л ее вверх дном. С нее не стекло ни капли. - Как раз это и явилось главной темой моей беседы с генералом Корниловым. Проект закона уже составлен, одобрен главковерхом и правительством и лишь ждет подписи министра-председателя. Окончательному утверждению его и будет посвящено заседание кабинета, которое начнется через час. В ответ на обнародование закона последует выступление большевиков и Совдепа, которое вызовет, в свою очередь, необходимость использования карательных войск и окончательно ликвидирует большевизм и Советы. Савинков промакнул губы крахмальной салфеткой: - Поблагодарив за столь приятно проведенное время, я вынужден буду откланяться, чтобы не опоздать к заседанию в Зимнем. Сегодня я заставлю Керенского подписать этот закон. Он улыбнулся. Взгляд его удлиненных глаз был меланхоличен. - Мы, высокочтимый Борис Викторович, - сказал Моэм, - я говорю "мы" в самом широком смысле - чрезвычайно высоко оцениваем вашу деятельность и жаждем в самом ближайшем будущем увидеть вас на посту, достойном ваших талантов и энергии!.. Выпили они порядочно. Но ни у того, ни у другого не было, как говорится, "ни в одном глазу": профессиональный навык. 3 Львов примчался прямо с вокзала в Зимний, когда там уже началось заседание правительства. Слава богу, в Малахитовом зале пока решались малосущественные вопросы, не требовавшие участия министра-председателя, и Керенский все еще пребывал у себя в кабинете. - Доложите: мне нужно срочно, немедленно, сию же минуту переговорить с Александром Федоровичем! - набросился на дежурного адъютанта Львов. Офицер не устоял перед таким бурным натиском. Скрылся за дверью. - Проходите. Но у министра-председателя для вас лишь три минуты. - Приветствую вас, приветствую, - рассеянно оторвался от бумаг Керенский. - Что еще стряслось? Новые предложения? - Нет! Все совершенно изменилось! - вскричал Львов таким трагическим голосом, что Керенский, привыкший ко всяким выходкам записного шута, все же удивленно вскинул брови. - Я должен сделать вам формальное предложение! - От кого? - От Корнилова. - Он вызывает меня на дуэль? - Хуже! Генерал Корнилов поручил мне передать вам, что дальнейшее пребывание у власти Временного правительства недопустимо. Вы должны сегодня же побудить членов кабинета вручить всю полноту власти верховному главнокомандующему, а до сформирования нового состава совета министров передать текущее управление делами товарищам министров, объявить военное положение по всей России! Владимир Николаевич выпалил все это единым духом, заглотнул воздух и продолжил: - Генерал Корнилов нигде, кроме как в Ставке, не отвечает за вашу жизнь, а посему предлагает вам и Савинкову в эту же ночь выехать в Ставку, где вам предназначен пост заместителя премьер-министра, а Савинкову - портфель военного министра. О своем отъезде в Могилев вы никого предупреждать не должны! Он снова судорожно заглотнул воздух, но смолк. Керенский в изумлении глядел на него. Расхохотался: - Бросьте шутить! Наплели такое! - Какие шутки! - с новой энергией и отчаянием вскричал Львов-2. - Положение в сто раз хуже, чем вы даже можете подумать! Чтобы спасти свою жизнь, вы должны немедленно исполнить все требования генерала! Вы обречены! Керенский все еще остолбенело глядел на бывшего обер-прокурора. Подумал было: не свихнулся ли он?.. Но тут же мозг начал лихорадочно выбрасывать, выстраивать, замыкать в единую цепь час назад еще разрозненные звенья: продвижение конных дивизий, заседание ЦК партии кадетов; "Союз офицеров"; визит казачьих атаманов, поведение самого Корнилова - начиная от первого ультиматума и кончая выступлением на Государственном совещании в Москве... И эта странная вчерашняя телеграмма - в его адрес для передачи Львову. От Добринского и с вызовом Родзянки. С вызовом куда, в Ставку?.. Без Родзянки и Милюкова, это он уже точно знал, не могло обойтись ни одного сколь-нибудь важного государственного дела!.. Он не заметил, что выскочил из-за стола и мечется, натыкаясь на кресла, по огромному царскому кабинету. Замер перед бледным, взмокшим, перепуганным Львовым: - А что, Корнилов вызывает в Могилев и Родзянко? - Да, да! И его, и других выдающихся лидеров и деятелей!.. Я сам... - он запнулся, - сам видел, как он писал вызовы! "А что же Савинков? - метнулась было спасительная мысль. - Он же только-только из Ставки... Он же доложил: Корнилов на все согласился! Или он с ними заодно?.." - Вы когда приехали? - Сию минуту! Прямо с поезда - к вам! "Неужели все перевернулось за одни сутки?.. Или Корнилов обманул управляющего?.. Или Савинков с ними в сговоре?.." Он все еще колебался. - Вы сами понимаете, Владимир Николаевич, если я сейчас появлюсь в Малахитовом зале и сделаю такое заявление министрам, мне никто не поверит: меня поднимут на смех. Я отлично вас знаю, совершенно вам доверяю. Но не могу же я сказать такое голословно. - Я передал все точно, - отозвался Львов, - Я ручаюсь за сказанное. - В таком случае изложите требования главковерха на бумаге. - С удовольствием! Вы же знаете: я никогда неправды не говорю! Керенский пододвинул ему лист, перо и чернильницу. Проследил, как посетитель начал выводить: "1) Генерал Корнилов предлагает объявить Петроград на военном положении. 2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки верховного главнокомандующего. 3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временно управления министерствами товарищам министров впредь до образования кабинета Верховным Главнокомандующим". Последние два слова он вывел с прописных литер. - Подпишите. Проставьте дату. - Пожалуйста: "В. Львов. Петроград. Августа 26 дня 1917 г." Керенский больше не сомневался: да, так оно и есть!.. Но решение - как поступить? - еще не приходило. Подчиниться? Выступить против?.. - Хорошо... Хорошо... - пробормотал он. - Вот и замечательно! - с облегчением проговорил Львов-2. - Куда вам против них всех!.. Теперь все разрешится миром. Господь вразумил вас... По-божески... Они там тоже хотят миром, чтобы власть перешла от одного правительства к другому законно... - Запнулся: - Ну а вы что же, поедете в Ставку? Керенский интуитивно уловил нечто, насторожился: - Не знаю... Смогу ли я быть министром у Корнилова?.. Ехать или не ехать, вы как думаете? - Не ездите! - не выдержал, вскочил и взмолился Львов. - Христом богом заклинаю: не ездите! Для вас там ловушка уготована - арестовать вас там и убить хотят! Керенский почувствовал холодную сосущую пустоту под ложечкой. Еще никогда смертельная опасность не представала перед ним так явно: "Как только увидел эти бурые глаза вепря... Так нет же!.." - А как быть? - Уезжайте куда-нибудь подальше, только подальше! И уповайте на милость всевышнего, он милосерден! Бывший обер-прокурор святейшего синода даже осенил Керенского крестным знамением. Но в душе министра-председателя еще теплилась надежда: - А что будет, Владимир Николаевич, если вы ошиблись или над вами пошутили?.. Ведь это очень серьезно. То, что вы написали. - Он повертел перед лицом Львова листком, им написанным. - Ни ошибки, ни шутки здесь нет, - с настойчивостью ответил Владимир Николаевич. - В Ставке вас ненавидят... Уезжайте немедля. Бог велик милостию. "Бог-бог, да и сам не будь плох!.." Министры, зная легковесность Львова, не поверят его записке. Да и сама записка... У Керенского уже вызревал план действий. Прежде всего надо "закрепить" соучастника, то есть заставить повторить все им сказанное при третьем лице, свидетеле. А перед тем стоит связаться по аппарату Юза со Ставкой и получить подтверждение из первых рук. А ну-ка!.. - Владимир Николаевич, а что, если я переговорю с с Корниловым? - Замечательно! Вы убедитесь, что я не погрешил против истины! - В таком разе через час приезжайте в военное министерство на Захарьинскую. Там есть аппарат. Будем вести разговор вместе. Выпроводив посетителя, Керенский вызвал адъютанта: - Распорядитесь, чтобы мне приготовили на восемь часов связь по Юзу с главковерхом, а к девяти пригласите в мой кабинет помощника начальника управления милиции Балавинского и помощника командующего округом Козьмина. - Оглядел комнату. - Пусть они оба, в момент моего возвращения, станут вон там, за портьерами. - 3-за портьерами? - адъютант от изумления не мог закрыть рта. - Вы плохо слышите? Исполняйте. Прикажите подать мой автомобиль. По дороге на Захарьинскую министр-председатель еще надеялся, что Корнилов с недоумением спросит: "Какой-такой Львов? Что подтвердить?" Телеграфист снял с аппарата ленту: - Верховный главнокомандующий на проводе. Львова не было. Да оно и к лучшему. Керенский сыграет за двоих. - Здравствуйте, генерал, - начал он диктовать. - У аппарата Владимир Николаевич Львов и министр-председатель. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведения, переданным Владимиром Николаевичем. Аппарат застучал. Не в силах побороть волнения, Керенский склонился к ленте через плечо телеграфиста. "Здравствуйте, Александр Федорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок". Керенский изобразил из себя Львова, даже начал говорить, подражая его елейному голосу: - Передавайте: "Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором вы просили меня известить Александра Федоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить". Аппарат Юза выжал из себя ленту: "Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев". Теперь министр-председатель снова воплотился в себя: - Я, Александр Федорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя, надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков? "Настойчиво прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Савинкову. Очень прошу не откладывать вашего приезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас". - Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае? - ухватился за соломинку Керенский. Тук-тук-тук-тук... "Во всяком случае", - оттарабанил аппарат. - Передайте: "До свидания, скоро увидимся". "До свидания", - могильно отозвалось с дальнего конца линии связи. Итак, прояснилось... Однако к концу разговора что-то в душе Керенского словно бы перевернулось. Вот так, за здорово живешь, отдать все, чего достиг: царский кабинет, покои Зимнего, почести, славу, власть?.. И кому!.. Angus in herba [Змея в траве (лат.). Иносказательно: скрытая смертельная опасность]. И он же ее пригрел!.. О нет!.. Обуреваемый жаждой немедленных контрдействий, Керенский сбегал по лестнице к выходу из министерства, когда увидел поднимающегося навстречу запыхавшегося Львова-2. - Уже переговорили? Так что же, Александр Федорович, верным я вашим другом оказался, не обманул вас? О, sancta simplicitas! [О, святая простота! (лат.)] Нет уж, упаси бог от таких друзей! А с врагами он разделается сам!.. - Прошу в автомобиль: вернемся в Зимний и отдадим необходимые распоряжения, - он пропустил Львова впереди себя. . Войдя вместе с ним в свой - свой! - кабинет и убедившись по легкому колыханию штор, что свидетели уже на месте, он обернулся к спутнику: - Прошу вас снова пересказать предложения генерала Корнилова по пунктам. В целях сохранения тайны мы обменялись с главковерхом лишь общими соображениями. Львов повторил все слово в слово. - И вы подтверждаете, что все предложения, изложенные в вашей записке, исходят от самого генерала Корнилова? - Готов поклясться на распятии. - Достаточно. - И, обернувшись к колыхающимся шторам, приказал: - Выходите, господа! Вы все слышали и сможете подтвердить. Приказываю арестовать участника заговора! - он повелевающим жестом показал Козьмину и Балавинскому, выскочившим из-за штор, как артисты на публику из-за занавеса, на остолбеневшего Львова-2. Когда же потерявшего дар речи Львова увели, обернулся к адъютанту: - Вызовите из Малахитового зала Некрасова и Савинкова. Адъютант бросился по лестницам и анфиладам Зимнего со всех ног. - Где же вы, Александр Федорович? - укоризненно вопросил товарищ министра-председателя Некрасов, входя в кабинет. - Мы вынуждены были без вас приступить к обсуждению законопроекта о тыле, - добавил Савинков. - Ах, без меня? - с иронией произнес Керенский. - Так ознакомьтесь же вот с этим! - и протянул своим коллегам записку Львова и ленты переговоров с Корниловым по Юзу. - Это серьезное преступление! - оценил Некрасов. - Это какое-то недоразумение, - возразил Савинков. - Правительство обязано использовать все средства для мирной и без огласки ликвидации конфликта. Противоположное может привести к крайне тягостным последствиям. - Он еще раз перечитал документы. - Ваши вопросы главковерху и его ответы вам - одни общие фразы. Под ними можно подразумевать все что угодно. - А записка Львова? - Но ее же написал не Корнилов. А он, он мне обещал! - Вам!.. - саркастически проговорил Керенский. - Нет! Никаких сомнений! Наш диалог: классический образец условного разговора, где отвечающий с полуслова понимает спрашивающего, ибо им обоим известен один и тот же предмет обсуждения, где все ясно для посвященного и загадочно для постороннего. - Совершенно верно, - поддакнул Некрасов. - Нельзя же было говорить по аппарату открыто о столь секретном деле! - Ответы Корнилова полностью совпали с пунктами записки Львова, - закончил дискуссию Керенский. - Налицо не конфликт, а преступление. Его нужно ликвидировать мирно, я согласен. Но не путем переговоров с преступным генералом, а волей правительства! Нарушивший свой долг генерал должен немедленно подчиниться верховной власти! Савинков сам уже понял, что здесь все не так-то просто. Неужели Корнилов обманул его? Не он, Борис Викторович, использовал тупоголового солдафона, а солдафон одурачил его, как вислоухого простака!.. Нет, он не мог столь постыдно ошибиться: не генерал, а взявшие его на абордаж в Ставке Завойко, Родзянко и иже с ними осуществили свой хитроумный план. Обескураженный, разгневанный, он даже и в этот момент куда ясней, чем Керенский, понял, к чему может привести бескомпромиссный разрыв с Корниловым. - Даю вам честное слово: в этой ситуации я на вашей стороне. Но огласка приведет к тягчайшим последствиям. Я сейчас сам переговорю с Корниловым по прямому проводу! - с решицюстью сказал он. - Категорически запрещаю. Разговаривать больше не о чем! - По крайней мере, разрешите мне связаться с Фи-лоненко: как-никак он комиссарверх и лицо, мне подчиненное. - Пожалуй. В моем присутствии. Связь была установлена. Но каково же было удивление Савинкова, когда он, поведя туманный, обиняками, разговор, понял, что его соглядатай при Ставке совершенно не в курсе дела!.. - Подтвердите комиссарверху, для передачи Корнилову, что вы и я завтра выезжаем в Ставку, - сказал Керенский. Теперь уже настал черед удивиться Савинкову: - Вы все нее собираетесь ехать в Могилев? - Безусловно, нет. Нам нужно ввести в заблуждение Корнилова, чтобы выиграть как можно больше времени. - Керенский наконец понял, что ему нужно делать. Больше того, прострация первых минут сменилась в его душе ликованием. Ненавистный соперник сам дал повод низвергнуть его. Мало того, счастливая звезда осветила путь к самой вершине!.. - Какими силами мы располагаем, чтобы обуздать мятежного генерала? - В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, - ответил Савинков. Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, - это понятно. Но он не желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен Корнилову, чем все иные противники престола. - А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный и заводской люд? - продолжал выспрашивать Керенский. - Они все заражены большевизмом. - После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А вот мне революционные массы поверят! - Неужели вы захотите вооружить рабочих? - Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим. Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А, сейчас я объявляю экстренное заседание правительства! Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг. Большинство испугались за себя, а кое-кто - министры-кадеты и "внепартийный" Терещенко, - что планы заговора оказались раскрытыми преждевременно и генерал чересчур зарвался. - Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии, что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! - вычеканил заготовленную фразу Керенский. - Единоличная диктатура? - подал из угла встревоженный голос Церетели. - Если хотите, можете назвать и так, - дерзко ответил премьер. Куранты в этот момент начали отбивать полночь. 4 Корнилов вернулся из аппаратной в свой кабинет, где его терпеливо ждал генерал Краснов, с которым главковерх вынужден был прервать беседу на полуслове. - Ну вот, все складывается как нельзя лучше, - торжествующе возгласил он. - Фигляр принял все мои условия: двадцать восьмого он будет уже здесь! Так на чем мы остановились, Петр Николаевич?.. - Он еще находился под впечатлением столь легкой победы над "штафиркой" и потерял нить беседы. - Да, так вы берете Третий корпус? - Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, и всякое ваше приказание исполню в точности и беспрекословно. - Ну вот и отлично. Поезжайте сейчас в Псков. Отыщите Крымова. Явитесь и к главкосеву Клембовскому. От них получите последующие указания. Краснов, казачий офицер "от младых ногтей", во многом походил на Корнилова: решительный, прямолинейный, не расположенный к лишним рассуждениям. Голос гулкий, с сипотцой - привычный к отдаче команд на ветру, на скаку. Но он был из старых "служилых" генералов, неторопливо поднимавшихся со ступени на ступень, и эта неторопливость и последовательность выработала у него основательность, которой не хватало главковерху. Поэтому, приняв предложение возглавить корпус, он высказал и некоторые сомнения: - Разумно ли на такое... гм... гм... деликатное дело, как переворот, бросать туземную дивизию? - Этим неграмотным, далеким от политики чучмекам все равно, кого резать, - лишь бы резать. Они верят своему командиру князю Багратиону. Кого князь прикажет, того они зарубят или расстреляют. - Но туземцы не знают ни меня, ни Крымова. И Уссурийская дивизия не знает меня. Только донцы, которыми я командовал... К тому же разворачивать дивизию в корпус на походе, в вагонах... Для такой операции требуется особая подготовка: победные марши, напутственное слово, обещания добычи и наград. - Не усложняйте, Петр Николаевич. Это будет лишь прогулка. В любом случае для усмирения столицы и первопрестольной хватило бы не десятка, а двух настоящих боевых дивизий. Керенского в армии ненавидят. Кто он такой? Шпак. Едва ли не еврей. Фигляр. А теперь и он у нас в руках. Власть он передает нам законно. Остается лишь утихомирить смутьянов. - Коли так... - Да поможет вам господь! С богом!.. И все же генерал Краснов покидал кабинет главковерха не в полном боевом настроении: действия начинать через день-два, а он даже не побывал в дивизиях своего корпуса, не встретился с офицерами. Да и где весь этот корпус?.. Правда, только что поступило донесение: Уссурийская конная начала на станции Великие Луки погрузку в эшелоны, чтобы следовать в Красное Село, а завтра поутру от станции Дно двинется на Царское Село Кавказская туземная и из Пскова на Гатчину - его собственная Первая Донская дивизия. На исходные рубежи корпус выйдет к вечеру послезавтрашнего дня, двадцать восьмого августа. После ухода Краснова верховный главнокомандующий собрал у себя Завойко, Аладьина, Лукомского и еще двух-трех приближенных. Предстояло окончательно решить, какую форму военной диктатуры ему избрать - единоличную или же учредить совет оборины под своим председательством, а кабинет министров подчинить этому совету. Корнилов на дух не принимал само слово "совет", и вообще ему больше нравился первый вариант. Завойко же и Аладьин высказались за второй. - Подождем приезда в Ставку Родзянко, Милюкова и князя Львова, - прервал дебаты генерал. - Прошу подтвердить им мою просьбу: хочу видеть их здесь не позже двадцать девятого. - Обернулся к ординарцу: - Сейчас же пошлите телеграмму Савинкову: "Корпус сосредотачивается в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Прошу объявить Петроград на военном положении 29 августа". Моя подпись. Глава четвертая 27 августа Обращение ЦК РСДРП (б) к рабочим и солдатам Петрограда. Темными личностями распускаются слухи о готовящемся на сегодняшний день выступлении, организуемом якобы нашей партией. Центральный Комитет нашей партии призывает рабочих и солдат не поддаваться на провокацию, сохранить полную выдержку и спокойствие, не предпринимать сегодня никаких выступлений. Центральный Комитет РСДРП Из телеграммы министра иностранных дел Терещенко дипломатическим представителям в Париже, Лондоне, Вашингтоне, Стокгольме и Токио ...Ряд мер по обороне Петрограда и наведение в нем и в окрестностях порядка находятся в стадии, близкой к осуществлению... В отношении военной программы совместная работа Военного министерства и Ставки вполне налажена... Цель правительства Керенского прекратить во что бы то ни стало то фактическое состояние перемирия, которое весной позволяло переброску войск неприятеля с нашего на французский фронт, вполне достигнута. 1 Вчера вечером Антон, едва переступил порог "Астории" и назвал свою фамилию портье, как тот - внушительный, с седой скобелевской бородой, похожий на сановника, - с почтительностью протянул ему ключ от номера. На бирке значилось: "23". По белой мраморной лестнице Путко поднялся на второй этаж. Площадка второго этажа образовывала холл с двумя массивными колоннами в центре. Мягкая низкая мебель. Ковры. В нишах - бронзовые скульптуры. Картины в золотом багете, бра на стенах, хрустальные люстры, китайские вазы на подставках красного дерева... Его номер был в левом отсеке вторым от холла. Белая резная дверь с бронзовой ручкой и овальным оконцем, застекленным и затянутым изнутри зеленой шелковой шторкой. В левом отсеке были комнаты с номерами от девятнадцатого до тридцать пятого. Путко прошел вдоль полутемного коридора. Из-за дверей доносились голоса. "Заполняется коробочка..." Он отпер дверь своего номера. В комнате было две кровати. Обе нетронутые. Он принял душ и, едва коснувшись головой подушки, заснул. - У ты, ешь-мышь двадцать! - разбудил его на рассвете зычный голос. Еще не открыв глаз, не увидев, Антон узнал: Шалый! - Хо-хо, Тимофей Терентьич! Вот так встреча! Тут же вспомнил, зачем здесь он, а значит, и есаул. Но, посмотрев на вошедшего, с трудом признал в нем бравого казака-рубаку: громадный краснорожий и красноволосый детина, усы ухарски закручены кольцами - однако ж одет! Лакированный козырек картуза надвинут на самые брови; косоворотка, белая на черных пуговицах; замусоленная куртка, брюки заправлены в сапоги с отворотами. Слободской рубаха-парень, да и только!.. - Артиллерист? - признал Шалый, - Антон Владимирович? Глаза его были налиты кровью, из пасти напорно несло перегаром, а в руке была еще не откупоренная бутыль этак в полведра. Он с маху поставил ее на стол. Путко подивился, как она не разлетелась вдребезги. - Не признать! Казачий офицер, георгиевских и прочих орденов кавалер - и вдруг в картузе!.. - Ишь ты, едрена вошь!.. - Тимофей тяжело опустился на кровать, продавив пружины. - А ты чего напялишь: может, бабские панталоны?.. Насмехается!.. Не в тряпках дело - в душе, которая горит и жаждет! Он выдвинул из-под кровати чемодан, открыл, достал металлические стаканчики: - Опохмелимся, - разлил из бутыли водку. - Жжет!.. А ты тоже, значит, с трусцы-рысцы на галоп перешел? - протянул Антону стаканчик. - Натощак не принимаю. - Была б честь предложена. Ну, бывай! - казак выпил, крякнул, отер усы кулачищем. Вспомнил с пьяной обидой: - "Картуз"! Ежели сам председатель совета "Союза казачьих войск" атаман Дутов рабочую робу надел, так и мне не зазорно! - Да неужто сам Дутов? - Шалый николи не брешет! Видел своими гляделками, вот те крест! Под большевика-агитатора речи произносит - как язык не занозил?.. Да и я-т - под сицилиста, мать его!.. И ты, артиллерия, не выкобенивайся - маршируй в двадцатую: там тебя переобмундируют и переименуют, будь здор-ров!.. Действительно, надо было объявляться. Поручик привел себя в порядок, натянул офицерскую гимнастерку с крестами: - В двадцатой, говоришь, наши отцы-командиры? - Иди-иди на рысях!.. За спиной Антона снова забулькало. Он постучал в дверь двадцатого номера. Услышал: - Войдите! Это утро приготовило ему еще одну встречу, куда более неожиданную, чем с Тимофеем Шалым: мужчина, поднявшийся с дивана, был не кто иной, как Олег Пашков - его однокурсник по Технологическому институту и близкий приятель, оказавшийся, как Антон узнал позднее, секретным сотрудником охранки. Они не виделись с седьмого года. Позже Антон слышал, что Олег благополучно окончил Техноложку, получил должность в правлении путиловских заводов, преуспел. А что известно Дашкову о нем?.. Бывший однокурсник глядел на вошедшего офицера выжидательно, не узнавая. Он тоже был обряжен то ли под приказчика, то ли под мастерового. "Пашков, как и Шалый, был рыжий. Со светлыми, навыкате глазами, с не принимающей загара красной, в конопатинах физиономией. Он почти не изменился со студенческих лет. Антон решил первым перейти в наступление: - Не признаешь, Олег... как тебя там, Иваныч, что ли? - Не может быть} - пригляделся Лашков. - Неужто ты, чертов сын?.. Ух ты, какой стал! Медведище! - Вот через сколько лет довелось... - Антон свободно сел. - Слышал, слышал, как же! Чуть не в управляющие у Путилова вознесся! - Ну, не так высоко. А все же. Ты-то где пропадал все эти десять лет? Как в воду канул. "Ага, не знает!.." - Так я ж, как уехал тогда во Францию, так и заканчивал в Париже. Потом пригласили в фирму "Бразье - Белвилль", так у них и застрял до самой войны. - О, Пари, о, Пари!.. - напел Олег. Он казался таким же беспечным, как в те давние времена. - Вернулся, чтобы сражаться за отечество? - Как видишь. А ты освобожден от службы, поскольку незаменимая у Путилова персона? - Ошибаешься! - рассмеялся приятель. - Тут я тебя общелкал: хоть и два у тебя "Георгия", а поручик. Я же - ротмистр. - Кавалерист? - изумился Путко. В стародавние времена Лашков не питал страсти к верховой езде. Но тут же вспомнил: звание "ротмистр" - не только в кавалерии, оно было и у офицеров отдельного корпуса жандармов. - Ах, вот ты где служил! - Угадал, да не совсем: не в департаменте, а в военной контрразведке. - Понятно... Теперь дело прошлое, все трын-травой поросло... А признайся: был ты слухачом тогда, в шестом-седьмом? - Когда вы все колобродили? Признаюсь: был. - И много тебе за доносы платили? - Смешно вспомнить: гроши. На карманные или просто на обед. Дело не в этом. Не хотелось мне прозябать. Я, как ты помнишь, из мелкотравчатых - ни отца-профессора у меня не было, ни матушки-баронессы. Кстати, как поживает твоя милая матушка?.. Департаментские помогли мне с устройством на службу. Без их протекции не видать бы мне путиловских заводов, как тебе своего затылка. - Ну что ж... Выходит, своей шкурой я помог твоей карьере. - Что с тебя было взять? - рассмеялся Лашков. - Ты был так, на побегушках у настоящих подпольщиков. - А вот здесь, - Путко поскучал себя по груди, - не скребло? - Признаюсь и в этом: тогда Харапало. А теперь вот нисколечко не жалею! Наоборот. Думаю: и что мы ушами хлопали, сентиментальничали? Негласный надзор, гласный надзор, строгий, нестрогий, высылка, ссылка!.. Вот и прохлопали Россию. А надо было всех - к стенке! - Он посерьезнел. - Хватит прошлое ворошить. Займемся будущим. Какой объект выберешь? - Да я ведь и не знаю толком, зачем меня сюда прислали. - В двух словах: мы должны выудить фабричных или солдат на улицы. Хоть горстку. Как выудим - тут же открыть стрельбу. По кому угодно. Лишь бы дать главковерху законный повод бросить на Питер войска. - А если не выудим? - На крайний случай: сами собьемся в кучу как демонстранты. Но это уже хуже. Хоть пяток - десяток настоящих пролетариев или "серых" нужно непременно заарканить. Меньше риска для нас самих. "Ишь как ловко: и хочется, и колется, и болит, и матушка, не велит... - Антон посмотрел на Дашкова. - На фронте бы на тебя глянуть". - А сколько же нас всего? Хоть кучка-то получится? - С десяток наших уже на задании. Да еще столько на подходе... Ничего, облапошим этих заводских. Так какой объект возьмешь? - он показал на ворох тряпья в углу комнаты. - Вон и одежда, выбирай. - Где набрали эту вонь? - Путко, обернувшись к тряпью, уловил специфический, знакомый запах. - Из цейхгауза "Крестов" подбросили. В ворохе были и солдатские гимнастерки, и рабочие блузы. "Вот так-то, товарищи..." 2 Экстренное заседание Временного правительства закончилось только под утро. Керенский добился, чего хотел: министры признали необходимым передать ему всю полноту власти "для борьбы с контрреволюцией" и дружно подали в отставку. Лишь министр юстиции Зарудный усомнился: надо ли предоставлять Керенскому права диктатора на том основании, что эти права вознамерился заполучить Корнилов. Однако и Зарудный лишь "высказал соображения", а заявление об отставке подписал. Свои дальнейшие планы Керенский не счел нужным доводить до сведения бывшего кабинета. Да и министры, сложив с себя полномочия, начали по одному покидать Зимний. Подальше от греха! Каковы планы Корнилова, чьи полки с часу на час ворвутся в Петроград?.. Из Малахитового зала министр-председатель едва не опрометью бросился на узел связи. Настрочил телеграмму, протянул дежурному: - Передать немедленно! На бланке значилось: "Ставка. Генералу Корнилову. Приказываю вам немедленно сдать должность генералу Лукомскому, которому, впредь до прибытия нового верховного главнокомандующего, вступить во временное исполнение обязанностей главковерха. Вам надлежит немедленно прибыть в Петроград. Керенский". Выдав одним залпом сразу два "немедленно", он устремился назад в кабинет. Сейчас он находился в том состоянии, в каком пребывал в первые часы Февральской революции. Едва достигнув кресла, упал в него, погрузился в полуобморок. Через полчаса, придя в себя, он уже снова готов был к действиям. Восхитительное состояние: властелин! Вот, наверное, сущность самодержца, "царя ве-ликия и белыя и малыя Руси"! Но те, предшествующие, все же должны были спрашивать советов у своих премьеров, министров и прочих, а он отныне сам себе и премьер, и президент, и верховный главнокомандующий!.. Да, да, еще вечером, перед экстренным заседанием кабинета, он решил: возьмет на себя и Ставку. Чтобы никогда впредь не было соперничества, армия станет его и все отныне будут под ним!.. Игрок и артист, в данный момент он руководствовался не только азартом. По существу, он хотел получить от России то же самое, что и Корнилов. Но, выслушав Львова, а затем и сняв ленту с аппарата Юза, он понял: с Корниловым ему власти не поделить. Или он - или генерал. Победа главковерха будет означать для Керенского смерть. Все виды смерти: политическую, моральную и едва ли не физическую. Он глянул в самую пропасть ненависти Корнилова, как в черный бездонный колодец. Но если победит он, Керенский, то навсегда уйдет "народный вождь". Aut vin-сеге aut mori! [Победить или умереть! (лат.)] Только так. Остальные, все эти трусливо поджавшие хвосты министры и комиссары, еще как-пи-будь пристроятся, вымозжат теплые местечки: за них заступятся партии, союзы промышленников и торговцев. Не в счет, конечно, эсеры и меньшевики - их песенка тоже будет спета. И им, и их Совдепам Корнилов оторвет головы, как крикливым петухам. У него тоже нет выбора. Но обостренной интуицией, по наитию он теперь знает, на кого опереться. Однажды, на старте, на самом взлете, ему это удалось. Та сила, которая всей тяжестью ударит по противоположному концу доски, на которой станет он, чтобы одним махом вознести его, как трамплином, под купол. "Страшная сила давления стихии расплавленных революцией народных масс". Такими словами определил он для себя эту силу. Нет сомнения, генералитет и высшее офицерство - все на стороне Корнилова. Но надвигающиеся на Питер дивизии - не из одних генералов, штаб- и обер-офицеров. Их солдаты - часть тех же расплавленных революцией масс. Теперь он готов был молиться на "Приказ Э 1", на армейские комитеты. Вот через кого он будет действовать! И еще - пусть не покажется фантастичным - через своих злейших и не менее опасных, чем Корнилов, врагов. Да-да, врагов слева - большевиков. Они-то уж наверняка клюнут на удочку с наживкой-Корниловым. А потом он повторит то самое, что уже проделывал не раз. Последний пример: июльские дни. Толпа, улица падки на красивые слова. Ему, Александру Федоровичу, в чужой карман за ними не лезть. Итак... - Пригласите - и немедленно! - Бориса Викторовича! Савинков почти в такой же степени, как и он, не мог рассчитывать на милость генерала Корнилова. Сейчас они должны действовать рука об руку. - Александр Федорович, слушаю вас! - Теперь как исключение управляющий военмина, войдя в кабинет, тотчас вынул правую руку из кармана. - Вы принимаете мое предложение стать военным генерал-губернатором Петрограда и его окрестностей с оставлением в занимаемых должностях? - Обстоятельства побуждают, - наклонил голову террорист. - Другой фигуры подле вас не вижу. Но нужно попытаться еще раз миром договориться с главковерхом. - Поздно. Я уже отстранил его от должности верховного. Впрочем, позже можете связаться с ним по Юзу. А сейчас от моего имени отдайте распоряжение по всем железным дорогам - остановить движение эшелонов с войсками в сторопу столицы. И... - Керенский нарочно сделал паузу, чтобы почувствовать, какой эффект произведет последующее: - Как генерал-губернатор, прикажите начать вооружение рабочих дружин по районам, на заводах и фабриках, а также, отменив все предыдущие распоряжения по упразднению крепости Кронштадт, вызовите с острова Котлин несколько тысяч моряков. Для охраны учреждений революции! Он добился ожидаемого эффекта: с лица Бориса Викторовича спала всегдашняя меланхолия - он пронзил министра-председателя изумленным стальным взглядом. - Вы учли все последствия, Александр Федорович? - медленно проговорил он. - Вполне, - заверил Керенский. 3 Примерно в этот же утренний час телеграмма Керенского, принятая и расшифрованная в Ставке, была передана дежурным офицером-связистом начальнику штаба главковерха. Лукомский тут же поспешил с бланком в кабинет Корнилова. Генерал прочел - и лицо его окаменело. - Не понимаю, - процедил он. - Сейчас попытаемся разобраться, - отозвался Лукомский и приказал адъютанту: - Разыскать Филоненко! Сюда его! Комиссарверх появился через несколько минут. Начальник штаба сунул ему буквально под нос бланк: - Вы, если не ошибаюсь, комиссар Временного и лучший друг Савинкова? Как прикажете понимать поведение ваших патронов? Филоненко перечитал телеграмму: - Это глупая шутка. Или подлог. Обратите внимание: на ней нет номера. Подписана просто: "Керенский". К тому же главковерх может быть уволен от должности только по постановлению правительства, а не волей одного министра-председателя. И правда, документ был оформлен с нарушением элементарных правил. - Я убежден - это подлог. Потому что не могу представить, чем могло быть продиктовано такое решение, - повторил Филоненко. В кабинете уже были и Завойко и Аладьин. Телеграмма пошла по рукам. - Это провокация, подстроенная "балериной"! - заключил ординарец-советник. Филоненко должен был защищать честь мундира: - В корне всего лежит недоразумение. Его можно и должно выяснить! Я свяжусь по прямому проводу с Савинковым. Вскоре управляющий военмина был уже на проводе. Комиссарверх в сопровождении Завойко и Аладьина поспешил на узел связи. "Телеграмма министра-председателя подлинная, - отстучал аппарат. - С первым же поездом выезжайте из Ставки в Петроград". - Спросите, хочет ли Борис Викторович переговорить с самим Лавром Георгиевичем, - подсказал Завойко. "Да, но позже, часа в два пополудни". Вернулись в кабинет верховного. Доложили. - Тем лучше, - скупо процедил Корнилов. Перевел колючий взгляд на Лукомского: - Ваш черед отвечать фигляру. Начальник штаба тут же в кабинете написал ответ на телеграмму Керенского: "Ради спасения России вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственность за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию". Поставил точку, протянул лист главковерху. - Благодарю. Не сомневался. Проинформируйте об этом инциденте всех главнокомандующих фронтами. Пора бумажную войну кончать. Где в данный момент дивизии Крымова? Лукомский подошел к карте, взял указку: - Здесь, здесь, здесь, здесь... Точки пунктиром охватывали столицу со всех сторон. Но круг по диаметру был широк. - Ускорить продвижение! - Поступила депеша от главкосева, - доложил адъютант. Генерал Клембовский в растерянности сообщал: Керенский потребовал, чтобы все эшелоны, направленные в район Петрограда, б