лс-ройс" плавно выкатил из Уайт-холла. Вспыхнуло электричество под особыми колпаками на фонарях, делающими свет невидимым сверху. В дымном городе, насквозь пропахшем бензином, еще существовало затемнение. Шла мировая война. Германия еще воевала с Англией. Однако немецкие аэропланы уже не бомбили Лондона. И все-таки на Трафалгар-сквере круглые шары фонарей были прикрыты чехлами из зеленой материи. Черчилль уже подъезжал к Брайтону, а Мэрфи все еще работал в шифровальной. Оттуда радиотелеграммы в экстренном порядке передавались дежурным телеграфистам. Они, вызвав Мурманск, посылали указания Черчилля в эфир, Получив распоряжение Черчилля съездить в Архангельск и "успокоить нервы большевикам", адмирал Николлс решил выполнить это немедленно. Уже десятого июля его яхта "Сальвадор" остановилась на Архангельском рейде. Николлс, длинный, костлявый человек с постным лицом пастора, испещренным красными прожилками, спустился в катер, на котором встретил его английский консул Юнг. На пристани адмирал и сопровождавшие его лица разместились в двух парных колясках. Вскоре нарядные экипажи подъехали к большому белому дому с колоннами, где раньше было губернское присутствие, а теперь помещался исполнительный комитет. Прохожие толпились на дощатых тротуарах, с недоумением и неприязнью разглядывая коляски, лошадей, матроса с красными нашивками и значками, застывшего рядом с кучером на козлах первой коляски. Неподалеку от церкви Михаила-архангела, у причалов, качался на волнах белый катер под английским флагом. Несколько матросов в синих шапках с короткими ленточками вышло на берег. Покуривая трубки, они весело сплевывали и подмигивали жителям, угрюмо смотревшим на них сверху, из-за деревянного парапета. В двух шагах от матросов сидело на корточках несколько босоногих, вихрастых мальчишек. Матрос с багрово-синими щеками и большим горбатым носом вынул из кармана сигарету и кинул мальчишкам. Один из них потянулся за ней. Но другой - постарше - двинул его по затылку. Тот пугливо оглянулся и спрятался за спины ребят. - Что дерешься? - Сам знаешь, - пробормотал голенастый подросток и с нескрываемой ненавистью поглядел на чужеземного матроса. Сидя в кресле возле письменного стола, адмирал Николлс негромко и уверенно говорил о том, что сведения об английских бесчинствах в Кеми невероятно раздуты. Юнг переводил его слова на русский язык. Он много лет прожил в Архангельске и говорил по-русски чисто, иногда даже окая, как северянин. Зенькович сидел за столом, а Павлин Виноградов стоял за спиной у адмирала, возле большого окна с полукруглыми фрамугами. - Если бы слухи, дошедшие до вас, соответствовали действительности, - все так же негромко продолжал адмирал, глядя прямо в глаза Зеньковичу, - я первый, открыто и никого не стесняясь, выразил бы свое возмущение. Но ничего этого не было. Даю слово. - Русская пословица говорит, что дыма без огня не бывает, - вмешался Павлин. - Что же все-таки было в Кеми? Адмирал оглянулся. Войдя в кабинет, он не обратил внимания на этого темноволосого, коротко подстриженного человека в очках. Он показался Николлсу одним из мелких служащих Совета. Адмирал посмотрел на Юнга, спрашивая взглядом: "Надо ли отвечать?"... "Надо", - одними глазами ответил Юнг. - Уверяю вас, слухи не соответствуют действительности, - твердо повторил адмирал. - Я обещаю в самые ближайшие дни лично расследовать все это дело, - продолжал он, снова обращаясь к Зеньковичу. - Мое следствие будет беспощадно к лицам любого чина. И совершенно объективно! Такие инструкции я получил от военного министра. - Вы предполагаете лично посетить Кемь? - спросил Павлин. - Да, конечно! - Когда именно? - На обратном пути отсюда. Завтра я предполагаю отплыть. - Завтра?.. - переспросил Павлин и после минутного раздумья решительно объявил адмиралу, что представители Архангельска считают необходимым принять участие в расследовании. Николлс почесал нос и снова посмотрел на Юнга. "Следовало бы отказаться, но это, кажется, невозможно", - говорил взгляд адмирала. "Совершенно невозможно", - по-прежнему одними глазами ответил Юнг. - Конечно, поедемте вместе!.. Я согласен! - весело проговорил адмирал поднимаясь. Он протянул Зеньковичу свою длинную руку с той особенной, английской улыбкой, которая как бы говорит: "Смотрите, какой я простой, добродушный человек". Оставшись наедине с Павлином, Зенькович облегченно вздохнул: - Мне легче одному погрузить пароход, чем разговаривать с этими людьми. Павлин рассмеялся. - Да, плохие мы с тобой дипломаты. Но ехать надо. Непременно надо. Иначе этот костлявый черт обведет нас вокруг пальца. На следующий день яхты "Горислава" и "Сальвадор" одновременно покинули Архангельский рейд, взяв направление на Кемь. На "Сальвадоре" шел английский адмирал Николлс. На "Гориславе" находилась советская делегация, возглавляемая Павлином Виноградовым. Вечером двенадцатого июля обе яхты вошли в Кемскую бухту. На внешнем, открытом рейде Кемской губы виднелись стоявшие на якорях советские пароходы. Они были уже не под красным флагом, а под царским, трехцветным. На некоторых из них висел даже британский флаг. Крутая зыбь покачивала английский, с низкими бортами тральщик "Сарпедон". Он стоял, угрожающе выставив свои пушки в сторону бухты, в сторону Попова острова и по направлению к материку, где раскинулся избяной городок. Вечернее розовое солнце, окутанное пеленой тумана, странно двоилось в мутных облаках. Полоска черных лесов змейкой вилась по берегу. Каменистые дюны были завалены баркасами, рыбачьими лодками, лежавшими либо на боку, либо вверх днищами. На побережье и на пароходах почти никого не было видно. Лишь на деревянном пирсе, выходившем в бухту, толпилось несколько десятков вооруженных английских солдат. Ни дымков на рейде, ни распущенных парусов, ни пароходных гудков, ни одного паровозного свистка с портовой ветки, идущей к вокзалу в Кемь... Порт безмолвствовал. Два маяка с Попова острова подмигивали вдаль белыми огнями. Передний маяк работал с проблеском в полсекунды. Задний, восточный - с проблеском в три десятых. Все было тихо, только чайки с криками носились над водой, выискивая добычу. Через час после прибытия в Кемь советская делегация - Павлин Виноградов, Зенькович и переводчик, одновременно выполнявший обязанности секретаря, - была приглашена на борт "Сальвадора". Николлс встретил делегацию дружески. Сегодня он был одет по-парадному - в длинном морском сюртуке, сидевшем на нем свободно, как пальто. Стюард в накрахмаленной белой куртке принес в адмиральскую каюту графин бренди и тяжелые корабельные рюмки из литого стекла. В каюте приятно пахло смолой, морем, деревом и пряным табаком. Николлс сказал, что заседание комиссии придется отложить до завтра, так как английский комендант Кеми и его офицеры находятся в отъезде. Раньше он этого, к сожалению, не знал... Капитан Томсон, командир крейсера "Аттентив", ведающий реквизированным морским транспортом, также прибудет только завтра. Сейчас он находится в Сороке, и за ним специально будет послан тральщик "Сарпедон". Собирать комиссию без Томсона и коменданта, заявил Николлс, не имеет никакого смысла. - Подождем! - шутливо сказал он, обращаясь к Павлину Виноградову. - Ждать лучше, чем догонять. Вы ведь, кажется, любите русские поговорки?.. Зная, что Виноградов возглавляет советскую делегацию, адмирал относился к нему с особой предупредительностью. - Как видите, в Кеми полный порядок, - прибавил он, показав рукой на бухту. Но Павлин как будто и не слыхал этих слов. - Мы сойдем на берег, - беспечным тоном сказал он. - Проедем пока в Кемь. Адмирал покачал головой и дотронулся до рюмки брэнди с такой осторожностью, словно боялся, что раздавит ее одним прикосновением пальцев. - Я прошу вас этого не делать. - Это просьба или приказ? - невольно усмехнулся Павлин. Адмирал сделал удивленные глаза: - Разве я могу вам приказывать? Мурманский краевой совет телеграфно запретил.,. Обратитесь к председателю Совета господину Юрьеву. Кемь сейчас также в его ведении. - Разговаривать с этим вашим лакеем я не намерен, - твердо сказал Павлин, глядя прямо в глаза адмиралу и с трудом сдерживая гнев. Не медля больше ни секунды, он поднялся с кожаного дивана. Стюард подал ему макинтош и старую черную шляпу. Павлин не спеша, будто испытывая терпение стюарда, оделся, кивнул Николлсу и вышел из каюты. Зенькович и переводчик последовали за ним. - А ну его к черту! - на ходу сказал Павлин Зеньковичу. - Пропади он пропадом! Лицемерная сволочь!.. Спустившись по трапу на вельбот и отчалив от яхты, он приказал гребцам, вопреки требованию Николлса, плыть прямо в порт, к Попову острову. На палубе "Сальвадора" появился Николлс. Офицеры, окружавшие адмирала, что-то ему говорили и показывали пальцами на вельбот. Но адмирал только махнул рукой. Павлин усмехнулся. - Нервничают... - сказал он Зеньковичу, сидевшему рядом с ним на корме вельбота. Через два часа делегация вернулась на "Гориславу". Яхта потушила огни. Началась мучительная, бессонная ночь. Павлин и Зенькович молча ворочались на своих койках, снова и снова вспоминая все, что им пришлось услышать сегодня в Кеми. Капитан порта Попова острова и сотрудники морского хозяйства с возмущением и негодованием рассказали Павлину и Зеньковичу о зверствах англичан в Кеми. Они назвали фамилии расстрелянных советских людей и долго перечисляли все те бесчинства, которые начались после вступления в Кемь английских войск. Оказалось, что дело зашло гораздо дальше, чем Павлин предполагал. Аресты и расстрелы продолжались. Советской власти в Кеми уже не было, вместо нее, по указке англичан, возник самочинный городской совет из меньшевиков и эсеров. В каюте было жарко. Павлин беспрестанно пил воду. Он подошел к Зеньковичу, лежавшему на койке. - Мы правильно сделали, что приехали сюда, - горячо заговорил Павлин. - Видеть все собственными глазами! Знать не по слухам, а точно... Это необходимо!.. Необходимо Москве, Ленину! Кроме того, - волнуясь, продолжал он, - я надеюсь освободить кое-кого из арестованных. Я решил категорически этого требовать. - Попробовать можно, - отозвался Зенькович, - только смотри, как бы нас самих не зацапали... Зенькович встал. Они вышли на палубу. Свежий ночной ветерок шевелил полы шинели, которую военком, выходя, накинул на плечи. - Что будет завтра? - спросил Зенькович, и в голосе его прозвучала тревога. - Завтра? - переспросил Павлин. - На заседании предъявим свои требования. Мне кажется, все ясно. - Я не о заседании. Тут-то действительно все ясно. Я о будущем... О войне. Ты видишь, что с каждым часом наша страна все больше превращается в поле битвы, в военный лагерь. Нынче каждый советский человек должен стать прежде всего бойцом... воином революции... Как мы будем отражать врага? Какими средствами? Вот это надо обдумать. Две строгие, суровые линии обозначились у Зеньковича на лбу. Он взял Павлина под руку, и они долго шагали по палубе, разговаривая о предстоящих событиях. Остаток ночи они решили провести на палубе. Здесь легче дышалось. Зенькович расстелил свою шинель, оба растянулись на ней и сразу уснули. Заседание на "Сальвадоре" состоялось днем. Кают-компания быстро заполнилась английскими офицерами. Все расселись за длинным овальным столом, покрытым синей суконной скатертью. Адмирал Николлс открыл заседание и предоставил слово капитану Томсону. Командир "Аттентива" давал объяснения с таким веселым лицом, как будто рассказывал смешные анекдоты. По его словам, пароходы "Соломбала", "Михаил Кази", "Север", "Новая Земля", "Михаил Архангел" понадобились английским властям только для перевозок... - Военных, конечно? - жестко перебил его Зенькович. - Разумеется. - Но ведь вы захватили их вооруженной силой? Ваш крейсер стрелял по "Михаилу Кази". Это точно установлено... Есть свидетели. - Я стрелял холостыми, - с улыбкой возразил Томсон. - А если бы пароходы не подчинились? - спросил Павлин. - Тогда я принудил бы их к повиновению боевым зарядом, - все еще улыбаясь, ответил Томсон. - Это закон войны! - Закон войны? Значит, вы находитесь с нами в состоянии войны? Так следует понимать ваши слова? Щеки Николлса побагровели. - Капитан Томсон не знает, что говорит, - с раздражением взглянув на командира "Аттентива", сказал он. - Позвольте мне разъяснить. Мое правительство находится в дружбе с советским правительством. Что же касается Мурманска, так ведь он просто отпал от вас, не состоит под эгидой Москвы и управляется сейчас по своей собственной воле. Так следует рассматривать данный инцидент. Но мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела... Пароходы, о которых здесь шла речь, приписаны к Мурманскому порту. Мы в данном случае только поддержали требование Мурманска. - Требование кучки изменников! - с гневом воскликнул Павлин. Адмирал снисходительно улыбнулся: - Извините меня, в России сейчас такой хаос, что мы не знаем, какую власть считать законной. Нам приходится считаться только с фактами. - Господин адмирал, - резко сказал Павлин, - следует считаться только с тем несомненным фактом, что единственная законная власть в России - это советская власть. Павлин готов был вскочить, крикнуть, обозвать адмирала лицемером и негодяем, но он сдержал себя и, заложив руки в карманы пиджака, сжав кулаки, обратился к секретарю советской делегации: - Прошу вас точно фиксировать все, что здесь говорится... все до единого слова! Он повернулся к Томсону: - Почему вы переменили флаги на советских пароходах? Адмирал многозначительно посмотрел на своего подчиненного. Но Томсон не обладал проницательностью Юнга - с ним нельзя было разговаривать взглядами. - Красный флаг - символ советской власти, а население против большевиков, - не задумываясь, объявил капитан крейсера. - Кроме того, я желал обезопасить пароходы от германских подводных лодок. - Население против большевиков? Неужели? - не скрывая своей насмешки над офицером, сказал Павлин. - А вы знаете, как реагирует на ваши действия население Архангельска? Оно возмущено, оно протестует. Впрочем, я напрасно говорю вам об этом. До населения Архангельска вам так же нет дела, как и до населения Мурманска или Кеми. Поговорим лучше о германских подводных лодках. Он обернулся к адмиралу: - Согласно гарантии, данной советскому правительству, германские подводные лодки не станут топить суда под красным флагом. Но эта гарантия не распространяется на суда под трехцветным флагом - флагом царской России, навсегда прекратившей свое существование. И уж, конечно, она не распространяется на суда, идущие под английским флагом. Теперь скажите, может ли перемена флага обезопасить наши пароходы от германских подводных лодок? Офицеры зашептались. Некоторые из них с интересом смотрели на Павлина. - Вы правы, - бросив на Томсона злобный взгляд, сказал Николлс. - Кроме того, - продолжал Павлин, - перемена флага означает перемену власти. Очевидно, командир "Аттентива" собирался свергнуть советскую власть. Не так ли? Адмирал замялся: - Это, конечно, не так... Капитан Томсон просто не подумал своего поступка... Намерения у него были самые лучшие... Павлин переглянулся с Зеньковичем. Нам все ясно, - сказал он. - Предлагаю перейти к следующим вопросам. Как вы объясняете расстрелы, чиненные вами? Какие расстрелы? - воскликнул английский комендант Кеми полковник Грей. - Я протестую! Ваш большевик сам стрелял из револьвера, и поэтому... - А вы не стреляли бы? - резко возразил Павлин. - Если бы ночью в вашу канцелярию ворвалась вооруженная банда, разве вы не стреляли бы? А за что тут же на месте вы убили секретаря Совета студента Малышева и гражданина Вицупа? - Вицуп был с винтовкой... - Но он же не стрелял! Ствол его винтовки чистый, без нагара. Обойма полная. Да если бы он и выстрелил, то в его поступке не было бы ничего предосудительного. "Мой дом - моя крепость". Так, кажется, любят говорить ваши соотечественники? - Простите, господин Паулин Виноградов, - приподнимаясь с кресла и не глядя на Павлина, сказал адмирал. - Английское командование очень огорчено всем случившимся. Но позволительно думать, что эти безумцы чем-то вынудили солдат к пролитию крови. Очень печально! - Господин Николлс, вы, по-видимому, старый моряк, пожилой человек, повидавший жизнь, - сказал Павлин. - Мне стыдно за вас! Прекратите эту скверную комедию. Он сказал эти слова очень тихо, но все услышали их среди внезапно установившегося молчания. - Не только всем нам, присутствующим здесь, - также негромко продолжал Павлин, - но, я думаю, всему миру эта история станет ясной, если рассказать ее самыми простыми словами и даже без всяких комментариев. Даже ребенок поймет, что случилось в Кеми и какую роль сыграла Англия во всех этих кровавых событиях. Павлин встал из-за стола. - Пора кончать, - сказал он, и его слова особенно резко и отчетливо прозвучали в тишине. - Я предлагаю вам, адмирал, немедленно ехать с нами на станцию Кемь. Прикажите доставить туда арестованных членов Совета - Александрова и Веселова. Их надо освободить сейчас же. Николлс забарабанил по столу тонкими пальцами. Полковник Грей с возмущением взглянул на, Павлина; два густых пятна появились у него на щеках, будто их припечатали сургучом. - Хорошо, - сказал адмирал. - Я попробую это сделать. Они прибыли на станцию Кемь. Веселова и Александрова вскоре доставили к поезду и ввели в вагон. Но через несколько минут на платформе послышалась брань. Солдаты, одетые в английскую форму, угрожая оружием, ворвались в купе и потребовали, чтобы им выдали арестованных. Больше всех шумел полупьяный офицер с адъютантскими шнурами, по всей вероятности, принадлежавший к английской контрразведке. Один из солдат двинулся на Павлина Виноградова с пистолетом в руке. Спокойно оттолкнув его локтем, Павлин раздвинул дверь соседнего купе, в котором сидели Николлс и Грей. - Сейчас же уберите ваших бандитов! - резко сказал Павлин. - Если хоть один из них осмелится зайти в мое купе, я буду стрелять. Слышите, господин адмирал? Зенькович молча наблюдал эту сцену. Правая его рука была опущена в карман шинели и сжимала револьвер. Он твердо решил любой ценой добиться освобождения арестованных. Но Николлс с раздражением махнул рукой, и офицер выпроводил своих солдат из вагона. - Ну и бандиты!.. - говорил Павлин, вернувшись в купе, где сидели взволнованные Веселов и Александров. - И этот Николлс, по существу, - такой же бандит... Они, конечно, надеялись, что мы испугаемся. Поезд тронулся. Ночью, когда "Горислава" выходила в Белое море, начался шторм. Второй котел яхты еще в начале пути вышел из строя. Но прочное судно, приспособленное даже к хождению во льдах, спорило с ветром. В кают-компании расположились кемские большевики Веселов и Александров. Сегодня Павлин спас их от смерти. Англичане уже приговорили их к расстрелу за сопротивление так называемой законной власти. Если бы не Павлин, казнь состоялась бы этой ночью... Павлин сидел в капитанской рубке возле штурманского стола, покрытого картами. Под стеклом компаса светилась маленькая лампочка. Огни фонарей, горевших на горизонте, как бы описывали зигзаги в белесой мгле июльской ночи. Рядом с Павлином стояли Зенькович и капитан яхты, не спускавший глаз с компасной стрелки. Возбуждение, владевшее Павлином весь этот день, до сих пор не улеглось. Он почти не чувствовал качки, шнырявшей яхту из стороны в сторону. - Да, был денек, - сказал он Зеньковичу. - Честное слово, я с большим удовольствием ухлопал бы этого подлеца Николлса!.. Какой мерзавец, какая опустошенная, черная душа!.. Архангельск насторожился. Обо всем случившемся было немедленно сообщено в Москву, Совету Народных Комиссаров. В Архангельском исполкоме днем и ночью шли совещания с военными специалистами. Предполагалось создать береговую линию обороны, так как со стороны моря Архангельск был беззащитен: Северная флотилия состояла из нескольких мелких судов и трех неповоротливых старых ледоколов. Усиливалась эвакуация военных грузов. Грузы направлялись в Вологду, которая стала штабным центром Северной армии. Армия пока что состояла из мелких гарнизонов и разрозненных отрядов, разбросанных по огромному, тысячекилометровому пространству нового фронта. Еще продолжались белые ночи, еще проносились июльские грозы... Павлин Виноградов редко бывал дома, почти не спал. Он либо работал в Совете, либо выступал на митингах, либо выезжал на "Гориславе" в море, где появились иностранные патрульные суда. С одним из таких судов он даже вступил в бой и задержал высадившийся уже на берег небольшой разведывательный отряд английской морской пехоты. Однажды вечером, вернувшись с очередного митинга в Соломбале, он застал у себя в кабинете моряков Северной флотилии. Двое сидели в креслах. Третий примостился сбоку на диване. Молодой, опрятно одетый морячок, черноволосый, с очень смуглым красивым лицом, беспокойно ерзал в кресле и теребил в руках бескозырку с ленточкой "Аскольд". Крейсер "Аскольд" стоял на Мурманском рейде. Предательство Юрьева и измена офицеров привели к тому, что этот корабль оказался в руках англичан. Часть матросов еще месяц назад сумела скрыться из Мурманска и, добравшись до Архангельска, перешла на корабли Северной флотилии. К числу этих моряков принадлежал и молодой матрос Иван Черкизов. Другой моряк, тонкий, худощавый, сидел, опустив голову. Его офицерский китель с серебряными пуговицами сильно выгорел. На плечах, где раньше были погоны, виднелись две широкие полоски. Когда Павлин вошел, худощавый моряк встал и представился: - Бронников. Павлин понял, что это старший. - Слушаю вас, товарищи! Прошу садиться! По какому делу? - От имени всех военморов! Насчет угля и хлеба! - с задором отрапортовал молодой матрос. - Погоди, Ванек... - остановил его Бронников. - Хотите помочь? Ускорить отправку эшелонов? - Нет, совсем не то... - Бронников опять встал и как будто приготовился к докладу. - Совсем наоборот! Хлеб отгружается. А что будет есть население? Отгружается уголь, а на чем пойдет наш Северный флот? Как поведем суда? - Чего же вы хотите? - спросил Павлин. - Чтобы ни хлеба, ни угля не отправлять! - запальчиво ответил вместо Бронникова Иван Черкизов. Павлин внимательно посмотрел на него и обратился к Бронникову: - Вы бывший офицер? - Да. Я бывший прапорщик флота. Но прежде всего я большевик. - Видите, в чем дело, товарищи... - тихо проговорил Павлин, закуривая и кладя на стол открытый портсигар. - Я вас отлично понимаю. Но... но ведь то же самое помят меньшевики и эсеры. Вопят все, кто хотел бы задушить советскую власть... Молодой матрос попробовал было вскочить, но Бронников остановил его. Павлин поглядел на "аскольдовца". - Ты, друг мой милый, сам не ведаешь, что творишь. Я верю в то, что ты парень честный. Но честностью твоей пользуются сволочи. Бронников переглянулся с матросами. Я говорил, что объективно выходит так. - Именно так!.. - подтвердил Павлин. - Такие заявления на руку нашим врагам. Уголь нужен питерским заводам. Эти заводы готовят сейчас вооружение. Для фронта!.. Ясно? В море вы не пойдете ни сегодня, ни завтра. Какое море? Надо суметь удержать берег в своих руках. Уголь будем отправлять! Теперь о хлебе... Питер, рабочий Питер сидит без хлеба. Там голод. Самый настоящий голод. А мы разве голодаем? Вы голодаете? Зачем же этот крик? Кому он на руку? Моряки притихли. - Кроме того... - продолжал Павлин. - Вы - краса и гордость революции. Так вас называет Ильич. Разве вы не чувствуете, каково нынче положение города? Мы должны все держать на колесах... или на плаву, на воде. А как же иначе? Бронников снова встал. - Я вас прошу, товарищ Виноградов!.. Приезжайте сегодня к нам в экипаж... Побеседовать. Это необходимо. Встал и Ванек Черкизов. - Хоть на полчаса, товарищ Виноградов!.. Я, как организатор молодежи, прошу вас. У нас много хороших, настоящих ребят. Крепко, революционно настроенных. Ну, и путаники есть. Помогите разобраться. Павлин невольно улыбнулся: - А ты, Черкизов, давно среди молодежи работаешь? - Давно, - ответил тот. - Шестой месяц. - Коммунист? - Я еще молодой коммунист, - сказал Черкизов зардевшись. В разговор вмешался третий моряк, молча сидевший на диване. - Эсеры и меньшевики крутят. Проще говоря, дурачат массу. Надо разобраться, товарищ Павлин. Нам одним с ними не справиться. Непременно приезжайте! Они и нам башку крутят. Как приедете, вызовите боцмана Жемчужного. Это я! Я вас и проведу, куда надо. Обещав приехать в экипаж, Павлин проводил моряков до двери своего кабинета. Бронников простился с ним последним. - Решительней, смелей держитесь! - пожимая ему руку, сказал Павлин. - Вы большевик и командир! Не забывайте об этом. Отпустив моряков, Павлин Виноградов поехал в штаб Беломорского военного округа. - Опять из Шенкурска неприятные известия, - сказал Зенькович, встречая Павлина внизу, на лестнице штаба. Он тоже только что прибыл в штаб. - Значит, Попов ничего не сделал? - Черт его душу знает! - с раздражением отозвался военком. - Не то растерялся, не то... - ...мерзавец! - договорил Павлин. - Лево-эсер... Этим все сказано! Напрасно его послали! Несколько дней назад при проведении мобилизации в Шенкурске вспыхнул белогвардейский мятеж. Члены уездного исполкома заперлись в казарме и в течение четырех дней отстреливались от белогвардейцев. В Шенкурск срочно выехал представитель губисполкома Попов. Вскоре он телеграфировал, что "все в порядке". - Однако, по моим сведениям, там далеко не все в порядке, - волнуясь, вопреки своему обыкновению, рассказывал Зенькович. - Попов вступил в переговоры с врагом. Белогвардейцы будто бы обещали личную неприкосновенность тем, кто сдастся. Попов уговорил исполкомовцев сдаться, они вышли... И, конечно, тут же были арестованы и отведены в тюрьму. - Это же провокация! - возмутился Павлин. - Такого "представителя" следует попросту расстрелять. Я возьму людей и сегодня же ночью сам выеду в Шенкурск. Я уверен, Андрей, - горячо продолжал Павлин, - что там орудуют не только эсеры... Нет! За их спиной прячется вся эта дипломатическая сволочь, которую мы терпим в Архангельске. Это же матерые шпионы! В особенности американский посол Френсис. Ты обрати внимание на его елейную улыбку. Это улыбка мерзавца. За ней кроется патентованный убийца. Ему ничего не стоит вонзить тебе нож в спину. Ему ненавистна советская класть! Да и британский посланник Линдлей не лучше... Такой же подлец... Это их работа... Нет, надо их гнать. Недаром они прибыли сюда из Вологды... - Если бы они объявили войну, тогда разговор Пыл бы проще. - Как же! Держи карман! Нет, Андрей. Они действуют из-за угла, как грабители. Завтра же надо связаться по прямому проводу с Москвой, получить санкции н гнать их отсюда. Довольно! К черту! Павлин и Зенькович поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в один из кабинетов штаба. В просторной комнате собралось много народу. Здесь были военные власти города: начальник гарнизона Потапов, тяжеловесный круглый военный в длинном френче; командующий флотилией адмирал Викорст, сутуловатый пожилой моряк с утомленным, бледным лицом и спокойными движениями уверенного в себе человека; военные специалисты; сотрудники штаба. Был здесь и начальник штаба Беломорского военного округа, подвижной, нетерпеливый Самойло, бывший генерал, - оглушительный бас его гремел на всю комнату. Но еще больше было штатских. На совещание собрались почти все руководители партийных и советских организаций города. Они сидели вокруг длинного стола, покрытого зеленой скатертью, разместились на подоконниках, заняли стулья, расставленные вдоль стен. На ходу здороваясь с собравшимися, некоторым крепко пожимая руку, другим издали кивая головой, Павлин увидел и своих друзей: маленького, коренастого Потылихина в коротком морском пиджаке; высокого, плотного Чеснокова с повязкой на глазу; живого, вечно озабоченного, шумного Базыкина в светлом, летнем костюме и в синей косоворотке с раскрытым воротом, открывающим полную белую шею. Тут же он увидел и скромнейшего человека, доктора Маринкина, главного хирурга морского госпиталя, заведующего культурными делами города. Пощипывая пушистые усы, Маринкин что-то с ожесточением доказывал своему соседу - молодому военному, судя по выправке, бывшему офицеру, - который слушал его в пол-уха, оглядываясь по сторонам. - Здравствуй, дружок, - сказал Павлин, дотронувшись до плеча Маринкина. Доктор радостно оглянулся. Павлин, садясь на председательское место, ответил ему улыбкой. Зенькович сел рядом с Павлином. Павлин открыл заседание. Сначала были выслушаны доклады губвоенкома и генерала Самойло. Затем начал докладывать Потапов. Павлин слушал внимательно, иногда вскидывая на Потапова глаза и точно следя за его резкими и размашистыми жестами. Когда этот бывший царский полковник, присланный в Архангельск главкомом из Москвы, усиленно жестикулируя, стал говорить о том, что интервенты, обязательно просчитаются, Павлин вдруг перебил его быстрым вопросом: - Почему вы так уверены в этом? Потапов покраснел. - Нас не возьмешь голыми руками. Молодая Красная Армия - надежная защита. Войска, охраняющие Летний берег и побережье Солозского селения, отлично несут свою боевую службу. Да вот, к примеру, совсем недавно в узкой лощине у села Солозского мы поймали двух английских шпионов с картами. Все силы, товарищ Виноградов, расположены так, что Архангельск стоит сейчас как бы за колючей изгородью штыков. Я сделал все, что было возможно. - Все это фразы, товарищ Потапов, - поморщившись, снова перебил его Павлин. - Вот в докладе товарища Самойло были конкретные предложения... Также и в докладе Зеньковича, а вы говорите общие слова. Дайте нам цифры... количество бойцов, дислокацию частей, боевой запас... Потапов смутился. - Я полагал, что этому мы посвятим специальный доклад на президиуме губисполкома. - Специальный доклад? - переспросил Павлин. - Здесь находятся руководители городских партийных организаций, представители масс, представители советской нласти. Они предъявляют к военным специалистам, находящимся на нашем совещании, ряд категорических требований. Сейчас, а не потом! Что вами предпринято для укрепления обороны Архангельска? - Слушаю-с, - сказал Потапов. Он взял портфель, вынул из него бумаги и, поминутно заглядывая в них, стал докладывать о состоянии архангельского гарнизона. ...Выслушав его сообщение, Павлин встал и обвел глазами собравшихся. - Товарищи... - тихо начал он, но тотчас повысил голос и заговорил громко и горячо, с негодованием посматривая на Потапова. - Сейчас, после кемских событий, о которых вы все знаете, странно было бы успокаивать себя. Самоуспокоение - не в духе большевиков. Я буду говорить резко и прямо: положение тревожное... Вспомните нашу поездку к товарищу Ленину!.. Вспомните разговор с товарищем Сталиным по прямому приводу, когда товарищ Сталин поднял вопрос о разгрузке Архангельского порта. Вспомните, что товарищи Ленин и Сталин неустанно следят за всеми событиями на Севере; они призывают нас укреплять оборону, чтобы дать надлежащий отпор чужеземным войскам. Вспомните, сколько было указаний, распоряжений, приказов чю всем вопросам обороны за последние месяцы... Еще с марта, товарищи! А ведь сейчас у нас июль. И что же? Выполнили мы все эти указания так, как следовало? Нет!.. А если и выполнили, так не с той быстротой, не с той энергией, какие от нас требовались. Я скажу больше, - с горячностью продолжал Павлин. - Даже после захвата англичанами Кеми некоторые наши товарищи еще недостаточно учитывали ту опасность, которая грозно надвигается на советский Север. Были среди нас такие беспечные люди? Были. Вчера наша делегация, ездившая в Кемь, представила отчет исполкому о кемских событиях. Что творится в Кеми? Здесь, в Архангельске, сидят господа послы, представители Америки и Англии, господа френсисы, юнги, нулансы и линдлеи... Эти господа выехали из Питера, там им было неудобно... Переехали в Вологду. И Вологда также им не понравилась. Они, видите ли, недоумевают, они улыбаются нам своими дипломатическими улыбками. Они говорят о нейтралитете, о добрососедских отношениях! А что на самом деле? Там, в Кеми, их солдаты ведут себя как завоеватели. Там льется кровь! Там попраны все человеческие и гражданские права. Там расстрелы, тюрьмы, произвол, насилие... Там гибнут советские люди! Положение очень тревожное, - повторил Павлин. Капельки пота выступили у него на лбу, губы твердо сжались. Он взмахнул рукой: - Сегодня мы должны сказать: "Коммунисты, рабочие, крестьяне, под ружье..." Все находившиеся в кабинете насторожились. Павлин подошел к карте, которая была разложена на столе. - Ведь и Архангельск, и Северная Двина, и Мудьюгские укрепления каждую минуту могут стать боевыми участками, фронтом... Я согласен с тем, что говорил Зенькович. Мобилизация пяти возрастов, провести которую обязало нас июльское приказание товарища Ленина, осуществлена на местах без должной разъяснительной и организационной работы. Пример: шенкурский мятеж... Чьих рук это дело? Белогвардейцев, эсеров, английских и американских шпионов. С ними надо покончить. Надо действовать не разговорами, а железной метлой!.. Надо расстреливать предателей! - Совершенно верно, - сказал Потапов, не подымая головы. - Надо усилить политконтроль и работу трибунала. Павлин мельком посмотрел на стриженый затылок Потапова, оглядел лица товарищей, слушавших с неослабным вниманием. - Промедление сейчас, действительно, подобно смерти, - резко сказал Павлин, и голос его отчетливо прозвучал в напряженной тишине. - По существу у нас нет даже времени на разговоры. Все последние распоряжения товарища Ленина, касающиеся береговой охраны и береговой обороны - минирование, устройство преград на фарватерах, - должны быть выполнены в самый кратчайший срок. Он сел. - По этому вопросу прошу доложить адмирала Викорста, - хриплым от только что пережитого волнения голосом сказал Павлин. Викорст провел рукой по едва прикрывавшим лысину прилизанным волосам, подошел к столу и остановился у карты. Взяв карандаш и проведя им линию от Архангельска до острова Мудьюг, адмирал неторопливо доложил о количестве боеспособных кораблей, о подготовленности экипажа, о количестве и качестве морской артиллерии. - Но самое главное, - напыщенно провозгласил адмирал, - дух русского флота. Военное положение в тысячу раз повышает нашу ответственность. Нам трудно... Я скажу честно, очень трудно. Но если противник рискнет подойти к Архангельску, мы встретим его жестоким огнем. Здесь не Мурманск и не Кемь, товарищ Виноградов... - многозначительно подчеркнул адмирал. Павлин из-под ладони смотрел на него и думал: Черт возьми, кто ты? Как заглянуть тебе в душу? Можно ли тебе верить?" Но голос адмирала звучал твердо и как будто искренне, лицо сохраняло холодное, энергичное выражение; серые, уже старческие глаза уверенно смотрели на Павлина. Всем своим видом этот человек как бы говорил, что там, где действует он, опытный моряк, старый и честный служака, нет места никаким сомнениям и не может быть никакого просчета. - Вот линия береговых укреплений, - докладывал Викорст, показывая на карту. - Она в полной готовности. Беломорская флотилия также готова к бою... Можете справиться у комиссара флотилии... Суда в отличном состоянии. Он снова показал карандашом на охраняемый район: - Вот линия обороны!.. Смотрите, как широко она раскинулась: на севере - от острова Мудьюг, на востоке - от озера Ижемского, на юге - до Исакогорки, на западе - до Кудьмозера и селения Солозского... Пожалуйста, убедитесь! Потапов встал со своего места и заявил, что он своей головой отвечает за исправное состояние всех указанных Викорстом боевых участков. - На суше... А с моря? - спросил Павлин. Адмирал прямо взглянул ему в глаза: - Я повторяю, товарищ Виноградов, что с моря Архангельск неуязвим. Как вам известно, город отстоит от устья в шестидесяти верстах. Это - немалое расстояние. Фарватер чрезвычайно узкий. Пусть только кто-нибудь сунется! Мы их разобьем поодиночке на первых пяти милях, даже если они пройдут остров Мудьюг. А ведь там батареи, там прекрасные блиндажи. Да что вы, товарищи!.. - негодующим тоном воскликнул Викорст. - Прежде всего это невозможно... Мудьюг - надежная защита всей Двинской губы. Прошу не сомневаться, флотилия с честью исполнит свой долг! После этого торжественного заявления у многих стало легче на душе. - Но я все-таки предлагаю минировать устье Двины и взорвать маяк на Мудьюге, - сказал Виноградов. - Он будет служить противнику ориентиром... - Я поддерживаю предложение товарища Виноградова, - заявил Зенькович. - Без маяка вход на Двину для неприятельских судов будет затруднен. А если мы перегородим фарватер минными полями, тогда прорваться на Двину будет еще сложнее! Эта мера самая действенная. - Правильно! Так и надо сделать! - послышались голоса среди присутствующих. - Есть! Будет сделано! Завтра же мы начнем минирование, - сказал адмирал, садясь на свое место. - Но маяк, товарищи, - это большая ценность... Я не уверен в том, что его стоит взрывать. Иностранцы имеют, конечно, свои точные морские карты... Фарватер в Двинской губе известен даже капитанам частных коммерческих судов... При чем же тут ориентир? Он снисходительно улыбнулся. - Хорошо, - сказал Павлин, переглянувшись с губвоенкомом. - Я предлагаю усилить артиллерию как на Мудьюге, так и на судах флотилии. - Есть, будет сделано! - повторил адмирал. - Я предлагаю еще и другое!.. - вдруг раздался в тишине чей-то прокуренный окающий голос. Маленький коренастый человек в черном морском пиджаке поднялся из-за стола. - Кто это? - шепнул Викорст на ухо своему комиссару. - Потылихин, руководитель соломбальской организации большевиков, - ответил тот. - Я старый речник и старый моряк, - заговорил Потылихин. - И то, что я скажу, не только мое мнение. Мы Белым морем солены да в Белом море крещены. Нам, старым поморам, каждый камешек в нем известен!.. Он крепко сжал в руке свою потрепанную фуражку с белым полотняным верхом и черным муаровым околышем, на котором блестел якорек. - Не от себя только, а от беломорских моряков вношу предложение: взорвать три старых ледокола и утопить их на фарватере... В рядок! Вот это будет средство! Тогда никакому черту-дьяволу, никакой Антанте не пройти без подводных работ. А подводные работы под огнем не проведешь! - прибавил он. - Не дадим! На худом загорелом лице Потылихина сверкнули прищуренные ярко-голубые глаза. - Ручаюсь, товарищ Виноградов... Ручаюсь! - сказал он, взмахнув рукой с зажатой в ней фуражкой. Павлин обратился к Викорсту: - Ваше мнение? - Мое мнение? - медленно проговорил адмирал. - Жалко кораблей... Хоть и старье, а жалко... "Уссури"... "Святогор", "Микула"... - А нам разве не жалко?! - воскликнул Потылихин. - Я в молодости плотником плавал на "Микуле"!.. Разве у меня не болит душа?! - Кончено! - твердо сказал Па