итый, - сквозь зубы сказал обер-лейтенант. - Ага, господин офицер, - с готовностью согласился Ваня. - Уж очень били меня. А за что - сам не знаю. Кроме шуток. - Что ты говоришь? - зловеще посочувствовал Курт Вайнерт. - Так-таки и не знаешь? Обер-лейтенант через столик рванулся к Цыганку. Мощным ударом опрокинул вместе с креслом на пол. Начал в ярости бить и топтать ногами. - Доннерветтер!.. Руссиш швайн!.. ... Ваня пришел в себя через час. Грязные исцарапанные стены, низкий потолок. Незнакомые голоса. Рядом кто-то надрывно кашлял. Цыганок пошевелился и застонал от жгучей боли. Над ним склонилось чье-то давно не бритое лицо. - Очухался? - со скрытой лаской в голосе сказал человек. - Вот и хорошо. Вот и ладно. - Где я? - еле слышно спросил Ваня. - Ты, браток, попал в фашистскую контрразведку... ГЛАВА ВОСЬМАЯ 1 Вдоль забора крался человек. Замирал на мгновение, чутко прислушиваясь, затем снова делал несколько осторожных шагов. Пригибаясь под ветвями яблонь, он подошел к сараю и застыл у стены. Взгляд человека был прикован к небольшой хате. В лунном свете ярко блестели стекла двух окон. Ни один звук не доносился из хаты. И если бы не легкий дымок, который стлался над горбатой белой крышей, можно было бы подумать, что в хате нет никого живого. Человек возле сарая внезапно отшатнулся и выхватил из кармана пистолет. У самых его ног, дико блеснув желто-зелеными глазами, мелькнул огромный черный кот. Человек в сердцах сплюнул. Затем, выждав немного, осторожно направился к хате. Под его блестящими бахилами, надетыми на валенки, тихо скрипел снег. У первого окна человек остановился и, подняв голову, внимательно осмотрел его. Приложил ухо к стеклу, прислушался. Несколько минут стоял неподвижно, ловя каждый звук в хате. Шевельнулся и, сутулясь, скользнул вдоль стены. Заметив золотистую полоску света, выбивавшуюся из второго окна, он сунул пистолет в карман и припал лицом к оттаявшему стеклу. Увидел край стола, на котором лежали кусок хлеба и бумажка с крупной серой солью. Чья-то рука макнула надкушенную луковицу в соль и исчезла. Человек под окном завертел головой, стараясь найти наиболее удобную позицию для подглядывания, но кроме куска хлеба, соли и руки с луковицей больше ничего не удавалось увидеть. Человек отстранился. Какое-то время старательно разглядывал окно. Его внимание привлекла полоска света вверху. Она была значительно шире. Он быстро осмотрелся по сторонам. Заметив возле забора небольшую чурку, быстро направился к ней. Прихваченная морозом, чурка долго не поддавалась. Наконец человек в бахилах сорвал ее с места, поднял и подошел к окну. В это самое время к сараю неслышно приблизилась фигура другого человека. Увидев возле хаты человека, тащившего к окну чурку, неизвестный возле сарая отскочил за угол. Как назло, под ноги ему попала и забренчала жестянка из-под консервов. Человек в бахилах встрепенулся и застыл на месте. Какое-то время стоял, словно окаменев. Затем, увидев черного кота, который вышмыгнул из-под крыльца, с облегчением перевел дыхание. Неизвестный возле сарая с осторожностью высунул из-за угла голову и стал наблюдать. Человек в бахилах наконец установил чурку под окном, стал на нее и, держась за наличник, приник лицом к стеклу. Неизвестный возле сарая забеспокоился. Осторожно ступил, но, услышав тихий скрип снега под ногой, застыл в нерешительности. Потом нагнулся, торопливо стащил сапоги. Оставшись в одних вязаных носках, бесшумно двинулся к хате. Подкрался к окну, к которому приник незнакомец, и сильно ударил ногой по чурке. Человек в бахилах, взмахнув руками, полетел на снег. В то же мгновение неизвестный молча навалился на него. Не давая опомниться, сунул руку в его карман и выхватил оттуда пистолет. Но человек в бахилах каким-то образом вырвался, вскочил на ноги, намерился было бежать, да споткнулся. Неизвестный, лежа на снегу, ловко подставил ему ногу. Человек в бахилах с головой зарылся в глубокий сугроб. - Ни звука! - приказал неизвестный. - Встать! В тот же миг бесшумно распахнулась дверь хаты. - Кто такие? - послышался грозный голос. - Закаленный, вы? - Как видите, - тяжело дыша, сказал неизвестный. - Вот шпика под вашим окном застукал. - Интересная петрушка получилась. Ведите гостя. - Встать! Марш в дом! Нагибин пропустил ночных пришельцев к двери. - Будьте добры, Смелый, - попросил тот, кого Николай Яковлевич назвал Закаленным, - заберите за сарайчиком мои сапоги. Нагибин сбежал с крыльца. Взяв у стены сарая сапоги, постоял, весь превратившись в слух. Вокруг стояла морозная тишина. Николай Яковлевич обошел вокруг хаты, заглянул через заборы в соседние дворы. Не заметив ничего подозрительного, поднялся на крыльцо. Заперев дверь, он вошел в теплую комнату. Возле стены с завязанными руками стоял задержанный. - Сухов?! - Вы знаете его? - спросил Закаленный, забирая из рук Нагибина свои сапоги. - Это Иван Сухов, - начал объяснять Нагибин. - Помните, я вам рассказывал о человеке, который бежал из-под расстрела? Вы тогда посоветовали мне устроить его в депо, но самому на глаза ему до окончательной проверки не показываться. - А-а, вспомнил! Как видите, моя интуиция не подвела. - Почему же тогда немцы его не расстреляли? Ничего не понимаю! - Все очень просто. Фашисты на глазах всей деревни мастерски имитировали расстрел. Двоих убили, а этому дали возможность удрать. Старые штучки. - Закаленный притопнул, проверяя, хорошо ли ногам в сапогах. - Расчет у немцев был прост: люди в деревне увидят, как он удирает, принимают его за нашего человека и сводят с партизанами или подпольщиками. Хорошо, что на этот расстрел наткнулись вы... - Сжальтесь! Я не хотел! - Сухов упал на колени, жалобно всхлипнул. - Я в плену был... Они сказали: или смерть, или... Смалодушничал я... Пощадите! - Боженьку ты выдал? Сухов опустил голову. - Немцы уже знают, что ты нащупал квартиру Смелого? - резко спросил Закаленный. - Отвечай! - Еще не знают, - задрожав, ответил Сухов. - Не успел я... - И не успеешь! Цаплю и Цыганка ты выследил? Ты, гадина, и так ясно. - Что с арестованными? - спросил Николай Яковлевич. - Боженьку, Цаплю и остальных... расстреляли, - выдавил Сухов. - И Цыганка? - Нет, он живой. Его сейчас таскают на допросы. - Сухов с надеждой посмотрел на Нагибина. - Допытываются о Неуловимом. Он молчит. - Это, конечно, ты пронюхал, что он связан с Неуловимым? - угрожающе шагнул к провокатору Николай Яковлевич. Сухов, вобрав голову в плечи, протяжно завыл. - Что твоим хозяевам вообще известно о Неуловимом и Смелом? Говори все! Без утайки! - Почти ничего... Это п-поручили мне... Они еще надеются вытянуть что-нибудь у Цыганка... - Сухов снова завыл и пополз на коленях к Нагибину. - Пожалейте меня! Не губите!.. - Ну что же, Сухов... - сказал Закаленный. - Ты сам себе подписал приговор. 2 В белой дали снежного поля кое-где торчали лобастые пригорки с темными залысинами на вершинах. Между двух таких пригорков выплывал ослепительный диск солнца. Его лучи позолотили старый дуб, на макушке которого держалось рыжее облачко листвы. В низинах снег был палевый, розовый - на взлобьях и голубой - под карнизами сугробов, которые с обеих сторон подступали к дороге. За ночь дорогу слегка присыпало снегом. Кое-где она была усеяна узорами птичьих следов. Изредка в ветвях придорожных лип начинали возню краснобокие снегири. И тогда розовая от солнца снежная пыль медленно оседала на черную гриву лошади, на одежду. Бородатый мужчина с вожжами в руках, сидя рядом с Федей Механчуком, оглядывался на деревья и крутил головой. - Что значит природа, - бубнил он. - Кажется, и жрать нечего, на дороге ни одного зернышка не сыщешь, а они живут себе да еще перышки один у другого выщипывают. Федя поправил шарф на шее и ничего не сказал. Однако бородатому, видимо, хотелось поговорить. Он удобней уселся на сене, которым были устланы розвальни, дернул за вожжи и снова повернулся к Феде Механчуку. - Знаешь, браток, вчера собрал нас в полиции немецкий офицер. Чтобы, значит, политграмоту читать. Пришли мы под доброй чаркой - и ничего. А если при Советах такое - ого! Видишь, какая жизня теперь? Все нам позволяется. Я в Шумилине как царь хожу. - Власть, - Федя кашлянул в кулак. - А как же. В полной амбиции при всей амуниции. - Во, это ты как в сук влепил! Слышь, парень, а чего ты сам на слесарное дело пошел? Мастерскую завел. Какая от нее польза в военное время? Железа того не наешься. Подавайся лучше к нам в полицию. - Надо подумать, Григорий, - сказал Федя Механчук. - А чего тут думать? - Бородач дернул вожжами, ругнул лошадь. - Вот еду я, скажем, сейчас в город, сестру проведать. А подарок какой ей везу? Полные сани продовольствия разного... Это где же ты такого найдешь в своей мастерской? Чего же тут думать? Бумаги у тебя вона какие справные. Доверие, значит, имеется к тебе. Полицай сунул руку в сено, вытащил бутылку самогонки. Вырвал зубами затычку и, задрав голову, начал пить. Крякнул, вытер рукавом губы и протянул бутылку Феде. - Приложись грамм на сто для сугреву души. Бери, бери, не жалко. Такого добра у меня хватает. Зайду, в любую хату, так мне сразу бутылочку на стол. Думаешь, от уважения выставляют? Очень даже наоборот. Они у меня в страхе содержатся. У меня завсегда против них факт имеется. Вот и стараются, потому как чувствуют; жареным пахнет. А когда свинью смалят, ей не до поросят. Довольный своей шуткой, полицай захохотал. Механчук глотнул несколько раз и вернул бутылку бородачу. - Как огонь! - похвалил Федя самогонку и решительно махнул рукой. - Слышь, Григорий, видать, продам я свою мастерскую и поступлю к вам. - Во-во! - одобрил полицай. - Давно пора. Федя нетерпеливо смотрел вдаль. Шесть месяцев назад он покинул город. И вот снова возвращается в родные места. Сейчас Федя должен был привыкать к новой, чужой для него фамилии. Документы свидетельствовали, что он - Александр Михайлович Скирда, хозяин собственной слесарной мастерской. В кармане лежало официальное разрешение на ее открытие. Без особенного труда он "подружился" с полицейским, на которого бумажка с фиолетовой печатью произвела неотразимое впечатление. В ней категорически требовалось, "чем только можно помогать господину Скирде". Федя несколько дней прожил квартирантом у полицейского и вот сейчас вместе с ним ехал в город. Город показался из-за поворота неожиданно. Припорошенный снегом, он, насколько хватал глаз, курился сизыми дымками. Только над паровозным депо дым был густой и черный. Он поднимался в небо ровным столбом, затем лохматился в высоте, расползаясь в стороны. - Подъезжаем! - весело объявил полицай. - Надо такое дело замочить. Он снова сунул руку в сено, выудил оттуда вторую бутылку самогонки, на этот раз с фарфоровой пробкой, задрал вверх заиндевевшую бороду. Под бородой, словно под соломенной крышей, заходил кадык. - Вот сейчас можно и полный парад наводить, - крякнул он, пряча бутылку. - Где же это я повязку задевал? Он похлопал себя по карманам, достал белую повязку и натянул на левый рукав. Оттопырил руку, осмотрел ее, довольно хмыкнул. Повернулся, отгреб сено и, словно игрушку, легко выхватил карабин. Сдул с затвора труху, положил карабин на колени. - Стой! - закричал кто-то впереди. - Документы! Бородатый натянул вожжи. Сани остановились возле контрольной будки. Подошел полицейский с винтовкой. - Как вы тут поживаете? - поинтересовался бородач, подавая свои документы. - Спокойно у вас? - Да пусть он огнем горит, этот покой! - буркнул полицейский. - А это кто будет с тобой? - Дружок мой. У него аусвайсы хоть куда. Может, возьмешь глоток? - А есть? - оживился полицейский, сразу утратив интерес к Фединой личности. - Не откажусь, браток. Даже кишки, кажется, к хребту примерзли. Он жадно схватил бутылку и оторвался от нее только тогда, когда высосал последнюю каплю. - Живете же вы там на районе! - с завистью сказал он. - А тут хоть задавись... Бородач засмеялся, тронул вожжами лошадь, и та затрусила по дороге. Выехали на широкую улицу. - Тпру! - остановил лошадь возница и повернулся к Механчуку. - Мне, брат, налево. Хочу еще в местную полицию завернуть. Кое-кому надо кое-что поднести. Не подмажешь - не поедешь. - А мне как раз здесь слазить, - соскочил с саней Федя. - Прощай, Григорий, спасибо тебе. - Будь здоров. Еще свидимся. - Свидимся, - пообещал Федя. - Обязательно свидимся. Бородач махнул рукой и тронул лошадь. Федя подождал, пока он не завернул за угол, и, сунув руки в карманы, вразвалочку зашагал по улице, с волнением вглядываясь в ее знакомые очертания. Вон за тем тополем стоит хатка с ободранными ставнями. Здесь прошло его детство. Может, и сейчас мать припала к окну, всматривается в каждого прохожего, в надежде увидеть сына, который исчез неизвестно куда. Федю неудержимо потянуло домой. "Нет! Я и так сделал глупость, что завернул сюда, - одернул себя Механчук. - Нарвется знакомый - беды не миновать". Он перешел на другую сторону, решительно завернул в соседний переулок. "Надо идти на явочную квартиру. Разина, шестнадцать... Тупик... Дом с застекленной верандой... Если все в порядке, на веревке будет висеть льняное полотенце... А может, поболтаться где-нибудь до вечера, а потом, как стемнеет, зайти? Нет, так можно вызвать к себе подозрение. Надо идти сейчас". Федя изредка оглядывался. Никто за ним не следил. Через проходной двор вышел в переулок Разина. "Вон дом с застекленной верандой. Выходит, иду по курсу правильно... Но почему полотенца во дворе не видно? Значит... - от внезапной тревоги сжалось сердце. - Надо полным ходом отсюда!" Густой, покрытый инеем вишенник нависал над забором. Федя минул ворота, достал зажигалку. Прикуривая, зорко всматривался в тупик. Низенький заборчик. Веревка на двух столбах. Полотенца не было. "Надо зайти в соседнюю хату и попросить попить, - решил Механчук. - Может, удастся что-нибудь выяснить". - Руки вверх! Федя резко повернулся. Перед ним стояли два человека в штатском. В руках у каждого был пистолет. "Вот и все, - подумал Федя. - Сел на подводный риф". ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 1 Ночь прошла в жутких снах. Ваня кричал, вскакивал. Его успокаивали, он утихал на минуту, другую, а затем снова куда-то рвался, испуганно вскрикивал. Только под утро тяжелый сон наконец сморил его. Цыганок проснулся от грубого прикосновения, Рядом стоял солдат. - Ком, киндер! "Товарищ Курт" сидел за маленьким столиком и завтракал. Перед ним стояла вчерашняя недопитая бутылка. - Садись, Ваня, - приветливо, словно ничего не случилось, сказал обер-лейтенант. - Кушать хочешь? Давай, подкрепись. Разговор будет долгий. - Нет, спасибо, - буркнул Цыганок. - Я сыт вчерашним. - Может, тогда выпьешь? - Курт Вайнерт бросил на тарелку обгрызенную кость, вытер салфеткой пальцы. - Не стесняйся. - Не пью я. - Как хочешь. Вот что, Цыганок. Играть в прятки нам больше нечего. Ты прекрасно знаешь, что тебя ожидает. Расстрел - это в лучшем случае... - Он налил из фарфорового чайника чашку черного кофе. - Я вчера погорячился. Прости. Нервы стали никуда негодные. Так вот. Ответь мне на вопрос. Ты хочешь жить? - А вы? - глянул исподлобья Ваня. - Ха-ха! Давай договоримся так. Сначала я задаю вопросы, а ты отвечаешь, потом - наоборот. Курт Вайнерт глотнул из чашки, поморщился. Бросил в кофе кусок сахара, старательно размешал. - Ты должен мне назвать хоть один адрес подпольщиков. - Чего вы прицепились ко мне со своими подпольщиками? Я их никогда в глаза не видел. Кроме шуток. - Ну хорошо. Тогда скажи, кто давал тебе пропуск для хождения по железной дороге? - Обер-лейтенант тремя глотками допил кофе и поднялся. - Скажешь. - валяй ко всем чертям домой. Слово чести! - Вот так фокус! Вы что-то перепутали, господин офицер. Я даже не понимаю, о чем вы спрашиваете! Курт Вайнерт поставил чашку на столик, медленно выпрямился. Молча подошел к шкафу. Достал оттуда бутылку водки, стакан. Посмотрел на Ваню, усмехнулся. Налил больше половины стакана, поставил на столик. - Выпей, Цыганок. За примирение выпей. Битте. - Я не пью. Обер-лейтенант повернулся к дверям: - Эрих! В кабинет вошел коренастый солдат с тяжелой челюстью. Курт Вайнерт глазами указал ему на Цыганка, взял в руки стакан. Солдат натренированным движением схватил Ваню левой рукой за голову, прижал к своему боку. Двумя пальцами, словно кузнечными клещами, сжал Цыганку щеки. Ваня застонал от боли и открыл рот. И сразу перед глазами увидел стакан. Запахло водкой. Цыганок рванулся изо всех сил, но солдат хорошо знал свое дело. Закусив от старания нижнюю губу, обер-лейтенант наклонил стакан. Ваня задохнулся, глотнул раз, второй, третий... Полезли глаза на лоб, выступили слезы. Солдат разжал пальцы, оттолкнул Цыганка от себя. Хватая ртом воздух, Ваня осел на пол. ... Кружилась голова. По телу плыло приятное тепло. Тупая боль во всем теле отступила, угасла. Ване стало хорошо и весело. - Расскажи, Цыганок, как вы ходили на железную дорогу. Страшно было? Ты, наверное, больше всех трусил, а? - Чего? Я боялся?! - Ваня икнул. - Я мину - р-раз! - и будьте здоровы! Кроме шуток. Я тебе такое скажу, что ты ахнешь! - Ты лучше расскажи, как первый раз встретился с Неуловимым? Ваня снова икнул. Ему вдруг неудержимо захотелось рассказать, как они с Федей Механчуком ходили на разведку железнодорожного моста и как его искусала огромная овчарка. А почему и не рассказать? Он сейчас такое выложит, что этот Курт онемеет от удивления! Ваня уже открыл рот, но в этот момент взгляд его остановился на чьих-то блестящих хромовых сапогах. Сапоги? Вчера эти сапоги били и топтали его на полу. Как раз на этом самом месте, где он сейчас сидит. - Куда вы пошли после того, как встретились с Неуловимым? - долетел до него голос обер-лейтенанта. - На какую улицу? Ваня поднял голову. - Иди сюда. Слышь? - поманил он пальцем внимательно наблюдавшего за ним гитлеровца. - Я тебе чего-то скажу. Кроме шуток. Обер-лейтенант, улыбаясь, наклонился к Цыганку. - А этого не хочешь, елки зеленые?! - сунул ему под самый нос кукиш Ваня. - На вот, выкуси! Курт Вайнерт отшатнулся. Побагровев от ярости, сапогом ударил Ване в лицо. - Эрих! Солдат шагнул к Цыганку, широко расставил короткие ноги. Свистнула, рассекая воздух, плеть. Ваня сжал зубы. Р-раз... два... пять... десять... - Будешь говорить, ублюдок?! - Обер-лейтенант наклонился над окровавленным Ваней. - Нет? Эрих! Арбайтен! Снова свистнула плеть. Обжигающая боль. Ледяные иголки под сердцем. Темнота... 2 Солнечные лучи прорвались в оконце. Заключенные в камере зашевелились, застонали, надрывно закашляли. Кто-то рядом тихо выругался. Ваня с трудом раскрыл опухшие веки, глянул на соседа. Лицо человека было синее, распухшее. На губах запеклась кровь. "Наверно, ночью новенького привели, - подумал Цыганок. - А я и не слышал". Пересиливая жгучую боль, сел. Новенький дернулся всем телом, открыл глаза и... вдруг хрипло засмеялся. Заключенные удивленно переглянулись... - С какой это ты радости? - спросил кто-то. - Вспомнил свою ночную встречу с контрразведчиком... Вот послушайте. Привел меня этот лощеный обер-лейтенант в свой кабинет. И началось. Задаст вопрос - и по зубам. Сделает передышку, глотнет коньяку и снова за свое. Смотрю, количество моих зубов катастрофически уменьшается. А обер только во вкус входит. Делаю маневр. "Развяжите мне руки, - говорю. - Согласен сказать вам кое-что интересное". Он повеселел, быстренько распутал веревку, стал напротив меня. Я и говорю ему: "Вы обер-лейтенант, и я старший лейтенант. Где же равноправие? Разрешите и мне приложиться". Не успел он, гад, пасть открыть - я ему как вр-режу! Так он перелетел через стол, ткнулся своей арийской головой в стену. Нокаут. Пока к нему возвращалось сознание, я решил отпраздновать свою победу. Взял бутылку с коньяком, налил стакан и... выпил за здоровье своего довоенного тренера по боксу... Новенький умолк. - А дальше что было? - поинтересовался кто-то. - Дальше было неинтересно. Ворвались солдаты... - Новенький махнул рукой. - А про коньяк я загнул. Непьющий я... Кстати, давайте знакомится. Меня зовут Иваном. Вы не знаете анекдот про Ивана и Гитлера? Тогда слушайте... Новенький был неунывающим жизнерадостным человеком. Вскоре вся камера знала немало интересных историй из его жизни. Незаметно разговор перекинулся на военные события. Новенький сразу стал серьезным. - Если б вы только знали, что теперь делается там! Сталинград для немцев - это начало их конца. Ох, и дали же им там... Так что, как бы там ни было, но все равно наш Иван пройдет с гармошкой по Берлину... Громыхнула дверь. На пороге появились два автоматчика. - Новиков, ком! Новенький поднялся, обтянул гимнастерку. Гитлеровцы набросились на него, завернули назад руки, связали. - Бокс отменяется, - усмехнулся Новиков. - Мой соперник сдрейфил. Что ж, придется быть тренировочной грушей... Его притащили в камеру через два часа. Швырнули на пол. Он не двигался. - Федюк, ком!.. - Григорьев, ком!.. - Кукевич, ком!.. Одного за другим вызывали заключенных. На допросы они шли сами. Назад их тащили по полу. А за Ваней почему-то не приходили. "Наверно, меня расстреляют... Таня говорила, что к смерти привыкнуть нельзя... - Ваня посмотрел на зарешеченное оконце. - Елки зеленые, а интересно - убежали Таня с Дарьей Тимофеевной или нет? Хорошо, если убежали. Только тетка Даша не пролезет в то оконце. И она знала это, а все равно помогала мне с Таней... А жить так хочется!.. Немцы, конечно, все обо мне знают. Но хотят, чтобы я выдал своих. Нет ничего страшнее, чем предательство. Так сказал Цапля. Молчать. Молчать до последнего". Стонали, потерявшие сознание, заключенные. Кто-то бредил, беспрерывно и жалостливо звал мать... - Дорофеев! Шнэль! Ваню привели в дежурную комнату. Навстречу, сияя усмешкой, поднялся "товарищ Курт". На лбу у него синела внушительная шишка. "Хорошо же ты врезался после нокаута Ивана!" - Я сейчас покажу тебе одного человека, и ты сам поймешь, что твое упорное молчание никому не было нужно, - весело сказал офицер. Курт Вайнерт похлопал Ваню по спине, подвел к соседним дверям. Солдат, стоявший у входа, по знаку обер-лейтенанта приоткрыл их. Ваня глянул в щель. На стуле сидел... Федя Механчук. - Ну, узнал? - шепотом спросил Курт Вайнерт. - Кто это? Как его фамилия? У Вани пересохло во рту. - Н-не знаю... - с трудом, заикаясь, произнес он. - Я... я этого дядьку вижу впервые... - Не знаешь?! Курт Вайнерт ногой толкнул дверь. Она с визгом раскрылась. На окаменевшем лице Феди Механчука не шевельнулся ни один мускул. Обер-лейтенант ребром ладони, словно топором, ударил Ваню по затылку. В глазах Цыганка подскочило к потолку и медленно опустилось на прежнее место черное окно. - За что вы меня бьете! - закричал Ваня и, чтобы не упасть, оперся рукой о стену. - Этот ваш тайный агент нарочно на меня наговаривает! Никаких подпольщиков я не знаю!.. Обер-лейтенант что-то гаркнул. Солдат схватил Цыганка за левую руку, сунул ее пальцы в щель между дверью и косяком. Курт Вайнерт нажал на дверь. - Узнаешь его? Н-ну? - А-а-а-а! Из пальцев Цыганка брызнула кровь. 3 Яркий свет месяца лег на пол решетчатым желтым пятном. По нему ползла тень от ветвей дерева, которое росло где-то там, на улице. Ваня закрыл глаза. Огнем горели пальцы. Казалось, словно кто-то держал их в кипятке. "Как попал сюда Федя? Неужели вся организация провалилась? А как он посмотрел на меня!" Ваня то засыпал, то снова просыпался, вскрикивал от острой боли, которая электрическим током била в кончики пальцев, если он, неосторожно повернувшись, дотрагивался до чего-нибудь рукой. Под утро ему приснилась скворечня на старой груше, которая росла за бабушкиным сараем. Зловеще надвигались со всех сторон черные тучи. Вдруг из них вылетел скворец и, широко раскрыв клюв, сел на скворечню. Замахал крыльями, подпрыгнул, неожиданно превратился в "товарища Курта". Ловя клубящиеся тучи огромными руками, он беззвучно захохотал. Взмыл вверх, плавно опустился на скворечню и, поудобней усевшись на ней, спросил: "Ты хочешь жить?" Не дождавшись ответа, заскрежетал зубами и прыгнул со скворечни на Ваню. От ужаса Цыганок содрогнулся и открыл глаза. В тот же момент открылась дверь. - Дорофеев! Выходи с манатками! Камера затихла. Каждый из заключенных знал, что означает эта команда. Ваня выпрямился, обвел всех прощальным взглядом. - Прощайте... Заключенные в суровом молчании, словно повинуясь чьей-то команде, поднялись. Один из них шагнул к Ване, обнял за плечи. - Прощай, сынок! Сильная рука схватила Цыганка за шиворот, рванула к выходу и швырнула в коридор. ... Идет война народная, Священная война... - грозно донеслось из камеры через закрытую дверь. С трудом сдерживая слезы, Ваня сглотнул горячий ком в горле. Сзади затопали солдатские сапоги. Цыганок оглянулся. К камере бежали охранники. - Шнэль! - гаркнул солдат и сильно толкнул Ваню в спину. - Бистро надо!.. В дежурном помещении к Цыганку подошел гитлеровец со шрамом на щеке. Смерил с ног до головы пренебрежительным взглядом. Схватил Ваню за кисть руки, рванул к себе. Щелкнули наручники. Другой конец цепочки пристегнул к своей левой руке. Подтащил Цыганка к барьеру, за которым сидел офицер, расписался в какой-то бумаге. "Как собаку, на поводке за собой таскает". Они вышли на улицу. Светило яркое солнце. Белый заснеженный город лежал перед Цыганком. Немец шел быстро - подстегивал мороз. Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, оглядывались на них. И тогда Ваня невольно выпрямлялся. "Думают, наверно, что ворюгу какого поймал". Перебрались на другую сторону Двины. Возле берега торчали ржавые куски развороченных барж. "Те самые, - глаза Цыганка заблестели. - Смотри ты, как их искорежило!.. " Начались присыпанные снегом руины. Вон и знакомая, до половины обвалившаяся печная труба. "Здесь мы когда-то прятали оружие. Потом взяли телегу и ночью перевезли в Теплый лес". По улице загромыхали тяжело нагруженные машины. Ваня начал считать их и сбился. "Видать, переезжает на новое место воинская часть. Знает ли об этом Смелый? А может, и его уже нет в живых?" Колонна машин прошла. Все чаще стали встречаться гитлеровские солдаты и офицеры. Приближались к центру города. Показалась комендатура. Ваня заволновался. "Вот так фокус! Из этого здания меня выводили на расстрел. Отсюда забрали в контрразведку. Теперь снова ведут сюда. А потом что? Потом куда? Потом дорога известная... Отсюда я едва не удрал. А что, если посадят в ту самую камеру? Нет, туда, мне, наверно, уже не попасть..." Поднялись на знакомое крыльцо, пошли по гулкому коридору. Конвоир толкнул дверь дежурки. За столом сидел капитан Шульц. Сняв наручники, конвоир доложил о прибытии. Шульц медленно поднялся, подошел к Ване, скривил в усмешке рот. - А-а, старый знакомый! - Капитан повернулся к солдату у двери. - Наверх его! В отдельную камеру... 4 Николай Яковлевич внимательно оглядел Федю Механчука, усадил гостя напротив, подвинул к нему жестянку с самосадом. Он не скрывал своей радости. - Удивительная петрушка получилась! Дед, совсем дед! Бороду отрастил - и сразу постарел на десять лет. Смотрю, глаза и фигура знакомые, а не угадаю кто. Вот только когда заговорил - сразу узнал. Ну, рассказывай, как добирался к нам. Когда ты вернулся? Сегодня? - Неделю назад, - затянулся дымом Федя. - Прибыл крейсерским ходом вместе с одним бобиком на его санях. Приехал в город и сразу беру курс на явку. Смотрю, условного знака нет. Даю малый назад. Разворачиваюсь - стоят два молодчика с пистолетами. Завернули руки, связали... - Подожди, подожди, - вскочил Николай Яковлевич. - Неужели ты на Разина пошел? - А куда же еще? - Так там же еще две недели назад явка ликвидирована! - Нагибин взволнованно заходил по комнатушке. - Кто бы подумал, что ты туда сунешься! - Мне не было из чего выбирать. Ваш связной оставил в отряде две явки. Меня предупредили, что на другую я должен идти только в крайнем случае. Вот так. Не успел я и глазом моргнуть, как те молодчики отбуксировали меня прямо в контрразведку. Начались допросы. Доказательств у них против меня не было. Документы идеальные. Я чувствовал, что с дня на день выпустят. И вдруг - очная ставка. Приводят парнишку. Глянул я на него и чувствую: иду на дно. Цыганок!.. - Что ты говоришь? - замер на месте Николай Яковлевич. - Неужели он жив? - Жив... Его втолкнули в комнату и дверьми пальцы... Не признался, что меня знает... - Федя опустил голову. - Я едва сдержался. Еще минута и сорвался бы с якоря... Цыганок потерял сознание, и его вытащили из кабинета... - Представляю, сколько он перенес. Не каждый взрослый такое выдержит, - Нагибин присел у стола, начал ногтем чертить по скатерти. - Какой парень! Нет, брат, слов, чтобы высказать... Николай Яковлевич встал и вышел на кухню. Вернулся с горбушкой хлеба и ломтиком сала. - Чем богаты, тем и рады. Трудно в городе с продуктами. - Адмиральская еда. Я от немецкого харча чуть концы не отдал. Федя швырнул окурок в ведро, стоявшее на полу у двери, откусил хлеба и впился зубами в пожелтевшее сало. - Контрразведка нащупала нашего радиста, - глухо сказал Николай Яковлевич. - Он гранатой взорвал себя и рацию. Обещали нового прислать из-за линии фронта, да вот, понимаешь, что-то долго его нет. Без рации мы как без рук. - Новый радист сидит рядом с тобой. - Что? - Я говорю, что радист сидит рядом с тобой и уминает твое сало, - засмеялся Механчук. - Ты-ы?! - Николай Яковлевич грудью налег на стол. - Вот так петрушка! - После госпиталя я три месяца учил морзянку, - пояснил Федя. - Как дятел стучал на ключе. Обучение, могу похвалиться, прошел на пять баллов. - Прекрасно! Где рация? - У партизан оставил. Ищите помещение. Я уже и так один сеанс передачи пропустил. - Помещение есть, - довольно потер руки Нагибин. - За рацией пошлем людей завтра ночью. Принесут без тебя. - Между прочим, меня сейчас зовут Александр Михайлович Скирда. Я имею свою слесарную мастерскую. Надо обеспечить меня заказами. - Ясно. Сделаем. - Что у Неуловимого? - Наша группа подчиняется ему. Получили новое задание. Сейчас ведем наблюдение, изучаем распорядок дня бургомистра Дубовского. - Братишки, возьмите меня на операцию, а? - Федя схватил Нагибина за руку. - У меня с бургомистром свои счеты. Понимаешь? - Посмотрим. Хотя нет. Не разрешат. Насиделись мы без радиста. Да это еще не скоро будет. Ты лучше вывешивай вывеску на своей мастерской. Твою слесарку нам сам бог послал. Швейную мастерскую Неуловимого пришлось ликвидировать. Сам Неуловимый едва замел следы. Встречаться нам с тобой надо как можно реже. Все новости будешь получать через связного. А сейчас иди, Федор. Скоро комендантский час. 5 Эта была та же камера. Только не было в ней ни Тани, ни Дарьи Тимофеевны... "Где они? Расстреляли? Перевели в другую камеру? А клин? Куда они дели его? Неужели нашли немцы?" Поглядывая на глазок в железной двери, Ваня обшарил всю камеру, ощупал все тюфяки. Клина не было. Потеряв всякую надежду, он полез под угловые нары, на которых спала Таня, провел рукой по стене возле самого пола и вздрогнул, прикоснувшись к холодному металлу. Клин лежал за отставшим от стены плинтусом. "Таня перепрятала, - догадался Ваня. - Воспользоваться так и не смогла. Значит, их той же ночью..." На допрос в тот день не вызывали. Оконце под потолком вначале посинело, затем стало черным. Когда-то здесь было настоящее окно, но его замуровали, остался только выступ подоконника. Ваня полез на него, глянул вниз. Немного в стороне, напротив входа в здание, ходил часовой. Поскрипывал под его ногами снег. За оконцем была свобода. Упираясь боком и локтем искалеченной руки в проем в стене, Ваня просунул клин между колючей проволокой и пробоем, резко нажал. Проволока податливо заскрипела. Острая боль пронизала пальцы изувеченной руки. Качнулся в глазах кусок неба и голые вершины деревьев старого парка. Ваня закрыл глаза и стал ждать, пока хоть немного утихнет боль. Потом, закусив губы, снова заложил клин. Скрипела проволока. Пробой не поддавался. Цыганка внезапно охватила страшная злость. Если бы в камеру в этот миг вошел охранник, Ваня не задумываясь ринулся бы на него. Злость придала силы. Пробой наконец удалось вырвать, и он запрыгал по полу. Ваня вытер слезы, подул на окровавленные пальцы. Напряженность спадала. Подкрадывались изнеможение и равнодушие ко всему на свете. Цыганок слез с подоконника, поднял пробой и долго рассматривал его. В оконце их оставалось еще пятнадцать. Он пересчитывал, наверное, раз десять. Ваня сунул пробой в карман и приказал себе лезть снова. Подтянулся на одной руке, помогая локтем другой, глянул вниз. Часового донимала стужа. Он потопал ногами, покрутился на месте, оглянулся по сторонам и юркнул в караульное помещение. "Мне это только и надо. Если вылез один пробой, вылезет и второй, - начал мысленно подбадривать себя Ваня. - А за вторым - третий. А за ним... Надо спешить..." Цыганок снова взялся за клин. Потом он сидел на нарах и дул на искалеченные пальцы. На полу лежал второй пробой. Ваня заставил себя подняться. Глаза его остановились на соломенном тюфяке. "Елки зеленые, как же я раньше не додумался!" Он сложил тюфяк пополам и примостил его на подоконнике. Теперь не надо было подтягиваться, чтобы посмотреть, что делает часовой. Да и верхние пробои были рядом... Наконец оконце чистое. Колючая решетка отогнута в сторону. Сдерживая дыхание, Цыганок слушал ночь. Она была светлая и спокойная. Из караульного помещения доносился глуховатый патефонный голос. Ваня начал протискиваться в оконце. Держась за колючую решетку, которая теперь держалась на двух пробоях, перебросил ноги. В морозной тишине громка заскрипела дверь. Ваня глянул вниз, и словно кто-то ударил его под самое сердце: на крыльце караульного помещения стоял часовой. Ване стало дурно. Слабели руки. Часовой осмотрелся по сторонам, бросил под ноги окурок и закрыл за собой дверь. Ваня сорвался вниз. Удар смягчил глубокий снег. 6 Бабушка подняла голову, прислушалась. Кто-то тихонько стучал в окно. "Кто же это в такое время? Ванечку забрали. И просила, и молила тех фашистовцев, чтобы отпустили, - где там! Чтоб они, изверги, так своих детей видели!" Кряхтя, бабушка сползла с печи. В темноте нащупала валенки, сунула в них ноги и заковыляла к выходу. - И кто там? - Открой, баб. Это я. Старуха оперлась о косяк, непослушной рукой отодвинула засов. Заколотилось сердце. На пороге стоял Ваня. - Дитятко ты мое родное! Ох, боже мой, боже! А внучек ты мой золотой!.. - Тише, бабуля, - закрыл дверь Ваня. - Идем в хату. Света не зажигай, не надо. Слышь? - А чего бояться? Тебя ж, наверно, выпустили? - Нет, бабуля. Я удрал. - О, господи! А что же с тобой теперь будет? А куда же ты теперь, мое дитятко? - Не знаю. Куда-нибудь... Ты только перевяжи мне руки и дай рукавицы. Старуха заметалась по хате. Нашла чистую тряпицу, разорвала ее на полоски и начала перебинтовывать искалеченные пальцы Вани. - Может, ты поешь? В такую стужу голодный... - Некогда, баб. Положи что-нибудь в карман. - Ванечка, послушай меня, дитятко. Иди в Шумилино к дядьке Василю. Он тебя и накормит, и теплый угол даст. - А что? Запросто. Елки зеленые, как я сам не додумался? Ну, баб, я пойду. Мне нельзя здесь больше оставаться. Кроме шуток. - Дай я тебя поцелую, внучек... Ой, что ж они с тобой сделали! А чтоб им, иродам... - До свидания, бабуля. - Ваня... Ванечка-а... Ночь была светлая и холодная. Старуха стояла на крыльце, и плечи ее вздрагивали от беззвучных рыдании. Трясясь от страха за внука и от холода, она вернулась в хату и полезла на печь. Только улеглась, как дверь в сенях затрещала от ударов. Грохнула об стену сломанная дверь. Забренчало опрокинутое ведро. Широко распахнулась дверь хаты, дохнуло холодом. Лучи карманных фонариков забегали по комнате, ослепили старуху. - Слазь с печи! - приказал кто-то по-русски. Ей даже не дали надеть валенки. По холодным половицам старуха подошла к столу, нащупала коптилку. Спичка дрожала в старческой руке. Тусклый свет от коптилки упал на лица пришедших. Старуха узнала фельдфебеля, который арестовывал внука. С ним было несколько солдат и полицейских... - Где Цыганок? Где твой внук Ваня? - Не ведаю, паночки, - пожала плечами старуха. - Как забрали вы его - с той поры и не видела. - Не видела? Брешешь, карга! Твой змееныш удрал! Он был здесь. Обыскать! Солдаты и полицейские посбрасывали с кровати подушки, постаскивали одеяла. Полетела на пол из шкафа одежда. Зазвенело разбитое зеркало. Старуха стояла среди этого содома и плакала. - Где Цыганок? - Не было его здесь, паночки. Не видела я его... - Ах ты, жаба старая! Полицейский пнул ее в грудь. Взмахнув руками, старая женщина упала на пол. Фельдфебель гаркнул что-то солдатам. Те выбежали на улицу и вернулись с канистрой бензина. Старуха заголосила. Фельдфебель что-то приказал русоволосому солдату, а сам с остальными выскочил из хаты. Старуха все поняла. Она умолкла и широко открытыми глазами смотрела на канистру. Солдат подошел к ней и показал пальцем на дверь. Бабушка, держась за стену, сделала шаг к выходу. И сразу же за ее спиной вспыхнуло, загудело пламя. Солдат подхватил старуху под мышки, вытащил во двор. - Ганс, ком! Светловолосый солдат выпустил из рук бабушку, подскочил к фельдфебелю, вытянулся. Фельдфебель наотмашь ударил его по лицу. Солдат пошатнулся, но устоял на ногах. Фельдфебель ударил снова. Солдат отлетел к забору. Фельдфебель поморщился, подул на руку и направился к калитке. Солдат вытер ладонью окровавленный рот и подмигнул бабушке. В свете пламени блеснул золотой зуб. Огонь через окна вырвался на улицу. В небо взметнулись искры. Пламя озаряло согбенную фигуру бабушки. Она не плакала. Не было слез. Вокруг плавился снег. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 1 Морозным утром Цыганок стоял на станции Шумилино. Мимо тяжело прогромыхал эшелон. Платформы, пушки, танковые горбы - все было покрыто изморозью. На сортировочной дудукал рожок - формировали товарняк. Несколько минут назад Ваня узнал у поджарого угрюмого смазчика, что эшелон пойдет через Оболень. "Как раз то, что мне надо, - подумал Цыганок. - Прицеплюсь на ходу - и будьте здоровы". Ване не повезло. Добравшись до Шумилина, он, даже не заходя во двор дяди Василя, понял, что здесь ему делать нечего: окна хаты были заколочены горбылями, на искристом снегу от калитки к крыльцу не было ни одного следа. На два дня Ване дал приют сосед дяди Василя дед Мартын, который жил с невесткой и тремя внуками напротив дядиного двора. Он-то и рассказал Цыганку о том, что произошло. Две недели назад на рассвете немцы арестовали дядьку Василя. С