.  О  том,  что Володя страстный
радиолюбитель,  она знала и  раньше,  еще во время своих прежних приездов на
каникулы в деревню.
     Над Володиной избой возвышалась антенна,  из  окоп гремела музыка.  "Но
каким чудом ему  удалось сохранить радиоприемник теперь?  И  где они слушают
передачи: ведь антенны над избой не видно".
     Как было обещано,  под вечер за ней зашел Илья. Он тщательно вытер ноги
у  порога о  половичок,  поздоровался,  передал Ефросинье Ивановне небольшой
узелок:
     - Мать прислала.
     - Спасибо, родимый... - отозвалась бабушка, принимая подарок.
     - Собирайся! - грубовато буркнул он Зине.
     - И  когда ты,  Илюша,  со своей сестрой будешь более ласково и вежливо
разговаривать? - упрекнула Зина, мгновенно собравшись.
     - Куда направляетесь? - поинтересовалась тетя Ира.
     - Не бойтесь,  тетя Ира.  Приведу вам Зиночку обратно, - уклонился Илья
от прямого ответа.
     Зина выскользнула вслед за Ильей. По дороге он рассказал, что Володя из
разных деталей собрал новый ламповый приемник.
     - Работает. Изредка слушаем наши передачи, - добавил он.
     С Ильей Зине всегда было легко.  Простой,  бесхитростный,  покладистый.
Еще  в  раннем детстве,  когда маленькая Зина появлялась вместе с  матерью у
бабушки в деревне, Илья с удовольствием играл с ней, был верховой лошадью, а
она - наездницей. Все просьбы маленькой Зины он выполнял беспрекословно.
     Калитка у Володиной избы оказалась незапертой.
     - За мной... - прошептал Илья Зине.
     Из  полутемных сеней,  шагая  по  скрипучим ступенькам,  они  осторожно
поднялись на чердак.  Там было немного светлее. На ящиках уже сидело человек
пять  ребят,  своих,  зуевских.  Среди них  знакомы Зине были Женька и  Федя
Слышенков.  Она робко присела на свободный ящик.  С любопытством огляделась.
Под железной крышей был оборудован под мастерскую небольшой уголок. У окошка
- накрытый серой клеенкой стол со стопкой школьных тетрадей и книг.  Над ним
- прибитая к  обрешетке крыши длинная полка с  множеством склянок и каких-то
пакетиков. Рядом, на ящике, - верстак с разными инструментами.
     - Моя двоюродная сестренка! - отрекомендовал Зину Володя.
     - Теперь все собрались. Начинай! - раздались голоса.
     И Зина поняла, что все дожидались ее.
     Из  ниши,  в  углу,  под застрехой,  заложенной досками,  Володя достал
небольшой  самодельный  приемник.   Выставил  в   щель  зашторенного  окошка
небольшой стержень-антенну  и  включил приемник.  Ребята  подвинулись ближе,
жадно  вслушиваясь в  раздававшийся треск и  шум.  Звук  появился не  сразу.
Володя осторожно крутил рычажки.
     - Сейчас,  -  взволнованно прошептал он,  слабо  уловив на  одной волне
русскую речь.
     И тут произошло чудо. Вдруг ясно и отчетливо Зина услышала:
     - "Говорит Ленинград!..  Говорит Ленинград!..  -  Последовала небольшая
пауза.  И тот же мелодичный женский голос продолжал:  -  Рабочие и работницы
Нарвской заставы города Ленина...  - (Сердце у Зины забилось так сильно, что
стало трудно дышать.),  - отвечают труженикам Красной Пресни славной столицы
нашего государства Москвы.  Мы выстоим,  товарищи москвичи!  Враг не возьмет
нас ни бомбами, ни блокадой! Ленинград борется..."
     Все слушали затаив дыхание,  а  у  Зины от  волнения пробегала дрожь по
телу, горели щеки - ее родной Ленинград живет и борется! Она, прикрыв глаза,
мысленно видела Нарвскую заставу,  знакомые родные места,  где  она выросла,
где остались мама и папа.
     Когда передача прервалась, ребята заговорили не сразу.
     - Искали Москву, а нашли Ленинград! - произнес Володя, словно извиняясь
перед ребятами.
     - И очень хорошо!  -  горячо отозвалась Зина и тихо добавила: - Спасибо
тебе, Володя. Значит, неправда, что немцы взяли Ленинград.
     - Вот бы  переписать и  расклеить это сообщение,  -  заметил кто-то  из
ребят.
     - А  что,  надо это дело наладить,  -  предложил Евгений и посмотрел на
Володю.
     Но тот, деловито свертывая провод, словно не расслышал.
     А  ровно  через  неделю на  немецких плакатах,  расклеенных в  поселке,
появились слова: "Смерть Гитлеру! Да здравствует Советская власть!"
     - Очевидно, партизаны действуют, - высказал предположение дядя Ваня.
     У Зины заблестели глаза:
     - Партизаны!.. Кто же эти смельчаки? Хоть бы одним глазом взглянуть.
     Но  дядя  Ваня ошибался.  Авторами этих надписей были Володя и  Евгений
Езовитовы.


     Глава шестая

     Уже стояла зрелая осень.
     Желтели листья на березах,  в багрянце были клены,  а трава на луговине
темнела,  теряя  свою  зеленую окраску,  покрывалась после ночных заморозков
белым инеем. Надвигались зимние холода.
     - Да-а... Жизнь становится день ото дня суровей... - вздыхал дядя Ваня.
- Ходим разутые, раздетые. Ничего теплого с собой не захватили, ни обуви, ни
одежды.
     - Кто же мог подумать,  что застрянем в  деревне...  -  жалобно вторила
тетя Ира.
     И  невольно при  этом разговоре Зина вспоминала,  как  права была мама,
когда настаивала, чтобы дочери захватили в деревню хотя бы теплые свитеры.
     - Возьми. Вечера могут быть холодные, - уговаривала она Зину.
     - Зачем?  - удивлялась Зина. - Мы с Галькой закаленные, физкультурницы.
Не замерзнем.
     Мама все же настояла на своем... Как теперь Зина была благодарна ей.
     Тетя  Ира  принялась  разбирать  разные  тряпки,  хранившиеся в  летней
горенке.
     - Из этих лоскутов можно выкроить Гальке платье... - обещала племяннице
тетя Ира. - А из старой кофты, пожалуй, Нестерке рубашку сошью.
     Нашлись лоскуты и для платьев Любочке.
     На  помощь  ленинградцам пришли  деревенские  родственники.  Мать  Ильи
принесла  им  черную  железнодорожную шинельку.  Зина  примерила ее,  шинель
показалась неуклюжей,  жесткой и длинной.  Но в шинельке было гораздо теплее
ходить, чем в легоньком летнем плаще.
     После того как дядя Ваня,  обследовав в  кладовке все продовольственные
запасы  бабушки,  сообщил тете  Ире  и  Зине:  "Скоро последние остатки муки
съедим", ленинградцы перешли на полуголодный паек.
     - Что же делать?  -  растерянно спрашивала тетя Ира.  - Неужели по миру
придется ходить?
     А через несколько дней подавленный и мрачный дядя Ваня объявил:
     - Устраиваюсь на работу...  кладовщиком в продовольственный склад.  Там
паек дают.
     - К немцам?! - одновременно спросили тетя Ира и Зина.
     Дядя Ваня с укоризной взглянул на них:
     - Но  что  же  делать?  Выхода иного нет.  Как  иначе жить,  объясните!
Вздыхать,  охать,  плакать и помирать с голоду -  не выход.  Да...  придется
работать. Ты, Ирина, тоже подумай об устройстве...
     - Идти помогать немцам убивать наших людей?!  -  загорелась гневом тетя
Ира.  -  Мне? Жене коммуниста? Как я потом мужу в глаза буду смотреть?.. - И
она разрыдалась.
     Дядя Ваня, продолжая держать в зубах давно потухшую цигарку, с жалостью
глядел на сестру...
     Поступив на работу,  дядя Ваня больше общался с людьми и приносил домой
слухи о долах на фронте.
     Теперь у  него  не  было  прежних радужных надежд,  что  к  весне война
обязательно кончится.
     - Конец войны не близок...  -  сказал как-то он. - Гитлеровцев не скоро
осилишь. Не на жизнь, а на смерть война идет. Или мы их, или они нас...
     Однажды он пришел с работы поздно,  уже в сумерках, и не один. Привел с
собой бородатого человека в  ватнике,  кирзовых сапогах,  с  приметной седой
прядкой в смоляных волосах.
     - Мой друг...  -  кратко представил он гостя тете Ире и  навестившей их
Солнышку.
     Бабушка, очевидно, хорошо знала гостя.
     - Где же ты, Михаил Иванович, теперь обретаешься-то? - поинтересовалась
она.
     - В  лесу...  -  просто ответил гость,  заставив ребят сразу навострить
уши.
     Дядя Ваня прервал дальнейшие бабушкины расспросы.  Сразу же после ужина
увел гостя на сеновал. Немного погодя он пришел за Солнышком, которая в этот
вечер оставалась у бабушки ночевать.
     - Нужно нам с тобой поговорить, - объяснил он и кратко бросил: - Ирина,
ты тоже нужна.
     Когда  они  вернулись  в  избу,  Зина  не  слышала  -  спала,  а  когда
проснулась, Михаила Ивановича в доме уже не было.

     Наступила годовщина Великого Октября.  По  совету дяди  Вани вся  семья
принарядилась во все лучшее.
     Зина вплела в  свои косички красные ленточки.  На голове у  Гальки тоже
появился красный бант.
     За  обедом дядя  Ваня поставил на  стол бутылку,  заткнутую самодельной
пробкой. У кого-то достал самогонки.
     - За будущую нашу победу! - негромко произнес он, подняв стаканчик.
     Вскоре к  бабушке заглянула и  Солнышко.  Пришла она в  своей будничной
одежде и сразу встретила осуждающий взгляд дяди Вани.
     - Хотя бы для праздника принарядилась.
     - Я в душе праздник отмечаю...  -  ответила она. - У нас праздник уже с
раннего  утра  начался:  в  поселке нашли  расклеенные на  заборах советские
листовки.   -   И  пояснила:  -  Рукописные...  Полицаи  обыск  производили,
допрашивали.
     - О чем? - встревожился дядя Ваня.
     - Все о том же... Как оказалась в Оболи? Откуда приехала?
     - Вот что,  надо вам с Ириной без промедления устраиваться на работу, -
сказал дядя Ваня.
     - Я уже об этом думала. У нас рядом с бывшим торфяным заводом открывают
столовую для  офицерского состава -  курсанты,  что  ли,  какие-то  приехать
должны.  Уже и мебель завезли. Надо попытаться устроиться туда официантками.
Дадут ли только справки в комендатуре?
     - Постарайтесь получить эти  справки.  Сейчас  очень  важно,  чтобы  вы
сумели туда устроиться,  -  сказал дядя Ваня и,  как показалось Зине, как-то
многозначительно посмотрел на Солнышко.
     Зину удивило, что, побывав через несколько дней в комендатуре, тетя Ира
и Солнышко явились оттуда домой в хорошем настроении.
     - Начальника полиции не  было на  месте.  Принимал его  заместитель,  -
сообщила тетя Ира.
     - Сразу стал за нами ухаживать... - засмеялась Солнышко.
     - Ну, справки получили? - нетерпеливо перебил дядя Ваня.
     - Мы,  да  не получим...  Вот...  -  И  Солнышко показала дяде Ване две
справки с круглыми печатями.
     - О чем же вас спрашивал?
     - О прежней нашей жизни... Так, отделались общими словами.
     - Повезло вам!..  -  обрадовался дядя Ваня.  -  Сам  начальник полиции,
находись он  на  месте,  всю душу из  вас бы  вытряс.  Знаю по своему опыту.
Дотошный и злобный.

     Столовая открылась в конце ноября.
     В первый же день, вернувшись домой с работы, тетя Ира пожаловалась:
     - Требуют,  чтобы я  поселилась в  бараке,  рядом со  столовой,  как  и
Солнышко, - была бы на глазах у начальства.
     Выслушав, дядя Ваня сказал:
     - Что поделаешь, придется согласиться.
     На семейном совете было решено, что вместе с сыновьями, Зиной и Галькой
тетя Ира переберется в  поселок торфяного завода.  С бабушкой останутся дядя
Ваня и Любаша.
     Зина не возражала.  Она как-то безразлично отнеслась к переселению.  Ей
было все равно где жить, раз они не дома, в Ленинграде.
     Для Зины с Галей нашлась в бараке небольшая комнатка,  низкая, мрачная,
с  одним окном,  выходившим на  пустырь,  но теплая,  если протопить печку в
общем коридоре,  что стало обязанностью Зины и  ребят.  Тетя Ира с сыновьями
поселилась в комнате рядом.
     Лучшую  комнату  в  бараке  занимала  немка-переводчица,   служившая  в
комендатуре.
     Зине  она  не  понравилась.  Толстая,  рыжеволосая,  глядевшая на  всех
застывшим,  стеклянным взором.  В разговор она с жильцами не вступала,  хотя
русский язык знала неплохо.
     - "Баба-яга", - немедленно окрестила ее Галька, боявшаяся встречаться с
суровой, молчаливой немкой.
     Первое время Галька тосковала,  оказавшись вдали от бабушки,  маленькой
Любаши и  своего любимца,  кота Ушастика.  Она  взбиралась на  подоконник и,
прильнув носом к стеклу, тянула:
     - Ску-ушно мне!.. Ску-ушно!..
     - Ишь чего,  веселья захотела!..  -  возмущалась Зина. - Будь довольна,
что с голоду не умираем, в тепле живем.
     Вскоре  Галька немного успокоилась.  Не  чаявший в  ней  души  Нестерка
принес от  бабушки Ушастика,  и  кот,  к  радости Гальки,  прижился на новом
месте.
     Зина с головой погрузилась в разные хозяйственные заботы.  Привела свою
комнату в порядок.  На чисто вымытом окне уже висела белая занавеска. В углу
комнаты на  железной кровати лежал набитый соломой тюфяк.  Возле колченогого
стола стояли две табуретки.  Правда, потолок закопченный и на стенах рваные,
с ржавыми пятнами, обои. Но ничего, жить можно.
     Прежние жильцы барака успели эвакуироваться,  оставив после себя разную
рухлядь.  Зина  озабоченно морщила лоб,  примеряя то  сестренке,  то  себе и
старое рваное платье, и стоптанные ботинки, и ветхую тужурку, соображая, как
залатать и приспособить к носке найденные вещи.
     Зато  теперь появилась новая  и  приятная забота -  ходить к  бабушке в
деревню за молоком.  До деревни недалеко -  двадцать минут ходьбы. Посидев у
бабушки,  которая сразу же  сажает их за стол,  стремится чем-либо угостить,
сестры, захватив с собой маленький бидончик с молоком, возвращаются домой.
     - Почему не остались,  -  сердится Галька,  -  у бабули так хорошо! - И
демонстративно отходит от  сестры,  не  желая идти рядом.  Но Зина не терпит
своеволия, снова берет ее за руку.
     На  хорошо укатанной дороге оживленно.  Снуют  штабные и  интендантские
машины, попадаются навстречу вражеские солдаты и офицеры, надменные, гордые,
упоенные своими победами.  Живут они в  Оболи и  в  поселке,  занимая лучшие
дома.
     Сестры боязливо сторонятся, сходят, держась за руки, на обочину дороги.
Зина  всегда  помнит  предостережение тети  Иры:  "Поменьше попадайся им  на
глаза...  Они все могут сделать".  Нахмурившись и даже потемнев в лице,  она
исподлобья окидывает взором немцев.
     "Проклятые... Пришли на пашу землю и теперь торжествуете..."
     Идут по заснеженной зимней дороге две девчонки, одетые в старое тряпье.
Одна круглолицая,  ясноглазая, с ямочками на розовых от мороза щеках. Другая
совсем еще малышка, худенькая, голенастая, глазастая, с серьезным испуганным
взором, тащится за ней.
     Немцы не обращают на них внимания.

     - Ну, вот мы и дома... - говорит Зина, вернувшись к себе.
     Дома дел у Зины много.  В комнатах прибраться надо и печку истопить. Да
и  день  теперь  короткий.  Не  успеешь оглянуться,  уже  сумерки.  Если  не
задержатся в  столовой,  скоро вернутся домой тетя Ира и Солнышко.  Им будет
приятно, что все убрано.
     - Давай мечтать!..  -  предлагает Галька, присаживаясь к сестре и кладя
голову ей  на колени.  -  Приедем в  Ленинград,  там мамочка нас встретит...
Спросит: "Где вы так долго пропадали?!" А мы скажем: "У бабушки... Немцы нам
дорогу преградили и  не отпускали.  Но мы -  народ хитрый!  Мы сели на поезд
тишком и уехали..." Нет,  лучше:  "Мы забрались в грузовик. Там много ящиков
было. Мы забрались в ящики. Так мы доехали..."
     Галька умеет фантазировать.  Получается у нее складно,  интересно. "Вот
скрипнула калитка... Это калитка жалуется, что ей живется плохо. Шумит ветер
под  крышей...  Очевидно,  ветер  заблудился на  чердаке".  Увидела  в  окно
бродячую собаку,  пугливо поджавшую хвост.  "Это она  уже который месяц ищет
свой дом и не может найти. Надо ей помочь". Галькины фантазии прерывает стук
входной двери.  Это вернулись с работы тетя Ира и Солнышко. Они почти всегда
вместе приходят.  Сами они  теперь ужинают в  столовой.  Что-нибудь съестное
приносят ребятам.  Всем поровну -  таков непреложный закон тети Иры.  Она не
делает различия между своими сыновьями и Зиной с Галькой.
     Детям порой все же голодновато, но жить можно.
     Переселившись в поселок торфяного завода,  Зина реже видела деревенских
ребят.  Слушать радио ее  не  приглашали.  А  ей так хотелось снова услышать
голос Большой земли!  Встретив однажды Володю,  узнала: радиоприемник у него
вышел из строя,  передачи слушать не удастся, пока он его не починит. Володя
заспешил домой, а прощаясь, сказал Зине:
     - Сходила бы в  станционный поселок.  Говорят,  там на базарной площади
развешано много плакатов и листовок.  Если узнаешь что-нибудь особенное,  на
обратном пути зайди ко мне.
     Поселок был заполнен солдатами. Все заборы и столбы на базарной площади
оклеены  разными  гитлеровскими плакатами,  приказами,  победными сводками с
фронтов военных действий. Всюду слышалась только немецкая речь. Лишь в одном
месте пожилой рябой полицай с белой повязкой на рукаве вслух читал по-русски
небольшой группе людей приказ:
     "Кто укроет у  себя красноармейца или партизана или снабдит продуктами,
укажет  дорогу,   чем-либо  поможет,  тот  карается  смертной  казнью  через
повешение..."

     Зина кинулась прочь из поселка.  Пошла домой не по дороге, а кратчайшим
путем  -   по  проселку.   У  перекрестка,  на  телеграфном  столбе,  слегка
раскачиваясь,  висел в одном исподнем белье бородатый мужчина.  Испугавшись,
Зина побежала по тропинке.  Навстречу попалась Нинка Азолина -  нарядная,  в
белой шерстяной косынке и  длинном синем пальто.  Она  было приостановилась,
хотела что-то  спросить у  Зины,  но та,  опустив голову,  вихрем проскочила
мимо. "Немецкая овчарка! Ишь расфрантилась!"
     Возле барака Ленька и  Нестерка очищали от  снега дорожку.  Полуодетые,
без варежек, трудились они так усердно, что от них валил пар.
     - Комендант заставил...  -  пожаловались они. - Грозился выпороть, если
плохо расчистим.
     Зина оправила у них пальтишки, застегнула, увела домой греться.
     - Где была?.. Почему не сказалась? - строго встретила ее Галька.
     - Чем допрашивать меня, ты бы лучше умылась... Сидишь грязнулей.
     - Не буду я умываться. Назло тебе.
     - Это еще что такое?..  -  Зина рассердилась.  -  Так и знай, не будешь
слушаться,  я  уйду  отсюда...  Не  нужна  мне  такая чумазая,  непослушная.
Измучилась я с тобой.
     - Я с тобой тоже измучилась! - огрызнулась Галька.
     Скрипнув дверью,  в  комнату юркнул  Ушастик.  Приблизившись к  Гальке,
прыгнул на колени, громко мурлыча и ласкаясь.
     - Ты вот и Ушастика тоже обижаешь!  - сердито попрекнула сестру Галька.
- Вчера веником его огрела, грозилась в болото занести.
     - Тоже заступница...  -  изумилась Зина. - Твой Ушастик на столе слопал
все, что тетя Ира нам оставила, а ты его защищаешь!
     Надувшись,  Галька замолчала,  но через полчаса не выдержала, подошла к
сестре и начала ласкаться:
     - Никуда не уйдешь?
     - Не уйду. Какая ты глупенькая.
     - Даешь слово?
     - Ну, даю.
     - Какое - пионерское?
     - Ну, хотя бы пионерское. Ладно, давай мириться!
     Зина  поцеловала сестренку  в  подставленную щеку.  Присутствие Гальки,
непрестанная забота о ней как-то скрашивали тяжелую жизнь.
     - А теперь пора заниматься. Будем учить буквы... Я тебе буду диктовать,
а ты пиши!  -  Зина,  несмотря ни на что, старалась готовить Гальку к школе,
надеясь, когда вернутся в Ленинград, определить ее сразу во второй класс.
     Галя знала уже все буквы, умела по складам читать.
     Занимаясь с  сестренкой,  Зина  горестно  раздумывала,  что  живет  она
нахлебницей у  тети  Иры  и  Солнышка,  которым так  трудно всех прокормить!
Может,  попытаться и  ей  устроиться на работу в  столовую?  Но как противно
обслуживать фашистов, этих убийц!
     Вечером, когда ложилась спать, перед глазами стоял повешенный, которого
она видела днем, - с неподвижными, стеклянными глазами, с раскрытым ртом..
     Боясь закричать от страха,  Зина с головой накрылась одеялом, но жуткое
видение не  проходило.  Зина  встала,  попила воды,  но  немного успокоиться
смогла,  только  когда  перебралась  на  постель  к  Гальке.  Обняв  младшую
сестренку, она наконец уснула.


     Глава седьмая

     Володя вскоре выполнил свое  обещание.  Илья  снова привел Зину слушать
советскую радиопередачу.
     На  этот раз на чердаке собралось гораздо больше новых ребят,  и  среди
них две девушки - года на три постарше Зины.
     Одну из  них  -  белозубую,  бойкую на  язык -  звали Фрузой Зеньковой.
Другая, в светлом берете, - очевидно, ее подруга - красивая, черноволосая, с
приметной родинкой на  лбу,  была из соседней деревни Ушалы,  звали ее Валей
Шашковой.  Немного погодя подошли еще две девушки -  Маша Дементьева и  Маша
Лузгина, их обеих Зина хорошо знала.
     - Уважаемые дамы и господа!  - шутливо обратился к своим гостям Володя.
- Рассаживайтесь согласно  своему  общественному и  социальному положению  в
германском рейхе. Более знатные - впереди, менее знатные - позади.
     Шутливый  тон  Володи  как-то  сгладил  тревожную  обстановку,  которую
усугубляло зашторенное окошко, полумрак, нарушаемый только светом радиоламп.
     Володя,   управляя  рычажками,   долго  ловил  нужную  волну.   Ребята,
сгрудившись возле приемника,  ждали. В этот зимний пасмурный день слышимость
была плохая.
     И  вдруг  четко  послышались  русские  слова.   Все  обрадовались.   Но
оказалось,  преждевременно: это был голос немецкой передачи на русском языке
- передавали сообщение о налете гитлеровской авиации на Москву.
     Володя хотел перевести рычажок на  другой диапазон,  но  сидевший рядом
Евгений попридержал его руку:
     - Давай послушаем.
     Не совсем твердый на ударениях голос диктора извещал:
     "Сильные   соединения   немецкой   авиации   каждую   ночь   подвергают
уничтожающей  бомбардировке Москву  -  этот  важнейший  индустриальный центр
страны.  Заводы и фабрики,  расположенные вокруг русской столицы,  настолько
разрушены,  что  их  вряд ли  можно будет восстановить.  Кремль и  почти все
вокзалы  в  черте  города  превращены  в  груды  развалин.  Особенно  сильно
пострадали промышленные районы Москвы, вступив в фазу уничтожения..."
     - Будет!  Враки все это...  - Фруза решительно повернула рычажок. Ей не
сразу удалось поймать в хаосе звуков слова русские слова.
     - Стой, не крути, - остановил ее Володя и стал настраивать громкость.
     Передавали сводку  Советского информбюро.  Ребята слушали,  застыв.  Но
никаких особых новостей на этот раз в передаче не было.  Сообщалось,  что во
многих  районах  временно  оккупированной немцами  советской земли  возникли
партизанские отряды и они наносят свои удары в тылу врага. И вдруг - в конце
сводки:
     - "В   Белоруссии  неподалеку  от   Витебска,   возле   станции  Оболь,
партизанский отряд под командованием товарища К. подорвал вражеский эшелон".
     - У нас! - воскликнул кто-то в темноте.
     Передача  кончилась.  Володя  выключил и  убрал  радиоприемник.  Ребята
обменивались впечатлениями.
     - Кругом действуют партизаны...  А мы долго так будем сидеть?  - громко
воскликнул  Федя  Слышенков,  коренастый,  широкоплечий паренек  со  светлым
чубом.
     Володя поспешно шагнул к Феде и приложил ладонь к его губам:
     - Тише ты!
     - А ты что предлагаешь? - осторожно спросил Евгений, сузив глаза.
     - Ну,  об  этом  не  здесь разговор.  Давайте пройдем вниз,  ко  мне  в
комнату,  -  прервал его  Володя и  предупредил:  -  Только не  всем скопом.
Выходите поодиночке. - И предложил Илье: - Проводи сестренку.
     Зина с Ильей вышли на улицу. Уже совсем стемнело. Улица была пустынной.
И вдруг тишину прорезая окрик:
     - Стой!..
     Илья, остановившись, взял Зину под руку.
     - Прохожие...  гуляем,  -  пробормотал он,  когда к  ним подскочили два
полицая с пистолетами в руках.
     - Не видали тут чужаков?
     - Не-ет... - отрицательно замотал головой Илья.
     - В соседние избы при вас никто не заходил?
     - Нет.
     Полицейские, не пряча оружия, свернули в сторону.
     - Вот что,  Зина, - тревожно зашептал Илья, когда они отошли немного, -
я  вернусь предупрежу ребят.  А  то накроют их.  Придется тебе одной шагать.
Побудь пока у бабушки. Видишь, как сегодня здесь неспокойно...
     Когда Зина явилась домой, тетя Ира встретила ее в большой тревоге.
     - Долго где-то ты пропадаешь,  -  упрекнула она. - Галька ждала-ждала и
заснула.
     Зина растерянно оправдывалась:
     - Задержалась  я  отсиживалась у  бабушки.  В  деревне  было  тревожно.
Полицаи кого-то ловили...
     Зина  не  лгала.  Она  и  в  самом деле,  добравшись до  избы  бабушки,
некоторое время отсиживалась там и затем, несмотря на уговоры бабушки и дяди
Вани, замирая от страха, направилась домой.
     Проснулась Галька,  обрадованно посмотрела на  сестру сонными глазами и
напомнила:
     - Скоро день моего рождения! Что ты мне подаришь?
     - Подарок, - машинально отозвалась Зина.

     В  то  время,  когда на деревенской улице рыскали полицейские,  в  избе
Володи Езовитова шел важный разговор.
     - Вот что,  ребята!..  -  обратилась к оставшимся Фруза.  -  Вы слышали
сейчас сообщение о деятельности наших, витебских, партизан! Разве мы тоже не
смогли бы проявить себя в борьбе с врагом? Сколько можно сидеть сложа руки?
     - А почему ты думаешь, что мы все сидим сложа руки? - спросил Евгений.
     - Знаю,  что ты хочешь сказать.  Уже слышала от Володи о листовках,  но
надо действовать не поодиночке, а коллективно.
     - Ты,  Фруза,  была секретарем нашей комсомольской организации в школе.
Говори смелее... - поддержал ее Володя.
     - Я  предлагаю организовать подпольную группу для борьбы с оккупантами,
- взволнованно сказала Фруза.
     В этот момент кто-то настойчиво постучал в наружную дверь. Все замерли.
Володя вышел из комнаты и... вернулся с Ильей.
     - Что случилось? - тревожным шепотом спросила Фруза.
     - Полицаи на улице, кого-то ловят.
     - А как же Зина?
     - Я проводил ее почти до бабушки. В случае чего она там и заночует.
     - Ты завтра загляни к сестренке,  узнай, как добралась, - сказал Володя
и погасил на столе лампу, слабо освещавшую комнату.
     Теперь сидели в полной темноте, настороженно прислушиваясь, но за окном
пока было тихо.
     - Вот что,  Илья,  -  первым нарушил тишину Володя,  - пока ты провожал
Зину, вели мы тут разговор, как нам дальше жить...
     - Вернее,  как нам бороться с фашистами,  - поправила его Фруза, - пока
гитлеровцы нас не  забрали и  не  отправили в  Германию.  Мы  решили создать
подпольную организацию. Давайте сообща подумаем, кто в нее войдет.
     Федя  Слышенков,   вскочив  с  места,   внес  предложение  принимать  в
подпольщики только тех, кто не струсил, не сжег свой комсомольский билет.
     - Мы должны верить не билету, а человеку, - возразил Евгений.
     - Но ведь речь идет не о железнодорожном билете,  а о комсомольском!  -
горячился Володя.
     - Володя, чуток зажги огонь, - попросила Фруза.
     Володя зажег стоявшую на столе лампу, подвернул фитиль. Жиденькое пламя
слабо  озарило  лица  ребят.   Федя  из  потайного  кармана  ватника  достал
комсомольский билет. Его примеру последовал Володя.
     - У меня дома запрятан,  - смущенным голосом произнесла Фруза. - Можете
поверить. При следующей встрече я принесу.
     Ребята кратко обменялись тем,  что каждый из них сумел сделать за время
вражеской оккупации.  Так  они  узнали,  что  Федя Слышенков вывел из  строя
узкоколейку к  кирпичному заводу.  Володя  и  Евгений  расклеили  в  поселке
несколько рукописных листовок со  сводкой Совинформбюро.  Маша  Дементьева и
Маша Лузгина сорвали два фашистских плаката.  Илья рассказал, как они вместе
с Зиной, Володей и Евгением организовали переправу красноармейцев.
     Слушая рассказ Ильи,  Володя вырвал из  тетради лист бумаги.  Он быстро
набросал список присутствующих.  В  него  пока  внес  восемь человек:  Фруза
Зенькова,   Владимир  Езовитов,  Евгений  Езовитов,  Федор  Слышенков,  Илья
Езовитов, Валентина Шашкова, Мария Дементьева, Мария Лузгина.
     - Запиши и моего брата -  Николая Зенькова,  -  попросила Фруза. - Я за
него ручаюсь головой.
     Но  тут раздались другие голоса.  Маша Дементьевна попросила включить в
список свою старшую сестру Надю,  Маша Лузгина -  свою сестру Антонину.  Они
тоже ручались за них.
     Список у  Володи рос.  Была намечена и резервная группа,  состоявшая из
Николая Зенькова,  Николая Алексеева,  Аркадия Барбашева, Дмитрия Хребтенко,
Марии Хребтенко,  Антонины Лузгиной,  Зои Софончик,  Зины Лузгиной,  Надежды
Дементьевой,  Марии  Ушаковой,  Екатерины Зеньковой,  Ефима  Лемнева,  Ивана
Галошкина.
     - Еще одну девчонку я бы внес в список...  -  предложил Володя и назвал
свою  двоюродную сестру Зину  Портнову.  -  Приехала из  Ленинграда,  а  уже
проявила себя.  -  И  Володя подробно рассказал про участие Зины в переправе
красноармейцев.
     - Смелая...  очень смелая девочка и  умная...  -  поддержал предложение
Володи Евгений.
     Так  последней в  список была включена ленинградская школьница пионерка
Зинаида Портнова.
     - А  теперь  список уничтожь...  -  предложила Фруза  Володе.  -  Чтобы
никаких следов не оставлять. На память всех надо знать.
     Взяв из рук Володи клочки бумаги, она нашла на столе коробок спичек. На
медленном огоньке  клочки  бумаги  превратились в  сероватый пепел,  который
сразу же разлетелся по комнате.
     - Нужно,  ребята, соблюдать большую осторожность, - предупредила Фруза.
- Я не против тех,  кого сегодня называли.  Но с каждым,  кого мы собираемся
принимать, следует поговорить отдельно. Никому не навязывать наше решение. И
ни в  коем случае не разглашать,  что мы создали подпольную группу.  С Зиной
Портновой я сама поговорю.  В следующий раз соберемся,  как и сегодня, в том
же составе. Новеньких с собой никого не приводит
     - Надо установить связь с "людьми из леса", - предложил Евгений. - Есть
сведения,  что партизанский отряд находится неподалеку от нас,  в  Шашанских
лесах. Вот только кому это поручить?
     - Давайте поручим это дело Фрузе,  -  подал голос Володя.  - Ты, Фруза,
согласна?
     - Я не возражаю... - И, помедлив, произнесла: - Вот что, ребята... Буду
с вами откровенна... Задание создать подпольную группу в Оболи я получила от
подпольного райкома партии...  -  Фруза приподнялась с места, лампа на столе
выхватила  из  сумрака  ее  покрывшееся румянцем  лицо.  -  Да,  ребята,  не
удивляйтесь!  Подпольный райком  партии существует и  действует.  Подпольный
райком  комсомола  -   тоже.  Они  будут  руководить  нашей  работой,  нашей
предстоящей борьбой  с  фашистскими извергами.  Вы  знаете,  как  гитлеровцы
расправляются с нашим народом?  Мы, комсомольцы, не можем пассивно наблюдать
за этими зверствами.  А если и погибнем...  что ж,  теперь война. Гитлеровцы
завтра  каждого  из  нас  могут  расстрелять  уже  только  за  то,   что  мы
комсомольцы... Итак, наше сегодняшнее решение создать подпольную организацию
должно остаться глубокой тайной...  Давайте,  ребята, поклянемся друг другу,
что тайну мы  сохраним!  Что будем бороться с  гитлеровцами,  не  щадя своей
жизни. Я первой готова дать такую клятву.
     "Я,  комсомолка Ефросинья Зенькова, клянусь отдать все свои силы и свою
жизнь беспощадной борьбе с гитлеровцами..."
     И  страстные,  идущие  от  сердца слова,  произнесенные Фрузой,  словно
зажгли остальных.  Ребята поочередно вставали с  места,  называли свое  имя,
фамилию и торжественно произносили слова клятвы.
     Так  в  зимний декабрьский вечер  в  небольшой белорусской деревне Зуе,
возле  Оболи,   в  избе  Володи  Езовитова,  родилась  Обольская  подпольная
комсомольская организация.


     Глава восьмая

     Как-то  рано утром Володя заглянул к  себе на чердак.  Вынул из тайника
приемник. Включил... Время для приема передачи Совинформбюро было неурочное,
и Володя почти не рассчитывал на удачу. И вдруг знакомый голос Левитана:
     - "Говорит Москва!.. Говорит Москва!.. "
     После короткой паузы:
     - "В последний час... Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы.
Поражение немецких войск на подступах к Москве".
     У Володи перехватило дыхание, сильнее забилось сердце.
     В приемнике раздался сильный треск. Володя низко склонился над ящиком:
     - "Шестого декабря 1941  года  войска нашего Западного фронта,  измотав
противника в  предшествующих боях,  перешли  в  контрнаступление против  его
ударных  фланговых  группировок.   В  результате  начатого  наступления  обе
группировки разбиты и  поспешно отходят,  бросая технику,  вооружение и неся
огромные потери..."
     Голос диктора вдруг ослаб,  куда-то исчез. Володя дрожащими от волнения
руками взялся было за рычажок, но голос снова пробился сквозь сплошной шум и
треск:
     - "...  После перехода в  наступление с  6  по 10 декабря частями наших
войск занято и освобождено от немцев свыше четырехсот населенных пунктов..."
     Сообщение о  разгроме немцев  под  Москвой словно ярким  лучом  озарило
холодный,  полутемный чердак.  Нужно было  что-то  немедленно предпринимать.
Схватив шапку и одеваясь на ходу, побежал к Евгению.
     - Женька!..  Разгром немцев под Москвой начался!  -  радостно прошептал
он,  встретив Евгения на крыльце.  -  К вечеру приходи ко мне,  а я побегу к
Фрузе. Ты понимаешь, какое это событие!

     В  день,  когда Володя принял сообщение о  разгроме немцев под Москвой,
ничего не подозревавшая об этом огромной важности сообщении Зина тоже встала
до рассвета. У нее было свое, маленькое, событие - день рождения Гальки.
     Свой  подарок сестренке Зина  готовила в  большом секрете,  особенно от
любопытных "братьев-разбойников".
     С   нетерпением  Зина  ждала,   когда  Галька  проснется.   И   вот  та
зашевелилась,   повернулась  на  другой  бок,   открыла  глаза  и  удивленно
уставилась на  лежавшую рядом куклу,  величиной с  оставленную в  Ленинграде
Ольгу,  но  сшитую из  разноцветных лоскутков.  Ноги  куклы  были  сшиты  из
зеленого сатинового обрезка,  руки - из синего бархатного лоскутка, платье -
желтое, ситцевое.
     Плотно  набитая ватой,  с  маленькой фарфоровой головкой,  обнаруженной
Зиной в свалке старого тряпья, кукла выглядела почти как настоящая.
     Галька порывисто села на постели, взяла куклу на руки.
     - У тебя теперь новая Ольга...  -  улыбаясь,  сказала Зина и поцеловала
сестренку.
     Подарок вызвал у Гальки бурный восторг.
     - Моя!.. - радостно взвизгнула она, очевидно не веря еще своим глазам и
прижимая Ольгу к груди.
     С  куклой она  не  расставалась весь день.  Раздевала и  снова одевала,
укладывала спать, кормила, поднося к губам куклы ложку с воображаемой едой.
     - Ешь!  -  приказывала Галька. - Давно я тебя не кормила. Недосуг было.
Сами голодные сидели.  Тетя Ира и Солнышко нам хлебушка носят.  Поняла?..  А
сейчас спи. Нечего прохлаждаться! Ведь мы не дома. Вот вернемся в Ленинград,
тогда заживем...
     Праздновать день рождения сестрам долго не  пришлось.  Явился комендант
поселка и выгнал всех, кто находился в бараке, расчищать от снега дорогу.
     День выдался вьюжный.  С ночи валил густыми хлопьями снег,  засыпав все
тропинки и  дорогу  к  поселку.  На  расчистку собралось человек пятнадцать,
главным образом женщины и подростки.
     Легко одетая,  Зина быстро озябла на студеном ветру.  Лопата то и  дело
вываливалась из коченеющих пальцев. Когда Зина обернулась, чтобы поднять ее,
она увидела на дороге быстро шагавшего Володю. И хотя воротник его короткого
овчинного тулупчика был  высоко поднят,  он  тоже заметил двоюродную сестру.
Подойдя к Зине в увидя на ее глазах слезы, поднял лопату:
     - Отдохни пока... - и сам вместе с другими принялся расчищать дорогу.
     Закончив работу,  он отдал Зине лопату,  при этом успев шепнуть о  том,
что услышал по радио.
     - Бегу в  Ушалы,  к Фрузе,  -  сказал он и торопливо зашагал в соседнюю
деревню.

     Володя  был  вторым  гостем у  Фрузы  в  Ушалах.  Накануне,  когда  уже
надвигались сумерки, в калитку Зеньковых чуть слышно постучали.
     - Кого  это  на  ночь глядя принесло?  -  удивилась мать Фрузы и  пошла
открывать. Минуту спустя она ввела в избу закутанную по самые брови в темный
полушалок женщину в ватнике и подшитых валенках.
     Гостья поздоровалась и медленно развязала полушалок.
     На  Фрузу пытливо глядела румяная от мороза сероглазая девушка с  круто
изогнутыми темными бровями.  Глядела с  лукавой усмешкой,  словно спрашивая:
что, не узнаешь?
     Фруза обомлела:  перед ней стояла хорошо знакомая ей  еще с  довоенного
времени секретарь райкома комсомола.
     - Зови  меня  просто  Наташа...   -  улыбаясь,  предупредила  гостья  и
спросила: - Отогреться можно у вас?
     - Ну что за разговор...  как же!.. - заторопилась Фруза, помогая Наташе
раздеться,  и увела к себе в горницу.  - Задание я выполнила, - рассказывала
Фруза Наташе.  -  Подходящие ребята есть.  Наши  школьники.  На  днях  снова
собираемся...
     - Тебя райком партии утвердил организатором и  руководителем подпольной
группы. Я за тебя поручилась... Помню, тебе перед войной комсомольский билет
вручала... Сохранила его?
     Вместо  ответа Фруза  сняла  с  колышка праздничное платье и  прощупала
зашитый в подол комсомольский билет.
     - Вот здесь.
     Домашние Фрузы уже давно легли спать,  а девушки все беседовали. Наташа
инструктировала Фрузу,  как нужно вести себя на подпольной работе.  А утром,
незадолго до прихода Володи, секретарь подпольного райкома комсомола ушла.

     На  следующий день  после визита Володи в  Ушалы в  Оболи на  заборах и
телеграфных столбах появилось с  десяток рукописных листовок с  сообщением о
разгроме немцев под Москвой и начавшемся наступлении Красной Армии.
     Листовки переписали и расклеили Евгений,  Илья, Маша Дементьева и Фруза
Зенькова.
     Подпольная комсомольская организации в Оболи,  состоящая пока из восьми
человек, начала действовать.
     О разгроме немцев под Москвой и успешном наступлении советских войск на
Западном,  а затем и на Калининском фронтах скоро стало известно не только в
Оболи, но и в окрестных деревнях.
     Встречаясь у бабушки с дядей Ваней,  который, работая на складе, теперь
больше,  чем кто-либо из ленинградцев, общался с разными людьми, Зина первым
делом спешила спросить:
     - Ну как наши, что слышно?.. Наступают?
     - Судя по всему,  произошел крутой перелом в  войне...  -  отвечал дядя
Ваня,  вынув кисет и затягиваясь махоркой,  и делился своими наблюдениями: -
Немцы встревожены...  Все  время в  разговоре у  них -  Москва!..  Москва!..
Говорят,  есть  секретный приказ  Гитлера  расстреливать своих  отступающих,
чтобы задержаться на месте.
     - Значит, скоро поедем домой?.. - радовалась Зина.
     Но дядя Ваня, задумчиво качая головой, расхолаживал ее:
     - Вряд  ли  скоро...  Вгрызаются немцы в  нашу землю.  Новые укрепления
вдоль железной дороги и шоссе строят. Своими глазами видел.
     Зина  и  сама  заметила,  как  усилилось движение поездов.  Со  стороны
Полоцка чаще обычного стали проходить эшелоны с войсками и военной техникой,
а в обратном направлении -  из Витебска в Прибалтику -  следовали санитарные
поезда.
     - Немцы уже не скрывают своего поражения.  Об этом только и  разговор в
столовой...  -  рассказывала дома Солнышко, немного знавшая немецкий язык. -
Много обмороженных с фронта везут.
     Немцы  в  эти  дни  лютовали в  Оболи все  сильнее.  Однажды дядя  Ваня
специально пришел в поселок - предупредить детей:
     - На шоссе не заглядывайте, к полотну железной дороги не только близко,
но  и  вообще  не  подходите.  Патрули расстреливают всех  на  месте.  Немцы
опасаются красноармейских десантов.
     - Слышали?  -  строго спрашивала тетя Ира своих сыновей.  -  От дома ни
шагу. Поняли?
     Мальчишки угрюмо молчали.  Ленька при  этом искоса испуганно поглядывал
на двоюродную сестру: "Расскажет или нет?"
     Недавно "братья-разбойники" вернулись домой еле  живые,  в  разорванной
одежде, а Ленька вдобавок хромал, опираясь на плечо брата.
     - Подранили... - признался он Зине.
     - Хотели и меня убить... - добавил Нестерка.
     Сняв одежду со  старшего,  Зина так  и  ахнула:  кровь обильно текла из
простреленной ноги.  Хорошо,  что  пуля только порвала кожу и  не  застряла,
кость не была повреждена.
     В  Ленинграде в  младших классах школы у  Зины  часто на  рукаве белела
повязка с  красным крестом.  А  дома она  практиковалась делать перевязки на
младшей сестренке, благо та охотно ей подчинялась.
     Теперь Зина не  растерялась.  Раздев Леньку,  стала промывать ему рану.
Она  не  заметила,  как  в  комнату  неслышно вошла  "баба-яга".  Она  имела
привычку, не постучав в дверь, заглядывать к соседям. Зина застыла на месте.
Увидев полуголого Леньку в крови, немка изумленно вытаращила глаза.
     - Это что есть такой? - спросила она.
     - На  гвоздь  напоролся,  -  испуганно  пролепетала Зина,  забинтовывая
Леньке ногу старым полотенцем.
     "Братья-разбойники",  насупившись,  молчали. Переводчица неодобрительно
покачала головой.
     - Провода на шоссе обрываль?  -  догадалась она и, не дожидаясь ответа,
удалилась.
     Она не ошиблась: братья в самом деле занимались проводами.
     "Пропали..." -  с глухим отчаянием, в страшной тревоге подумала Зина и,
кончив бинтовать ногу Леньке, принялась замывать следы крови на полу.
     - Ты только маме ничего не говори, - умоляли Зину братья.
     Весь день Зина ожидала появления гитлеровцев или полицаев.  Но  они,  к
счастью, не пришли. А под вечер снова заглянула в комнату немка-переводчица,
принесла на тарелке ребятам два бутерброда с  колбасой и,  молча поставив на
стол,  удалилась.  Зина облегченно вздохнула.  "Не  выдаст,  раз кормит",  -
решила она.
     Когда вечером вернулись с