зве он немец? - Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый... Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова. - Так... так... Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожаном кожухе, по правую - открытый жестяной пенал с карандашами. Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса. - А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец... Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался? - Да, товарищ генерал, - сказал Воронцов, - он в этом признался. - Странно! - Не так уж странно, товарищ генерал: неопровержимые улики. - Какие? Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию. Вот она. - Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким, острым почерком. - Как видите, документ написан собственноручно. В конце - личная подпись. Видимо, это копия той автобиографии, которую он переслал своему начальству. Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и так же внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца. - Удивительное дело! - сказал он, слегка пожимая плечами. - И как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел? - А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят, - усмехаясь, ответил Воронцов. - И потом... есть еще одна странность, - сказал Ястребов: - почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно. Устроили бы ему побег из концлагеря или еще что-нибудь в этом роде. - Ничего тут странного нет, - возразил Воронцов. - Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город важным опорным пунктом. Они изо всех сил стремились уничтожить наших подпольщиков. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда они и решили использовать Зоммерфельда... Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки... А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками... - И что же, сумел он эту связь установить? - спросил Ястребов. - Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли. - А гибель пятерых - это на его совести? - И на его, и на чьей-то еще... Впрочем, пока он свою агентуру не выдает... Отмалчивается. Но это глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить... Все расскажет. Я в этом уверен. - Вы правы. Улики неопровержимые. - Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. - А что он сообщил об укрепрайоне? - Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведотдела присутствовали сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы. - Хорошо, - согласился Ястребов. - Когда они должны к вам явиться? - Минут так через сорок. Ястребов быстро встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул: - Товарищ Стремянной, зайдите ко мне! За дверью послышались голоса: "Начальника штаба к генералу!", "Подполковника Стремянного к генералу!" Почти тотчас же хлопнула наружная дверь, и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке, с планшетом через плечо. - Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказу отправлялся принимать боеприпасы... - Да тут одно важное дело, - сказал Ястребов. - Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе... как его... - он посмотрел на Воронцова, - ну, не Соколова, а этого... - Зоммерфельда, - подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: - Это настоящая фамилия вашего старого сослуживца Соколова... Некоторые подробности допроса я уже генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно... По дороге... - А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? - спросил Стремянной. - Пусть едет начальник боепитания... Ничего, ничего, справится!.. А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе. - Слушаю! Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков... - Тем более надо быть самому. А вызывать его назад не стоит. - Слушаю! - повторил Стремянной. Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате. - Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную... - повторил он, останавливаясь перед Стремянным. - Я убежден, что Зоммерфельд знает многое... И это нам будет весьма, весьма полезно... Между прочим... - обратился он к Воронцову, - мне непонятно еще одно обстоятельство. Почему все-таки Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало? - Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, - сказал Воронцов. - При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает, что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были очень обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то и кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и не смог уехать... Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины. - Картины? - удивленно переспросил Ястребов. - Да, картины, - повторил Воронцов. - Многое начинает проясняться!.. - сказал Ястребов. - Ну, а показывали вы ему нашу находку? Воронцов засмеялся. - Да, мы долго возились с этой игрушкой. Крутили раковины туда и назад! Я теперь с закрытыми глазами сундук открою. А вы не обратили внимание на то, какое у него толстое дно?.. Мне думается, Зоммерфельд что-то еще от нас прячет. В эту минуту где-то вдалеке раздался одинокий выстрел, затем прострочила автоматная очередь. Командиры прислушались. - Наверное, проверяют оружие, - решил Стремянной и обратился к Воронцову: - Что же дальше? - А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из самых доверенных людей Курта Мейера - агент под номером Т-А-87. Как видите, в отместку своему бывшему соратнику он готов провалить разведчика, на которого тот делает самую большую ставку. - А кто скрывается под этим номером? - Неизвестно. - Странно... Почему он знает только номер, а не человека? - Я задал ему и этот вопрос. Зоммерфельд говорит, что номер ему назвал сам Мейер, когда в одном из разговоров хотел показать, что он силен и какая у него тайная сеть. Это было еще до того, как их отношения испортились окончательно. Мейер говорил о Т-А-87 как об одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять важнейшие задания гестапо. Но в лицо Зоммерфельд его не знает. Не знает также, мужчина это или женщина. - Ну хорошо, - сказал Стремянной, - а какое значение эти показания имеют для вас? Очевидно, сделав свое дело, Т-А-87 ушел из города вместе с гитлеровцами. - В том-то и дело, что не ушел, - возразил Воронцов. - Зоммерфельд утверждает, что Т-А-87 оставлен для диверсионной работы. Немцы убеждены, что скоро они возьмут город назад. Поэтому им крайне важно иметь здесь свою агентуру. Ястребов задумчиво покачал головой: - Из этого надо сделать все выводы. Сегодня же поговорю с Корнеевым. А ты, Стремянной, действуй по своей линии - обеспечь надежную охрану города и всех военных объектов. - Слушаю! - сказал Стремянной и встал. Встал и Воронцов. Складывая документы в портфель, он обратился к Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок: - А знаете, Егор Геннадиевич, по моему разумению, картины все-таки где-то здесь, в городе. - Почему? У вас есть данные? - живо спросил Стремянной. - Нет, данных пока нет никаких. Но давайте рассуждать... Т-А-87 похитил картины по поручению Курта Мейера в самый последний момент. Значит, картины вместе с прочим награбленным добром должны были находиться в машине у Мейера. Машину эту мы обнаружили. Не так ли? И действительно, как вы знаете, мы нашли в ней два тяжелых чемодана с ценностями. А картин нет... - Но ведь и самого Мейера нет, - сказал Стремянной. - Картины дороже того, что он упрятал в свои чемоданы. И, кроме того, гораздо легче... Унести десяток рулонов не представляет большого труда. Воронцов пожал плечами: - Возможно. Дело это еще во многом неясно. - Это верно, - сказал Стремянной, поразмыслив, - но и в ваших словах тоже есть своя логика. Я думаю, Морозов и Громов хорошо сделают, если поищут картины в городе. Поговорить с ними об этом? - Поговорите. В этот момент за стеной хлопнула дверь, кто-то быстро вошел в соседнюю комнату и громко спросил, нет ли здесь майора Воронцова. Воронцов вскочил и распахнул дверь: - Что случилось, товарищ Анищенко? Заходите сюда. Он пропустил мимо себя в комнату старшего сержанта, невысокого, худощавого, совсем молодого человека. Его безусое, поросшее светлым пушком лицо было ярко-пунцовое, должно быть от смятения и быстрого бега. Он стоял перед командирами растерянный, весь взъерошенный, без шапки. - Где ваша шапка? - спросил Воронцов, чувствуя, что приключилось что-то скверное. Сержант, словно не понимая вопроса, поглядел на него. - Бургомистра застрелили! - выдохнул он. - Что-о? - крикнул Ястребов и в то же мгновение оказался между Воронцовым и сержантом. - Кто посмел?.. - При попытке к бегству, - сказал сержант, невольно отступая к дверям. - Его на допрос вели... А он, собака, решил проходными дворами в каменные карьеры уйти... Сбил с ног конвоиров - и бежать!.. - Так неужели же нельзя было его взять живьем? - спросил Стремянной. Его худощавое лицо от волнения покрылось красными пятнами. - Черт побери! Хуже и придумать нельзя! Так глупо упустить... - Никак нельзя было, товарищ подполковник, - виновато сказал сержант. - Сами видите, стемнело совсем. Да и туман. А он уже за черту города выходил. Думаем, заберется в карьеры - и поминай как звали! Каких-нибудь сто метров оставалось... А мы изо всех сил живьем его хотели взять! Воронцов, все это время стоявший молча, с бледным лицом, схватил портфель и устремился к двери: - Анищенко, за мной!.. Покажите, где все это произошло! - Есть! Оба быстро вышли. А командир дивизии и начальник штаба остались одни. Несколько мгновений они молча смотрели в окно, за которым лежал город. Уже курились над домами трубы; белый в темном небе, поднимался к облакам дымок. Женщины с кошелками спешили к первому открывшемуся магазину, в котором продавали хлеб. В город возвращалась мирная жизнь... А им предстоит еще длинный путь... Пройдет день, другой - и рассвет встретит их где-нибудь на опушке села, в маленькой глинобитной хатке. Останется позади этот город, с которым у Стремянного связаны самые дорогие воспоминания детства. Когда-то он увидит его вновь?.. - Что ж, Стремянной, - сказал Ястребов, гася папиросу, - поезжай, пожалуй, куда наметил. Я дождусь твоего возвращения, а потом отправлюсь в полки. Стремянной ушел. Через минуту его вездеход проехал мимо окна, но Ястребов уже ничего не слышал. Он сосредоточенно склонился над картой, намечая, как лучше подготовить части дивизии к тому моменту, когда будет получен боевой приказ о дальнейшем наступлении... Глава сорок вторая МОРОЗОВ ПРИНИМАЕТ ПОСЕТИТЕЛЕЙ Весь день Стремянной был очень занят. Множество дел возникало и требовало немедленного разрешения. На артсклад доставили боеприпасы. Прибыло пополнение. Самолеты противника нарушили связь с одним из полков. Необходимо помочь начальнику связи как можно быстрее восстановить линию. По поручению командира дивизии нужно побеседовать с только что прибывшими корреспондентами, которых интересуют подробности боев за город. Одним словом, много хлопот у начальника штаба дивизии! Но среди всех этих неотложных дел Стремянной нет-нет, да и возвращался в мыслях к событиям последних дней. Бой на подступах к городу, знакомые улицы со следами пожаров и бомбежек, распахнутые ворота концлагеря. А потом - всклокоченная голова Еременко и его неестественно короткое тело на носилках во дворе госпиталя. Одно воспоминание сменялось другим. Палата на втором этаже и актерское одутловатое лицо этого жалкого предателя - Соколова... нет, бургомистра Блинова... то есть шпиона Зоммерфельда. Стремянной сам не мог понять, в какую именно минуту он узнал в лежащем на койке человеке того эсэсовского офицера, который прошел мимо него, пряча подбородок в воротник, а глаза - в темную тень очков. Когда он перестал верить рассказу начфина Соколова, такому, казалось бы, простодушному и похожему на правду? И зачем, собственно, понадобилось ему, начальнику штаба дивизии подполковнику Стремянному, эта рискованная, можно сказать, детская выдумка - потушить в палате свет?.. В сущности, довольно-таки нелепая затея... Разве нельзя было бы опознать в Соколове бургомистра Блинова при свете, просто с помощью фотографий и свидетельских показаний? Недаром Воронцов потом так был недоволен. И как только в голову пришло? Откуда? Наверное, из глубины каких-нибудь мальчишеских воспоминаний, из романтической дали прочитанных когда-то приключенческих книг... Впрочем, если говорить правду, все получилось не так уж плохо. Если бы ему, Стремянному, не взбрело на ум погасить свет, Соколов не вздумал бы пуститься наутек, а ведь именно эта попытка к бегству разоблачила его окончательно. Одним словом, выходит, что он недаром увлекался когда-то романтическими историями, за которые ему нередко попадало от старших. Да, надо сознаться, он любил эти перебывавшие в руках у множества мальчиков, зачитанные до дыр книжки о необычайных приключениях путешественников, мужественных, суровых и благородных, о пустынных островах и пещерах, где спрятаны сокровища, о клочках пергамента с зашифрованными надписями. Кстати, о зарытых сокровищах, - хотел бы он знать, куда все-таки гитлеровцы девали картины. Воронцов, пожалуй, прав, они где-нибудь здесь, в черте города, или, во всяком случае, не так уж далеко. Ведь подумать только! Может, они запрятаны совсем близко - под полом соседнего сарая, например. Сгниют там или крысы их сгрызут, и никто даже знать не будет... Нет, надо все-таки заехать к Морозову, узнать, как у него там дела, не нашлось ли человека, работавшего в укрепрайоне, да заодно спросить, не слышно ли чего о картинах. Он как будто собирался организовать поиски. На другое утро, возвращаясь из поездки в полк, он заехал в горсовет и застал Морозова принимающим посетителей. Десятки людей терпеливо ждали своей очереди в приемной и в коридоре. Уже прибыли двое заместителей председателя, они тоже принимали народ, стараясь ответить на многочисленные вопросы, помочь чем можно. Стремянной поднялся по широкой, еще не отмытой лестнице и прошел по длинному коридору, в котором, тесно прижавшись друг к другу, стояли люди. Морозов сидел в холодном кабинете с усталым, отекшим лицом. Перед ним стояла пожилая женщина в черном вязаном платке и старом, защитного цвета ватнике с аккуратными синими заплатами на локтях. - Я все понимаю, - тихо говорил Морозов, - мне все ясно, Клавдия Федоровна! - Нет, не понимаете! - почти кричала женщина, перегибаясь к нему через стол. - Уверяю вас, понимаю! - У меня двадцать детей... Двадцать! Вы слышите?.. От пяти до четырнадцати лет!.. И ни одного полена дров. Это вы понимаете? - Но у меня еще нет своего транспорта. Город всего три дня, как освобожден. Подождите немного. Обеспечу вас в первую очередь... Ну разберите забор, сожгите его. Построим новый. - Забор! - усмехнулась женщина. - Какой забор? Я уже не только свой забор сожгла, но и пять заборов в окружности... - Привет, товарищ Морозов! - сказал Стремянной, подходя к столу. - Как работается? - И не говори! - Морозов с надеждой поднял к нему глаза в припухших веках. - Вот, Клавдия Федоровна, пришла сама военная власть. - Он рукой указал на Стремянного. - Обратимся к ней. Авось поможет. Женщина поднялась и быстрым, порывистым движением протянула Стремянному руку. - Шухова Клавдия Федоровна, - сказала она. - Будем знакомы. Вот рассудите нас, товарищ командир!.. Стремянной остановился у края стола между спорящими сторонами, с невольным уважением глядя на эту пожилую женщину, сразу завоевавшую его симпатию. - Товарищ Шухова - заведующая детским домом, - пояснил Морозов, - требует от нас всего, что положено. - Правильно, - сказал Стремянной. - Правильно требует. - Не возражаю, - развел руками Морозов, - но транспорта еще нет. Подвоз не организован. Надо подождать, перебиться как-нибудь... Шухова посмотрела на него с нескрываемой злостью. - Я-то могу ждать, товарищ Морозов, - повысила она голос, - я-то сколько угодно могу ждать, но дети ждать не могут! И этого вы никак не хотите понять!.. - А что вам нужно? - спросил Стремянной. - Да не бог весть что, - сказал Морозов, - всего две машины дров. Стремянной вынул из планшета записную книжку и карандаш. - Будут вам дрова, Клавдия Федоровна, давайте адрес. - Будут!.. - повторила Шухова, тяжело опустилась на стул и громко заплакала, закрыв лицо руками. Морозов вскочил и подбежал к ней: - Клавдия Федоровна, что с вами? Стремянной молчал, понимая, что сейчас никакими словами успокоить ее нельзя. - Так трудно!.. Так трудно!.. - стараясь подавить рыдания, говорила Клавдия Федоровна. - Силы уже кончаются... Ведь что здесь было!.. - Все скоро войдет в свою колею, товарищ Шухова, - говорил Морозов, неловко придерживая ее за плечи. - Я рад, что вы живы. Большое вы дело сделали. Продовольствием мы ребят уже обеспечили, а дрова сегодня привезут. Ну, вот и хорошо... А дней через десять приходите - у нас уже все городское хозяйство будет на ходу. Увидите!.. Шухова понемногу успокоилась, вытерла слезы и встала. - Спасибо, большое вам спасибо! - сказала она, обращаясь к Стремянному. - Груз с сердца сняли... Адрес вот здесь, на заявлении. - Она показала на бумагу, лежащую перед Морозовым. - Не беспокойтесь, найдем, - улыбнулся Стремянной. - Вы очень торопитесь, Клавдия Федоровна?.. А то я сейчас тоже еду - могу подвезти вас. Шухова кивнула головой и вновь опустилась на стул, украдкой вытирая глаза краешком платка. Не вмешиваясь в разговор, она глядела в окно и, видно, думала о чем-то своем. Но, когда разговор зашел о картинах, она как-то оживилась и стала прислушиваться к беседе. - Нет, я все-таки думаю, что поискать их стоит, - сказал Морозов. - Уж если в спешке отступления они не успели их вывезти, то спрятать как следует и подавно не успели. Сунули на ходу в какой-нибудь заброшенный сарай или на чердак, там они и лежат. А только мы не знаем... - Не думаете ли вы, - вдруг сказала Шухова, - что в этом деле могут немного помочь мои старшие ребята? Они в городе каждый уголок знают. - А ведь верно! - улыбнулся Стремянной. - Ребята для этого самый подходящий народ. Да будь мне тринадцать-четырнадцать лет, я бы за счастье считал, если бы мне доверили участвовать в таком деле! Морозов кивнул головой: - Еще бы! Всякому парнишке это лестно, а только лучше таких поручений им не давать. Напорются где-нибудь на мину. - Что вы! - сказала Клавдия Федоровна. - Эти ребята многое испытали. Двое из них были в партизанском отряде. Что такое мины, им хорошо известно. И все же я им одним доверять такое дело не буду. Пускай с людьми поговорят, разузнают - и хватит с них... - Разве что так, - согласился Морозов. - А я вот что надумал, товарищ Стремянной: не объявить ли нам, что горсовет просит всякого, кто может сообщить что-либо о местонахождении картин, немедленно сигнализировать. И вообще, поскольку картины в городе, помочь, насколько возможно, в поисках. Стремянной на секунду задумался. - Это дело! Я убежден - люди отзовутся... - Он обернулся к Шуховой: - А как по-вашему, Клавдия Федоровна?.. - Конечно, каждый сделает все, что в его силах, - сказала она. - Ну, однако, пора. - Она встала с места. - Ехать так ехать... Товарищ подполковник, а когда вы думаете прислать нам дрова? - Сегодня же, - ответил Стремянной. - Только не очень поздно, если можно. Ведь мы с ребятами сами убирать будем. - Слушаю, товарищ начальник, - прислать не слишком поздно, - улыбаясь, ответил Стремянной и протянул руку Морозову: - До свидания, Сергей Филиппович. А вы еще не собираетесь маленький перерыв сделать? А то поедем в штаб, пообедаем. Морозов решительно потряс головой: - Нет, видно, нынче не пообедать. Видели, сколько там народу ожидает? - Так ведь этак вы до ночи здесь сидеть будете. - Что ж, и посижу, - Морозов вздохнул. - Время военное. Оперативность нужна. - Вишь, какой стал! - Стремянной усмехнулся. Морозов тоже усмехнулся: - Ладно, ладно, без намеков, товарищ подполковник. Ступай себе, обедай и не искушай меря... А вот найти человека, знающего об укрепрайоне, не теряю надежды... Каждого спрашиваю. Но пока, - он развел руками, - никого нет. Прямо беда! Шухова и Стремянной вышли из кабинета, а их место заняла очередная посетительница - высокая седая женщина, которая в коридоре рассказывала о своем пропавшем сыне. Глава сорок третья ПОИСКИ НАЧИНАЮТСЯ В первый же день освобождения города Клавдия Федоровна стала организовывать детский дом. Она договорилась с Морозовым, что временно заберет особняк, в котором жил бургомистр Блинов, - двухэтажный, хорошо сохранившийся дом, недавно капитально отремонтированный. Бургомистр, очевидно, предполагал обосноваться в нем надолго и не жалел затрат. Мальчиков разместили в нижнем этаже, а девочек - в верхнем. Клавдия Федоровна расположилась в небольшой комнате под лестницей, которая одновременно стала и канцелярией детского дома. В погребе и сарае Шухова с ребятами обнаружили большие запасы трофейных продуктов. Их вполне должно было хватить до тех пор, пока наладится снабжение. Вернувшись из городского совета, Клавдия Федоровна скинула платок, ватник и прошла к себе в комнату. Она была очень озабочена. Надо было раздобыть топоры, пилы, сообразить, кого из ребят можно назначить на уборку дров. Размышлять долго было некогда. Она окликнула первую попавшуюся ей Маю Шубину и велела поскорей разыскать Колю Охотникова и еще нескольких ребят. Мая тотчас же побежала во двор. Вскоре в комнатке Клавдии Федоровны собрались все старшие ребята. Они слушали ее с серьезными и озабоченными лицами. - Так мы пойдем, Клавдия Федоровна, - сказал Саша Зубавин, высокий белокурый мальчик в очках. Он был очень близорук, и, если хоть на минуту снимал очки, лицо у него становилось растерянным и даже испуганным. - Так мы пойдем, попросим у солдат топоры и пилы. Я думаю, дадут. - Дадут, конечно. Скажите, что это я прошу и что завтра мы все вернем в целости и сохранности. Мальчики встали и гурьбой двинулись к двери. - А вы, Коля и Витя, подождите, - остановила их Клавдия Федоровна. - С вами у меня особый разговор. Она плотно прикрыла дверь и присела к столу. На лице ее возникло неуловимое, но хорошо знакомое ребятам выражение настороженности и внутреннего напряжения. Они сразу поняли, что разговор будет серьезный. - Ну, вот что, ребята, - сказала она, хмуро сдвинув брови, - вам важное задание. - Как только она произнесла такое знакомое, такое волнующее слово "задание", у ребят радостно заблестели глаза. - Что нужно делать? - спросил Коля. - Не торопись! Не перебивай!.. Так вот. Сегодня мне сообщили в городском Совете, что немцы ограбили музей. Хотели вывезти лучшие картины, но не успели. Картины где-то в городе. - И их надо найти? - быстро спросил Коля. - Нет, Коля, - строго поглядела на него Клавдия Федоровна, - не искать, а только походить по домам и расспросить людей. Может быть, что-нибудь вы узнаете о картинах. - Только и всего! - разочарованно произнес Витя. - Это немало, - возразила Клавдия Федоровна. - Сами знаете, как важно напасть на след. Только, ребята, будьте осторожны. В городе еще очень много неснятых мин. Старайтесь по снегу не ходить... Глава сорок четвертая РАЗВАЛИНЫ НА ХОЛМЕ Они шли гуськом по узкой тропинке, протоптанной в снегу вдоль стен и заборов. Впереди был Коля. Он нес на плече две тяжелые лопаты. Позади, сохраняя дистанцию в два шага, брел Витя в старом осеннем пальто с короткими, обтрепанными по краю рукавами. Свои большие красные, без перчаток руки он чуть ли не по локоть засунул в карманы, но теплее от этого ему не становилось. Так они дошли до ближайшего перекрестка. У покосившегося телеграфного столба Коля остановился: - Ну, Витька, в какую сторону пойдем? Направо или налево? - Не знаю. По-моему, домой. До каких же пор нам по улицам шляться? Коля яростно вонзил в снег обе лопаты. - И чего ты такой вялый? - спросил он с негодованием. - Согнулся, как старик, носом землю пашешь! Последние слова Коля произнес не без удовольствия. Он слышал их от старшины, распекавшего медлительного и нерасторопного солдата, когда час назад к ним во двор въехала машина с дровами. - А тебе чего от меня надо? - рассердился Витя. - Дело говорю. А то "пашешь, пашешь"! - Ну, если дело, так идем вот в эти ворота. - Так ведь опять там ничего нет. Только обругают. - Подумаешь, нежный какой! Обругать нельзя... И Коля направился к невысокому деревянному дому, окруженному сараями, старыми конюшнями, превращенными в склады, и еще какими-то постройками. Он смело вошел во двор, поставил у крыльца лопаты и направился к сараю с высоким кирпичным фундаментом. Этот сарай показался ему очень подходящим местом для того, чтобы спрятать картины. На дверях сарая висел большой ржавый замок. Едва Коля притронулся к нему, как замок легко открылся. Оказалось, что он не был заперт. Вынуть его из колец было мгновенным делом. Дверь со скрипом отворилась... и из темноты с радостным визгом выскочил поросенок. В ту же секунду в домике распахнулась дверь, и на крыльцо выскочила какая-то древняя старуха в больших валенках и в ситцевом переднике. - Жулики! Что делают! - закричала она. - От Гитлера порося уберегла, так они его стащить хотят! Сейчас людей позову, шаромыжники вы этакие! Вон со двора, чтоб духу вашего тут не было! Витя растерялся, попятился и метнулся к воротам. Но Коля не побежал. Он смело пошел навстречу старухе. Остановился перед ней и сказал с достоинством: - И как вам, бабушка, не стыдно так ругаться!.. Не нужен нам ваш поросенок... Если хотите, мы вам его поймаем... - Вот именно, что не хочу! - сердито сказала старуха. - Поймаете, да не нам... Иди, иди, пока цел. А не то я тебя так ремнем отделаю! Поросенок, радостно хрюкая и взрывая пятачком снег, бегал по тропинке между домом и сараем. Коля нагнулся к нему, схватил, ловко втолкнул в сарай и прикрыл дверь. Увидев это, старуха несколько приутихла. - Ну ладно, иди, иди, - уже миролюбиво сказала она. - Нечего по чужим дворам шататься. - А мы, бабушка, не шатаемся, - сказал Коля, вновь подходя к крыльцу. - Мы картины ищем. - Какие такие картины? - Из музея. Которые пропали. Гитлеровцы их увезти из города хотели, да не успели и спрятали... А где, неизвестно. Вот мы их и разыскиваем. - У нас во дворе никаких этих картин нет, - сказала старуха, - и на соседнем тоже, и на всей улице нет. А о картинах нам уже из горсовета объявляли... Кабы они были, так я сама бы их снесла, вас не дожидалась... Взвалив на плечи лопаты, Коля направился к воротам. Витя, ожидая его, приплясывал на снегу. - Плохо дело, - сказал Коля. - Нет у нее картин, и вообще на этой улице их нет. - А она откуда знает? - Знает, раз говорит. И всем уже известно, что надо искать картины. Горсовет объявил. - Зачем же нам тогда искать? - сказал Витя. - Все обыщут свои дворы, и кто-нибудь найдет... Скажем нашей Клаве - пусть посылает на это дело младенцев. Идем домой! - Не пойду, - упрямо ответил Коля. - Если хочешь, иди, а я не пойду. Я буду искать. На всякий случай они зашли еще в несколько дворов, но уже не хозяйничали сами, а терпеливо расспрашивали жильцов. Все знали, что из музея пропали картины. Многие гадали, где они могут быть, высказывали свои предположения, но все, у кого они побывали, уверяли, кто как раз у них во дворе ничего не спрятано. - Нет, так мы, конечно, никаких картин не найдем, - сказал Коля, когда они через час остановились на другом конце улицы. - Вот что я тебе скажу: искать надо там, где никто не ищет и где нет хозяев. - То есть где же это? - с интересом спросил Витя. - Ну, в развалинах, в подвале старой церкви, в склепах на кладбище!.. Пойдем, а? Витя оживился: - Ну, это другое дело! Пойдем. - Куда раньше? - Куда хочешь. - Тогда сначала пойдем в развалины, - решительно сказал Коля. Развалинами они называли стены большого элеватора, который был разрушен немецкими самолетами во время первых же бомбежек. Чтобы попасть к нему, надо было пересечь весь город. Мальчики зашагали в ту сторону. Вдруг из-за угла полуразрушенного, обгорелого дома прямо им навстречу выскочила Мая. На ней было не по росту короткое пальто и большие валенки. От этого она казалась еще меньше. - Эх, Майка, - сказал сокрушенно Коля, - беда просто с этим заданием. Мучение! Ходим, ходим, а толку нет... - Что же вы хотите делать? - спросила она. - Да вот у нас один план возник. В глазах у Май засветилась мольба. - Возьмите меня! - попросила она. - Нет, нет, ты и не проси. Не возьмем, - сказал Витя. - Мы в такие места идем, где тебе будет опасно. - Я не боюсь. И Мая пошла с ребятами. Так, втроем, вышли они на окраину города. Время приближалось к пяти часам. Уже начинало смеркаться. Разрушенный элеватор бесформенной громадой поднимался на холме. Снизу он казался особенно темным и страшным. Справа от дороги стоял столб, на котором был прибит фанерный щит с короткой и выразительной надписью: "Мины!" Тут Коля остановился и строго сказал Мае. - Смотри с дороги не сворачивай, а то подорвешься. Она молча кивнула. - А ведь нам не успеть сегодня под церковь и на кладбище, - сказал Витя. - Пойдем завтра. Важно начать... Коля и Витя стали быстро подниматься на холм. Не отставая от них ни на шаг, шла Мая. Она сильно замерзла. Чтобы как-нибудь согреть руки, она в варежках сжимала их в кулаки. Дорога круто повернула направо, огибая холм. До элеватора оставалось метров пятьдесят. Сюда давно уже никто не ходил, и дорогу совсем занесло снегом. Надо было идти по целине. Коля в нерешительности остановился. - Ну, что ж ты стал? - спросил Витя. - Да, может быть, тут мины. Они внимательно осмотрели пространство, которое отделяло их от элеватора. Всюду лежал нетронутый глубокий снег, синевший в быстро надвигающихся сумерках. - Ребята, - вдруг крикнула Мая, стоявшая в стороне, - смотрите-ка, что здесь такое! Они подбежали к ней. - Где? - быстро спросил Коля. - Что ты нашла? Мая варежкой показала на снег: - А вот, видите... Следы на снегу. Кто-то шел к элеватору. - Верно, следы, - сказал Коля. - Ну, вот видишь!.. - Витя осторожно поставил ногу в большой и глубокий след. - Кто-то туда шел. - А раз он шел и прошел, значит, и мы пройдем. - Коля шагнул вперед. - Только давайте идти след в след, чтобы не сбиваться... - Стой, Коля! - вдруг сказала Мая. Коля обернулся: - Ну, что еще? - А вдруг он там!.. - Кто это - он? - Да человек, который шел! - А что ему там делать в такой мороз? Посмотрел, наверное, и вылез где-нибудь обратно. Может, с тех пор неделя прошла. Витя двинулся вслед за Колей. Но тут Мая как-то ухитрилась и, обогнав Витю, оказалась между ними. Увязая по колено в снегу, все трое молча добрались до самых стен элеватора и остановились у большого темного пролома. Здесь вдруг следы потерялись, словно растаяли. - Теперь давайте действовать, - сказал Коля. - Ты, Мая, останешься здесь и будешь нас ждать. - Хорошо, - согласилась она. - А мы с Витей пойдем внутрь и все осмотрим. Если ты понадобишься, мы крикнем. А так - жди нас. - Хорошо, - повторила она. Ребята нырнули в пролом, перебрались через несколько гребней осевших на землю развалин и очутились под сводом, который образовался оттого, что две стены навалились друг на друга, но не упали. Здесь почти совсем не было снега. Под ногами валялись груды битого камня, цемента, железных обломков. Коля и Витя с трудом прошли десяток шагов и вдруг увидели в стене дверь. Она была приоткрыта, но за ней было темно. Так темно, что у обоих не хватало смелости войти. Они стояли и слушали. В развалинах свистел ветер. Где-то вдалеке несколько раз ударила зенитка. В небе, за тучами, пророкотал самолет. Таинственная дверь пугала и в то же время привлекала мальчиков. Коля осторожно толкнул ее - она заскрипела и раскрылась еще больше. Вытянув шеи, мальчики заглянули внутрь и в полумраке разглядели лестницу, которая вела вниз. Что это? Почудилось им или нет? Откуда-то из глубины до них донесся хриплый стон. - Ты слышал? - спросил Коля. - Слышал, - ответил Витя. Оба молчали, прислушиваясь к ветру. - Что это может быть? - спросил Коля. - А как по-твоему? - Там кто-то есть. - Кто? - Человек! Совы зимой не водятся... - Ребята! Ребята! - вдруг услышали они из-за камней горячий шепот Май. - Нашли что-нибудь? Она перелезла через выступ стены и спустилась к ним. - Нашли, - угрюмо ответил Коля. - Что, что такое? - Не "что", а "кого". Человека. - Какого человека? - Да, наверное, того самого, чьи следы... Он там внизу лежит, стонет... Мая всплеснула руками. - Чего же вы стоите? - сказала она. - Человек, может быть, умирает!.. Все трое помолчали. - Тогда вот что, ребята, - решительно сказала Мая, - давайте пойдем все вместе... Сразу все!.. Один он с тремя не справится. Коля и Витя не успели и слова сказать, как Мая скользнула в дверь и пропала в темноте. Оба сразу шагнули вслед за ней. На лестнице Коля обогнал Витю и придвинулся вплотную к Мае, крепко сжимая в руках лопату на случай внезапного нападения. Так они спускались в полной темноте. Человек стонал тяжело, надсадно. По временам он что-то бормотал, но ни одного слова разобрать было нельзя. Мая что-то задела ногой, и по ступенькам загрохотал какой-то, судя по звуку, металлический предмет. Ребята вздрогнули и замерли. Потом Коля нагнулся и стал руками обшаривать лестницу. - Это электрический фонарик, - прошептал он на ухо Мае. Мая шепнула Вите: - Фонарик. Они ощупывали его в темноте. Все думали об одном и том же: зажигать или нет? Наконец Мая чуть сжала Колин локоть, и он понял, чего она хочет. Зажечь! Острый, яркий луч света прорезал тьму. Он скользнул по черным, сырым стенам подземелья, где когда-то проходили трубы отопления, и осветил человека, который лежал на спине у нижней ступеньки лестницы. Человек был в беспамятстве. Рядом с ним валялось несколько пустых консервных банок и раскрытый рюкзак, из которого торчали какие-то вещи. С первого же взгляда ребята поняли, что перед ними немец. И не просто немец, а, судя по шинели, офицер. Коля прощупал лучом фонарика окружавшую их темноту. В подвале больше никого не было. Гитлеровский офицер лежал совершенно один. Ребята окружили его. Витя на всякий случай осмотрел его карманы, они были пусты. - Давай посмотрим его лицо, - предложила Мая. Луч уперся в закрытые глаза, осветил короткий тупой нос, широкий подбородок... - Он! Видите? - прошептала Мая. - Что? Что?.. - тоже шепотом спросил Коля. Мая вдруг отшатнулась. Офицер открыл воспаленные глаза, протянул вперед руки и крикнул: - Zu mir! Zu mir! (Ко мне! Ко мне! (нем.)) Они так и замерли на месте. Теперь все трое узнали этого человека. Одно его имя еще недавно внушало ужас всему городу. Да, ребята не ошиблись - перед ними действительно лежал начальник городского гестапо Курт Мейер, тот самый Курт Мейер, который хозяйничал в городе как ему вздумается. Он лежал здесь уже несколько суток. Взрывом бомбы перевернуло его машину. Шофер был убит, а он получил ранение в левую ногу. Это произошло недалеко отсюда, на повороте дороги. Несмотря на страшную боль, у него хватило сил добраться сюда, в подземелье, притащить с собой запас продовольствия и две химические грелки, которые могли греть довольно долго, если их держать за пазухой. Но ранение - не простая штука. Счастье изменило Курту Мейеру. Он мечтал о богатстве, об орденах, вместо этого пришла смерть. Она наступала на него в каком-то грязном подвале, куда чудом забрели трое смелых ребят. - Что же нам с ним делать? - спросил Коля. - Нам втроем его отсюда не вытащить, он слишком тяжелый... - Надо позвать кого-нибудь, - предложил Витя. - А какой он был важный, когда ходил по городу! - сказала Мая. Вдруг Мая схватила Колю за руку: - Ой! Смотрит! Смотрит!.. Коля навел луч фонарика на лицо Курта Мейера. Сквозь узкую щель приподнятых век на ребят смотрели два темных блестящих глаза. Курт Мейер перестал стонать, словно он пришел в себя и теперь осматривался, стараясь понять, что здесь происходит. Он молчал и только слабо шевелил губами. Ребята невольно отступили назад, таким страшным было это лицо - отекшее, обросшее щетиной. Они решили пойти за помощью. Если бы они знали, что сделает этот человек через пять минут, то, наверное, поступили бы иначе. Когда они вышли из подвала, захватив с собой рюкзак Курта Мейера, было уже темно. Помогая друг другу, перелезли они через все кручи, пробежали пространство до дороги и остановились, тяжело дыша. Вокруг было пустынно и безлюдно - ни одной проезжей машины, ни одного человека. И вдруг со стороны развалин до них донесся приглушенный звук выстрела. Это Курт Мейер, поняв, что больше надеяться ему не на что, выстрелил в последний раз. Но об этом ребята узнали позднее. Сейчас ими владела только одна мысль - скорей, скорей назад в город! Они бежали молча, задыхаясь от бега и от ветра, который бил им в лицо. И вот наконец сквозь мглу прорезались очертания окраинных построек. Ребята увидели человека, фигура которого смутно вырисовывалась сквозь белесую морозную дымку. Человек шел им навстречу. Ребята побежали еще быстрее, стараясь не отставать друг от друга. Когда они приблизились к человеку, он вдруг остановился и окликнул их: - Ребята! Вы что тут делаете? Куда бежите? - Голос его звучал добродушно. Ребята сразу узнали Якушкина, фотографа с базарной площади. - Домой торопимся! - крикнул Витя. Теперь они убавили шагу, успокоились, словно переступили через какую-то невидимую черту, за которой остался жуткий подвал со страшным Куртом Мейером. - Вы знаете, откуда мы идем?.. - крикнул Коля, радуясь встрече с Якушкиным и невольн