ыло увидеть представителей всех классов, составлявших семидесятитысячное население богатого промышленного города. От слуги, который подал ему скромный обед - похлебку, вареную говядину и графин дешевого вина, - Андре-Луи узнал о настроении умов в Нанте. Слуга, ярый сторонник привилегированных сословий, с сожалением признал, что город охвачен волнениями. Многое зависит от того, какой оборот примут события в Рене. Если король действительно распустил Штаты Бретани, то все будет хорошо и мятежники лишатся повода к дальнейшему нарушению общественного порядка. В Нанте устали от беспорядков и не хотят их повторения. По городу разносятся самые противоречивые слухи, и каждое утро Торговую палату осаждают толпы, жаждущие узнать что-нибудь определенное. Но никаких известий еще не приходило. Никто точно не знает, распустил его величество Штаты или нет. Когда Андре-Луи дошел по Торговой площади, пробило два часа - самое оживленное время на бирже. Площадь с внушительным зданием биржи, построенным в классическом стиле, заполняла такая плотная толпа, что он с немалым трудом пробился к ступеням пышного ионического портика. Одного слова Андре-Луи было бы достаточно, чтобы проложить дорогу, но он намеренно не произнес его. Как гром среди ясного неба обрушится он на это бурлящее от нетерпения людское море, как вчера обрушился на толпу в Рене. Он хотел, чтобы его появление было внезапным и неожиданным. Подходы к Торговой палате бдительно охраняли швейцары, вооруженные длинными посохами, которых купцы срочно собирали в случае необходимости. Как только молодой адвокат попытался подняться по ступеням лестницы, один из швейцаров решительно преградил ему дорогу посохом. Андре-Луи шепотом сказал ему, кто он такой. Посох мгновенно был поднят, и молодой человек следом за швейцаром поднялся по лестнице. У двери он остановился. - Я подожду здесь, - объявил он своему проводнику. - Пригласите президента сюда. - Ваше имя, сударь? Андре-Луи чуть было не ответил, но вспомнил предостережение Ле Шапелье об опасности, сопряженной с его миссией, и совет соблюдать инкогнито. - Это не имеет значения. Президенту мое имя неизвестно. Я всего лишь гонец народа. Ступайте. Швейцар ушел, оставив Андре-Луи одного. Время от времени он поглядывал на людское море, волнующееся внизу. Все лица были обращены к нему. Вскоре вышел президент в сопровождении целой толпы, занявшей весь портик; в нетерпении люди проталкивались поближе к Андре-Луи. - Вы гонец из Рена? - Я - делегат, посланный литературным салоном этого города сообщить вам о том, что происходит в Рене. - Ваше имя? Андре-Луи немного помедлил. - Пожалуй, чем меньше мы будет называть имен, тем лучше. Глаза президента округлились от важности. Это был тучный краснолицый человек, весьма самодовольный а кичащийся своим богатством. Президент на мгновение заколебался. - Войдемте в Палату, - наконец предложил он. - С вашего позволения, сударь, я скажу то, что мне поручено сказать, прямо отсюда, с лестницы. - Отсюда? - Важный купец нахмурился. - Мое послание адресовано народу Нанта, а с этого места я могу обратиться одновременно ко множеству жителей города всех сословий и рангов. Я желаю - равно как и те, кого я представляю, - чтобы возможно больше жителей Нанта услышали меня. - Сударь, скажите, король действительно распустил Штаты? Андре-Луи посмотрел на президента, улыбнулся, словно прося извинения, и махнул рукой в сторону толпы. Глаза всех собравшихся на площади были обращены на молодого человека. Непостижимый стадный инстинкт подсказал людям, что этот худощавый незнакомец, вызвавший президента и половину членов Палаты, и есть долгожданный вестник. - Пригласите сюда остальных господ членов Палаты, сударь, - сказал Андре-Луи, - и вы все узнаете. - Пусть будет по-вашему. Услышав слова президента, толпа дрогнула и хлынула на лестницу, оставив свободным лишь небольшое пространство посередине верхней ступени. Андре-Луи неторопливо вышел на обозначенное таким образом место и остановился, возвышаясь над всем собранием. Он снял шляпу и обрушил на толпу первую фразу своего обращения - обращения исторического, ибо оно является крупной вехой на пути Франции к революции. - Народ великого города Нанта, я прибыл, чтобы призвать тебя к оружию! Прежде чем продолжить, он обвел взглядом притихшую от легкого испуга площадь. - Я - делегат народа Рена, уполномоченный сообщить вам о том, что происходит вокруг, и в страшный час бедствий призвать вас подняться и выступить на защиту нашей страны. - Имя, ваше имя! - крикнул кто-то. Толпа мгновенно подхватила вопрос, и вскоре вся площадь скандировала его. Возбужденной черни Андре-Луи не мог ответить так, как ответил президенту. Надо было что-то придумать, и он с честью вышел из положения. - Мое имя, - сказал он, - Omnes Omnibus - Все за Всех. Пока зовите меня так. Я гонец, рупор, голос - не более. Я прибыл сообщить вам, что привилегированные сословия, созвав в Рене Штаты Бретани, поступили наперекор вашей воле - нашей воле - и вопреки желанию короля. Поэтому его величество распустил Штаты. Раздались восторженные аплодисменты. Люди смеялись, шумели, и наконец над площадью грянул клич: "Да здравствует король! " Заметив сильную бледность Андре-Луи, в толпе догадались, что он еще не закончил; постепенно восстановилась тишина, и он смог продолжить: - Вы рано радуетесь. К сожалению, дворяне, с присущим им наглым высокомерием, игнорировали королевский приказ. Они не расходятся и продолжают решать вопросы по своему усмотрению. Тревожное молчание послужило ответом на обескураживающий эпилог речи, начало которой было встречено с таким бурным восторгом. - Те, кто уже давно противопоставил себя своему народу, правосудию, справедливости и самой гуманности, теперь восстали и против своего короля. Они скорее насмеются над авторитетом королевской власти и над самим королем, чем уступят хоть малую толику своих чрезмерных привилегий, благодаря которым они так долго процветали ценой прозябания целой нации. Они твердо решили доказать, что во Франции нет иной власти, кроме власти праздных паразитов. В толпе раздались слабые хлопки, но большая часть собравшихся молча ждала продолжения. - В этом нет ничего нового. Так было всегда. За последние десять лет привилегированные сословия, пользуясь своим влиянием, заставили уйти в отставку нескольких министров, которые, понимая нужды и тяготы государства, советовали принять те самые меры, которых требуем мы с вами, видя в них единственное средство остановить неуклонное скатывание нашей Родины в пропасть. Господина Неккера дважды призывали принять министерство и дважды отстраняли, как только он начинал настаивать на проведении реформ, угрожающих привилегиям дворян и духовенства. Теперь его призвали в третий раз, и, похоже, Генеральные штаты наконец будут созваны несмотря ни на что. Но привилегированные сословия решили профанировать то, что они не в силах предотвратить. Так как созыв Генеральных штатов - дело решенное, дворяне и духовенство непременно постараются - если мы не примем мер и не помешаем им - внедрить в третье сословие своих ставленников, лишить его реального представительства и превратить Генеральные штаты в орудие увековечения своей власти и угнетения народа. Их ничто не остановит. Они насмеялись над авторитетом короля и прибегают к убийствам, чтобы заставить замолчать тех, кто смеет обличать их. Вчера в Рене по наущению дворян были убиты два молодых человека, которые обратились к народу, как я сейчас обращаюсь к вам. Их кровь взывает к отмщению. Над площадью поднялся глухой ропот; негодование слушателей постепенно росло и наконец взорвалось гневным ревом. - Граждане Нанта, Родина в опасности! Выступим на ее защиту! Заявим всему миру, что мы видим, какие сопротивление встречают все попытки избавить третье сословие от цепей многовекового рабства у тех сословий, чей безумный эгоизм в слезах и страданиях несчастных усматривает гнусную дань и стремится завещать ее своим потомкам. Судя по варварским методам, которыми пользуются наши враги для увековечения своего господства, у нас есть все основания опасаться, что аристократы намерены возвести его в конституционный принцип. Не допустим этого! Установление свободы и равенства должно стать целью каждого гражданина - представителя третьего сословия. Так сплотимся же во имя этой цели! Особенно те, кто молод и энергичен, - те, кто имел счастье родиться в наше просвещенное время и воспользоваться бесценными плодами философии восемнадцатого века. Толпа разразилась бурными аплодисментами. Он покорил ее своим красноречием и поспешил закрепить победу. - Поклянемся во имя гуманности и свободы сплотиться для борьбы с нашими врагами и противопоставить их кровожадности спокойное упорство людей, исполненных сознания правоты своего дела! - громко воскликнул он. - Выразим протест против всех тиранических декретов, в которых нас попытаются объявить мятежниками за наши чистые и справедливые помыслы! Честью нашей Родины поклянемся: если хоть одного из нас схватят по приговору неправедного суда на основании тех актов, которые объясняются политической необходимостью, а на деле являются проявлением деспотизма, поклянемся, говорю я, не жалеть сил и для самозащиты свершить то, что велят нам свершить природа, мужество и отчаяние! Долго не смолкала овация, встретившая заключительные слова оратора. С удовольствием и даже злорадством Андре-Луи отметил, что богатые купцы, которые раньше стояли на лестнице, а теперь, окружив его, пожимали ему руки, были не просто участниками, но предводителями исступленной, восторженной толпы. Это еще более утвердило его в уверенности, что не только философские идеи, лежащие в основе нового общественного движения, почерпнуты у мыслителей из рядов буржуазии, но и необходимость претворения этих идей на практике наиболее ясно осознается именно буржуазией, которой привилегированные сословия не дают развиваться соответственно ее богатству. И если можно сказать, что Андре-Луи возжег в Нанте факел революции, то факел этот ему вручили представители крупной буржуазии города. Надо ли останавливаться на последствиях? Дело историков рассказать о том, что клятва, данная гражданами Нанта по призыву Omnes Omnibus'a, стала ключевой формулой официального протеста, подписанного тысячами горожан. Он, в сущности, целиком соответствовал воле, высказанной самим сувереном, и его результаты не заставили долго себя ждать. Кто скажет, в какой степени он помог Неккеру, когда 27-го числа того памятного ноября министр добился от Совета принятия наиболее серьезных мер, на которые дворяне и духовенство отказались дать свое согласие? В тот день был издан королевский декрет, который предписывал избрать в Генеральные штаты не менее тысячи депутатов и предоставить третьему сословию число мест, равное числу депутатов от дворянства и духовенства, вместе взятых. Глава IX. ПОСЛЕДСТВИЯ На следующий день, в сумерки, Андре-Луи подъезжал к Гавриияку. Отлично понимая, что скоро начнутся поиски поборника революционных идей, призвавшего парод Нанта к оружию, он хотел, чтобы его посещение этого приморского города как можно дольше оставалось в тайне. Он сделал большой крюк, дважды пересек реку - в Брюсе и немного выше Шавани - и подъехал к Гавриияку с севера, будто возвращаясь из Рена, куда, как всем было известно, отправился два дня назад. Примерно в миле от деревни он в полутьме заметно всадника, который медленно ехал ему навстречу. Когда между ними оставалось всего несколько ярдов, он, приглядевшись, увидел, что закутанный в плащ всадник наклонился в седле и внимательно всматривается в него. Почти тут же раздался женский голос: - Ах, это вы, Андре! Наконец-то! Несколько удивленный Андре-Луи сдержал коня и услышал нетерпеливый, взволнованный вопрос: - Где вы были? - Где я был, кузина Алина? О... бродил по свету. - Я целый день разъезжаю здесь, поджидая вас. - Алина спешила все объяснить, и голос ее прерывался. - Сегодня утром в Гавриияк примчались жандармы. Они искали вас. Все перевернули вверх дном и в замке, и в деревне, пока не узнали, что вы должны вернуть коня, которого наняли в "Вооруженном бретонце". Они остались в гостинице и ждут. Я целый день высматриваю вас, чтобы предупредить о западне. - Милая Алина! Чтобы я был причиной такого волнения! - Пустяки. Это не главное. - Напротив, это самое главное, а пустяки - все остальное. - Вы понимаете, что они приехали арестовать вас? - Нетерпение Алины росло. - Вас разыскивают за подстрекательство к мятежу. Господин де Ледигьер выдал ордер на ваш арест. - Подстрекательство к мятежу? - переспросил Андре-Луи и вспомнил про Нант. Не может быть, чтобы в Рене все так быстро узнали и приняли меры. - Да, подстрекательство. Подстрекательство в преступной речи, которую в среду вы произнесли в Рене. - Ах, вот в чем дело! Уф! Будь Алина внимательнее, вырвавшийся у Андре-Луи вздох облегчения, возможно, и подсказал бы ей, что у него есть основания опасаться последствий еще большего преступления, которое он успел совершить с тех пор. - О, это сущие пустяки. - Пустяки? - Я сильно подозреваю, что истинные намерения господ жандармов неверно истолкованы. Вероятнее всего, они прибыли поблагодарить меня от имени господина де Ледигьера. Я утихомирил людей, когда они собирались спалить Дворец Правосудия и его в придачу. - Да, после того, как вы же и вдохновили их на этот подвиг. Вы, наверное, испугались дела рук своих и отступили в последнюю минуту. Но, если мне правильно передали, вы наговорили де Ледигьеру такого, чего он никогда не забудет. - Понимаю, - проговорил Андре-Луи и задумался. Но мадемуазель де Керкадью уже обдумала все, что считала необходимым, и в ее сообразительной юной головке созрел план действий. - Вам нельзя ехать в Гавриияк, - сказала она. - Вам надо сойти с коня и отдать его мне. На ночь я поставлю его в конюшню замка, а завтра утром, когда вы будете достаточно далеко отсюда, верну его в гостиницу. - Ах, но это невозможно. - Невозможно? Почему? - По нескольким причинам. Во-первых, вы не подумали о том, что будет с вами. - Со мной? Вы думаете, я испугаюсь своры неотесанных болванов, посланных де Ледигьером? Я никого не подстрекала к мятежу. - Но помогать тому, кого разыскивают за это преступление, почти все равно что совершить его. Таков закон. - Какое мне дело до закона? Вы воображаете, будто закон осмелится задеть меня? - Ах да. Конечно. Я совсем забыл, что вас охраняет одна из тех привилегий, которые я обличал в Рене. - Обличайте ее сколько угодно, но воспользуйтесь преимуществом, которое она вам предлагает. Послушайте, Андре, делайте, как вам говорят. Слезайте с коня. - Видя его колебания, Алина наклонилась и схватила его за руку. Голос ее дрожал от волнения. - Андре, вы не видите, насколько серьезно ваше положение. Если вас схватят, то наверняка повесят. Как вы этого не понимаете? Вам нельзя ехать в Гавриияк. Вы должны немедленно уехать и переделать, пока пройдет гроза. Вам надо скрываться, пока дядюшка не употребит свои связи и не добьется для вас прощения. - В таком случае мне долго придется ждать, - заметил Андре-Луи. - Господин де Керкадью не удосужился обзавестись друзьями при дворе. - У нас есть господин де Латур д'Азир, - к немалому удивлению молодого человека напомнила Алина. - Он! - воскликнул Андре-Луи и рассмеялся. - Но ведь прежде всего против него я и бунтовал народ Рена. Мне следовало бы догадаться, что вам не передали мою речь. - Передали, и эту ее часть - среди прочего. - Ах! И тем не менее вы заботитесь о безопасности человека, который покушается на жизнь вашего будущего супруга, призывая в союзники закон или справедливый гнев народа? Или, быть может, убийство бедного Филиппа открыло вам глаза на вашего избранника, на его истинную природу, и вы изменили свое отношение к перспективе стать маркизой де Латур д'Азир? - В своих рассуждениях вы часто проявляете полную неспособность отличить частное от общего. - Возможно. Но не до такой степени, чтобы вообразить, будто господин де Латур д'Азир хоть пальцем пошевелит по вашей просьбе. - В чем вы, как всегда, ошибаетесь. Если я попрошу его, то непременно пошевелит. - Если вы попросите? - ужаснулся Андре-Луи. - Ну да! Видите ли, я пока не дала согласия стать маркизой де Латур д'Азир. Я еще думаю. И такое положение имеет свои преимущества. Одно из них состоит в том, что оно гарантирует абсолютную покорность поклонника. - Так, так... Мне ясна ваша коварная логика. Вы могли бы зайти настолько далеко, чтобы сказать ему: "Откажете в моей просьбе - и я откажусь выйти за вас замуж". И вы решитесь на это? - Если будет необходимо, то да. - Вы не учитываете вытекающие последствия. Не понимаете, что свяжете себе руки и уже не сможете отказать ему, не уронив своей чести. Неужели вы думаете, что я хочу вашей погибели и соглашусь на это?! Алина выпустила рукав Андре-Луи. - Вы просто безумец! - воскликнула она, теряя терпение. - Возможно. Но мне нравится мое безумие. В нем есть увлекательность и острота, неведомая вашему здравомыслию. С вашего позволения, Алина, я, пожалуй, отправлюсь в Гавриияк. - Андре, вам нельзя туда ехать! Это равносильно смерти! Она осадила лошадь и, поставив ее поперек дороги, преградила ему путь. Уже наступила ночь, и только свет выплывшего из-за туч месяца рассеивал непроницаемую тьму. - Послушайте, - уговаривала Алина, - сделайте, как я прошу. За вашей спиной показалась карета. Она едет сюда. Нас не должны видеть вместе. Андре-Луи быстро принял решение. Ложный героизм ему был чужд, и его отнюдь не соблазняла перспектива качаться на виселице в угоду де Ледигьеру. Он выполнил принятое обязательство. Благодаря ему прозвучал - и как прозвучал! - голос, который де Латур д'Азир считал навсегда умолкшим. Но это было далеко не все, к чему он стремился в жизни. - Алина, только с одним условием. - Каким? - Вы поклянетесь никогда не прибегать ради меня к помощи де Латур д'Азира. - Раз вы настаиваете и у нас совсем нет времени, я согласна. Доедем вместе до тропинки. Карета приближается. Тропинка, про которую говорила Алина, отходила от дороги ярдов на триста ближе к деревне и вела вверх по склону к самому замку. Вскоре они в полном молчании свернули на обсаженную кустарником тропу. Проехав ярдов пятьдесят, Алина остановила Андре-Луи. - Пора, - сказала она. Андре-Луи молча спрыгнул с коня и передал ей узду. - Алина, - сказал он, - я просто не знаю, как благодарить вас. - В этом нет необходимости, - ответила она. - Но когда-нибудь я расплачусь с вами. - В этом также нет необходимости. Я не сделала ничего особенного, Андре. Просто ни я, ни дядюшка не хотим, чтобы вас повесили, хотя он и очень сердит на вас. - О, не сомневаюсь! - И неудивительно. Вы были его делегатом, его представителем. Он рассчитывал на вас, а вы оказались перебежчиком. Он справедливо негодует на вас, называет предателем и клянется, что никогда больше не будет разговаривать с вами. Но он вовсе не хочет, Андре, чтобы вас повесили. - По крайней мере, в этом вопросе мы придерживаемся одного мнения, поскольку я тоже не хочу быть повешенным. - Я помирю вас. А теперь прощайте, Андре. Когда будете в безопасности, дайте о себе знать. Алина протянула ему руку, призрачно белевшую в темноте. Андре-Луи поднес ее к губам. - Благослови вас Бог, Алина. Алина исчезла. Андре-Луи стоял, прислушиваясь к затихающему стуку копыт, и, когда он смолк вдали, медленно побрел к дороге, слегка сгорбившись и опустив голову. Он раздумывал о том, куда направиться. Вдруг он остановился, вспомнив, что у него почти нет денег. Он не знал ни одного надежного места в Бретани, где можно было бы укрыться, поэтому осторожность требовала как можно скорее покинуть провинцию. Только так он мог избежать смертельной опасности. Но для этого нужны лошади, а как их раздобыть, имея в кармане один-единственный луидор* да несколько серебряных монет? К тому же он очень устал. Последние два дня Андре-Луи почти не спал и большую часть времени провел в седле, что весьма утомительно для человека, не привыкшего к долгим путешествиям верхом. Он был так измучен, что уйти за ночь сколько-нибудь далеко нечего было и думать. Возможно, ему удалось бы добраться до Шавани. Но там надо поужинать и переночевать. А что потом? Завтра? Если бы Андре-Луи подумал обо всем раньше, то мог бы занять несколько луидоров у Алины. Он было решил отправиться за ней в замок, но осторожность удержала его. Прежде чем он отыщет Алину, слуги непременно увидят его, и ему уже не удастся скрыться. У Андре-Луи не было выбора. Надо пешком добраться до Шавани, там переночевать и на рассвете идти дальше. Приняв такое решение, он вышел на дорогу и повернул в ту сторону, откуда только что приехал. Вскоре он опять остановился. Шавань лежала на пути в Рен, и идти туда было опасно. Оставалось одно - вновь отправиться на юг. За лугом, между дорогой и деревней, была переправа. Там можно было перебраться на другой берег, не проходя мимо деревни. Отгородившись от непосредственной опасности водным барьером, он мог бы чувствовать себя относительно спокойно. К переправе вела тропа, которая сворачивала с большой дороги в четверти мили от Гавриияка. Минут через двадцать Андре-Луи уже шел по ней, едва волоча ноги от усталости. Он обошел стороной домик перевозчика, в окнах которого горел огонь, и в темноте прокрался к лодке. Нащупал цепь, крепившую лодку, и к немалому своему огорчению убедился, что она на замке. Андре-Луи выпрямился и беззвучно рассмеялся. Этого следовало ожидать. Переправа принадлежала де Латур д'Азиру и была под замком, дабы местные жители не повадились пользоваться ею, не платя пошлины. Так как иного выхода не было, Андре-Луи подошел к домику и, постучав, отступил в сторону, чтобы на него не упал свет. - Лодку, - лаконично потребовал он. Перевозчик, дюжий негодяй, которого Андре-Луи хорошо знал, вернулся в дом за фонарем и вскоре вышел снова. Спустившись с крыльца, он поднял фонарь, и его свет упал на молодого человека. - Господи помилуй! - вырвалось у лодочника. - Вижу, ты понимаешь, что я спешу, - сказал Андре-Луи, посмотрев на его удивленную физиономию. - Как тут не спешить, когда виселица в Рене уже который день поджидает вас! - прорычал перевозчик. - Коли у вас хватило ума вернутся в Гавриияк, ступайте поскорее восвояси. Я никому не скажу, что мы виделись. - Благодарю, Френель. Твой совет полностью соответствует моим намерениям. Именно поэтому мне и нужна лодка. - Вот уж нет, - решительно заявил Френель. - Язык-то я попридержу, но упаси меня Бог помогать вам. - Ты вполне мог не узнать меня. Забудь, что ты видел мое лицо. - Забыть-то забуду, сударь. Но большего от меня не просите. Я не могу перевезти вас через реку. - Тогда дай мне ключ от лодки, и я переправлюсь сам. - Одно другого стоит. Не могу. Я буду помалкивать о вашем приходе, но не стану - не могу - помогать вам. Андре-Луи взглянул на упрямое, решительное лицо лодочника и все понял. Состоя на службе у де Латур д'Азира, этот человек не мог сделать ничего наперекор воле господина. - Френель, - спокойно сказал Андре-Луи, - если, как ты говоришь, меня ждет виселица, то только смерть Маби толкнула меня на поступок, повлекший за собой этот страшный приговор. Если бы Маби не убили, мне не надо было бы поднимать голос, как я это сделал. Кажется, Маби был твоим другом. Неужели в память о нем ты не исполнишь мою пустяковую просьбу и не поможешь мне спастись от петли? Лодочник отвел взгляд, и его лицо стало еще угрюмее. - Я бы помог, кабы смел, но я не смею. - Неожиданно он разразился гневом, словно ища в нем поддержку: - Как вы не понимаете, что я не смею помогать вам? С чего вы вдруг взяли, что бедняк должен рисковать ради вас жизнью? Чего такого вы или ваша братия сделали для меня? Лодку я вам не дам. Поймите же это, сударь, и немедленно уходите - уходите, пока я не вспомнил, что говорить с вами и не донести кому следует - и то опасно. Уходите! Лодочник повернулся спиной, собираясь войти в дом. Андре-Луи охватила полная безнадежность. Но через секунду она прошла. Он вспомнил про пистолет, который Ле Шапелье почти силой навязал ему перед отъездом из Рена. Тогда он весьма пренебрежительно отнесся к подарку. Правда, пистолет не заряжен, но Френель не знает об этом. Андре-Луи действовал быстро. Правой рукой он вынул пистолет из кармана, левой схватил лодочника за плечо и повернул к себе. - Что вам еще нужно? - сердито спросил Френель. - Разве я не сказал... Он не закончил. Дуло пистолета было на расстоянии фута от его глаз. - Мне нужен ключ от лодки, Френель. Больше ничего. Либо ты немедленно дашь его мне, либо я возьму его сам, после того, как вышибу тебе мозги. Мне бы не хотелось убивать тебя, но я не стану раздумывать. На карту, поставлена моя жизнь, и раз один из нас должен умереть, то тебе не покажется странным, если я предпочту, чтобы это был ты. Френель сунул руку в карман, вытащил ключ и протянул его Андре-Луи. Пальцы его дрожали - скорее от злости, чем от страха. - Я уступаю насилию. - Он по-собачьи оскалился. - Но не воображайте, будто это вам поможет. Андре-Луи взял ключ, но пистолет не отвел. - По-моему, ты мне угрожаешь, - сказал он. - Это нетрудно заметить. Как только я уйду, ты побежишь доносить на меня и направишь по моему следу жандармов. - Нет, нет! - вскричал лодочник, почуяв опасность. В холодном, зловещем голосе Андре-Луи он услышал свой приговор и испугался. - Клянусь, сударь, я не собираюсь доносить на вас. - Пожалуй, мне стоит обезопасить себя на твой счет. - Боже мой! Сжальтесь, сударь! - дрожа от страха, взмолился негодяй. - Я вовсе не хочу причинять вам вред. Я не скажу ни слова. Я не... - Я бы предпочел положиться на твое молчание, а не на твои уверения. Однако я дам тебе шанс. Возможно, это и глупо, но я терпеть не могу проливать кровь. Ступай в дом, Френель. Иди, старина, а я пойду за тобой. Когда они вошли в убогое жилище лодочника, Андре-Луи велел тому остановиться. - Дай веревку, - приказал он. Френель повиновался. Через несколько минут лодочник был накрепко привязан к столу, а его рот заткнут импровизированным кляпом из обмотанной шарфом деревяшки. Прежде чем уйти, Андре-Луи задержался на пороге. - Доброй ночи, Френель, - сказал он. Злобный взгляд с немой яростью сверкнул в его сторону. - Едва ли твоя лодка понадобится этой ночью. Но поутру к тебе наверняка кто-нибудь придет на выручку. А до тех пор постарайся стойко переносить неудобства, памятуя о том, что навлек их на себя собственной неотзывчивостыо. Если ты скоротаешь ночь, предаваясь этим размышлениям, то урок не пройдет для тебя даром. Возможно, к утру ты станешь настолько доброжелательным, что и вовсе забудешь, кто связал тебя. Доброй ночи. Андре-Луи перешагнул порог и закрыл за собой дверь. Отвязать лодку и переправиться через быструю, посеребренную лунным сиянием реку было делом нескольких минут. Андре-Луи провел лодку сквозь заросли жухлой осоки, которой порос южный берег реки, спрыгнул на землю, закрепил цепь и, не найдя тропинки, зашагал по сырому лугу отыскивать дорогу. __________________________________________________  * КНИГА II. Котурны __________________________________________________ Глава I. ВЛАДЕНИЯ ГОСПОДИНА ДЕ ЛАТУР Д'АЗИРА Оказавшись на Редонской дороге, Андре-Луи повернул на юг и, повинуясь скорее инстинкту, нежели разуму, устало побрел вперед. У него не было четкого представления ни о том, куда он идет, ни о том, куда следует идти. Важно было одно: оказаться как можно дальше от Гавриияка. У Андре-Луи возникла смутная мысль вернуться в Нант и попытаться с помощью своего внезапно проявившегося ораторского дара добиться, чтобы его укрыли как первую жертву порядков, против которых он призывал восстать. Однако возможность эта была настолько неопределенной, что он не принял эту мысль всерьез. Андре-Луи развеселился, вспомнив, в каком виде оставил Френеля: во рту кляп из шарфа, глаза горят от ярости. "По-моему, я действовал не так уж плохо, если учесть, что никогда не был человеком действия", - пишет он. Эта фраза время от времени повторяется в его обрывочной "Исповеди" - таким образом он постоянно напоминает, что создан для того, чтобы мыслить, а не действовать, и оправдывается, когда жестокая необходимость вынуждает его применять силу. Я подозреваю, что это упорное подчеркивание своего философского склада - а надо признать, для этого у пего были основания - выдает обуревавшее его тщеславие. Усталость все усиливалась, и теперь Андре-Луи ощущал подавленность и недовольство собой. Да, он перегнул палку, когда набросился на господина де Ледигьера и наговорил ему оскорблений. Это было глупо. "Гораздо лучше быть злым, чем глупым, - как-то сказал Андре-Луи. - Большинство бед этого мира - не плод злобы, как твердят нам священники, а плод глупости". Как мы знаем, он считал гнев самым нелепым из всех проявлений глупости и все же позволил себе разгневаться на такое ничтожество, как Ледигьер, - на лакея, бездельника, пускай облеченного властью, позволяющей ему творить зло. А ведь прекрасно можно было бы выполнить взятую на себя миссию, не возбуждая мстительного негодования королевского прокурора. И вот он оказался на дороге, в костюме для верховой езды, и весь его капитал составлял один-единственный луидор и несколько серебряных монет в кармане, а также знание закона, которое, увы, не могло уберечь его от последствий нарушения этого закона. Правда, было у него кое-что в запасе - дар смеха, в последнее время редко дававший о себе знать, философский взгляд на вещи и живой темперамент - а ведь все это вместе составляет экипировку искателя приключений всех времен. Однако Андре-Луи не принимал в расчет эти свойства, в которых крылось его истинное спасение. Рассеянно размышляя подобным образом, он продолжал устало брести в сумерках, пока не почувствовал, что больше не в состоянии идти. Он приблизился к городишку Гишену, и теперь, когда Гишен находился у него всего в полумиле, а Гавриияк - в добрых семи милях, ноги отказались ему служить. Дойдя примерно до середины огромного выгона к северу от Гишена, Андре-Луи остановился. Свернув с дороги, он рассеянно пошел по тропинке, которая привела его к пустырю, заросшему кустиками можжевельника. Справа виднелась живая изгородь с колючками, шедшая вдоль выгона. За ней неясно вырисовывалось высокое строение, стоявшее на краю длинной полоски луга Это было открытое гумно. Возможно, именно бессознательная надежда на кров, возникшая у Андре-Луи при виде большой темной тени, и заставила его остановиться. С минуту поколебавшись, он направился к калитке в изгороди. Распахнув эту калитку с пятью засовами, он вошел и оказался перед гумном величиной с дом. Оно состояло из крыши и полдюжины кирпичных столбов, но под крышей высился огромный стог сена, что в такую холодную ночь сулило заманчиво теплый ночлег. К кирпичным столбам были прикреплены большие бревна таким образом, что их концы образовывали лесенки, по которым могли взбираться работники, чтобы набрать сена. Из последних сил Андре-Луи вскарабкался по одной из лестниц и повалился на верхушку стога. Пришлось встать на колени, так как низкий потолок не давал выпрямиться. Он снял редингот, шейный платок, промокшие сапоги и чулки, затем разгреб сено и зарылся в него по шею. Минут через пять он уже крепко спал, позабыв обо всех мирских заботах. Когда он проснулся, солнце стояло высоко в небе, и, еще не вполне осознав, где он и как сюда попал, Андре-Луи заключил, что уже позднее утро. Затем он различил голоса, звучавшие где-то поблизости, но сначала не обратил на них внимания. Он прекрасно выспался и теперь нежился в тепле, в приятной полудреме. Но когда сон улетучился и Андре-Луи все вспомнил, он высунул голову из сена, прислушиваясь, и сердце забилось сильнее от зарождающегося страха, что, быть может, голоса не сулят ничего хорошего. Однако, услышав женский голос, мелодичный и серебристый, он несколько успокоился, хотя в этом голосе и звучали тревожные интонации. - Ах, боже мой, Леандр, нам надо немедленно расстаться. Если только мой отец... И тут ее перебил мужчина, пытавшийся ободрить собеседницу: - Нет, нет, Климена, вы ошиблись. Никого нет. Мы в полной безопасности. Почему вы пугаетесь каждой тени? - Ах, Леандр, если только он застанет нас вместе!.. Я трепещу при одной мысли... Андре-Луи успокоился: он подслушал достаточно, чтобы понять, что это просто влюбленная парочка, которая, имея меньше оснований для страха, чем он, боится еще больше. Любопытство заставило его перебраться на самый край стога. Лежа ничком, Андре-Луи вытянул шею и заглянул вниз. На выщипанном лугу между амбаром и изгородью стояли мужчина и женщина. Оба были молоды. Юноша был хорошо сложен и недурен собой, с роскошной каштановой шевелюрой, завязанной в косичку с черным атласным бантом. Он был одет с явной претензией па дешевый шик, что не располагало в его пользу. Камзол модного покроя из выцветшего бархата цвета сливы украшало серебряное кружево, великолепие которого давным-давно поблекло. Молодой человек носил кружевные гофрированные манжеты, но так как они не были накрахмалены, то обвисли, как ветки плакучей ивы. Из-под манжет виднелись красивые, нежные руки. Панталоны из простой черной ткани и бумажные черные чулки не вязались с великолепным камзолом. На крепких башмаках красовались пряжки из дешевых тусклых стразов*. Если бы не открытое и искреннее лицо молодого человека, Андре-Луи причислил бы его к рыцарям того ордена, который добывает свой хлеб нечестным путем. Однако он воздержался от окончательного приговора, занявшись изучением девушки. Надо сразу признаться, что это занятие не на шутку увлекло его, хотя, несмотря на начитанность, любознательность и молодость, Андре-Луи не имел привычки размышлять о прекрасном поле. Юная девушка, которой было самое большее лет двадцать, обладала прелестным лицом и обольстительной фигурой. Кроме того, ее отличали искрящаяся живость и грациозность движений - подобного сочетания Андре-Луи не встречал никогда в жизни. А в изысканных переливах ее голоса - мелодичного, серебристого голоса, который его разбудил, - было очарование, неотразимое, должно быть, даже в самой уродливой женщине. На девушке была зеленая накидка, откинутый капюшон которой позволял видеть изящную головку. Каштановые локоны, обрамлявшие овальное лицо, вспыхивало золотом в лучах утреннего солнца. Цвет лица был так нежен, что его можно было бы сравнить лишь с лепестком розы. На таком расстоянии нс различить было цвет глаз, но Андре-Луи догадывался, что они синие, и любовался тем, как они блестят под тонкими темными бровями. Андре-Луи сам не понимал, почему его огорчает, что она в столь близких отношениях со смазливым молодым человеком, вырядившимся в обноски какого-то дворянина. Он не мог определить происхождение девушки, однако, судя по речи, она не была простолюдинкой. Он прислушался. - Я не буду знать покоя, Леандр, пока мы не обвенчаемся, - говорила она. - Только тогда он ничего не сможет со мной сделать. И все же, если мы поженимся без его согласия, мы только ухудшим свое положение, а я почти отчаялась получить его согласие. "Да, - подумал Андре-Луи, - очевидно, ее отец наделен здравым смыслом и его не обмануло великолепие роскошного наряда господина Леандр а и не ослепил блеск дешевых стразовых пряжек". - Моя дорогая Климена, - отвечал молодой человек, стоя перед ней и держа за обе руки, - вам не следует предаваться унынию. Если я не открываю вам все хитроумные уловки, подготовленные мною с целью добиться согласия вашего жестокосердого родителя, проистекает это от того, что я не склонен лишать вас удовольствия, которое доставит вам сюрприз, ожидающий вас. О, доверьтесь мне и тому изобретательному другу, о котором я говорил, - он должен появиться с минуты на минуту. Высокопарный осел! Заучил он свою речь заранее или же это просто педантичный идиот, способный выражаться только напыщенными тирадами? Как может такой нежный цветок расточать свой аромат перед этим нудным типом? К тому же у него такое дурацкое имя! Так рассуждал Андре-Луи на своем наблюдательном пункте. Между тем девушка отвечала: - О, довериться вам - именно этого жаждет мое сердце, Леандр, но меня гложут опасения, что уже ничем нельзя помочь. Именно сегодня я должна обвенчаться с ужасным маркизом Сбруфаделли. Он приедет в полдень, чтобы подписать брачный контракт, - и я стану маркизой Сбруфаделли. О! - вырвался вопль боли прямо из нежного юного сердца. - Это имя жжет мне губы. Если бы оно стало моим, я бы никогда не смогла произнести его - никогда! Этот человек так мерзок! Спасите меня, Леандр! Спасите! Вы - единственная надежда. Внезапно Андре-Луи почувствовал сильное разочарование. Вопреки ожиданиям, она оказалась не на высоте. Она была явно заражена высокопарным стилем своего нелепого возлюбленного. Ее словам недоставало искренности, так что, воздействуя на разум, они не трогали сердце. Возможно, дело тут было в антипатии Андре-Луи к господину Леандру и к теме разговора. Итак, отец выдает ее за маркиза! Значит, она знатна и тем не менее согласна выйти замуж за этого скудоумного молодого искателя приключений в потрепанных кружевах! "Именно чего-то подобного и следовало ожидать от слабого пола", - подумал Андре-Луи. Философия научила его считать женщин самой безумной частью безумного вида. - Этому не бывать! - бушевал господин Леандр, - Никогда! Клянусь вам! - Он погрозил кулачком синему своду небес - ну чем не Аякс, бросающий вызов Юпитеру! * - Ах, ну вот и наш хитроумный друг... (Андре-Луи не уловил имя, так как в этот момент господин Леандр повернулся к калитке в изгороди. )- Разумеется, у него есть для нас новости. Андре-Луи взглянул в сторону калитки. В нее вошел тощий, хилый человечек в порыжевшем плаще и треуголке, сильно надвинутой на нос, чтобы затенить лицо. Когда незнакомец снял шляпу и отвесил молодым влюбленным поклон, волоча перо шляпы по земле, Андре-Луи признался себе, что, угоразди его самого родиться с таким вот лицом висельника, он носил бы свою шляпу точно так же, чтобы скрыть как можно больше. Если часть туалета господина Леандра составляли обноски дворянина, то вновь прибывший, очевидно, был облачен в обноски господина Леандра. Однако, несмотря на ужасную одежду и еще более ужасное лицо с трехдневной щетиной, этот малый держался не без достоинства. Он приблизился торжественной, неестественной походкой и изящно отставил ногу отработанным движением. - Сударь, - произнес он с видом заговорщика, - время пришло, а с ним и маркиз. Итак, пора действовать. Молодые люди в ужасе отпрянули друг от друга. Климена заламывала руки, рот был полуоткрыт, а грудь соблазнительно вздымалась под белой кружевной косынкой. Господин Леандр, застывший с разинутым ртом, олицетворял собой глупость и испуг. Вновь прибывший продолжал трещать: - Я был в гостинице час тому назад, когда маркиз нагрянул, и внимательно изучал его, пока он завтракал. Так вот, у меня не осталось ни малейшего сомнения, что нам будет сопутствовать успех. Что касается внешности маркиза, я мог бы