ок - только бы его никто сейчас не трогал: так он устал. Коля заснул мгновенно. Ему приснилось: он гоняет голубей во дворе, и они кружатся в синем-синем, залитом солнцем небе. Вдруг с крыши на тропинку прыгает отец. Коля бежит к нему: "Папа!.. Папа!.." Отец сжимает его в своих объятиях... Кто-то безжалостно трясет его: - Вставай!.. Вставай!.. Коля открыл глаза и возвратился к действительности. Держа в левой руке тускло горящую "летучую мышь", высокий полицай правой тянул его с нар. - На допрос!.. На дворе уже была глубокая ночь, дул холодный ветер, шел дождь. Выведя мальчика из подвала, полицай приказал ему остановиться, а сам опять долго возился с замком. Зачем надо было запирать пустой подвал, он и сам толком не знал: таково правило. Коля быстро огляделся: может быть, рвануться в ворота? Но там маячит фигура часового. Окна в доме тщательно занавешены, но в узкие щелочки кое-где пробивается свет. Слышны приглушенные голоса. "Что они будут со мной делать?" - думает Коля и, вспомнив разъяренное лицо старосты, готовится к самому страшному. - Дяденька, куда ты меня ведешь? - спросил он. - Сам увидишь, - проворчал полицай, - иди за мной... Они поднялись на крыльцо и оказались в темных сенях. Полицай толкнул дверь, и яркий свет ослепил Колю. Несколько ламп освещали небольшую комнату. В углу за столом сидел тот самый человек, который схватил его, - колченогий староста. Прищурив левый глаз, он насмешливо смотрел на Колю: - Иди сюда, щенок! Дай-ка я на тебя погляжу. Коля вышел на середину комнаты. Полицай остановился в дверях. - Господин староста, а мне что прикажете делать? - спросил он. - Иди да пришли дежурного. Пусть возьмет плетку и ждет за дверью. Когда понадобится, позову, - сказал Гордеев и кивнул Коле: - Хочешь, чтобы я его позвал? Ну? Говори... - Н-нет, - пробормотал Коля. - Тогда рассказывай, кто тебя на станцию посылал. - На какую станцию? Гордеев вскочил: - Как - на какую станцию! Ты что, притворяться? Да я тебя сейчас!.. Говори! Ну!.. Коля заревел: - Не ходил я на станцию, дяденька!.. Гордеев подошел к нему и схватил его за шиворот: - Врешь! Ходил! Тебя солдат опознал! А кто из кустов гранаты бросал? Кто?! - Не знаю! - Не знаешь?.. - Староста дал ему крепкий подзатыльник. Коля отлетел в угол комнаты. - Вот тебе для начала! Староста повернулся, приоткрыл дверь в соседнюю комнату и крикнул: - Харитонов!.. - Здесь, господин староста! - Хрипловатый, старческий голос, который отозвался из-за двери, показался Коле знакомым. - Плетка с тобой? - Тут. - Смочи ее в скипидаре. Сейчас работа будет!.. - Слушаюсь!.. Гордеев обернулся к Коле: - Слышал, гаденыш? Сейчас ты у меня заговоришь... Все скажешь, голубчик!.. - Он подсел возле Коли на корточки и вдруг ласково улыбнулся: - Ну, ну, ладно!.. Вставай, вставай. Напугал я тебя! Это, брат, нарочно! Всякий тут народ ходит. Вставай, не бойся меня. Ничего я тебе не сделаю. - Он вновь приоткрыл дверь: - Харитонов!.. - Здесь, господин староста!.. - Слетай к моей хозяйке, скажи - курицу приказал прислать да огурчиков... Хлеба не забудь! - Слушаюсь! - послушно произнес знакомый Коле голос, и в глубине коридора громко хлопнула выходная дверь. - Ну вот, - сказал староста, и его широкое красное лицо расплылось в улыбке, - теперь нас никто не будет подслушивать. Садись-ка сюда, поговорим!.. Коля встал и настороженно присел на стул. Староста глядел из-под кустистых бровей, стараясь придать своему взгляду мягкость и участие. - Да-а, - проговорил он после затянувшегося молчания, - много вас, обездоленных, нынче по дорогам ходит... Война!.. Взрослые дерутся, а детям погибель... И у меня такой, как ты, сынишка. Вовкой его зовут... Так куда ты идешь?.. - В Белгород, - проговорил Коля всхлипнув. Он не притворялся. Удар Гордеева был крепок, и он сильно стукнулся плечом о стену. - Так, - протянул Гордеев. - А кто там у тебя? - Тетка... - А родители где?.. - Отца убили, мать в Германию угнали... - Не угнали, - поправил его Гордеев, - а направили на работу... Тебе это понятно?.. Коля всхлипнул и мотнул головой. - Тебе сколько лет? - спросил Гордеев. - Тринадцать. - Фамилия? - Степанов Костя... Гордеев взглянул на справку, отобранную у Коли, сверяясь по ней с его ответами. - Играть бы тебе сейчас в казаки-разбойники, Костя, а видишь, в какую ты историю попал! В скверную историю. И как быть с тобой, прямо не знаю... - Он постучал своими короткими пальцами по краю стола, помычал и вдруг зло прищурился: - А твоего товарища мы тоже поймали!.. - Какого? - Коля поднял голову, и в его груди все сжалось. - Того, который из кустов гранаты кидал... Того и поймали!.. - Не знаю я его, - сказал Коля. Гордеев усмехнулся: - Не знаешь, так узнаешь! Хочешь, я его сюда позову? Он нам во всем уже признался... И все о тебе рассказал... Эх ты, конспиратор!.. - Он вытащил папиросу и закурил. - Рассказывай!.. Ничего тебе не будет... Утром отпущу. Ну, не запирайся... - Ничего я не знаю, дяденька, - тихо оказал Коля, упорно глядя куда-то под стол. - Не знаешь! - В голосе Гордеева вновь зазвучала угроза. - Подумай, Костя, подумай... Коля вздрогнул. Староста назвал его Костей. Значит, он врет, что Витя пойман и во всем признался. Ничего староста не знает, хитрит, хочет заманить его в ловушку. Он поднял голову и, смотря в напряженное лицо Гордеева, как можно правдивее сказал: - Вот убей меня гром, если совру! Я шел один!.. Гордеев вскочил и дико закричал: - Харитонов!.. Тотчас же порог переступил старик с рыжими усами. Коля сразу признал его: это был тот самый, к которому он приходил в лес, чтобы связаться с Геннадием Андреевичем. Старик угрюмо глядел на Колю, словно видел его впервые. Его рука крепко сжимала плетку. - Ожги его! Дери его, чертова сына, как сидорову козу!.. Тащи в процедурную!.. Харитонов взял Колю за плечо. - Пойдем, пойдем! - сказал он; на пороге обернулся: - Сколько ему? - Пятнадцать!.. Харитонов критическим взглядом оглядел Колю и покачал головой: - Не выдержит, Серафим Тимофеевич. Помрет. Больше восьми никак нельзя... Так по шкале положено!.. - Ладно! Ты мне свои инструкции не тычь! Помрет - туда ему и дорога... Харитонов вывел Колю во двор и повернул к небольшой баньке, которая темнела в углу забора. Очевидно, в этой баньке у полицаев был устроен застенок. Около двери Харитонов оглянулся и тихо сказал: - Вот что, сынок! Бить я тебя не буду, а ты погромче кричи. Погромче!.. Пусть староста слышит... Вдруг вблизи, за забором, раздались выстрелы. Один, другой!.. Совсем близко - третий... - Что такое? - Харитонов остановился. - Никак, нападение!.. Ложись, ложись ты! Не то пулей заденет! - и бросился к стене сарая, увлекая за собой Колю. Внезапно в ворота вбежал человек и метнулся к дому. - Тревога! - закричал он срывающимся голосом. - Тревога! Партизаны!.. Скорее сюда! Они здесь!.. Полицай, уже взбежавший на крыльцо, обернулся и выстрелил. Коля дернулся, стараясь вырваться из рук Харитонова, но тот еще крепче прижал его к бревенчатой стене. - Да лежи ты, дурак! - проговорил он. - Убьют ни за что!.. Сейчас я пойду, а то свои же и прихлопнут!.. Но Коля тут же вырвался из крепко державших его рук и бросился к воротам. Около головы свистнула пуля. - Коля! - окликнули его из-за дерева. Коля узнал бы этот голос из тысячи: - Федя! Феденька!.. - Скорее ложись! - скомандовал Куликов. Кто-то бежал вслед за ними. Коля оглянулся - это был Харитонов, он медленно шел в своих тяжелых сапогах, хрипло дыша. Куликов вскинул винтовку. - Не стреляй! - крикнул Харитонов. - Я свой!.. Веди к начальнику! Из глубины двора кто-то выстрелил. - Полицаи в этом доме? - спросил Куликов. - Здесь! - ответил Харитонов. - И староста? - Гордеев?.. Тоже тут. Со всех сторон стреляли. Куликов бросился вперед, к партизанам, которые все теснее окружали дом. Издалека послышался его зычный крик: "Сдавайтесь!" Опять прогремели выстрелы. Затем тяжко ухнула разорвавшаяся граната, и снова забили короткие автоматные очереди. Кто-то истошно закричал. Потом все смолкло. Коля и Харитонов пошли по дороге, туда, где мерещилось какое-то расплывчатое пятно. По мере того как они приближались, пятно все увеличивалось. Подойдя ближе, они увидели подводу, груженную кладью, лошадей и рядом с ними Егорова. - Егоров! - окликнул Коля. Старый артиллерист обернулся: - Кто это? - Я, Коля!.. - Ух ты! - воскликнул Егоров. - Жив?.. - Жив! - Витьку благодари, это он нас разыскал!.. - И, набрав в легкие воздуха, Егоров крикнул: - Ви-и-тя! - А где Геннадий Андреевич? - спросил Коля. - Я к нему одного человека привел. - В деревне. Руководит операцией. Пришедших окружили партизаны, оставленные в резерве, и начали их расспрашивать. К старику отнеслись недоверчиво и тут же приставили часового, чтобы не сбежал до прихода Геннадия Андреевича. Растолкав толпу, появился Витя. Он, видно, бежал, запыхался, тяжелый трофейный автомат оттягивал ему руки. Он бросился к Коле: - Выручили тебя! Здорово, верно? Я Геннадия Андреевича разыскал. Говорю, ты погибаешь, торопиться надо! Он сюда, я - с ними. - Витя без передышки выпаливал одно слово за другим. Он был очень рад, что все обошлось благополучно и что он, Витя, не растерялся и поступил так, как надо. - Спасибо тебе, Витька! - сказал Коля. Он так устал, что не мог ни о чем говорить. Это заметил Егоров. Он предложил Коле залезть на подводу и, чтобы ему было удобнее, переложил кули с мукой, накрыв их брезентом. Лежать на мешках было мягко и удобно. Егоров накинул на Колю свою шинель, и он быстро заснул каменным, без сновидений сном. Иногда сквозь сон он чувствовал, что его покачивает, словно телега движется и он едет... Проснулся Коля от яркого дневного света. Открыл глаза и увидел, что по-прежнему лежит на подводе, а в разрыв облаков проглянуло солнце. Приподнялся и сел, сдвинув с груди шинель. Подвода стояла посреди какого-то двора. Распряженные кони жевали сено, разложенное на куче старых досок у забора. Тут же сидел Егоров; он зашивал разорванный рукав гимнастерки. - Где мы, Егоров? - спросил Коля. - В Стрижевцах. - А мне казалось, что мы долго ехали. Сколько сейчас времени? Егоров посмотрел куда-то на тучу, за которой уже не было видно солнца. - Часов восемь. Ну что, навоевался? - спросил он. - Навоевался, - весело сказал Коля. - Досыта? - Нет, с утра еще могу!.. А чего мы в Стрижевцах делаем? - Геннадий Андреевич решил заночевать. Люди из сил выбились. - А полицаи где? Староста?.. Егоров усмехнулся: - Все твои полицаи вместе с их старостой уже где-нибудь в аду анкеты заполняют!.. - Убили? - Ни один не ушел, кроме твоего старика. Он, оказывается, Геннадию Андреевичу приятель!.. - А у нас кто пострадал? - Двое раненых. Да легко... - Витька где? - Где ему быть, - неторопливо сказал Егоров, - наверное, калориев себе добавляет. Похудел малость от всех переживаниев... Коля спрыгнул с воза и почувствовал, что крепкий, спокойный сон на воздухе вернул ему силы. Руки и ноги совсем отошли, только чуть побаливало плечо. - Ты куда? - спросил Егоров. - Пойду Витю поищу. Коля выбежал за ворота и на другой стороне улицы увидел развалины кирпичного дома, где он провел столько тяжелых часов. Возле дома стояли партизаны. Увидев Колю, Федя подошел к нему и потрепал по плечу. Коля болезненно поморщился. - Ты что, ранен? - спросил Федя. - Нет, ничего, ушиб немного! Из соседнего двора выскочил Витя. Куда делся прежний робкий увалень? За эти сутки Витя так изменился, словно его подменили. Он стал живее, в движениях чувствовалась уверенность. Вот только аппетит у него остался прежний, не уменьшился. В руках Витя держал большую краюху хлеба. - Коля! Геннадий Андреевич тебя зовет! - крикнул он. Геннадий Андреевич ждал ребят в одной из ближайших изб. Когда они вошли, он сидел за старым, добела выскобленным столом и, поднеся какую-то бумагу к подслеповатому окошку, составленному из осколков стекла, читал ее. Тут же находился Харитонов. По тому, как он спокойно тянул дым цигарки из самосада, Коля понял, что старик не лгал: действительно он был свой. Увидев Колю, он подмигнул ему: - Ну что, повезло тебе? Не пришлось баньки изведать? - Повезло, - улыбнулся Коля. - Садись, рассказывай, что с тобой произошло, - сказал Геннадий Андреевич. Коля подробно рассказал обо всех событиях вчерашнего дня. - Да, большую ошибку ты сделал, что сам не спрятался, - надо бы тебе вместе с Витей в кусты залезть, - сказал Геннадий Андреевич. - В крайнем случае вы бы и шофера уложили... - А разве я думал, что этот автоматчик возьмет меня да и узнает! - вздохнул Коля. Геннадий Андреевич встал и прошелся по хате. - В жизни всякое бывает. Самое неожиданное. Но теперь, как говорится, все позади!.. Полицаям - осиновый кол в могилу. - Геннадий Андреевич помолчал, оглядывая ребят. - Ну как, вернетесь вместе с нами назад в лагерь? Коля переглянулся с Витей и наморщил лоб. - А если полицаев уже нет, - сказал он, - то нас и ловить некому. Тогда мы дальше пойдем. Как, Витя? Это было уже нечто новое в отношениях между мальчиками. Раньше бы Коля не стал с ним советоваться. И Витя оценил это. - Пойдем дальше, - сказал он. Геннадий Андреевич понимал, как опасен дальнейший их путь, если при первых же своих самостоятельных шагах ребята попали в такую жестокую переделку. Он долго беседовал с ребятами, стараясь научить их осторожности и осмотрительности. Но в глубине души Стремянной твердо решил, что наутро, после того как мальчишки отдохнут и выспятся, он отправит их обратно в лагерь. Пока разведка ходила в ближайшие деревни, партизаны остаток дня и ночь провели в глубине густой рощи. За это время Коля и Витя отдохнули и отоспались. На рассвете Коля растормошил Витю, спавшего на возу. - Вставай!.. Быстрее!.. - Ты чего?.. - тараща глаза, испуганно спросил Витя; он был еще во власти сна; под полушубком сладко ломило кости. - Пошли! - прошептал Коля. - А то Геннадий Андреевич не пустит. Витя вздохнул и полез с телеги. ...И опять за их плечами болтались тощие вещевые мешки с хлебом. У выхода из деревни они встретили Сему, который радостно бросился им навстречу. - Возьмите меня с собой, - попросил он. - Нельзя, - сказал Коля. - У нас дело военное... - Он подошел поближе к Семе и прошептал ему на ухо: - Забудь, кто мы такие и что ты нас видел. Понятно? - Понятно, - проговорил Сема. Вскоре Геннадий Андреевич повел свою группу по направлению к лагерю. Не знали тогда ни ребята, ни он сам, что это была их последняя встреча. Глава двадцать четвертая ДРУГ ИЛИ ВРАГ? Представитель Тодта Шварцкопф договорился с командованием - все пленные и местные жители, мобилизованные на строительство, должны после его окончания быть немедленно эвакуированы в глубокий тыл или уничтожены, смотря по обстановке. Тайна укреплений должна сохраниться любой ценой. Несколько раз Мейер приезжал на строительство, смотрел, как рылись котлованы, траншеи, устанавливались стальные каркасы, монтировались бронированные колпаки и каждое из этих сооружений заливалось толстым слоем цемента. Мейер стремился оттеснить Блинова на второй план. Но, с тех пор как городское управление направило на строительство последнюю партию мобилизованных, Блинов словно и сам потерял к укреплениям всякий интерес. Только однажды Мейеру доложили, что Блинов приезжал на строительство. Он обошел все объекты, тщательно сличая их расположение с картой, которую держал в руках. Это Мейеру крайне не понравилось. В конце концов, Блинов суется в те дела, которые его совершенно не должны касаться. Но вечером, встретившись с Мейером, Блинов сам сказал, что обошел построенные доты. Он даже доказал Мейеру, что одиннадцатый и четырнадцатый доты поставлены неправильно. Они мешают друг другу, суживая сектор обстрела, и в то же время создают перед собой мертвую зону, где сможет накапливаться противник. Необходимо исправить это, построив позади них, на холме, еще один дот, который мог бы простреливать все пространство между ними... Удивительное для бургомистра знание военной фортификации! Мейеру пришлось тут же затребовать по телефону представителя Тодта, который проектировал укрепрайон. Ему ответили, что выезжает майор Вернер. Тот самый Вернер, которого несколько месяцев назад ранили, когда он ехал в машине. Подозрение тогда пало на Екатерину Охотникову, и за это она погибла на виселице. Вернер уже выздоровел и выписался из госпиталя. Он был хорошо знаком с местностью и мог довести дело до конца, заменив собой Шварцкопфа. Только теперь наконец Мейер решил связаться с Юреневым. Результат был неожиданный. Юренев обещал скоро сообщить о чем-то очень важном. Но о чем именно, в донесении не говорилось. Это еще больше встревожило Мейера. На другое же утро он отправился в лагерь, чтобы встретиться там со своим агентом. А между тем дела у Юренева шли совсем не так успешно, как ему это представлялось. Одну из партий мобилизованных горожан сопровождал Никита Борзов. Проходя мимо Алексея, он бросил фразу: "Берегитесь Юренева - это предатель!" Конечно, Никита Кузьмич ничего не знал о заговоре военнопленных, но его слова упали на уже подготовленную почву. Никита Кузьмич должен был оказать Охотникову нечто еще более важное: Колесник поручал Алексею собрать сведения об укрепрайоне. Но, как Борзов ни старался, он не смог ни на мгновение остаться с Охотниковым наедине. Алексей понимал, что, если Борзов решил предупредить его, значит, он имеет серьезные основания. В то же время Юренев рассказывал, что "банщик" продался гитлеровцам. Кто же из них друг, а кто предатель? Чем упорнее Охотников думал над предупреждением Никиты Кузьмича, тем больше чувствовал, что к нему надо прислушаться. И все же в нем боролись сомнения. Похоже на то, что кто-то хочет вбить клин между участниками их группы. Ведь знай гитлеровцы о готовящемся побеге, они бы давно всех арестовали. А если Юренев - предатель, то они должны это знать! Почему же они тогда бездействуют? Чего ждут? Нет, можно голову сломать и ничего не понять в этой страшной путанице! У Алексея была своя тайна. Под полом в избе, которую отвели их группе, он нашел обрывок желтой оберточной бумаги и огрызком карандаша начертил на нем расположение всех дотов, какие ему удалось установить, А их было немало. Алексей не знал, каких размеров достигнет весь укрепрайон, но и тех сведений, которыми он уже располагал, было достаточно, чтобы значительно облегчить задачу наступающим советским войскам. Как передать этот план через линию фронта? Алексей твердо решил захватить его с собой в случае побега. Если их поймают, он порвет бумагу, а если даже она и попадет в руки врагов, навряд ли кому-нибудь придет в голову, что путаные, словно детской рукой нанесенные линии имеют какой-то скрытый смысл. Утаив это от Еременко, он, к счастью, не доверил своего секрета и Юреневу. А ведь, признаться, он думал сделать это на случай, если его самого ранят или убьют. Огромная тяжесть навалилась на Охотникова после встречи с Борзовым. "Как поступить? - думал он. - Сказать товарищам, что Юренев предатель? Но это может вызвать панику. Кто-нибудь сгоряча возьмет да и выскажет ему все, что о нем думает, а уж тогда Юренев, если он действительно провокатор, пойдет в открытую. Обратится за содействием к охране, и всех их тут же арестуют!.." Остается одно: делать вид, что ничего не случилось. Ни в коем случае не давать Юреневу основания заподозрить, что ему перестали доверять. В то же время взять инициативу в свои руки и внезапным ходом смешать все его карты. Надо проверить, почему Юренев сам рвется ходить за обедом. Ведь идти нужно больше километра. Может быть, он через кухню связывается с тем, кто им руководит?.. Нагнувшись над рвом, Алексей выбрасывал землю на бруствер. Давно бы нужно передохнуть, но полицаи, собравшись в кучку, о чем-то оживленно разговаривают, смеются, и им нет дела до того, что уже перевалило за полдень. Неподалеку от Алексея работал Юренев. Раздетый до пояса, он высоко взмахивал киркой, разбивая большой валун, мешавший копать дальше. Взглянув на его крепкие, мускулистые руки, на потное лицо, на усталую складку плотно сжатых губ, Алексей невольно подумал: может ли этот человек, который живет с ним рядом, который делит с заключенными все тяготы, оказаться предателем? Как высоко взлетает в его руках кирка! С какой силой она обрушивается на камень - даже искры летят! А вот Еременко, он помогает Юреневу, поддевает большие осколки валуна ломом. Неужели рядом с ними человек, который может вонзить им нож в спину? Не ошибся ли Борзов? Может быть, предатель - он сам? Хочет выслужиться перед начальством, внести смуту, поссорить. Да, нужно прежде всего проверить Юренева. Так проверить, чтобы он хоть на мгновение раскрыл свою настоящую сущность? Во время небольшого перерыва, когда, отложив лопаты и ломы, пленные присели на траву отдохнуть, Алексей подошел к Юреневу и попросил табачку. Юренев охотно поделился. У него нашелся даже обрывок старой газеты. Через минуту голубой дымок от цигарки пополз над темной, осенней травой. - Я решил... - Что решил? - скосил на Алексея глаза Юренев. - Видишь ли, у меня несколько изменилось положение, - проговорил Алексей. - Я не могу... Одним словом, я должен остаться. Я не могу бежать с вами... Он увидел, как дрогнули губы Михаила. - Струсил? - зло усмехнулся Юренев. - Нет, это дело не по мне. Я не имею права рисковать. У меня ведь маленький сын. Михаил оглянулся, не подслушивают ли их конвойные. - Это предательство, - тихо сказал он. - Почему? - возразил Алексей. - Каждый волен действовать, как он хочет. - Но ведь за тобой идут люди! Что же станет с ними, подумал? Сначала всех уговаривал, а теперь на попятную!.. Нет, так не пойдет!.. Это было сказано так внушительно, с такой убежденностью в том, что всякое отступление теперь не просто малодушие, а уже предательство, и такой жесткий блеск был в темных глазах, смотревших не мигая, в упор, словно стремившихся пронзить его, что Алексей невольно поддался, почувствовал себя виноватым. Нет, нет! Такие глаза не могут лгать! - Ладно, - сказал он смущенно. - Я еще подумаю... Если бы он только знал, что пережил за эти минуты Юренев! С таким трудом воздвигнутая им постройка вдруг рухнула. Ведь самым важным звеном в его планах была поимка Алексея Охотникова с его чертежом. Он давно подсмотрел, где тот прячет свою бумагу, и по его поведению понял, что таится за этими, казалось бы, невинными линиями и черточками. Он наметил уже и день побега. Их скоро будут перегонять на соседний участок, в деревню Кузнецовку. Обычно конвоировать партию пленных назначались два-три солдата. Ведь изнуренным, безоружным людям бежать некуда. Обсуждая план действий, Юренев предложил напасть в поле на конвойных, убить их, отобрать оружие и, разбившись на мелкие группы, по три-четыре человека, самостоятельно пробираться к фронту. Конечно, конвойные были бы предупреждены заранее - оказав сопротивление, они откроют стрельбу. Тут же из-за укрытия среди холмов внезапно подоспеет подмога. А дальнейшее интересовало Юренева только с точки зрения его отношений с Мейером. Вот этот-то неподдельный страх и помог Юреневу еще раз обмануть Алексея. Охотников отошел и присел в сторонке, совершенно сбитый с толку. Не хватало еще, чтобы Юренев стал теперь порочить его имя. Только раз потеряй доверие товарищей, и сразу окажешься в полном одиночестве, все станут презирать тебя, так и будешь до последнего часа жизни нести на себе тавро труса и негодяя. Вдруг издалека раздался пронзительный голос полицая: - Встать!.. Это означало, что участок обходит какое-то начальство, которое заключенные должны приветствовать. Алексей оглянулся. От соседнего, уже почти законченного дота к ним направлялась небольшая группа немецких офицеров. Первым шел высокий худощавый полковник с надменным злым лицом. Слушая начальника строительства Шварцкопфа, коротенького плотного человека, он бросал на него недовольные взгляды. Высокого полковника Алексей знал хорошо - это был начальник гестапо Курт Мейер. Несколько раз он приезжал к ним в лагерь, и всегда после этого на них обрушивались еще большие строгости. - Сюда идет! - услышал Алексей встревоженный шепот Еременко. Юренев продолжал стоять на куче земли, опершись о лопату и возвышаясь над всеми. Алексей невольно взглянул на него и поразился той напряженности, которая исказила его лицо. Юренев смотрел на приближающегося Мейера пристально, но без страха, словно в ожидании чего-то очень для себя важного. Мейер подошел, молча кивнул всем, заглянул в яму, посмотрел в сторону соседних дотов, как бы проверяя, правильно ли они размещены, а затем повернулся, чтобы уходить. Нет, Алексей не мог ошибиться, он ясно видел, как Мейер обменялся коротким, но выразительным взглядом с Юреневым. В другое время он не придал бы этому никакого значения, но теперь каждая мелочь вдруг приобретала значение доказательства. Почему Юренев, взглянув на Мейера, чуть повел бровью? У него не было такой привычки. Почему Мейер из всех выбрал только его, чтобы взглянуть как-то особенно, внимательно?.. Теперь оставалось последнее: кого направят с бачком на кухню? Алексей с нетерпением ожидал часа обеда. Если Юренева, тогда вся цепь получает последнее звено. Других доказательств уже не нужно. Но, когда наконец прозвучал гонг - три удара железным молотком о большую снарядную гильзу, - произошло то, чего Алексей ожидал меньше всего: с бачком на кухню направили его самого. А Михаил Юренев насмешливо крикнул ему вдогонку, чтобы скорее возвращался и не вздумал съесть по дороге мясо, если оно будет в супе. И Алексей пошел... А когда он вернулся, у него было такое счастливое лицо, что все невольно удивились. Неужели ему удалось получить двойную порцию, обманув повара? Это была мечта, которую никому не удавалось осуществить. Как только Алексей поставил бачок на землю, Юренев быстро снял крышку и заглянул в него. Он был разочарован - супа было меньше, чем обычно, он даже и не пахнул мясом. - Чего радуешься? - зло покосился он на Алексея. Но тот уже опять смотрел сдержанно и сурово. Как, однако, хорошо, что за супом сегодня послали именно его! Может быть, и не было бы той важной встречи, которая многое изменила. Глава двадцать пятая НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА Вновь бредут ребята по пустынной дороге. По правде говоря, у Коли побаливает плечо и до сих пор ломит запястья рук, которые полицаи стянули ремнями изо всех сил. Но все же как хорошо жить, чувствуя себя свободным и здоровым! Коля столько пережил за эти сутки, что кажется, будто со вчерашнего дня прошел целый год. Да и этот "тюфяк" - он бросил мягкий взгляд в сторону Вити - хороший товарищ! Не струсил, не покинул в беде, не убежал... Ну что ж! Как говорится, долг платежом красен. Будет случай, Витя поймет, что и он, Коля, знает, что такое дружба. Подумать только, всегда скулил, тени своей боялся, а остался один - и откуда что взялось! Десять километров по незнакомым дорогам бежал, а до Геннадия Андреевича добрался! Бывает, живет, живет какой-нибудь человек, и все привыкают к нему и не ждут от него ничего особенного. Он и честен, и добросовестен, и трудолюбив, а вот нет как будто в нем той искорки, которая заставляет людей верить, что он способен на что-то выдающееся. На самом же деле просто не нашлось еще кремня, который мог бы эту искорку из него высечь. Но вот попадает этот человек в трудные условия, и выясняется, что он не согнул головы, не испугался, а смело пошел навстречу опасности и победил. Таким оказался и Витя. Он даже сам не подозревал, какие в нем таятся силы. А когда пришел час испытания - выдержал его, а выдержав - стал сильнее и увереннее в себе. Можно сказать, что только теперь между мальчиками возникла равная дружба. А какая же может быть дружба, если в ней нет равенства и уважения друг к другу! Конечно, в той трудной обстановке, в которой находились ребята, один из них должен быть старшим, и этим старшим Колесник назначил Колю. Но одно дело нести ответственность за выполнение задания, а другое - чувствовать рядом товарища, верить в него и знать, что вместе с ним никакая беда не страшна. Погода не улучшалась. Ветер гнал над полями низкие, темные тучи. Моросил мелкий, пронзительный дождь. Дорогу размыло. Ноги вязли в липкой глине, и одно спасение было - брести по обочине. Ребята промокли. Они давно уже шли молча, стараясь сохранить силы. До цели похода оставалось километров пятнадцать. Два раза им пришлось свернуть с дороги и сделать большой крюк, чтобы обойти заставу. Наконец они увидели вдали разбросанные по огромному полю группы работающих людей. Наверное, это были строители укреплений. Витя уже выбился из сил и попросил сделать привал. Ребята уселись на обочине дороги и вынули из мешков хлеб, крупно посыпанный солью. Это была их единственная еда. - Ну, что будем делать? - спросил Витя, когда с дневной порцией было покончено, а он с удовольствием бы съел еще столько же. - Пойдем, - коротко ответил Коля. - Куда? - Вот видишь ту деревню? - Коля указал вдаль, на россыпь белых домиков, протянувшихся вдоль отлогого холма. - Давай попробуем подойти к ней... - А если нас опять заберут, - сказал Витя, - тогда что? Геннадий Андреевич теперь далеко, не выручит. Коля помолчал. Витя хоть и слишком осторожен, но правда на его стороне. Нет, надо слушаться Колесника: ни в какую деревню не заходить, а вести наблюдение издали. - Ну, тогда давай найдем где-нибудь стог сена, заночуем, - сказал Коля, - а рано утром заляжем поближе к тем местам, где работают, и посмотрим. - А что мы будем смотреть? Нет, Витя по-прежнему невыносим! Все ему расскажи, будто маленький, сам не понимает. Коля рассердился: - Посмотрим, какой дорогой они на работу ходят. Можно ли к ним подкрасться еще поближе. Может быть, я и отца увижу... - Так твой отец по полю и ходит!.. - Слушай, Витька, - уже окончательно вышел из себя Коля, - ты слышал, что Колесник сказал? Если не удастся - вернуться назад. Понятно?.. - Понятно-то понятно, - вздохнул Витя. - Тогда давай посидим здесь, что ли. А ночью пойдем. - Нет, - возразил Коля, - зачем нам под дождем сидеть? Найдем старую копну и спрячемся... Витя огляделся. Невдалеке от дороги возвышался посеревший, выцветший от дождей высокий стог. - Смотри, Коля, вот подходящее место! - Верно! А я сидел, сидел, прямо перед собой смотрел, а не видел. Пошли!.. Через несколько минут они уже взобрались на вершину стога, который кто-то внизу обвязал проволокой; наверное, для того, чтобы ветер не раздувал сено. Лежать было мягко, тепло, да и поверх себя ребята наложили сена, закрывшись с головой. Остро пахло прелью, и от этого еще сильнее охватывала истома. Мальчики заснули таким крепким сном, что ни ливень, ни град, ни снег, - казалось, ничто не могло бы их разбудить. И все же Витя проснулся. Он проснулся от странного шума, который доносился снизу, откуда-то из-под копны. Он поднял голову и прислушался: рядом тихо посапывал Коля, ветер шелестел сеном... Нет, ему не показалось. Действительно, под самым стогом как будто кто-то ходит, сильно топая ногами. Что это? Звук приглушенных голосов! Да, несомненно, кто-то говорит. Но где?.. Может быть, это обман слуха? Витя осторожно раздвинул сено над головой и выглянул. В поле уже темнело; дальние домики растаяли в сумерках, дождь кончился, и в просветах туч кое-где светлело небо. Стараясь не шуметь, он вылез из стога и спустился на землю. Нигде не было и признака людей. А между тем здесь, у самой земли, приглушенные голоса слышались гораздо явственнее. Может быть, люди сидят по ту сторону стога? Витя пополз налево, и голоса стали как бы удаляться. Тогда он переменил направление - голоса зазвучали более отчетливо. Еще несколько движений, и он услышал их почти совсем рядом. Но странно, они доносились из глубины стога. Витя дотронулся до проволоки, опоясывающей стог, и вдруг один из снопов сдвинулся с места. Витя испуганно отшатнулся: прямо на него темным провалом глянула круглая дыра. Он сразу же все понял. Стог поставлен для маскировки, он накрывает дот. А в самом доте, очевидно, солдаты. Наверное, их там не было, когда они с Колей взобрались на стог. Что теперь делать? Как уйти?.. Витя быстро поправил солому, которую разворошил, прилег у стога и стал внимательно слушать. Странно - там внутри говорили по-русски! - Да, ты меня озадачил, - медленно проговорил низкий мужской голос. - Холера им в бок, что придумали!.. Другой человек, обладатель высокого, тонкого голоса, который срывался на самых верхах и тогда казалось, что человек захлебывается, видимо продолжал развивать свою мысль. - Уходить нам надо! Убьют нас с тобой, Василий Дмитрич, ей-богу, убьют!.. - А кто тебе все это сказал? - Да и говорить не след!.. Ты же сам все слышал. - Ну, так это он говорил о пленных и мобилизованных, - не сдавался обладатель баса. - А мы кто? - Да ты пойми, им же не это важно! Они хотят, чтобы ни одна мышь не знала, где этот дот стоит... Сейчас мы с тобой в охране, а завтра работы окончат и начнут подметать. И вместе с сором - нас с тобой... на свалку, в ров!.. - Какой ров? - насторожился бас. - Да в тот, что недавно за деревней экскаватором вырыли. - Сказал! Так ведь тот ров против танков... - Каких танков? Дуралей! Как только построят последний дот, там расстреляют всех, кто работал. Понятно?.. - А мы-то ведь не работали! - Зато больше всех знаем. В доте замолчали. Витя почувствовал запах самосада; дым выходил через глазницу дота, как в отдушину. Очевидно, говорившие усиленно курили. - Да, озадачил ты меня, - повторил бас. - Куда и податься, не знаю... - А я знаю, - ответил другой собеседник. - Давай украдем бланки, состряпаем себе удостоверения, что направляемся на Украину, в командировку, и рванем... - Пожалуй, Петя, ты прав. Ничего другого не остается... - Голос понизился почти до шепота: - А что, если уйти к партизанам, а? Покаяться. Может, простят!.. - Что ты! Что ты! - в ужасе воскликнул другой. - Из огня да в полымя! Доказывай, что нас не подослали. Вздернут, и все... Обладатель баса тяжко вздохнул: - Прокляты мы, Петька!.. Нет нам места на земле. Погибнем, и не вспомнят, где кости наши зарыты... - Ну вот, расплакался!.. Так решили - уходим? - А когда? - Как справимся, так и пойдем. Недели через две. - Хорошо! Денег надо будет подсобрать, да и продуктов. - Это уж обязательно... Ну, пошли, Василий Дмитрич, скоро смена - нас будут искать. В глубине дота звякнули приклады. Витя замер. Сейчас они будут вылезать! С какой стороны? Но тут же он сообразил: раз здесь глазница, то выход должен быть где-то по другую сторону. И он не ошибся: выход из дота находился метрах в десяти, на скате невысокого холма Там был устроен лаз в траншею, и для маскировки его прикрывал большой, врытый в землю куст. Полицаи один за другим вылезли наружу и остановились, чтобы оглядеться вокруг. Витя больше всего сейчас боялся, как бы Коля, проснувшись, не выдал себя. У полицаев был жалкий вид. Один, высокий, с маленькой птичьей головой и узкими плечами, нетвердо ступал длинными ногами; другой, низкий, сутулый, семенил рядом, продолжая жестикулировать: очевидно, приводил какие-то новые доводы. Витя подождал и, когда их фигуры растаяли вдали, взобрался на стог и растормошил Колю. Тот сразу даже и не поверил его взволнованному и сбивчивому рассказу. Но, когда, спустившись вниз, они вместе осмотрели то, что прикрывало сено, сомнений не осталось. Под стогом находился большой дот, в котором, однако, еще не было установлено оружие. Ребята задумались. Теперь дело было не только в том, чтобы увидеться с отцом Коли и выполнить задание, но и в том, чтобы предупредить его и тех, кто строит укрепрайон, какая участь их всех ожидает. - Ты запомнил, как зовут этих полицаев? - спросил Коля. - Запомнил: одного - Василий Дмитрич, а другого - просто Петька... А что? - Может быть, это еще пригодится. - Здесь нам оставаться опасно! - сказал Витя. - Да, нужно уходить... Часовые, наверное, в доты забираются погреться, могут снова прийти... Они вышли на дорогу. За те часы, что ребята провели в стоге, резко похолодало. Дул пронзительный северный ветер. Вдруг Коля почувствовал, что на его щеку упало что-то холодное. Он поднял руку и увидел на рукаве белые снежинки. Как-то сразу повалил густой, липкий снег. Он хлестал в лицо, слепил глаза, падал на дорогу и смешивался с грязью. - Ну и погодка! - проворчал Витя. - Для разведчиков самая что ни на есть хорошая погода, - мудро отозвался Коля, хотя его здорово трясло от холода. - Полицаи теперь залезут в норы... В стороне от дороги возвышалась старая, полуразвалившаяся рига. Сгнившая крыша местами провалилась, распахнутые двери покачивались и скрипели под ударами ветра. Коля остановился. - Смотри-ка! Вот и НП для нас подходящий... Пойдем, посидим до утра, а там видно будет... - А вдруг и в этой риге спрятан дот? - сказал Витя. Едва он это произнес, как из-за риги внезапно выехала открытая машина, в которой рядом с шофером сидел гитлеровский офицер. Машина быстро пересекла узкое расстояние до дороги и затормозила в нескольких шагах от ребят. Офицер приподнялся и резко крикнул: - Мальшики!.. Сюда!.. Они подошли. Офицер удивленно смотрел на них, и вдруг Коля узнал это крупное лицо с широко расставленными глазами. Это же Вернер! Вернер, из-за которого погибла его мать!.. Вернер тоже сразу узнал Колю. Он хорошо помнил мальчика, который рассердился на него и спрятался на голубятне. Он хорошо помнил и его мать. Недавно, вернувшись в город, навел о ней справки. Повешена! Очень жаль. Вернер хорошо помнил, что ни слова не говорил ей ни о своей предполагаемой поездке, ни тем более о ее цели и маршруте. Курт Мейер перестарался. Жаль, очень жаль!.. Теперь ее сын бредет по дороге и, наверное, сам не знает куда! В конце концов, он, Вернер, виноват в его судьбе. Что ж, он может ему немного помочь. Он возьмет его к себе, и мальчик будет помогать ординарцу по хозяйству... Пусть видят, что он любит детей. Русские несомненно это оценят. - Ты куда? - спросил Вернер, стараясь говорить дружелюбно. - В Белгород, - ответил Коля, настороженно поглядывая из-под нахмуренных бровей. - Так долго!! (Вернер хотел сказать "далеко".) А твой камераде?.. - Это Витя... Мы идем к его тетке. Вернер помолчал, подбирая слова. - Хочешь жить ко мне? И камераде. Я буду кормить!.. Коля и Витя переглянулись. Витя быстро кивнул - соглашайся. - Хорошо! - сказал Коля. Вернер открыл заднюю дверцу, ребята залезли внутрь, и машина поехала. Всю дорогу до деревни Вернер ни разу не обернулся. Он молчал, думая о чем-то своем. Он возвращался