А сколько захотят дать мне шеванезы? Танто пожал плечами и немного подумал. - Столько, сколько за три раза по десять больших саней, полных мяса и жира, - промолвил он с нажимом. Купец заморгал глазами: - Три раза по десять? - Да. - Три раза по десять таких браслетов? - воскликнул купец, показывая на толстые блестящие браслеты, лежавшие на столе. Танто посмотрел на меня. В его глазах светились торжество и радость, но губы скривились в презрительной усмешке. - Да, - повторил он, - это тебе обещает сын вождя шеванезов, брат. Купец вскочил. - Иду готовить собак в дорогу, - сказал он и быстро вышел. Солнце стояло высоко, когда от Медвежьего озера двинулись две собачьи упряжки, направляясь на север, в сторону Долины Соленых Скал. Первую из них вел Танто, вторую - Толстый Купец. Мне предстоял первый в моей жизни бой, бой с человеком. Купец требовал от нас, чтобы мы щадили не только жизнь, но даже здоровье людей Вап-нап-ао. Мы пообещали ему это, поклялись памятью Овасеса. И все же это должен был быть бой. Ведь люди из Королевской Конной никому не обещали щадить жизнь сыновей Высокого Орла, вождя шеванезов. Танто и Купец решили, что белый поедет вперед и открыто посетит лагерь Вап-нап-ао. У Купца была с собой огненная вода, и он должен был дать ее людям, стерегущим каньон, потому что духи огненной воды сначала опутывают разум человека, приказывают ему петь, кричать и танцевать, а потом бросают в сон, такой крепкий, как зимний сон черных медведей. ...Тяжелые сани замедляли наш бег, хотя собаки Купца были сильные и быстрые. Мороз все крепчал. По ночам мы разжигали большие костры и даже днем делали остановки, чтобы избежать болезни, которая убивает усталых людей во время сильного мороза. Медлительность нашего передвижения угнетала меня, как плохой сон. Я не мог думать про бой, ожидавший нас. Я знал, что Толстый Купец поступает разумно, желая напоить наших врагов огненной водой, чтобы они заснули каменным, бесчувственным сном. Но я желал бы, сто раз желал выступить против людей из Королевской Конной лицом к лицу в открытом бою насмерть. И мысль о том, что Танто и я - мальчик, который не скоро пройдет испытание крови, - спасем жизнь и свободу всего племени, не давала мне покоя. Во время ночных привалов я не мог заснуть, а если и засыпал, меня мучили видения: то я боролся с самим Вап-нап-ао, огромным, как серый медведь, а другой раз таким, как ядовитая змея, то убегал от огромной лавины, падавшей прямо с неба, то боролся со стаей волков в форме людей из Королевской Конной... Через трое суток мы достигли подножия гор в окрестностях входа в Каньон Безмолвных Скал. До лагеря Королевской Конной оставалось не более половины дня спокойной езды. Здесь мы разделились. Купец с одной нагруженной упряжкой поехал вперед, рассчитывая успеть в лагерь Вап-нап-ао еще до сумерек. Мы же должны были тронуться по его следам, когда стемнеет, оставив собак и запасы еды на этом привале. По дороге мы не видели волчьих следов и не слышали волчьего воя, так что можно было не бояться за собак я еду. Однако на всякий случай мы укрепили мешки с едой на дереве, а собак привязали так, чтобы в случае нападения они могли хотя бы защищаться. Воздух был прозрачен и неподвижен. Мороз крепчал. Под вечер он настолько усилился, что время от времени раздавался треск разламываемых деревьев - будто выстрелы оружия белых людей. Собаки сразу глубоко зарылись в снег, мы же не могли даже разжечь огня. Как медленно двигалось в этот день солнце к западу! Оно долго освещало вершины гор. Из-за ближайшей горной гряды выглядывали сверкающие на солнце скалы, окружавшие долину. Среди них выделялась острая, как птичий клюв, снежная вершина Скалы Орлов. Наконец горы запылали красным огнем заката. Теперь они уже быстро сменяли окраску, угасали. Над нами в бесконечной вышине загорелась первая звезда. Мы двинулись в путь. Шли мы по следам Купца среди густого мрака, шли тихо, бесшумно, как волки. Следы вели нас по краю чащи. Снег поскрипывал под ногами. Ночь потемнела, а потом снова начала проясняться от света звезд. Из-за гор выплыл узкий, почти белый серп луны. Стена гор приближалась, росла, темнела. Казалось, что по всей чаще разносится стук наших сердец. Я уже узнавал знакомые очертания скалистых склонов. Мы приближались к Каньону Стремительного Потока. Звезды показывали, что уже полночь. На снежном поле, блестевшем от лунного света, мы увидели несколько темных пятен. Лагерь Вап-нап-ао! Шатры Королевской Конной стояли на небольшом открытом месте (в этом была видна предусмотрительность белого начальника). Но, к счастью, к ним можно было подкрасться, скрываясь в тени скалистой стены, перерезанной каньоном. Миновала полночь. Звезды неподвижно висели над нами. Мороз пронизывал мое тело, слезились глаза, становилось больно дышать. Однако я дрожал не от холода. Около шатра появилась какая-то тень. Мы услышали уханье белой совы. Раз, два, три... А я-то думал, что будет бой! Никакого боя не было, не было вообще ничего, чем я мог бы похвалиться перед кем-нибудь. Пятилетние ути могли бы сделать то, что сделали мы. Ведь все совершил за нас дух огненной воды. Когда мы подошли к шатрам, Купец ждал нас и смеялся. Да, смеялся почти вслух! Он ввел нас в шатер белых людей - и мы перестали удивляться его неосторожности. Белые лежали, как бревна. Как бесчувственные, безмозглые бревна. Только один что-то забормотал сквозь сон, когда мы связывали ему руки. Остальные даже не пошевелились. И они назывались воинами, эти люди! Люди, которые обрекали на смерть, на голод и неволю племя свободных шеванезов! Как я их презирал! В моем сердце не осталось места даже для ненависти. Они были сильными, могучими и одновременно такими смешными и слабыми. Они имели оружие, которое разбивало даже скалы, но они не могли противиться духу огненной воды. Благодаря своей хитрости они завладели всей нашей землей, но установили такие законы, при которых человек, чтобы накормить собственных детей, должен обрекать на голод чужих детей. Они были сто крат богаче красных народов, а не умели обеспечить достатком стариков своих собственных племен. Умели быть храбрыми, как Вап-нап-ао, и применяли свою храбрость не в бою воина с воином, а для того, чтобы мучить голодом женщин, стариков и детей. Умели быть благородными, как Купец, но свое благородство обменивали на... браслеты из желтого железа. С тех пор я не перестал удивляться им, но перестал ненавидеть их. Я начал их презирать. Даже Купца! Он же совсем утратил спокойствие. Радовался легкой победе и в то же время тревожился, как маленький ути, заблудившийся в лесу. Он знал, что Вап-нап-ао вернется не раньше, чем через месяц, но иногда держал себя так, будто большой отряд Королевской Конной уже окружал нас у входа в каньон. Он ежеминутно расспрашивал Танто, каков вид и вес обещанных браслетов, спрашивал, сдержим ли мы слово. И только когда даже я перестал отвечать на его вопросы, успокоился. По приказу Танто я стерег пленных. Купец еще ночью нашел запасы динамита в одном из шатров и, проверив вместе с Танто веревки на руках и ногах пленных, отправился к каньону. Я должен был подчиниться приказу брата. Купец забрал у белых оружие, но, несмотря на это, их преждевременное освобождение угрожало всему, чего мы добивались. Если бы мне еще в Долине Соленых Скал кто-нибудь сказал, что я буду стеречь четырех пленных из Королевской Конной, я бы счел это совершенно невероятным. Одна надежда на такую возможность заставила бы меня бесконечно гордиться. Но сейчас я не ощущал радости, не говоря уже о гордости... Под утро мороз начал слабеть. Перед рассветом среди недалеких деревьев я услышал первое дыхание ветра. Когда же рассвело, я увидел над горами туманную мглу и первые клубы облаков, предвещавших близкую метель. Белые не просыпались, хотя я разжег в шатре огонь. Дым, выходя сквозь верхние отверстия шатра, не поднимался вверх. Ветер прибивал его к земле, стелил мутными прядями у подножия скал. Я снова вышел из шатра. Все более мерк солнечный свет. Взлохмаченные облака громоздились над чащей и быстро бежали на восток. Я все больше беспокоился. Каньон продолжал молчать. Сумеет ли Толстый Купец выполнить свое обещание? Я вспомнил огромный завал камней, воинов, засыпанных скалами, грохот и кровавое сверкание разбуженных Вап-нап-ао молний... Тишина каньона веяла молчаливой угрозой. В шатре послышался хриплый крик. Проснулись! При виде меня они на мгновение замолчали, чтобы потом поднять крик - совсем как старые бабы в ссоре. Они кричали по-своему, и я ничего не понимал, кроме того, что они не умеют сохранять достоинство и, несмотря на мой смех, напрасно теребят свои путы, вертятся от страха и воют от гнева, как привязанные голодные псы. Но вот один из них крикнул громче других, все замолчали. Он же обратился ко мне на языке шеванезов, немилосердно коверкая и путая слова. Он обещал мне большую награду, обещал, что сделает меня вождем, даст мне свое оружие и коня, засыплет подарками, если я освобожу их. А я? Я только смеялся. Потом он начал угрожать, и снова обещать, и снова угрожать. Когда я подошел ближе, он замолчал от страха. Я проверил ремни на его руках, посмотрел на его расширенные от гнева и тревоги глаза и не смог промолчать. - Белые люди, как старые бабы, - сказал я и вышел из шатра. Они снова начали что-то кричать, но внезапно замолчали. Потому что вдруг задрожала земля. Из каньона вырвался страшный гром, потом другой, третий... Он пронесся над чащей, ударился о горные стены, снова возвратился и, наконец, утих, разорванный ветром. Я бросился в сторону каньона. Но нет. Вернулся: пленных оставлять нельзя. Я чуть не плакал от злости. Что там творится? Что происходит в каньоне? Я был как слепец во время битвы - беспомощный и растерянный среди больших событий. Что случилось в каньоне? И вот наконец я увидел Танто. Он мчался будто на крыльях ветра. Его лицо сияло счастьем, как прекраснейшая заря. - Сат-Ок! Сат-Ок! - кричал он. - Купец открыл каньон! Открыл каньон! Так наше племя еще раз спасло свою свободу и жизнь. В тот же день шеванезы и сиваши покинули Долину Соленых Скал. Толстый Купец, взяв свою награду, направился на юг. Его сопровождали воины, которые должны были забрать у него остальные запасы еды. На следующий день, несмотря на начавшуюся пургу, все племя выступило на север, к Черным Озерам. Там мы должны были встретиться с отрядом, который пошел с Купцом к Медвежьему озеру. У пленных мы отобрали оружие и лыжи, чтобы они не могли идти по нашим следам. Еду мы им оставили. Мы не хотели, чтобы они умерли от голода. Голодная смерть слишком ужасна, чтобы обрекать на нее даже злых и подлых людей. XVII Над рекой несется песня, Лес покрылся белым цветом, В камышах гогочут гуси, И орел взлетает к солнцу. Мех смените, братья мокве: С юга теплый ветер веет. Хотите ли вы знать, каков был вкус нашей свободы? Мы долго еще не могли почувствовать ее полного счастья. Много трудных дней прошло со времени нашего выхода из Долины Соленых Скал. Последний месяц зимы обрушился на нас морозом, метелями, сильными ветрами. А нужно было уходить на север, все на север. Ведь нам угрожала опасность возвращения и погони Вап-нап-ао. Метель засыпала наши следы, но она и затрудняла наше передвижение, которое больше походило на бегство. После метелей наступили солнечные дни. Мороз искрился так, что от блеска снега гноились глаза, а от холодного ветра каждый вдох был, как удар ножа в горло. Много дней можно было слышать лишь один звук - пронзительное пение морозного ветра. Только через двадцать дней пути мы остановились на несколько дней отдыха. Этих тяжелых двадцати дней не перенес один из стариков, не перенесла их также пятимесячная дочь Черного Пера из рода Викминчей. Горек, все еще очень горек был вкус первых дней свободы. Неужели Вап-нап-ао ополчил против нас злых духов большого мороза и метелей? Но во время нашего отдыха направление ветра переменилось. Потом в чаще зашумела капелями первая оттепель. Воздух погустел от влаги, на озерах и реках посерел лед. С каждым днем все громче трещала ледяная кора, и наконец... Наконец зазеленели первые ростки на березе, почернели горы, и хотя в тени густых деревьев и в зарослях еще лежал снег, однако уже заблестели воды озер и рек, заволновались от дыхания ранней дружной весны. Никогда еще весна не приходила в чащу так быстро. Об этом говорил новый учитель Молодых Волков, Непемус, и самый старый из всего племени воин - дед Тинглит, Большой Лис. От первой перемены ветра до первого крика дикого гуся прошло едва три недели. Итак, вы хотите узнать, каким был в тот год голос свободы шеванезов? Это был голос вавы - дикого гуся и пение бегущего вслед за ним южного ветра. Это был цвет березовых ростков, нового меха белки и белых весенних цветов. Это был запах прелых листьев, запах солнца и первого дождя, речной волны и молоденькой сосновой хвои. Вкус кроличьего жаркого, жареной свежей рыбы и березового сока. Верьте мне: это была самая прекрасная весна в моей жизни. И ненамного больше смог бы я вам рассказать про мою юность - лучшего воспоминания я не найду. И поэтому я скоро с вами попрощаюсь. Закончу свою повесть о чаще моей страны, о Долине Соленых Скал и о племени свободных шеванезов. Но прежде чем я это сделаю, хочу вам еще рассказать об одной охоте моего брата Танто, случившейся за несколько дней до весеннего Праздника Посвящения и Обручений, праздника, начинавшегося Танцем Дикого Гуся. Я думаю, что я даже должен это сделать. Я хочу, чтобы вы запомнили моего брата, молодого воина шеванезов, таким, каким он был на той охоте, когда боролся с черным медведем у подножия Скалы Убитого Коня. Я хочу, чтобы вы хорошо поняли, почему он вступил в эту борьбу. Весенний Праздник Посвящения и Обручений должен был состояться, как всегда, за день до первого весеннего полнолуния. И вот за неделю до полнолуния Танто обнаружил около Скалы Убитого Коня следы большого мокве - черного одиночки. На следующий день мы пошли по этим следам. Танто решил совершить вокруг праздничного костра Танец Новой Победы в ожерелье из медвежьих клыков. Однако получилось так, что боролся он для другой цели и борьба была не такой, какую мы ожидали. Вышли мы на охоту, как обычно, перед рассветом. Ночью ветер нагнал тяжелые дождевые тучи. Вскоре после нашего выхода из лагеря на нас обрушился теплый весенний ливень. Ветер бросал капли нам в лицо и танцевал с дождем на верхушках деревьев. Мы шли по берегу речки в сторону Скалы Убитого Коня. Осторожности не придерживались, так как ветер дул навстречу. Ни один зверь не мог нас учуять, а дождь заглушал наши шаги. Танто нашел след у самого подножия скалы. Мы почти бежали. Весенний дождь никогда не бывает долгим. Однако на этот раз он прекратился только около полудня, тогда, когда мы уже дошли до места, где Танто вчера обнаружил следы медведя-одиночки. Это была небольшая поляна. И нам недолго пришлось искать следы черного медведя. Весь глинистый берег ручья был покрыт следами огромных лап. Ольха стояла с ободранной корой и объеденным лыком. Осмотрев следы, проверив высоту, на какой медведь ободрал кору, я бросил взгляд на Танто. Танто только прищурил глаза в улыбке. А я? Я в это мгновение почувствовал себя так, будто кусачие красные муравьи облепили мне шею, руки, сердце. Медведь должен был быть огромным. Вероятно, больше, чем тот, который несколько лет назад гонял нас вокруг дупла с дикими пчелами, и уж наверняка значительно больше убитого нами в начале зимы медведя-рыболова. Я ответил на улыбку Танто улыбкой. Но едва он отвернулся, я как можно внимательнее осмотрелся вокруг. Следы были вчерашние. Мне же казалось, что я чувствую на себе пронизывающий взгляд налитых кровью маленьких медвежьих глаз. Танто не дал мне времени на размышления. Двинулся вперед. Я быстро забыл о первых минутах тревоги. След притягивал взор. Наша поступь становилась все легче, все более волчьей и охотничьей. Теперь уже мы двигались медленно, осторожно, расспрашивали о звере лес взглядом, слухом и обонянием. Нам отвечала смятая трава под ногами, пригнутые ветки, растоптанные растения, ободранный мох на деревьях. Мы поднимались по пологому лесистому склону. Миновал полдень, но влажная весенняя жара все усиливалась. Из-за деревьев появились очертания Скалы Убитого Коня. Следы становились все яснее: перевернутые камни, под которыми медведь искал муравьев, ольха с ободранной корой, сдвинутый с места пень истлевшего дерева. Мы вышли на край леса. Травянистый склон перед нами поднимался к скале. В эту скалу Маниту превратил своего коня, убитого Канагой. Он спрятал его внутрь холма, а над землей осталась лошадиная голова с выгнутой шеей, перерезанной широкой расселиной. Танто схватил меня за руку. Где-то здесь, рядом, под лесным покровом, медведь должен был ночевать. В высокой траве виднелся свежий, уже сегодняшний след. Он вел прямо к расселине. Нам повезло: ветер снова дул навстречу. А так как мокве видит плохо, мы могли смело, не скрываясь, идти по свежему следу. Танто закатал рукава куртки, достал из-за спины копье, проверил, легко ли вынимается нож из ножен. Я наложил стрелу на тетиву лука. Мы остановились перед расселиной и спросили ветер: где черный мокве? Нам еще ничего не говорили ни обоняние, ни зрение, ни слух. Но среди скал каждую минуту можно было ожидать опасности - каждое мгновение мы могли из охотников превратиться в дичь. Поэтому мы бесшумно, затаив дыхание вошли в тень скалы, как в тень от крыльев стервятника. В такие минуты, хотя и известно, что они продолжаются недолго, каждый шаг кажется бесконечно долгим. Мир замирает в грозном молчании. Сердце гонит кровь к глазам, к ушам - зрение и слух притупляются. Да, всякой борьбе предшествует страх. И все дело в том, чтобы преодолеть его еще до первого удара и стычки. Однако мокве не прятался среди скал... Нам оставалось пройти еще только один поворот расселины. За ней каменистый склон опускался к ручью, Злой Выдры. Не там ли ждет нас мокве? И как раз тогда, когда мы подошли к последнему выступу скалы, в воздухе прогремел выстрел. Выстрел из оружия белых - из такого оружия, какое было у людей Королевской Конной! Мы застыли в неподвижности. Я видел, как в глазах Танто сверкнул черный огонь ненависти. Значит, они снова здесь? И снова хотят украсть у нас нашу чащу? Разум приказывал вернуться: белых могло быть много. Но голос ненависти был сильнее голоса разума. Мы ждали... И вот, раньше чем смолкло эхо выстрела, над скалами пронесся рев раненого мокве. А потом? Потом мы услышали крик человека, крик охваченного смертельным страхом человека. Его не нужно было видеть. Слух рассказал нам все. Человек, который стрелял, был захвачен медведем внезапно и, защищаясь от зверя, только ранил его. Он, должно быть, был один, так как других выстрелов мы не услышали. Танто заколебался. Но это продолжалось не больше мгновения. Что приказывал разум? Чего требовала ненависть? А человек звал на помощь, просил спасти от смерти... Танто бросился вперед, как рысь. Мы выбежали на склон. На расстоянии одного полета стрелы от нас мы увидели белого человека - человека в красной рубашке из Королевской Конной. Он как безумный убегал от огромного черного медведя. Страх лишил белого остатка разума: он бежал вверх - медведи же медленнее бегут вниз. Внизу стояли и спасительные деревья, правда, до них он все равно не успел бы добежать. Но ведь вверху для него вообще не было никакого спасения. Никакого - кроме... нас. На этом человеке была красная рубашка. Рубашка людей из Королевской Конной. Да нам сказал уже об этом звук его оружия. И мы не остановились, не сдержали бега, а мчались на борьбу, мчались спасать белого. Ветер свистел в ушах. Перед нами в это мгновение был только один враг - смерть, грозящая человеку. Я даже не видел лица белого. Он карабкался на большую каменную глыбу. Но это не спасло бы его - слишком близко был медведь. Он только махнул правой лапой, и белый сорвался со скалы, как сброшенный ветром камень. К счастью, он немного скатился вниз из-под лап медведя. Его голоса мы уже не слышали. Медведь повернулся на месте, чтобы достать жертву, но внезапно замер, услышав наш боевой клич. В тот же миг Танто бросил томагавк. Он сверкнул на солнце и ударил прямо в морду зверя, рассек правую сторону челюсти. Первой цели мы достигли. Медведь забыл про белого. Теперь он видел уже только нас. Я старался попасть ему в глаз, чтобы лишить его зрения и посылал стрелу за стрелой - одну, другую, третью... Но руки у меня дрожали после сумасшедшего бега, и я не мог попасть в пылающие яростью глаза медведя. Танто гневно крикнул на меня, но и четвертая стрела не попала в цель, а лишь скользнула по выпуклому лбу. Медведь уже был рядом, огромный, окровавленный, страшный. - Ты погибнешь, мокве! - закричал я, лихорадочно натягивая лук. - Погибнешь! Пятая стрела наконец попала в левый глаз. Медведь заревел как гром. Вырвал когтями древко, но наконечника не вытащил. Расставив лапы, он двинулся, как каменная лавина, на Танто, шедшего ему навстречу. А Танто, мой храбрый брат, не отступил даже на полшага. Став спиной к каменной глыбе, он со всей силой своих рук вонзил копье в горло медведя и опер древко о камень. Медведь захрипел. Его рык звучал теперь как карканье вороны. Я бросился за томагавком. Медведь напирал на Танто, но древко копья не сломалось. Танто воткнул его конец в каменную щель, а лапы медведя были слишком коротки, чтобы достать Танто. И прежде чем я успел подать брату томагавк, нож Танто блеснул между медвежьими лапами. Наступила минута мертвой тишины. Старый, одинокий, побежденный мокве задрожал. Лапы у него медленно, очень медленно опускались, он хрипло вздохнул. Танто схватил томагавк, забежал за спину медведя и наконец нанес удар. Последний удар. Мокве упал на землю. Мы молча смотрели на него, тяжело дыша. Наконец Танто сказал: - Прости, старший брат... прости, мокве. - Прости, - повторил я. Я собрал свои стрелы. Танто вырвал копье и нож из еще дрожащей туши. Мы стояли около медведя, пока он не застыл. Его большая грозная душа отшельника сейчас, вероятно, сходила вниз, к ручью Золотого Бобра, чтобы в час заката пойти Дорогой Солнца в Страну Великого Молчания. - Прощай, большой брат, - прошептал я. Мы посмотрели вниз, на склон. Где тот человек, ради спасения которого наш томагавк и нож свалили старого отшельника? Он лежал внизу в нескольких шагах от нас, неподвижно, лицом к земле. Не поздно ли мы пришли на помощь? Затылок у него был залит кровью, но человек дышал. Наклонившись над ним, мы услышали тихий стон. Значит, падая со скалы, он только потерял сознание. Танто повернул его на спину. И тогда мы увидели лицо белого человека: это был Вап-нап-ао! Танто отступил назад, ведь он коснулся змеи, Белой Змеи. Я, кажется, закричал. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем белый открыл глаза. Наконец он поднял веки, вздохнул раз, другой. Сначала посмотрел на меня, потом на брата. Я видел: он сразу узнал, кто стоит над ним, потому что лихорадочно стал подниматься, опираясь руками о землю. Голова его безвольно раскачивалась. Он попытался вскочить на ноги, но смог только сесть. Он понял, как он слаб. Лицо у него стало равнодушным. Он закрыл глаза. Но Вап-нап-ао не был трусливым скунсом - хорьком. Он снова был воином. - Вы убьете меня? - спросил он. Я не смотрел на Танто. В сердце у меня была пустота, я ни о чем не думал. Ждал. Через минуту, которая, вероятно, была дольше человеческой жизни, я услышал голос брата: - Ты снова выслеживаешь шеванезов, Вап-нап-ао. Это не был вопрос. Танто произнес вслух свою мысль. "Он убьет его, - думал я, - убьет его..." Я посмотрел на лицо брата. Оно было неподвижным. Когда он заговорил, голос его был равнодушным и спокойным, как голоса вождей на совете старейших. - Не для того я защищал тебя от медведя, - сказал он, - чтобы теперь убивать. Говорю только: когда сможешь встать, уходи отсюда. Завтра придут сюда воины за медведем. Пусть они тебя здесь не увидят. Повторяю: уходи. Вап-нап-ао широко открыл глаза. Губы у него дрожали, как у старой женщины. Танто же кивнул мне и пошел к Скале Убитого Коня. Ветер теперь дул нам в спину. Я шел ступня в ступню за молчавшим братом. И вдруг мы услышали крик белого: - Сын вождя!.. Красный брат!.. Танто даже головы не повернул. Мы уже поднимались к расселине. Крик повторился еще раз, и еще... наконец смолк. Над Скалой Убитого Коня прямо к солнцу летел орел. А мы вошли в тень, спустились в расселину. Еще три года я пробыл среди моего племени, прежде чем судьба бросила меня на бесконечное расстояние от края, где я родился. На протяжении этих трех лет Вап-нап-ао не возвращался в окрестности Земли Соленых Скал. Но и поныне я помню голос, напрасно звавший "красного брата", молодого воина шеванезов. Этим воспоминанием я заканчиваю свою повесть. Поднимаю вверх руку - прощаюсь с вами и еще раз приветствую вас весенней песней, песней той самой прекрасной весны в моей жизни: Над рекой несется песня, Лес покрылся белым цветом, В камышах гогочут гуси, И орел взлетает к солнцу. Мех смените, братья мокве: С юга теплый ветер веет.