул головой аге, который распоряжался на площади. Тот помчался выполнять распоряжение, известное ему, очевидно, заранее. Среди толпы нарастала тревога, постепенно сникал людской шум и говор, замерли мрачные ряды аскеров. Загремели тулумбасы. Зазвучала протяжно и надрывно зурна. Аскеры вытянулись. Послышалась отрывистая команда, и в проходе между воинами появился великан в красной одежде и черном колпаке, который закрывал лицо. Сквозь прорези колпака блестели глаза. В правой руке великан нес, словно игрушку, тяжелый с широким лезвием топор. (Тулумбас (турец.) - сигнальный барабан.) "Палач!" Звенигора вздрогнул. Предчувствие оправдалось: теперь понятно, на какое зрелище пригласил его паша. Палач не спеша прошел в середину квадрата, созданного рядами воинов, поклонился паше со старшинами и резко сорвал покрывало со свежеобтесанной колоды. Вогнал в дерево топор, отступил на шаг и замер, скрестив на груди толстые волосатые руки. В тот же миг послышался топот копыт, грохот колес, и на площадь выехала большая арба, в которой стояли пять связанных простоволосых мужчин. Когда арба приблизилась, Звенигора среди обреченных на казнь узнал Момчила. Старик стоял впереди. Легкий ветерок теребил его длинную седую шевелюру. Во взгляде не было страха, только угадывалась затаенная печаль. "Что делать? - метались мысли казака. - Как спасти старика? Просить пашу? Сафар-бея? Но чем объяснить такую просьбу? Она может вызвать серьезное подозрение... Погубить все... А где Златка? Что с нею? С Якубом? Неужели и они здесь, среди зрителей этого жуткого зрелища ?" Смертников стащили с арбы, поставили в ряд, лицом к помосту. Наступила зловещая тишина. С гор повеяло ветерком. Захлопали полотнища знамен. Площадь замерла. Каладжи-бей взмахнул рукой. На край помоста вышел высокий, худой кази-ясахчи в белой чалме со свитком пергамента в руке и зычным голосом начал читать. Переводчик сразу же, слово в слово, переводил на болгарский язык: (Кази-ясахчи (турец.) - судебный исполнитель.) - "Указ паши околии, высокочтимого Каладжи-бея. Именем нашего наияснейшего падишаха Магомета Четвертого я, сливенский паша, приказываю всем подданным падишаха выискивать и уничтожать изменников и разбойников-гайдутинов, их родных высылать в дальние вилайэты, а имущество и земли передавать в собственность Османской державы. (Вилайэт (араб.) - административная единица в Турции.) Всех, кто узнает что-нибудь о гайдутинах и не оповестит городские власти, арестовывать, а их дома сжигать. Тех же, кто поддерживает связь с разбойниками, помогает едой, оружием или просто сочувствует им, нещадно бить плетями, а более упрямых и злостных - казнить. Отряды янычар и спахиев доблестного аги Сафар-бея, на которого возложена обязанность истреблять разбойников и поддерживать мир и спокойствие в околии, схватили несколько десятков злодеев. Все они биты плетями, пятерых же из них, а именно: Момчила Крайчева, Ивана Ненкова, Герасима Букова, Райко Драгоманова и Луку Дуба - приказываю казнить на площади как врагов падишаха. Пусть каждый видит, какая судьба ожидает тех, кто поднимет руку на освященную аллахом власть Османов!" Последние слова переводчика потонули в грохоте тулумбасов и завывании зурны, к которым прибавились выкрики аскеров: "Алла, алла!" У Звенигоры по спине пробежала холодная дрожь. Он боялся, что Драган отважится на какой-нибудь отчаянный шаг, чтобы спасти Момчила, и погибнет сам. Он искал его взглядом, чтобы предупредить от необдуманного поступка, но Драгана нигде не было. Да разве найдешь его в такой толпе! Шум постепенно начал стихать. Палач поднял топор, пальцем левой руки попробовал, хорошо ли отточено лезвие. Нельзя было терять ни минуты. Звенигора наклонился к уху Каладжи-бея, зашептал: - Почтенный Каладжи-бей, даю сто курушей, если отложишь казнь того старого болгарина, что стоит впереди... Пятьсот курушей, если помилуешь его и отдашь мне... Удивленный паша вытаращил глаза. В них мелькнул испуг. - Что все это означает, мой дорогой гость? - Я удваиваю цену... За голову старика - тысяча курушей! Неимоверная плата!.. Я уверен, что этот старика", по своей старости, не принесет уже никакого вреда, а я за него смогу выменять у гайдутинов своего отца... Прошу, эфенди! Шум толпы на площади почти затих. Палач уставился взглядом в пашу, ожидая приказа начинать свое кровавое дело. Звенигора понимал, какой опасности подвергся, дав повод паше заподозрить в нем гайдутинского разведчика. Что же ответит Каладжи-бей? Почему он молчит?.. Вот уже совсем затихла площадь. Все напряженно ждут, что будет дальше. Звенигора чувствует, как у него от напряжения дрожат руки. Под сердце подкатился неприятный холодок. Все пропало! Вот Каладжи-бей поворачивается к Сафар-бею и что-то долго шепчет ему на ухо. На холодном, непроницаемом лице аги появляется удивление. Но ненадолго. Ага утвердительно кивает головой и оглядывается на Звенигору. Теперь все! Сомнений нет: паша приказал схватить его. Остается одно - убить Сафар-бея. Но тут до слуха Звенигоры долетают слова аги: - Реджеп, казнь Момчила Крайчева откладывается... учитывая его старость... Передай это палачу и скажи: пусть начинает. Младший ага Реджеп, придерживая рукой саблю, побежал выполнять приказание. У Звенигоры отлегло от сердца. К щекам начала приливать кровь. Кажется, его необычная просьба, мотивированная желанием вызволить отца, не вызвала подозрений у турков. Началась казнь. Чтобы заглушить крики жертв и горожан, Каладжи-бей приказал непрерывно бить в тулумбасы. Их тревожно-надсадная дробь заполнила весь город. Звенигора стиснул зубы. Ему приходилось видеть много смертей, но это бывало в бою, когда люди охвачены яростью и жаждой победы. Здесь же происходило убийство связанных и, вероятнее всего, ни в чем не повинных крестьян. Когда последнюю жертву тащили к колоде, Каладжи-бей повернулся к Звенигоре, подмигнул выпученным глазом: - Противно, но полезно! Не так ли?.. Пролитая сегодня кровь надолго остудит горячие головы балканцев! - А может, еще больше распалит? - Не думаю. Впрочем, посмотрим. Во всяком случае, сегодняшняя казнь - хорошая наука для непокорных болгар! Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку на могущество Порты! Последний раз опустился топор палача. По площади пронесся тихий вздох. Замолкли тулумбасы. Оборвали свою тревожную песнь зурны. Каладжи-бей обернулся к свите. Все расступились. Паша взглянул на Звенигору: - Я буду рад видеть тебя, Кучук-ага, у себя за обедом. До свидания! - До свидания, эфенди, - поклонился Звенигора, радуясь, что одну, очень важную, битву он уже выиграл. Это вселяло надежду, что в конце концов он встретит Златку и вырвет ее из рук Сафар-бея. 3 Люди расходились молча. Под внешней, искусственной покорностью бушевала буря. Насупленные брови и сжатые кулаки, сухой блеск глаз и взгляды, полные лютой ненависти и гнева к угнетателям, свидетельствовали, что казнь четырех крестьян не запугала болгар, а еще больше разожгла в их сердцах жажду мести к ненавистным врагам. - Мы запомним этот день, будь он проклят! - долетели до слуха Звенигоры слова, брошенные молодым высоким горцем. - Отплатим, око за око! - добавил его спутник. - Свернем собаке Сафар-бею башку! - прошипел третий, оглянувшись назад, где стояли аскеры. Заметив незнакомца, подтолкнул товарищей, и они шмыгнули в какой-то глухой переулок. Звенигора шел не торопясь. Не хотелось толкаться и глотать пыль, взбитую сотнями ног, и поэтому выбирал безлюдные улицы, запоминая дорогу, по которой придется, может, не раз еще ходить, приглядывался к каменным и глиняным постройкам, что лепились к склонам. Он мог быть доволен тем, чего достиг в самом начале своего пребывания в Сливене: завел знакомство с городскими заправилами, вызволил от смерти Момчила. И хотя ничего, еще не узнал о Златке и Якубе, ради которых, собственно, и оказался здесь, не терял надежды, что и в этом ему повезет. На чем основывалась его уверенность, он и сам не смог бы объяснить. Подсказывало какое-то внутреннее чувство. Неожиданно на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Звенигора повернул голову. - Сафар-бей! - Он не мог скрыть свою растерянность. - Вот не ждал! - Ты удивлен, чужестранец? А я тебя искал. Хочу познакомиться поближе. Зайдем ко мне! Сафар-бей взял Звенигору под руку. Сзади, шагах в десяти, следовало несколько аскеров. "Личная охрана Сафар-бея... Гм, сдается, что я преждевременно радовался, - подумал казак. - Похоже, что меня просто схватили. Что ж, надо идти... И надеяться на лучшее". За углом Сафар-бей свернул в улочку, круто поднимавшуюся вверх. Вскоре они оказались перед воротами небольшой, но мощной крепостцы. Часовые отсалютовали Сафар-бею и пропустили их внутрь. Двор разделяла на две половины каменная стена. Слева, перед приземистыми домиками с плоскими черепичными кровлями сновали аскеры. В другую половину вели еще одни ворота, у которых тоже стоял страж. Сафар-бей направился к нему. Аскер быстро распахнул калитку и шагнул в сторону. - Прошу в мой дом, - пригласил Сафар-бей, пропуская гостя вперед. - Временный, конечно... Мы, воины, не успеваем обжиться, как уже трубят поход. Правда, у вас, купцов, то же самое: редко бываете дома, больше кочуете по свету... Ответить Звенигора не успел. Он очутился в небольшом и запущенном саду, зажатом каменными стенами. Быстрым взглядом казак окинул все вокруг. В конце сада виднелся большой дом с высоким крыльцом. К нему вела широкая дорожка с каменными скамьями по сторонам. В давно не расчищаемых зарослях цвели одичавшие розы, в ветвях магнолии птицы выводили трели. В тени, на одной из скамей, кто-то сидел. - О, да здесь настоящий рай! - воскликнул Звенигора, любуясь тихим уголком. - Для полного счастья недостает только красавицы жены... Ба-ба-ба! Беру свои слова назад! Для полного счастья, кажется, все есть! - И Звенигора кивнул на далекую скамью, где сидели двое: седой мужчина в черной одежде и хрупкая девушка, которая, заметив незнакомца, опустила на лицо черную шаль. Сафар-бей удовлетворенно улыбнулся. Ему пришлись по сердцу слова гостя. - Ты приятный собеседник, Кучук-ага, - похвалил он купца. Услыхав голоса и шум шагов, мужчина повернул голову. Звенигора тут же узнал Якуба. В глазах старого меддаха мелькнули удивление и страх. Девушка тоже напряглась, словно готова была сорваться с места и бежать. Даже сквозь вуаль Звенигора угадывал дорогие черты, увидел, как расширились глаза Златки, а руки задрожали и начали перебирать складки одежды. Словно что-то почувствовав, Сафар-бей насторожился. Его лицо моментально окаменело, а глаза сузились. На какое-то мгновение воцарилась напряженная тишина. Звенигора понимал, что она могла вот-вот окончиться полной катастрофой. Опережая Якуба, чтобы тот не успел сказать чего-нибудь невпопад, произнес: - Дорогой Сафар-бей, я вижу, что на этот раз ошибся... Бьюсь об заклад, это твои родные - отец и сестренка! - Ты снова ошибаешься, ага Кучук, - угрюмо ответил Сафар-бей. - У меня нет родных. То есть я их не знаю... Эти люди - мои хорошие друзья... - Я буду рад познакомиться с ними. - Перед вами тоже купец, - указал Сафар-бей на Якуба. - Правда? Очень приятно, что все больше турок начинает интересоваться торговлей. Раньше они пренебрегали этим занятием, как и другими ремеслами. Считали, что на свете есть только одно дело, ради которого стоит жить, - война... - Турки - прирожденные воины, - не без тщеславия произнес Сафар-бей, бросив выразительный взгляд на девушку. - Однако теперь многие начинают смотреть на жизнь иначе. Раньше победоносные походы наших отрядов наполняли нашу казну и карманы воинов золотом и драгоценностями. Но это, к сожалению, прошло. Войны стали давать меньше, чем требуется для того, чтобы прожить. Вот и приходится нашим людям браться за торговлю и ремесла... Они вошли в дом. Златка сразу же исчезла в другой комнате. Сафар-бей предложил гостю и Якубу садиться и, извинившись, вышел. Звенигора быстро пожал руку Якубу. - Здесь лишних ушей и глаз нет? - спросил тихо. - Нет, - шепотом ответил Якуб. - Я рад тебя видеть, Арсен! Но что это все значит? - Я был у воеводы Младена, видел его жену Анку... Златка так похожа на мать! Мы обязаны вырвать ее из рук Сафар-бея! - Это не так просто. Он держит нас под стражей, как узников, хотя старается скрасить наше пребывание здесь замечательной кухней и богатыми нарядами для Златки. Он влюбился в нее. - О! А она?.. - Не волнуйся, - улыбнулся Якуб. - Она к нему равнодушна. Он это видит, однако знает и другое: у нас девушку никогда не спрашивают; лишь бы родители согласились - продадут, как кошку в мешке! Но Сафар-беи не вызывает в ней и отвращения. Молодой, красивый... Дарит красивые вещи. Видел, как она одета? Это все от него. Где-то хлопнули двери. Якуб заговорил о другом. В комнату, пропустив перед собой аскера, который нес на круглом блюде круглые миски с едой, вошел Сафар-бей. - Прежде чем говорить о делах, надо подкрепиться, - сказал он весело, изображая радушного хозяина. - Ага Якуб, попроси Адике, чтобы прислуживала нам при обеде, - добавил Сафар-бей. Когда Якуб и аскер вышли, ага сел напротив Звенигоры на мягкий миндер и сказал: - Дорогой мой гость, наверное, догадался, что я пригласил его к себе не только для того, чтобы угостить жареной бараниной с восточными пряностями... Звенигора вопросительно взглянул на хозяина и внутренне напрягся. - Сегодня ты просил нашего пашу Каладжи-бея подарить жизнь старому Момчилу Крайчеву. Позволь узнать... Сафар-бей замолк и проницательно посмотрел на Звенигору. Тот выдержал взгляд, хотя понимал, что сейчас его могут спросить, откуда он, чужеземец, знает гайдутина и почему заступился за него. Неужели Каладжи-бей не передал аге его пояснения? Придется повторить то, что говорил паше на площади. А если Сафар-бей не поверит?.. Что ж, тогда останется только одно: прикончить его здесь же, не ожидая другого удобного случая. Однако Сафар-бея интересовало, по всей видимости, что-то другое, так как он продолжил: - Позволь узнать, сколько ты пообещал паше за помилование того разбойника? - Почему тебя это интересует? - облегченно вздохнул казак. - Пленные - мои, и я не хочу, чтобы кто-то другой зарабатывал на них. "Выходит, и ты, братец, думаешь не о защите ислама, а о собственной мошне", - подумал Звенигора, а вслух сказал: - Я пообещал паше тысячу курушей. Я могу отдать тебе, почтенный Сафар-бей, половину, так как понимаю, что это зависит от тебя. Но что я скажу паше? - Скажи, что деньги отдал мне. - А это тебе не повредит? - Не забывай, что здесь не Ляхистан, а Турция... Я подчиняюсь только беглер-бею. - Хорошо. Мне все равно, кому заплатить, - согласился Звенигора. - Когда передадут мне болгарина? - Как только я получу деньги. Кстати, каким образом Кучук-ага обменяет его на своего отца? - Я найду пути... Мне поможет Абди-ага, хозяин хана, где я остановился. - Абди-ага! Это такой проныра, что за деньги все сделает. Но берегись - обдурит. Если же с ним ничего не получится, приходи ко мне. Может, я смогу и здесь помочь больше, чем Абди-ага. За деньги, понятно... Ха-ха-ха! - Гм, из тебя высокочтимый Сафар-бей, был бы неплохой купец. Ты можешь добиваться своего. Однако ты - воин, одинокий и... - К сожалению, без денег и воин бессилен. В наше время все покупается и продается: должности, чины, земля, даже трон падишаха... Я долго жил в столице и имел возможность убедиться, что сейчас сильнее не тот, у кого меч, а тот, у кого толстый кошелек! - Ты мудро рассуждаешь. Это еще больше убеждает меня, что я имею дело с умным и порядочным человеком. Я рад видеть защитников ислама именно такими. - Ты не ошибся... Свой меч я поднимаю во имя и славу аллаха! Но кто же не помнит и о себе? Правда, в этой нищенской Болгарии не очень-то разбогатеешь... Всюду беднота! - Вы сами виноваты. Опустошили войнами такой благодатный край. - Не мы начинали войны. Болгары сами виноваты. Восстают, не признают власти падишаха... - Восстают, наверно, не от хорошей жизни. Если уж вам так хочется воевать, то идите на Украину, на Русь... Там земли богатые и многолюдные. Можно добыть много рабов, скота и денег. Да и вольнолюбцев укротите. Оттуда расползается свободолюбивый дух. Речь Посполита была бы вам союзником, ибо те схизматы -казаки ей тоже много хлопот причинили. - Звенигора замолк. Удочка заброшена. Клюнет ли? (Схизмат (греч.) - еретик, отступник.) Сафар-бей с интересом взглянул на гостя. - Многие наши думают так же. Половина Украины выпала из рук Ляхистана. Падишах не допустит, чтобы она полностью объединилась с Московией. Это стало бы для нас смертельной угрозой. Не зря же Ибрагим-паша, великий визирь, готовит войско к походу за Дунай. Еще в этом году... В комнату вошли Якуб со Златкой, и Сафар-бей на полуслове прервал речь. Как ни хотелось Звенигоре видеть Златку, однако он пожалел, что так не вовремя они с Якубом пожаловали. Еще б минута - и Сафар-бей, очевидно, еще больше приоткрыл бы тайные намерения Порты по отношению к Украине. Но и из того, что он успел сказать, ясно: летом турки начнут большую войну... 4 После обеда, на котором Звенигора больше слушал, чем говорил, Сафар-бей пригласил его в соседнюю комнату. Плотно закрыв за собою дверь и убедившись, что под окном никого нет, сказал: - Дорогой ага Кучук, я воин, человек откровенный, у меня на языке всегда то же, что и на уме. Поэтому, думаю, не обидишься, если я выскажу еще одну просьбу. - Прошу, - поклонился Звенигора, не понимая, куда клонит ага. - Я хочу жениться. - Ну что ж, поздравляю! Кажется, я догадываюсь, кто она... - Догадаться не трудно. Но не это я хотел сказать... Мне нужны деньги... Хочу одолжить у тебя, Кучук-ага. Верну их, как только раздобуду. "Наглец! Он собирается выжать все, что у меня есть... Знает, что я перед ним беззащитен", - подумал Звенигора, а вслух произнес: - Разве есть надежда, что скоро раздобудешь? - Не сегодня-завтра я иду в поход. - Но это ведь небезопасно! - вырвалось у Звени-горы. - Не думаешь ли, что меня убьют? - На войне всякое бывает. - Я верю в свою счастливую звезду и в милость аллаха. - Если так, то я буду молить аллаха, чтобы сберег тебе, Сафар-бей, жизнь! - Ради меня или ради денег, которые мне одолжишь? - усмехнулся Сафар-бей. - Итак, я могу надеяться? - Безусловно. Сколько нужно? - Кроме тех пяти сотен за Момчила Крайчева, еще пятьсот... Таким образом, всего тысячу курушей. Когда же я вернусь из похода на гайдутинов и привезу твоего отца, считай, что мы квиты. - Хорошо, я согласен. Но зачем так много денег? Неужели чтоб внести такой выкуп за Адике? - А почему бы и нет? Адике - красивая девушка. И хочет ага Якуб или не хочет, но он станет моим тестем! Я не выпущу из своих рук эту пташку! - Она и вправду красивая девушка, - согласился Звенигора, мысленно поклявшись, что сделает все возможное и невозможное, чтобы Златка не попала в руки этого самовлюбленного, жестокого янычара. - Дивная! - воскликнул Сафар-бей. - И я не хотел бы держать их под охраной, пока возвращусь из похода... Но придется. - Они могут убежать? Разве Адике тебя не любит?.. - Звенигора еле скрыл радость. - Это меня и беспокоит. Хотя достаточно того, что я люблю ее! Поэтому и хочу заплатить выкуп за девушку теперь, чтобы связать Якуба словом. - Ничего с ними не случится, если посидят с недельку под надежным присмотром. Здесь так чудесно! - Ты прав. Спасибо, - сказал Сафар-бей, пряча деньги, - Куда доставить старика? - Я остановился в хане Абди-аги. Буду признателен, если он будет с аскером через полчаса... Я пойду, надо переодеться к обеду у паши. - Значит, мы скоро встретимся. До свидания! Сафар-бей вызвал аскера и приказал проводить гостя из крепости. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Звенигора не расспрашивал дороги и долго петлял кривыми уличками, пока наконец выбрался к городской площади, а оттуда к хану. Еще издали заметил возле ворот сияющего от радости Драгана. Юнак кинулся навстречу: - Спасибо, Арсен! Не знаю, как тебе удалось это сделать, но дедусь Момчил прибыл живой и здоровый! Пошли скорее, сам увидишь! Аскер не отходит от него. Говорит: "Велено передать купцу Кучуку из рук в руки". Во дворе стоял унылый пожилой аскер, держа конец веревки, которой был связан старик. - Я купец Кучук, - сказал Звенигора и кинул воину монету. - Развяжи веревку и ступай! Тот схватил монету, разрезал ятаганом веревку и удалился со двора. Звенигора обнял Момчила: - Я рад тебя видеть живым, отец! И на воле!.. Однако вам с Драганом задерживаться здесь нельзя. Быстрее бегите отсюда. Драган, проведи дедусю в безопасное место, а сам возвращайся с друзьями. Жди меня, как договорились, в лесу, у ручья. Ну, айда!.. Драган с Момчилом поспешно отправились из хана, а Звенигора зашел в свою комнату. За два часа до захода солнца он не спеша проследовал через городскую площадь. После дневной жары с гор начала опускаться на город прохлада. Дышалось легко и радостно. Пока что все шло хорошо. Драган приведет людей, и они, как только Сафар-бей выступит в поход, нападут на его крепость и освободят Златку и Якуба. На противоположной стороне площади расположился табором небольшой конный отряд. Спахии разводили костры, пристраивали над ними треноги с казанами. Ржали на привязи голодные, уставшие кони. Воины носили им в торбах овес, ароматное горное сено. Звенигора не придал этому значения. Мало ли разных военных отрядов кочует по Османской империи? Казак зашел в дом паши, и источающий любезность слуга повел его вверх, в зал, откуда уже доносился нестройный шум оживленной беседы. Чей-то громкий надтреснутый голос показался ему очень знакомым. Но не успел он вспомнить, кому он принадлежит, как навстречу подкатился оживленный паша, взял под руку и повел к узкому окну с цветными стеклами, где стояла небольшая группа людей. - Высокочтимые гости, позвольте познакомить вас с посетившим наш город купцом из Ляхистана агою Кучуком. Он хорошо знает те страны, где доблестным воинам падишаха придется, возможно, очень скоро прославить имя аллаха. Я думаю, он с радостью поделится с вами своими наблюдениями за обычаями неверных. - Я весь к вашим услугам, - поклонился Звенигора и тут же вздрогнул: прямо перед ним стоял Гамид и вытаращенными от удивления глазами впился в своего бывшего невольника. - Аллах экбер! - воскликнул Гамид. - Урус Арсен! Как ты здесь оказался?.. Сам всевышний посылает тебя в мои руки! Он схватился за эфес сабли. Но вытащить ее не успел. Как молния сверкнул кинжал Звенигоры. Но острие лишь скользнуло по гладкой стали панциря, скрытого под верхней одеждой. Неудача!.. Понимая, что ударить еще раз не удастся, Звенигора рванулся назад, чтобы, воспользовавшись общим замешательством, выскочить на площадь. А там - только бы на коня... Расталкивая оторопевших гостей, казак выбежал на середину зала. Чей-то отчаянный крик подстегнул его как кнутом. Перепуганный слуга, заглянувший было в дверь, увидев в руках беглеца обнаженный кинжал, шарахнулся в сторону. Путь был свободен. Но в последний миг ловкий Сафар-бей подставил ногу, и Звенигора с разгона полетел на пол. Сафар-бей, как дикая кошка, прыгнул на него, заломил руки за спину: - Держите гяура! Вяжите!.. Несколько человек, в том числе и Гамид, ринулись вперед, навалились на распростертого казака. Звенигора напряг все силы, стал вырываться, заметался, но врагов наседало все больше. Он уже не мог шевельнуть ни одним мускулом. Лежал, распластанный как лист, под тяжестью множества тел. Кто-то связывал руки, заламывая их чуть ли не до лопаток. - Крепче! Сильнее!.. - Вырвите кинжал!.. - Поднимите гяура!.. Звенигоре стало легче дышать. Толпа расступилась. Сафар-бей с силой ударил его ногою в бок: - Вставай, собака! 5 Его привели в крепость Сафар-бея и бросили в подземелье. Свет проникал сюда лишь через маленькую отдушину в потолке. Черными призраками обступали каменные стены. От затхлого воздуха захватывало дыхание. - Лежи, гяур! - крикнул Сафар-бей с порога, заметив, что узник пытается приподняться. - Скоро мы вернемся!.. Грохнули двери. Стало тихо. Звенигора поднялся, встал под отдушиной. На него смотрело пятнышко голубого предвечернего неба. Что ж, и это неплохо!.. В последние минуты жизни иметь над головой ясное, хотя и чужое небо. Вдруг вверху что-то блеснуло. Звенигора подошел ближе, присмотрелся. Железный крюк! Да не один, а целый ряд! Вот это находка! Надо быстрее освободить руки!.. Он нашел острый выступ камня, повернулся спиной и начал тереть об него веревки. Время тянулось мучительно долго. Но вот путы ослабли, а затем и вовсе упали вниз. Размяв онемевшие руки, подошел к крюкам. Эх, если бы выломать, неплохое оружие получилось бы! Представил, как, зажатый в руке, этот кусок железа славно послужил бы ему в минуту, когда придется бороться за жизнь. Но увы! Крюки были так глубоко вмурованы в потолок, что ни один из них не поддавался его сильным рукам. Нет, без лома не вырвать, пустая затея! А Сафар-бей в любую минуту может войти... Разве что попробовать не вырывать, а ломать? Он обеими руками ухватывается за крайний крюк, упирается ногами в стену и начинает гнуть. Железо чуть-чуть подается. Звенигора налегает сильнее, так, что кровь стучит в висках, дрожат от напряжения ноги... Ну, разом - гу-ух! Крюк подается еще немного. Теперь с другой стороны! Ну, сильнее!.. Жми! Так!.. Иде-ет!.. Почти неощутимо, но сгибается... Навалившись на крюк, Арсен весь дрожит от нечеловеческого напряжения, срывается и падает на земляной пол. Некоторое время лежит, переводя дух, а потом снова встает, хватается руками за крюк, подтягивается, упирается ногами в стену... И снова срывается. Становится жарко. Пот заливает глаза. Звенигора сбрасывает одежду, остается в одной сорочке. И снова принимается за работу. Проходит час, второй... Крепкий кованый крюк подается нехотя. Гнется с трудом... но гнется. Вперед - назад... Вперед - назад! С каждым усилием он подается все больше и, кажется, легче. Но сил уже не хватает, чтобы доломать до конца... Стало совсем темно. Изнеможенный казак сползает на пол. Еще бы немного - и крюк сломался бы. Но силы исчерпаны. В глазах кровавый туман. Арсен прислонил раскалывающуюся от боли голову к стене и не заметил, как полузабытье перешло в сон. Крепкий казацкий сон! Забылось все: и опасность, и Сафар-бей, и Гамид, и то, зачем прибыл сюда. Ничто до самого утра не нарушало тот сон. Только грохот кованных железом дверей разбудил Арсена. Он вскочил на ноги. Невольно зажмурился от яркого света, ворвавшегося со двора, прикрыл глаза рукою. На пороге стояло двое. "Эх, проспал! Опоздал!" - резануло ножом по сердцу. Мельком взглянув на погнутый вчера крюк, Звенигора отступил в темный угол подземелья. Впереди спускался Сафар-бей, позади тяжело переваливался Гамид. За ними два аскера несли веревки, плети, ведро с водой. - Ну, как себя чувствует пан купец? - злорадно усмехнулся Сафар-бей. - Будешь сам говорить или заставишь нас потрудиться, помогая тебе? Звенигора молчал. - А-а, ты уже и руки успел освободить! Связать его! Да покрепче! Аскеры кинулись к Арсену. Но он одним ударом отбросил их назад. Гамид выхватил саблю. Сафар-бей придержал его руку: - Нет, нет, возьмем живьем!.. Аскеры вновь бросились на Арсена, им помогали Сафар-бей и Гамид. Свалили, связали. - Подтяните к крюку! - выдохнул, переводя дух, Сафар-бей. - Подвесьте! Аскеры набросили веревку на крюк, потянули книзу. Острая боль пронзила вывернутые плечи, вырвала глухой стон у Арсена... - Ну, теперь ты у нас запоешь, гяур! - прошипел Гамид и с силой стал бить тяжелой плетью, приговаривая: - Это тебе, раб, за побег! Это за мое разоренное гнездо! Это за то, что я тебя так ненавижу!.. Плеть падала на плечи, на спину, на голову. После каждого удара на коже вздувались кровавые рубцы. Звенигора сцепил зубы, чтобы не закричать, закрыл глаза. - А это, раб, за моих домочадцев, уничтоженных тобою!.. Гяур! Паршивая свинья!.. - неистовствовал Гамид, все больше зверея и тяжело дыша. Сафар-бей стоял рядом. У него широко раздувались ноздри. Подрагивал в руке кнут. Запах крови опьянял его. - Подожди, Гамид-бей, ты забьешь его