семь утра пятнадцатого августа главковерх был уже в Могилеве, в девять созвал в своем кабинете совещание, в котором приняли участие лишь особо доверенные лица: начальник штаба генерал Лукомский, генерал Крымов, ординарец Завойко, Аладьин, председатель Главкомитета "Союза офицеров" полковник Новосильцов и еще несколько человек. Оглядев собравшихся налитыми кровью глазами, он сказал: - Я давал Керенскому время образумиться. Теперь я окончательно убедился, что он продался большевикам. Поэтому я принял бесповоротное решение... В тот же день, еще до получения телеграммы Савинкова о том, что министр-председатель принял все пункты доклада главковерха и "просит" двинуть к столице конный корпус, Корнилов разослал предписания: Кавказскую туземную дивизию, уже сосредоточившуюся в районе Великих Лук, направить далее, в окрестности станции Дно; Первую Донскую казачью дивизию из Невеля передислоцировать в Псков; эти две, а также Уссурийскую дивизию вооружить ручными гранатами, применяемыми для уличных боев; штабу Севфронта ни в коем случае не включать эти три дивизии в планы боевых действий на фронте; перебросить в район Пскова английский бронедивизи-он, переодев офицеров его в русскую форму; в Пскове, Минске, Киеве и Одессе спешно завершить с помощью местных отделений "Союза георгиевских кавалеров" формирование четырех георгиевских полков; Корниловский ударный полк в составе двух с половиной тысяч солдат-георгиевцев и двухсот офицеров передать из штаба Юго-Западного фронта в личное распоряжение главковерха; повсеместно ускорить формирование "ударных батальонов", "батальонов смерти", "штурмовых батальонов"... В Петроград, на имя министра-председателя, Корнилов телеграфировал: "Настойчиво заявляю о необходимости подчинения мне Петроградского округа в оперативном отношении с целью теперь же приступить к осуществлению мер, намеченных мною для обороны столицы. Настаиваю на сформировании отдельной Петроградской армии для защиты подступов к Петрограду как со стороны Финляндии, так и со стороны моря и Эстляндии". Командующим именно этой Отдельной армией он уже назначил генерала Крымова, получившего из рук в руки приказ особой секретности и важности. 4 Вечером пятнадцатого августа Антон оказался среди солдат и младших офицеров - участников делегатского совещания "военки". Увидел выбеленные солнцем гимнастерки - и сразу пахнуло фронтом. Собрались представители одиннадцати частей. На повестке - доклады с мест, текущие вопросы, вопрос о газете и его сообщение о Московском совещании. Выступил бородач-унтер: - Наши товарищи, солдаты и матросы, арестованные за июль, все еще сидят в "Крестах" и других тюрьмах, сидят без суда и следствия! Вы знаете, они объявили голодовку. К ним приезжали два члена ВЦИК - меньшевика, обещали прекратить издевательства. Наши товарищи поверили. А все осталось, как при царе! Товарищ из нашего полка, солдат Баландин, продолжает голодовку. Товарищ Баландин, замученный палачами революции, приближается к смерти!.. "Вот вам и революция, и красные банты... Как и при Николае, наши сейчас в "Крестах"... И на фронте, как при Столыпине, заседают военно-полевые суды и наших ставят к.стенке", - подумал Антон. Дошла очередь до него. Он пересказал московские впечатления. Солдаты приняли бурно. Особенно когда передал он смысл речи Корнилова. - Всех нас казнить руки чешутся? Гляди, притупим когти!.. - Да, товарищи, как учит Ленин, коренной вопрос всякой революции - это вопрос о власти в государстве. Сейчас эту власть пытаются захватить бывшие царские генералы. Французская буржуазия нашла такого генерала - Кавеньяка, который расправился с парижскими пролетариями. Русская буржуазия нашла Корнилова. Теперь, как сказал Владимир Ильич, вопрос историей поставлен так: либо полная победа контрреволюции, либо новая революция! Ночью, когда они возвращались с делегатского совещания, Дзержинский снова заговорил о встречах Антона с Милюковым и последнем предложении профессора-кадета. - Вы не забыли, Антон, наш разговор в Кракове, на улице Коллонтая? - спросил Феликс Эдмундович. - Помню слово в слово. Тогда, в одиннадцатом, они завели разговор о провокаторах. Кажется, повод дал он: сказал, что хочет скорей добраться до Парижа, чтобы разоблачить агента, выдавшего царской охранке его, а еще раньше - Камо, Ольгу, Красина и других товарищей, связанных с "делом об экспроприации" денег царской казны на Эриванской площади в Тифлисе. Теперь имя этого провокатора известно: Яков Житомирский. Но тогда... Выслушав его план разоблачения агента, Дзержинский сказал: "На ловца и зверь бежит - я сам вот уже год работаю над материалами о провокации в подпольных наших организациях". И предложил Антону: не хочет ли и он работать в комиссии. Путко готов был стать помощником Юзефа в этом деле. Но после того, как переправит делегатов на конференцию и съездит в Париж. Новый арест отодвинул их встречу на долгие годы. - Такая комиссия ныне нужна нам, - развил теперь свою мысль Дзержинский. - И особенно понадобится она нам в будущем. Видите сами: Милюков уже взял на вооружение методы царской охранки и начал засылать к нам своих осведомителей. - Могу лишь повторить давнее: готов работать вместе с вами, Юзеф, - Путко все еще не привык к его пастоя-щему имени. - Договоримся так: когда окажетесь в Питере, непременно разыщите меня. Если произойдет что-либо важное на фронте - напишите. Он назвал адрес. Протянул руку: - До видзенья! Антон вернулся на Полюстровский. - Не можете остаться еще хоть на денек? - спросила Надя. - Не могу. Приказ. А я - солдат. - Он начал собирать ранец. - Едва поспеваю на поезд. Девушка пошла провожать его по молчаливым ночным улицам. - Пишите мне, ладно?.. Сердце так болит и колотится!.. Я, как тогда говорила, Антон... Антон Владимирович, так и все это время... - Не надо, Наденька. - Поверьте, нету мне жизни без вас!.. Его горло свело спазмой. Но что он мог ей ответить?.. - Непременно буду писать, - глухо проговорил он. Часть вторая "А БОЙ ВЕДЬ ТОЛЬКО НАЧИНАЛСЯ..." Глава первая 24 августа Положение на фронтах Ставка. 24-го августа (ПИ А). В Рижском районе наши войска, перейдя реку Аа Лифляндскую, продолжают дальнейший отход до побережья Рижского залива в северовосточном направлении. В районе Псковского шоссе наша пехота отошла в район Зегеволъд - Лигат, в 25 верстах юго-западнее Вендена. Войска, действующие в восточном направлении от Риги, продолжая. под натиском противника отходить, достигли примерно линии Клинген-берг - Фридрихштадт. На Двинском направлении оживленный артиллерийский огонь. Па остальном фронте перестрелка. 1 Поручик Антон Путко и старший фейерверкер Петр Кастрюлин ехали в Могилев. Поезд уже оставил позади фронтовой район и одновременно, будто обозначено было на некоей небесной карте, полосу беспробудных холодных осенних дождей и привез их в ясное лето. Тот же поезд, одолев невидимый рубеж, отъединил их от оставленных на позиции товарищей, с которыми еще несколько часов назад они делили общую судьбу, укладывавшуюся в два обнаженных понятия: жизнь и смерть. И уже нахлынули приметы тыловой жизни. Появились штатские пассажиры. В проходе мальчишка-нищий фальцетом пел: Ты, говорит, нахал, говорит, Каких, говорит, мало, Но, говорит, люблю, говорит, Тебя, говорит, нахала! Ты, говорит, ходи, говорит, Ко мне, говорит, почаще И, говорит, неси, говорит, Конфет, говорит, послаще!.. Конфет побирушке не давали - не было, но котомка его разбухла от хлебных корок. Ни Антон, ни Петр не чаяли, не гадали, что окажутся вдруг в этом поезде. Вчера вечером Путко вызвали с батареи в штаб дивизиона: - Прочтите и примите к исполнению. На бланке телефонограммы он прочел: "По требованию главкосева прошу командировать от вверенной вам части в Ставку одного офицера для ознакомления с системою английских минометов и бомбометов новейших конструкций и присутствия при испытании их для распространения сведений об этих минометах в войсках. Если представится возможным, прошу командировать поручика Путко". - Ишь в какой чести вы в самом штабе фронта! - не без зависти откомментировал капитан Воронов. - Что ж, бог в помощь! Гляньте и на сию цидулю, - он протянул еще одну бумагу. - Может, посоветуете, кого?.. Это также была телефонограмма: "По требованию нач-штаверха для пополнения георгиевского батальона прошу командировать Могилев-губернский одного рядового или ефрейтора, имеющего хотя бы одну Георгиевскую награду, крест или медаль. Командируемый должен быть обязательно из раненых и отличной нравственности. Выбор под личную ответственность..." Антон сразу подумал: Петр Кастрюлин! Хоть и жаль ему было расставаться с давним другом и отличным артиллеристом, но что-то подсказывало: солдат-большевик будет нужней всего там, в георгиевском батальоне. Всплыло перед глазами: штаб-ротмистр в Георгиевском союзе и ящики картотек. И разговор с Дзержинским перед отъездом. - Кастрюлина надо послать, - назвал он Воронову. - Подходит по всем статьям: и крест, и медали, и раны только-только зализал. - Ну что ж, - согласился командующий дивизионом. - На себя потом и пеняйте. Вот и отправляйтесь вместе. - Добавил: - А вашу раздрызганную батарею мы все равно решили отвести во второй эшелон, на отдых и пополнение. Пополнение... Эта последняя неделя была самой тяжелой за все многие месяцы пребывания Антона на фронте. К вечеру шестнадцатого августа добравшись до позиций батареи в районе Икскюля - на юг от Риги по восточному берегу Двины, - он сразу уловил перемену, происшедшую за дни его отсутствия. Нависла напряженность. Противоположный берег, казалось, превратился в живое существо: беспрерывно сопел, урчал, ворочался. То и дело с того берега открывали стрельбу. Привычное ухо отмечало калибры орудий, мозг суммировал плотность огня. Противник расходовал боеприпасы щедро - это говорило о многом. Подтвердятся ли разговоры о новом наступлении немцев? С нашей стороны никаких реальных усилий для отражения натиска не предпринималось: ни резервов, ни замены негодной матчасти, ни подвоза снарядов хотя бы до комплекта. Доходили даже слухи, что части и слева, и справа, и сзади оттягиваются в тыл, перебрасываются на другие участки. Окопнику всегда самым важным кажется свой пятачок. На деле события, видно, развернутся совсем на другом, известном верховному командованию направлении... Но Путко вспоминал зловещие слова Корнилова, и тревогой сжималось сердце. Восемнадцатое августа прошло необычно тихо, не считая стычек с разведчиками противника. Высоко в небе, недосягаемые для огня, проплыли через линию фронта германские цеппелины. А на рассвете девятнадцатого началось. С того берега на русские траншеи и окопы обрушился яростный смерч. Немецкие орудия били прицельно. Еще до начала боя на батарее Путко вышли из строя две гаубицы и нескольких человек из прислуги ранило. Потом огненный вал пере" двинулся на второй эшелон, и пошла на форсирование реки немецкая пехота. Артогонь не подавил сопротивления русских частей. Они стояли насмерть, контратаками сбрасывали немцев в воду, загоняли на противоположный берег. Держались целый день и утро следующего. От батареи Антона осталась половина. Подкреплений не было. И не было единого приказа на оборону или контрнаступление. Как будто выше штаба дивизиона или штаба полка командования и не существовало. Каждая часть действовала по собственному усмотрению, на свой риск. Единственное, что дошло до батареи, - это телеграмма из Главного комитета "Союза офицеров", адресованная всем частям действующей армии. Как не соответствовала она обстановке на фронте! "Главный комитет счастлив засвидетельствовать, что на его призыв к армии оказать полное доверие верховному главнокомандующему генералу Корнилову получены приветственные телеграммы со всех концов армии, за десятками тысяч подписей. Главкомитет Союза офицеров вновь призывает офицерство, солдат и всех честных граждан сплотиться вокруг вождя армии в тяжелый час, когда родине грозит новое тяжкое испытание на Северном фронте. Только полное доверие его власти, силе, знаниям, опыту и авторитету может облегчить ему тяжкую ответственную работу и обеспечит желанный результат начавшейся операции. Поможем же в этом верховному вождю генералу Корнилову и словом и делом. Ставка. 20 августа. Главкомитет Союза офицеров. Председатель полковник Новосильцов". У Антона едва хватило времени дочитать, как немцы снова пошли в наступление. Удалось, уже из последних сил, сбросить их в Двину и на этот раз. Чутьем фронтовика уловил: противник выдыхается. А ночью, как обухом по голове, - приказ. И батарее, и всему дивизиону, пехотным и кавалерийским полкам: прекратить сопротивление, поспешно отойти на восток, к Вен-дену. "Ввиду создавшегося угрожающего положения оставить Рижский район и сам город Ригу. Крепость Усть-Двинск взорвать и также очистить от наших войск..." На следующее утро, не встретив сопротивления, германские дивизии на широком фронте форсировали Двину и начали преследование отступающих русских частей. В арьергарде путь им преграждали латышские полки. Батарея Антона действовала в их порядках, и Путко видел, как самоотверженно, до последнего патрона, дрались латыши: это были самые революционные, большевистски настроенные части. За четверо последующих суток прорыв расширился до шестидесяти верст по фронту и на столько же в глубину. Русские войска отошли к Вендену. Они бы отступили и дальше, но немцы сами прекратили активные действия, довольствуясь, наверное, и этим нежданным успехом. - Ничего не могу понять, - признался поручику в штабе дивизиона капитан Воронов. - Давно знали, что немцы готовят в этом районе наступление, а пальцем о палец не ударили... Но даже и так могли не отдать Ригу, выстояли бы! Когда прощались, вспомнил: - Да, из Главкомитета "Союза офицеров" поступила еще одна бумага: предлагают сообщить в Ставку фамилии офицеров-большевиков. Вас это не касается? - он внимательно, с затаенной усмешкой, посмотрел на своего подчиненного. - Приму к сведению, - ответил Путко. И вот теперь поезд уже замедлял ход у перрона станции Могилев. На платформах, в здании вокзала, на площади - шинели, френчи, гимнастерки. Многие с нашивками все тех же "ударных" и "штурмовых батальонов", с черепами и скрещенными костями. "Ударники" - мордастые, в новеньком обмундировании. Что-то на передовой этих "смертников" не довелось видеть... А здесь козыряют с шиком, грудь колесом. К вокзалу подъезжают автомобили. Столько генералов разом Антону тоже видеть не привелось. Даже на Московском совещании их было меньше. Куда сунуться со своими предписаниями?.. Путко и Кастрюлин разыскали военного коменданта станции. - Вам - в управление дежурного генерала, штабной автомобиль курсирует между вокзалом и Ставкой с интервалом в десять минут, - вернул поручику предписание полковник со значком генерального штаба. - Тебе, - повернулся он к Кастрюлину, - в казарму георгиевцев, вторая улица налево, до конца. Антон и Петр переглянулись. - Не будем прощаться, - сказал Путко, когда они отошли от коменданта. - Я тебя разыщу. В штабной автомобиль набились офицеры с поезда. Из оброненных ими фраз Антон уловил, что они тоже вызваны на испытания английского оружия. Однако в управлении дежурного генерала никто ничего не знал. Направили в главное полевое артиллерийское управление. Но и там лишь недоуменно пожали плечами: ни об испытаниях, ни о самих минометах и бомбометах ничего неизвестно. Посоветовали наведаться в генерал-квартирмей-стсрскую часть... Весьма странно... - Эти командировки организованы Главкомитетом "Союза офицеров", - туманно объяснили у дежурного генерал-квартирмейстера. - Комитет и займется вами, господа. Выписали направления "на постой". Не в гостиницы города, а в спальные вагоны на той же станции. Офицеры вернулись на вокзал. Нашли на дальних путях вагоны. Разместились. Днем из поездов, прибывавших с фронтов и из тыла, выплескивались новые команды "испытателей", и к вечеру спальные вагоны уже были заполнены. - Никому никуда не отлучаться! - прошел по вагонам ротмистр, представитель Главкомитета. - С часу на час прибудет председатель. Он задерживается в Ставке, где идет важное совещание. О чем говорят офицеры, предоставленные безделью?.. - У меня два года и один месяц старшинства в чине, да год старшинства за ранение, да одиннадцать месяцев старшинства за службу в штабе дивизии - получается четыре полных, ценз производства давно вышел, а они зажуливают капитанские погоны!.. - Вы, прапорщик, с Северного? Германец только сунулся - вы и в штаны! Ригу немцам отдали! - Попрошу вас!.. Мы защищались до последней возможности! - Знаем-знаем! Вот в газетах пишут: "Паническое бегство, войска отходят без приказа, солдаты бросают винтовки". - Гнусное вранье! Я требую!.. - Зачем горячиться, господа? Объясните лучше, какая разница между бомбометами и минометами? Вот это да: среди командированных на испытания есть даже и не артиллеристы... Антон как бы между прочим обратился к спрашивающему: - А вы в каком роде войск служите? - Казак! - с гордостью хлопнул себя пятерней по груди тот. - Да приказано сменить лампасы и околыши на ваше обмундирование. О чем еще говорят мужчины в компании? - Всему виной - женщины! Кто совратил военного министра Сухомлинова? Катька! Ему за шестьдесят, а ей двадцать пять! Будешь пыжиться!.. - После Евы так и идет: Далила погубила Самсона, Елена - Париса, Клеопатра - Цезаря... Красивая женщина - это рай для глаз, ад для души, чистилище для кармана. - А вот когда мы стояли в Фокшанах, так там, я вам скажу!.. - Фи, подпоручик! Вы опускаетесь до армейского прапора!.. Председатель Главкомитета задерживался. По купе начался вист. Откупоривались штофы. Антон выглянул в окно. Была полная луна. Серебрились рельсы. Вдоль спальных вагонов выстроились солдаты с винтовками в руках. Усиленная охрана?.. Он вспомнил свой зарешеченный арестантский вагон, который вот так же стоял когда-то на дальних путях. Его везли тогда на каторгу. И так же охраняли солдаты. Но сейчас... Это становится "оч-чень", как говорит Василий, любопытным... 2 В полдень Корнилов проводил на вокзал Савипкова. Вернувшись в губернаторский дворец, приказал адъютанту немедленно созвать на совещание всех лиц, перечисленных в списке, составленном ординарцем Завойко. Управляющий военмина приехал накануне. Привез из Питера именно то, чего ждал главковерх: отшлифованный казуистами проект закона о введении смертной казни по всей России. На листе оставалось лишь поставить подписи. Привез согласие Керенского на подчинение Петроградского военного округа главковерху и объявление столицы на военном положении; просьбу министра-председателя направить к Петрограду конный корпус "для реального осуществления военного положения и защиты Временного правительства от возможных посягательств большевиков". Последний пункт был самым главным. Он развязывал Корнилову руки. В кабинете Савинков с глазу на глаз высказал генералу и несколько других пожеланий Керенского: - Изъявив готовность объявить Петроград на военном положении, Александр Федорович вместе с тем хотел бы выделить его из округа и оставить гарнизон в своем подчинении. - Чем это вызвано? - с подозрением посмотрел на него Корнилов. - Откровенно говоря: страхом перед вами. Как выразился Керенский, во всякое время вы его сможете тогда скушать. - Выделим, - согласился, прикрыв веки, генерал. - Далее. Керенский просит поручить командование корпусом не Крымову, а какому-либо другому генералу. - Почему? - Из политических соображений. Главное - Кры-мов монархист. - Учту. - Желательно заменить в составе корпуса Кавказскую туземную дивизию на регулярную кавалерийскую. - С какой стати? - В Кавказской офицеры преимущественно из гвардии, это настораживает: они также монархисты. Кроме того, если придется активно действовать в столице, подав-лепие Совдепов руками туземных, а не русских войск может произвести неприятное впечатление. - Приму к сведению. - Еще не все. До правительства дошли слухи о каком-то заговоре, во главе коего стоит Главкомитет "Союза офицеров". Чтобы отвести всякое подозрение о соучастии в этом заговоре чинов Ставки, Керенский просит перевести главную квартиру союза из Могилева в Москву. - Не возражаю. - И наконец, последнее. Это уже моя просьба: откажитесь от услуг своего ординарца. По данным контрразведки, он - темная личность. - Завойко в данный момент уже нет в Ставке, - ответил генерал. Савинков испытал полное удовлетворение: он и не рассчитывал, что Корнилов уступит во всем. Оставалось чисто техническое дело - с офицерами штаба нанести на карты границы военного округа, отошедшего под власть главковерха, и пределы, оставшиеся в подчинении министра-председателя. После прощального обеда Корнилов уточнил: - Вы объявите закон и введете военное положение, как только конный корпус закончит полностью сосредоточение под Петроградом? - Совершенно верно. А каково ваше отношение, генерал, к Временному правительству? - в свою очередь спросил Савинков. Корнилову стоило большого труда ответить: - Передайте Керенскому, что я буду всемерно поддерживать его, ибо это нужно для блага отечества. Савинков отбыл. Гора с плеч! Теперь нельзя было больше терять ни часа. Надо сказать, что Корнилов не испытывал угрызений совести. Он почти не кривил душой, соглашаясь на просьбы Керенского и Савинкова: пусть разложившийся питерский гарнизон остается под их командованием - он все равно никакой боевой ценности не представляет, в любом случае его предстоит распотрошить. Заменить Крымова? Он уже и так назначен командующим Отдельной армией, а на Третий корпус поставлен генерал Краснов. Согласие на перевод Главкомитета "Союза офицеров" ничего не значило - это делается не в день-два. Завойко же в Ставке действительно не было, правда временно: Корнилов направил своего ординарца с особо секретным поручением на Дон, к атаману Каледину. Так что слукавил он лишь в отношении Кавказской туземной - эту дивизию главковерх заменять не намеревался. Пока собирались участники предстоящего совещания, Корнилов принял генерала Лукомского. Начальник штаба был взвинчен: - Отовсюду поступают самые резкие отклики в связи со сдачей Риги. Германская главная квартира торжествует. Союзники готовы списать нас со счетов. - Могу лишь повторить вам то, что вчера сказал румынскому послу Диаманди, - ответил главковерх. - Я предпочитаю потерю территорий потере армии. Именно поэтому войска оставили Ригу. Рига должна произвести такое же впечатление, как тарнопольская катастрофа. - В июне - июле вина была возложена на большевиков, а теперь ее возлагают на нас, - упрямо возразил Лу-комский. - Сами немцы признают: русская армия бросалась в отчаянные и кровавые атаки. Все армейские и фронтовые комиссары дали сообщения в газеты, что войска проявляли стойкость, самоотверженность, не было ни бегства, ни отказа от исполнения приказов, армии честно бились с врагом. Комиссары находят причины поражения в огромном перевесе противника в численности штыков и артиллерии, в плохой боевой подготовке наших частей и перебоях в работе механизма командования - и фронта и Ставки... Вот, - он достал и развернул газетный лист: - "...эти перебои сделали бесплодными порыв революционных солдат. Знайте и говорите всем: нет пятна на имени революционного солдата! Многие части дрались с доблестью. Считаю необходимым отметить подвиг латышских стрелковых полков, остатки которых, несмотря на полное изнеможение, сражались в арьергарде до конца". И это - о большевистских полках! Я привел вам сообщение для печати, сделанное комиссаром Войтинским. - Этот Войтинский сам, видать, большевик! - Говорят, действительно, он некогда был большевиком, но в годы войны стал ярым их противником и в июльские дни отдавал приказы о расстреле ленинцев. Поэтому теперь ему и вера у общественности. - Арестовать и судить! - Это не в компетенции Ставки. Комиссары подчиняются непосредственно Временному правительству. Главковерх перекатил желваки. Процедил: - Скорей бы... - Приказал: - Найти факты о малодушии солдат и предать их гласности. Несколько нижних чинов расстрелять и трупы выставить по дорогам отступления. - Обернулся к карте: - Какие сообщения от Клем-бовского? - Противник прекратил преследование. Более того, несколько дивизий группы Эйхгорна перебрасываются на Западный фронт. - Неужели они отказались от наступления на Петроград? - Корнилов проследил путь от Риги на северо-восток. - Испугались Кронштадта? - Вряд ли у них и была такая утопическая идея, - Лукомский с отчуждением посмотрел на главковерха. - Мы, ваше высокопревосходительство, русские генералы. А Петроград - столица России. - Военная хитрость заключается в том, чтобы умело использовать силы врага, - назидательно ответил Корнилов. - Использовать в своих целях. - Он вернулся к столу. - Пригласите остальных. Собрались те же, кто встречался здесь пятнадцатого августа. Корнилов зачитал приказ о переформировании Кавказской туземной дивизии в Кавказский туземный корпус. Корпусу он решил придать еще два конных полка - Осетинский и Дагестанский. Осетинскую пешую бригаду он преобразовывал также в конный полк. Командующим корпусом назначал князя Багратиона. - Недостающее оружие получите со складов в Пскове. Начальник контрразведки, полковник туземной дивизии Гейман и полковник Сидорин, прибывшие накануне из столицы, доложили, что на местах все подготовлено. Сто офицеров-фронтовиков направлены в Петроград для координации действий "патриотических" союзов. Встал председатель Главкомитета "Союза офицеров": - Около трех тысяч офицеров вызвано из частей. Это самые надежные и проверенные. Большинство уже в Могилеве, остальные в пути. Ночью они получат инструкции, и с утра, группами, начнется переброска их для выполнения задуманной операции. Участники совещания по картам и во времени уточняли и согласовывали планы, когда дежурный адъютант доложил Корнилову, что некий Владимир Николаевич Львов, посланец Аладъина и Завойко, просит немедленно принять его по крайне неотложному делу. - Господа, продолжайте работу. Вернусь - подведем итоги. Корнилов отворил дверь, вмонтированную в панель стены за письменным столом. - Пригласите этого, как его, Львова, - приказал он адъютанту. 3 Владимир Николаевич Львов, или, как называли его, Львов-2, дабы не путать с князем Георгием Евгеньевичем Львовым, премьер-министром первых составов Временного правительства, объявился в эти дни на подмостках театра истории неожиданно. Но именно ему, в нарушение всех замыслов авторов и режиссеров, предстояло перепутать и нарушить всю последовательность как по нотам разученного действия. Это был малоприметный думец, бывший московский универсант, прослушавший курс Духовной академии, - тот самый, которого вдруг назначили членом Временного правительства в качестве обер-прокурора святейшего синода. В правительстве Львов, как говорится, пустое место, продержался недолго, ни в чьей памяти не оставив следа. Хотя и был, по всеобщему мнению, человеком весьма энергичным. Так бы и не удалось Владимиру Николаевичу растратить свою неуемную энергию, если бы по чистой случайности не оказался он сопричастен огромным замыслам коренного переустройства России. Произошло это так. Вскоре после Государственного совещания Львов, задержавшись в Москве, встретился в гостинице "Националы) со своим давним знакомым, неким Добринским - статским советником, членом петроградского "Клуба общественных деятелей". Встретившись, они конечно же запели разговор о результатах совещания. У Добринского выявилась своя точка зрения: надобно, мол, по примеру кабинета Рибо во Франции или кабинета Ллойд-Джорджа в Англии реконструировать и российское правительство, включив в него представителей всех партий, от правых до социалистов, всех мастей и оттенков, исключая конечно же большевиков. - Да вот кто смог бы возглавить такой кабинет?.. Я не знаком лично с Керенским, но вряд ли он подойдет, - усомнился Добринский. - Что вы! - вскричал тут Львов. - Александр - мой лучший друг, я знаю его как самого себя! И я убежден, что Саша вполне соответствует требованию момента! - Коль вы с ним в таких друзьях, не могли бы вы высказать ему кой-какие соображения? - О чем речь! - воодушевился Львов. - Конечно, могу! - В таком разе я познакомлю вас кой с кем... - многозначительно пообещал Добринский. И действительно, познакомил с Аладьиным - "полномочным представителем союзнических кругов", а сам представился уже и как член исполнительного комитета "Союза георгиевских кавалеров" (хотя ни о каких подвигах статского советника на поле брани Львов не слыхивал). Теперь, вдвоем, Аладь-ин и Добринский ввели бывшего прокурора святейшего синода в курс дела: Ставка и "общественные деятели" решили добиться коренных реформ управления страною. Желательно мирным путем. Хотелось бы эти пожелания приватно довести до сведения Керенского. По чести говоря, Львов-2 не был ни ближайшим, ни отдаленнейшим другом "Саши". Более того, именно Керенский, став министром-председателем, поспешил избавиться от бесполезного члена кабинета, и Львов с большими основаниями мог бы считать его своим недругом. Но коль назвался груздем... К тому же Львов по характеру был оптимистом и всегда находился в приподнятом настроении. Вот и теперь он с жаром воскликнул: - Немедленно еду к Александру! Через сутки он уже сидел в кабинете министра-председателя: - Высокочтимый Александр Федорович! Определенными кругами я уполномочен спросить, желаете ли мы вступить в переговоры об изменении состава правительства. - Кто эти "определенные круги"? - насторожился Керенский. - Общественные деятели, имеющие достаточно реальную силу. - Деятели бывают разные, - заметил премьер. - И в чем их сила? - Не уполномочен сказать всего, отвечу лишь, что это серьезные деятели, обладающие такой силой, с которой вам надо считаться, - напустил таинственного туману Львов. - Я же уполномочен спросить: желаете ли вы вступить в переговоры с ними? - Пожалуй. Если будут выдвинуты конкретные предложения. Этот разговор состоялся двадцать второго августа. А вчера, двадцать третьего, Львов уже снова объявился в Москве, в "Национале": - Саша отнесся к нашим предложениям с огромным вниманием и готов принять любые условия, - сообщил он Добринскому в присутствии Аладьина. - Моя миссия увенчалась полным успехом! - Конкретней: Керенский готов вести переговоры со Ставкой? - начал уточнять Аладьин. - Безусловно. Но только через меня. - Так и запишем. Далее: он согласен на преобразование кабинета, на подбор такого состава, который пользовался бы доверием страны и армии? - Об этом мы и говорили. - Требования Керенского? Его программа? - Александр готов выслушать наши требования и принять нашу программу. - Вы, Владимир Николаевич, действительно блестяще справились со столь ответственным поручением, - оценил Добринский. - Все в руках божьих и в его провидении... - скромно наклонил голову бывший обер-прокурор. В этот момент в комнату вошел офицер. Сказав, что прибыл из Ставки, он протянул Аладьину засургученный пакет. Аладьин вскрыл, прочел вложенный лист. Изменился в лице, молча протянул бумагу Добринскому. Оба многозначительно переглянулись. - Милостивые государи, коль я от вашего имени вступил в переговоры с главою правительства, вы не должны скрывать от меня... - с обидой начал Львов-2. Аладьнн протянул бму лист. Это была копия приказа Корнилова атаману Каледину начать движение казачьих войск на Москву. - Боже упаси! Это ужасно! - воскликнул Львов. - Зачем поднимать меч на первопрестольную, когда можно миром?.. - Верховный главнокомандующий лишь трубит сбор, - успокоил Добринский. - Нет, нет! Заклинаю вас именем всевышнего!.. Я поеду в Ставку и сам призову Корнилова не возносить меч! Я выезжаю! - Согласны. Чтобы вас допустили к главковерху без помех, сошлитесь на господина Завойко и на меня, - поддержал его порыв Аладьин. За время, проведенное в пути между Питером и Москвой, а затем между Москвой и Могилевом, представление о собственной значимости в развивающихся событиях возросло в распаленном воображении Львова непомерно. Соответственно расширились и его полномочия: теперь он уже и сам не мог отделить воображенное от действительного и уверовал, что его поступки направляет всевышний. Поэтому, переступив порог комнаты в губернаторском дворце и увидев перед собою самого Корнилова, он вместо приветствия воскликнул: - Я от Керенского! В бурых глазах верховного главнокомандующего зажегся мрачный свет. - Я имею сделать вам предложение! - заторопился самочинный эмиссар. - Напрасно думают, что Керенский дорожит властью - он готов, положась на милость божью, уйти в отставку, если вам мешает, но власть должна быть законно передана из рук в руки без кровопролития. Власть не может ни валяться, ни быть захваченной. Керенский готов на реорганизацию кабинета. Мое вам предложение: войдите в соглашение с Александром Федоровичем! Корнилов озадаченно глядел на посланца. Дело принимало неожиданный оборот: ненавистный "штафирка" сам готов уступить власть. И если они договорятся, прикончить Совдепы и армейские комитеты будет легче легкого. А потом он разделается и с самим "танцором"... В военном же перевороте имелась доля риска. Луком-ский бубнит: надо учесть и то, и се, и пятое, и десятое. Так что же ответить?.. - Передайте пославшему вас: по моему глубокому убеждению, единственным выходом из тяжелого положения является установление военной диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении. Передайте: необходимо, чтобы Петроград был введен в сферу военных действий и подчинен военным законам, а все тыловые и фронтовые части подчинены мне. Я не вижу иного выхода, кроме немедленной передачи власти Временного правительства в руки верховного главнокомандующего. - Военной власти - или также гражданской? - позволил себе уточнить Львов-2. - И той, и другой, - отчеканил генерал. - Быть может, лучше совмещение должности верховного главнокомандующего с должностью председателя совета министров? - Согласен и на вашу схему, - хмуро кивнул Корнилов. Одно обстоятельство в ходе этой беседы все же озадачивало Корнилова: почему Савинков, покинувший Ставку всего лишь несколько часов назад, оговаривал всякие мелкие частности: какую дивизию послать на Питер, да кого на нее назначить, да перевести из Могилева офицерский Главкомитет, - а этот чернобородый лысый человечек вдруг от того же "штафирки" привез на блюдечке полное отречение?.. - Вы когда в последний раз видели министра-председателя? - с металлом в голосе спросил он. - Позавчера вечером. - Львов не уточнил, что это было и последнее, и первое их свидание за последние три месяца. Позавчера. Савинков же покинул Питер на сутки раньше. Что могло произойти в столице такого за двадцать четыре часа, что побудило Керенского поднять лапки кверху? Может, и вправду испугался выступления большевиков?.. - Я не верю Керенскому, - угрюмо проговорил Корнилов. - И Савинкову не верю. - Сомкнул губы. Помолчал, сверля взглядом несчастного эмиссара. - Впрочем, независимо от моих взглядов на их свойства и на их отношение ко мне я считаю их участие в управлении страной безусловно необходимым. Заложил руки за спину, отступил от Львова: - Могу предложить Савинкову портфель военного министра, Керенскому же - министра юстиции. Однако предупредите и того и другого, что я за их жизнь нигде не ручаюсь, а поэтому пусть они оба прибудут в Стапку, где я их возьму под охрану. Замолчал. Бросил: - Еще вопросы? - Н-нет... - пробормотал Владимир Николаевич, вдруг почувствовав всю тяжесть бремени, которую возложил на свои плечи. - С-со-вершенно ясно, да ниспошлет господь... Корнилов выразительно щелкнул крышкой часов, давая понять посетителю, что аудиенция закончена. - Честь имею. Он скрылся за дверью, откуда проник, тут же оборвавшись, гул голосов. Львов понял, что ему нужно поскорей уносить отсюда ноги. Спросил у вновь появившегося в комнате адъютанта: - Когда ближайший поезд на Петроград? - Генерал просит вас задержаться в Могилеве. Завтра должен вернуться в Ставку советник верховного главнокомандующего господин Завойко, с которым вам надлежит обсудить детали. Разрешите сопроводить вас в гостиницу. Владимир Николаевич совсем упал духом. Когда же он доберется теперь до столицы?.. Не раньше двадцать шестого августа... Глава вторая 25 августа Призыв Военной организации при ЦК РСДРП (б). Товарищи солдаты! В связи с неудачами на фронте могут быть предприняты всевозможные провокационные выходки. Военная организация при ЦК и ПК призывает товарищей не поддаваться на провокацию и не предпринимать никаких уличных выступлений. Военная организация при ЦК и ПК РСДРП (б) Зловещие слухи По городу идет-гудет "погромный гул". Зловещие слухи. Обещают "Большой заговор" на 27 августа. "Продовольственный бунт", "политический погром", "простой погром"... Свободному гражданину предоставлен свободный выбор соуса, под которым он желает быть зажаренным - сиречъ ограбленным и убитым. "Биржевые ведомости" 1 За полночь дошли и до их вагона. Трое офицеров. Старший в звании - полковник с наголо выбритой головой, отражавшей на макушке свет лампы. Освещение было тусклым, но блик от движения скользил по лысине: - Я - председатель Главкомитета, генерального штаба полковник Новосильцов. Прошу ваши командировочные предписания. - Собрал, приблизив к лампе, просмотрел. Одно отложил. Антону показалось - его предписание. Он насторожился. - Господа офицеры! Вы вызваны отнюдь не для испытания бомбометов. В Петрограде большевиками готовится вооруженное восстание под лозунгами: "Долой войну! Армию налево кругом, марш по домам! Резать офицеров и интеллигенцию! Всю власть - в руки большевистских вождей!" и так далее. На стороне большевиков все пролетарии Петрограда, почти весь гарнизон, все Совдепы и даже некоторые члены Временного правительства. Все это, конечно, организовано не без участия немецких марок. Он снова сделал паузу. - Однако "Союз офицеров", совместно с другими патриотическими обществами, опираясь на поддержку верных войск, под водительством нашего вождя