амая настоящая действительность, Шабо едва не поддался порыву упасть на колени и возблагодарить оставленного Бога своей молодости. Но стойкий республиканский дух вовремя спас его от такой ереси, оскорбляющей недавно принятое божество Разума, которое правило Францией в просвещенный Век Свободы. Глава XXIX. Наживка Если Шабо перспектива брака казалась сладким сном, то Леопольдина восприняла известие как ужаснейший из кошмаров. Впервые в жизни девушка восстала против воли властного старшего брата. Она категорически заявила, что не выйдет за гражданина представителя, охарактеризовав его августейшую особу в таких выражениях, как противный, отвратительный, ненавистный. Он даже не чистоплотен! В нем нет ничего хорошего. Спор вылился в ссору. Потом Леопольдина перешла от яростного сопротивления к мольбам и слезам. Она по-настоящему испугалась, когда поняла, сколь мало значат ее желания. Эмманюэль так растрогался, что разрыдался вместе с сестрой. Но жесткого, словно суровый римлянин, Юния разжалобить было невозможно. Он знал о доброте и чувстве долга сестры и направил наступление в это слабое место ее обороны. Он сказал ей правду. Семейное дело на грани краха. Этот брак - единственная возможность избежать разорения. Тогда хотя бы она, Леопольдина, будет считаться иностранкой, и они сумеют номинально, в качестве приданого перевести на ее имя большую часть состояния. В действительности же по-прежнему будут распоряжаться им по доверенности. Если Шабо переселится к ним, их чудесный дом на улице д'Анжу станет его жилищем, и уж никто не посмеет наложить нечестивые лапы на жилище великого представителя суверенной державы. Как мы видим, Юний был довольно искренен с сестрой. Но не до конца. Так, он обманул ее, сообщив, будто представитель просил ее руки. - В наше время просто опасно отвергать ухаживания такого большого государственного деятеля, как Шабо. Я считаю, что само небо ниспосылает нам возможность спастись. Подумай, какая участь тебя ждет, если мы разоримся. Юний перешел к характеристике жениха. И правда, манеры Шабо грубоваты. Но это можно поправить. Он настолько пылко влюблен, что ему будет достаточно намека, и он сделает все, чтобы угодить своей госпоже. Что до остального, то под внешней неотесанностью скрывается благородная добрая душа. Будь это не так, неужто Леопольдина могла подумать, что брат согласился бы пожертвовать ею? Не все то золото, что блестит, но то, что не блестит, зачастую оказывается золотом. Все эти доводы, вероятно, если и не побороли антипатию Леопольдины к будущему супругу, то по крайней мере сломили ее сопротивление. Она так и не смирилась со своей участью, но считая, что должна принести себя в жертву ради спасения братьев, подчинилась. Однако прежде чем окончательно сдаться, Леопольдина должна была все рассказать одному человеку. А вдруг, узнав о ее беде, он каким-нибудь чудесным образом найдет спасительный выход? И вот, на другой день Андре-Луи получил трогательную записку следующего содержания: "Гражданин Андре-Луи, мой брат Юний говорит, что я должна выйти замуж за гражданина представителя Шабо. Это необходимо для безопасности нашей семьи. Надеюсь, вы верите, гражданин Андре-Луи, что я никогда бы не стала такой ценой собственное спокойствие, но я обязана позаботиться о безопасности братьев. Полагаю, таков мой долг. Женщины - рабы долга. Но я не люблю гражданина Шабо. Хочу, чтобы вы знали об этом, гражданин Андре-Луи. Прощайте. Несчастная Леопольдина". Андре-Луи положил записку перед де Бацем. - Вот прочтите. Призыв о помощи, хотя и между строк, - сказал он мрачно. Де Бац прочел, вздохнул и пожал плечами. - Что я могу сделать? Если бы этой жертвы можно было избежать, я бы избежал ее. Я не чудовище. Ты же знаешь, я не колеблясь пожертвовал собой. Пусть это послужит оправданием моей готовности жертвовать другими. - Никакое это не оправдание. Ты сам себе хозяин и сам распоряжаешься своей судьбой. - Разве люди вообще когда-нибудь распоряжаются своей судьбой? Кроме того, в данном случае речь идет о судьбе целого народа. - Тон барона стал суровым и властным. - А в таких случаях безжалостность порой становится священным долгом. - И что прикажешь мне ей ответить? - Ничего. Так будет милосерднее. Похоже, бедная девочка надеется, что она что-то для тебя значит. Иначе не написала бы. Твое молчание рассеет эту надежду, и она с большей готовностью подчинится судьбе. Удрученный Андре-Луи сел на полосатый диван и закрыл лицо руками. - О грязный капуцин, - простонал он. - Клянусь Господом, он в этом горько раскается! - Конечно раскается. Но он такая же марионетка, как и девушка. В каком-то смысле он тоже жертва, хотя пока об этом не догадывается. Но скоро догадается. - А Фреи? Эти бесчеловечные расчетливые негодяи! Ради личной выгоды отдают сестру в лапы этой скотине! - Они тоже раскаются. Утешь себя этой мыслью. - Но ты - ты-то ведь не марионетка. Ты куловод. Это ты дергаешь за ниточки и потому в ответе за все. - Я? - Де Бац выпрямился и посмотрел на Андре-Луи напряженным, оценивающим взглядом. - Я в руках Божьих. Пусть я даже иду по грязной дорожке, но побуждения мои чисты. Я служу идее, не себе. В этом я чище тебя. Возможно, потому-то я и защищен от угрызений совести, которые мучают тебя. Андре-Луи подумал об Алине. Надежда связать поскорее с ней судьбу была главной движущей силой, толкнувшей его на участие в своей не слишком благовидной деятельности. Ради осуществления этой надежды Андре готов был пойти почти на что угодно, но пожертвовать невинным ребенком, отдать в лапы похотливому чудовищу - на это пойти он не мог. Да Алина отпрянула бы и в ужасе отреклась от возлюбленного, заподозри она, что он способен на подобную низость, хотя бы - нет, тем более, ради нее. Но, как справедливо заметил де Бац, помешать этому браку теперь не в их власти. Ярость, охватившая Андре-Луи от сознания собственного бессилия, обратилась на Шабо. Желая отомстить за Леопольдину, Андре-Луи с еще большим ожесточением ринулся на поиск средства подрыва доверия к представителю, с тем чтобы окончательно сокрушить его. В таком мстительном настроении и застали молодого заговорщика Делонэ и Жюльен, вечером того же дня пришедшие с визитом на улицу Менар. Де Бац куда-то ушел, а Моро сидел с карандашом в руке за письменным столом, заваленным грудой бумаг. Жалюзи на окнах были опущены, закрывая доступ солнечному свету - в Париже в эти сентябрьские дни стояла удушливая жара. Андре-Луи в одной сорочке и бриджах разрабытывал детали плана, который, по убеждению его составителя, должен был привести к быстрому уничтожению Шабо. Делонэ явился, чтобы предъявить нечто вроде ультиматума. Они с Жюльеном желали бы знать, когда операции с эмигрантскими поместьями начнутся в более крупных масштабах. Прошло уже несколько месяцев с того дня, как впервые обсуждался этот вопрос, продвижения что-то не видно. До сих пор они целиком руководствовались пожеланиями гражданина де Баца. Но, если в ближайшее время не произойдет крупный сдвиг, они предпочтут действовать самостоятельно. - И подставите свои головы под нож гильотины. - Андре-Луи развалился в кресле, перекинув ногу через подлокотник, и окинул депутатов насмешливым взглядом. - Что ж, как угодно. Ваши головы - вам ими и распоряжаться. - Ответьте мне: чего мы ждем? - спросил Делонэ. Ироническое замечание Моро не поколебало его всегдашнего хладнокровия. Андре-Луи постучал карандашом по столу. - Почва еще недостаточно подготовлена. Шабо еще не убедили войти в дело. - К дьяволу Шабо! - горячо воскликнул Жюльен. - Полностью разделяю вашу точку зрения, - согласился Моро. - Но только после того, как он сослужит нам службу. Вы забываете, что наш щит - его высокое положение. Терпение. Трудные предприятия долго готовятся, зато быстро исполняются. В этом секрет успеха. - К дьяволу все! Так мы не снимем урожая до будущего года, - проворчал Делонэ. Андре-Луи задумался; его полприкрытые глаза остановились на разбросанных по столу листках. Он снял ногу с подлокотника и сел прямо. - На вас давят, Делонэ? Декуань начинают приедаться обещания? Ей хочется более основательной пищи? Если в этом беда, то у меня тут есть кое-что интересное. Способ молниеносного обогащения. - Вот это уже по мне, - заявил Жюльен. - И по мне, клянусь честью! В чем он заключается? Андре-Луи коротко изложил план, уже несколько дней занимавший его мысли. Он касался Индской компании - одной из немногих французских торговых компаний, практически не затронутых революционной бурей. - По закону от восьмого фримера первого года с акций любой компании при смене владельца взимается определенная пошлина в казну. Вы не обращали внимание на то, что Индская компания обошла этот закон? Вижу, что не обращали. Вы хотите разбогатеть, но не знаете, как найти источник обогащения. Вот вам хороший пример. Компания заменила свои акции бонами наподобие тех, что выпускает государство. На них никакие передаточные платежи не распространяются. Все, что нужно для передачи этих долговых обязательств из рук в руки, - это простая запись в журнале компании. Таким образом закон о налоге успешно обходится. - Моро взял со стола лист, покрытый цифрами. - Это очень простая форма мошенничества, и простота - залог ее успеха. Я тут прикинул, и вышло, что в итоге государство надули уже больше, чем на два миллиона. Он помолчал, глядя на депутатов, которые взирали на него округлившимися глазами. Наконец Делонэ нарушил молчание. - Черт возьми, но мы-то как можем на этом сыграть? - Разоблачите мошенников в Конвенте и потребуйте принятия какого-нибудь декрета, который посеет ужас в сердцах держателей акций. - А потом? - Цена акций упадет до нуля. Тут-то и придет ваш час. Вы скупите их как можно больше, а затем подготовите еще один, вернее, даже два декрета. Первый - о полной ликвидации компании, второй - о наказании за допущенные нарушения. Наказание должно быть довольно снисходительным, а условие - скажем, не слишком большая взятка в четверть миллиона. Перед угрозой полного краха директорат компании скорее всего раскошелится, дела у него вновь пойдут на лад, и, когда доверие к компании будет восстановлено, акции вновь быстро вырастут в цене. Вы продадите их в двадцать, в пятьдесят, а то и в сто раз дороже, чем покупали. Таким образом вы получаете сразу две независимые статьи дохода, причем вторая может принести просто баснословную прибыль, которая будет зависеть только от вашей смелости при покупке акций. - Заметив, как выпучились у депутатов глаза, Андре-Луи улыбнулся. - Просто, не правда ли? Жюльен выругался себе под нос и с восхищением назвал Моро бесстыжим мошенником. Жульничество, и правда, было невиданное по размаху. Всегда флегматичный Делонэ расхохотался, и в его смехе прозвучала нотка благоговейного страха. - Ну, вы и гусь, честное слово! Я-то думал, что разбираюсь в финансах, но это... - Это плод гениальной мысли. Теперь Шабо нам еще более необходим, чем раньше. - Шабо? - Лицо Делонэ вытянулось. Андре-Луи был непреклонен. - И не только Шабо. Нам понадобятся еще несколько заметных и популярных якобинцев. Базир, например, которого вы недавно собирались привлечь. Он тоже близок Робеспьеру и имеет вес. - Но зачем? - Это необходимо. - Андре-Луи встал и напустил на себя побольше властности. - Для подготовки двух нужных вам декретов придется создать комиссию. Вы должны заранее составить список людей, которые в нее войдут, и потому надо заблаговременно найти сторонников, интересы которых совпадают с вашими. Депутаты наконец поняли. - А если Шабо откажется? - засомневался Делонэ. - Развейте его сомнения, предложите деньги вперед. Обещайте ему за сотрудничество сто тысяч франков, а если понадобится, то и больше. Деньгами я обеспечу. - Андре-Луи выдвинул ящик письменного стола и, взяв пачку ассигнаций, перевязанную ленточкой, бросил деньги на стол. - Вот, возьмите и действуйте. В таком деле нельзя мелочиться. Тут, если проявить ловкость, пахнет целым состоянием. Подгояемые надеждой на быстрое и легкое обогащение, Жюльен и Делонэ взялись за дело со всей ловкостью, и решимостью, на которую были способны. В тот же вечер они разыскали Шабо в Якобинском клубе и энергично принялись обрабатывать. Когда они откровенно изложили суть плана, Шабо в первую минуту в ужасе отшатнулся. Его ошеломил масштаб злоупотреблений, в которые его втягивали. Такие огромные прибыли, казалось ему, обязательно будут сопряжены с огромным риском. Делонэ, чтобы убедить Шабо в несомненной выгоде мероприятия, сунул ему под нос полученную от Андре-Луи сотню тысяч франков. - Вот возьми. Пусть этот подарок будет залогом твоей будущей прибыли. А сделать можно и миллион. У Шабо перехватило дыхание. Он так и пожирал глазами ассигнации. - Но если я разоблачу мошенничество Индской компании, как же я потом сумею... - Тебе не придется этого делать, - перебил его Жюльен. - Это мы берем на себя. Твоя роль - потребовать создания комиссии по расследованию и добиться, чтобы в нее назначили тебя, нас и еще одного-двух депутатов, которых мы назовем. Все, что от тебя требуется, - это составить оба декрета. Шабо смотрел на деньги с возрастающей алчностью. - Дайте мне подумать, - хрипло сказал он, вытирая лоб. - А что скажут, когда узнают, что я покупал акции компании? Ведь это грозит... - Святая простота! - презрительно воскликнул Делонэ. - Ты что же, думаешь, мы собираемся покупать их сами? Поручим Бенуа или кому другому, они и купят и продадут. Мы к акциям и не прикоснемся. - Он выждал немного, потом жестко сказал: - Итак, решай, или мы найдем кого-нибудь посмелее, нам все равно. Мы с тобой старые друзья, вот и даем тебе первому этот шанс. А там как знаешь. Ну, берешь деньги? Перед лицом столь явной и грозной опасности потерять вожделенный миллион Шабо капитулировал. Но, сунув сотенную пачку в нагрудный карман потрепанной куртки, произнес небольшую прочувствованную речь: - Если я и согласен, то только потому, что не усматриваю в этом деле вреда Республике и всем честным патриотам. Пострадают только мошенники, обкрадывающие национальную казну. Будет только справедливо, если мы накажем их на нечестность. Да, друзья, я чист перед трибуналом собственной совести. Будь это не так, поверьте, никакие посулы, как бы велика ни была предполагаемая нажива, не подвигли бы меня принять участие в неправедном деле. В глубоко посаженных глазах Жюльена мелькнуло удивление. - Благородно сказано, гражданин Шабо. Вы неизменно достойны того великого доверия, которое оказывает вам народ. Человек с такими чистыми республиканскими принципами заслуживает величайших почестей, которыми может наградить его страна. Бывший священник, не заподозрив иронии в словах плутоватого бывшего пастора, скромно потупил взор. - Я не жажду почестей. Я желаю лишь исполнить долг, который наложила на меня родина. Этот груз мне не по силам, но я буду нести его, пока меня держат ноги, пока не откажет сердце. Делонэ с Жюльеном едва не прослезились и отправились к Базиру. - Знаешь, Жюльен, - задумчиво произнес по пути Делонэ, - а плутишка-то верит тому, что говорит. Глава XXX. Индская компания Назавтра депутаты известили Моро о том, что заручились согласием не только Шабо, но и Базира и еще одного выдающегося представителя партии Горы. В тот же день Андре-Луи и де Бац отправились в Конвент послушать обличительную речь Жюльена, за которым был первый ход в этой игре. Найдя себе места на галерее среди праздной черни, которая ежедневно набивалась туда и частенько мешала нормальному ходу заседаний - так сказать, разъясняла законодателям, как толковать священную волю суверенного народа. Стоял фруктидор второго года Французской Республики, Единой и Неделимой. Террор достиг кульминации. Вовсю свирепствовал страшный закон "о подозрительных". Недавно Конвент принял закон "о максимуме" - то была отчаянная попытка обуздать непрерывный рост цен на предметы первой необходимости, вызванный обесцениванием бумажных денег. Незадолго до того учрежденный Революционный трибунал трудился день и ночь. Фуке-Тенвиль, общественный обвинитель, самый ревностный и трудолюбивый слуга народа, едва выкраивал время для еды и сна. Приговоренных к смерти становилось все в больше и больше. Повозки с осужденными ежедневно громыхали к площади Революции, где деловито клацал топор гильотины, вверенной рукам палача Шарля Сансона, которого признательная чернь ласково именовала "наш Шарло". Хлеб становился все менее съедобным, хлебные очереди удлинялись, становясь все печальнее, а в бедняцких кварталах свирепствовал голод. Но народ терпел лишения, потому что верил в честность законодателей и полагался на их обещания. Государственные мужи уверяли простой люд, что нынешние голодные времена - лишь прелюдия грядущего царства изобилия. А пока, дабы поддержать и усмирить нуждающихся, распределяли кой-какие подачки. Тем временем в Опере, по-прежнему строго по звонку поднимался занавес, таверны и рестораны, как всегда по вечерам, наполнялись теми, кто имел возможность платить. У Февриера в Пале-Руаяле шла оживленная торговля; у Венуа каждый вечер устраивались пиры для благоденствующих, сытых представителей голодного народа. Жизнь продолжалась, и люди вроде де Баца, если вели себя достаточно осмотрительно и благоразумно, могли чувствовать себя свободно. Де Бац и чувствовал себя вполне свободно. Одевался подчеркнуто элегантно, следил за прической, держался так же уверенно и высокомерно, как в прежние времена, до падения Бастилии. Его самоуверенность не была пустой бравадой. Огромная армия агентов и единомышленников постоянно пополнялась новобранцами и к тому времени уже имела лазутчиков во всех слоях парижского общества. Андре-Луи тоже передвигался по городу без опаски, уверенный, что в случае чего его защитит гражданская карточка, согласно которой он являлся агентом наводящего ужас Комитета общественной безопасности. Итак, они открыто пришли в Конвент и смешались с толпой на галерее. Происходящее внизу их мало интересовало, пока на трибуне не возникла упитанная фигурка Шабо. Собрание, к которому собирался обратиться депутат, протерло глаза и изумленно воззрилось на преобразившуюся знаменитость. Куда подевался немытый, нечесанный санкюлот в красном колпаке? Перед залом стоял нарядный, словно английский денди, человек в прекрасно пошитом коричневом сюртуке, с белоснежным шарфом на шее. Аккуратная ленточка перехватывала сзади гладко уложенные волосы гражданина депутата. Собрание оправилось от изумления и решило, что Шабо наконец последовал примеру своего кумира, великого Робеспьера. Но заявление, которым народный представитель начал свою речь, давало чудесной метаморфозе совсем иное объяснение. - Прежде чем обсуждать вопросы общественные, я желал бы коснуться одного сугубо частного дела, а именно, о своем намерении жениться. После недолгой паузы последовало продолжение: - Как вы знаете, раньше я был монахом-капуцином. Поэтому хочу изложить вам мотивы, побудившие меня к этому решению. Я считаю, что долг законодателя - служить примером добродетели. В мой адрес часто сыпались упреки в том, что я слишком увлекаюсь женщинами. Я пришел к выводу, что лучший способ заставить клеветников умолкнуть - это законный брак. Со своей невестой я познакомился недавно. Воспитанная, подобно многим своим соотечественницам, в величайшей скромности, она была сокрыта от глаз иностранцев. Я полюбил ее за добродетельность и чистоту души. Моя репутация одаренного и стойкого патриота открыла мне дорогу к ее сердцу. Итак, Шабо во всеуслышание объявил, что влюбился, и присутствующие сделали вывод, что эта важная птица сменила будничное оперение на празничное ради благосклонного внимания избранницы - так сказать, линька, знаменующая начало брачного сезона. Лирическую часть выступления оратор завершил обещанием, что ни священник, ни отжившие свое церемонии не осквернят его свадьбы. Тем самым он показал, как хорошо знает аудиторию. Если коллеги-законодатели встретили его заявление сдержанными хлопками, то галерка разразилась овацией. Наконец народный представитель перешел к деловой части, но сказал так мало, что стало ясно: он попросту воспользовался предлогом лишний раз появиться на трибуне. Слушая его, Андре-Луи испытывал гнев вперемешку с презрением. Он жалел Леопольдину, и в эту минуту рассчитывал на успех своего замысла не столько в надежде восстановить власть Бурбонов, сколько ради избавления девушки от необходимости связать жизнь с негодяем. На трибуну поднялся Жюльен - еще один продажный отступник, и Андре-Луи подался вперед, чтобы лучше расслышать пламенную речь, обличающую Индскую компанию. Он ведь сам вложил ее в уста марионетке. Но Жюльен договорился с Делонэ усовершенствовать ее и отошел от первоначального текста. Он довольно долго и цветисто рассуждал на тему добродетели и чистоты в общественной и частной жизни. В последнее время Конвент все глубже погрязал в подобном празнословии, и в этом словесном потоке едва не утонул вскользь брошенный намек на Индскую компанию - одну из тех, что, по словам оратора, злоупотребили доверием государства и руководствовались целями, отнюдь не всегда выгодными этому самому государству. Однако намек достиг ушей слушателей, и внезапно в зале, где только что стоял гул, повисла напряженная тишина. Кто-то потребовал выражаться яснее и, если у оратора есть в чем обвинить компанию конкретно, изложить факты, не то как бы его самого не обвинили в клевете. - Упрек справедливый, - спокойно произнес Жюльен. - Вообще-то я не собирался касаться этой темы, иначе вооружился бы подробностями, необходимыми для полного разоблачения злоупотреблений, о которых, вероятно, многие из вас и сами догадываются. Ведь для наиболее наблюдательных и ревностных борцов за свободу не секрет, что Индская компания одалживала значительные суммы бывшему королю, сильно тормозя освобождение Франции от оков деспотизма. Ловкий намек на ревностность и наблюдательность заткнул рты возможным оппонентам. Никто из депутатов не решился, рискуя признаться в отсутствии названных качеств, противоречить Жюльену и требовать немедленно представить доказательства. На это он и рассчитывал и не стал развивать тему. Позже, когда Базир, тоже захваченный врасплох выступлением Жюльена, спросил его, в состоянии ли он доказать свое утверждение, тот цинично улыбнулся и пожал плечами. - Что толку в доказательствах? Важен результат. Вот завтра посмотрим, попала ли моя стрела в цель. Следи за ценой на акции. Два дня спустя, когда цена на акции Индской компании упала от полутора тысяч до шестисот франков, попадание в цель уже не вызывало сомнений. Среди держателей акций началась паника. Неделей позже Делонэ сделал следуюший ход. Его речь всполошила Конвент. Голословные обвинения тулузского коллеги, заявил народный представитель, побудили его пристально присмотреться к делам компании. И то, что он обнаружил, его ошеломило. Далее последовали скандальные разоблачения. Делонэ подробно объяснил, каким образом компания уклонялась от налога, справедливо учрежденного нацией. Обманом лишить республику денег, принадлежащих ей по праву, значит обескровить ее, перекрыть жизненные соки. Подобный обман можно без колебаний объявить кощунством. В этом месте речь была прервана рукоплесканиями. Желчной лицо Робеспьера скривилось хищной усмешкой. Ее заметили в зале и сочли знаком одобрения. Но тут Делонэ остудил накалившиеся благодаря ему страсти неожиданным предложением: он потребовал суда над директорами Индийской компании и ее самоликвидации. Предложенное наказание столь не соответствовало степени вины, что депутаты Конвента, ахнув от удивления, граничившего с гневом, вступили в бурный спор. Председатель энергичным звоном колокольчика призвал собрание к тишине. На трибуну взошел Фабр д'Аглантeн. Чуть выше среднего роста, изящно сложенный, ухоженный, он двигался неторопливо и уверенно. Этот человек перепробовал в жизни множество поприщ - он был и актером, и писателем, и рифмоплетом, и художником, и композитором, и вором, и убийцей, и арестантом, но главное - он был и оставался негодяем. Впрочем, в любой своей ипостаси он оставался верен первому, актерскому призванию, поэтому и его повадки, и речи всегда были театральны. Собрание было ему под стать, и благодаря сценическому дарованию и неистребимому позерству Фабр добился в нем высокого положения и завоевал популярность среди масс, падких на дешевые эффекты. Хотя, помимо внешнего блеска человек этот не был лишен и способностей. Как раз сейчас он продемострировал Конвенту умение быстро разобраться в сути дела. Звучным, хорошо модулированным голосом Фабр поблагодарил Делонэ за бдительность и разоблачение махинаций злополучной компании, но одновременно выразил сожаление по поводу непродуманности предложенного наказания виновных. - Если ликвидацию компании поручить собственным ее руководителям, они найдут способы затягивать этот процесс до бесконечности. Делонэ, уже знакомый с этим доводом из уст Андре-Луи, прекрасно сознавал его справедливость и ждал именно такого возражения. Не вмешайся Фабр, его привел бы Базир, еще один участник заговора. Выступление Фабра не было запланировано, поскольку он не был сообщником. Конечно, никто и не рассчитывал на то, что в комиссию войдут только свои, но все же такое вмешательство могло привести к неожиданным последствиям. Между тем Фабр, распаляясь, становился все безжалостнее. Он выразил недоумение по поводу того, что Делонэ не потребовал полной и немедленной ликвидации компании. По его мнению, не существовало чересчур сурового наказания для этой шайки негодяев. Он потребовал немедленной конфискации имущества преступников. Дело зашло немного дальше, чем рассчитывали заговорщики. Но вскоре оказалось, что мнения депутатов разделились. Представитель Шабо высказался в том духе, что требования Фабра чересчур радикальны и подобные меры повлекут в коммерческом мире большие потрясения, а те в свою очередь нанесут ущерб интересам нации. Потом на трибуну потянулись другие депутаты; все они не столько говорили по сути, сколько кичились своим патриотизмом, срывая рукоплескания галерки, и дебаты грозили затянуться до бесконечности, если бы не вмешался Робеспьер. Давно уже миновали дни, когда депутаты вздыхали и зевали от скуки, завидев невзрачного представителя от Арраса, спешащего поделиться мыслями с Собранием. Благодаря своему молодому союзнику Сен-Жюсту он вошел в силу, и это ярко отражалось в благоговейном, едва ли не трепетном замирании зала всякий раз, когда Робеспьер вставал с места и начинал бубнить что-то тихим, монотонным голосом. Даже наглецы с галерки, давно завоевавшие свободу от всяческих условностей вроде уважения к личности, и те, казалось, затаили дыхание. Невысокого роста, хилый на вид триумвир отличался почти маниакальной аккуратностью в одежде. В тоот день он предстал перед публикой в облегающем небесно-голубом сюртуке, надетом поверх полосатого атласного жилета, в черных панталонах до колен, шелковых чулках и туфлях с пряжками. Туфли были на очень высоких каблуках, чтобы обладателю казаться выше. При полной тишине зала он выдержал долгую паузу. Близорукие глаза на худом изжелта-бледном лице с нелепым курносым носом и широким, почти безгубым ртом, пристально всматривались в лица сидящих. Наконец самый могущественный человек в государстве решил, что ему должным образом внимают, и начал говорить. Он выразился в том смысле, что Собранию надлежит непременно тщательнейшим образом взвесить предложение Фабра, но сначала требуется расследование, которое подтвердит выдвинутое обвинение. Вообще-то этим должно заниматься не Собрание целиком, а комиссия, которую лучше всего назначить сейчас же. Комиссия должна не только изучить обстоятельства, но и выработать необходимые меры к пресечению мошенничества. Высказвшись, Робеспьер все так же холодно и спокойно вернулся на свое место. Его слова воспринимались в те дни как указания к неукоснительному исполнению. Никто не осмелился бы поставить их под сомнения, разве что бесстрашный титан Дантон, но тот пока наслаждался медовым месяцем в Арси-на-Обе. Раз Робеспьер требует, комиссия будет создана. Настал час Шабо. Между заговорщиками было условлено, что требование назначить комиссию для расследования будет исходить от Делонэ. Вмешательство Робеспьера с его авторитетом оказалось только на руку. Шабо поднялся на трибуну сразу вслед за Робеспьером, формально поддержал непререкаемого вождя и предложил назначить в состав комиссии Делонэ. На самом деле этим выходом на сцену он преследовал и другую цель - напомнить о себе, чтобы его тоже назначили в комиссию. Тут неожиданности не произошло - его имя сразу же после этого и назвали. Но вот затем ход событий снова отклонился от намеченной линии. По плану теперь должны были выступить и выдвинуть друг друга Жюльен и Базир. Таким образом, своих людей стало бы в комиссии четверо из пяти, то есть подавляющее большинство. Однако в результате своего выступления на роль первого кандидата выдвинулся Фабр, и его назначение было неизбежно. Потом кто-то назвал Камбо, выступавшего после Фабра и пытавшегося смягчить резкость последнего, к ним добавился Рамель, тоже участвовавший в дебатах, и на этом вопрос был наконец закрыт. В тот же вечер заговорщики, несколько напуганные таким поворотом, собрались на улице де Менар, чтобы посоветоваться с Андре-Луи. Андре-Луи был вне себя от негодования. Он обрушил всю свою язвительность на Базира и Жюльена за то, что они пренебрегли благоприятной возможностью и не вмешались сами в обсуждение. Особенно просто было попасть в комиссию Жюльену, которого депутаты уже мысленно связывали с делом Индской компании. - Это Фабр все испортил, - оправдывался Жюльен. - Ладно, не будем ссориться, - сказал де Бац. - Какая разница? Неужели кто-нибудь верит в неподкупность этого фигляра? Вы знаете его биографию? Ба! Да за сотню тысяч франков он душу продаст. - Барон извлек из глубин секретера очередную пачку ассигнаций. - Вот, Шабо. Купите его. Тогда, чего бы ни пожелали Камбо с Рамелем, большинство в комиссии вам обеспечено. Де Бац действовал по внезапному вдохновению. Когда четверо торговцев своими мандатами удалились, он посмотрел на Андре-Луи и рассмеялся низким грудным смехом. - Все вышло даже лучше, чем ты думал. Впутать Фабра д'Аглантина - на такое я и не надеялся! Он стоит Жюльена, Делонэ и Базира вместе взятых. Боги сражаются на нашей стороне, Андре. Да оно и понятно, ведь все боги - аристократы. Слухи, что Индская компания будет ликвидирована по приказу Конвента, немедленно распространились среди акционеров. За двадцать четыре часа паника достигла апогея. Акции упали даже ниже самого низкого уровня, предсказанного Делонэ. Чудо, что на них вобще находились покупатели. А покупатели, как ни странно, были. Когда цена акций, огромной массой выброшенных на рынок, достигла одной двадцатой номинальной стоимости, все они были немедленно скуплены. Вскоре стало известно и имя покупателя. Им оказался банкир Бенуа. Собратья по ремеслу смеялись ему в лицо и называли сумасшедшим. Только безумец способен скупать бумагу, которая годится лишь на то, чтобы заворачивать в нее хлеб. Но Бенуа хладнокровно сносил насмешки. - Вам-то какая забота? Я игрок. Мои шансы не так уж и плохи. Судьба компании еще не решена. Не так уж много я потеряю, если наступит крах. Зато при благоприятном исходе наживу состояние. Действовал он, разумеется в интересах Делонэ, Жюльена и Базира. Шабо в последний момент не хватило мужества. Делонэ уговаривал его вложить половину суммы, полученной за согласие участвовать в махинации, но тот не рискнул из опасения потерять их. Вдруг он не справится с Фабром, рассуждал Шабо, а если Фабр не поддастся соблазну, дело будет проиграно. Вмешательство Фабра сделало невозможным издание двух декретов, которые они намеревались представить на выбор директорам компании и вытянуть отступные за тот, что спасет их от краха. Делонэ сообщил Моро о возникшем затруднении. Тот немедленно принял решение: нужно добиться, чтобы Шабо увяз по шею, не оставить ему ни малейшей лазейки, а для этого он должен быть замешан в спекуляции. Но вслух Андре-Луи сказал совсем другое. - Шабо должно быть выгодно сохранение компании, иначе он не станет ради нее стараться. Трусость толкнет его путь наименьшего сопротивления и он удовольствуется своей сотней тысяч. А раз он не хочет покупать акции сам, придется нам сделать это за него. - Моро вручил Делонэ небольшую пачку ассигнаций. - Передайте Бенуа, пусть купит еще на двадцать тысяч и передаст акции Шабо. Упомяните при нем, что в тот день, когда доверие к Индской компании будет восстановлено, эти акции взлетят до полумиллиона. Перед таким соблазном устоит лишь тот, кто лишен человеческих слабостей. А у Шабо, видит Бог, их столько, что и человеком-то его назвать трудно. Шабо конечно же не устоял. Пятьсот тысяч вот-вот свалятся чуть ли не с неба - почему же не взять. Да ради них он был готов даже выступить в роли искусителя Фабра. Миновало десять дней, а комиссия еще не провела ни одного заседания. Пора было форсировать собития. Шабо словно ненароком повстречал Фабра и спросил, когда ему будет угодно заняться порученным делом. Фабру было безразлично. - Назначьте удобный день сами. - Я опрошу всех и дам вам знать, - пообещал Шабо. Советовался он с Делонэ, Жюльеном и Базиром. Из них официально в комиссии был занят лишь Делонэ, но неофициальный интерес был общим. - Действуйте, как сочтете нужным, - сказал Жюльен, - и чем скорее, тем лучше. Мы уже истратили все деньги. Между тем Бенуа, которому Делонэ по-дружески сообщил о подоплеке всей операции, скупал акции и для себя, причем с таким размахом, что интерес банкира многократно усилил его осторожность и проницательность. Поэтому очень скоро он пришел к выводу, что де Бац и Моро - как знал Бенуа, вдохновители махинации - пренебрегают возможностью легкого обогащения и сами как будто воздерживаются от покупки. Банкир осторожно навел справки и выяснил: действительно, ни тот, ни другой не приобрели ни единой акции. Что же, черт побери, это означает? При первой же возможности банкир вцепился с этим вопросом в де Баца. Барон, застигнутый врасплох, недостаточно хорошо взвесил ответ. - Это спекуляция, а я не спекулирую. Я торгую более надежным товаром. - Но тогда какого дьявола вы трудились, разрабатывая эту операцию? Де Бац ответил еще более неосторожно. - Не я. Это проект Моро. - Ах вот как! В таком случае почему не покупает Моро? Барон изобразил неведение. - Разве? Хм. Любопытно. - И сменил тему. Бенуа мысленно согласился с ним: это и впрямь любопытно, чертовски любопытно. Настолько любопытно, что необходимо во что бы то ни стало найти этому объяснение. Поскольку он не мог получить его в другом месте, наутро он отправился к Моро. Страх перед крупными денежными потерями пришпоривает некоторых людей не хуже страха за собственную шкуру, и Бенуа, вся жизнь которого прошла в служении Мамоне, был из их числа. Так что к Андре-Луи явился совсем как будто незнакомый ему Бенуа - воинственный и опасный. Молодой человек был дома один. Банкир сразу же перешел к делу. Андре-Луи, принявший его в салоне барона, выслушал Бенуа, никак не проявив вызванного его словами изумления. Его худое умное лицо оставалось спокойным и неподвижным, словно маска. Прежде чем ответить, он коротко рассмеялся, но его неопределенный смех ничего не сказал банкиру. - Хотя я и не понимаю, почему обязан перед вами отчитываться, я все же удовлетворю ваше любопытство. Мне не нравится состав комиссии, назначенной по этому делу. Если Фабр д'Аглантин будет и впредь придерживаться того же мнения, которое он изложил Конвенту, Индская компания будет ликвидирована. - Тогда зачем, - осведомился побагровевший банкир, сверля прищуренными глазками непроницаемое лицо собеседника, - зачем вам нужно было, чтобы Фабр изменил свое мнение, и вы передали ему сто тысяч франков? Зачем вы пожертвовали такой крупной суммой, если не собираетесь наживаться на акциях? - С каких это пор, Бенуа, я должен объяснять вам свои действия? Какое у вас право меня допрашивать? - Право? Боже милосердный! Я вложил в вашу аферу двести пятьдесят тысяч франков... - В мою аферу? - Да, в вашу. Не тратьте время на отпирательства. Я знаю, что говорю. - Что-то вы чересчур много знаете, Бенуа. - И угрожаю вашей безопасности? - Нет, Бенуа, своей. - И хотя слова эти прозвучали вполне миролюбиво, холодный стальной взгляд молодого человека отозвался в душе банкира внезапным дурным предчувствием. Андре-Луи наблюдал за Бенуа с холодным блеском в глазах. Когда он наконец заговорил, его слова падали медленно и размеренно, словно капли ледяной воды. Заданный им вопрос предвосхитил угрозу, уже готовую было сорваться с дрожащих губ банкира. - Никак, вы намерены поведать Революционному трибуналу о том, что возня вокруг Индской компании - мое изобретение. Я верно вас понял? - Допустим, намерен. И что же? Блестящий глаза Моро ни на миг не отрывались от лица Бенуа, и тот поневоле тоже неотрывно смотрел в них. Казалось, молодой человек удерживает его взгляд какой-то магической силой. - А доказательства? А свидетели? Шайка корыстолюбцев, торговцев собственными мандатами, злоупотребляющих своим положением с целью разбогатеть на шантаже и мошеннических спекуляциях. Да, Бенуа, мошеннических в самом точном смысле слова. Неужели свидетельство этих жуликов, этих воров способно повредить человеку, руки которого чисты настолько, что к ним не прилипла ни единая акция злополучной компании? Пораскиньте-ка мозгами: их показания, если они их дадут, утопят скорее тех, кто нажился на обмане, вложив в акции четверть миллиона. - И Андре-Луи снова засмеялся коротким неопределенным смехом. - Вот вам ответ, которого вы добивались. Теперь вы точно знаете, почему я пренебрег благоприятной, как вы выразились, возможностью сколотить состояние. Лицо банкира посерело, челюсть отвисла и учащенное дыхание с хрипом вырывалось из груди. Его так и трясло. Он действительно получил ответ. - Боже! - простонал Бенуа. - Что за игру вы затеяли? Андре-Луи подошел и положил руку ему на плечо. - Бенуа, - сказал он негромко, - вы пользуетесь репутацией надежного человека. Но даже те, кому вы служите, не спасут вас, если эта афера станет достоянием гласности. Разве что кто-то из них пользуется влиянием подобным влиянию Робеспьера. Запомните это, Бенуа. - Моро чуточку помолчал. - Но я, как и вы, человек надежный. Черпайте утешение в этой мысли. Положитесь на меня, как я полагаюсь на вас, доверьтесь мне, и ваша голова останется на плечах, сколько бы голов вокруг ни попадало. Однако если вы хоть одной душе проболтаетесь о том, что знаете, будьте уверены: не позднее, чем через сорок восемь часов вашим туалетом займется дружище Шарло. А теперь, когда мы обо всем договорились, побеседуем о чем-нибудь другом. Бенуа ушел. Кое-что он понял, но многое по-прежнему оставалось ему неясным. Что-то во всем этом крылось темное, опасное, зловещее. Самое знание того немногого, что уже было известно банкиру, таило в себе угрозу. И все-таки