длинный шест, которым он отталкивал кораблик подальше от берега. Иногда учитель останавливался, вынимал часы и что-то торопливо записывал в книжечку. Нет, видно, не просто забавлялся. Вот послюнил указательный палец, поднял вверх. Из Майн Рида я знал, что так определяют направление ветра. Странная процессия приблизилась к мосту. Волнение охватило меня. Не знаю, чего я ждал. Быть может, чуда? Хотелось, чтобы мановением своего жезла Петр Арианович превратил игрушечный кораблик в настоящий ледокольный пароход с высокими бортами и мачтами, на которых развевались бы праздничные флаги расцвечивания. Но этого не случилось. Осторожно придерживая шестом кораблик, Петр Арианович направил его под мост. Почетный конвой в просторных сапогах забежал вперед, чтобы лучше видеть. Мы с Андреем в нетерпении перевесились через перила. Кораблик, который несло прямо на бык моста, сделал разворот и обогнул препятствие. Льдины стиснули и затопили его уже по другую сторону моста. - Доигрался? - беззлобно спросили сверху. Петр Арианович поднял лицо. Оно было разгоряченное, потное и радостно улыбалось, точно учитель нашел решение давно мучившей его загадки. Фуражка держалась на самой макушке. - Чудак! - сказали в толпе скорее недоумевающим, чем укоризненным, тоном. 4. ЧЕЛОВЕК С ТЕНЬЮ Чудак ли? Наше представление о чудаках было иным. Нам рисовался сварливый старик, с угловатыми движениями, в глубоких калошах, стремглав выбегающий на крыльцо и разгоняющий зонтиком ребят, играющих в бабки перед окном его кабинета. Этому старику нельзя мешать. Он пишет какое-то глубокомысленное, никому не нужное сочинение о головастиках или о водорослях, но не может сосредоточиться. Смех мальчишек, их восторженные возгласы раздражают и отвлекают его. Он уже забыл о том, что сам был когда-то мальчишкой и, может быть, кричал еще азартнее, если удавалось сшибить бабки битой. Впрочем, это было так давно, что немудрено и забыть. Старик непонятен и несимпатичен. Петр же Арианович выглядел почти нашим сверстником. Что-то молодое, очень привлекательное было в нем, какая-то веселая, размашистая удаль. Увлекшись изложением своего предмета, он не мог усидеть на месте: принимался бегать по классу, то и дело откидывая со лба прямые длинные волосы. Заметно было, что в классе некоторые уже практикуются в этом откидывании волос, подражая учителю, - верный признак, что учитель нравится. В конце марта в училище была доставлена посылка на его имя. Мы с Андреем видели через стеклянную дверь учительской, как он распаковывал объемистый ящик. Ничего необычного там не было, только книги. Петр Арианович бережно, обеими руками вынимал их одну за другой, перелистывая, сдувал с переплетов пыль. В тот день наш учитель не остался на репетиции спектакля, который готовили под его руководством старшеклассники, - сразу после уроков побежал домой, прижимая к себе стопку книг. Видно, не терпелось просмотреть их. Книги были, наверное, интересными, потому что после их получения настроение нашего учителя улучшилось. Чаще обычного откидывал он волосы со лба. На широких скулах рдел румянец. С воодушевлением рассказывал он о первых шагах русских путешественников в Сибири, прослеживая по карте путь какого-нибудь храброго Василия Бугра или хладнокровного Бузы Елисея. Отважные русские люди даже решались выходить в океан на своих утлых кочах. Это были широкие плоскодонные лодки, которые обычно шли на веслах и лишь при попутном ветре - на парусах. Парусами служили оленьи шкуры. В кочах не было ни одного железного гвоздя, ни одной скобы. Даже якорь делали из дерева, а для тяжести прикрепляли к нему камни. - Какую смелость надо было иметь, - восклицал Петр Арианович, - какими искусными быть мореходами, чтобы на таких суденышках совершать вылазки в Ледовитый океан!.. Недаром наш Ломоносов сказал: "Колумбы! Колумбы росские!" Петр Арианович признавал, что сравнение удачно и есть много общего в двух этих встречных людских потоках, почти одновременно с разных концов огибавших Землю. Но было и важное различие между западноевропейскими и русскими Колумбами. Западноевропейские, по словам учителя, становились в случае удачи вице-королями, наместниками, губернаторами, получая богатую долю в доходах, награждались гербами, поместьями, титулами, - русские же как были, так и оставались простыми людьми. Сам народ присвоил им общий скромный титул - "землепроходцы". Петр Арианович округлял глаза. - Мало того, - продолжал он, таинственно понижая голос. - Иностранные шпионы из кожи лезли вон, чтобы разузнать о морском пути в Индию вдоль Сибири. Большинство наших открытий сохранялось поэтому в секрете. Некоторым так и суждено было погибнуть в архивах. Даже о плавании Дежнева узнали только спустя сто лет. Петр Первый послал Беринга проведать, сходится ли Америка с Азией, не зная, что Дежнев уже решил эту задачу. Не все архивы подняты, далеко не все. Много документов, относящихся к эпохе великих русских географических открытий, не опубликовано... Представьте: какому-нибудь счастливцу географу удалось бы приподнять завесу... Он замолчал, досадливо морщась и покашливая, как бы сердясь на себя за то, что сказал лишнее. Несомненным было одно: из всех географических открытий XVI, XVII, XVIII веков больше всего интересовали нашего учителя открытия на Крайнем Севере России, и именно в той его части, какая близка к Америке. Почему? Ответ на этот вопрос дала исправница - первая вестовщица в городе, - явившись к нам с очередной новостью. - Учитель-то! - не сказала, а выдохнула она, монументально возникая на пороге. - Что учитель?.. Милости просим! Да входите же, Серафима Львовна! Парадным шагом, как была - в шубе и капоре, исправница прошла по комнате и рухнула в кресло. - Голубушка, Серафима Львовна! - всполошилась тетка. - Что случилось? На вас лица нет! Исправница торопливо расстегнула шубу, вытерла платком распаренное багровое лицо и уставилась на слушателей. - Учитель-то! Жилец мой! - Что? Ну что? - Человек с тенью! - Как так? - А так. Не то ссылался, не то привлекался... Его мать проговорилась вчера... В общем, верно вам говорю: человек с тенью. - Позвольте... - усомнился дядюшка. - Если ссылался, то как же в училище преподает? Ему не разрешили бы. - Не знаю, не знаю. Привлекался, подозревался... Что-то такое, в общем... Дядюшка задумался и некоторое время барабанил пальцами по столу. - Это, знаете ли, идея!.. - начал он бодро. Но тут у меня с колен, к моему ужасу, со стуком свалилась книга. Потрепанные страницы Майн Рида разлетелись по комнате. - Опять ты здесь! - раздраженно воскликнул дядюшка. - Зачем ты здесь? - Наш Леша странный мальчик, - пожаловалась тетка гостье. - Почему-то всегда со взрослыми, в гостиной... Да, часы после уроков я предпочитал проводить в гостиной, укрывшись да карликовой комнатной пальмой. Возможно, что за фикусом или геранью не чувствовал бы себя так хорошо. Все-таки это была пальма, хоть и в кадке. Шорох ее метелкообразных листьев навевал приятное настроение. Голоса взрослых доходили сюда, как бы пробиваясь сквозь густые тропические заросли. Но слова исправницы я услышал ясно. "Ссыльный?.. Вот как! - думал я, поспешно собирая с полу разлетевшиеся страницы. - Может, отбывал ссылку в Сибири? Бежал оттуда?.." Это было важно. Это давало новое направление нашим с Андреем догадкам. Я схватил первые попавшиеся под руку учебники и кинулся к выходу. - Леша, куда? - К Андрею. Дали задачу на дом. Хочу проверить решение... Надо было проверить решение! "Человек с тенью"... Петра Ариановича преследуют! Тень - это преследователь! Кто-то идет за Петром Ариановичем по пятам. Мне представился учитель географии в своей развевающейся крылатке, перебегающий улицу. Ночь. Луна. Мгновение улица пуста. Затем из-за угла, ярко освещенного луной, медленно выдвигается зловещий силуэт. Только тень! Самого человека не видно... Кто же он, наш учитель географии? Почему его преследуют? - Ссыльный, понимаешь? - втолковывал я Андрею. - Был ссыльным. Долго скитался по Сибири... - Может, с рудника бежал? - Ага! Прятался в тайге... - Переплыл Байкал... Мы то вскакивали с места, то снова садились, то снижали голоса до шепота, то принимались кричать друг на друга. Все правдоподобнее становилась наша догадка-вымысел, разматываясь виток за витком, как волшебная, далеко уводящая нить. И когда Андрей, прикинувшись простачком, вдруг спросил Петра Ариановича на уроке, не бывал ли он в Сибири, а тот, вздохнув, ответил, что за всю жизнь из Центральной России не выезжал, мы только многозначительно переглянулись. Еще бы! Станет выкладывать на уроке всю подноготную! С презрением поглядывая на одноклассников, мы надувались, как голуби-трубачи. Тайна переполняла нас. Никто не догадывался, почему учитель хорошо знает Север России, а мы с Андреем догадались. Два человека в Весьегонске, больше никто! Но задача была решена неправильно. 5. ПРОЗВИЩЕ Дядюшка решил ее по-другому. Он раньше нас проник в тайну учителя, причем со свойственной ему суетливостью забежал с задворок, с черного хода. Впоследствии Андрей утверждал, что не иначе как дядюшке помогли его приятели из жандармского управления. А приятели у него были повсюду. Возможно, перехватывалась и читалась обширная переписка Петра Ариановича; возможно, кое-какие сведения были добыты непосредственно в Москве. Дядюшка, во всяком случае, был вознагражден за свои хлопоты. Приезжий явился ценнейшим пополнением и даже украшением его коллекции. - Вдумайтесь, вдумайтесь только, господа! - упрашивал дядюшка, простирая руки к сидящим на диване и в креслах удивленным гостям. - Живет учитель географии. И где живет? В Весьегонске в нашем, то есть посреди болот, за тридевять земель от всякой цивилизации. - В горле его что-то восторженно попискивало. - Нуте-с... И вот из дремучей глуши увидал вдруг острова. Не один, заметьте, - много, целый архипелаг! Новехонький, даже без названия, не открытый еще никем... Где же увидал? В Северном Ледовитом океане. Как увидал? Почему? Весьегонцы ошеломленно смотрели на дядюшку. - Через телескоп или в бинокль? Ничуть! Умозрительным путем. Силой мысли, так сказать. - Это смешно! - Уж так то есть смешно... Входили новые гости. - Приезжий-то, знаете?.. - бросался к ним дядюшка. - Что? - Острова открыл! Гости пугались: - Где? - То-то и есть что где! На краю света! В Северном Ледовитом океане! - Бывал, что ли, там? - То-то и есть что не бывал. За письменным столом сидючи открыл... Другие путешественники - на корабле, верхом, пешком, а наш путешественник - в кресле сидючи. - Как так? - А так. Ткнул карандашиком в карту. "Здесь, - говорит, - мой архипелаг! Негде ему больше быть, как здесь". В гостиной смеялись. Один дядюшка не смеялся. Он стоял посреди комнаты, гордо выпрямившись, обеими руками расправляя пушистую бороду. Вот уж подлинно счастье привалило ему! Год бы трудился - такого сюжета не выдумал. А тут смешной сюжет для анекдота - даже серии анекдотов - сам давался в руки. - Ну вас! - говорил он, озорно поблескивая глазами. - Радоваться бы надо, торжествовать, что среди нас такое светило живет, а вы со смеху помираете, шута горохового из него делаете! - Позвольте, Федор Матвеич! - подавала голос исправница. - Как же говорите: в Сибири не бывал? Он именно бывая - ссылался, привлекался... - Не ссылался! Точно знаю! Не ссылался! Привлекался - да. Участвовал в студенческой забастовке... И вот результат! Имея влечение к научной географической деятельности, к таковой не допущен! Вместо Северного полюса и всемирной славы пожалуйте на болото, в Весьегонск! - Скажите! - качали головами гости, усаживаясь за стол и продолжая разговор под однообразное постукивание бочоночков лото. - Человек еще молодой! - Заучился, бедный... Это бывает. Учится, учится, а потом... - Двадцать пять... - Закрыто! Один лишь обстоятельный отец Фома пытался доискаться тайного смысла в причудах учителя. - Позвольте, - бормотал он, - что за острова? К чему острова? Может, сие - иносказание, конспиративная аллегория? Тогда же, за лото, придумали и прозвище: "Кукипирий-Пирикукий!" - Вот именно! Ха-Ха! Двое разом: и Кук и Пири! Очень хорошо! - В самую точку, Федор Матвеич! - Кукипирий! Ну и Федя! Ай да Федя! Придумает же такое! - Пирикукий-Кукипирий! Кукипирий-Пирикукий! Ха-ха-ха-ха! Прозвище из гостиной перекочевало на улицу. Представьте себе длинную, узкую улицу. Вечереет. Вдоль деревянных тротуаров, по-местному "мостков", шаркая подошвами, двигаются пары. Дойдя до конца улицы, они круто поворачивают и идут обратно. Это гулянье. Песен на гулянье не слышно. В городе не дозволено петь - не деревня! Зато звонко, как из граммофонной трубы, вырывается на улицу треньканье балалаек или молодецкий перебор трехрядки. И так же разом обрывается. Это открылась и закрылась дверь одного из трактиров. На главной улице Весьегонска девять трактиров. Иногда можно увидеть на улице и нашего учителя географии. Свою вечернюю прогулку Петр Арианович совершал обычно в одиночестве. Он шел, как всегда, очень быстро, энергично постукивая палкой, чуть подавшись вперед, погруженный в размышления. Простой люд уступал ему дорогу молча и с уважением. Но вот со звоном и грохотом распахивалась дверь трактира. Загулявший купчик вываливался оттуда. Утвердившись на шатких ногах и оглядевшись, он замечал учителя. - Господину Пирикукию! - орал он, сдергивая с головы шапку и потрясая ею. - Наше вам! С кисточкой! Петр Арканович строго смотрел на крикуна и, не замедляя шаг, проходил мимо... О нем узнали далеко за пределами Весьегонска. Купцы из Вятки, Твери и Ярославля, побывав в январе на знаменитой весьегонской ярмарке, разнесли по своим городам анекдот о чудаке-учителе, который, не отходя от письменного стола, в Ледовитом океане острова открыл... Однако в реальном училище прозвище, данное дядюшкой, не привилось. Петр Арианович был единственным из преподавателей, которого мы, ученики, за глаза и в глаза звали только по имени и отчеству... 6. ТЕНЬ ЧЕЛОВЕКА Но каково было нам с Андреем! В грустном молчании проводили мы переменки на широком подоконнике в коридоре. Мимо шныряли наши товарищи, весело толкаясь и подставляя друг другу ножку. Семенил, держась, как всегда, ближе к стеночке, наш первый ученик Союшкин. Широко вышагивал, вертя во все стороны маленькой головой, помощник классных наставников фим Фимыч. Итак, все? Тайны нет больше? Упрямый Андрей ни за что не хотел примириться с этим. - Врут, врут! - повторял мой друг, сердито морща нос. - Глупости: на Севере не бывал! Самим завидно, сами небось не бывали нигде, вот и наговаривают на него. Андрей был сторонником решительных действий. - Слушай, пойдем и спросим, - уговаривал он меня. - Прямо пойдем в учительскую к нему и скажем... - А чего скажем-то? - Не может быть, скажем, чтобы вы не бывали в Сибири... Легко сказать - пойдем и скажем!.. Однажды мы явились в переулок к заветному окну еще засветло, в те часы, когда учитель обычно отправлялся на прогулку, и прошлись мимо дома. Надеялись на что-то неопределенное, на случай. Учитель, однако, не вышел. Мы расхрабрились до того, что подошли к входной двери и совсем было собрались постучать, но слишком долго топтались у крыльца, препираясь, кому войти первому. Этим воспользовалась девчонка, жившая в прислугах у исправницы. Она высыпала на нас совок золы со второго этажа. И мы даже не могли забросать ее снежками, потому что круглое ухмыляющееся лицо то появлялось, то исчезало в форточке, как Петрушка. Ну и противная же была девчонка! Даже куцые, рыжеватого цвета косички торчали на голове с нелепым, раздражающим вызовом. Мы знали, что ее зовут Лизкой, потому что слышали, как окликала хозяйка. Лизка не ходила, как все люди, а носилась всегда стремглав, дробно стуча по полу босыми пятками. Конечно, ниже нашего достоинства было связываться с девчонкой, и мы сделали вид, что ошиблись домом. Мы снова пришли в переулок вечером. Что-то по-прежнему тянуло нас сюда. Наверное, луч света, падавший на снег из окна. Он был ярко-зеленый, какой-то очень уютный и приветливый. Глядя на него как завороженные, мы простояли в молчании минут десять и уже собрались было уходить, как вдруг штора колыхнулась. Но раздвинул ее не Петр Арианович. Человек, смотревший в окно, повертел в разные стороны маленькой головой, будто принюхиваясь к морозному воздуху, швырнул в открытую форточку окурок и снова отошел от окна. Это был Фим Фимыч. Удивленные, мы приблизились к дому и, приподнявшись на носки, заглянули в окно. Видно все-таки было неважно. Тогда я недолго думая проворно вскарабкался на дерево, которое росло как раз против окна, и, скорчившись, пристроился на ветке, хотя она потрескивала и гнулась подо мной. Испытанный прием разведчика! Отсюда, со своего наблюдательного поста, я передавал краткие волнующие сообщения Андрею, нетерпеливо подскакивавшему внизу. Комната была хорошо видна. Фим Фимыч, скрестив длинные ноги, раскачивался на качалке. У книжного шкафа стоял Петр Арианович. По брезгливо выдвинутой нижней губе можно было судить о том, что он не очень-то обрадован посещением помощника классных наставников. О чем говорили собеседники, слышно не было - нас разделяли двойные рамы. Видимо, Петр Арианович не нашел на полке книгу, которую искал. Он сказал что-то Фим Фимычу и, взяв со стола лампу, вышел. С полминуты, наверное, в комнате было темно. Потом вспыхнул колеблющийся огонек спички. Он поплыл по диагонали через всю комнату от качалки к письменному столу. Пятна света падали на книжные шкафы, на разбросанные повсюду географические карты. Спичка потухла. Тотчас Фим Фимыч зажег другую. Он, видимо, волновался, потому что, шагнув к столу, свалил стул и некоторое время стоял неподвижно, втянув голову в плечи, уставившись на дверь. Все в комнате приняло совсем другой вид - причудливый, тревожный. Пламя спички покачивалось в высоко поднятой руке. На стеклах шкафов появились отблески. Казалось, вещами в комнате овладело беспокойство. Враг, вор, чужой был среди них! Горящая спичка - уже четвертая или пятая по счету - совершала порывистые зигзагообразные движения в руке Фим Фимыча. Он кинулся к столу, остановился, с раздражением оттолкнул свиток карт, который подкатился под ноги, преграждая дорогу. Скрюченная, как вопросительный знак, зловеще длинная тень скользнула по потолку. Она закрыла от меня стол. Так вот что означало это выражение: "человек с тенью"! У Петра Ариановича действительно была тень. И она, как в сказке, существовала самостоятельно, отдельно от него. Стоило человеку уйти за дверь, как тень тотчас же принималась хозяйничать в оставленной им комнате, притворяясь человеком. Вдруг спичка, догорев, пролетела по комнате. За ней мелькнул длинный светящийся след. Секунду было темно. Затем в дверь вплыла лампа под зеленым абажуром. И все вещи сразу же встали на свои места. А посреди комнаты на качалке, удобно скрестив длинные тощие ноги, все так же покачивался Фим Фимыч. О притворщик! Вероломный! Надо было что-то сделать, подать Петру Ариановичу сигнал. Но как? С удивлением я увидел, как помощник классных наставников, изогнувшись, принял у Петра Ариановича книгу. Нижняя, брезгливо оттопыренная губа нашего учителя оставалась в прежней позиции. Впрочем, он проводил своего гостя до дверей. Спускаясь с крыльца, Фим Фимыч прошел под веткой, на которой я сидел. Скрип снега затих вдали. Петр Арианович остался в раздумье стоять у стола, над исписанными листками. Бедный, доверчивый человек! Он не знал, кого принимает у себя! Фим Фимыч - его враг, это ясно. Фим Фимыч стремится выведать важную тайну, быть может, похитить со стола одну из драгоценных записей учителя географии... Записи! Я нагнулся к Андрею, чтобы сказать о записях. Не терять ни минуты! Спасти Петра Ариановича, немедленно предупредить! Он еще успеет нагнать похитителя! Но ветка не была приспособлена для чересчур порывистых движений и подломилась подо мной. Добро бы, я упал в снег. Нет, угораздило упасть прямехонько на крыльцо. А по обыкновению мальчишек нашего города я набивал карманы разнообразной, преимущественно металлической дрянью и, покатившись по ступенькам, затарахтел всеми этими жестяными коробочками, медяками, свистками. Оглушенный, ничего не понимая, я начал было подниматься, как на меня налетело сзади что-то визжащее. Ах, пропади ты пропадом! Ведь это девчонка исправницы! - Ага, попался! Ага! - кричала она невыносимо пронзительным, торжествующим голосом. - Одного держу, другой убег! Я отмахнулся от девчонки, но сильная рука придержала меня. - Подожди, голубчик, - сказал надо мной голос Петра Ариановича. - Как это ты попал сюда? Из рогатки выстрелили тобой или как? Я совсем уж по-глупому зажмурил глаза. - Вот оно что! Ладыгин Алексей? Странно! Да нет, ты не жмурься! Когда жмуришься, ты сам не видишь. А тебя-то видно очень хорошо. Я открыл глаза. Петр Арианович смотрел на меня в упор, чуть прищурясь. Рядом суетилась девчонка, продолжая цепляться за мой рукав. - Вышла за вашим гостем двери закрыть, а он у окна, - докладывала она, то и дело срываясь на визг. - Подглядывал в окно. Я его пугнула раз от дома, а он... - Как же, пугнула ты! - пробормотал я. - Мы сами не захотели, ушли. - Да у тебя, брат, синяк, - вдруг сказал Петр Арианович. - Вон и кровь на руке. О ступеньку разбился? Тебя надо перевязать. Так? - Так, - сказал я, ничего не понимая. - Матери моей нету, в гости ушла, - сообщил Петр Арианович, пропуская меня внутрь дома. - Но мы сами, сами... Вот бинт достанем, йод... И он принялся с грохотом открывать ящики комода. - Куда же йод девался? - Двери вышла закрыть, - сказала девчонка, входя за нами следом и стряхивая снег со своего короткого ситцевого платья. - Глянула в щелку, а он у окна... - Хорошо, хорошо. Йод поищи! Она нашла йод. Но этим не ограничилось. Петр Арианович заставил ее еще и помогать бинтовать мою руку. Видимо, это было уже свыше ее сил, потому что, оказав первую помощь, она поспешила уйти. Слышно было, как с негодованием бурчала себе что-то под нос в соседней комнате. Вскоре на втором этаже гулко захлопали двери. - Сердитая! - Петр Арианович улыбнулся. - Значит, ты уже бывал здесь? А зачем? Он сел на стул и посмотрел на меня. Некуда было деться от этого спокойного серьезно-вопросительного взгляда. Можно было, конечно, попытаться убежать, но тогда Петр Арианович не узнал бы ничего о поведении Фим Фимыча. Запинаясь, дрожа, не заканчивая фраз, я рассказал обо всем, что мы видели в окне. Петр Арианович выслушал меня, не прерывая, ничем не выражая своего удивления. - Спасибо, не пропало ничего, - сказал он. Потом, поморщившись, добавил непонятно: - Я ведь знаю, зачем он ходит. Его подсылает ко мне инспектор училища. Он задумчиво побарабанил пальцами по столу. - Но ты сказал "мы". Кто же это "мы"? Разве вас, таких вот взъерошенных мальчишек, еще много под моим окном? - Еще один. - Кто же? - Товарищ мой. - Небось убежал, - предположил Петр Арианович, взглядывая на меня исподлобья. - Нет, не такой, - сказал я уверенно. - Не бросит товарища в беде. Я подошел к окну. Андрей сидел на корточках под самой стеной, втянув голову в плечи, и напряженно смотрел на меня снизу вверх. - Сидит, - доложил я Петру Ариановичу. Он с любопытством заглянул через мое плечо и вдруг захохотал - раскатисто, приседая, кашляя. Я и не думал, что взрослый человек может так смеяться. Он смеялся долго, пока опять не явилась девчонка и не принялась с ожесточением вытирать тряпкой пол, на котором блестели мокрые следы от моих сапог. - Правильно, Лизочка, правильно! - рассеянно сказал Петр Арианович. - А то нам от мамаши попадет. Он придвинул ко мне стул. - Но объясни, Ладыгин, зачем вы - ты и друг твой - торчите по вечерам под моим окном? Я подождал, пока девчонка ушла. - Не верим взрослым, что про вас говорят! - А что взрослые говорят? - Что вы не бывали нигде... На Севере не бывали и не открыли никаких островов... Петр Арианович стал серьезным. Помолчал. - Правда, - кивнул он. - На Севере я не бывал. Наверное, лицо мое стало очень несчастным, потому что он поспешил добавить: - И все же есть острова. Я открыл их! - А как же?.. - начал было я. Петр Арианович поднялся со стула и положил мне руку на плечо: - А так же! Теперь - домой! Попадет тебе за синяк? Очень хорошо! Не будешь в окна подглядывать. Да, чтобы не забыть: в будущее воскресенье опять приходи. С верным товарищем со своим. Расскажу, как я нашел острова... И уже вдогонку сказал с крыльца: - Только без шума и драки, пожалуйста! На дверях звонок. И надпись есть: "Прошу крутить!" 7. ЗИГЗАГ НА КАРТЕ Проходит положенный срок, и вот, в праздничных гимнастерках, с обильно смоченными волосами, чтобы не торчали на макушке, мы присаживаемся с Андреем на краешек старого клеенчатого, с выпирающими пружинами дивана и робко осматриваемся. Вокруг - карты, множество карт: свернутые в трубку, развешанные на стенах, брошенные на стульях. В шкафах - книги, конечно, описания путешествий, и, наверное, с картинками. Все поражает здесь, даже беспорядок на столе, непривычный, будоражащий ум. Раскрытые книги с закладками, какие-то чертежи, четвертушки бумаги, исписанные разгонистым почерком. Видно, что за столом работают, и помногу, с увлечением. А вот и загадочный чан! В него налита вода, по краям закреплены какие-то маленькие вентиляторы. Вблизи он еще более непонятен, чем издали. - О! Всего лишь модель, и очень примитивная! - небрежно поясняет Петр Арианович, заметив, что мы не сводим глаз со странного сооружения. - Сам строгал, пилил, прилаживал. Самоделка! Вот ежели бы сработать это на заводе, да увеличить бы в размерах, да... Вздохнув, он кладет на воду вырезанные из фанеры-листы. Что-то знакомое угадывается в их угловатых очертаниях. Ага! Это восточный берег Северной Америки, а это западный берег Европы" Между ними - Атлантический океан. Бойко затрещали вентиляторы, приводимые в движение-рукой. Вода завертелась в миниатюрном Мексиканском заливе, потом веселая рябь: побежала вдоль берегов Америки и быстро пересекла океан, ширина которого была не более аршина. - Гольфстрим, - пояснил Петр Арианович. - Модель зарождения Гольфстрима! Постоянно дующие от берегов Африки ветры, пассаты, нагоняют в залив нагретую воду, а отсюда она поднимается к Гренландскому морю, Баренцеву и дальше на север... Помните, я рассказывал на уроке? Да, правильно, водяное отопление Европы. Он положил на воду листы, вырезанные уже иначе, и пустил в ход другую группу вентиляторов. - Узнаете? Тихий океан, течение Куро-Сиво... Но это было только вступлением. С особой тщательностью учитель расположил в чане новые игрушечные материки и острова. Мы вслух называли их, радуясь им, как старым знакомым. Вот легла на воду крошечная Гренландия. На противоположной стороне чана появились знакомые берега Сибири, а рядом выгнутая" как лук. Новая Земля, несколько скрепленных проволокой Новосибирских островов и одинокий остров Врангеля. - Я покажу вам удивительный, продолжающийся круглый год ледоход, - сказал Петр Арианович, - иначе говоря - ледяную реку, которая пересекает Полярный бассейн. Конечно, здесь учтен только один фактор - ветры... Он бросил на воду мелко нарезанные клочки бумаги. - Истоки этой реки, - продолжал он, - здесь, у берегов Сибири. Устье там, между Норвегией и Гренландией... Покачиваясь на волнах, бумажные "льдинки" тронулись в путь. Мы заметили, что, повинуясь скрытому внутри механизму, чан очень медленно вращается вокруг своей оси. Ну конечно, надо соблюсти и это условие: земля-то ведь вращается!.. Вскоре поверхность воды побелела. По мере приближения к узким выходным воротам, к устью реки, движение клочков бумаги ускорялось. Атлантический океан, куда впадала река, находился уже за пределами чана. - Купель, - усмехнулся Петр Арианович. - Ледяная арктическая купель... Он облокотился на край чана, задумчиво провожая глазами игрушечные льдинки, которые, кружась и сталкиваясь, плыли по воде. - Еще в университете заинтересовал меня Крайний Север России, - начал он негромко и медленно, как начинают обычно рассказ о собственной жизни... Это и был рассказ о его жизни. Итак, еще в университете заинтересовал его таинственный Крайний Север России, "где всякая география кончается". Там еще оставались "белые пятна". Там были реки, истоки которых терялись в непроходимой тайге, горные кряжи, очертания которых обводились пунктиром, моря, скрытые за сплошной завесой тумана. А в самом центре Арктики находился полюс - заповедная точка, к которой стремилось изо всех сил и которой никак не могло достигнуть человечество. То было время, когда адмирал Макаров выдвинул лозунг: "К Северному полюсу напролом!", когда по чертежам его строили первый в мире мощный ледокол "Ермак", а семидесятилетний Менделеев писал: "Завоевав себе научное имя, на старости лет я не страшусь его посрамить, пускаясь в страны Северного полюса". Мечтал о полюсе и молодой студент Ветлугин. Исследования Арктики были его призванием. Он знал это и чувствовал в себе достаточно сил, чтобы горы своротить на пути к Северному полюсу. Его географические открытия в Арктике со временем должны были прославить Россию! Для этого надо было упорно учиться. И он учился. Ночи напролет молодой Ветлугин просиживал над книгами. Русские ученые давно уже догадывались о том, что плавучие льды, начиная путь в прилегающих к Сибири морях, проходят затем через весь Полярный бассейн. Арктику продувает сквознячком. Впервые своим зорким оком подметил это наш великий Ломоносов. Нельзя ли использовать попутные ветры в Арктике, так же как Колумб использовал пассаты, пригнавшие его каравеллы к американским берегам? Судно "Фрам" полярного исследователя Фритьофа Нансена вмерзло во льды в море Лаптевых и тронулось с ними на северо-запад. Нансен надеялся, что его пронесет через полюс. Надежда не оправдалась: "Фрам" прошел значительно южнее полюса. Почему это произошло? Почему Нансен промахнулся? Не следовало ли ему взять правее, то есть начать свой дрейф восточнее - не в море Лаптевых, а в Чукотском или в Восточно-Сибирском море? Не там ли зарождался тот могучий поток льдов, который спустя два-три года достигал, наконец, полюса? Вот о чем думал Ветлугин, мечтая в тиши своей низенькой студенческой комнатки повторить плавание Нансена, только держа гораздо круче к востоку. Однако к этой же мысли пришли и по другую сторону океана. Из газет Ветлугин узнал о Текльтоне. Примерно на меридиане острова Врангеля предприимчивый американец отправился к полюсу вместе со льдами. Ему не повезло. Вскоре его корабль был раздавлен и пошел ко дну. Текльтону с частью команды удалось добраться до берега, сохранив в непромокаемой клеенке шканечный журнал и другие судовые документы. Отчет о путешествии Текльтона был напечатан, и Ветлугин успел ознакомиться с ним лишь совсем недавно, накануне своего ареста. В то время он разбирался в политике слабо. К участию в студенческой забастовке его привлекли друзья, уважением которых он дорожил. Так случилось, что свое необычное географическое открытие молодой Ветлугин совершил в камере предварительного заключения. Была ночь. На нарах рядом и наверху вздыхали, храпели, стонали во сне товарищи. Петру Ариановичу не спалось. Он был слишком взбудоражен событиями - шумным митингом, схваткой с полицией. Кровь еще громко стучала в висках. Чтобы успокоиться, он принялся думать об оставленных дома книгах. Мысль повернула от книжного шкафа к письменному столу, на котором лежали раскрытый на середине отчет Текльтона и вычерченная Ветлугиным схема дрейфа. Изучая астрономические показания по судовому журналу, Петр Арианович восстановил на карте дрейф корабля. Ему представлялась ломаная линия. Она двигалась вверх, слегка изгибаясь то влево, то вправо. Это напоминало спокойные излучины реки. Так плыли к Северному полюсу льды, подталкиваемые ветром. Вдруг - резкий скачок в сторону! Что случилось? Почему корабль сделал в этом месте зигзаг? Мерные шаги часового продолжали раздаваться за дверью. В гулком коридоре время от времени стучал приклад винтовки. Ветлугин уже не слышал ничего. Что за препятствие возникло на пути льдов, с которыми двигался корабль? Что наставляло их делать такой зигзаг? Спокойствие, спокойствие! Не спешить, не фантазировать. Хладнокровно додумать до конца... Память развернула перед Ветлугиным свитки географических карт, где зигзаг повторялся. Река текла по зеленой просторной низменности и вдруг круто отклонялась в сторону. Ей встретилось на пути препятствие - скала, горный кряж. Аналогия казалась подходящей. Не на остров ли натыкались плавучие льды, дрейфуя на северо-запад? Не остров ли вместе со льдами обогнул путешественник, так и не заподозрив его существования? Всю ночь прошагал Ветлугин по камере, осторожно обходя спящих студентов, которым не хватило места на нарах. Выйдя из тюрьмы, он пошел к профессору, считавшему его своим лучшим учеником и, возможно, преемником. Профессор отнесся к новой географической гипотезе сочувственно, ободрил Петра Ариановича и помог ему опубликовать статью, названную довольно скучно: "О возможности нахождения острова или группы островов в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря". Статья прошла незамеченной. Петр Арианович продолжал разрабатывать свое открытие. Теперь уже Северный полюс интересовал его гораздо меньше, чем неизвестная земля во льдах. Настойчивый студент принялся обивать пороги соответствующих ведомств с предложением организовать экспедицию. Но повторялась история с Землей Франца-Иосифа. Обширный архипелаг в Арктике получил имя одного из бездарных австрийских императоров потому лишь, что русское правительство пожалело тридцать тысяч рублей на снаряжение экспедиции. Австрийские путешественники наткнулись на архипелаг случайно, хотя его существование было абсолютно точно предсказано за несколько лет до этого русскими географами и моряками. Впрочем, Петр Арианович не складывал оружия. Мысли его летели теперь через необозримые пространства не на север, к полюсу, а на северо-восток, к туманному и пустынному Восточно-Сибирскому морю. Ясная цель была перед ним. Он приналег на занятия и с блеском закончил университет. Считалось решенным, что его оставят при кафедре для научной работы. Однако после поражения революции мракобесы торжествовали в науке. Все передовое, прогрессивное, патриотическое в высоком смысле этого слова изгонялось. Из Московского университета - уже во второй раз! - вынужден был уйти его краса и гордость Тимирязев. Петр Арианович попал в число людей "политически неблагонадежных". Ректор сказал: - Позвольте, вы же бастовали, отказывались учиться! Вместе с революционерами выставляли какие-то там... политические требования. Это не говорит о вашей привязанности к науке. Наука, молодой человек, должна быть чиста, свободна от политики! Друзья советовали Петру Ариановичу набраться терпения, переждать трудное время. Легко сказать - ждать! На руках у Петра Ариановича была старуха мать. Надо было подумать и о ней. Он принял назначение учителем в Весьегонск. Но, живя здесь, не отступил от задуманного, продолжал обосновывать свою гипотезу. Петр Арианович провел ряд опытов (один из них во время ледохода так удивил весьегонцев), выписывал географические новинки, состоял в переписке с виднейшими русскими географами. Профессор, очень любивший Петра Ариановича, регулярно снабжал его книгами. В последний раз в присланном им ящике оказалось несколько книг о славных русских землепроходцах, путешественниках XVI и XVII веков. Исторические заслуги их к нашему времени были уже основательно забыты. Ветлугин с интересом углубился в присланные книги. Прикованный к Весьегонску, лишенный возможности путешествовать, он странствовал теперь под серыми в заплатах парусами из оленьей кожи вместе с отважными Дежневым и Ребровым. Вслед за ними выходил на плоский, поросший редким мхом берег, пытливо осматриваясь. Зимовал долгую полярную ночь в наспех сколоченном срубе с маленькими оконцами, в которых синевато поблескивали вставленные вместо стекла льдинки... В одной из книг он наткнулся на "скаску", то есть отчет о путешествии зверопромышленника Веденея, фамилия которого указана не была. "Скаски", как знал Петр Арианович, могли быть двух родов. Некоторые представляли собой всего лишь занимательное чтение, своеобразную приключенческую литературу того времени. Быль в них перемешивалась с небылицами. Другие являлись деловыми отчетами путешественников, тщательно засекречивались и вынырнули из мрака архивов уже в позднейшие годы. Трудно было определить, к какому роду "скасок" отнести историю странствований зверопромышленника Веденея "со товарищи". Бесспорно, в ней было много фантастического. Нельзя же в самом деле поверить в появление каких-то водяных, пытавшихся задержать путешественников! И вместе с тем изложение отличалось точностью, последовательностью, какой-то подкупающей достоверностью деталей. Заинтересовавшись рассказами о баснословно богатой корге, то есть отмели, где собираются моржи, зверопромышленники отправились на ее поиски. Из устья не названной в повествовании реки они выходят в море, держа курс "промеж сивер на полуношник", иначе - на северо-восток. Вскоре им преграждает путь какая-то загадочная "мертвая вода". Согласно описанию могучая рука поднимается из пучины. Судно перестает слушаться руля. Всех охватывает ужас. Однако чары спадают, и судно под парусом и веслами снова весело бежит по волнам. По пути к заколдованной корге приходится преодолеть еще несколько таких же сказочных препятствий. Путешественники приходят к мысли, что водяной упорно не желает пускать их дальше. Корщик (очевидно, сам Веденей) творит молитву. Но молитва не помогает. Надвинулись льды. "И понесло нас неволею на сивер, - пишет автор "скаски", - и несло три дни. И стали ждать лютыя смерти, голодны и холодны, сами себе пути не знаем..." Однако спустя несколько дней зверопромышленники увидели землю. С волнением Петр Арианович вчитывался в описание: "Оная реченная земля обширна есть. Берега ее подлеглы (не круты). Посредине гора, ей же высота не мене пяти сот сажон". Зверопромышленники решили добраться до неведомой земли. Возможно, там и была богатейшая корга, о которой толковали на материке. В этом случае обеспечена была бы благополучная зимовка на острове, вдоволь мяса и жиру для топлива. Но как туда добраться сквозь сплошные льды? "Уже не о заморной кости (бивнях) помышляли, а токмо о спасении живота своего", - пояснял автор "скаски". Двинулись к темневшим на горизонте горам, таща коч по льду волоком. Но ведь двигались и льды. Они продолжали свой путь, огибая землю. Зверопромышленники поволокли бы коч бегом, если бы не мешали нагромождения льдин. С ужасом видели, как земля отдаляется от них как бы медленно поворачиваясь вокруг своей оси. На другой день она исчезла совсем, будто нырнула под воду или растаяла в воздухе, как мираж. Неизвестно, как вернулись землепроходцы на материк. Часть их, по словам Веденея, погибла на обратном пути от голода. В родных местах