ывал ногой камень, Нюша застывала в испуге и только шептала чуть слышно: - Тише, пожалушта, тише! Вероятно, посты были совсем близко. Вскоре Нюша свернула в сторону, прямо в густой кустарник. Она отвела рукой ветки и, нагнувшись, шагнула, казалось, в самую гущу листвы веток. Коля наклонился тоже, шагнул за ней и потащил за собой Лену. Они шли наклонившись и все-таки то и дело головой задевали за ветки. Это был узкий проход в кустарнике. Ветки переплелись наверху, образовав длинный сплошной тоннель. Положительно, эта Нюша была неутомима. Лена уже тяжело дышала, у Коли болели ноги и спина, а Нюша шла как ни в чем не бывало и только иногда предупреждала еле слышным шепотом: - Тихо, пожалушта, тихо! И вдруг она сразу остановилась. Коля чуть не налетел на нее, так это было неожиданно. Она только зашипела, но по напряженности ее позы Коля понял, что опасность совсем близко. Он стоял согнувшись, боясь шевельнуться, и чувствовал, как сзади застыла Лена, как впереди, притаившись, вслушивается Нюша. А потом он услышал совсем близко, над головой, немецкую фразу и смех и, подняв глаза, увидел еле пробивающийся сквозь густую листву свет. - Тише! - шепнула Нюша и, постояв еще, двинулась наконец дальше медленно-медленно, чтобы не хрустнула веточка, не зашелестел листок. Так они шли, останавливаясь после каждого шага и вслушиваясь, но вот Нюша стала ускорять шаги, и, обернувшись, Коля увидел, что неясный свет, пробивавшийся сквозь густые ветви, остался далеко позади. У него отлегло от сердца. Самая опасная часть пути была пройдена благополучно. Вскоре кусты стали реже, над головой все чаще и чаще показывалось затянутое облаками небо. Дети отошли в сторону от реки, пригнувшись, торопливо перебежали дорогу и оказались в лесу. Небо уже чуть-чуть посветлело. Коля посмотрел назад. В полутьме различались крыши Запольска. Там ходили по улицам солдаты и полицейские, освещали подвалы, сараи и чердаки, обыскивали квартиры, хватали детей. Весь город был приведен в движение, для того чтобы поймать маленькую усталую, испуганную Лену. А Лена, обманув всех этих сильных, вооруженных людей, была уже здесь, в лесу. Лена ушла из готовой захлопнуться мышеловки. "Смелая эта Нюша", - подумал Коля. А Нюша, повеселев, уже объясняла ему: - Это Леша дорогу нашел. Он по ней чашто в леш ходит. Он мне не шкажал, а я подшмотрела. - Потом она притянула к себе Колино ухо и, кивнув головой на Лену, взволнованно зашептала: - Леша говорил, что партижаны маленьких не берут, а как же ее вжяли? Жначит, врал он, да? Коля уже забыл, что они с Леной на прошлой неделе взорвали железную дорогу, и сначала даже не понял, о чем она говорит. Потом он рассердился. Никак ему не удавалось убедить Нюшу, что они с Леной не такие уж знаменитые партизаны. А потом ему стало смешно. В сущности говоря, Нюша рассуждала правильно. Ради кого могли гитлеровцы поставить на ноги целый город, как не ради тех, кто по меньшей мере взорвал железную дорогу? Он рассмеялся, хлопнул Нюшу по плечу и сказал: - Не горюй, Нюша! Подрастешь немного - возьмут. Нюша шмыгнула носом. - До швиданья, - сказала она. - Ешли что надо, шпрошите Нюшу Шалову. Меня на Шадовой улице каждый жнает. Она решительно зашагала и сразу исчезла в темноте. Коля посмотрел ей вслед, нему даже грустно стало, что, наверное, он больше ее никогда не увидит. Больно уж славная была девчонка! Однако задерживаться было опасно. Коля взял Лену за руку и решительно шагнул в лес. - Пошли, - сказал он. - До рассвета нам нужно уйти отсюда как можно дальше. Глава одиннадцатая Коля рассказывает о Рогачеве Пробраться через фронт и доставить Лену прямо к отцу невозможно. Это Коля ясно понимал. Чем ближе к фронту, тем больше патрулей и застав на дорогах, тем больше гитлеровских частей расположено прямо в лесах. Оставалась только одна возможность - найти партизан. Но и на это мало было надежды. Партизаны научились не оставлять следов, пробираться бесшумно по невидимым тропам, прятаться в таких местах, куда, не зная дороги, ни один человек не дойдет. Коля и Лена лежали на траве под большой березой. С самого рассвета они шли, отдыхая редко и понемногу, стараясь как можно дальше отойти от Запольска. Целый день, кроме ягод, они ничего не ели. Сквозь листья березы просвечивало голубое небо. Белые облака висели в бесконечной его глубине и медленно двигались. Казалось странным, почему они не падают вниз или не поднимаются бесконечно вверх. Лена глядела в небо, на облака, и, когда ветер шевелил листья, прислушивалась, стараясь понять, о чем говорит береза. Ведь может быть, что деревья многое знают и только не умеют передать людям, а эта береза старая-старая. Дупло у нее похоже на смеющийся беззубый, старческий рот. Чего она только не видела на своем веку! - Хочешь, я наберу еще черники? - спросил Коля. - Нет, не надо. Расскажи мне про Рогачева, про которого песню пели. Коля смутился. Он посмотрел на Лену. Нет, она сказала это случайно. Она ни о чем не догадывалась. - Это знаменитый советский генерал, - сказал Коля. - Он командовал полками, которые отстояли Москву. Потом он со своей дивизией сражался под Сталинградом. Там были целые миллионы фашистов. Полки Рогачева налетели на них, как туча. Рогачев мчался сам впереди. В руке у него была шашка, а на плечах черная бурка. Фашисты кричали от страха и падали, когда видели его. Он порубил их всех. "А-а, - говорил он, - вы там наших казните и мучаете, так нате же вам, получайте!" Тогда собрались самые главные генералы, позвали Рогачева, повесили ему на грудь Золотую Звезду и дали под команду целую армию. Он снова вскочил на коня и крикнул: "За мной!" Дошел он до большой, широкой реки Днепр. Фашисты думали, что нашим через Днепр не перейти. А Рогачев хлестнул своего коня и помчался вперед так, что бурка развевалась по ветру. За ним, конечно, помчалась вся его армия. Один к одному. Замечательные бойцы! Как попрыгали кони в Днепр! Фашисты танки и пушки тащат, и пулеметы и минометы, а все равно плывет Рогачев со своей армией. Вышли кони на этот берег, и бойцы Рогачева вынули шашки. Тут опять побежали фашисты, от страха кричат, побросали и танки и пушки, а многие поднимают руки и плачут: пожалейте, мол, нас, генерал Рогачев. "А, - говорит генерал Рогачев, - а вы, говорит, наших жалели? Вы, говорит, доктора Кречетова жалели? Вы, говорит, дочку мою жалели, когда она по лесам бродила и холодно ей было и голодно..." Коля остановился и испуганно посмотрел на Лену. Лена смотрела сквозь березовые листья в голубое небо, на облака, плывущие неизвестно куда. - А у Рогачева есть дочка? - спросила она. - Не знаю, - сказал Коля. - Это я так, к примеру. - Ну да, - сказала Лена, - конечно. А где он сейчас? - Сейчас он недалеко. Как он прогнал фашистов от Днепра, вызывают его в правительство. "Ты, говорят, генерал Рогачев, храбрый генерал. Вот, говорят, еще есть земля, дальше Днепра, и тоже там люди живут и мучаются под гитлеровцами". - "Есть, - сказал генерал Рогачев. - Будет исполнено, товарищи!" И вот опять он сел на коня, и опять построилась за ним его армия. "Вперед!" - приказал Рогачев. И вот, говорят, они близко. Опять, говорят, бегут фашисты, кричат от страха, бросают танки и пушки. Изо всех сил Коля хлестал прутом пень, попавшийся под руку. А Лена лежала по-прежнему неподвижно и смотрела сквозь листву в небо. Прут сломался, и Коля отшвырнул обломок. Он так увлекся, рассказывая про Рогачева, что никак не мог успокоиться. Долго оба молчали, а потом заговорила Лена: - Папа мой был тоже военный. Дедушка говорит, что он был учителем, но я помню, что он был военный, полковник. Может быть, конечно, он был и учителем тоже, но мама всегда говорила, что он полковник, и все его так называли. Но только он был не такой, как генерал Рогачев. Шашки у него не было. Он был высокий... - Лена помолчала. - Но шашки у него все-таки не было, - уверенно сказала она. Коля посмотрел на нее. Нет, она ни о чем не догадывалась. - Лена, ты очень хочешь есть? Скажи прямо. Поешь все-таки черники. - Нет, спасибо, - ответила Лена. Коля вскочил: - Знаешь что, я схожу в деревню и куплю хлеба! Ты не будешь одна здесь бояться? Я приду через два часа, ну через три обязательно. - Нет, - сказала Лена, - я не боюсь. А денег у тебя хватит? - Я думаю, хватит. Ты только никуда не уходи. А если страшно станет, подойди к дороге. Сиди около дороги и жди меня. Он ушел. У него щемило сердце. Какая Лена вялая стала! Она никогда такой не была. Неужели он не сможет ее доставить отцу? Нет, об этом даже думать нельзя. Понятно, что она ослабела. Они, наверное, верст полтораста прошли за это время и ни разу как следует не отдохнули. И последние дни почти ничего не ели. Он тоже очень устал, а ведь он почти взрослый! Сегодня он еще купит хлеба, но на завтра денег, наверное, не останется. Что делать? Где найти партизан? Задумавшись, вышел он на дорогу и пошел по направлению к деревне. Глава двенадцатая Одна в лесу Оставшись одна, Лена долго еще лежала. Она вспоминала уху из свежей рыбы, жареные грибы, которые готовил дедушка. От этого не становилось легче. Наоборот, только больше хотелось есть. Тогда она стала вспоминать мать и отца. Мама будит ее утром. Спать очень хорошо, и не хочется просыпаться. Но голос у мамы ласковый, веселый. Лена улыбается и открывает глаза... Вечером Лена сидит у мамы на коленях. Лампа горит, в углах собираются серые тени, и за окном темно, но здесь, у мамы, совсем безопасно, и не страшно думать, что в темноте кто-то прячется... Папа и мама собираются в театр, мама долго одевается, а папа говорит, что уже поздно, сердится и ворчит, но не очень сердито... Вообще как-то тогда было все хорошо. Бывали, конечно, неприятности, но не очень серьезные. Как хотелось бы, чтобы это вернулось! Хоть ненадолго. Лене стало грустно, и она сама не заметила, как заплакала. Она, наверное, долго плакала, но от слез не становилось легче, даже наоборот. Ветер стих. Деревья не шевелились. Так тихо было вокруг, что Лена испугалась. В тишине ей послышался шорох. Она встала, прошлась взад и вперед, заглянула за ствол березы. Там никого не было. Она еще раз прошлась и неожиданно быстро обернулась. За спиной тоже никого не было. Она села на пенек. "Ничего страшного! - подумала она. - Что может быть такого в лесу? Ничего не может быть". Она отставила одну ногу, рукой уперлась в бок и представила себя генералом. Орлиным взором она окинула стоящих вокруг офицеров. - Ну, как, вы к бою готовы? - спросила она их. - Готовы? Ну, очень хорошо. Мне сообщили мои офицеры, что в лесу живет девочка Лена. За ней гонятся фашисты. Надо срочно ее спасти. За мной! Она вскочила и, подняв прутик, как саблю, побежала вперед. - Быстрей, быстрей руби их! - кричала она. Потом жалобным голосом закричала за фашистов: - Ой, не трогайте нас, мы больше не будем! - Не будете? - спросил "генерал", опираясь на саблю-прутик. - Ах вы такие-сякие! - Потом "генерал" сказал одному из своих офицеров: - Отнесите Лене горячих лепешек с медом, жареную курицу, творогу со сметаной и шматок сала. Лена, как будто сытая и как будто почти взрослая, вежливо поклонилась "генералу". - Здравствуйте, генерал! - сказала она. - Большое спасибо, теперь мне хорошо. Знаете, генерал, мой брат Коля хочет быть военным офицером. - А он храбрый? - спросил "генерал". - Замечательный храбрец, - ответила Лена. - Тогда, - скомандовал "генерал", - назначить его самым главным моим офицером! Лена замерла. Она услышала какой-то странный гул. Он все приближался и приближался. Казалось, это лес гудит сердито и громко. Потом над лесом, над старой березой, над Леной понеслись огромные, тяжелые самолеты. Они шли ряд за рядом, тяжелые, быстрые, и сердито ревели. На крыльях были нарисованы красные звезды. Если бы можно было им крикнуть, чтоб они захватили ее с собой! Лена стояла, глядя вверх, вся дрожа от возбуждения. Ведь может же быть, что они заметят ее и подхватят! Ведь бывает же это в сказках! Но самолеты прошли, и небо опять было чистое и пустое, и гул удалялся и затихал. И снова стало слышно, как шелестят листья березы. Тогда Лена легла на траву. Она снова почувствовала себя очень усталой. Она смотрела на березу, на изогнутый ее ствол, на дупло, похожее на открытый рот. Она была очень слаба сейчас. Ветви и листья расплывались в глазах, мысли путались. Она наконец заснула. Проснулась она, дрожа от холода. Солнце ярко светило, но трава была мокрая от ночной росы. Когда Лена поняла, что проспала целую ночь, у нее даже сердце замерло. - Коля! - крикнула она. - Коля! Никто не откликнулся. "Ну что же, может быть, он задержался. Должно быть, ночью он не нашел дороги, - подумала она и постаралась успокоиться. - Ничего же не могло случиться. Сейчас Коля придет, и все будет хорошо". Она опять легла. Мелкая дрожь била ее. Зашуршало в траве. Она вздрогнула и привскочила. Лесная мышь, стоя на задних лапках, испуганно смотрела на нее. - Ты меня, пожалуйста, не пугай, - рассудительно сказала Лена. - Я же знаю, что ты самая обыкновенная мышь и никакого зла мне не хочешь. Мышь шмыгнула в траву и исчезла. Лена посидела еще, но дрожь все не проходила. - Ну, что ж это такое? - сказала она. - Почему он не идет? Лена представила себе, что будет с ней, если она останется одна, и ей стало так страшно, что она стала громко звать Колю. Но никто не откликнулся, и она замолчала. Потом она вспомнила, что Коля советовал ей, если станет страшно, идти к дороге. Вот ей как раз страшно, она и пойдет туда. Теперь она знала, что надо делать, и ей стало легче. Когда она встала, ее качнуло от слабости, но она все-таки пошла. Скоро лес поредел. Дорога была близко. Лена услышала шум проезжавшей машины, а там и дорога стала видна. Солнце грело сильней и сильней. Лена перестала дрожать. Выйдя на дорогу, она посмотрела в одну и в другую сторону. Дорога была пустынна. Лена села и стала ждать. Иногда вдалеке появлялся человек. Каждый раз издали Лене казалось, что это Коля. Но, когда человек подходил ближе, оказывалось, что это женщина или старик. Без Коли было плохо. Он бы обязательно что-нибудь придумал, или они хоть поговорили бы. Конечно, она не стала бы ему говорить, что голодна и устала, но все-таки знала бы, что может ему пожаловаться, и ей было бы легче. Время шло, солнце поднялось высоко, а Коли все не было. Глава тринадцатая Невольничий каравай Снова вдали показались люди. На этот раз их было много, и Коли, конечно, среди них не могло быть. Он старался всегда избегать людей. Поэтому Лена и не смотрела на толпу, идущую по дороге, пока толпа не подошла ближе. Теперь было видно, что по сторонам идут солдаты с автоматами, а в середине - мужчины и женщины, совсем молоденькие и пожилые, с маленькими узелками в руках. Как ни уединенно жил Иван Игнатьевич Соломин со своими внуками, все-таки Лена выросла на оккупированной гитлеровцами земле, и ей не надо было объяснять, что это за странный караван идет по дороге. Это угоняли людей на работу в Германию. По обочинам шоссе шли трясущиеся от старости старики и старухи и маленькие дети. Караван подошел совсем близко, и Лене теперь было все видно и слышно. Солдаты шли размеренным шагом, не обращая никакого внимания на крики и разговоры плачущих, прощающихся друг с другом людей. - Мама, мама! - кричала девушка, шедшая в караване, старушке, тащившей за руку маленького мальчика трех или четырех лет. - Смотри, чтобы Володька в колодец не упал, и вели ему мать помнить. Слышишь, мама? А если отец вернется, расскажи ему, как меня увели. Слышишь, мама, обязательно расскажи. Старушка, кажется, была совершенно глуха, да и человеку с очень хорошим слухом трудно было бы разобраться в этих перебивающих друг друга криках и разговорах. Но старушке и не надо было слышать. Она и так хорошо понимала, о чем может говорить ее дочь, уходящая в чужую страну, в неволю. - Да, да, - повторяла она, - слышу, Нюрочка, слышу. Все, Нюрочка, сделаю. - Дедушка, - кричал мальчик лет четырнадцати, - если батя придет, вы ему расскажите, пусть идет в Германию меня отбивать! Я его ждать стану. Слышите, дедушка? - Слышу, слышу, - отвечал старик. - Если придет, пойдет отбивать. Молодая девушка, хромая на одну ногу, ковыляла по обочине дороги и кричала прощальные слова подруге, которая шла в караване. Как, наверное, подруга завидовала ей, что она хромая и поэтому ее не угоняют в неволю! Взявшись за руки, в караване шли двое, мать и дочь, а младшая дочь бежала по обочине дороги. - Вы вернитесь, - кричала она сестре и матери, - вы вернитесь, а то я тут пропаду одна! - Вернемся, вернемся, - кричала мать, а сама думала: "Где уж мне вернуться". - Может, тебе добрые люди помогут. Конвойные шли не спеша, равнодушно поглядывая вокруг и обращая столько же внимания на крики, слезы и плач, сколько внимания обращает лошадь на монотонное жужжанье мух. И так же лениво, как лошадь отмахивается хвостом, вскидывали они автоматы, когда кто-нибудь из провожающих подходил слишком близко. Лена растерянно смотрела на этих людей, расстающихся, наверное, навсегда: на тех, кого угоняли во вражескую неволю, и на тех, кто оставался без близких. И вдруг ее окликнули: - Лена! Она даже не обернулась, настолько была уверена, что к ней это относиться не может. Но громкий, взволнованный голос повторял раз за разом: - Лена, Лена! И Лена обернулась, потому что голос этот до странности был ей знаком. Она повернулась и чуть не вскрикнула: Коля, ее Коля шагал в караване за цепью солдат с автоматами, маленький, жалкий, шагал и улыбался ей. - Коля! - крикнула Лена и побежала к нему. Солдат, не глядя, лениво стукнул ее прикладом в плечо. Она отскочила и чуть не упала в канаву, но сразу бросилась снова за Колей. - Коля, - кричала она, - Коля, как же ты? Что же ты? - Понимаешь, Леночка, - кричал Коля, - в деревне на улице задержали. Ничего, Леночка! Он улыбался и очень старался ободрить ее, показать, что все не так страшно, но по его улыбающемуся лицу одна за другой стекали крупные слезы. - Лена, - кричал он, - слушай меня внимательно, это очень важно! Спроси, если не поймешь. Прежде всего, ты очень голодная. Пойди в деревню Селище, там у старика Бугаева я оставил для тебя хлеб. Он честный старик и непременно отдаст. Ты поняла меня? - Мама, мама! - кричал мальчишка, бегущий почти рядом с Леной. - Мама, ты письма Синявиным пиши, они мне перешлют. Я уйду куда-нибудь, мама! - Слышу, слышу! - кричал глухой старик, который, наверное, ничего не слышал. - Лена, слушай внимательно, это очень важная вещь! Я должен открыть тебе одну тайну, страшно важную тайну. Ты поняла, Лена? - Да, да, Коля, поняла. - Слушай внимательно. Ты дочь того самого человека, о котором мы вчера с тобой говорили. - Какого, какого человека? - Только не называй фамилию! Я тебе объясню. Того, о котором песню на пароходе пели. О котором ты меня спрашивала. Только не называй фамилию. Ты поняла? - Бабушка! - кричал мальчик, шедший рядом с Колей. - Бабушка, если я там маму увижу, мы с нею вместе тикать будем. Ты жди. - Да, да, - отвечала бегущая рядом с Леной старуха, - я жду, я дождусь! - Я ничего не поняла! - кричала Лена. - Мой папа ведь учитель. - Нет, нет, это дедушка выдумал, чтобы ты не проболталась... Ты меня понимаешь? Будь осторожна, молчи об этом. - Девчатам скажи - пусть не забывают меня! - кричала подруге подруга. - И не думай об этом, никогда не забудем! - отвечала подруга подруге. - Коля, Коля, я боюсь!.. Коленька, милый, ты убеги как-нибудь! - Лена теперь ревела вовсю и кулаками вытирала слезы. - Я постараюсь, но ты не надейся. Лена, помни: иди к старику Бугаеву. Он добрый, он тебя к дедушке отведет. Офицеру, шедшему впереди, видимо, надоел шум. Повернувшись к солдатам, он скомандовал, и они вскинули автоматы. Несколько солдат отделились от цепи и пошли на людей, бежавших за караваном. Старики и старухи, девочки, мальчики, матери и отцы, деды и бабушки, дочери и сыновья кричали и продолжали рваться к близким, которых они видели последний раз. Но солдаты подняли автоматы и направили их на толпу. Толпа шарахнулась в сторону. Затрещали выстрелы... И вдруг солдаты упали. Они лежали на земле, выпустив автоматы из рук, а выстрелы продолжали трещать. Офицер повернулся и хотел что-то крикнуть, но зашатался, упал, и фуражка, слетев с его головы, покатилась по дороге. - Ложись! - крикнул кто-то, и Лена увидела возле дерева, росшего у самой обочины, невысокого парнишку в черной сатиновой рубашке. - Ложись! - кричал он. - Ай, какие непонятные! Ложись, а то пуля потревожить может. Лена так растерялась, что даже не испугалась и стояла не двигаясь. Но тут какая-то старушка, видимо опытная в боевых делах, так толкнула ее, что она упала в канаву. И сразу же несколько человек прыгнули через нее. Она видела только их сапоги. Застрочили автоматы, взорвалась граната, какая-то женщина завизжала. Потом над канавой наклонился невысокий человек и сказал: - Можете вылезать, граждане! Попался, который кусался. Все это произошло так быстро, что Лена не сразу пришла в себя. Только когда Коля подбежал к ней, счастливый, сияющий, и, обхватив ее за плечи, громко поцеловал, она всхлипнула и вытерла нос рукой. - Коленька! - сказала она и еще раз всхлипнула. На дороге лежали трупы тех самых равнодушных солдат, которые так лениво слушали крики и плач угоняемых. И великолепный, величественный офицер, шедший впереди, лежал лицом вниз, и вид у него был совсем не величественный. Освобожденные растерянно толпились на дороге, плакали, улыбались или удивленно оглядывались вокруг. И снова выскочил молодой парнишка и закричал: - Живо, живо, за мной! Потом пожилой человек с усами деловито крикнул: - Автоматы забрали? - Забрали, - ответили ему. - В заслоне остается Сидоренко. Сидоренко, будешь ждать час. Понятно? - Понятно, - ответил Сидоренко. И все - женщины, дети, старики - быстро пошли в лес за молодым парнишкой, который шагал впереди, указывая дорогу, и иногда, оглядываясь назад, кричал: - Быстрее, быстрее, товарищи! Небось когда фашисты вели, так шагали как следует, а как свои, так идут точно дохлые мухи. Он кричал это очень сердитым голосом, а потом вдруг начинал смеяться громко и весело. Смеялся он не потому, что ему было смешно. Просто он радовался, что удалось столько народу освободить. Глава четырнадцатая Поссорились Сначала шли по ясно намеченной широкой лесной тропе. Шли быстро, и партизаны все время торопили отстающих. Родители и дети, мужья и жены, братья и сестры, уже приготовившиеся к долгой, а может и вечной, разлуке, радовались так, как будто бы снова встретились. Одни без конца разговаривали, вспоминая все подробности освобождения, другие, наоборот, молча смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Чем дальше, тем лес становился глуше. Тропинка, теперь уже узенькая, полузаросшая травой, вилась между тесно растущими деревьями. Шли гуськом. Через час человек пятьдесят отделились и ушли в сторону. Освобожденных должны были разместить в нескольких пунктах. Еще через час отделилась вторая группа. Теперь вместе с Леной и Колей шли только три старухи, два старика и хромая девушка. Командовал тот самый веселый парень, который вел их с самого начала. Он, покрикивая, торопил свою команду и очень огорчался, что они так медленно двигаются. Впереди ковыляла хромая девушка, оказавшаяся неплохим ходоком, за нею шли три старухи, за ними два старика и позади всех Коля и Лена. Шли все довольно медленно, но Лена шла еще медленнее других и все время отставала. Она никакого внимания не обращала ни на покрикивания проводника, ни на Колины уговоры. - Мы так отстанем, - говорил Коля, - иди немного быстрей. - Не могу, - мрачно отвечала Лена и как будто нарочно еще замедляла шаг. - Не отстава-ай, - весело кричал проводник, - поторапливайся! Хромая девушка ускорила шаг, и старички, приободрившись, поспешили за нею. Только на Лену слова проводника не произвели ни малейшего впечатления. Она шла медленно, не торопясь и с каждым шагом все больше отставала от остальных. Коля взял ее за руку. - Пойдем догоним их, а то, честное слово, потеряться можно. Лена раздраженно вырвала руку. - Пусть! Догоняй, а я не буду. Проводник скрылся за поворотом тропинки. За ним энергично ковыляла хромая девушка. Лена шагала по-прежнему медленно, не обращая внимания на то, что расстояние между ней и остальными все увеличивается. Лицо у нее было недовольное и хмурое. - Я хочу есть, - вдруг заговорила она. Коля никогда не слышал, чтобы она говорила таким злым и капризным тоном. - Ты-то небось поел в деревне! Почему ты мне не принес хлеба? Коля даже растерялся. Он не мог поверить, что это Лена так говорит с ним. - Ты же знаешь, - пробормотал он, - что я хлеб оставил для тебя в деревне. Я не понимаю, как это ты такое говоришь! Лена передернула плечами. Уже и старухи скрылись за поворотом. Только спины двух стариков виднелись еще впереди. - Да, - заговорила она зло и плаксиво, - ты небось и поел и спал в доме. А я в лесу спала. Ты думаешь, это хорошо? Да? Эти слова были так нелепы, тон был так несвойствен Лене, что Коля даже не рассердился. - Брось, Лена, дуться! - сказал он весело. - Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь? Про генерала Рогачева хочешь? - Не хочу! - резко сказала Лена. - Какое мне дело до него! Коля только воскликнул: - Лена! - Да-да, - говорила Лена, торопясь и не договаривая слова. - И ты меня на целую ночь оставил в лесу! Может быть, меня там чуть волки не съели. Да-да, и медведь меня чуть-чуть не задрал. Конечно, тебе все равно, что со мной будет! - Ты не смеешь так говорить, - сдерживаясь, сказал Коля. - Поняла? Но Лену остановить было невозможно. Она не помнила себя. - Нет, смею, - говорила она, - хочу и смею! И уходи, пожалуйста. Все равно я с тобой не хочу вместе быть. Вот сяду здесь и буду сидеть. Ты все равно хотел, чтоб я с голоду умерла. Вот! Она села на пенек и отвернулась от Коли. Коля, весь красный, стоял перед ней, засунув руки в карманы и сжимая в карманах кулаки. - Если ты будешь так говорить, - медленно и раздельно сказал он, - я уйду. - Уходи! Ну, что же ты не идешь? - Ну и уйду! - Коля так стиснул зубы, что ему трудно было говорить. - Нет, не уйдешь, - сказала Лена, - потому что ты трус. Ты боишься, что тебя дедушка накажет, если ты меня бросишь. Ты трусливый мальчишка! - Хорошо же! - прошептал Коля. - Ты хвастаешь, - продолжала Лена. - Ты все равно не посмеешь уйти. Думаешь, ты мне нужен? Ты мне совсем не нужен. Коля круто повернулся и, не сказав больше ни слова, побежал в сторону от тропинки, прямо в лес. Злость душила его. Он бежал, не разбирая дороги, и, подобрав на ходу валявшуюся палку, с такой силой треснул ею о ствол дерева, что палка разлетелась на куски. Это немного успокоило его. Подобрав большой прут, он стал колотить по верхушкам папоротников, росших между деревьями. Сраженные папоротники валились на землю, и Коле становилось легче. Он перевел дыхание. Ярость уже не с такой силой бурлила в нем. - Ну и что же, что младше? - говорил он в такт взмахам прута. - Всего на пять лет младше. Прут сломался. Коля отшвырнул обломок и, сунув руки в карманы, стал шагать взад и вперед. - Семь лет, - говорил он, с силой топча ногами траву. - Это много - семь лет. В семь лет человек уже читает и пишет. Уже понимать должен... Что же, я так и скажу Рогачеву: хотел привести к вам дочь, но такой у нее характер, что невозможно. Он шагал все медленнее и медленнее и наконец остановился, прислонившись к дереву. Он сорвал колосок. Он отгрызал кусочки колоска и выплевывал. "Положим, она действительно маленькая, - думал он. - И что это с ней случилось? Никогда такого не было". Теперь он помнил не ту Лену, которую он оставил несколько минут назад, надутую и злую, а ту, которую он знал раньше, - всегда веселую девочку из лесного дома, любительницу малины и березовых почек, доверчивую и послушную спутницу в путешествиях. У него засосало под ложечкой. "Глупость какая! - думал он. - И что это ее разобрало? Должна же она думать. Семь лет - это такой возраст, что можно все понимать. Конечно, - рассуждал он дальше, - семь лет - это не двенадцать. В двенадцать лет человек уже почти взрослый, знает историю, географию, может работать, может и взрослым посоветовать иной раз. А в семь лет, конечно, еще ребенок. К тому же она устала, два дня почти ничего не ела, наволновалась. В двенадцать лет человек вынослив. У него большой запас сил. А в семь лет это, конечно, трудно. В конце концов я могу с ней не разговаривать, но сдать ее партизанам я должен". Минуту поколебавшись, он повернулся и неторопливо пошел назад. Он шел, нарочно замедляя шаг, хотя ему очень хотелось побежать. "Наверное, - думал он, - она давно уже догнала остальных и идет себе со старичками. По крайней мере, я доведу ее до лагеря и уйду к деду. И будем мы с ним жить вдвоем..." Он вышел на тропинку и остановился. Лена была там же, где он ее оставил. Только теперь она лежала на траве, сжавшись в комочек. Коля неслышно подошел и заглянул ей в лицо. Она лежала с закрытыми глазами, но слезы одна за другой выползали из-под опущенных век и падали на траву. Лицо у нее было красное, горячее, и вся она, от головы до маленьких подогнутых ног, дрожала мелкой дрожью. Страшная мысль мелькнула у Коли. Он наклонился и положил руку Лене на лоб. Голова была так горяча, что никаких сомнений не оставалось: Лена была больна. Тяжело, опасно больна. Она открыла глаза и посмотрела на Колю. - Ты не возись со мною, - сказала она и всхлипнула. - А папа пусть лучше про меня и не знает, - она снова всхлипнула, - как будто меня и не было. Коля просунул ей руки под ноги и под плечи и поднял ее. - Я не знаю, - сказал он хмуро, - сможешь ли ты мне простить, что я был таким дураком, а я себе этого никогда не прощу. Глава пятнадцатая Гремит гром, и сверкает молния Как тяжело было нести на руках Лену! Через несколько шагов Коля уже задыхался. Только сейчас он почувствовал, как ослабел за эти дни. Он решил идти не торопясь, часто отдыхая. Лена дремала, обхватив его шею руками. Такая была она беспомощная, такая несчастная, что, когда Коля вспоминал о недавней ссоре, его охватывали стыд и раскаяние. Он теперь делал так: пройдя пятьдесят шагов, садился на пенек или на упавшее дерево и отдыхал одну или две минуты. Потом опять проходил пятьдесят шагов и опять отдыхал. Через тысячу шагов он решил дать себе более долгий отдых. Но еще раньше ему пришлось встретиться с неожиданным осложнением. Дело в том, что тропинка вдруг разделилась на две. Обе новые тропинки были мало заметны и поросли травой. По какой из них прошла партия освобожденных, было совершенно невозможно определить. Коля посадил Лену под дерево и стал внимательно вглядываться в траву, надеясь найти хоть какие-нибудь следы. Но на обеих тропинках трава была мало притоптана, и с одинаковым основанием можно было выбрать любую из них. Оставаться здесь и ждать, пока за ними придут, было бессмысленно. Провожатый мог в суматохе и не заметить, что дети пропали, или мог предположить, что они ушли с одной из отделившихся партий. Подумав, Коля решил идти наудачу. "В конце концов, - рассуждал он, - обе тропинки ведут в глубь леса и вряд ли особенно далеко расходятся. Вероятнее всего, обе приведут в лагерь". Он взял Лену на руки и снова стал отмерять свои пятьдесят шагов. Через пятьсот шагов ему пришлось отдыхать уже минут десять. У него очень ломило спину и руки совсем онемели. Следующий продолжительный отдых пришлось устроить уже через триста шагов, а еще через двести Коля почувствовал, что больше не может идти. Лена дремала у него на руках. Она только на секунду открыла глаза, когда Коля положил ее на траву, и сразу опять заснула. Коля нарвал травы и устроил ей подушку, натыкал веток, чтобы солнце ей не светило в глаза, и укрыл ее своей курткой. Лена спала спокойно, и Коля решил, что пока и он может немного поспать. Он чувствовал, что это ему необходимо. Прошлую ночь, запертый в комендатуре, он не заснул ни на одну минуту. Он лег на самой тропинке, чтобы его непременно заметили, если партизаны станут искать. Он заснул сразу, как только положил голову на кочку. Пока он спал, партизаны действительно искали его, но не там, где он был. Исчезновение их заметили очень не скоро, только тогда, когда партия расположилась на отдых. Провожатый разрыл засыпанную листьями яму, достал оттуда консервы и галеты, пересчитал людей и сказал испуганно: - Послушайте, тут же еще двое были: мальчик и девочка! Сразу был учинен строгий допрос хромой девушке, трем старушкам и двум старичкам, но никто из них не мог ничего припомнить. Они даже сомневались, были ли действительно мальчик и девочка. В конце концов решили, что если были, то пошли с другой партией. Все-таки провожатый, накормив свою команду и предложив им часок отдохнуть, решил вернуться и поискать отставших. Он дошел до того места, где отделилась последняя группа, но никого не обнаружил. Ему не пришло в голову, что дети пошли по другой тропинке. Поэтому Колю и Лену никто не потревожил, и Коля проснулся только вечером. Он проснулся оттого, что загремел гром и ярко сверкнула молния. Коля вскочил. Было уже почти совершенно темно. Налетел ветер, и деревья, изогнувшись, замахали ветками. Первые капли дождя упали на землю. Коля подбежал к Лене. Она все еще спала. Он наклонился над ней. - Лена, - сказал он, - начинается дождь. Надо идти, Лена. - Хорошо, - ответила она равнодушно. - Сейчас, я минуточку отдохну, и пойдем. Если бы она возражала, говорила, что не может идти, жаловалась, ему было бы легче. Но это равнодушие, это полное безразличие больше всех слез и жалоб говорило о том, что она больна. Он поднял ее. Она встала и покачнулась, но он ее поддержал. Странное появилось у него чувство. Время идет, сменяются дни и ночи, воюет Красная Армия, командует генерал Рогачев, а они с Леной все идут и будут идти по темному лесу, спотыкаясь от усталости и не смея остановиться. Старые березы тянули длинные ветки, ветер шумел в раскидистых кронах, и Коле показалось, что лес бесконечен, что он так и будет тянуться всегда и всегда суждено им с Леной брести по этой бесконечной тропинке. Коля обнял Лену. Они шли нога в ногу. Лена опустила голову на грудь и говорила тихо и неразборчиво. - Что ты? - спросил Коля. Она не расслышала его вопроса и опять заговорила торопливо. Ни слова нельзя было понять в бессвязном ее бормотании. - Лена, - крикнул Коля, - Леночка, ты засыпаешь? - Он отлично понимал, что она бредит. - Леночка, проснись! Она помолчала, а потом заговорила другим тоном. Коле показалось, что она пришла в себя. - Ты знаешь, Коля, я что-то нездорова. И знаешь, что мне кажется? Что, может быть, генерал Рогачев, о котором песню пели на пароходе, - ты помнишь? - может быть, это мой папа. Конечно, папа полковник и учитель, но все-таки мне так показалось. Как ни боялся Коля опасных встреч, но, если бы он сейчас увидел деревню, он, не колеблясь, вошел бы в нее. Все, что угодно, лучше, чем этот темный лес и бессмысленное бормотание Лены. Он же не знает, может быть, это очень страшная болезнь. Может быть, Лена умирает? - Приди в себя, - сказал он. - Что ты говоришь? Ты же знаешь, что Рогачев твой отец, ведь я же тебе рассказывал. - Да-да, - сказала Лена. - Конечно, я знаю. Я все это знаю... - Лена, Леночка! - кричал Коля и теребил ее за плечо. Она смотрела на него непонимающими глазами. Дождь хлынул как из ведра. Струи воды, пробиваясь сквозь листву, лились на землю. Сразу взмокла земля, и ручьи потекли между деревьями. Коля подхватил Лену на руки. С трудом он приладил куртку так, что она хоть немного прикрывала от дождя Лену. Уже через несколько шагов грязь и листья налипли на ботинки; подошвы скользили, и идти стало невыносимо тяжело. Сверкала молния. Деревья размахивали ветвями, потоки воды с шумом низвергались на землю. По щиколотку в воде, с трудом удерживаясь на ногах, брел Коля. - Ничего, ничего, - говорил он, прижимая Лену к себе. - Тебе ведь не страшно? Ведь ты понимаешь, что дождь не может вечно идти: пойдет немного и перестанет. Он поскользнулся и, обессилев, прислонился к стволу березы. Он все старался поплотнее закрыть Лену курткой, чтобы дождь не попадал на нее. Под курткой Лена говорила что-то слабым, усталым голосом. - Ты сказала что-нибудь? - спросил Коля. - Ты положи меня, - говорила Лена, - я очень тяжелая. А утром придешь за мной. - Тише, тише, - уговаривал Коля, - не надо говорить. Ты же простудишься. Молния, сверкнув, осветила лес. Коля увидел, что у тропинки стоит шалаш из еловых веток. Скользя и чуть не падая в грязь, пробрался он к шалашу. В шалаше немного слабее били струи дождя. Все-таки капли непрерывно пробирались сквозь хвою и падали Коле на голову, на плечи, на шею. Наклонившись над Леной, Коля старался закрыть ее от этих капель. Он прислушался. Лена опять говорила: - Ты не уходишь? Я не знаю, что это на меня нашло. Я этого никогда не думала. А ты, наверное, сердишься? - Молчи, молчи, - сказал Коля. - Боже мой, ты еще говоришь со мной об этом! Давай никогда не вспоминать о том, как мы поссорились. Как будто этого не было. - Коля, не уходи! - повторяла Лена. - Я все боюсь, что ты на меня сердишься. - Молчи, молчи, не надо открывать рот, а то ты простудишься. Ветер гнул огромные деревья, гром раскатывался по небу. Ветер налетел на шалаш. Сначала он сорвал одну ветку, потом расшатал другую, вырвал ее и отбросил, потом расшатал третью. Как разъярившийся великан, ветер отрывал от шалаша ветки одну за другой, бросал их на землю и топтал их ногами. Вот он умчался дальше - шатать деревья, гнать тучи, выть и свистеть, а у тропинки остался только скелет шалаша, только несколько голых связанных сучьев, и под этими сучьями, открытые хлещущим косым струям дождя, сидели, прижавшись друг к другу, Коля и Лена. Но вот еще раз сверкнула молния. Гром гремел где-то далеко. Дождь уже не хлестал сплошными струями. Теперь мелкие капли монотонно шумели в листьях. Все погрузилось в густую, непроглядную темноту. И вдруг в темноте появилась светящаяся точка. Она как будто раскачивалась и медленно, но неуклонно приближалась. Коля не отрываясь смотрел на нее. Он был так слаб, что даже не мог крикнуть. Уже было видно, что это движется ветровой фонарь. Освещенные им, появились из темноты облепленные грязью, медленно шагающие сапоги да маленький кусочек тропинки,