оший! - Председатель колхоза! - Мы его так любили... А он к фашистам пошел! Одинцов встал: - Не смейте про него так говорить! Не смейте! На сходке, куда полицаи согнали все село, слова Севы, к ужасу мальчи- ков, подтвердились. Степан Ильич стоял рядом с полицаями и, глядя куда- то поверх голов, кричал в толпу хриплым, деревянным голосом: - Сдавайте хлеб, сдавайте гречу!.. Чего ждете? Колхозники молчали. - Ой, боже мий, что же это делается? Степан врагу продался! - с гневом и удивлением шептались бабы. Фашисты одобрительно хлопали Степана Ильича по плечу. Петро подал ему немецкую сигарету. Степан Ильич долго держал ее, разминая пальцами; табак сыпался на землю. После схода старики собрались у деда Ефима; вздыхали, качая головами: - Вот и поди ты к нему, Ефим, спроси: есть у него совесть или нет? - Отдаст он запрятанный семенной фонд врагам - чем будем сеяться весной? - Ты ему скажи: гитлеровцев прогонят, а народ останется... Люди не простят... Дед Ефим пришел к Степану Ильичу в хату, остановился у двери, опираясь на палку. Степан Ильич встал навстречу. Татьяна рушником обмела скамейку: - Садитесь, диду! - Садиться я не буду. Мое дело в двух словах. - Дед постучал об пол суковатой палкой. - Я, Степан, твоего батька знал. Вместе мы женились, вместе в колхоз вступали... Ну, да не о том речь. Вот старики послали меня узнать: отдашь ты семенной хлеб врагам - обидишь своих людей или нет? Да велели еще тебе сказать... - Голос у деда повысился, дробно застучала об пол палка. - Придет Красная Армия, освободит народ, напрочь истребит врага - куда тогда пойдешь, с кем будешь? Подумай, чтобы не каяться тебе на этом свете... - Эх, дед... - сказал только Степан Ильич и махнул рукой. Ефим ушел. За ужином Степан Ильич сидел мрачный как туча. Мальчики молчали, молчала и баба Ивга. Татьяна не выдержала - расплакалась. - Что ж это ты делаешь, Степа, а? Як же мне на село появляться, людям в глаза глядеть? Степан Ильич не отвечал. Татьяна заломила руки: - Что же вы, мамо, молчите? Як в рот воды набрали! Хиба это не ваш сын? Або мне одной страшно на свете жить?.. Ой, Степа, Степа!.. Она упала головой на стол, затряслась от слез. Баба Ивга встала, обняла ее: - Молчи, доню, молчи! - Ой, мамо, як же молчать? Люди кажуть: продался Степан фашистам... Васек вылез из-за стола; Саша с красным, упрямым лицом, не поднимая глаз, катал из хлеба шарики; Одинцов сидел прямо, белый как стена. Утром Татьяна взяла Жорку и ушла из села, не простившись со Степаном Ильичом. - До своей матки пошла, - кратко сказала ребятам баба Ивга. Лицо у бабы Ивги за один день почернело и сморщилось, глаза впали. Она ходила по хате строгая, молчаливая. Допоздна не ложилась спать. Степан Ильич тоже не ложился. Они сидели рядом за столом, и оба молчали. Мальчики исподтишка следили за каждым шагом Степана Ильича. Сева и Генка видели его в штабе. Гитлеровцы вызывали Степана Ильича для каких-то поручений. У колодца бабы осторожно спрашивали Ивгу: - Говорят люди - старостой Степан будет? - Старостой. - Ну что ж, его дело! - Подневольный человек... Как не согласишься, когда петля на шее! - заводила разговор соседка Мотря. Макитрючка, оправившись от побоев, сама побежала к Степану Ильичу. Застала она его в хате одного. О чем говорили они, никто не знал. Глава 37. ВОПРОС ПИОНЕРСКОЙ ЧЕСТИ - Это вопрос пионерской чести, - тихо, но твердо сказал Одинцов. - Какие же мы пионеры, если будем есть хлеб предателя? В Слепом овражке было тихо. Ржавые пятна мутно поблескивали на поверхности болота. Сумерки окутывали сбегающие по склону кусты орешника. Лягушки, неподвижно распластавшись на воде, круглыми, немигающими глазами смотрели на трех мальчиков. - Уйдем! - глухо сказал Васек и, обхватив руками колени, задумался. - Все от него уйдут... Татьяна с Жоркой ушла, баба Ивга уйдет, мы уйдем, - мрачно сказал Саша. - Баба Ивга? - переспросил Васек. - Да... может быть... Но какая же она мать, если она уйдет? - И, словно возражая самому себе, покачал головой: - А какая же она советская, если она останется? - Все от него уйдут! И будет пустая хата... И он будет шагать по ней... один! - с отчаянием крикнул Одинцов. - Пускай, - тихо и упрямо сказал Саша. x x x За ужином Степан Ильич посмотрел на мальчиков. Они сидели молча, не поднимая глаз от тарелок. Одинцов казался больным; в последнее время тонкие черты его лица заострились, сквозь прозрачную кожу проступала синева. Степан Ильич забеспокоился: - А что это, мамо, у нас один хлопчик так с лица изменился? Може, больной, а? Он положил свою большую руку на голову Коле и, перегнувшись через стол, заглянул ему в глаза: - Что это ты, хлопчик? Коля, низко согнувшись и опустив голову, смотрел под стол. - Эге... Совсем наше дело плохо! - удивленно сказал Степан Ильич и попробовал повернуть к себе мальчика. Но Одинцов резко высвободился от него и, закрыв лицо руками, разрыдался. Васек побледнел. Лицо Саши залилось темной краской, губы упрямо сжались. Одинцов плакал громко, взахлеб. Степан Ильич растерянно оглянулся на мать. Баба Ивга поставила на стол чугун с картошкой, бросилась к Коле, прижалась сухими губами к его голове и, раскачиваясь из стороны в сторону, зашептала, как маленькому: - Тихо, тихо, мое дитятко!.. Чего ж ты, мое серденько, так расплакался?.. Все же на свете минуется, все переживется. Пойдем, пойдем, мой сыночек, я тебя уложу... Коля обхватил бабу Ивгу обеими руками и, пряча лицо в широких сборках ее кофты, рыдая, шел с ней по хате. - Не плачь, не плачь, мое дитятко! - взбивая одной рукой подушку, а другой прижимая к себе Колю, шептала баба Ивга. - Будет и на нашей улице праздник. Да хиба ж русский народ поддастся якому-нибудь ворогу? Боже сохрани! Кто ж это такое бачил? - Она присела на край постели, с улыбкой покачала головой, заглянула Коле в глаза. - А у нас же Красная Армия есть! Да когда ж то было, чтобы нашу армию кто победил? За ней же весь народ стоит, як гора каменная! Великая это сила - наш народ! И в огне он не горит, и в воде не тонет. Так-то, мой сыночек... Вот и послухай, яку присказку стары люди про наш народ кажут... Коля вслушивался в мягкий голос, и плач его постепенно затихал. Мальчики на цыпочках подошли к бабе Ивге и стали сбоку кровати. Степан Ильич сидел за столом, обхватив руками голову. x x x Несколько дней мальчики тщательно следили за Степаном Ильичом. Ходили за ним по пятам, расспрашивали Севу. Один раз под вечер прибежал взволнованный Грицько: - Вчера Петро до моего батька заходил! Хвастал, что они со Степаном теперь первые люди на селе... Мальчики хмуро переглянулись. Одинцов твердо сказал: - Я, правда, плакал, и теперь у меня как-то сердце сжимается, и бабу Ивгу мне жалко, но только все равно своих слов не меняю. Надо уходить! Это вопрос пионерской чести! Глава 38. ПИОНЕРСКАЯ ДИСЦИПЛИНА Васек пошел к Матвеичу. Волнуясь, рассказал про Степана Ильича и закончил словами: - Мы не хотим больше у него жить! Матвеич внимательно слушал, потирая двумя пальцами усы. Николай Григорьевич молчал, изредка взглядывая на Матвеича. - Мы за дядей Степаном по пятам ходим! Куда он - туда и мы, - начал опять Васек. Матвеич вскочил, двинул стулом, рассердился: - "Мы, мы"! Это кто тебе дал право распоряжаться? Кто вас назначил за Степаном следить?! "По пятам ходим"!.. Видал, старый? А кто ему такое поручение давал, я спрашиваю? - Мы думали... - вспыхнул Васек. - А вы не думайте! Есть поручение - выполняй! Дисциплину забыл? Васек молчал, сбитый с толку, обиженный. - Видал, старый? Они за ним по пятам ходят! Ах вы, бисовы диты! - крикнул Матвеич, с шумом обрушиваясь на табуретку. - Ну, ну, расшумелся!.. - постучал по столу Николай Григорьевич и притянул к себе Васька. - Садись со мной, пионер... Следить за дядей Степаном не надо, понял? Васек кивнул головой. - Ну, понял - и весь разговор. И жить у Степана Ильича будете, как жили. Этого от вас пионерская дисциплина требует. Понятно? Васек удивленно посмотрел на Николая Григорьевича и ничего не сказал. Потом нерешительно кивнул головой. - Тоже понятно? Ну и хорошо! А вот если еще какие новости у тебя есть - выкладывай. Васек поглядел на Матвеича. Тот вдруг громко, раскатисто захохотал, встряхивая головой и откидываясь назад: - "По пятам ходим"! Ну, диты! От бисовы диты! - От смеха щеки его побагровели, могучая грудь тряслась. Глядя на него, Николай Григорьевич не выдержал и тоже засмеялся. Васек побледнел от обиды, встал и пошел к двери. - Стой, стой! - закричал Матвеич. - Садись за стол. Давай отчет: где были, что делали? Я тебе насчет продовольствия задание давал. - Фашисты три машины нагрузили. Сева слышал - на Жуковку повезут; шофер говорил - в Лукинках бензин будут брать. Полицаи поедут и солдаты. А там на одном грузовике... - Васек нерешительно взглянул на Матвеича. - Давай, давай дальше! - кивнул тот. - На одном грузовике пулеметы стоят. - Добре! А когда повезут? Не слыхал? - Нет. Скоро, потому что уже совсем нагрузили. Матвеич заложил назад руки, большими шагами заходил по комнате, бор- моча что-то про себя и загибая на руке пальцы. Когда Васек уходил, Матвеич дал ему толстый пакет: - Спрячь хорошенько. Пойдешь в Макаровку. К Миронихе. Баба Ивга скажет куда. Сам пойдешь. Толкового товарища возьми. Да гляди в оба: не попадитесь - далеко это. Я там давно не был, не знаю... может, фашисты в селе стоят, - так осторожненько! Васек шел недоумевающий, но успокоенный доверием Матвеича. По дороге он думал о Степане Ильиче: "Тут какая-то тайна. Матвеич умный, он все знает, только не говорит. А как может он сказать, если ребятам этого знать нельзя! Может, Матвеич сам следит за дядей Степаном, но не хочет, чтобы мы знали... Ну и пускай! Нельзя так нельзя. Наше дело - слушаться. Как Матвеич сказал, так я и передам. И рассуждать об этом не надо больше, и думать не надо". Но думалось как-то невольно. Васек вспомнил разговор с Николаем Григорьевичем и вдруг остановился, пораженный внезапной мыслью: "А если все это неправда? Дядя Степан нарочно старостой стал, чтобы все узнавать у фашистов!" Перед глазами Васька встало темное, полное глубокой душевной тоски лицо Степана Ильича. - Пусть это будет неправда, дядя Степан, пусть это будет неправда! - прижимая к груди руки, прошептал Васек. Дома он строго сказал ребятам: - Не велел Матвеич следить. И уходить не велел. - Что же это? - растерялся Одинцов. - Что ж это, Васек? Ведь мы - пионеры! - А для пионеров есть пионерская дисциплина! - обрезал его Васек. О поручении, данном ему Матвеичем, он сообщил только то, что уходит далеко и не знает, когда вернется. Ребята огорчились, но спрашивать не стали. - А вы тут не зевайте! Пусть на пасеку за меня Мазин сходит, если надо будет. С собой он решил взять Одинцова. С вечера баба Ивга уложила им в мешок еду, рассказала дорогу: - Может, с людьми подъедете где... А то тропинкой пройдете напрямки. Далеко это... от Жуковки в сторону. Торбы я вам сошью; в случае чего, сохрани бог, скажете: сироты, побираемся... Глава 39. ВИДЕНЬЕ Мальчики вышли на рассвете. На длинной деревенской улице маячили фигуры полицаев. За хатой конюха Леонтия скользнула тень Петро. Васек забеспокоился: - Чего это он там высматривает? Надо бы предупредить... Подожди меня. У конюха стояли фашистские солдаты. Сам конюх с семьей ютился рядом в каморе. Васек осторожно перелез через плетень и стукнул в закрытое окошко каморы. Дверь приоткрылась, выглянула жена Леонтия. - За вашей хатой Петро ходит! - шепнул ей Васек. Леонтьиха испуганно захлопнула дверь. Мальчики пошли дальше. За селом на выгоне стояли машины, нагруженные продовольствием. Две из них были уже доверху заложены ящиками и мешками. Гитлеровские солдаты прикрывали их серым тугим брезентом. Третью машину нагружали полицаи. Вдоль забора ходил часовой. Мальчики незаметно прошмыгнули мимо, в молодой лесок позади выгона. Пройдя несколько шагов, они остановились, удивленные неожиданной встречей. Под орешником сидел Мазин с каким-то незнакомым человеком. Человек этот был босой, с завязанными тряпкой пальцами; одежда мешком висела на его худых плечах, широкие украинские штаны были подвязаны ремешком. Он о чем-то рассказывал Мазину, опираясь локтем о землю, поднимая вверх густые выцветшие брови и морща лоб. Рядом на траве лежала горка вырезанных из орешника дудочек. Одна из них, с зеленой резьбой, видимо, принадлежала уже Мазину. Он вертел ее, прикладывая к губам, но свистнуть не решался. - Да-а... Гитлеровец на работу не прыток. За него лакеи работают. Ишь, грузят, стараются... - щуря светлые глаза, говорил незнакомец. - Вот этот полицай, мальчишечка, и называется изменник Родины. Самый худший вид человека! И даже человеческого в нем ничего не осталось - потому как, если правильно разобраться, из чего состоит человек? Какие такие качества он в себе имеет? - Он склонил голову набок, растопырил на руке пальцы. - Первое - любовь к Родине! Гляди, какой палец я загибаю... - Он загнул большой палец. - Второе... - Мазин! - окликнул товарища Васек. Мазин оглянулся, вскочил: - Я сейчас, дядя... - Ты с кем это? - спросил Васек. Мазин отвел его в сторону: - Я этого дяденьку тут и вчера видел. Он тоже выслеживает кого-то. - Не тебя ли? Иди домой лучше. Не болтайся тут зря. - Я не зря болтался. Фашисты ночью продовольствие на Жуковку повезут! - зашептал Мазин. - Надо бы Матвеичу сказать. Он зачем-то спрашивал, когда повезут. Ты бы сходил, Мазин. - Я схожу сейчас. - А мы Петро видели около Леонтьевой хаты! Высматривал, видно, что-то, - сообщил Одинцов. - Я бы этого Петро убил, как собаку! Это самый худший вид человека! - Мазин вынул из кармана дудочку, повертел ее в руках. - А что это у тебя? - заинтересовался Васек. Он взял у Мазина дудочку, приложил к губам. - Осторожно! Свистнет! - испугался Мазин. - Это мне дяденька подарил. У него много. Здорово сделано? - Ловко! А ты в полную силу свистел? - Нет. Боюсь! Часовые недалеко. Дяденька говорит, если свистнуть в эту дудку, так все, кто рядом стоят, навзничь повалятся! Ребята засмеялись. - Ну, мы пошли, а то поздно. Ты тоже иди. Зря не лазь тут! - распорядился Васек. - Возьми дудку! - великодушно предложил ему Мазин. - Насовсем? - обрадовался Васек. - Бери насовсем. Я у него еще выпрошу, да он и так даст - добряк, видно. Васек с удовольствием взял дудку. Мальчики расстались. Коля Одинцов и Васек шли рядом, изредка передавая друг другу дудочку и тихонько, для развлечения, посвистывая. - Жаль, в полную силу нельзя! Пристанут еще чернокопытники, остановят... Шли долго. Дорога была длинная-предлинная. Бесконечно тянулось шоссе. Повсюду встречались гитлеровцы: они ехали па повозках, на грузовиках... Один раз мальчиков подсадил на телегу какой-то дед. Он ни о чем не спрашивал, только тихо бормотал про себя, нахлестывая лошадь: - Иди, иди, все равно Гитлер житья не даст! Ребят по миру пустили, чего еще надо? Людей на дорогах стреляют... Видно, пропала наша жизнь. Серко! Что было, того не воротить! Иди, не поджимай брюхо! О колхозных кормах забывать надо... Ребята переглядывались, молчали. Слезая с телеги, Одинцов горячо сказал: - Спасибо вам, дедушка! Только неправильно вы думаете... Мы победим! Мы, честное слово, победим! Вот и Васек вам скажет... Старик усмехнулся, внимательно посмотрел Коле в глаза, потом перевел взгляд на Васька. - Мы победим, дедушка! - решительно подтвердил Васек. - А вы что за ворожейки такие? "Победим"! Большое слово! Да армия-то наша на Киев отошла. Сам видел... Через наше село шли... Молодец к молодцу, в полном боевом порядке. Богатыри! Один на десятерых идет... А отходят. Куда отходят - бог весть... Бабы с воем за ними бегут, ребятишки... А они только стиснут зубы: "Вернемся, граждане, не бойтесь..." А чего - не бойтесь? Со всех сторон враг идет. Народ весь в леса подался... - Старик вдруг замолчал, оглянулся на лес и тронул лошадь. - Эх, эх, дела!.. Мальчики пошли по тропинке. Солнце начинало сильно припекать. Волосы покрылись пылью. - Не стоит со всяким разговаривать, - нащупывая на груди свой пакет, сказал Васек. Одинцов протянул руку: - Дай потрогать... А толстый пакет! Видно, важное поручение. Хотя в тонком иногда еще важнее бывает! - Конечно, бывает, - неохотно согласился Васек. - Я читал где-то, что в гражданскую войну один герой ехал с таким пакетом и попал к белым... Так он знаешь что сделал? Весь этот пакет съел! - Да что ты? - Честное слово, съел! Там еще сургуч был - так и с сургучом вместе. - Это здорово! - Одинцов задумался. Васек снова пощупал свой пакет: - А нам, в случае чего, тоже придется съесть, пожалуй... - Да он толстый! - засмеялся Одинцов. - Как его есть? - А как красноармеец ел? Думаешь, вкусно ему было? Одинцов покрутил головой: - Я один раз промокашку съел маленьким... Конечно, если придется... Ребята замолчали. К полудню ноги у них устали, оба приуныли и еле тащились по дороге. - Хоть бы свистнуть один раз! Попробовать, что за свисток такой? - сказал Васек, разглядывая подарок Мазина. - Зайдем в лес и свистнем! - оживился Одинцов; - Так нам сейчас крюк надо делать! - Ну что ж такого? Свистнем по разу, а тогда за это пойдем побыстрей. - Ладно. Свернув с шоссе, мальчики побежали в лес. Выбрали тенистое местечко. Прислушались, оглянулись. Васек свистнул. Коля упал в траву и задрыгал ногами: - Ох и свист! Свист действительно был резкий, пронзительный. Одинцов тоже свистнул. - Мы еще не в полную силу. А если в полную свистнуть - вот было бы! Что было бы, никто не знал, но мальчики выбрались на шоссе довольные. Усталости как не бывало. На закате солнца дошли до того места, где когда-то пил из ручья Митя. Ребята влезли по пояс в водоросли, потом обмылись ключевой водой. Закусили и снова вышли на шоссе. - Вот Жуковка виднеется... А нам еще в сторону километров пять. Ноги стали утопать в песке. Попадались неубранные разбитые телеги, остатки легкового автомобиля, отлетевшие и утонувшие во рву колеса. - Ведь это около Жуковки грузовик разбили... - шепотом сказал Васек. - Здесь наши девочки ехали... Одинцов заморгал глазами: - Знаешь, Васек, я их никогда не забываю и не забуду! А ты? - Никто из ребят не забывает. Только не говорим... Что теперь говорить! - А какие девочки были! Валя Степанова, Лида Зорина, Нюра Синицына... Самые лучшие люди из всего класса! Васек кивнул головой. - Если б хоть знать, что они не мучились, что сразу... - сказал Одинцов и вдруг остановился. Впереди лежала груда железа. Около нее одиноко высился белый деревянный столбик. Мальчики на цыпочках подошли к нему. Одинцов закрыл лицо руками и бросился в траву. Васек присел около насыпи, вытирая кулаком глаза. Не глядя друг на друга, мальчики нарвали цветов, положили на могилу. - Давай тут, около них, и заночуем, - предложил Васек. - Все равно нам в лесу ночевать. Мальчики залезли в перевернутую вверх дном разломанную машину. Долго говорили о девочках, вспоминали, как дружили и как ссорились с ними в классе. - А мне всегда Нюра Синицына представляется... Я ее до зла доводил, придирался к ней, - изливал душу Одинцов. - Она бы тебя простила теперь, если б знала... Выговорившись, Коля заснул. Заснул и Васек. x x x По небу рассыпались мелкие звезды. Черной грудой лежал на дороге разбитый грузовик. Мальчики дружно посапывали, неудобно свернувшись под искореженной кабиной. Они не слышали, как хрустел в лесу валежник, как всхрапывал конь, осторожно переставляя копыта через поваленные деревья. Мальчики не видели, как, пригнувшись к земле и прячась за обломками, перебегали через дорогу какие-то люди и, притаившись во рву, зорко вглядывались в даль. Резкий, пронзительный свист разбудил обоих. Васек испуганно схватился за пакет. Одинцов вскочил, больно ударившись головой о железо. С дороги грянули выстрелы, с треском разорвалась граната, застрочил пулемет. Вспыхнуло пламя, где-то заржали лошади, раздались крики. Мальчики, схватившись за руки, выглянули наружу. На дороге, сгрудившись, буксовали машины, черным столбом поднимался дым, прорывались клубы пламени. Вокруг метались полицаи и солдаты. При свете огня можно было видеть, как они прыгали с машин на землю и падали под ударами напавших на них людей. Крики заглушались стрельбой. Мимо пылающего грузовика проскакал какой-то боец на гнедом коне. Неподалеку от мальчиков разорвалась граната. От страха они замерли, тесно прижавшись друг к другу. Когда стрельба затихла, они снова поглядели в щель. Мимо ребят промчались телеги и, свернув в лес, запрыгали по ухабам. За ними ускакал конь. Под мышкой у седока торчали дула немецких автоматов. На дороге остались пылающие машины и распростертые тела убитых полицаев и гитлеровцев. Васек схватил за руку Колю Одинцова, и они, выбравшись из-под обломков грузовика, бросились в лес. Мальчики бежали, натыкаясь на кусты и деревья, обдирая об острые сучки ноги. Они боялись оглянуться назад, боялись остановиться, чтобы перевести дыхание. Наконец, споткнувшись о заросший мохом пень, оба упали. Позади них сквозь гущу леса просвечивало розовое пламя. Васек сел, прижимая рукой спрятанный на груди пакет. Одинцов обхватил его за шею, прижался холодными губами к его уху. - Что это было? - прошептал он дрожа. Васек молчал, тяжело переводя дыхание. Потом снова вскочил и потянул за собой Колю: - Уйдем подальше. Утро застало мальчиков в глухом, неизвестном месте. Выйти на дорогу они боялись, блуждали по лесу. Говорили шепотом: - Как она их... здорово! - А обоз-то узнал ты? - Тот самый. - А на коне... Мальчики поглядели друг другу в глаза. - Мне показалось, это был... - прошептал Одинцов. Васек схватил его за руку: - Молчи! К концу дня они увидели Жуковку. Обошли ее стороной - боялись фашистов. В Макаровку пришли поздно вечером. В хатах горели невеселые огоньки. На улицах было пусто. Кое-где подвывали собаки. Какой-то хлопчик указал хату Миронихи. Мальчики пробрались с огородов во двор. - Заглянем раньше в окно - нет ли в хате гитлеровцев, - решил Васек. Коля Одинцов стал коленом на завалинку и прижался лицом к стеклу. Потом медленно сполз на землю, протер кулаками глаза и жалобно сказал: - У меня, Трубачев, виденье... Там... Нюра Синицына! Васек оттолкнул его от завалинки и полез сам. За окном около стола сидела Нюра Синицына и что-то шила. Стекло звяк- нуло. Нюра подняла голову и увидела прямо перед собой приплюснутое к стеклу лицо Трубачева. Она вскочила, вскрикнула и бросилась во двор. Первый, кто ей попался, был ошеломленный Коля Одинцов. Нюра заплакала, обливая слезами его щеки. Потом бросилась к Ваську. - Валя! Лида! - кричала она. Какой-то малыш цеплялся за ее платье и тоже лез целовать мальчиков. Глава 40. ДЕВОЧКИ Девочки забрасывали ребят вопросами. Потащили их в хату, усадили за стол, подкрутили фитиль в лампе. Мальчики наконец пришли в себя. - Ну да, живы!... Только так страшно было, так страшно! Девочки, прижавшись друг к другу, стали тихонько рассказывать. Голоса их часто прерывались: - ...К вечеру около Жуковки, над самой дорогой, появился фашистский самолет. Он летел низко-низко... И потом начал бомбить шоссе. Кроме грузовика, на дороге была телега с людьми... Лошадь понесла... Малыши испугались, начали плакать. Тогда шофер подъехал к самому лесу... под деревья... А Екатерина Михайловна... она, бедная, схватила детей... Нюра всхлипнула. Малыш, который все время не отходил от нее, беспокойно заерзал на скамейке. Валя Степанова улыбнулась дрожащими губами, знакомым движением откинула со лба разлетающиеся тонкие волосы: - А на дороге взлетела телега... И около нее со свистом посыпалось что-то... - Пули, - подсказала Лида Зорина. Она не плакала, но глаза у нее были красные. - ...Шофер закричал, чтобы мы прыгали с машины и бежали в лес. А няня схватила ребят, обняла и ничего не понимает... Тогда Екатерина Михайловна тоже закричала: "Прыгайте, прыгайте! Берите детей!" Нюра первая спрыгнула, схватила Павлика... - Нюра меня схватила... - серьезно сказал малыш, прижимаясь головой к боку Синицыной. - А мы с Лидой одну девочку... Гальку... Она толстая, тяжелая и за няню уцепилась... Мы ее еле-еле вдвоем с Лидой в лес... бегом... а дальше... - Валя широко открыла голубые глаза и крепко стиснула ладони. - Всех убили... - Всех, всех! - с ужасом прошептала Лида. - Бомбой... Нюра Синицына прижалась щекой к теплой головенке прильнувшего к ней Павлика. Одинцов ничего не спрашивал; от страшной картины, нарисованной девочками, у него рябило в глазах. Вспомнился разбитый грузовик, одино- кий столбик, могила, на которую они с Васьком положили вчера цветы... И ему казалось чудом, что девочки, которых они оплакивали, живы. И еще од- но чувство волновало Колю: он с торжеством вспоминал о ночном происшест- вии на шоссе. Это была месть за погибших детей, за слезы девочек! Но Коля не смел сказать об этом. Он вопросительно смотрел на Васька. Васек тоже ничего не сказал. Он притянул к себе Павлика, потрогал его худенькие плечики, неловко потрепал по голове: - Октябренок... - Братик, - поспешно сказала Нюра. - Он тетю Ульяну любит, мамой зовет. Она его насовсем взяла... Васек кивнул головой, оглядел хату. Она была переделана на две половины. За дощатой перегородкой кто-то сонно бормотал, слышались посапывание и храп. - Кто там? - Это дети спят... Ульяны Ивановны. А ее нет... ушла. - Не обижают вас здесь? - осторожно спросил Одинцов. - Нет, что ты! Они хорошие. Она же нас и подобрала в лесу. Мы ведь два дня в лесу жили. - Как - в лесу? Снова начались рассказы. ...Испуганные, несчастные, с двумя малышами на руках, девочки бродили по лесу, потеряв дорогу. Галька кричала, плакала, просила есть... - А что же вы ели? - Сначала ничего... Мы как побежали, побежали сразу... А потом, когда сильно ударило, - за нами бомба... упала... Ничего не помнили... Оглушило нас... А потом вдруг тихо-тихо стало. Я слышу, Галька плачет рядом, - рассказывала Валя Степанова. - И Нюра с Павликом стоят надо мной, а Лида кричит: "Пойдемте, пойдемте назад! Там что-то случилось!" Мы и пошли... А потом, когда увидели, что всех насмерть... опять назад побежали... далеко-далеко в лес... в болото какое-то зашли... - Ну ладно. Не люблю я все вспоминать!.. Выбрались, одним словом, на шоссе через два дня, - хмуро сказала Нюра. - Ну да, выбрались, конечно... Мы ведь еще вас с Митей потом ждали... Думали, вы проехали уже, - сказала Лида. - Кашу в лесу варили, - задумчиво припомнила Валя. - Нюра бесстрашная - она еще после одна к нашему грузовику бегала. Манной крупы принесла, сгущенного молока, спичек, хлеба. Одна ходила, без нас... рано-рано встала и пошла... ничего не сказала... - А чего мне говорить-то? У нас дети на руках, есть просят, и холодно им... Я еще там, - Нюра вдруг понизила голос и зябко повела плечами, - одеяло взяла... Одинцов с уважением посмотрел на нее: - Молодец ты! Девочки рассказали еще, что на дороге подобрала их Ульяна Ивановна, жена директора МТС. Маленькую Гальку взяла другая женщина, а они все живут вместе. - Никому она нас не отдала, хотя у нее и своих четверо. Одна девочка - старшая - с нами дружит, а другие еще маленькие. У нас эсэсовцы в се- ле. Они по хатам не стоят - боятся, верно. В клубе живут, в сельпо, из сельрады общежитие сделали. Вот тетя Ульяна и взяла нас к себе... - Значит, она и есть Мирониха? Жена директора МТС? - живо спросил Васек. - Ну да! А что? - Ничего. Нас к ней по делу послали. - По делу? Митя? - Митя? Мальчики переглянулись: - Эх, да ведь вы ничего не знаете, что с нами было! Васек стал рассказывать, как фашисты забрали Митю, как все ребята ис- кали его, как он нашелся. Как Митя даже обнимал его, Васька, один раз, случайно, в одном месте, а потом опять ушел в лес. Девочки слушали, боясь проронить хоть одно слово. - И у нас все комсомольцы в лес ушли. А двоих эсэсовцы убили! И женщину одну убили! - Убили? Ладно! Их тоже сегодня ночью били! Еще как! - не выдержал Васек. - Мы сами видели! Он придвинулся ближе к девочкам и стал рассказывать про то, что они видели ночью на дороге. - Так это правда? - радостно спрашивали девочки. - У нас в селе все-все друг дружке шепотом говорили, только мы не верили... - А зарево какое было! Мы сами видели! И эсэсовцы куда-то на мотоциклах ехали, бегали, кричали, машины гудели... Мы боялись, что они схватили кого-нибудь, - сказала Зорина. - Ну да, "схватили"! Сами попались! Там один на коне был... - начал с увлечением Одинцов. Васек строго прервал его: - Не наше дело, кто был! А только храбрецы они! Рраз, рраз! - и всех фашистов уложили! Лида Зорина блеснула черными глазами: - Фашисты! Мы их так ненавидим! Синицына сморщилась: - Они с людьми, как с подданными какими-то, обращаются! Валя сидела молча. Губы у нее были крепко сжаты, глаза холодные, как голубые льдинки. Она взяла в обе руки свои тяжелые светлые косы, скрестила их на груди и о чем-то думала; на тоненькой шее у нее билась синяя жилка. - Валечка! - прошептала Лида, осторожно обнимая подругу. - Ненавижу я их! Ненавижу! - крепко сжимая зубы, проговорила Валя. - Их выгонят! - твердо сказал Васек. Девочки встрепенулись. - Когда? - нетерпеливо спросила Нюра. Валя строго посмотрела Ваську в глаза: - Когда? - Когда же? Когда? - прошептала Лида. - Выгонят, и все! Не сразу, конечно. Потерпеть надо. Девочки вздохнули. Валя отвернулась и стала смотреть в темное окно. - А помните, как хорошо мы жили! Бегали в школу, - неожиданно улыбнулась она. - Леонид Тимофеевич всегда шутил с нами. Грозный на крыльце стоял... А в классе из окна видно было березку... - И липы там цвели и клен был, - вставила Нюра. - Все было! И сирень была! - заторопилась Лида Зорина. Валя покачала головой: - Нет. У окна одна березка... Белая-белая, тоненькая-тоненькая... Она всегда на нас глядела. А весной положит ветки на подоконник и стоит, как живая... - А еще, Валя, помнишь, как в учительской глобус со шкафа упал? - засмеялась Синицына. - Помню. - А Белкин его за мячик принял и давай катать! - весело добавил Коля Одинцов. - Это еще в первом классе было! - А помните... Одно воспоминание сменяло другое. Говорили обо всех и обо всем, кроме родителей. О родителях не говорили, боясь расплакаться. Но воспоминания сами по себе были так полны школой и домом, так неразрывно были связаны между собой, что при одном из самых веселых воспоминаний - о том, как перед отъездом, на вокзале, Мазин посадил свою маму на чью-то корзинку с продуктами, - девочки заплакали. Мальчики, борясь с собой, недовольно сопели. Маленький Павлик, дремавший на скамейке, протер кулаками глаза. - Я хочу спать! - пожаловался он. Нюра вскочила. - Ой, я и забыла, как не стыдно! - упрекнула она сама себя, бросаясь к Павлику. - Одинцов, встань, я ему тут постелю. Подержи-ка его пока - видишь, он совсем спит. Она сунула Коле Павлика. - Ну, куда еще... - начал было протестовать Одинцов, но, вспомнив что-то, любезно предложил: - Давай, давай! Клади на меня одеяло! И подушку клади! Ничего - я подержу, мне не тяжело! Навьюченный как верблюд, он стоял посреди хаты, смущенно улыбаясь. Когда Павлика уложили, Васек вдруг вспомнил: - Да! А почему вы нас не искали, не пришли к нам, не дали о себе знать! Ведь Митя с горя заболел совсем, да и мы тоже. - Как - не искали? Мы всю станцию исходили, спрашивали... Нам сказали, что вы все уехали. Сели в поезд и уехали. - Да ведь это не мы! Это Сергей Николаевич с нашими ребятами. Ведь они еще при вас тогда на легковую садились. Еще там Белкин был, Надя Глушкова, все девочки! - Да, да! А мы думали, что вы их догнали и все вместе уехали... А о Сергее Николаевиче ничего не слышно? - Нет, как же услышать... Да он, верно, на фронте теперь. За окном послышался шум. Залаяла собака, загудели машины; из темноты блеснули фары, по улице забегали огоньки, послышались голоса. Нюра схва- тила со стола лампу и поставила ее на печь. Из-за перегородки вышла босая девочка лет десяти. За ней волочилось серое байковое одеяло. Не обращая внимания на мальчиков, она закуталась в него и села на скамейку, подобрав под себя ноги. Валя села с ней рядом, обняла ее за плечи: - Мама придет - не бойся. Девочка молча, с беспокойством в глазах, глядела на дверь. По селу мчались мотоциклисты, под окнами пробегали солдаты. - Лида, я за тетю Ульяну боюсь... Может, выйти поглядеть? - сказала Нюра Синицына. - Не надо. Подождем еще. Валя тихо говорила что-то девочке в байковом одеяле. Та слушала ее, не отвечая и не сводя глаз с двери. - Маруся, дочка тети Ульяны... За маму свою боится, - шепнула Ваську Лида. - А куда она пошла? Лида прижалась губами к его уху: - В лес... Спустя полчаса, когда шум в селе затих, девочка на скамейке вдруг подняла голову и радостно улыбнулась: - Мама! В хату поспешно вошла Ульяна. Она неровно дышала; стеганка на ее груди расстегнулась, платок, повязанный двумя концами под розовым подбородком, съехал на затылок. - Що, попугались, диты? Она накинула на двери крючок, сунула Нюре какую-то сумку, сбросила с себя стеганку и, увидев ребят, строго спросила: - А то чьи хлопцы? - Это свои... наши! - поспешили объяснить девочки. - Нас Матвеич послал, - сказал Васек. - Матвеич? - Мирониха всплеснула руками; красивое лицо ее, румяное от ночного ветра, побелело, губы мелко-мелко задрожали. - Боже ж ты мий! Боже ж мий! - Она медленно подошла к Ваську, со страхом оглянулась на свою дочку: - Доню моя... Может, про батька своего сейчас прослышим? Девочка посмотрела на Васька: - Живой он? Васек отошел в угол, расстегнул ворот, вытащил толстый пакет. Мирониха с трепетом взяла его, осторожно надорвала края, не переставая шептать: - Боже мий, боже мий... В конверте была пачка бумаг и письмо. Мирониха спрятала бумаги на грудь, поднесла к лампе письмо и громко прочитала: - "Милая жена моя Ульяна! Дорогие мои дети..." Мирониха заплакала, прислонясь лбом к печке и прижимая к груди письмо. - Живой! - радостно сказала девочка, оглядываясь на встревоженные лица ребят. - Это она от радости плачет! Папка живой? - Она вдруг разговорилась. - Наш папка не помрет! У него сила большая! Он здоровый - он может сразу десять фашистов уложить! - Та молчи! - прикрикнула на нее Ульяна. Она уже не плакала, а дочитывала письмо, разглядывая его при свете лампы со всех сторон. Потом, вытерев кончиком платка мокрые щеки, облег- ченно вздохнула, положила в пакет письмо и вышла за перегородку. - Собирайте на стол, девчата, - послышался ее голос. Нюра и Лида вытащили из печи кулеш, поставили миски, нарезали хлеб. Мирониха вышла, подсела к столу: - Угощайтесь, гости дорогие, чем есть! Небогато теперь у нас. Живем по пословице: "Казала Настя, як удастся". Мальчики вдруг почувствовали отчаянный голод и набросились на еду. Девочки угощали их и расспрашивали про Мазина, Русакова, Сашу, Севу... Передавали поклоны. Ульяна тоже спрашивала - про Матвеича, про то, что делается в колхозе, как живут там при фашистах люди. Спрашивая, она часто смотрела в угол на ходики и морщила лоб - видно, думала свое, другое... Одинцов вдруг что-то вспомнил, вытащил из кармана Нюрины стихи и с чувством прочел: Зелененький поезд сюда нас привез... Девочки удивились: - Откуда это у вас? - Хлопцы принесли. Нюра покраснела: - Ой, это, наверно, кто-нибудь мою тетрадку по дороге нашел! Она из корзинки выпала... Я и видела, но не до нее тогда было... - А мы так обрадовались! - с жаром сказал Одинцов, пряча бумажку. И как будто невзначай добавил: - Хорошо ты стала писать! Мысли хорошие! После ужина Валя убрала посуду. Мирониха вздохнула, поглядела в окно: - Ну, хлопцы, накормила я вас чем могла, а оставаться вам тут нельзя - того гляди, эсэсовцы по хатам забегают. Прицепятся: кто такие, - беда будет! Хоть и жалко мне вас, а надо вам потемну из села выйти. Матвеичу скажете: живы, здоровы, а что надо - пускай присылает. - Она встала, накинула стеганку, повязала платок. - Пойдемте, голубчики мои, провожу... Опасно вам одним идти, еще на патруль наскочите. Девочки умоляюще взглянули на Мирониху. У Лиды блестели в глазах слезы. - Мы и не повидались совсем, - тихо шепнула она Ваську. - Когда теперь придете? Валя и Нюра тоже загрустили. Одинцов вдруг с жаром стал доказывать Миронихе, что ей не к чему их провожать, что они дорогу заметили и найдут сами. - Вам нельзя, вы еще скорей нас попадетесь. Мы где ползком проползем, где за кустом спрячемся, а вы уже старая все-таки! - горячо сказал он. - Старая? - Мирониха засмеялась, на красивом лице ее блеснули ровные белые зубы. Коля покраснел, спрятался за Васька. Девочки засмеялись. - Ну, добре! Что я старая, так я с этим не согласна. А что опасно мне сейчас выходить, это ты правду сказал... Только и одних вас пускать нельзя: вы нездешние, наших тропок не знаете... - Она глубоко вздохнула, посмотрела на Маруську: - Снаряжайся-ка, доню... - Тетя Ульяна, я пойду! Я с Лидой! Мы огородами пойдем, - вскочила Валя. - Я там каждый кустик знаю. - Тетя Ульяна, мы пойдем! - запросилась Лида. - Пусть Маруся останется! - Ну, добре! Идите, девчатки, только промеж гряд осторожненько... Покажите дорогу, да и назад! - И я пойду! - сказала Нюра, бросаясь обуваться. - Куда все? - рассердилась Мирониха. - У меня за двух-то сердце изболит! Сиди, а то никого не пущу! Лида и Валя, уже одетые, стояли у двери. Прощаясь с мальчиками, Нюра отвернулась, заплакала. - Не плачь. Мы все равно все вместе будем, - тихонько утешал ее Одинцов. Васек вынул из кармана дудочку: - Вот возьми для Павлика, пусть играет. Мирониха на прощанье дала ребятам по куску хлеба, насыпала в торбу вареной картошки. - Дорогие вы гости, а оставить вас не могу - не хозяйка я теперь в своей хате! - с горечью сказала она. Рассвет уже боролся с темнотой; смутно вырисовывались очертания кустов и деревьев, белые стены мазанок. Ребята поодиночке перебежали к плетню и, прячась за ним, пошли вдоль улицы. Где-то слышались шаги ночного патруля. Девочки повели ребят по огородам, через гряды; путаный горох цеплялся за ноги, мокрая трава хлестала по коленкам. Темнота ночи быстро редела... Захлопал крыльями сонный петух... Прощались молча. Расставаться было грустно и страшно. Долго держали друг друга за руки. Лида дрожала не то от холода, не то от страха. Васек заметил, что лицо у Лиды было маленькое и серое. Валя была спо- койна, только грустно смотрела то на Васька, то на Колю своими большими близорукими глазами. Когда девочки, взявшись за руки, побежали назад, мальчики поглядели им вслед. Две фигурки то ныряли в густую траву, то снова возникали за огородными грядами. Выйдя на шоссе, ребята еще раз оглянулись.