ьно, скандальная история, кто бы мог подумать... Нам надо бы обсудить все вопросы вместе с вашим Политсоветом где-нибудь в нейтральном месте, ну хотя бы в Варшаве, у Артамонова. Правда, он на меня дуется, не понимаю, за что... - Я-то знаю. Он за нас обижается. За "Трест"... Получается так, что вы больше Марию Владиславовну слушаете, чем нас. - Ну что она вам далась! Хотите - уберем ее, пошлем вам преображенца, офицера генерального штаба Богдановича. Умница, тактичный. Потапову будет отличный помощник. - И чтобы окончательно загладить вину, доверительно добавил: - "Верховный" приказал привезти вас к нему в Шуаньи. Вы его околдовали, чародей вы эдакий... Так кончилось это свидание Якушева с Кутеповым. Перед отъездом Артузов предупреждал Якушева: - Думаю, что вас встретят хуже, чем раньше. Им надоело ждать, они настроились на активные действия. Сколько же можно вам их водить за нос? Я надеюсь на вашу ловкость. Кроме того, в последнее время они чаще стали действовать помимо вас, нам надо разузнать, что там происходит вокруг "Верховного" и в РОВС. Визит к "Верховному" состоялся. В Шуаньи Якушев застал полный развал. В доме шел ремонт, пахло котлетами с луком. Сыро, холодно. У камина греется "свита": барон Сталь фон Гольстейн, барон Вольф, Оболенский, Трубецкой, генерал Лукомский, Кондзеровский, Шереметев, Скалон, доктор Малама; всем надоело ждать, все недовольны. Уже поделили посты - кому генерал-губернаторство, кому министерство, кому быть при дворе его величества. А тут сиди и жди. Якушева встретили сухо. Вошел "Верховный" - в грязных сапогах, в какой-то засаленной куртке. Бросил на Якушева косой взгляд. Настроен воинственно. Видимо, через Кутепова постаралась Захарченко. - Действовать надо, действовать! - Ранее двух лет нельзя и думать, ваше высочество. - Чепуха! По обстановке ясно. Надо ожидать переворота в ближайшие недели, месяцы... Якушев вздохнул, попросил разрешения закурить. Раньше "Верховный" брал у него "русскую" папиросу с мундштуком, теперь не взял: вероятно, сердился. Атмосфера не очень приятная. - Ну, что молчите? Якушев думал: Брусилов говорил о Николае Николаевиче, что когда-то он был лучшим в тех условиях главнокомандующим. Был. По сравнению с Николаем Вторым. А теперь - в этой обстановке, с этой убогой "свитой", глупой самоуверенностью и фанфаронством... - Как прикажете, ваше высочество... Могу говорить, и, как всегда, одну правду. Мешают нам, ваше высочество. Посылают неподготовленных молодцов, не понимающих обстановки, не знающих конспиративной азбуки. Они путают явки, не знают даже советских сокращений, приходится с ними нянчиться, уберегать от ареста. О газах вам изволили докладывать? - Этот Гучков! - А мы посылали к нему толкового человека, военного химика... - Молодец. Мне он понравился. - И что же, ваше высочество, вернулся счастливый, вы его обласкали. Но пользы никакой. Вы как-то изволили сказать, что белая армия фактически не существует. Есть только Красная Армия. Врангель утратил популярность, "армия в сюртуках" - это не армия. Тут Кутепов просиял от удовольствия. - Но пусть Александр Павлович не сердится, - продолжал Якушев. - Людей надо готовить не наспех, а серьезно, чтобы не бросать, как щенят в воду, авось выплывут. "Верховный" размяк, кивнул, взял папиросу из портсигара Якушева. - Нужно обращение вашего высочества к войскам. А нам, нашему Политическому совету ваш портрет с надписью. - Это все можно. - Мы решили собрать военный совет нашей организации. Дату и место обсудим с Александром Павловичем. К этому времени желательно получить ваше обращение. Что касается денег, то предстоит свидание с графом Владимиром Николаевичем Коковцовым. - Да. Я ему говорил о вас. Ну что ж... Действуйте, главное - действуйте. А то вот видите... - Он оглянулся на свиту: - Скучают. И, милостиво кивнув Якушеву, вышел. Свита окружила гостя: "Когда в Москву, в Кремль?" Он еле отвязался. Сказал, что торопится, предстоит обед с Коковцовым. Так кончилось последнее свидание Якушева с Николаем Николаевичем. На маленькой старинной площади, в известном всем парижским гурманам ресторане "Дрюан", состоялся обед с Коковцовым и Кутеповым. О Коковцове в Петрограде говорили как о красноречивом говоруне, у него даже кличка была - Граммофон. Об этом разговоре Якушев писал: "Коковцов постарел, но он все же самый умный в эмиграции, разбирающийся в обстановке. Следит за советской прессой, за нашими финансами, экономикой, понимает, что нэп, в общем, принес пользу. - Конечно, советские мне враги до гроба, но, признаться, меня удивляет порядок, потом отношение к памятникам старины... Я слушал и думал, уж не ловит ли он меня. Даже после благополучного свидания с "Верховным" мне было как-то тревожно. Коковцов вел себя странно. Чересчур был ласков. Тут мне пришло в голову: Захарченко внушила им мысль, что я хочу быть премьером. Я сказал: - Ну, не ради памятников терпеть большевиков, граф... Коковцов усмехнулся: - Не ради этого, конечно. Вообще дело идет к развязке, но я не вижу силы, которая возьмет власть. Вот тут я ему и выложил: - У нас есть кандидатура председателя совета министров. - Интересно... Кто же? Назовите. - Граф Владимир Николаевич Коковцов. Старик заволновался, заерзал и говорит: - Что вы... В семьдесят два года мне такой пост не по силам. - Гинденбургу - германскому президенту - семьдесят восемь. И тут меня осенила другая мысль, прямо по вдохновению, я говорю Кутепову: - Мы, Александр Павлович, предлагаем вам пост командующего всеми вооруженными силами центральной России. Кутепов чуть не ахнул. Встал с бокалом в руке и говорит: - Отказываться от воинского долга - не в моих правилах. Позвольте, граф, выпить за будущего премьер-министра, ваше здоровье! Я провозгласил тост за будущего командующего. - Как у вашей организации со средствами? - спрашивает Коковцов. - Мак-Кормик обещал дать, но пока это только обещания. Тут я ему поплакался на безденежье, и он мне посочувствовал. Разговор зашел о другом, о коллекции орденов и датского фарфора, принадлежавшей Коковцову; она осталась у его сестры в Ленинграде. Пообещал переслать ему коллекцию в Париж". В тот же вечер, 5 декабря 1926 года, Якушев отправился с визитом к Шульгину. Он жил вблизи Булонского леса. Шульгин встретил дружески, но жена - холодно: - Это вы придумали поездку Василия Витальевича в Россию? Боже, как я за него волновалась! Говорили с Шульгиным о Врангеле. После благополучного возвращения Шульгина Врангель подобрел к "Тресту". Однако Чебышев по-прежнему подозрительно относится к Якушеву. - Я ему говорю: я сам был в России, следил за всем и все видел. Выходит так, что я слепой, а вы все видите из Сербии. Следовательно, вы гений. На следующий день, 6 декабря, Якушев встретился с представителем пражского "Союза галлиполийцев". Был разговор о жертвенности, о молодых, которые рвутся к активным действиям. - В чем активность? - возражал Якушев. - В терроре? В покушениях на полпредов за границей? Не умеют конспирировать, птенцы желторотые. Будут только обузой для нас. Вот сделайте им экзамен - пусть проберутся из Чехии в Польшу без виз. Подвиг, жертвенность - эффектно звучит, но кому нужны эти жертвы? Младенцы... Якушев встретился с приехавшим из Марселя генералом Улагаем, в прошлом крупным помещиком Харьковской губернии. Его специально вызвал Кутепов, чтобы доказать возможность конспиративной работы белых эмигрантов в России. Улагай был связан со своими родичами на Кубани, послал несколько казачьих офицеров и намеревался еще послать одного - полковника Орлова. Адъютант Улагая - Венеровский - проникал через турецкую границу до Сочи. Улагай сказал Якушеву: - "Трест" признаю, лично вам верю, господа... Но как дойдет до дела, буду беспощаден и неумолим. Якушев хорошо знал, на что способен этот изверг. На квартире Кутепова обсуждали технику отправки людей. Пришлось прочесть что-то вроде реферата, объяснить, как пользоваться шифром по книге. Улагай просил выправить документы для рвущихся в Россию его "молодцов". Несомненно, они будут посылать в Россию людей и более опасных, чем те, которых посылали раньше. Показывали этих людей. Якушев говорил с ними и думал: "Если бы им пришла в голову мысль, кем я послан в Париж в действительности, они не дали бы мне уйти живым". Накануне отъезда к нему приехал в гостиницу Кутепов. - Хочу вам сказать напрямик, Александр Александрович... Ведь у вас есть здесь противники, даже больше чем противники. - Конечно, есть. Вот хоть бы тот же Чебышев. По его словам, я чуть не агент ГПУ. - Не один Чебышев... Не он один. Разговор был с глазу на глаз. И Кутепов временами бросал в сторону Якушева испытующий взгляд. - Климович... - Он? Ну, знаете, Александр Павлович! Он не у дел, притом из врангелевского окружения, а вы знаете, как к нам, николаевцам, относится Врангель. Климович не бонапартист, врангелист, но это одно и то же. Верите вы нам, "Тресту", или нет - вот в чем вопрос, генерал. - Конечно, верю. Иначе зачем мы бы тратили время? И тут Кутепов развернул привезенный пакет: портрет "Верховного" на коне, с трогательной надписью "Тресту". Оказалось, что Николай Николаевич, тряхнув стариной, упражняется в верховой езде в ожидании торжественного въезда в Москву. Кутепов привез и обращение к войску, написанное чуть не на древнеславянском языке. Там все было: и "поелику", и "дабы", и "осени себя крестным знамением", - не было только "христолюбивого воинства". Перед отъездом Якушев отправил письмо Коковцову: "Ваше сиятельство граф Владимир Николаевич! Перед отбытием на родину приношу Вашему высокопревосходительству глубочайшую признательность на Ваше согласие возглавить правительство будущей России..." И далее в том же духе. 14 декабря Якушев выехал во Франкфурт-на-Майне, оттуда в Москву. Он чувствовал себя как после выигранного сражения. Якушев не знал, что это была его последняя поездка в Париж, хотя в марте 1927 года предстояло "военное совещание" представителей "Треста" с Кутеповым. 75 Мария Захарченко вернулась в Москву из Ревеля и обрушилась на Радкевича. Он только вздыхал и жалко смотрел на нее. Стауниц понимал, что Радкевич запил из ревности, но влияние на него этой женщины было по-прежнему сильным, и он не смел ей противиться. Странно, что Стауниц тоже ощутил на себе ее влияние, хотя сам был законченный циник и отлично знал цену "племяннице". "Трест" снова переживал трудные дни. Кутепов продолжал посылать на советскую территорию своих людей с ведома и без ведома Якушева. В Москве появился террорист Кизяков, в Витебске - Шорин, "молодцы" Улагая и Кутепова проникали через границу "кустарями", их разыскивали, арестовывали, но "Трест" не отвечал за безопасность "кустарей". Радкевич однажды не вернулся домой из той же мастерской, где он работал в целях конспирации. Мария Захарченко в панике ворвалась к Стауницу: - Гогу арестовали! Стауниц встревожился. Якушев утверждал; что "племянникам" не угрожает никакая опасность. Почему же арестовали Радкевича? - Оставайся у меня, - сказал Стауниц Захарченко. - Я выясню, что произошло с Гогой. Мы его выручим. Открывай двери только на условленный звонок. Кроме тебя, в квартире никого нет. Жена и дочь в Евпатории. - Живой меня не возьмут, - сказала она, достала из сумки револьвер и положила на стол. - Жди! Я постараюсь все узнать у Якушева. - Плохо вы опекаете своих подопечных, - сказал Якушев. - Радкевич напился в шашлычной, наскандалил и попал в отделение милиции. Я через влиятельных друзей постарался его освободить. Воспользуйтесь этим случаем, напугайте его и его супругу и отправьте их куда-нибудь в безопасное место. Предлог есть - Радкевич может провалить столь серьезную организацию, как "Трест". Милиция им заинтересовалась, а следовательно, заинтересуется и личностью Захарченко. Стауниц отправился к себе на Маросейку. Как только он открыл дверь своим ключом и вошел в переднюю, до него донесся пронзительный голос "племянницы": - Напиться, как последняя скотина! Не смей прикасаться ко мне, грязное животное! Он услышал звук пощечины. Решил, что надо войти. "Племянница" металась по комнате - волосы растрепаны, кофточка расстегнута. Гога сидел на диване, размазывал по лицу слезы. - А, это ты, Эдуард? Ты все знаешь? Все? - Знаю. Якушеву пришлось вмешаться. "Товарищи" из милиции проявили неуместное рвение. Ведь ты же дал слово, Гога? - Подлец! И это офицер гвардии! Преображенец! - Машенька, Мария... Эдуард, скажи ей... Ну так вышло. Работаешь в этой мастерской, продрог, устал, проголодался. Решил зайти в шашлычную, выпил, захмелел... Подвернулся какой-то... - Врешь! К девке привязался! Он думает, я ревную! Мне плевать, но рисковать делом, ради которого мы здесь! За это убить мало! Уйди с глаз моих! Уберите его к черту! - Иди, - сказал Стауниц, открывая дверь. - Посиди на кухне. Мы обсудим, как теперь быть. Радкевич ушел на кухню, пугливо оглядываясь на Захарченко. - Ну, успокойся. Надо серьезно обсудить ситуацию. В милиции составлен акт, у него не хватило ума дать липовый адрес. - Идиот! - Надо отправить его из Москвы. И тебе тоже надо уезжать. Куда? Мы потом решим. Хорошо, что мы вовремя хватились. - И все из-за этого скота! Нет людей, нет людей... Вот только ты, ты, Эдуард! - Этого дурака отправим вечером в Минск. Стауниц вышел на кухню и увидел Радкевича. Тот сидел на табуретке, шмыгая носом. - Отправим тебя за кордон. Возись тут с тобой... Эх, ты! И он повернулся спиной к совсем приунывшему Гоге Радкевичу. 76 Алексей Зубов и Кузен были отправлены в командировку на юг. Им предстояло собрать сведения о монархических группах в Крыму и на Северном Кавказе и представить "Тресту" доклад о готовности этих групп на случай активных действий. Зубов перед отъездом получил инструкцию от Старова: монархические группы на Северном Кавказе следовало подчинить Политическому совету МОЦР. - Ты едешь в компанию старого, матерого и неглупого жандармского ротмистра. Этим сказано все. Поездка нелегкая. Будь внимателен, не оставляй его без наблюдения. Особенно следи за тем, чтобы узнать его и Стауница секретные связи. У меня впечатление, что они стали меньше доверять Якушеву после ареста Рейли и ликвидации ленинградских групп. Зубов сам понимал трудность этого задания. Трудность состояла в том, что он должен действовать сам по себе, без связи с товарищами из ОГПУ на местах. И если бы провалился Кузен, то есть ротмистр Баскаков, то арестовали бы и Зубова. Он на время был бы выведен из операции "Трест". Зубов условился с Якушевым, что в случае особой необходимости тот будет телеграфировать Зубову до востребования в Новороссийск. Накануне отъезда Зубов провел весь день с Леной. Она узнала, что он уезжает, видела, что ему не по себе. - О чем ты думаешь, Алеша? - Когда мы с тобой расписались в загсе? Впору нам уже съехаться и жить вместе, а то твоя мамаша не признает наш брак. - Мамаша что... С папой плохо. Неужели... Она не договорила. - Что говорят врачи? - Говорят, стар... Сердце. Все может случиться. А если тебя назначат в какой-нибудь гарнизон, нам придется уехать из Москвы. Как я его оставлю? Я ведь за ним хожу. Оттого и не переезжаю к тебе, Алеша. - А может быть, меня оставят при штабе. - Ты какой-то задумчивый сегодня. Командировка? - спросила она и понимающе посмотрела на него. Она догадывалась, на какой он работе, но, конечно, всего не знала. Он улыбнулся: - Еду на юг, привезу тебе фруктов. На следующий день Зубов уехал. Места в вагоне были в разных купе: в целях "конспирации". Поздно вечером, когда все спали, они курили на площадке и беседовали. Баскаков любил вспоминать прошлое: - Мы знали все. Я считался спецом по эсерам. - А Подушкин не очень хвалит офицеров жандармской службы. - Дурак Подушкин, чернильная душа. - А правда, что вы сами "ставили" подпольные типографии, потом раскрывали их и получали за это награды? - Были такие случаи. Это прекратил Джунковский. Он вообще нам мешал. Вы "Рассказ о семи повешенных" Леонида Андреева читали? Это в общем правильно написано. Только там не все сказано. - А что "не все"? - Это чистая провокация была. Покушение на Щегловитова, министра юстиции, в девятьсот восьмом. И заодно на Николая Николаевича - великого князя. Ставили эсеры - северный летучий боевой отряд. Там в отряде действовал Левский-Синегуб, наш агент. Поймали всех с бомбами у квартиры Щегловитова на углу Мойки и Невского. - Ну и что? - Повесили. Не Левского, конечно, а тех... семерых. А Щегловитова даже в Петербурге в то время не было. - Так. Тоже наградили? Ваших? - Не меня. Я в то время в Москве служил, в охранном отделении, с Климовичем работал. Занимался нашим агентом "Михеевым": это была женщина, некая Зинаида Жученко. Ставила покушение на Рейнбота. Повесили одну девицу, а Зинаиде - наградные двести рублей. Зубов курил и думал: "Вот я бы тебя, гада, охотно под колеса сунул, да нельзя..." Он зевнул: - Я думаю, пора спать. В Симферополе они пробыли двое суток. Баскаков опоздал на свидание, Зубов его ждал в ресторане, на вокзале. Кузен пришел красный, в поту и, тяжело дыша, опустился на стул. - Что случилось? - спросил Зубов. - Дурацкая история. Я разыскивал одного человека. - Какого? - Был под моим началом в охранном отделении, агентом. В общем - мелочь. Освещал почтово-телеграфных служащих. Кличка "Анюта". Я имел сведения, что он в Крыму, здесь. У него мастерская по починке велосипедов, примусов. - На кой черт он вам понадобился? - В нашем деле такой тип пригодится. Зашел к нему, он не узнал, я подождал. Когда остались одни, сказал: "Анюта, узнаешь?.." - Ну и что ж?.. - Он в меня молотком пустил... Я удрал. Зубов молча глядел на Баскакова. - Зачем полез? Был же уговор: все обсуждать вместе. А вы мне ни слова, и что получилось? Идите на автостанцию, берите машину и немедленно уезжайте в Ялту. Я поеду через Севастополь. Встретимся в Ялте вечером, в городском саду. Нельзя вам оставаться здесь ни часу. Эта "Анюта" если не убьет вас, то выдаст, чтоб спасти свою шкуру. - Так сразу и ехать? - Немедленно. Баскаков вздохнул и выскользнул из ресторана. Они встретились в Ялте и на следующий день уехали на пароходе в Новороссийск. "Анюту" арестовали через месяц. Он оказался видным агентом-провокатором, повинным в гибели многих людей, и дал важные показания о монархической группе в Крыму. Военное совещание, на котором Кутепов должен был встретиться с представителями "Треста", намечалось на конец марта 1927 года. Для придания веса этому совещанию предполагалось, что в нем будут участвовать Потапов и представитель Военно-Морского Флота. Накануне совещания Менжинский пригласил к себе Николая Михайловича. Он знал Потапова еще раньше, по первым годам революции. Конечно, и Потапов хорошо знал Вячеслава Рудольфовича. Этот человек всегда удивлял Николая Михайловича разнообразием своих способностей. Особенно восхищали лингвистические знания Менжинского. Потапов в те годы руководил кафедрой иностранных языков в Военной академии РККА и мог по достоинству оценить эту сторону дарования Вячеслава Рудольфовича. Удивительно для Потапова было и то, что Менжинский, несмотря на болезнь и серьезнейшую работу, отличался тонким чувством юмора и был почитателем произведений Марка Твена, Джерома К.Джерома и О.Генри. Менжинский не очень хорошо себя чувствовал, когда к нему пришел Потапов. Несмотря на просьбу Потапова не подниматься, Вячеслав Рудольфович встал, пошутив насчет вечной молодости Николая Михайловича, и перешел к делу: - Мы посоветовались и решили придать совещанию "Треста" с Кутеповым сугубо военный характер. Таким образом, Якушев не поедет в Хельсинки, поедете вы, как начальник штаба "Треста", и один товарищ, по фамилии Зиновьев, как представитель флота. Покорнейше прошу вас, Николай Михайлович, взять на себя эту нелегкую миссию. Потапов подумал, как неожиданно звучит в устах руководителя такого учреждения "покорнейше прошу". - В последних полученных "Трестом" письмах Кутепов настаивает на том, чтобы приехал Стауниц-Опперпут. Но вы знаете, что это нежелательно. Вам придется дать объяснение, почему Стауниц не поехал: совещание чисто военное, идет, мол, вопрос о сроке военного выступления. Придется встретиться в Хельсинки и с известной вам Марией Захарченко. Она выедет вслед за вами. Зная вас, Николай Михайлович, я уверен, что вы сумеете ее осадить. А ее пожелал видеть Кутепов. Вы имели случай знать лично генерала Кутепова в свое время? - Не имел случая, но знаю, что это за человек: мне много о нем рассказывал Якушев. - Уязвимое место у Кутепова - Врангель. По отношению к Врангелю советую вам держаться позиции грустного недоумения: как это барон мог допустить распад белой армии? Посеял рознь между верными слугами отечества! Посетуйте на образ жизни Врангеля - чересчур роскошный, контраст с жалким положением офицеров. Между прочим, полезно будет беседовать с Кутеповым как с будущим "главнокомандующим" вооруженными силами России, а себя мыслите как начальника штаба. Срок выступления оттягивайте, есть много причин, чтобы не спешить. Они, мол, вам известны, а ему нет. Теперь о терроре: всеми мерами старайтесь скомпрометировать идею террора, ссылайтесь на то, что даже такому специалисту, как Савинков, когда он был во главе боевой организации эсеров, террор ничего не дал. Менжинский подумал немного и продолжал: - Надо сказать, что существование "Треста" несколько затянулось. В конце концов, они же не считают ОГПУ слепым учреждением. Оно не может проглядеть такую солидную контрреволюционную организацию. Так долго "Трест" мог сохраняться только благодаря соперничеству между эмигрантскими организациями и разочарованию иностранных разведок в эмигрантах. Иностранцы делают ставку на так называемые внутренние силы. Но и господа иностранцы, которым нужны чисто шпионские сведения, тоже их не получают. Мы бы могли однажды сделать вид, что "Трест" провалился, что мы, так сказать, его поймали. Но вслед за этим последуют попытки усилить террор. Нам будет труднее сдерживать Кутепова и кутеповцев. У нас достаточно сил, чтобы ловить их и обезвреживать, но еще лучше, если мы будем действовать на них изнутри, сеять мысли о вреде, никчемности террора. Пусть их молодцы играют на балалайках в ресторанах Парижа. Мы им в этом не будем мешать. И наконец, маннергеймовская разведка попробует от вас выведать разные военные секреты. Ну вот, вы напустите им тумана, я в этом уверен. Мне кажется, что "Трест" почти изжил себя. А как вы думаете? Менжинский перевел дыхание. Потапов понял, что он устал, посоветовал ему отдохнуть. - Вернетесь, мы обсудим, как быть дальше с "Трестом", - сказал на прощание Менжинский. 77 25 марта 1927 года Потапов и Зиновьев прибыли в Хельсинки. "Племянница" приехала на день позже и, убедившись, что с ними нет Стауница, возмутилась: - Почему нет Стауница? - Так решено Политическим советом. Якушева, как видите, тоже нет. Совещание чисто военного характера. - Но Стауниц связан с военными атташе посольств, он должен участвовать в совещании. - Я не могу обсуждать решение Политического совета, - сухо сказал Потапов. Кутепов предложил начать совещание. - Какими силами мы может располагать в случае активных действий на территории России? - спросил Потапов. - Прежде всего офицерскими кадрами. Группировки есть повсюду. Можно считать, что в Чехословакии наберется тысяч пять. Казаки в Сербии, в Болгарии. Число их известно Улагаю. Наконец, тергруппы, мои кадры. Первую группу - восемь человек - можно перебросить хоть сегодня. Кутепов говорил с Потаповым как с равным по рангу. Даже в штатском Потапов держался по-военному. Офицерская розетка ордена Почетного легиона в петлице пиджака произвела впечатление на Кутепова. - Полагаю, что доказать силу "Треста" можно, только если мы произведем взрыв или другое значительное покушение в срок, близкий ко дню выступления. Кутепов вопросительно посмотрел на Потапова. - Срок выступления... - сказал Потапов. - Все зависит от средств, нужны деньги. - Есть надежда устроить в Лондоне субсидию вашей организации. Нас поддержит Уильямс, редактор "Таймса". Он женат на русской - Тырковой. Затем я рад доложить, что идут переговоры между нашим верховным вождем и Гинденбургом. Участвует и Штреземан. Переговоры ведет лично его высочество, и они протекают успешно. - Обнадеживающая весть... Александр Павлович. Помощь Германии, если она будет реальной, многого стоит. Однако ведь за эту помощь придется расплачиваться будущей России. Вообще наши отношения с соседями - больное место. Вчера офицер финской разведки, некто Рузенштрем, позволил себе задавать мне бестактные вопросы шпионского характера. Моего помощника Зиновьева, деятеля флота, он просил удалиться на время этого разговора. - Они оказывают нам услуги, приходится платить. - Мне это говорили не раз. Но представьте себе ваше положение как командующего вооруженными силами после переворота. Нас поддерживают патриотически настроенные люди: как они посмотрят на подобную связь со штабами наших соседей? Кутепов слегка зарделся от перспективы быть командующим вооруженными силами. - Не мыслю себя на этом почетнейшем посту без вашей помощи, Николай Михайлович. Ваш опыт, ваши достоинства неоценимы... Совещание было непродолжительным и кончилось 28 марта. Потапов, Зиновьев, Мария Захарченко вернулись в Москву. Захарченко привезла письмо Кутепова Стауницу. "Я был слишком огорчен, - писал Кутепов, - и страшно поражен тем, что среди приехавших не оказалось Вас. Ваши верхи почему-то решили иначе. Я в восторге от Ваших организационных способностей..." Это означало, что Стауницу предлагалось принять участие в акте, который втайне решил осуществить Кутепов, втайне от Якушева и Потапова. 78 Ранним утром в квартире Стауница раздался звонок. Стауниц вышел в пижаме, сонный, злой, и увидел Кузена - Баскакова. - Что это, милый, так рано? Баскаков промолчал и прошел как был, в пальто, за Стауницем. - Ну что? - В Красно... в Екатеринодаре - провал. Взяли всю группу, кроме одной шлюхи. Она приехала и все рассказала. Спаслась тем, что ночевала у любовника. - Да... Скучно, в общем. - Дело не только в этом. - А в чем? Ну, говори, не тяни! - Я ездил в Крым и на Кавказ с Зубовым. В Новороссийске я заметил, он ходил на телеграф. Получал телеграммы до востребования. - От жены, наверно. - То-то, что не от жены. - А от кого? - Мы жили в разных гостиницах. Мария Владиславовна говорила мне, чтобы я за ним присматривал. Вот я и следил. Провожал его незаметно до почты. Видел через окно, как он получал телеграмму до востребования. Он прочитал, порвал в мелкие клочки и бросил в урну. Питом ушел. Я, конечно, бросился к урне. Сделал вид, что бросил бумажку, потом спохватился, будто бы нужная. Полез в урну и подобрал клочки телеграммы, не все, но, в общем, подобрал. В гостинице, в номере, подклеил и прочитал. Телеграмма Зубову, подписана - "Федоров". - Якушев! - Он. Текст не полностью, но все-таки я разобрал: "...опасение... возм... смертельн... исход... возвращ..." Мы встретились вечером, перед тем как идти на явку. Зубов мне говорит: "Знаешь, мы в Краснодар не поедем, мне надо возвращаться в Москву. У жены умер отец". Я ему ответил: "Ты как хочешь, а я поеду". Он ни в какую! "Мы ездили вместе, нам обоим поручили инспекцию". Я подумал, в самом деле, нам поручали двоим, он военный, а я отдельного корпуса жандармов, мы ведь не очень разбирались в военном деле. И мы вернулись в Москву. - При чем тут провал в Краснодаре? - Телеграмма Якушева: "...возможен смертельный исход, возвращайтесь". Прошло пять дней, и в Краснодаре взята вся группа. Мы оба попали как кур в ощип. Якушев, значит, знал, что ожидается провал всей группы. Откуда он мог знать? - Откуда? Подожди... Действительно, откуда он мог знать? Такие операции держат в абсолютном секрете. - Что, если... Даже страшно подумать. - Завтра у меня встреча с Зубовым. Но что это даст? Якушев дома, болен, у него ангина. Да он и не такой дурак, чтобы все прояснить... Вот что, послезавтра приезжай на дачу к Марии. Жди меня у нее. Может быть, все прояснится. Баскаков ушел. Впервые он видел Стауница в состоянии растерянности. Стауниц старался припомнить все с самого начала, с появления Якушева в МОЦР. Неужели он связан с ГПУ? Против этого говорит многое: петербургский видный чиновник; действительный статский советник; делал блестящую карьеру; принят в свете; и все это потерял из-за революции, отсюда ненависть к ней, к советской власти; полное доверие ему со стороны Высшего монархического совета, эмиграции, великого князя Николая Николаевича, Кутепова, польского и финского штабов. Только сумасшедшая Мария Захарченко могла заподозрить измену... Как будто все говорит за то, что Якушев убежденный монархист, притом превосходный организатор, мастер конспирации. А что говорит против? Почему все, все легко удавалось? Слишком легко. "Окна" на границе. Да, но был провал Рейли? Впрочем, не Якушев его переправлял обратно через границу. А история Шульгина? Уж очень гладко прошел этот вояж. Наконец, эти частые поездки Якушева за границу? Он ведь на службе. И переход границы много раз. И все шло как по маслу. Наконец - главное: он ведь действительно скорее мешал "Тресту", чем действовал; он был против терроризма, против диверсий, против шпионажа; это, впрочем, под флагом патриотизма. И теперь - эпизод с телеграммой Зубову: предупреждал о провале краснодарской группы. Откуда он мог это знать? Зубов - его правая рука. Что он делал для "Треста"? Одни разговоры. Жена Зубова - коммунистка. А почему Якушев был против моей поездки за границу? Не пускал меня к Кутепову. Стауниц просидел почти до вечера, сопоставляя, размышляя. Пробовал убедить себя, что Захарченко ошиблась. "Слишком крупная фигура Якушев - в будущем министр иностранных дел монархической России". Убеждал себя и не убедил. В конце концов он почти уверился в том, что Якушев связан с ГПУ. Предстояло свидание с Зубовым. Оно было назначено в складе, на Болоте. А что, если атаковать Зубова в лоб? Назвать чекистом прямо в лицо. Какая будет реакция. Нет, надо осторожнее. "Неужели все мы: я, Мария, Радкевич, "Трест", - все мы орудие в руках Якушева? А он - чекист?" Сто раз Стауниц задавал себе этот вопрос. И ждал свидания с Зубовым, чтобы утвердиться в своих подозрениях. Время тянулось мучительно долго. Позвонила Мария. Он сказал ей, что они увидятся завтра на даче, вечером, после свидания с Зубовым. - Ох уж этот Зубов... - сказала Захарченко. - Жду. 79 Ни Стауниц, ни Зубов не знали, как открывало ОГПУ хорошо законспирированное гнездо контрреволюционеров и склад оружия в Краснодаре. На окраине в старом домике жила пожилая женщина, вдова, с внуком. Ее дочь с мужем уехали искать заработка в Минеральные Воды. Эта женщина, ее звали Степанида Михайловна Савчук, возилась на огороде. Рядом с огородом, за забором, был сад и дом, где жил почтенных лет человек, называвший себя ветеринаром. В доме постоянно была тишина, к ветеринару изредка заходили люди, больше всего по вечерам. Сидели подолгу и расходились поздно, вероятно играли в преферанс. Как-то ночью Степанида Михайловна вышла поглядеть, не будет ли дождя, давно не было дождей, прямо беда для огорода. И вдруг ей почудилась какая-то возня в саду у соседа, тихие голоса. "Уж не воры ли?" Она потихоньку подошла к забору, посмотрела в щель и увидела: три человека что-то закапывают в яму - длинные ящики и ящики поменьше. "Неужели откопали клад?" - подумала Степанида Михайловна. После разгрома белых армий, в 1920 году, долго еще ходили слухи о закопанных буржуазией кладах. Но здесь не откапывали, а скорее закапывали ящики, притом большие. Забор был ветхий, одна из досок держалась на одном гвозде. С рассветом Степанида Михайловна, отодвинув доску, решилась войти в чужой сад. Было около шести утра, ставни в доме соседа еще не открывались. Она подошла к яблоне, где ночью были люди, и увидела, что срезанный газон аккуратно уложен на место. Вдруг в траве что-то блеснуло. Степанида Михайловна нагнулась: там лежал винтовочный патрон, дальше - другой. Подумав немного, она подобрала патроны и ушла к себе. Патроны были перед ней, - видимо, они выпали из ящика, который зарывали в землю. Степанида Михайловна много пережила в годы гражданской войны и понимала, что означали эти патроны. "Прятали оружие, - решила она, - это не к добру. Откуда его привезли и зачем?" В окно увидела соседа, вышла на крыльцо, поздоровалась. - Что вы так поздно, Кузьма Егорович? - Да вот заигрались вчера в карты. И тут женщина поняла, что дело не чисто. Дальше было вот что: Степанида Михайловна отнесла найденные патроны в ОГПУ. Там были сведения, что в Краснодаре формируется банда, и оружие, видимо, предназначалось для этой банды. Из Москвы дали приказ: не теряя времени, сделать засаду и захватить всех, кто собирается у "ветеринара". Сформированная им банда была ликвидирована, не успев уйти в горы. Закопанное оружие найдено. Эта операция была выполнена благодаря скромной женщине - Степаниде Михайловне Савчук. При помощи народа, простых тружеников ОГПУ не раз удавалось предупреждать преступления против советской власти. Якушеву было предложено немедленно отозвать Зубова и его спутника в Москву. Но, получив телеграмму, Зубов, как мы знаем, допустил ошибку. 80 Стауниц пришел на Болотную площадь чуть раньше четырех часов и увидел Подушкина вблизи склада. Тот сделал ему знак и пошел впереди. Это было странно: до сих пор таких предосторожностей не было. Когда Стауниц подошел к двери склада, она открылась. Подушкин впустил его, потом, выглянув из-за двери, плотно ее закрыл. - Это что за фокусы? - спросил Стауниц. - За нами наблюдение. - Почему вы так думаете? - У меня - опыт. Уж верьте мне. - И давно? - Второй день. - Это трудно заметить днем, в такой толкучке. - А вечером? Вечером тоже. И ночью. "Плохо", - подумал Стауниц. - Пахнет гарью, - сказал вслух. - Придет ли Зубов? Но Зубов пришел ровно в четыре, как было условлено. Разговор начался с провала краснодарской группы. - Это продолжение Ленинграда, - сказал Зубов. - Наверно, у них была переписка. Конспираторы... Дерьмо! Не в этом дело. Ты получил через Романа Бирка от Аду Бирка две тысячи фунтов стерлингов, пообещав ему какие-то изумруды? - Откуда ты знаешь? - Знаю. Зачем ты брал деньги? Кто тебе разрешил заниматься грязными делишками? - Не твое дело! - Нет, мое... Общее дело. Тебе известно, что Роман Бирк нам помогает в Москве и в Ревеле. Его дядя Аду Бирк вне себя! Роман говорит, что его выгонят из министерства, и мы потеряем ценного помощника. - Кто это "мы"? - спросил Стауниц, подчеркнув "мы". - Мы - это "Трест". Зачем ты пугал Бирка ГПУ? Это же шантаж. - Хотел отделаться от Бирка. - Нам нет смысла из-за этих денег терять такого полезного человека, как Бирк. - Кому "нам"? "Нам"?.. - зло усмехаясь, смотрел Стауниц в глаза Зубову. - Черт с ним! Деньги я верну завтра. Отдашь Бирку. Я с этой скотиной разговаривать не хочу. Две тысячи фунтов - на даче. Там получишь. Завтра весь день мы с Марией Владиславовной занимаемся шифровкой. Послезавтра - почта. - Но при Захарченко? Как же при ней передавать... деньги? - А ей какое дело? Зубов молча кивнул и встал. - Подожди... Что за телеграмму до востребования ты получил в Новороссийске? - А тебе какое дело? Это допрос? - Ты же меня только что допрашивал? Допрашивал? Я хочу знать, что за телеграмма? - Это штучки Баскакова. Слежка? Ну черт с ним. Телеграмма была от жены. У нее умер отец. - Вот что... Ну хорошо. До завтра. Зубов пошел к дверям. "Все ясно. Пристрелить его, - мелькнуло у Стауница. - Из того самого дареного браунинга с монограммой. Нет. За складом наблюдение. Еще услышат. Нельзя. А жаль..." Дверь за Зубовым захлопнулась. Он шел быстро, едва сдерживая волнение: Стауниц, видимо, догадывается. "Кому "нам"? Это было сказано со значением. Явный намек на ОГПУ. Позвонить Старову? Сообщить об этом разговоре? На беду, Старова нет в Москве, он в командировке. Делом "Треста" занимается сейчас Косинов (Колесников), но он не вполне в курсе событий. Решил позвонить Якушеву. Подошла жена Якушева: - У него - жар, сорок и две десятых. Ангина. Он ночью бредил... Зубов положил трубку: "А в сущности, чего я порю горячку? Надо знать Стауница. Этот прохвост в разговоре с Бирком действительно пугал его ГПУ. А что, если это он прощупывает, проверяет какие-то свои догадки? С телеграммой действительно получилось неловко... Пожалуй, товарищи правы: "Трест" "перезрел". И Артузов говорил про это. Пора кончать игру. Завтра поеду, получу деньги, отдам Бирку и заодно прощупаю настроения Стауница и Захарченко". Так решил Зубов. В эти минуты Стауниц уже сидел в пригородном поезде и мчался на дачу к Захарченко. "Две тысячи фунтов... Так я их и отдал. Пригодятся, еще как пригодятся". ...Подушкин, слышавший в подвале разговор Стауница с Зубовым, некоторое время сидел в оцепенении на ступеньках лестницы, ведущей в подвал. Потом вдруг забеспокоился, стащил с себя брезентовый балахон, достал спрятанный чемодан, зеркало, бритву. Через полчаса со склада "Флора" вышел бритый мужчина в кепи и элегантном сереньком пальто. Он запер на замок склад и направился к мосту. На мосту, оглянувшись, швырнул ключи в реку и, перейдя мост, скрылся в переулке. Его служба в должности ночного сторожа кончилась. ...Захарченко встретила Стауница холодно: - Ты прочитал письмо Александра Павловича? Ты знаешь, о чем идет речь? Его люди перейдут границу "кустарями". В "Тресте" ни Якушев, ни Потапов не должны знать. Знаем только мы - я и ты. В эти два дня надо разработать план покушения. Это будет неожиданностью для Потапова и Якушева. Как удачно, что Якушев болен. Мы поставим его перед фактом! А в это время Стауниц думал: "Все ясно. Якушев - чекист. Зубов - чекист. И я, в сущности делал то, что им нужно. А эта бешеная бабенка бормочет все про свое..." Он вдруг вскочил и сказал сквозь зубы: - Мария Владиславовна... Довольно дурака валять! За кого вы меня принимаете? Она удивилась, потом сказала: - Странный вопрос. За самого выдающегося, после Якушева, члена "Треста". Он засмеялся каким-то деревянным смехом и сквозь зубы с яростью произнес: - Мария... И я и ты - орудие Якушева, а Якушев - чекист! Он посмотрел на нее и ужаснулся