ыли задержаны и возвращены в пункты прежних стоянок, ибо в столице полное спокойствие и никаких противоправительственных выступлений не ожидается. "Я сообщил министру-председателю, что эти войска составляют резерв верховного главнокомандующего и передвигаются по его распоряжению..." - Правильно. Исполнять только мои приказания. Войска к Питеру двигать. Всех сопротивляющихся продвижению расстреливать на месте. Так и передайте Владиславу Наполеоновичу. - Корнилов подошел к карте: - Медленно. Медленно продвигаются! Приказываю комкору Третьего Конного, начдивам Уссурийской, Донской и туземной дивизий высадиться между станциями Гатчина и Александровская, в конном строю двигаться к Петрограду - к Нарвской, Московской и Невской заставам - и дать сражение войскам Временного правительства!.. 4 Антон едва дождался семи вечера - времени, условленного с Дзержинским для встречи со связным. Из "Асто-рии" он весь день не выходил. Решил понаблюдать, как будет заполняться "коробочка". Лашков сказал, что действовать они начнут, по-видимому, завтра, как только получат сигнал из Ставки. Шалый тоже не покидал номера. Отоспавшись, снова начал наливать себя водкой, методично опорожняя огромную бутыль. С каждым стаканом грузнел, багровел и свирепел: - У-у, ешь-мышь двадцать!.. Будет кровищи!.. - Со свистом рассекал воздух взмахом огромной руки. - Донцов бы мне моих сюды! Я б эту сволоту!.. - Пучил на Антона мутные, в красных прожилках глаза. - А-а, ваше благородие, баронский сынок! И тебе поприжали хвост, натянул рванье, ешь-мышь!.. Как подсчитал Путко, в "Астории" набралось уже около тридцати провокаторов. Нелепо выглядели их рабочие блузы и заношенные солдатские гимнастерки среди белых, с позолотой, лепных стен, бархатных портьер и бронзово-хрустальных бра. Горничные шарахались. Без пяти семь Антон уже маячил у Исаакиевского собора. Минута в минуту на ступенях из-за угла колоннады появился высокий, статный темнобровый прапорщик в ладно сидящем френче. Антон не без труда узнал в нем Сашку, Наденькиного братца. - Здравь-желавь, вашбродь! - лихо откозырял Дол-гинов. Сам Антон был в форме, иначе встреча с молодым офицером могла бы показаться кому-нибудь подозрительной. - Мне надо как можно скорей к Феликсу Эдмундо-вичу. - Так точно! Товарищ Дзержинский как раз срочно тебя требует! Через час они были уже на месте, в доме на Выборгской стороне. Путко с напором рассказал Феликсу Эдмундовичу обо всем, что разузнал от Олега. - Лашков, есаул Шалый, да и остальные - собралась компания не приведи господь! Это опаснейшее осиное гнездо нужно разворотить как можно скорей! - закончил он. - Теперь уже не так опасны, - спокойно отозвался Дзержинский. - Наверное, вы еще не знаете? Корнилов открыто повел войска на Питер, не дожидаясь выступления в городе. - Значит, Кавеньяк начал первым? - Да. Точно, как предвидел Владимир Ильич. А у нас хватило выдержки, - кивнул Феликс Эдмундович. - Это стало известно уже под утро. В Смольном, при Петроградском Совдепе, уже создан Народный комитет борьбы с контрреволюцией - по типу московского, как в дни Государственного совещания. И так же, как москвичи-большевики, мы вошли в комитет с информационными целями, сохраняя полную самостоятельность своей политической линии. Теперь у нас руки развязаны: мы уже начали вооружать рабочие дружины и воссоздавать по заводам и районам отряды Красной гвардии. - Вот это по мне! - воодушевился Антон. - Да, - кивнул Дзержинский. - Мы так и решили в руководстве "военки" и в ЦК: вы возглавите Выборгский районный штаб Красной гвардии. Вы же сами из этого района? - Партийный билет я получал там! - хлопнул ладонью по нагрудному карману Путко. - В Выборгский райком явитесь завтра с утра, - сказал Феликс Эдмундович. - А перед тем, на рассвете, выполните вот какое задание... Главa пятая 28 августа Ко всем трудящимся, ко всем рабочим и солдатам Петрограда. Контрреволюция надвигается на Петроград. Предатель революции, враг народа Корнилов ведет на Петроград войска, обманутые им. Вся буржуазия, во главе с партией кадетов, которая непрестанно сеяла клевету на рабочих и солдат, теперь приветствует изменника и предателя и готова от всего сердца аплодировать тому, как Корнилов обагрит улицы Петрограда кровью рабочих и революционных солдат, как он руками темных, обманутых им людей задавит пролетарскую, крестьянскую и солдатскую революцию. Чтобы облегчить Корнилову расстрел пролетариата, буржуазия выдумала, что в Питере будто бы восторжествовал мятеж рабочих. Теперь вы видите, что мятеж поднят не рабочими, а буржуазией и генералами во главе с Корниловым. Торжество Корнилова - гибель воли, потеря земли, торжество и всевластие помещика над крестьянином, капиталиста над рабочим, генерала над солдатом. Временное правительство распалось при первом же движении корниловской контрреволюции... Спасение народа, спасение революции - в революционной энергии самих пролетарских и солдатских масс. Только своим силам, своей дисциплинированности, своей организованности мы можем доверять... Население Петрограда! На самую решительную борьбу с контрреволюцией зовем мы вас! За Петроградом стоит вся революционная Россия! Солдаты! Во имя революции - вперед против генерала Корнилова! Рабочие! Дружными рядами оградите город революции от нападения буржуазной контрреволюции! Солдаты и рабочие! В братском союзе, спаянные кровью февральских дней, покажите Корниловым, что не Корниловы задавят революцию, а революция сломит и сметет с земли попытки буржуазной контрреволюции!.. Вы смогли свергнуть царизм, - докажите, что вы не потерпите господства ставленника помещиков и буржуазии - Корнилова. ЦК РСДРП (большевиков) ПК РСДРП (большевиков) Военная организация при ЦК РСДРП Центральный совет фабрично-заводских комитетов Большевистская фракция Петроградского и Центрального Советов рабочих и солдатских депутатов ТЕЛЕГРАММА МОСКОВСКОГО ОБЛАСТНОГО БЮРО БОЛЬШЕВИКОВ Тверь из Москвы. 28/8 21 ч. 43 м. Служебные пометки: задержана распоряжением генерала Стааля. Срочная. Тверь. Красная слобода. Рабочий клуб - большевикам Корнилов идет Петрограду целью провозгласить военную диктатуру. Областное бюро партии исходя этого предлагает местах немедленно приступить проведению жизнь следующих мер. Первое - через местные Советы послать требование ЦИК Советов немедленной организации власти центре, местах, опирающейся исключительно на представительство пролетариата, революционную армию, беднейшего крестьянства программой деятельности, изложенной резолюциях съезда партии экономическом, политическом положении страны. Второе - одновременно предъявлением требования и независимо окончательного решения ЦИК добиваться осуществления этих требований на местах, прежде всего - освобождения арестованных большевиков, меры против погромной агитации. 1 "Разворошить осиное гнездо" - такое задание дал Антону Путко Феликс Эдмундович Дзержинский. Заключалось оно в следующем. Затемно, в четыре утра - в этот час и запоздавшие осы слетятся в рой и угомонятся, - к гостинице подойдет боевая дружина: вот-вот должен прибыть первый отряд военморов из Кронштадта. Антон встретит дружину, возьмет под свою команду и совершит быстрый налет на "Асторию", чтобы ни один из провокаторов не улизнул. Все арестованные должны быть доставлены в Смольный, в Народный комитет борьбы с контрреволюцией. Антон представил лицо Олега. "Долг платежом красен..." Вернувшись в гостиницу, сориентировался: осмотрел черный ход, поднялся на второй этаж. Как отворить двери номеров, не взламывая, без шума?.. Из-за дверей доносился негромкий гул - действительно, как рой ос. Маленькое никчемное насекомое, а может так укусить, что взвоешь... Как же захватить их врасплох?.. Он снова спустился в вестибюль, вышел на площадь. Бродил по окрестным улицам до полуночи. В городе нарастало напряжение: в темени проносились, слепя фарами, автомобили, маршировали колонны вооруженных людей. Скорей разделаться с гнездом - и на Выборгскую!.. Как он того и хотел, парадная дверь "Астории" оказалась на запоре. Позвонил. Портье - тот же, со скобелевской бородой, - отворил, принял щедрые чаевые как должное. Поручик изобразил загулявшего: - П-послушай, любезный, д-давай ключ от номера!.. Когда выходил, ключ он не отдал. Хитрость удалась. Старик начал искать, ворча. Но чаевые помогли, да и с пьяным офицером не было охоты связываться - протянул связку запасных, нанизанных на шнур: - Отворите свой нумер и верните, ваше благородие!.. - Б-будет исполнено, сей м-момент!.. В туалетной он перебрал бирки, отсоединил ключи от "осиных" номеров и от черного хода и парадного подъезда. Остальные вернул портье. В комнате богатырски храпел, раскинув волосатые руки, Шалый. "Шлепнуть бы тебя, не дожидаясь утра!.." - посмотрел Антон на его багровое, распухшее от беспробудного пьянства лицо. Сам он ложиться не стал. С нетерпением считал минуты. Не высидел. Вышел, оставив дверь полуприкрытой. Кое в каких номерах еще не спали. Остановился у двадцатого. Тихо. "Почивать изволите, ротмистр Дашков?.. За мной должок..." Вышел он через черный ход. Пока все складывалось удачно. С какой стороны подойдет отряд?.. Услышал: идут! Направился навстречу. К нему придвинулся вплотную парень в черном бушлате. Лица в темноте не разглядеть. На голове - бескозырка набекрень: - Путко? - Представился: - Боцманмат Чир! Вахта прибыла! - Обернулся к колонне: - Стать на яшку! Антон объяснил свой план. - Есть! - воодушевился моряк. - Возьмем этих фраеров! - Приказал своим: - Выбрать слабину! Антона всегда забавлял их непременный, от салаги-юнги до адмирала, жаргон, непонятный всем остальным смертным - как клеши и походка вразвалку, будто шторм раскачивает под ними булыжную мостовую. Но сейчас было не до забавы. У портье свалилось с носа пенсне, когда из коридора черными тенями выступили вдруг моряки. - Ша, дед! - ткнул в его живот маузером предводитель отряда, оказавшийся на свету молодым, круглолицым и щедро улыбчивым. - Ни гу-гу! - И скомандовал своим "братушкам": - Все наверх! Навести чистоту до чертова глаза! Через пятнадцать минут - рандеву здесь! Внизу, у стойки, остались двое. Остальные быстро и тихо поднялись наверх. Путко раздал ключи. Сам отворил дверь двадцатой комнаты, включил свет: - Разрешите побеспо... Комната была пуста. В спешке разбросаны бумаги, вещи. Постель не разобрана. Значит, с вечера не ложился Лашков... - Коряво, - оценил Чир. Путко и сам понял: коряво. Удрал дружок!.. - Скорей! Из номеров уже выводили в страхе озирающихся, наспех одетых "ос". Есаул спал в прежней позе, поверх одеяла. - Подъем, ваше благородье-отродье! - пнул его боцманмат. Шалый взревел, но глаз не открыл. - Найтовать? - обернулся к Антону моряк. - Вязать? Путко тряхнул казака: - Есаул, встать! - Ну, ешь-мышь!.. - разлепил глаза Шалый. - Чего орешь? - И потянулся к бутыли. - Именем революции вы арестованы! Встать! - Эй, Савчук, Чертков, - сюда! - выкрикнул в коридор Чир. - Протрезвить эту морду! Тимофей уже и сам протрезвел. Сопнул ноздрями, поднялся, как вздымается медведь из берлоги. - Ну, ты мне! Влеплю в ендову! - уставил на него маузер командир отряда. - Двигай! - Спросил у своих: - Как там? - Шаире! Все кончено! - Этого я сам откантую. Есаул молча оглядел комнату. Увидел и узнал, наконец, поручика. Криво усмехнулся: - Угу. Понятно... - шагнул к двери. Антон захватил свой ранец, вышел следом. Задержался в коридоре, чтобы проверить, всех ли "ос" выкурили. Ком-ваты зияли распахнутыми дверями и были пусты. Снизу раздались выстрелы, крики. Он бросился по лестнице: - Что? - Боцманмата! Чира! Выхватил у него маузер - и наповал!.. В застекленную проломленную, как от удара снаряда, дверь подъезда выскакивали в погоню за есаулом моряки. Стрельба доносилась уже с площади. 2 Минувшей ночью состоялось объединенное заседание ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов совместно с Исполкомом Совета крестьянских депутатов. Оба Совдепа под нажимом большевиков сначала отказались поддержать требование Керенского об установлении им единоличной власти. Меньшевики предложили, а эсеры подпели - и общими усилиями провели резолюцию, в которой предлагалось оставить у власти Временное правительство в прежнем составе, заменив лишь "демократическими элементами" ушедших министров-кадетов. Свою резолюцию этой же ночью они повезли в Зимний. Керенский отверг ее: он принял решение создать по наполеоновскому образцу Директорию, "Совет Пяти". Эсеры и меньшевики противились недолго, дали свое согласие. Тут же министр-председатель огласил состав Директории. Глава конечно же - он. Далее - Терещенко, министр иностранных дел; Никитин - министр внутренних дел; Верховский - военный министр и контр-адмирал; Вердеревский - морской министр. Все, на взгляд Керенского, пешки. Хотя, как тотчас стало известно ему, большевистская фракция на заседании в Смольном предложила резолюцию (конечно же отвергнутую лидером меньшевиков Церетели и его единомышленниками), в которой подчеркнула, что борьба между Временным правительством и партией Корнилова - это лишь "борьба двух методов ликвидации революционных завоеваний", - он в эти смутные часы решил защитить себя от корниловцев штыками именно большевиков: приказал, чтобы вместо юнкеров посты вокруг Зимнего и в самом дворце заняли матросы крейсера "Аврора". Позавчера Керенский считал экипаж этого корабля самым "разложенным" на всем Балтийском флоте. Ночью же, еще до утверждения состава "Совета Пяти", в Зимний начали прибывать "заинтересованные лица". В полночь заявились от совета "Союза казачьих войск" давние знакомцы Дутов и Караулов. Они потребовали дать им пропуска на выезд из Петрограда в Ставку "для ула-жения конфликта". - Убедите Корнилова отказаться от гражданской войны, а если генерал не согласится, призовите казачество встать на сторону Временного правительства. В этом случае пропуска я вам дам! Керенский хорошо запомнил их последнюю встречу. "Со шприцем..." Атаманы сказали, что обсудят условия министра-председателя. Спустя два часа приехал во дворец вызванный срочной телеграммой генерал Алексеев. - Предлагаю вам пост верховного главнокомандующего. Старый штабист попросил ознакомить его с положением, сложившимся за минувшие сутки, со всеми документами. Перечитал телеграммы, перебрал сухонькими пальцами ленты переговоров со Ставкой по Юзу. - Решительно отказываюсь, - заключил он. - Дело нужно закончить выяснением недоразумений, соглашением и оставлением генерала Корнилова в должности. Отказ Алексеева не обескуражил Керенского. Не желает? Оно и к лучшему - меньше возможных претендентов. Но начали поступать ответы от главнокомандующих фронтами. Первым грубо и недвусмысленно откликнулся глав-коюз Деникин: "Я солдат и не привык играть в прятки... Сегодня получил известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста главковерха. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду". Ах так!.. Керенский решил внести раскол в генеральскую "семью": тотчас послал главнокомандующему Северным фронтом Клембовскому телеграмму о назначении его исполняющим должность главковерха. Не устоит перед искушением Владислав Наполеонович!.. Однако Владислав Наполеонович устоял: "Военному министру. Готовый служить родине до последней капли крови, не могу во имя преданности и любви к ней принять эту должность, так как не чувствую в себе ни достаточно сил, ни достаточно умения для столь ответственной работы в переживаемое тяжелое и трудное время..." Более того, Клембовский добавил: "Считаю перемену Верховного командования крайне опасной, когда угроза внешнего врага целостности родины и свободе повелительно требует скорейшего проведения мер для поднятия дисциплины и боеспособности армии". Значит, Корнилов опирается на главкоюза и главкосева!.. Подоспел отклик и от главнокомандующего Западным фронтом Балуева: "В отношении мер, какие должны быть приняты, я вполне согласен с генералом Корниловым. Считаю уход генерала Корнилова гибелью для армии и России... нынешнее положение России требует безотлагательного принятия исключительных мер, и оставление генерала Корнилова во главе армии является настоятельно необходимым, несмотря ни на какие политические осложнения". Едва министр-председатель успел дочитать телеграмму главкозапа, как адъютант положил перед ним расшифрованное донесение из штаба Румынского фронта, от помощника главнокомандующего генерала Щербачева: "Вполне разделяя меры, предложенные генералом Корниловым для поднятия дисциплины в целях восстановления боеспособности армии, считаю долгом совести заявить, что смена генерала Корнилова неминуемо гибельно отразится на армии и защите России". Вот оно что! Заговор генералов! Всех!.. Заранее сговорились! Объединились! Согласовали ответы! Ишь сыплют: "совесть, долг, родина, свобода, преданность и любовь к России"!.. Знает он цену этим словам! Ригу отдали Вильгельму из любви к родине?.. А теперь открывают немцам дорогу на Питер тоже "во имя свободы и спасения России"?.. О, как они ему ненавистны!.. Знает, кто он для них: "фигляр", "балерина", "штафирка", "психопат"!.. И вправду станешь психопатом! Ох, тяжкий крест власти... А надобно тащить, как на Голгофу... И вдруг подумал: а зачем? Не счастливей было бы заурядным присяжным поверенным - процессы по делам уголовным, гражданским и политическим, гонорары, спокойные вечера в кругу семьи или в ложе театра?.. Любовница?.. А что, может быть, хватило бы сил на все... Не говоря уже о деньгах... Тряхнул головой, ебрасывая дурман: "Ну, нет! Вкусивший славы!.." Он - любовник революции. Избранник судьбы. Так угодно было провидению. Умрет, но не отступится!.. Словно бы поддержкой в эту минуту поступила телеграмма от главнокомандующего Кавказским фронтом генерала Пржевальского: "Я остаюсь верным Временному правительству и считаю в данное время всякий раскол в армии и принятие ею участия в гражданской войне гибельными для отечества". Нашелся один... Но зато все остальные... А под их началом огромное количество войск: десятки и десятки дивизий, миллионы вооруженных солдат... Что он сможет противопоставить им, если двинут они все вослед конному корпусу?.. Куда ни кинь... Пошли уже сообщения с "театра": дивизии Корнилова сосредотачиваются вблизи Луги; через станцию Оредеж проследовало девять новых поездов с войсками, в головном - железнодорожный батальон; авангард мятежников - у деревни Семрино, что в сорока пяти верстах от столицы; саперы разрушают баррикады, возведенные поперек полотна, восстанавливают пути; какие-то части подходят по Северо-Западной железной дороге; еще какие-то - по Московско-Виндаво-Рыбинской; кавалерийские полки выгружаются в Вырице, в пятидесяти девяти верстах от Питера, чтобы идти по шоссе... Снова заявились Дутов и Караулов. Теперь они уже не просили, а нагло требовали пропуска в Ставку. - Никаких пропусков! - закусил удила министр-председатель. - Корнилов назвал меня и других членов Временного правительства немецкими агентами, поэтому никаких переговоров! Следом пожаловал Милюков. Любезно предложил свое посредничество: может-де выехать в Могилев, чтобы убедить главковерха пойти на уступки; может, и не покидая Питера, оказать содействие - переговорить с Лавром Георгиевичем по аппарату Юза. - Нет и нет! Министр иностранных дел и он же член "Совета Пяти", Терещенко передал декларацию, врученную дуайеном дипломатического корпуса: "Представители союзных держав собрались под председательством сэра Джорджа Бьюкенена для обсуждения положения, создавшегося в связи с конфликтом между Временным правительством и генералом Корниловым. В сознании своего долга оставаться на своем посту для оказания, в случае надобности, защиты своим соотечественникам, они вместе с тем считают своей важнейшей задачей необходимое поддержание единства всех сил России в целях победоносного продолжения войны, ввиду чего единодушно заявляют, что в интересах гуманности и желания устранить непоправимое бедствие они предлагают свои добрые услуги в единственном стремлении служить интересам России и делу союзников". Демарш послов заставлял призадуматься. Керенский созвал совещание - бывших министров и новых членов "Совета Пяти". Почувствовал полнейший разброд в умах: - Положение безысходно, через несколько часов кор-ниловские войска будут уже в Питере!.. - Только что позвонили из Луги: гарнизон сдался мятежникам, выдал все оружие! Казаки из Луги направляются к станции Тосно! Два эшелона прорвались из Нарвы и сейчас в полуверсте от Гатчины! - Они уже на станции Антропшино! Это в тридцати верстах!.. - Кровопролитие в Петрограде неизбежно!.. - Что же делать? - Александр Федорович обвел глазами собравшихся. Министры были похожи на черных улиток, готовых юркнуть в свои скорлупки-убежища. - Может быть, Александр Федорович, вам следует уступить кресло министра-председателя генералу Алексееву? - подал предложение Кошкин, один из кадетских вождей, вчера еще выдвигавшийся Керенским в "Совет Пяти", срочно вызванный из первопристольной, а теперь, оказывается, подготовивший вот какую мину. - Против генерала Алексеева Лавр Георгиевич не пойдет - и, таким образом, конфликт будет исчерпан. Как вы полагаете, господа? Уже и не к нему, председательствующему, обращается!.. Адъютант, наклонившись, шепотом доложил, что прибыли представители от созданного в Смольном какого-то Народного комитета борьбы с контрреволюцией. Керенский приостановил заседание: - Одну минутку, господа! Вышел в соседнюю комнату. Лица малознакомые и вовсе незнакомые. Но чувствуется в них твердость: - Социалистические партии уступать Петроград генералу Корнилову не намерены. Против генерала поднялись все части гарнизона, все заводы и фабрики, весь пролетариат. На помощь идут моряки Кронштадта. Один - угрюмый, злой - добавил: - Говорю от имени партии большевиков: все, как один, будем бороться против Корнилова. Но не в поддержку Временного правительства. Потом разберемся, в чью поддержку. Главное... Керенский вернулся в Малахитовый зал: - Я остаюсь на своем посту, господа. Мое решение окончательное. 3 Савинков был весьма обескуражен тем, что не оказался в числе "Совета Пяти". Тем более что в первом, вчерашнем списке, составленном самим Керенским, он фигурировал. Но ночью, узнав фамилии претендентов, делегаты от ВЦИК, представлявшие партию эсеров, рьяно выступили против кандидатуры Бориса Викторовича: не смогли простить, что он окончательно отмежевался от "своих". Министр-председатель поспешил согласиться. Хитер!.. Может статься, сам все и подстроил... Остальные-то члены Директории - тьфу, пешки. Ну да ладно, поживем-увидим. Зато сегодня он - военный генерал-губернатор столицы, единственная фигура, реально ответственная за судьбу Петрограда. И он решительно начал принимать меры. Двоякого родаг чтобы преградить доступ войскам Корнилова и чтобы не дать возможности развернуться большевикам. Что касается последних, он не мог понять благодушия Керенского, наверное, потому, что ненавидел большевиков куда больше, чем министр-председатель. Из Ставки прибыл в Питер Филопенко. По требованию Бориса Викторовича министр-председатель тут же назначил его помощником военного генерал-губернатора, командующим войсками округа. Сам Савинков в военных вопросах, а тем более такого - стратегического - масштаба, не разбирался: в армии он не служил ни часу; в бытность комиссаром на фронте интересовался только политическими аспектами. В делах обороны он целиком положился теперь на Максимилиана Максимилиановича: тот все же штабс-капитан, призванный из запаса гвардейской пехоты. Филоненко развернулся: созвал штабистов округа, начал составлять планы обороны, направил один полк в сторону Тосно, чтобы помешать корниловцам прервать связь с Москвой, а москвичам приказал выдвинуть отряды в Бологое; распорядился о формировании отрядов в самой столице и в окрестностях; предложил командиру броневого дивизиона привести в готовность - на случай уличных боев - возможно большее число блиндированных автомобилей и вывести из Колпина, с Ижорского завода, те машины, которые еще находились в работе. Наметил по карте три линии укреплений, которые предстояло соорудить. - Какими силами? - полюбопытствовал Савинков. - Придется обратиться к рабочим. Сам Борис Викторович начал"действовать в другом направлении. Он распорядился отправить назад, в Кронштадт, почти всех моряков, кроме одной роты, выбранной Керенским для защиты Зимнего дворца. Предлог: прибыли самочинно. Издал целый ряд "Обязательных постановлений": "...Сим подтверждаю, что самочинная реквизиция какого бы то ни было имущества без надлежащего постановления представителей законной власти, будет наказываться согласно ст. ст.... Правил о местностях, состоящих на военном положении..." - это чтобы не допустить никаких большевистских экспроприации, в том числе и оружия. "На основании ст. ... Правил... воспрещаю всякого рода собрания на улицах и площадях города Петрограда, а также призыв и подстрекательство к таковым собраниям. Лица, виновные в неисполнении настоящего обязательного постановления, будут подвергнуты..." От Керенского добился предоставления права генерал-губернатору, "впредь до устранения опасности, угрожающей столице", устанавливать чрезвычайное положение в отношении печати - иными словами, права закрывать газеты собственной волей. И, вновь вызвав начальника контрразведки полковника Медведева, приказал: - Еще раз проверьте и пополните список большевиков, подлежащих аресту. 4 Генерал Корнилов получил в копиях все те телеграммы, которые были отправлены главнокомандующими фронтами Керенскому. Он тут же отдал распоряжение Завойко распечатать их крупным шрифтом, размножить листками и расклеить по Могилеву, распространить среди солдат. - Напишите также "Обращение к народу" - от моего имени. Ординарец тут же составил обращение. Оно гласило: "Я, верховный главнокомандующий генерал Корнилов, перед лицом всего народа объявляю, что долг солдата, самопожертвование гражданина свободной России и беззаветная любовь к родине заставили меня в эти грозные минуты бытия отечества не подчиняться приказанию Временного правительства и оставить за собою верховное командование народными армиями и флотом. Поддержанный в этом решении всеми главнокомандующими фронтов, я заявляю всему народу русскому, что предпочитаю смерть устранению меня от должности Верховного..." Последние две строки были выделены особенно крупно и черно. Завойко составил их так категорично не ради высокого стиля - сделав ставку ва-банк, он решил окончательно отрезать своему подопечному все пути, кроме дороги на Петроград. Далее снова шло: "кровный сын своего народа", "очнитесь, люди русские, от безумия ослепления" и так далее. Пока ординарец трудился над этим "Обращением к народу", генерал, поддавшись воздействию его яркого слога, собственноручно начертал "Воззвание к казакам". Оно получилось неожиданно еще красочней завойковского: "Казаки, дорогие станичники! Не на костях ли ваших предков расширялись и росли пределы государства Российского? Не вашей ли могучей доблестью, не вашими ли подвигами, жертвами и геройством была сильна великая Россия? - живописал генерал. - Вы - вольные, свободные сыны Тихого Дона, красавицы Кубани, буйного Терека, залетные могучие орлы Уральских, Оренбургских, Астраханских, Се-миреченских и Сибирских степей и гор и далеких Забайкалья, Амура и Уссури, всегда стояли на страже чести и славы ваших знамен, и Русская земля полна сказаниями о подвигах ваших отцов и дедов... Казаки, рыцари земли Русской! Вы обещали вместе со мною встать на спасение Родины, когда я найду это нужным. Час пробил!.. Идите за мной!" Излив в этих строках душу, он вызвал Лукомского: - Передайте мое предписание командующему войсками Петроградского округа генералу Васильковскому: дабы избежать напрасного кровопролития, он с вверенными ему войсками должен подчиниться генералу Крымову и исполнять все его приказания. Корнилов еще не знал, что Васильковский смещен и на его место встал недавний ближайший сподвижник главковерха, преобразовавшийся во врага, бывший комиссар-верх Филоненко. - Командующему войсками Московского округа полковнику Верховскому: в настоящую грозную минуту, дабы избежать междоусобной войны и не вызвать кровопролития на улицах первопрестольной, он должен подчиниться мне и впредь исполнять только мои приказания. Неведомо было Лавру Георгиевичу, что Ворховский, засвидетельствовавший верность Временному правительству, одновременно с присвоением генеральского чина введен в состав "Совета Пяти". Отправив депешу также атаману Каледину - не в таком, конечно, тоне, а самую дружескую, - Корнилов распорядился объявить Могилев с окрестностями на осадном положении, распустить местный Совдеп, а главкозапу Балуеву занять конными частями Оршу и Витебск, чтобы преградить путь любым силам, если таковые окажутся, которые могли бы поспешить на выручку Петрограду. И наконец, все свое внимание сосредоточил на дивизиях, которые неуклонно, хотя и медленней, чем ему хотелось, продвигались к ненавистной столице. Начальник Дипломатической канцелярии при Ставке князь Трубецкой составил со своей стороны ноту не ноту, а некоторое резюме для сведения министра иностранных дел Терещенко, все еще значившегося его непосредственным шефом. Принес резюме для ознакомления главковерху. Лавр Георгиевич без особого внимания просмотрел. "Трезво оценивая положение, приходится признать, что весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым, - доносил князь. - На его сторону станет в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части. К физической силе следует присоединить превосходство военной организации над слабостью правительственных организмов, моральное сочувствие всех несоциалистических слоев населения, а в низах растущее недовольство существующими порядками. У большинства же народной и городской массы, притупившейся ко всему, - равнодушие, которое подчиняется удару хлыста. От людей, стоящих ныне у власти, зависит, пойдут ли они навстречу неизбежному перелому, чем сделают его безболезненным и охранят действительные залоги народной свободы, или же своим сопротивлением примут ответственность за новые неисчислимые бедствия..." Князь Трубецкой дудел в ту же дуду. - Можете отправлять, - разрешил Корнилов. Да, вся армия, все казачество на его стороне. А народ, толпа, масса хоть и сильна, как вода, но глупа, как дитя: сойдутся - хоть сейчас воевать, разойдутся - на полатях лежать. Обшелушит он их, что луковицы. И, даже получив неожиданное донесение, что командир Первого кавалерийского корпуса князь Долгоруков, накануне отбывший из Ставки, чтобы, добравшись до Гельсингфорса, двинуть на Питер свои дивизии из Финляндии, арестован Совдепом в Ревеле, - Корнилов хотя и огорчился, но не придал этому факту первостепенного значения. Генерал Крымов управится и сам! Теперь только набраться терпения и ждать. 5 Этот день растянулся для Антона в бесконечность. Собственно, уже истекали вторые сутки, как Путко был на ногах. Доставив иа рассвете в Смольный захваченных в "Лсто-рии" провокаторов-офицеров, он с трудом разыскал Дзержинского, а потом едва дождался, когда Феликс Эдмундо-вич освободится хоть на минуту - его буквально разрывали на части. - Путиловский? Получайте двести винтовок и боеприпасы к ним. "Новый Парвиайнен"? Сто пятьдесят винтовок, два пулемета. Возьмете в Арсенале. Не захотят давать - берите силой. Вот вам мандат Народного комитета борьбы с контрреволюцией. Став членом комитета от большевиков, Дзержинский получил право распределять оружие по рабочим дружинам. Наконец, улучив момент, Антон пробился к Феликсу Эдмундовичу. Удовлетворенно показал на мандаты: - Идет дело? Побольше бы добыть нам оружия, а уж из рук мы его теперь не выпустим! - Эсеры, меньшевики и здесь ставят палки, - лицо Дзержинского было землистым и глаза воспаленными. Тоже, наверно, за все эти часы не сомкнул глаз. - Хитрят. Говорят, что, мол, вооружая рабочих, мы обделяем части гарнизона. Ничего, всем хватит!.. Выслушал рассказ Антона об операции в "Астории". - Главарь, мой "дружок" "Пашков, успел смотать удочки: видимо, кто-то предупредил. Есаула сами упустили. Вот сколько промашек. - На ошибках учимся. По вашим адресам Народный комитет провел облавы на Фурштадтской, Сергиевской и Фонтанке. Тоже удалось, видимо, взять не всех, и главари - полковники Сидорин и Десемютьер, как установлено, захватили все деньги организации и скрылись. Дзержинский устало провел ладонью по лицу, придавливая пальцами веки. Скупо усмехнулся: - Кое-кого из "артиллеристов" пришлось выковыривать из публичных домов - на явочных квартирах всем мест не хватило, и руководители распределили их по увеселительным заведениям. Козлищ от агнцев нам отделять помогло также ваше командировочное предписание. У других были точно такие же, даже под одним номером - 800. Думаю, что путчистов, которые должны были ударить в спину, нам удалось обезвредить. По крайней мере - почти всех. - А что там? - взмахнул в сторону окна Антон. - Да, главное - там. Начинаем посылать революционные полки и рабочие дружины. Приступили к формированию первых отрядов Красной гвардии. Но впереди полков и дружин направили навстречу дивизиям Корнилова агитаторов. Сотни большевиков. - На верную смерть! - воскликнул Антон. - Не думаю. И у питерских солдат, и у тех солдат одни чаяния, одни думы. Нужно только уметь растолковать. Вложить нашу правду в их души и сердца. Тогда не придется проливать кровь. - Успеем ли? Дивизии Корнилова уже на подходе. - С нами и Центральный комитет союза железнодорожников. Путейцы образовали свое бюро борьбы, дали товарищам указания прервать телеграфную связь станций со Ставкой, выводить из строя паровозы, разрушать полотно. По железным дорогам корниловцы не пройдут. На Дзержинского снова уже наседали. - Разыщите где-то на этом этаже Василия. Скажет, что делать дальше. Выходя из комнаты, Антон услышал: - Кто с Металлического? Получайте двести винтовок. Невский судоремонтный? Вам... Василия разыскал. Он был такой же измученный, как и Феликс. - Дуй на Выборгскую, Антон-Дантон, уговор остается в силе. - Где на Выборгской? - На Финляндском вокзале! Добрался. Вокзал, как в памятные февральско-мартов-ские дни, снова гудел. Подумал: "Все начинается отсюда..." И какова была его радость, когда в той же самой комнатке, где зимой собрались большевики, он увидел Ивана Горюнова, живого и невредимого!.. - Ваня! - Антон!.. Путко знакома была эта меловая смуглость щек - памятка тюрьмы. - Видишь, и тебе пришлось отведать казенного харча. - Мелочишка по сравнению с вашими браслетами, - отверг Горюнов. - И двух месяцев не отстоловался. Теперь, как прижало хвост, Керенский спохватился о нашем брате!.. Всех выпустить заставим! И счетик выпишем этому свистульке!.. А тебя, знаю, "военка" в наше распоряжение прислала? Принимай районный штаб. Первые отряды уже сформированы. Выставили охрану на заводы и фабрики, направили патрули по улицам. Порядок полный. Одну пролетарскую дружину вместе с отрядом Красной гвардии уже сегодня в ночь отправляем в сторону Луги. - Послушай! - взмолился Антон. - Пошли меня с этой дружиной! Я ведь не штабной работник, а боевой офицер! И у вас здесь и так уже все на мази! Иван задумался. Поскреб пятерней затылок: - Пожалуй, твоя правда... Хлопцы там славные, да необстрелянные... И командир из вольноопределяющихся, студент. - Решил: - Иди! Сам и проводил на территорию завода - на тот самый "Айваз", где работал Сашка Долгинов. Дружинники и красногвардейцы, отпущенные перед выступлением по домам, уже подтягивались: с котомками, в сапогах получше, попрочней. Офицера, да еще георгиевца, встретили настороженно. - Зря и напрасно вы так, товарищи! Антон Владимирович Путко хоть нонче и офицер, а в партии с седьмого года и еще меня, когда я был вот таким мальцом, учил уму-разуму! У него за спиной две царские каторги и все прочее... У Антона оставалось время забежать к Наденьке. Не мог он уйти, так ее и не повидав. Украинская мазанка, словно бы заблудившаяся среди краснокирпичных казарменных домов и северных рубленых изб рабочей слободы. От вишни к вишне была натянута веревка, и сушится постельное белье. - Ах ты, господи! Миленький мой! Как же вас измочалило! Он вспомнил: и правда - весь день во рту маковой росинки не было. - Да когда ж это кончится? Он рассказал. Об "Астории", о Шалом. Она охала, глядела расширенными глазами, растревоженная. От сытной еды, от тепла его разморило. - Полей холодной водой, а то засну. Наденька позвенела черпаком в ведре, начала лить студеную воду на шею, на спину. Он охал, фыркал. Она смеялась. Потом вдруг горестно вздохнула: - А постель ждет... - Где уж тут спать... Через час-другой уходить с отрядом. - И вы, значит?.. - подняла на него лицо. - Может, споешь на прощанье? - Ну конечно! Тут одну новую песенку я слыхала. Она принесла гитару. Села, наклонилась. Ее короткие волосы смешно, как у петрушки, торчали в разные стороны, и сквозь пряди просвечивало белое пятнышко макушки. Она перебрала струны и запела: Ковыль качался. В нем вечер крался. Над полем полыхал закат... Но бой ведь только начинался, И не было пути назад... Лежало поле, кровью полито, И гасла красная заря, И кони красные, уже напрасные, Искали всадников тех зря. А бой ведь только начинался... - Родная моя! - он притянул ее к себе. - Родная! Опа вся подалась, готовая услышать наконец то, что ждала все эти месяцы. И он почувствовал: эта девчонка, Наденька, дороже ему собственной жизни. Протянул к ее смешному ежику руку. Но девушка неожиданно отстранилась, отвернулась, Отодвинулась на краешек дивана: - У нас в культпросветотделе вместе с Надеждой Константиновной работает одна женщина, Ольга Мироновна... Он не мог понять - к чему это вдруг она, зачем, о ком?..