имательных голубых глаз и высокий могучий лоб исключали всякую мысль о его инфантильности. Банкир, невысокий, цветущий, склонный к полноте крепыш, весь - от макушки напудренной головы до пряжек на туфлях - воплощение опрятности, весело повел гостей к столу. Тут ничто не говорило о скудости запасов продовольствия, которая начала вызывать тревогу в Париже. За тушеной в красном вине форелью последовал сочный гусь по-ланжевински с трюфелями из Перигора в сопровождении выдержанного, пропитанного солнцем бордо. Ему и воздал сейчас должное Делонэ, намекнув на утренние события. - Можно почти все простить парням из Жиронды ради винограда, который они выращивают. - Он поднял бокал к свету, с нежностью посмотрел на багрово-красную жидкость и вздохнул. - Бедолаги! Барон удивленно приподнял брови. Он знал, что Делонэ считается стойким приверженцем Горы. - Вы их жалеете? - Можно позволить себе роскошь пожалеть тех, кто больше не способен навредить или помешать нам. - Голос представителя звучал мягко, но, как и все остальное, наводил на мысль о недюжинной скрытой силе. - Сострадание в наши времена - удовольствие, особенно когда оно сопровождается чувством облегчения. Теперь, когда жирондисты повержены, я могу пожалеть их, прекрасно отдавая себе отчет, что это гораздо лучше, чем если бы они жалели нас. Обед подошел к концу, на смену бордо пришел арманьяк, и только тогда банкир перешел к делу. Он взял на себя роль адвоката своего земляка. - Я уже рассказал гражданину представителю о том, что вы, дорогой де Бац, видный делец и, в частности, заинтересованы в покупке крупных конфискованных поместий с тем, чтобы разбить их на участки и продавать порознь. Мне нет нужды говорить вам, что гражданин Делонэ мог бы оказать вам существенную помощь в этом предприятии, предоставив в ваше распоряжение сведения, которыми он располагает благодаря своему представительству. - О, нет, нет! Тут я вынужден вас поправить! - воскликнул депутат со всем пылом добродетели. - Такая формулировка может легко завести вас в заблуждение. Я не хочу сказать... В действительности я не думаю, что использование знаний, которые дает мне положение в правительстве, можно назвать злоупотреблением доверия. В конце концов это распространенная практика, не только во Франции, но и повсюду. Но я предлагаю вам знания иного рода. Наш мир пропитан злобой, и поступки человека, особенно человека государственного, так легко неверно понять или истолковать. Сведения, которые я предлагаю касаются исключительно ценности земель. Я вырос в деревне, и земля всю жизнь была особым объектом моего изучения. Эти знания я и готов предложить вам, гражданин де Бац. Вы меня понимаете? - О, вполне, - заверил барон. - Вполне. Не трудитесь продолжать объяснения. А что касается прелагаемых вами знаний, знаний, несомненно, исключительных, то я в них не нуждаюсь. Видите ли, я и сам неплохо разбираюсь в этом вопросе; в противном случае мне никогда бы не пришло в голову взяться за подобные операции. Мне безусловно жаль, что та область, где наше сотрудничество представляло бы для меня интерес, закрыта для вас по соображениям, которые я не вправе критиковать. - Вы хотите сказать, что считаете мои опасения безосновательными? - осторожно спросил Делонэ, словно хотел, чтобы его убедили, что это именно так. Но де Бац не собирался его ни в чем убеждать. Его ответ прозвучал крайне безучастно. - Не понимаю, кто пострадал бы, если бы я воспользовался сведениями, которые вы в состоянии мне предоставить. А с моей точки зрения там, где нет пострадавшей стороны, не может быть и угрызений совести. Но человеческая совесть - такой деликатный предмет! Я далек от желания спорить с чувствами, которые, безусловно, заслуживают уважения. Делонэ впал в мрачную задумчивость. - Знаете, - сказал он, - вы представили мне точку зрения, которая никогда не приходила мне на ум. - Охотно верю, - ответил барон тоном человека, который считает тему скучной и желает поскорее ее оставить. И они ее оставили бы, если бы Андре-Луи не счел, что ему пришло время вмешаться. - Извините за вмешательство, гражданин представитель, но, возможно, я помогу вам принять решение, если сообщу, что эти сделки в действительности выгодны государству. Таким образом оно получит готового покупателя на поместья, которые стремится ликвидировать. - Ах, да! - теперь Делонэ выказывал столько же рвения, сколько раньше неохоты. - - Это верно, очень верно. Такой аспект дела я еще не рассматривал. Бенуа незаметно подмигнул барону. - Позвольте мне все обдумать, гражданин де Бац, и, возможно, впоследствии мы обсудим этот вопрос еще раз. - Как вам будет угодно, - сказал барон совершенно безразличным тоном, который кого угодно мог довести до исступления. Когда друзья в тот вечер возвращались домой, на улицу Менар, Андре-Луи пребывал в превосходном расположении духа. - Эта рыбка клюнет, - заверил он барона, - Можете подсечь ее, когда угодно, Жан. - Я понимаю. Но он в конечном счете - мелкая сошка, Андре. Я метил в кого-нибудь покрупнее. - Не все сразу, Жан. Нетерпение к добру не приводит. Согласен, Делонэ - мелкая рыбешка. Но он послужит нам наживкой для добычи покрупнее. Не пренебрегайте им. Если воспользоваться другой метафорой, считайте его первой ступенькой лестницы, по которой мы доберемся до вершин Горы. Или, если угодно, первой овцой, которая покажет нам брешь в стене. - К дьяволу ваши метафоры! - Тем не менее, держите их на уме. Они дошли до дома номер семь по улице Менар. Де Бац открыл калитку в воротах для экипажей, и они вошли во внутренний дворик скромного дома. Внутри, на ступеньке сидел плотный неопрятный тип в слишком большой для него треуголке с трехцветной кокардой. При виде барона, он встал и выбил о каблук пепел из глиняной трубки. - Гражданин Жан де Бац, ci-devant[9] барон де Бац? - окликнул он грубо гасконца. - Я - Жан де Бац. А вы кто такой? - Меня зовут Бурландо. Офицер муницапальной полиции. Это заявление прозвучало весьма зловеще, но на барона оно не произвело ровно никакого впечатления. - И какое же у вас ко мне дело, гражданин муниципал? Грязноватая физиономия офицера помрачнела. - У меня есть к вам несколько вопросов. Лучше бы нам войти в дом. Но как пожелаете... - Заходите, если угодно, - безразлично сказал барон. - Надеюсь, вы не станете тратить мое время впустую, гражданин. - Это мы вскоре увидим. Они поднялись по лестнице и остановились у двери. Несмотря на тревогу, Андре-Луи не мог не восхищаться безупречным самообладанием барона. де Бац постучал, и дверь мгновенно открылась. Их встретил Бире-Тиссо, слуга барона, невзрачный человечек с худым зеленоватым лицом, проницательными темными глазами и широким ртом клоуна. Де Бац прошел в небольшой салон, следом за ним шел Бурландо, и Андре-Луи замыкал шествие. Муниципал хотел было помешать Андре войти, но барон осадил чиновника. - Это мой друг, гражданин Моро. Можете свободно говорить при нем. Хвала Господу, у меня нет секретов. Закрой дверь, Андре. Итак, гражданин муниципал, я к вашим услугам. Бурландо неспешно прошелся по изысканному маленькому салону, обвел взглядом позолоченную мебель, пушистый ковер, севрский фарфор и остановился перед овальным зеркалом, висящим над камином, спиной к окну. - А, Моро. Что ж, ладно. Мне сказали, что он ваш помощник. - Совершенно верно, - подтвердил де Бац. - Итак? Ввиду такой напористости Бурландо сразу перешел к делу. - Мне сообщили, что вы, гражданин ci-devant, ведете антигражданский образ жизни. Я узнал, что вы встречаетесь с личностями, не пользующимися доверием нации. - С какой же целью, по вашим сведениям, я с ними встречаюсь? - Как раз это я и надеялся выяснить у вас. Когда вы мне ответите, я буду знать следует ли мне передать сведения о вас комитету общественной безопасности. Позвольте взглянуть на вашу карточку, гражданин. Де Бац немедленно протянул ему карточку-удостоверение личности, выданную секцией, на территории которой он проживал. Недавний указ предписывал каждому гражданину получить такое удостоверение. - И вашу, гражданин, - с начальственной бесцеремонностью обратился чиновник к Андре-Луи. Обе карточки были в полном порядке. Их выдал владельцам Потье де Лилль, секретарь секции, которому барон платил. Бурландо вернул их без комментариев. Но подлинность документов не сбила с него спеси. - Итак, граждане, что вы имеете сказать? Вы ведь не станете прикидываться патриотами здесь, в этой роскошной квартирке? Андре-Луи рассмеялся ему в лицо. - Вы находитесь под властью распространенного заблуждения, мой друг, будто грязь - доказательство патриотизма. Если бы это было так, вы стали бы великим патриотом. Бурландо опешил. - Вот как! Вы смеете брать со мной подобный тон! Но мы еще разберемся в ваших... делах. Мне донесли, что вы - агенты... иностранной державы. - Ага! Несомненно, члены Австрийского комитета, - холодно ответил де Бац. Он намекал на мнимую организацию, о существовании которой несколько месяцев назад заявил представитель Шабо и стал всеобщим посмешищем. - Ей-Богу, если вы хотите посмеяться надо мной, то лучше сначала вспомните: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Можете продолжать. И все-таки, должен ли я донести на вас, или вы представите мне причину, по которой не следует этого делать? - А какая причина вас удовлетворила бы? - поинтересовался де Бац. - Эти... встречи. Зачем, если не в целях заговора, вы их устраиваете? - Я что, единственный в париже принимаю гостей? - Гостей! Значит, гостей. Но они не простые гости. Они приходят слишком часто и всегда в одно и то же время. Это одни и те же люди. Таковы мои сведения, отрицать их бесполезно, и не трудитесь мне лгать. Барон резко сменил тон. - Вы воспользуетесь дверью, или мне вышвырнуть вас в окно? На чиновника словно вылили ушат ледяной воды. Он отшатнулся, но, едва оправившись, снова воинственно выпятил грудь. - Черт побери! Проклятый аристократишка... Барон широко распахнул дверь салона. - Прочь отсюда, слизняк! Убирайся в свою навозную кучу! Марш! - Святая гильотина! Посмотрим, что вы запоете, когда предстанете перед комитетом, - произнес побагровевший муниципал, направляясь к выходу. Он шел нарочито медленно, как будто спасая свою честь и гордость. - Мы еще преподадим вам урок, проклятые изменники! Вы еще поплатитесь за свои аристократические замашки. Меня зовут Бурландо! Вы еще вспомните это имя. - И он убрался восвояси. Хлопнула дверь на улицу. Андре-Луи улыбнулся, но во взгляде его читалось неодобрение. - Я бы предпочел обойтись с ним по-другому. - Он заслужил куда большего. Следовало вышвырнуть его без предупреждения. Беспардонный мерзавец! Пусть себе идет в комитет - Сенар сделает свое дело. - Не поспеши вы, я дал бы Сенару веский повод разделаться с этим невежей. Ну да ладно, думаю, случай еще представится. Он непременно вернется, чтобы отомстить. Но вам, Жан, следовало обуздывать свой горячий нрав. - Обуздывать свой нрав перед ничтожеством! - Барон фыркнул. - Ладно, довольно о нем. Где там Ланжеак? Он вызвал Тиссо. Господин де Ланжеак, оказывается, еще не приходил. Барон бросил взгляд на севрские часы и выругался. - Ничего удивительного, - сказал Андре-Луи. - Этот молодой человек совершенно не пунктуален. И совершенно нам не подходит. Если это типичный агент д'Антрага, то неудивительно, почему регент пользуется столь ничтожным влиянием при дворах Европы. Лично мне такой не нужен даже в качестве лакея. Наконец в комнату ворвался запыхавшийся Ланжеак. Мало того, что он опоздал, он еще с беспримерной отвагой вырядился в сюртук с черными полосами на желтом фоне и обвязался шарфом, который Андре-Луи язвительно уподобил снежной лавине. - Кажется, вам нравится привлекать к себе внимание. Что ж, одобрение Национальной вдовы вы заработали. Она питает слабость к чрезмерно кокетливым молодым господам. Ланжеак разозлился. Он давно проникся к Андре-Луи неприязнью - Моро неизменно награждал его насмешками всякий раз, когда Ланжеак того заслуживал. А случалось это нередко. - Можно подумать, будто сами вы похожи на санкюлота. - Упаси Бог. Но и зебре не подражаю. В девственном лесу такое сходство было бы уместно, но в Париже чересчур бросается в глаза. Полагаю, человека вашего рода занятий могли бы обучить держаться в тени. Вы слышали о том, что в стране революция? Неудивительно, что муниципальные чиновники, глядя на посетителей экс-барона де Баца, начали относиться к нему с подозрением. Ланжеак ответил невразумительным ругательством, за что тут же заработал выговор еще и от барона. - Моро прав. Своим платьем вы афишируете ваши антиреспубликанские взгляды. А заговорщику следует во всем проявлять осмотрительность. - Для благородных заговорщиков даже осмотрительность должна оставаться в рамках благородства, - заявил недалекий дворянин. - Только не для дураков, - бросил Андре-Луи. - Нет, вы переходите всякие границы! Я возмущен, Моро! Вы нестерпимы! Нестерпимы, понимаете? - Может быть, вы ждали одобрения своего исключительно дурацкого заявления, которым оправдываете исключительно дурацкий поступок? Жаль, но придется вам все-таки меня терпеть. - Не пора ли нам перейти к делу? - вмешался де Бац. - Полагаю, вам есть о чем сообщить, Ланжеак. Вы виделись с Кортеем? Вопрос отвлек обиженного в лучших чувствах благородного заговорщика от выяснения отношений. - Я только что от него. Дело назначено в ночь на пятницу. Де Бац и Моро подались вперед, жадно внимая Ланжеаку, который перешел к изложению подробностей. - Кортей заступит в караул у Тампля в полночь. Он отобрал двадцать человек и клянется, что каждому из них можно доверять. Мишони будет дежурить в тюрьме и ждать нас. Кортей уже с ним виделся. Мишони устранит с дороги других муниципалов. Он за это отвечает. Кортей хотел бы как можно скорее обсудить с вами последние приготовления. - Естественно, - сказал де Бац. - Я увижусь с ним завтра. У нас будет два дня, а мы при необходимости можем приготовиться за два часа. - Есть для меня еще какие-нибудь поручения? - спросил Ланжеак несколько обиженно. - Пока нет. Вы вместе с отрядом Моро прикроете отступление. Сбор на улице Шарло в одиннадцать часов. Смотрите, не опоздайте. Мы будем сопровождать августейших дам и дофина до дома Русселя на улице Гельвеция. Надеюсь, через пару дней удастся вывезти их из Парижа. Но об этом я позабочусь позже. А сейчас вы свободны, Ланжеак, до одиннадцати часов ночи с четверга на пятницу. Глава XVI. Улица Шарло Когда капитан Корти, командир национальной гвардии от секции Лепельтье, снимал форму, он возвращался в свою бакалейную лавочку на улице Закона. Добропорядочный гражданин и монархист в душе, он он записался в гвардию секции, когда та была еще целиком монархической. Когда же на смену монархистам пришли республиканцы, он не оставил службу из благоразумия. Поскольку в рядах гвардии оставалось еще порядочно людей, разделявших его взгляды, Корти сумел набрать маленький отряд для назначенного на пятницу предприятия. Секции Парижа по очереди обеспечивали охрану Тампля, куда были заключены августейшие узники, и в пятницу наступала очередь секции Лепельтье. В полномочия капитана гвардии входил отбор людей для дежурства, и Корти назначил двадцать человек - участников заговора во спасение королевы. Они должны были взаимодействовать с бароном де Бацем и сержантом Мишони, муниципальным офицером, ответственным за охрану внутри тюрьмы. План, разработанный в мельчайших подробностях, был крайне прост. Охранники в Тампле не имели привычки обременять себя чрезмерной бдительностью, поскольку замки, засовы и патрули Национальной гвардии за стенами делали ее излишней формальностью. Поэтому лишь один из них, подчиняясь приказу Комитета общественной безопасности, нес караул в комнате, отведенной узникам из королевской семьи. Другие же обычно отправлялись в Зал Совета, откуда часовой в случае необходимости мог вызвать их окликом, и там до утра играли в карты. В пятницу ночью Мишони сам должен был заступить на дежурство по охране узников. Он взялся обеспечить, чтобы восемь его муниципалитетских сотоварищей не приближались к покоям. Он должен был передать трем царственным дамам мундиры Национальной гвардии, которая в полночь приступала к несению караула. В этот час отряд из двенадцати человек постучится в ворота Тампля. Привратник примет их за патруль, совершающий обход с проверкой внутри тюрьмы, и не станет чинить препятствий. Они поднимутся в башню, где расположена комната королевы, свяжут Мишони и, чтобы все выглядело так, будто он подвергся нападению, заткнут ему рот кляпом. Потом, окружив трех переодетых дам и малолетнего дофина, они спустятся по лестнице и выведут их из тюрьмы. Навряд ли сонный привратник заметит, что патрульных стало больше. А если и заметит, тем хуже для него. На этот случай приказ де Баца был категоричен: если кто-нибудь окликнет заговорщиков до выхода за ворота Тампля, любопытного надлежит как можно тише тише успокоить холодной сталью. Миновав ворота, патруль свернет за угол на улицу Шарло. Тут их будет ждать маленький отряд Андре-Луи. Он проводит королевскую семью во внутренний дворик, где Бальтазар Руссель будет держать наготове карету, дабы отвезти беглецов в свой дом на улице Гельвеция на окраине Парижа. Там бывшие узники укроются, пока не утихнет суматоха и не представится возможность вывезти их в сельский дом Русселя в Бри-Конт-Робер. Задача Корти и его людей - держаться подальше от лже-патруля, который их заменит. Впоследствии их могут наказать за недостаток бдительности, но едва ли обвинение будет более тяжким. На другой вечер после визита Ланжеака де Бац и Андре-Луи посетили лавку Корти, чтобы окончательно обо всем договориться с капитаном-бакалейщиком. Сержант Мишони уже ждал их в лавке вместе с Корти. Во время разговора Андре-Луи, случайно взглянув в окно, заметил на улице широкий силуэт в огромной треуголке. Обладатель шляпы пристально всматривался в тускло освещенную витрину, словно обследовал выставленные товары. Андре-Луи отошел от остальных и неспешно прошелся до двери. Он достиг ее как раз вовремя, чтобы увидеть, как обрюзгшая фигура поспешно удирает по улице Сыновей Сен-Тома. Де Бац закончил разговор и присоединился к другу. Андре-Луи сообщил ему неутешительную новость: - Мы под наблюдением нашего приятеля Бурландо. Должно быть, он следил за нами от улицы Менар. Де Бац отнесся к сообщению легкомысленно. - Ну что ж, значит он видел, как мы делали покупки. - А потом может связать увиденное с Корти и, не исключено, с Мишони. - В таком случае придется уделить ему некоторое внимание. А пока его дело может потерпеть, у нас есть более неотложные. Более неотложные дела были улажены в течение следующих 24 часов, и в пятницу ночью Андре-Луи мерил шагами улицу Шарло неподалеку от Тампля. За компанию с ним прохаживались Ланжеак и маркиз де ла Гиш - тот самый человек, что вместе с Бацем пытался спасти короля. Вся троица время от времени оказывалась напротив пещерообразных ворот дома номер двенадцать, за которыми в запряженной карете ждал своего часа юный Бальтазар Руссель. В сиреневом июньском небе взошла почти полная луна. Уличных фонарей в тот вечер не зажигали. Андре-Луи и его спутники выбрали теневую сторону улицы. В этот полночный час они были не единственными нарушителями сонного спокойствия. Их путь то и дело пересекал маршрут другой прогуливающейся троицы в составе Дево, Марбо и шевалье де Ларнаша. Один раз, услышав тяжелую поступь приближающегося патруля, все шестеро с едва ли не сверхъестественным проворством исчезли в тени подъездов, чтобы вновь возникнуть, когда шаги солдат заглохли в отдалении. Полночь миновала; вся шестерка сошлась на углу улицы Тампля и приготовилась к неминуемо надвигавшимся событиям, участниками которых им предстояло стать. И события не замедлили произойти, только вот не совсем те, которых ожидали наши смельчаки. В тот день Бурландо был очень занят. Он предстал с донесением перед Революционным комитетом своей секции. По случайности на территории той же секции находился Тампль. Сообщение Бурландо привлекло внимание одного из членов комитета, сапожника по имени Симон. Этот напыщенный и жадный до славы фанатик отправился с полученными сведениями в Комитет общественной безопасности при Тюильри. Там он заявил, что пришел сообщить комитету о конрреволюционном заговоре, организованном бывшим бароном де Бацем. По имеющимся сведениям де Бац подозрительно часто общается с бакалейщиком по имени Корти, который, между прочим, командует Национальной гвардией секции Лепельтье. Замечено также, что другой частый посетитель Корти - муниципальный офицер Мишони, который несет охрану в Тампле. Как раз вчера вечером Корти, Мишони, де Бац и человек по имени Моро проводили какое-то совещание в лавке бакалейщика. - Вот все, о чем сообщил нам наш информатор, - заключил гражданин Симон. - Но я не дурак, граждане. У меня, благодарение Господу, есть мозги, и они немедленно подсказали, что за всем этим кроется подозрительная и опасная комбинация. Полдесятка членов Комитета общественной безопасности, спешно собравшихся, чтобы выслушать срочное, по утверждению сапожника, заявление, не были склонны принимать его всерьез. В отсутствие президента комитета его кресло занимал представитель Лавиконтри, и случилось так, что этот человек был одним из помощников де Баца, а Сенар, секретарь и фактотум комитета, голос которого тоже имел немалый вес, получал от барона деньги. При упоминании барона оба насторожились. Когда приземистый, неопрятный, вызывающий неприязнь Симон закончил свое выступление, Лвиконтри, желая повлиять на мнение коллег по комитету, рассмеялся. - Честное слово, гражданин, если это все, что ты имел сообщить, лучше бы ты сначала убедился, что эти люди не покупали в лавке товар. Симон насупился. Его маленькие крысиные глазки-бусинки вспыхнули злобой. - Это не тот вопрос, к которому можно отнестись легкомысленно. Я прошу вас всех не забывать, граждане, что названный бакалейщик время от времени патрулирует Тампль, а Мишони несет там охрану регулярно. Неужели вам в связи с этим ничего не приходит на ум? - Тогда их знакомство естественно, - осторожно заметил Сенар. - Ага! А с де Бацем? С этим иностранным агентом? Что они делали в закрытой лавке вместе с де Бацем и вторым субъектом - его постоянным компаньоном? - Откуда ты знаешь, что де Бац - иностранный агент? - спросил кто-то из членов комитета. - Таковы сведения, которые я получил. Лавиконтри развил вопрос коллеги. - А какими доказательствами ты можешь подкрепить столь серьезное обвинение? - Разве можно предположить, что ci-devant аристократ, ci-devant барон приехал в Париж по другому делу? - В Париже довольно порядочное число ci-devants, гражданин Симон, - вмешался Сенар. - Ты считаешь, что все они - иностранные агенты? Если нет, то почему же ты выделил именно гражданина Баца? У Симона чуть пена изо рта не пошла от злости. - Потому что он стакнулся с сержантом, который отвечает за охрану Тампля, и с капитаном Национальной гвардии, который должен нести там сегодня караул! Пресвятой Боже! Вы до сих пор в этом ничего подозрительного не находите? Вероятно, Лавиконтри в конце концов отмахнулся бы от назойливого доносчика и отослал бы его прочь. Но один из членов комитета занял другую позицию. Он решил, что следует немедленно послать за Мишони и задать ему несколько вопросов. Другие согласились, и Лавиконтри не осмелился возражать. В результате в начале двенадцатого ночи раздувшийся от важности гражданин Симон в сопровождении полудюжины сотоварищей из своей секции постучал в ворота Тампля. Он показал ордер, выданный ему Комитетом общественной безопасности, и сразу же поднялся в башню, в комнату королевы, дабы убедиться, что там все в порядке. Он молча оглядел трех дам в черном, занимавших это безрадостное помещение, и спящего на низкой кроватке мальчика - по прежнему закону нынешнего короля Франции. Потом сапожник перенес внимание на Мишони. Он показал ему приказ, предписывающий сержанту временно передать свои обязанности предъявителю этой бумаги, а самому безотлагательно предстать перед Комитетом общественной безопасности, собравшимся специально, чтобы его выслушать. Мишони, долговязый нескладный парень, не сумел скрыть испуга. На его открытом добродушном лице отразилась мучительная тревога. Он немедленно пришел к заключению, что заговорщиков предали. Но опасность, нависшая над собственной жизнью, беспокоила его меньше, чем мысль о жестоком разочаровании, постигшем высокородных дам, на долю которых и так выпало столько тяжких испытаний. Крах надежды на их освобождение, казавшееся таким близким, Мишони воспринял как утонченную жестокость судьбы. Тревожила его и участь де Баца, который, возможно, в эту самую минуту направлялся прямо в ловушку. Сержант гадал, как бы ему предупредить барона, но Симон, пристально всматривавшийся в Мишони своими близко посаженными бусинками, положил конец мучительным поискам выхода. Он сообщил Мишони, что отправит его в комитет под стражей. - Значит, это арест? - вскричал испуганный сержант. - В вашем приказе ничего такого не сказано! - Пока не арест, - ответил Симон, улыбаясь одними губами. - Простая предосторожность. Мишони позволил себе выказать гнев. - И на каком же основании? - На основании моего зравого смысла. Можешь потребовать, чтобы я отчитался в своих действиях перед комитетом. И вот Мишони, подавляя ярость и страх, спровождаемый двумя полицейскими, покинул Тампль, а Симон остался исполнять его обязанности по охране узников. Прочим охранникам, уже предвкушавшим приятную ночь за карточной игрой, было велено занять свои посты на лестнице и у дверей заключенных, что давно уже никто не делал, поскольку такая предосторожность казалась излишней. Когда за несколько минут до полуночи прибыл лже-патруль, старательный Симон находился снаружи в тюремном дворе. Двенадцать солдат во главе с лейтенантом вступила в ворота тюрьмы. За ними по пятам быстрым шагом вошел человек в неприметном штатском платье. Его лицо скрывала тень широкополой шляпы. Часовой окликнул штатского, и тот предъявил ему какой-то документ. Читать часовой не умел, но официальное происхождение бумаги не вызывало сомнений, да и круглая печать Конвента была ему знакома. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы вперед не вылез Симон в сопровождении своих подручных из патриотов, которым он на случай предполагаемой измены Корти приказал держаться поближе. - Ты кто, гражданин? - вопросил упивавшийся своей значительностью сапожник. Незнакомец с ладной сухощавой фигурой стоял перед ним неподвижно и, судя по всему, отвечать не собирался. Часовой вручил Симону бумагу и поднял фонарь. Документ оказался приказом Комитета национальной безопасности, предписывающий гражданину Дюмо - практикующему врачу посетить в Тампле дофина и немедленно доложить Комитету о состоянии здоровья узника. Симон внимательно перечитал приказ и убедился, что в нем все в порядке - печать и подпись стояли в надлежащих местах. Но сапожника это никоим образом не удовлетворило. Подобно всем ничтожествам, внезапно дорвавшимся до власти, он склонен был проявлять чрезмерную дотошность там, где простой чиновник ограничился бы соблюдением формальностей. - Странное время для подобного визита, - прорычал он недоверчиво, возвращая бумагу владельцу. - Я должен был прийти несколько часов назад, - последовал быстрый ответ человека в штатском, - но у меня и других, не менее важных, чем отродье Капета, хватает пациентов. А доклад должен быть представлен завтра к утру. - Странно! Чертовски странно, - пробормотал Симон, который никак не мог взять в толк, почему комитетчики ничего не сообщили ему о существовании такого приказа. Он взял из рук часового фонарь и поднес к лицу незнакомца, скрытому тенью полей черной шляпы. Увидев лицо врача, сапожник отпрянул. - Де Бац! - вскричал он и, грязно выругавшись, приказал: - Арестовать этого человека! - И сам бросился вперед на псевдодоктора. Удар ноги в живот отбросил патриота назад, и Симон упал спиной на булыжную мостовую. Фонарь разлетелся вдребезги, и, прежде чем Симон, у которого перехватило дыхание, успел подняться барон исчез. Солдаты патруля помогли сапожнику встать, заботливо поддерживали его под руки и расспрашивали обеспокоенно, не ранен ли гражданин. Проклиная их на чем свет стоит, Симон рвался из рук солдат и наконец освободился. - За ним! - завопил он. - За мной! - И нырнул в ворота, а за ним по пятам свора подручных. Лже-лейтенант, рослый парень по имени Буассанкур решил, что он дал барону приличную фору на старте, и тот успел добежать до спасительного крова в доме номер двенадцать по улице Шарло. Поскольку тревога, поднятая Симоном, подняла охранников, высыпавших в тюремный двор, Буассанкур почел за лучшее удалиться и спокойно увел за собой патруль, предоставив превратнику объясняться что да как. Он не мог последовать за Симоном, потому что у того могли возникнуть к нему вопросы. Если бы Буассанкуру и его людям пришлось объясняться, неизвестно, к каким это привело бы последствиям и для них, и, возможно, для Корти. "Лейтенант" рассудил, что при любых обстоятельствах лучше всего увести "патруль" в противоположную сторону, а потом разбежаться поодиночке. Ясно, что операция, запланированная на сегодняшнюю ночь, провалилась. Что касается де Баца, предположение Буассанкура частично оказалось верным. Барон бросился бежать к улице Шарло. Он руководствовался скорее инстинктом, нежели здравым смыслом. Слишком велико было его замешательство, чтобы он мог рассуждать трезво. Барон понимал только, что по случайности или из-за предательства его тщательно подготовленный план не сработал, а у него самого земля горит под ногами. Никогда, даже в роковое утро казни короля барон не чувствовал себя так скверно. Если его схватят (фактически на месте преступления), ему определенно придет конец. Никакие попытки влиятельных знакомых не избавят его от необходимости объяснить, зачем он пытался получить доступ к августейшим узникам. Следовательно, единственное спасение - в скорости. Де Бац бежал так, как никогда в жизни еще не бегал, и все-таки погоня приближалась. Для шестерых помощников полковника, собравшихся на перекрестку улицы Тампля, топот бегущих ного был первым указанием на то, что настало время действовать и действия будут совсем иного рода, нежели ожидалось. Их беспокойство быстро переросло в тревогу. Следом за топотом раздался крик, отборная брань и быстро нарастающий шум, свидетельствовавший о погоне. Прежде чем Андре-Луи успел сообразить, что ему следует предпринять, преследуемый, в котором он узнал барона, поравнялся с ними, в нескольких крепких выражениях объявил о провале и приказал спасаться. Произнеся почти на бегу свою короткую речь, полковник первым нырнул в темную пасть улицы Шарло. Остальные в бездумном порыве последовали было за ним, но Андре-Луи их остановил. - Назад! Надо задержать погоню! - сдавленно крикнул он. - Прикроем его отступление. Заговорщики опомнились и сообразили, что таков, действительно, их долг. Чем бы это им ни грозило, жизнь бырона необходимо спасти. Минутой позже показались преследователи - полдесятка нескладных вояк под предводительством колченогого Симона. Андре-Луи с облегчением увидел, что ему с товарищами предстоит иметь дело со штатскими, поскольку в глубине души опасался, что против штыков долго не продержаться. Симон принял заговорщиков за случайных полуночников и воззвал к ним властно и уверенно: - Ко мне, граждане! Хватайте мерзавца! Это гнусный изменник! Со своими приспешниками сапожник снова ринулся вперед - видимо, рассчитывал на безоговорочное повиновение. Но к его удивлению шестеро, преградившие ему путь, не двинулась с места. Отлетев от них как от стены, гражданин Симон разразился яростными воплями: - Именем закона! Прочь с дороги! Мы агенты Комитета общественной безопасности! Андре-Луи смерил агентов насмешливым взглядом. - Вот как! Агенты Комитета общественной безопасности. Так может назвать кто угодно, любая шайка разбойников. - Он выступил вперед и повелительно обратился к Симону. - Твой мандат, гражданин! Да будет тебе известно, я сам агент Комитета. Уловка, призванная выиграть время, сработала как нельзя лучше. Несколько драгоценных мгновений оцепеневший Симон таращился на Андре-Луи в полном изумлении. Потом спохватился и понял, что если не поспешит, барону удастся скрыться. - Помогите мне в поимке этого негодяя, а потом можно будет познакомиться поближе. Вперед! - И он снова попытался протиснуться между товарищами Моро, но его опять грубо отпихнули назад. - Ну-ну! Не так резво! Я бы предпочел познакомиться с тобой сечас, если не возражаешь. Где твой мандат, гражданин? Предъяви, или мы отведем тебя на пост секции. Симон грязно выругался. В нем уже просыпалось подозрение. - Боже! Да вы же, наверно, из той же шайки изменников! Твой-то мандат где? - Вот он. Моро сунул руку в карман сюртука. Он покопался в кармане, продолжая тянуть время, а когда наконец это стало опасно, вынул руку со стиснутым в ней за ствол пистолетом. Рукоятка пистолета мгновенно обрушилась на голову гражданина Симона, который сразу словно куль осел на мостовую и затих. - Держи их! - крикнул Андре-Луи и ринулся на врагов. В то же мгновение одиннадцать человек сцепились в общий мельтешащий клубок тел. Они боролись, извивались, наносили удары и размахивали ножами. Хриплые голоса слились в единый задыхающийся крик ярости. Раздался выстрел. Улица проснулась. Распахнулись окна, кое-где даже пооткрывались двери. Андре-Луи, отчаянно отбивавший атаку, которая, казалось, сосредоточилась на нем, внезапно краем глаза уловил свет фонарей и стальной блеск штыков, показавшихся из-за угла на перекрестке с Бретонской улицей. Патруль бегом устремился к месту потасовки. В первую секунду Моро подумал, а вдруг это Корти со своими людьми или даже Буассанкур. Любой из двух вариантов означал спасение. Но, еще быстрее сообразив, что патруль появился не с той стороны и для надежды нет оснований, велел своим помощникам бежать врассыпную. - Спасайтесь! Вперед! И каждый за себя! Он повернулся было, чтобы показать пример, но тут один из молодцев Симона исхитрился прыгнуть ему на спину и повалил наземь. Андре-Луи в падении извернулся, выхватил левой рукой второй пистолет и выстрелил. Пуля не задела напавшего, но попала в ногу другому противнику и вывела его из строя. Теперь на ногах осталось только два патриота, и оба они вцепились в Андре-Луи. К ним вяло присоединился едва очухавшийся Симон. Из троих оставшихся один сидел, прислонившись к стене и держась за проломленную голову, другой валялся ничком посреди улицы, а третий, покалеченный пулей, завывал где-то неподалеку. У роялистов погиб шевалье де Ларнаш, сраженный ударом ножа в сердце, четверо к моменту подхода патруля словно испарились, а Андре-Луи наконец угомонили дубинкой по голове, и теперь он лежал без движения. Побегу основной группы немало способствовало то обстоятельство, что сержант патруля, не успев разобраться что к чему, приказал своим солдатам окружить нарушителей спокойствия, а гражданин Симон, представший перед ним, еще не вполне оправился от контузии и соображал весьма туго. В первую минуту вся его умственная деятельность сосредоточилась на ответе сержанту, который потребовал удостоверения личности. Сапожник протянул ему свой мандат. Сержант принялся внимательно изучать документ. - Что ты здесь делал, гражданин Симон? - Что я здесь делал? Ах да! Что я делал здесь, к чертям собачьим! - Он едва не задохнулся от ярости. - Я сокрушал роялистский заговор, вот что! Заговор с целью спасти вдову Капет и ее щенка! сли б не я, ее... дружки-аристократы уже вытащили бы их из тюрьмы. И ты еще спрашиваешь, что я здесь делаю! А тем временем проклятые мерзавцы скрылись! Все, кроме этой падали и этого негодяя, которого мы оглушили. Сержант воспринял его слова с недоверием. - Заговор? Освободить из тюрьмы королеву! Да как бы им это удалось? - Как? Как?! - Недоверие вконец разъярило гражданина Симона. - Отведите меня в штаб-квартиру секции. Я буду объясняться там, разрази меня гром! И пусть твои люди отнесут туда проклятых аристократов. Не дай Бог ему ускользнуть! Я имею в виду живого. Пусть хоть один из паразитов да попадет на гильотину. Глава XVII. В Шаронне На окраине деревушки Шаронна, в пяти милях от Парижа, почти сразу за парком Баньоле барон де Бац приобрел себе симпатичный домик, который некогда, в дни Регентства служил охотничьим павильоном. В 1793 году здесь поселилась талантливая Бабетта де Гранмезон, в недавнем прошлом певица итальянского театра. Формально дом принадлежал ее брату Бюретту, почтмейстеру из Бове. Бюретт служил барону де Бацу прикрытием. Проницательность барона подсказала ему, что собственность дворян, эмигрировали они или остались во Франции, обречена на конфискацию. Полагаясь на свой дар предвидения, который как правило его не подводил, де Бац устроил фиктивную продажу имения Бюретту, справедливо полагая, что тот не станет досаждать ему своими притязаниями. В этом сельском уголке и собрались на следующий день после неудачной попытки спасти королеву все уцелевшие в драке на улице Шарло. В ту ночь барону удалось беспрепятственно добраться до убежища в доме номер двенадцать. Туда же спустя несколько часов, когда тревога улеглась, добрались один за другим и остальные четверо заговорщиков. Они оставались там до утра. Барон счел за лучшее на несколько дней исчезнуть из города и отправился в Шаронну. Покинул он его через ворота Барье, поскольку опасался ехать через ворота Бастилии, откуда вела прямая дорога. Следуя приказу де Баца, его помощники добирались туда по отдельности. Ланжеак прибыл уже ближе к вечеру, на несколько часов позже остальных. Этот верный долгу молодой человек решил известить о ночных событиях главного агента д'Антрага в Париже де Помелля. Ланжеак вошел и увидел де Баца, Дево, Буассанкура, Ла Гиша и Русселя сидящими за столом в обществе Бабетты де Гранмезон - красивой смуглокожей молодой дамы, преданной барону душой и телом. Вся компания пребывала в унынии, но тяжелее всех было де Бацу. Его детище - тщательно подготовленный побег провалился, судя по всему, из-за какой-то нелепой случайности. Но едва ли не больше барона мучила мысль о судьбе Андре-Луи, которого он успел полюбить и храбрости которого был обязан своим спасением. Увидев Ланжеака, все встрепенулись в надежде услышать последние новости. Де Бац устремил на молодого человека нетерпеливый взгляд. Ланжеак в ответ на немой вопрос пожал плечами. - Я не выяснил ничего определенного. Но оснований для надежды никаких. Де Бац выказывал признаки сильнейшего нетерпения. Лицо его побледнело, граза покраснели. - Он хотя бы жив? Ответ Ланжеака прозвучал довольно апатично: - А это так важно? Ради него же самого