емли. Котенко должен быть там. В крайнем случае он отсиживается на дереве. На овчара набросило запах косуль. Лапами он нащупал раскисшее дно. Стало еще мельче. Архыз уже не плыл, а шел по воде. Отмель. - Э-ге-ге-ге! - раздался почти рядом хриплый голос Котенко. Наверное, давно кричал. Сквозь густые ветки леса он только что заметил красное пятно костра. Сухой островок в три-четыре метра шириной уходил вдаль метров на тридцать. Когда овчар выбрался на берег, от него шарахнулось целое стадо косуль. Они сбились у самой воды. Высокая фигура выступила из темноты, прошла сквозь стадо испуганно посвистывающих животных и приблизилась. - Архыз?! - все еще не веря глазам, спросил Котенко. - Ну, здравствуй, дружок, обрадовал ты меня. Жив-здоров? Что же мы с тобой делать будем, а? Овчар отряхивался, косил волчьим глазом на близких косуль. В прибившемся на острове стаде было четыре барсука, семейство енотов, маленькие лисята. Тут же прыгали и дрожали десятка три зайцев. Котенко хозяйским жестом обвел звериное стадо. - Друзья по несчастью, понимаешь? Не успели убежать, как и я. Теперь вся надежда на то, что вода больше не поднимется. Архызу остров не понравился. Он проскулил что-то на своем языке и выразительно посмотрел в сторону берега. Котенко крякнул. Уж очень холодна водичка! - Попробуем, - решительно сказал он. На глаза ему попалась сухая лесина. Котенко срубил ее, связал веревкой две жерди, укрепил на них остаток карабина, рюкзак, со вздохом сожаления снял с себя куртку, стянул сапоги и тоже укрепил на плоту. Оглянулся на дрожащих животных: глаза косуль тускло светились во тьме. - Жаль мне вас, козочки. Но со мной вы не пойдете, это ясно. Или наберетесь храбрости? Нет-нет, оставайтесь. Кажется, дело идет к лучшему. Он пристегнул на всякий случай поводок к ошейнику овчара и, содрогаясь, ступил в воду. Долго шел, толкая перед собой плотик. Овчар тем временем плыл рядом, вытянув морду и прижав уши. На стремнине их подхватил поток и наискось понес по течению. Котенко навалился грудью на плотик, стал выгребать сильной рукой, направляясь к берегу. Он больше всего опасался плывуна - деревьев, кустов, в которых можно запутаться. На счастье, река оказалась чистой. Собаку и плотик снесло очень далеко. Но Саша заметил смельчаков - он все время стоял на разрушенной косе и ждал Архыза с вестями. В течение минуты сбросил он с себя одежду и бросился встречь человеку и собаке. Втроем они быстро управились с упрямым потоком, их подбило в затопленный лес уже на этом берегу. Пронесло! - А-га! - еле выговорил Котенко. - О-си-ли-ли!.. - Он чуть двигал посиневшими губами, подмигнул Саше и между тем быстро развязал поклажу на плотике... Когда обсохли, согрелись, когда Архыз уже сидел обочь костра, дожидаясь каши, Котенко рассказал, что с ним приключилось. - Опять же зубры, - добродушно улыбнулся он. - Я их и так, и этак, забились в чащу, никак не идут. Пришлось стрелять. А выстрел их не столько пугает, как сердит, раздражает. Бросились прямо на меня. Я на дуб, да сорвался, расцарапался, схватился за карабин, а от него видишь что осталось. Ни защищаться, ни тебя оповестить не могу. И все же согнал зверя, заставил идти на перемычку, когда ее вода уже начала захлестывать. Распалил костер, сгреб горящие ветки и с таким вот факелом - прямо к стаду. Ну, паника! Кругом вода, сзади огонь... Помчались. А тут и олени, и косули. Правда, не все, на островке часть осталась; пока я за ними бегал туда-сюда, воды прибавилось, и на месте перемычки такой водоворот начался, что выйти и вывести их уже не мог. Вот так. В общем, есть и на завтра работенка для нас обоих. Придется построить плот и перевезти несчастных животных с острова сюда. - Как дед Мазай. - Саша улыбнулся. - Вот именно. Ну, а что у тебя получилось? Удалось спугнуть зверя? Саша коротко рассказал. Упомянул об олененке с перевязанной ногой, но зоолог пропустил эту деталь мимо ушей. Его особенно удивил поступок Лобика. - Вот тебе и дикий зверь! Он помог не инстинктивно, а сознательно. Догадался, какой ты опасности подвергаешься, и бросился на помощь. Что это? Не говорит ли подобный факт о разумной деятельности, о мышлении зверя? Ох, как плохо мы еще изучили психику диких зверей, как много нужно выявить, объяснить!.. И не в клетках зоосада, не в виварии, а на воле, в естественных условиях. Долго еще в центре заповедника, у Речного Креста, горел костер и слышалась человеческая речь. А рядом грохотала река, и казалось, этому разгулу стихий не будет конца. Когда проснулись, Котенко первым делом пошел к воде посмотреть свои отметки. Вернулся спокойный: - Всего на четверть прибавилось. Паводок проходит. И наши косули на острове в безопасности. Давай быстро погреемся чаем - и топаем. - Куда? - Ближе всего отсюда приют Сергеича. К нему и заявимся. Переведем дух, отдохнем малость и потопаем. Хоть поспим под крышей, по-человечески. Глава одиннадцатая НА ТЫБГЕ 1 Через приют "Прохладный", куда явился Сергеич, прошла первая группа туристов. Снежный буран накрыл их южнее, когда туристы уже вошли в пихтовый лес, и поэтому все обошлось без происшествий. Они обсохли, выспались и теперь сидели в тепле, пели песни и резались в домино. Александр Сергеевич проспал начало снегопада, а когда проснулся и увидел светопреставление, то первым делом разжег под навесом костры: вдруг кто-нибудь заявится. В самый разгар холодного циклона на приют наткнулись еще двое - геоботаники заповедника. Едва утих снежный циклон, как с юга пришел знакомый человек, назначенный заведовать этим приютом. - А ты, Александр Сергеевич, шагай на Эштенский, там теперь твой хутор, - сказал он и, покопавшись в бумажнике, достал приказ директора турбазы. ...Еще шел дождь, но смотритель собрался в обратный путь. - Не размокну, - сказал он. Снег таял, на тропе было очень сыро, и Сергеич надел резиновые сапоги. Хоть и тяжело, зато сухо. До вечера он одолел перевальчик и две долины, а когда увидел зеленую палатку-шестерку на берегу реки, воспрянул духом. Вот и крыша к ночи! В палатке кашеварила молоденькая девица, больше никого не было. - Так и живешь одна-одинокая? - спросил у хозяйки. - Мои все на работе, - весело отвечала она. - Садитесь, они скоро придут. В палатке стояли разные приборы. Пахло засушенными растениями. - Изучаете, значит? - догадался Сергеич, присаживаясь. - Травку, кустики, зверюшек? - Приборы у нас, - вежливо объяснила девушка. - Вон там, на высотке. Мы из МГУ, университет есть такой. А руководит группой Иван Иванович Селянин. Александр Сергеевич тотчас вспомнил этого полного, большого человека. Когда приходилось встречать его в горах верхом, Сергеич всегда жалел лошадь и выговаривал седоку. Экая тяжесть! Сам ученый, весом более центнера, старался как можно реже забираться в седло. Где подъем ему оказывался не под силу, брался за конский хвост и шел следом за лошадью, отдуваясь и вытирая пот большим платком. Он занимался изучением почв, рек, всей совокупности явлений под общим мудреным словом "биогеоценоз". Сергеич как-то помогал ему копать канавки на крутом склоне в лесу, на лугу и голом месте, мерить каждый день воду. Тогда же Селянин сказал ему: "Горный лес и луг почти целиком впитывают воду во время паводков. А на голых склонах вниз уходит девять десятых дождевой и снеговой воды. Смыв почвы увеличивается в сорок раз! Как вдумаюсь в эти цифры, так боюсь за горы, кабы не сделались они через столетие совсем лысыми. Губить пихту, топтать луга у границ заповедника нельзя..." Селянин ввалился в палатку потный, в расстегнутом плаще, с расстегнутым воротом рубахи. Жарко! - А, и ты здесь! - Он сунул руку Сергеичу и сразу заговорил: - Сейчас мы взвесили квадратный метр мха в пихтарнике. В девять раз тяжелее, чем до дождя и снега. Догадываешься, в чем дело? Губка! Так напитался водой... И держит, с великой силой держит! Вот почему француз Фюрон называет лес водохранилищем. Тысяча гектаров леса захватывает и удерживает пятьдесят тысяч тонн воды. Ты только представь эту массу! Студенты втащили приборы, весы, в палатке стало тесно. Селянин взял у хозяйки две кружки с густым чаем, одну передал гостю и, звучно прихлебывая, потянул горячую воду. Как будто неделю не пил. - Ночуешь? - спросил он и, не дожидаясь ответа, опять спросил: - Из "Прохладного"? А куда? Как там туристы? Мои вот молодцом, не пищали в буран. После ужина, когда зажгли два фонаря и разлеглись на раскладушках, Селянин, весь во власти только что проведенного опыта, снова загремел, теперь уже адресуясь к своим практикантам: - Вы, друзья мои, должны помнить, что почва - наш самый драгоценный капитал. Всегда - на заре человечества и теперь, при самом внушительном развитии техники, науки, познаний вообще - мы получали и будем получать из почвы все необходимое для жизни. Без почвы человек ничто. И когда он забывает об этой истине, нарушает основы сохранения почвы - оголяет горы, перегружает пастбища, распыляет степи, - нужно кричать - да, кричать на всю вселенную: "Остановись, неразумный!" Уже подсчитано: для сноса двух сантиметров почвы в лесу требуется 174 тысячи лет, в травяных степях - 29 тысяч лет, при севообороте - 100 лет, а если сажать кукурузу по кукурузе - то всего 15 лет. А чтобы создать в обычных условиях такой же слой почвы, требуется минимум триста, а то и тысяча лет! Вот здесь, в уникальном, нетронутом уголке природы, мы еще можем наблюдать совершенство и равновесие всех сил природы. Наш Кавказ, пока он зелен и не затоптан, хранит влагу для миллионов гектаров степей, питает водой огромный артезианский бассейн до самого Ростова, являет, наконец, красоту, о которой забыли горожане... Селянин говорил как в зале перед тысячной аудиторией, даже руки воздел. И вдруг умолк, потупился и только тихо сказал, как будто себе одному: - Никогда не приноси вечное и постоянное в жертву нужному, но временному. И вздохнул. А обернувшись, увидел, что Александр Сергеевич завалился на бочок и тихо спит, убаюканный его громовой речью. - Дитя природы... Селянин оглядел студентов. Они задумчиво слушали. Наверное, не в первый раз. И все равно это трогало. Сущностью мысли. Фактами. Горячностью речи. Когда рассвело и дождливый день начал отсчитывать первую треть из своих семнадцати летних часов, Александр Сергеевич был далеко от палатки. С пригорка он увидел восточный отрог Тыбги, повел биноклем ниже, где березняк, и удивленно поднял брови. Над черной крышей балагана, откуда еще до снега ушли ловцы туров и где он сам ночевал, сейчас вился сизый дым. Кто мог забрести туда? С осторожностью, присущей лесникам, он тронулся дальше и, когда оказался метрах в трехстах от балагана, лег за мшелым камнем повыше березняка и стал наблюдать. Минут двадцать глаз не сводил. Никого. А как же дым? Поднял бинокль повыше и прижался к земле: с вершины Тыбги открыто, смело шел человек с ружьем. За плечами у него болтался туренок. Вгляделся - и себе не поверил. Да это же Козинский!.. 2 Беглец переждал непогоду в балагане ловцов. Отлично устроился. Сегодня опять сработала ловушка, на этот раз попался туренок. Решил принести его целиком, долго оставаться на отроге горы не хотел: слишком далеко видно отовсюду. Некоторое время Александр Сергеевич соображал, как ему поступить. Ближе всего отсюда находились студенты и Селянин. Но они без оружия. Чтобы спуститься на кордон, нужно время. Козинский уйдет. Эх, была бы у Сергеича винтовка! И тут дерзкая мысль пришла ему в голову: взять винтовку у браконьера. Ведь оставляет же он оружие хоть на минутку? Положив рюкзак, Александр Сергеевич далеко обошел балаган и по густому березняку подкрался снизу метров до тридцати. Козинский несколько раз входил в балаган, снова возвращался. Освежевал тура, порубил мясо, растолок кусковую соль, засыпал куски, огляделся. Ну, сейчас пойдет к снежнику. Козинский в самом деле пошел, но сперва взял в балагане винтовку. Так ничего и не получилось. Тогда возник новый план. Сергеич ушел назад, пересек речку Холодную, поднялся на уступ хребта, откуда видно балаган, и разжег в кустах небольшой костер. Когда нагорело, бросил в огонь охапку сырых веток, а сам поднялся выше и стал наблюдать, что будет. Козинский сразу заметил дым. Как хорек, юркнул в березняк и тоже стал наблюдать. Не меньше часа шло это выслеживание: Сергеич видел браконьера, а тот следил за костром и не заметил человека в стороне. Браконьер не выдержал. Скользнул к балагану, поспешно набил мешок мясом и пропал в березняке. Александр Сергеевич хмыкнул. План удался. Беглец пошел в ту сторону, куда идти и ему. Это лучше. Ведь Козинский мог забиться глубоко в горы - через Тыбгу в долину Чессы, к отрогам Чугуша, где его не найти и взводу разведчиков. Но для этого преступнику пришлось бы приблизиться к испугавшему его костру. А он не рискнул. Ночь Александр Сергеевич провел в отвоеванном помещении. А утром, посчитав, что между ним и Козинским теперь легло порядочное расстояние, пошел на запад и вниз к поселку, чтобы сказать там, в каком квадрате обнаружен беглец. 3 Повязка, наложенная смотрителем приюта на рану Хобика, успела размотаться, намокнуть и потемнеть. Да и нужда в ней пропала - рана затянулась, только зудела и чесалась. Некоторое время после происшествия в долине Речного Креста олененок ходил, волоча за собой обрывки тряпок, пока благословенные колючки не сорвали ее. Оленуха, вскоре нашедшая своего приемыша, откровенно обрадовалась, потому что тряпки пугали ее. Она тщательно зализала рану. Пока держалась непогода, они не выходили из леса. Ранним утром они вышли из глубокого заросшего ущелья к верхней границе леса и осмотрелись. На зеленых лугах кое-где еще оставался снег, черными перьями из него торчали верхушки чемерицы. Тут оленуха нашла соль под отдельно стоящей пихтой. Ее корни как-то странно приподнимались над землей. Оленуха несколькими ударами копыт разбросала снег, к великому удовольствию Хобика, под редкой сетью толстых корней обнаружилось несколько кусков каменной соли. Олени жадно принялись лизать их. Это было место, куда Саша Молчанов принес на себе и сбросил недавно около пуда каменной соли. Звери успели вытащить из-под корней немало просоленной земли, оголили их, и корни как бы висели над землей, впиваясь в нее только концами. Потеплело, дождь прошел. А вскоре над альпикой выглянуло солнце. Красивый, яркий день после ненастья придал оленям смелости. Неподалеку вышли еще три ланки с малышами. В мире все выглядело благополучно. Они бродили по лугам, паслись. Чужие три ланки с малышами прибились и уже не отходили. Вот и новое стадо, все члены которого сразу же признали в старой оленухе достойного вожака. Под вечер к стаду привязалась рысь. Старая оленуха не видела ее, но почувствовала. Зная повадки хищника, она тотчас подала знак тревоги и увела стадо на большой чистый склон горы, где трава была реже и хуже, зато не нависали ветки деревьев или скальные козырьки, среди которых рысь скрадывала расстояние. Догнать оленей на открытом месте она не могла. Протяжный, резко оборванный под конец вопль ее, как выражение недовольства, уже не испугал стадо. В сером предрассветье, когда черные скалы только-только начали прорисовываться на светлеющем небе, с хребта вдруг посыпались крупные камни. Туры вскочили, подхватились и вмиг исчезли, только щебенка затрещала под копытами. Оленуха осмотрела вершину. Там, изредка показываясь на светлом фоне, по самому гребню вышагивал скучающий медведь. И тут ее вновь повергло в смятение необъяснимое поведение Хобика. Сперва он отстал, начал оглядываться, а потом остановился совсем. Оленуха нервничала, глаза ее сделались беспокойными, ноги не стояли на месте. Медведь мог и не видеть оленей: внизу еще держалась темнота. Ему захотелось спуститься с неприветливой вершины. В седловину, полную снега, он съехал головой вперед, притормаживая передними лапами, и в конце все-таки перевернулся через голову. Перед ним на крутизне оказался еще старый снежник, присыпанный сверху молодым снежком. Вниз покатился камень. Медведь внимательно проследил за ним и столкнул, уже нарочно, второй. А потом, презирая крутизну, сел и, как на салазках, поехал сам. Молодой снег бугрился перед ним, сугроб скрыл зверя, но когда горка кончилась, медведь очень громко зафыркал и показал из снега довольную морду. Проехался... Оленуха большими скачками помчалась прочь. А Хобик остался. Когда оленуха в последний раз оглянулась, она глазам своим не поверила: ее воспитанник, грациозно выбрасывая ноги, носился по кругу в пяти метрах от медведя, а тот, в свою очередь, неуклюже подбрасывал зад и, вывалив от удовольствия язык, делал круги, временами чуть-чуть не сшибаясь с Хобиком. Какой ужас! Оленуха скрылась в лесу. Посветлело. Наигравшись, Лобик лег на бок и покатался, задирая лапы вверх. Хобик приблизился и тоже лег в четырех метрах от медведя. Так они отдыхали минут десять, молчаливо взирая друг на друга. "Ну что, брат?" - "Да ничего, брат!" - "Ну, раз ничего..." Лобик лениво поднялся. Встал и олень. Пошли вдоль склона, изредка срывая траву. Вдруг Лобик взъерошился. Олененок отскочил. Он разглядел перед медведем черно-красную полоску гадюки. Змея угрожающе покачивала головкой и шипела. Лобик поднялся на дыбы, сделал шаг, другой и обрушил на нее сомкнутые лапы. Хобик испугался и убежал. 4 Лобику чего-то явно не хватало для полноты жизни. Редкие встречи с друзьями детства, особенно с олененком, забавляли его, приносили радость, но очень кратковременную. Все остальные дикие олени, которых Лобику приходилось встречать в лесу и на горах, не испытывали к нему абсолютно никакой симпатии и убегали сломя голову, повергая медведя в изумление. Ведь он не хотел им зла! Медведь, еще не отведавший крови, попросту не знал, что могут сделать - и не раз делали - его старшие собратья с оленями, память которых в свою очередь прекрасно хранила информацию об этой опасности. Редкие встречи с Архызом доставляли Лобику великое наслаждение. С овчаром можно было досыта наиграться, даже побороться, но Архыз был вечно какой-то занятый, он уделял Лобику так мало времени и так все время спешил куда-то, что покидал друга часто в самый разгар веселых игр. Невнимательный приятель! Что же касается людей, то уже известный нам случай с дорожниками научил Лобика уму-разуму: он остерегался их, старался не попадаться на глаза. Исключение делалось только для одного - для Саши Молчанова, которого Лобик хорошо помнил по рукам, дающим лакомство. Но Саша редко встречался. Все остальные животные, с кем приходилось ему сталкиваться во время бесконечных странствий по своим угодьям, уступали дорогу или убегали как можно скорей. Так и бродил по лесам и лугам высокогорья одинокий, уже большой медведь-подросток, которому исполнилось полтора года. Он, повторяем, освоился с одиночеством, но временами какое-то смутное желание рождалось в нем, и Лобик не мог понять - что же это за желание. Лишь раз встрепенулось в нем все родственное, когда на границе своих владений увидел он большую и спокойную медведицу с двумя медвежатами в самом, можно сказать, прекрасном детском возрасте. Медвежата бросились к нему и затеяли было игру, которая у людей называется "куча мала". Лобик блаженствовал. Но осторожная медведка так угрожающе рявкнула, что дети кубарем подкатились под ноги ей, а Лобик, увидев недвусмысленное намерение дать ему взбучку, ретировался. Не повезло ему со своими родичами, и от этого в обиженном сердце Лобика осталась пустота. Голодным он не был, если не считать нескольких противных дней со снегом и дождем. Лобик узнал вкус пчелиного меда. От продолговатого дупла, скорее щели, в старом, молнией посеченном клене пахло так вкусно, что у Лобика заслезились глаза. Он долго обхаживал привлекательное дерево, где вились пчелы, а в сумерках, когда рой поутих, рискнул начать операцию. Проворно залез на клен, уцепился зубами за край дупла и с одного раза отодрал большой кусок коры с древесиной. В глубине дупла угрожающе загудело. Но он успел еще до массового вылета пчел засунуть внутрь лапу. Она погрузилась во что-то мягкое, хрусткое, и запахло так, что Лобик забыл обо всем на свете. Вытащив лапу, густо обмазанную медом, воском и приклеившимися пчелами, он лизнул ее раз, другой и задохнулся от наслаждения. Увы, в следующее мгновение ему в нос, уши и около глаз уже впилось с десяток жал. Боль заставила зареветь, Лобик юзом сполз по стволу, упал в траву и, придерживая медоносную лапу на весу, побежал в кусты. Рой догнал и облепил его. Он катался, кряхтел, весь вымазался медом, терся мордой о землю, пока наконец обезумевшие пчелы не отстали. После знакомства с пчелами Лобик опять наткнулся на следы человека, которого отлично знал по запаху украденного рюкзака. В памяти его хранился не только противный вкус жидкости из фляги, но и вкус хорошо приготовленного мяса. Лобик долго шел по следу человека, догнал его и был удивлен той осторожностью, с которой человек устраивал себе ночлег. Костерик развел совсем маленький, сварил мясо - тут обоняние не подвело медведя, - а спать лег не у костра, который вскоре погас, а несколько дальше, у камней, прикрытых густым, кучно разросшимся ильмом. Сверток положил рядом с собой, ружье под руку. Медведь лежал метрах в тридцати. Ближе подойти опасался, хоть и очень хотелось утащить сверток, в котором находилось мясо. Когда ему надоело лежать, он отошел к кострищу и обнюхал котелок. Лобик сунул в него морду, вылизал, но котелок вдруг плотно приклеился к ушам; он в испуге рванул его лапой, посуда слетела, и над камнями загремело. Тотчас щелкнул предохранитель. Козинский уже сидел, выставив винтовку перед собой. Лобик отбежал. Козинский уже не спал до зари, а едва посветлело, ушел с этого, как ему показалось, опасного места. Лобик потянулся за человеком, конечно, на приличном расстоянии. Глава двенадцатая ВСТРЕЧА У ОТВЕСНОЙ СТЕНЫ 1 Как же обрадовался Александр Сергеевич, когда к нему на приют нежданно-негаданно приплелись Котенко с Сашей! - Вот уж кого я, само собой, не ждал не ведал! А вы так мне нужны! И тут же, пока шуровал в печке и грел чай, рассказал о новой встрече с Козинским и куда тот ушел. Словом, предупредил: опасный человек рядом. Котенко и Молчанов переглянулись. - Ты Хобика встречал? - спросил Сергеич у Саши. - А как же! Вот, Архыз привел. Он как идет в горы, так друзей находит. И ко мне их. На доклад... Утром еще до солнца зоолог ушел налегке. Саша походил по лагерю, спросил у Сергеича, были или нет туристы, и в душе порадовался, что не проходили. Значит, пойдут. Может быть, и Таня. А потом расспросил о пещере и стал собираться. - Ты это... не больно расхаживай, знаешь ведь... - Сергеич боялся за него. Саша выразительно поднял карабин, показал на Архыза. Нашел фонарь, заправил его и пошел в указанное Сергеичем место. Не спеша спустился вниз, обогнул каменный выступ горы, врезавшийся в низкорослый буковый лес, и вскоре очутился у начала распадка. Тут и надо искать пещеру. Только теперь Саша понял, почему никто не нашел пещеры раньше: как раз над входом разлопушился большой куст. Архыз запрыгнул на плоский камень. Саша осторожно поставил фонарь и забрался следом за ним. Из пещеры тянуло унылым запахом остывшего очага. Он зашел за остатки костра, достал спички, проверил, хорошо ли загораются смолянки*, которые всегда носил в мешочке вместе со спичками, и зажег фонарь. ______________ * Смолянки - высушенные корни сосны. Коридор шел на подъем, камни под ногами были гладкими, отполированными. Во время дождей сюда сбрасывалась вода из вертикального хода, она и сгладила камни. Дальше под ногами захрустел грубый песок - тоже след воды. Начались повороты, углубления, в стенах то и дело возникали черные трещины, уходящие в неизвестность. Саша испугался тьмы, жуткой тишины лабиринта, нависших камней. Хватит на первый раз. Подтянув овчара, он полез через каменные завалы к далекому, слабому свету. Оскользаясь на мокрых камнях, между которыми капала, дзенькала, журчала невидимая вода, он пробирался следом за овчаром. Ужасно неудобный ход, и все наверх, временами очень круто. Свет приближался; под ногами сделалось грязно, на камнях появилась глина, слизь, потом мох и зеленые водоросли, как на дне пруда; свет фонаря стал незаметным, и наконец Саша увидел прямо над собой кусок неба с белым облаком посредине в окантовке рваного чрева пещеры. Еще усилие, другое, и он, отжав собаку назад, высунул голову наружу. Ярко, до боли в глазах, светилось рассеянное небо. С одной стороны некруто подымалась возвышенность, на ней редкий березняк и пихтарник, поляна, покрытая зеленым вейником. С другой - черная стена, до нее всего метров пять - семь, а еще в две стороны как будто пустота, обрывы за приподнятым краем. На расстоянии вытянутой руки среди глыб сланца и красноватого мрамора журчал прозрачный ручей, струйки его попадали в тот колодезь, из которого выглядывал перепачканный Саша. Дыра находилась едва ли не посредине русла ручья. Это он сейчас незаметный. А когда дождь? Тут, наверное, такой водоворот, что все гудит и воет, вода всасывается вглубь с бешеной скоростью. Вторая неожиданность подстерегала его на лугу: в сотне метров от них под березами лежала шестерка оленей. Они спокойно дремали, свесив уши. Сзади завозился овчар, он рвался наружу. Саша пригнулся к нему, успокоил. Задул фонарь, снял с головы шапку и осторожно высунулся уже с биноклем. Линзы приблизили оленей. Ровесники Хобика, молодняк с двумя ланками. Ему удалось хорошо разглядеть их, потому что два оленя поднялись и стали лениво играть. Серо-коричневая шерсть их лоснилась, лежала ровно. Рога у них поднялись сантиметров на тридцать, но оставались пока еще в буром футляре и с тупыми шишковатыми концами. Влажные черные носы резко выделялись на светло-коричневых мордочках. Красивы, благородны и молоды. Более прекрасных животных Саша еще не видел. Он вспомнил, как покойный отец говорил ему об оленях: "Сколько же зла принесли люди несчетным поколениям этих красивейших в мире животных, если боязнь человека стала уже выверенным, запечатленным инстинктом..." Архыз настойчиво просился из ямы. Ему надоело. Не дождавшись разрешения, он прошмыгнул под рукой Саши и показался наверху. В тот же миг олени исчезли. - Эх ты, хищник, - сказал Саша беззлобно. - Вот и спугнул. Пойдем глянем, куда они ушли. Они медленно направились к тому месту, где крутая стена сливалась с пологим склоном. Молчанов только сейчас заметил особенность этой загадочной ложбины. У нее не было выхода. Замкнутая впадина. Ручей рождался тут же, на склоне, а через семьсот метров пропадал. Но эти наблюдения вскоре были вытеснены другой заботой: как отсюда выбраться? Впрочем, за оленями, как же еще! Следя за ними, Саша вышел на верхнюю точку склона и остановился, присвистнув от удивления. Склон обрывался почти отвесной стеной, метрах в сорока ниже стоял пихтовый и березовый лес, а там, где противоположная отвесная сторона впадины сходилась с пологой, - там зияло еще более черное и глубокое ущелье. А олени? У них тут была своя тропка - узкий карниз сантиметров в тридцать над головокружительной бездной. Да если бы сплошная тропка! А то ведь она в двух местах прерывалась. Саша успел увидеть, как олени легко и бесстрашно перепрыгнули трехметровый провал, скакнули еще, еще и очутились на более спокойном откосе в тени густого леса. Ему тут не пройти. Экая незадача! И времени уже много. Всего-то отсюда до эштенского балагана от силы два-три километра. Но это по прямой. Неужели опять придется лезть в черную дыру подземною хода? Он покачал фонарем. Керосина на донышке. Пещера отпадает. Обследовав стенку на другой стороне ручья, Саша решил выбираться наверх. Он начал было карабкаться в одном месте, но вернулся. Неудобно. Подумал. Написал записку: "Нахожусь от приюта на северо-восток километра три, во впадине с отвесными стенами. Если через два часа не приду, выручайте. Нужна веревка. Архыз вас приведет". Привязал записку к ошейнику, сказал "иди", и овчар помчался на оленью тропу. Он-то пройдет! А сам стал взбираться в другом месте. Если бы он видел, кто ждет его наверху... 2 Козинский бродил по этому району в надежде отыскать пещеру, где уже побывал однажды. Удобное и безопасное для него логово. Но он сбился, запутался среди звериных троп. Оставшиеся мясо и соль Козинский увязывал вместе со спальным мешком, а скатку эту и котелок забрасывал себе за спину. Неудобная ноша. Будь проклят воришка-медведь, утянувший привычный рюкзак! Достаточно поплутав по лесам и распадкам на подступах к Эштенскому нагорью, беглец рискнул подняться выше, чтобы с высоты оглядеться и вспомнить, где пещера. Он ступил на каменистое плато, покрытое мхом, редким щетинником и кустами вереска. Прошел к высшей точке на местности и... очутился перед обрывом. Это был тот самый обрыв, у подножия которого буквально из-под земли незадолго до этого вылез удивленный лесник Молчанов. Его появление Козинский проморгал. И только когда Архыз, а за ним и Саша стали подниматься к оленям, они очутились в поле зрения беглеца. Он быстро лег на землю. И здесь люди! В следующее мгновение он узнал Молчанова. Теперь Козинский неотступно следил за Сашей. Проводил до оленьей тропы, понял, что лесник не рискнул спуститься за оленями, наконец догадался, что Молчанов в ловушке. Он так и не мог понять толком, как лесник очутился в коварной впадине и зачем таскает в руках неудобный фонарь? Стрелять в него? Мог, конечно, спокойно уложить мальчишку, было за что, но тратить патрон, привлекать внимание... Когда же Саша отослал Архыза и стал одолевать стену, Козинский понял, что недруг его сам идет в руки. Перегнувшись у края стены, браконьер с любопытством наблюдал за действиями Саши. Скатку и винтовку Козинский оставил в кустах, перебрался метров на двадцать в сторону и оказался точно над Сашей. Огляделся, выбрал камень побольше. Не надо никаких выстрелов. Опустит сверху камень - и все. Отыщут голубчика не скоро. Да что скажут, когда отыщут? Несчастный случай... Саша взбирался очень медленно и осторожно. Карабин висел у него за спиной, фонарь - на боку. Стена не везде подымалась отвесно. Сланцевые и известняковые столбы, разрушенные временем, осыпались, кое-где стояли уступами. Встречались выемки, полочки, карнизы. На них росли кусты вереска, калины и самшита. Иногда нависала какая-нибудь плита, и Саша с опаской косился на нее, а одолев, легким толчком сваливал непрочную преграду вниз. Самый верх стены зарос березняком и жестколистным падубом. Его прочные ветки свисали вниз. Браконьер сидел в этих кустах, и, когда Саша запрокидывал голову, чтобы посмотреть, много ли ему осталось еще, он подавался назад. Пусть залезет повыше, падать красивей... Вниз Саша старался не смотреть. Хоть и не очень высоко, а все же неприятно. Пустота. Подъем не получился строго вертикальным. Иногда Саше приходилось идти по карнизу пять - семь метров в сторону, где открывалась более удобная лестница. Тогда менял место и Козинский. Саша поднимался все выше. Вот между ним и верхом стены осталось шесть, пять, наконец, четыре метра... Еще остановка и короткий отдых. Внимательно осмотрев стену, Саша увидел в двух шагах левей метровой ширины полочку, а над ней нависшую глыбу. Когда-то отсюда вывалился камень и сделалась ниша. Отдохнуть в ней, посидеть? Нет уж, надо вылезать, наверху спокойней. Он распластался по стене, запрокинул голову и... застыл в этой неудобной позе. Прямо над ним, широко расставив ноги в потрепанных кирзовых сапогах, стоял Владимир Семенович Козинский. На носках сапог блестели отполированные железные набойки. Саша отлично разглядел по три шурупа на каждой набойке. Шляпки у них стерлись. Всего-то метра полтора от его широко расставленных напряженных рук. Молчание. Саша не отводил глаз от спокойного, даже холодного лица браконьера, а сам с горечью думал, что снять карабин ему не удастся. Не успеет. Для этого надо хоть немного отвалиться от стены назад, вскинуть руку. Как тогда удержишься? Козинский усмехнулся. Носок левого сапога ритмично подымался и опускался, словно отсчитывал время, которое осталось жить Молчанову. Раз, два, три, четыре... Наверное, он все-таки увидел в глазах юноши испуг, это развеселило его. Козинский наслаждался своим положением вершителя судьбы. - Дайте руку, - хрипло сказал Саша, как сказал бы любому человеку, обязанному помочь другому в беде. - А может, лестницу? Или веревку? Голос не сулил ничего хорошего. Саша понял это и еще раз коротко глянул влево, где каменная ниша. Единственное спасение... Он снова задрал голову, а сам переставил ногу левей и осторожно передвинулся. - Стоять на месте! - Козинский угрожающе поднял камень. - Бросай карабин! - Я не могу, - сказал Саша. - Руки заняты. - Ах, не можешь! Ну ладно, полетишь вместе с карабином. Так сказать, при исполнении служебных обязанностей. Но прежде поговорим минуту-другую. Надеюсь, ты понимаешь, что заслужил? Саша молчал. Он прикидывал, успеет ли увернуться от камня. Или сорвется? Если бы преступник хоть на секунду отвлекся, обернулся, что ли... - Так вот, Молчанов, по твоему доносу я получил пять лет. Ты мне сломал жизнь. И моему сыну тоже. За тройку поганых оленей. За сотню рублей. Теперь за мной охотятся, как за диким зверем, я не могу появиться в своем доме, не могу увидеть семью. А все из-за тебя. Ты просишь подать руку? Да я потом прокляну себя, если это сделаю! Я поступлю иначе. Ты понимаешь? Вспомни последний раз свою мамашу, погляди на небо и... Саша молчал. Лицо его побелело, глаза гипнотизировали человека наверху. Снизу Козинский казался непомерно высоким и каким-то странно вытянутым. Большие ноги, а над уменьшающимся туловищем маленькая голова. Динозавр, вставший на дыбы. Вдруг беглец сказал: - Если я тебя вытащу, даешь слово написать прокурору, что оболгал меня перед судом и все такое? Говори. Быстро говори, мне надоело! Не сводя с Козинского глаз, Саша облизал пересохшие губы. Он слышал, как гулко билось его сердце. Всей грудью прижался он к стене, хотел войти в нее. Он сказал: - Если я подымусь, то первое, что сделаю, это отправлю тебя под конвоем. Лицо браконьера потемнело. Он поднял камень на уровень груди. Сейчас... Саша не слышал никаких звуков. Но именно в эту секунду сзади Козинского, там, где у него остался сверток и винтовка, довольно ясно раздался звон котелка, покатившегося по камням. Звук этот был настолько отчетлив, неожидан и страшен для Козинского, что он невольно оглянулся. Лишь на половину секунды. Но и этого было достаточно. Саша метнулся влево, посыпалась щебенка, он чуть было не потерял равновесие. Камень, с силой брошенный Козинским, ударил уже по пустому месту. Молчанов съежился в нише, надежно укрытый известняковым навесом. С минуту все было тихо. Саша клацнул затвором и, выставив карабин, спустил курок. Выстрел вспорол тишину, сверху упала срезанная пулей веточка. "Теперь кто кого", - со злостью подумал он и прислушался. Тишина. 3 Медведь довольно скоро отыскал след человека и пошел по этому следу, подзадоривая себя воспоминаниями о вкусных вещах, которыми можно попользоваться. Лобик проявлял максимум осторожности. Человек имел ружье, запах его слышался не менее явственно, чем запах слегка уже подпорченного мяса. На покинутых стоянках медведь тщательно исследовал место, где стояло ружье и лежал сверток с мясом. Дистанцию он соблюдал вполне достаточную, а когда ветер приходился от него, забегал вперед, чтобы не терять из виду человека, который в свою очередь мог сделать засаду, если бы только догадался, что его преследуют. Выслеживание продолжалось долго. Пещера, которую отыскивал беглец, надеясь устроить в ней долговременную базу, все не попадалась; вот тогда Козинский покинул лес и поднялся на альпику, чтобы оглядеться. Лобик, оставаясь незамеченным, последовал за ним. Браконьер лежал в кустах, рассматривая окрестные горы. Неподалеку сонно дремал упрямый Лобик. Браконьер крался по возвышенности, выслеживая Сашу на альпийском склоне. И Лобик за ним. Козинский задержался у отвесной стены. Ситуация для Лобика более чем подходящая. Это был первый случай, когда браконьер оставил сверток и винтовку, чтобы подкрасться к обрыву и встретить своего врага. Осторожный Лобик несколько раз становился на задние лапы, чтобы лучше разглядеть человека поверх кустов. Но он не особенно надеялся на зрение, нос ему подсказывал точнее. Медведь подкрался наконец совсем близко к соблазнительному свертку. Однако еще повременил, и, только когда в отдалении раздался голос Козинского, Лобик решил действовать. Он схватил сверток всей пастью и стал пятиться назад. Котелок, привязанный к свертку, болтался в воздухе. Метров десять Лобик шел без происшествий, но внезапно выронил ношу, и тогда металлическая посуда звонко ударилась о камни. Именно этот звук отвлек внимание преступника на каких-нибудь полсекунды. На одно мгновение. И мгновения хватило, чтобы Саша ускользнул от гибели. Все дальнейшее произошло в быстром темпе. Громыхая котелком, Лобик побежал через густой кустарник. Козинский, бросив камень и убедившись, что Молчанов остался в ловушке, хотя и успел выгадать для себя еще несколько минут жизни, кинулся к своей винтовке. Цела! Но зато свертка не было. Это не столько испугало, сколько успокоило браконьера. Опять медведь или шакал. Не зверей он боялся - людей. Ну, а когда винтовка в руках, тогда и люди не страшны. Взбешенный, сделал он несколько шагов к обрыву, чтобы покончить с укрывшимся лесником. Оттуда раздался первый выстрел. Козинский остановился. "Стращает..." Крадучись приблизился к обрыву и тут только догадался, что Молчанова ему не взять. А когда неосторожно высунулся, рассматривая нависшие камни, снизу хлопнул второй, теперь уже прицельный выстрел, пуля противно запела метрах в двух от него. Кто кого... Сжав зубы, Козинский закинул винтовку за спину и быстрым шагом пошел вниз, в леса. Что не рассчитался с врагом - полбеды. Будет еще время. Но что два выстрела непременно кем-то будут услышаны, вот что испугало его не на шутку. Дальше, дальше от опасного места! Снова грохнул выстрел. Значит, у лесника где-то близко дружки. Зовет. Ну, не так-то скоро дозовется... Пока Саша исследовал пещеру, а смотритель Эштенского приюта томился в предчувствии беды, на альпику успел подняться зоолог Котенко, предупредив людей внизу о появлении беглеца. Александр Сергеевич так и бросился к нему. - Молчанов ушел, и вот сколько часов... - Куда ушел? С Архызом, надеюсь? - Само собой. А теперь вот ни его, ни собаки. - Он оборвал речь и пристально всмотрелся в лесную даль. - Глянь-ка! Это же Архыз мчится! Ну да, он самый. Овчар накидным галопом бежал к ним. Подлетел - и задрал морду. У ошейника белела записка. Выстрелов они не слышали. Далеко. Но теперь знали, что Саше нужна помощь. Сборы з