овая была запятнана кровью. Стреляли изо всех окон домов. Впереди был виден не успевший развернуться второй танк. Чтобы дать дорогу командиру, он стал пятиться. Легионеры на руках вытащили пушку на плоскую крышу дома и успели дать два выстрела по пятившемуся танку. Второй выстрел сбил у него пулемет. Матраи показал командиру на пушку, стоявшую на крыше. Танк остановился. Его пушка замерла и, словно подумав, дала выстрел. Снаряд прошел под карнизом и разорвался. Крыша, пушка на ней, легионеры - все провалилось внутрь дома. Но в тот же момент эта пушка успела послать свой последний, шальной снаряд, и гусеница второго танка взлетела над роликами и со звоном упала на мостовую. Подбитый танк яростно повернулся вокруг собственной оси и замер, отстреливаясь из пушки. Командир осторожно обогнул его на тесной площади и остановился. Прежде чем Матраи понял, в чем дело, он увидел командира на мостовой набрасывающим цепь на крюк подбитого танка. Танки медленно двинулись прочь от площади, трещавшей выстрелами. Вслед им дробно зазвонил церковный колокол от угодившей в него пулеметной очереди. Матраи осмотрелся. Он увидел, как из окон дома слева, оставляя за собою черный дымный след, полетели в танк бутылки с бензином, обмотанные ватой. Над дверью этого дома Матраи увидел вывеску: "Аптека". Горящий бензин разливался по броне и огненными струйками стекал в смотровую щель, под щиток. Становилось нечем дышать. Матраи потянулся к люку, чтобы откинуть крышку, но артиллерист схватил его за руку. На крышку люка упала бутылка. Огонь потек в башню. Осмелевшие марокканцы высовывались из окон и кидали бутылки в медленно ползущие танки. Взвыл мотор. Все в танке загремело так, что Матраи втянул голову в плечи. Мотор ревел на предельных оборотах. Если бы не танк, взятый на буксир, они быстро выбрались бы из деревни. Матраи закрыл лицо руками от невыносимого жара. Сквозь пальцы посмотрел в щель. Два отставших танка держали под огнем выход в поле, не давая франкистам высунуть нос из домов. Теперь танки повернулись к деревне и прикрыли отход горящих машин. Матраи выскочил из своего танка и послал два уцелевших на поддержку своей залегшей бригаде. Еще издали он увидел далеко влево перебежку: наконец-то атаковали люди Карутти. Танки повернули вдоль франкистских окопов второй линии, под проволокой которых залегли интербригадовцы. Матраи ясно видел на желтой, изрытой темными воронками земле синие пятна комбинезонов своих бойцов. Он увидел знакомые лица тельмановцев, линкольновцев, гарибальдийцев. Добежав до воронки, он бросился на землю и распластался рядом с кем-то, толкнувшим его в углубление воронки. На Матраи глядели большие смеющиеся глаза Варги. Его широкое загорелое лицо стало почти черным от грязи. Матраи приподнялся и увидел чей-то коротко остриженный затылок. Этот затылок мерно вздрагивал в такт пулемету, из которого стрелял доброволец. Но Матраи не слышал выстрелов. Он ничего не слышал - в ушах все еще стоял гул танка. Он притянул к себе голову Варги: - Где Энкель? Варга понял, что Матраи ничего не слышит. Венгр жестами показал, что начальник штаба далеко сзади. Милый, педантичный Энкель! Но, честное слово, Матраи не мог поступить иначе! Может быть, ему простят... Он взял у Варги бинокль и оглядел фронт атаки. - Я на КП! - крикнул он Варге и выскочил из воронки. Варга увидел, как он, пригнувшись, делал длинные перебежки в сторону Каса дель Кампо. А Матраи казалось, что вслед ему несется напев атакующих: Несем свободу На дулах ружей - Но пасаран, но пасаран!.. Всякий раз, поднимаясь с земли, он должен был заставлять себя не повернуть вслед этой песне, а бежать назад, в поисках своего начальника штаба. Все планы Франко Мы в прах разрушим - Но пасаран, но пасаран!.. К вечеру стало ясно: несмотря на все, операция увенчалась успехом. Но одновременно стало известно и другое, совсем не такое ободряющее событие: правительство Ларго Кабальеро покинуло Мадрид. Министры-коммунисты хотели остаться в осажденном городе, чтобы выполнить решение своего Центрального комитета защищать столицу до последнего вздоха. Но и они должны были последовать за премьером под угрозой, что нарушение его приказа послужит сигналом к срыву единого фронта демократических партий. В наскоро набросанной директиве Кабальеро передавал оборону Мадрида заботам также наскоро образованного совета. Но душою обороны стала коммунистическая партия во главе с Хосе Диасом и Долорес Ибаррури. Член ЦК компартии Педро Чека получил указание подготовить все к переходу в подполье. Коммунисты решили не сдаваться, даже если мятежникам удастся ворваться в столицу. Была уже ночь, когда Матраи поехал в город, чтобы побывать в Центральном комитете. Нужно было поговорить с Диасом и Ибаррури. Выбравшись пешком за пределы Университетского городка и госпиталя, он задержал первый попавшийся автомобиль и приказал отвезти себя в центр. Минуя здания министерств, он замечал следы их поспешной эвакуации: груды бумаг, ящики, горы мешков с документами. Но нигде ни одного чиновника. Приблизившись к военному министерству, Матраи с удивлением увидел, что в зеркальных окнах великолепного фасада зажегся яркий свет. Матраи остановил автомобиль: недосмотр или злой умысел? Свет в окнах сейчас, когда фашистские бомбардировщики не оставляют город в покое?.. Свет в окне не погас. Он загорался и в других окнах. Матраи поспешно взбежал по ступеням подъезда. Дверь в вестибюль была распахнута. Два старика-швейцара сидели по сторонам входа. Матраи с удивлением смотрел на них: никогда еще они не выглядели так торжественно и никогда еще на них не было столько позументов! Старики вытянулись при появлении Матраи и низко поклонились, ничуть не удивившись его появлению, как если бы он был тут уже не первым посетителем. - Что означает этот парад? - сердито спросил он. Они поклонились еще раз, но ничего не ответили. Матраи взбежал по мраморной лестнице и повернул выключатель огромной люстры. Сияние хрустальных блесток растаяло в наступившей темноте. Матраи бросился в зал. Он перебегал от выключателя к выключателю, и сверкающие под потолком сигналы пятой колонны гасли один за другим. Но Матраи заметил, что по мере того, как он гасит свет, там, впереди, в других комнатах свет загорается. Матраи устремился вперед, на ходу вынимая пистолет. Стук его шагов гулко отдавался под высокими сводами пустых комнат. Загоревшийся было в конце анфилады свет тотчас погас. Матраи показалось, что у дальней стены он заметил маленькую фигуру человека. Не раздумывая, он выстрелил несколько раз. Грохот выстрелов прокатился по залам оглушительным эхом. Из-за этого грохота Матраи не слышал, как захлопнулась дверь за тем, в кого он стрелял. Не слышал он и негромкого стона после своих выстрелов. Матраи с разбегу больно ударился в темноте о дверь. За нею темнел провал внутренней лестницы. Матраи постоял в раздумье и вернулся к подъезду. Швейцары попрежнему стояли по сторонам входа. Лица их были равнодушны. Через несколько минут после того, как Матраи ушел из военного министерства, из его бокового подъезда вышел невысокий человек в темном костюме и больших роговых очках. Он побежал вдоль стены к деревьям бульвара, придерживая правой рукой беспомощно висящую левую. Позднее, когда Матраи вошел в кабинет Пассионарии, он встретил там Михаэля Кеша. Левая рука журналиста висела на перевязи. При входе Матраи он как раз рассказывал Долорес, как был ранен утром, когда наблюдал за атакою листеровцев на правое крыло франкистов. - Эти трусы бежали, как крысы... фашистская сволочь! - с пафосом воскликнул Кеш. В ночь с 6 на 7 ноября 1936 года Франко дал приказ своим войскам - взять Мадрид. Генеральный штурм города должен был начаться на рассвете 7 ноября. К утру несколько свежих таборов марокканцев, поддержанных итальянскими танками, прорвали линию обороны республиканцев в Каса дель Кампо и стали продвигаться к восточной окраине парка. Им на помощь подходили все новые батальоны. Иностранный легион и итальянская бригада "Стрела", с трудом преодолевая упорное сопротивление республиканцев, ворвались в Карабанчель Бахо, и командовавший франкистской колонной Баррон послал кавалерийскую бригаду в обход Карабанчеля, чтобы отрезать путь отходящим республиканцам. К штабу командующего одной из дивизий мятежников - Варела прибыл огромный автомобиль-фургон, доставивший генералу Мола подарок наваррской организации рекетистов - белого коня для въезда в Мадрид. Но задуманный фарс не состоялся. Республиканский Мадрид был готов к отпору. Город уже был опоясан окопами, перегорожен баррикадами. Траншеи изрезали площади и парки. Рабочие дружины сливались в бригады. На фронт шли новые и новые пополнения. Уже сражались первые бригады регулярной республиканской армии, возникавшей под огнем. На улицах Мадрида, прилегающих к скрещению проспекта Алкала с Авеню Прадо и Авеню Свободы, собиралась демонстрация. Невзирая на усилившийся артиллерийский обстрел города и налеты немецких "Юнкерсов" и итальянских "Капрони", простой народ Мадрида стягивался к площади Кастеляр, на которой была воздвигнута скромная трибуна. Около девяти часов утра, когда Матраи повернул свою наступающую бригаду к югу и ударил во фланг маврам, ворвавшимся в Каса дель Кампо, когда пятый полк бегом подоспел к восточной окраине Карабанчеля и остановил африканскую конницу Баррона, когда соединения "Капрони", окруженные "Фиатами", бомбили республиканские позиции у Хетафе, когда агенты пятой колонны нацеливали "Юнкерсы" на военные объекты в городе, - в эти минуты на трибуну площади Кастеляр поднялись члены Центрального комитета Коммунистической партии Испании - Хосе Диас, Долорес Ибаррури и Педро Чека. Оркестр приветствовал их республиканским гимном. Хосе Диас поднял руку, призывая собравшихся к молчанию. Но прежде чем он успел что-либо сказать, ряды демонстрантов раздались - из-за деревьев с бульвара, окружающего военное министерство, беглым учебным шагом приблизилась небольшая колонна бойцов в синих комбинезонах. Они бежали по трое в ряд: средний с флагом, двое по бокам, как ассистенты у знамени. Они приблизились к трибуне: бежавший впереди комиссар, с красною повязкой на рукаве, взбежал на трибуну и, отдав честь членам ЦК, крикнул собравшимся на площади: - Мадридцы, вам шлют свой боевой привет солдаты двадцати одной национальности, собравшиеся под знаменем Интернациональной бригады генерала Матраи для защиты свободы Испании. Бригада ведет бой в Каса дель Кампо, у нас нет времени присутствовать на вашем параде. Мы вручаем вам эти флаги и снова идем в бой. Да здравствует Испанская республика, да здравствует свобода, да здравствует передовой отряд испанского трудового народа - партия коммунистов! Его спутники поставили перед трибуной двадцать один флаг. На каждом было написано наименование батальона, приветствующего мадридцев, и короткий лозунг на языке той национальности, которая посылала флаг. Их было восемь - батальонов бригады Матраи: батальоны Тельмана, Гарибальди, Жана Жореса, Домбровского, Линкольна, Ракоши, Андре и Пассионарии. Представителями бойцов двадцати одной национальности в этих батальонах на двадцати одном языке был начертан лозунг: "Не пройдут!" - по-немецки, по-английски, по-польски, по-итальянски, по-голландски, по-фламандски, по-венгерски, по-шведски, по-сербски, по-болгарски, по-норвежски, по-испански. Были буквы, которых народ на площади не мог разобрать: греческие, армянские, еврейские, китайские, арабские... Когда последний флаг был поставлен перед трибуной, комиссар отдал честь народу и вернулся к своим спутникам, стоявшим шеренгой перед трибуной: - Налево!.. В бой, бегом... Марш! Маленькая колонна солдат в синих комбинезонах быстрым шагом удалилась к бульвару, за деревьями которого ее ждали грузовики. Над площадью неслось: - Смерть фашистам!.. Они не пройдут!.. Хосе Диас взял микрофон. Он говорил, пересиливая шум авиационных моторов: над цирком, над госпиталем Сан Хуан де Диос, над вокзалом Аргандэ, даже над парком эль Ретиро шел ожесточенный бой между фашистскими самолетами, рвавшимися к демонстрации, и отгонявшими их республиканскими истребителями. Истребители были маленькие, тупоносые. В бездонной синеве неба они сверкали как залог конечной победы, той победы, которая рано или поздно будет взята в боях, победы, при мысли о которой уста всех борцов за республику шептали с надеждою: - Виска ла република! 22 Нед должен был себе признаться: он заблудился. Это случилось из-за того, что он послушался француза, советовавшего забрать как можно ближе к побережью, чтобы обойти район франкистских аэродромов, где легко могли сбить. Никто его не сбил, а приходится садиться в расположении франкистов из-за того, что нехватило горючего. Ему никогда не доводилось летать над этими горами, - путаный рельеф ввел его в заблуждение. Лететь бы напрямик - и он был бы уже у республиканцев. Нед с беспокойством посмотрел на указатель последнего бака. Стрелка подрагивала рядом с нулем. Дай-то бог, чтобы хватило времени выбрать место для посадки. Дело не только в том, чтобы не поломать "Моль", а и в том, чтобы не взлететь на воздух самому: на кой чорт он взял эту коробку с капсюлями, когда вся машина набита взрывчаткой!.. Нед вполоборота посмотрел на заднее сиденье, где, поджав длинные ноги и надвинув на глаза шляпу, спал его спутник. - Эй, Нокс!.. Гемфри!.. - крикнул Нед. Повидимому, шум мотора заглушал его голос. Нокс даже не пошевелился. Между тем багажник, где лежали проклятые капсюли взрывателей, был расположен за спинкой именно того сиденья, на котором спал Нокс. Выбросить их с пилотского места Неду не было никакой возможности. - Гемфри, проснитесь!.. Углекоп не шевелился. Тогда Нед, пошарив в кармане, отыскал шестипенсовик и запустил им в пассажира. Гемфри отодвинул шляпу с лица и удивленно огляделся. Нед поманил его к себе движением пальца и крикнул ему в самое ухо: - Капсюли! Понимаете: нужно выкинуть коробку с капсюлями, - и жестом попытался пояснить свои слова. - Возможна плохая посадка... Поняли? Нокс ответил кивком головы и действительно тут же полез в багажник. Нед успокоился и сосредоточил все свое внимание на управлении самолетом. Поэтому он уже не видел, как Нокс, достав из багажника жестянку с капсюлями, вместо того чтобы выбросить ее в окошко, сунул себе за пазуху. После некоторого размышления он снова нагнулся к Неду. - Будете садиться? - И получив его утвердительный кивок, спросил: - Где мы? Нед пожал было плечами, но потом ответил: - Внизу, вероятно, франкисты. Нокс откинулся на своем стуле и после короткого размышления достал из багажника несколько небольших жестянок с динамитом. Быстрыми умелыми движениями опытного запальщика приладил к динамиту запалы и готовые заряды рассовал по карманам. После этого спокойно прислонился к окошку и принялся наблюдать за проносившейся под самолетом землей. Солнце скрылось за горизонтом. Все просветы между горами были заполнены темносерой мутью. Самое трудное освещение: когда исчезают тени! Нед увидел серпантин дороги. Ленточка распрямилась и побежала прямо. Дорога... Значит, там было ровное место. Нед стал плавными кругами спускаться в долину, сжатую горами. Стоило перебрать немного крена, и тот "Джипси", что оказывался наверху, начинал зловеще чихать. Дорога была пуста. Может быть, еще удастся выкарабкаться из переделки?.. Только бы раздобыть бензин, а взлететь-то он сумеет и с чайного блюдца! Лишь бы сесть, спасти самолет и самих себя. Они еще пригодятся республиканцам! Недаром же он выдержал столько издевательств на последнем французском аэродроме. Не будь он англичанином, его бы, наверно, и не выпустили... Но хорош он будет тут, в тылу франкистов, с республиканским пропуском, с письмами дель Вайо, с кабиной, набитой взрывчаткой! Нед криво усмехнулся и осторожно дал от себя. "Моль" тянула над самой дорогой. Она предательски вяло реагировала на движения рулей. "Ну, ну, милочка, только не проваливаться. Осталось совсем немножко". Выровненная машина теряла остатки скорости. Нед убрал сектора, хотя карбюраторы и так были, вероятно, сухи. Выключил контакты. "Ну, маленькая! Теперь чуть-чуть на себя... Прекрасно, дорогая!.. Очень хорошо... ты у меня умная старушка!" "Моль" сделала несколько мягких прыжков. Костыль проскрежетал по щебенке шоссе. Нажим на тормоза. Машина остановилась. Нед не спеша стащил перчатки и размял пальцы. Перчатки он заботливо засунул сбоку сиденья, чтобы не искать при вылете. Аккуратно перекрыл все краны. Приподнялся на сиденье и пощелкал пальцем по главному баку. Бак зазвенел, как пустая бочка. Крылья глухо отозвались. Только бы раздобыть бензин! Нед отворил дверцу и, насвистывая, соскочил на землю. Нед любил свое ремесло и любил полеты. Он был уверен, что воздух - это и есть та самая настоящая, единственная сфера, где он чувствует себя самим собою. Без всяких "но". А вот ведь стоит ступить снова на землю - и... снова любишь ее. Нед рассмеялся, нагнулся к земле и похлопал по ней ладонью. Теплая мягкая пыль клубком взлетела из-под руки. Из самолета, неуклюже выпростав длинные ноги, вылез Нокс. Он потянулся, как человек, у которого затекли все члены, и широко зевнул. - Что дальше? - спросил он у Неда. - Нужно раздобыть бензин. Нокс недоуменно огляделся: - Не вижу лавки... - И уже совершенно серьезно: - Вы уверены, что мы у франкистов? - Буду рад, если они не поспешат доказать нам это. - Значит... нужно добывать бензин поскорее? - Да. - Что там, на вашей карте: какое-нибудь селение, что-нибудь в этом роде? Нед покачал головой: - Соваться в селение?.. Лучше поищем дорожную колонку. Моя "Моль" как-нибудь переварит несколько галлонов автомобильного бензина... Пофыркает, но дотянет. - Тогда вы побудьте здесь, а я схожу на поиски, - сказал Нокс, ощупывая карманы с динамитными патронами. - Только, пожалуйста, осторожней, - сказал Нед и протянул углекопу свой пистолет. - А вы? - спросил тот. - Мне с "Молью" все равно не спрятаться. Если уж они нас обнаружат, то, наверно, явятся целой дивизией. - Я быстро, - сказал Нокс и зашагал по дороге. - Эй, Гемфри, - крикнул ему вслед Нед, - а деньги-то у вас есть? - Что? - Говорю: деньги! - А-а! - вместо ответа неопределенно крикнул Нокс, и Нед увидел, как вспыхнула спичка, на миг ярко осветив лицо закуривающего углекопа. - Вы неважный разведчик, Гемфри! - насмешливо крикнул Нед. - Папироса может мне понадобиться. Нед уже не мог видеть, как с этими словами Нокс вынул из кармана динамитный патрон и поудобнее зажал его в кулаке. Силуэт углекопа скоро исчез на темносером фоне гор. Нед огляделся - кругом было уже довольно темно. Что же, так и оставить "Моль"? А если кто-нибудь, кто будет ехать по дороге без света, врежется в самолет?.. Впрочем, своими силами Нед все равно не сможет откатить "Моль" с дороги. Он отошел на несколько шагов, сел в траву и закурил. Трава была мокрая и холодная. Как тут холодно! Наверно, высоко... Он даже не взглянул на альтиметр. Впрочем, неважно. Брр! Даже после холода наверху - ни малейшего потепления. Нед не заметил, как голова его опустилась на руки и недокуренная папироса выпала из разжавшихся пальцев, зашипела в заиндевевшей траве и погасла. Он очнулся от пробравшего его озноба. Какой чертовский холод! Нужно взять в кабине самолета термос. Хочется хлебнуть горячего! Однако сколько же он тут спал? Почему еще нет Гемфри?.. Бедняге тоже, наверно, не жарко в его пиджаке!.. С этой мыслью Нед упругим движением поднялся на ноги и замер в изумлении: перед ним стояли двое. Они были бородаты, оборванны. Оба держали наведенные на него ружья. "Кто?" На всякий случай Нед дружелюбно рассмеялся и протянул им папиросы. Те опустили ружья и осторожно взяли по папиросе. Нед старался найти какие-нибудь признаки, которые позволили бы определить, к какому лагерю принадлежат бородачи. На них были рваные мундиры и до того измятые кепи, что нельзя было определить их форму. Но как только солдаты заговорили между собой, сомневаться было уже не в чем: то были итальянцы, значит - франкисты. Нужно было что-то придумать. Нед ткнул себя в грудь и весело сказал: - Германа. Один из бородачей вложил пальцы в рот и пронзительно свистнул. Через несколько мгновений Нед был окружен группой людей, бесшумно возникших из-за лежащих вокруг камней. У них были обычные лица солдат отступающей армии, измотанных голодовками и бессонницей. После первых же слов Нед понял, что ни один из них не знает по-немецки. Нед же не знал по-итальянски. Пока Нед рассматривал эту группу, несколько других итальянцев с жадностью завзятых мародеров рылись в самолете. Двое первых сидели по сторонам Неда, снова опустившегося на землю, и молча курили его сигареты. Потом тот, что распоряжался, велел всем итти за ним. Он остановился в сотне шагов от дороги, за огромным камнем. Нед вдруг увидел отсвет пламени на его серой поверхности. Он быстро оглянулся, и яростное проклятие сорвалось с его уст: на дороге ярким костром пылала "Моль". Нед с поднятыми кулаками бросился к самолету, но удар приклада повалил его на землю. Ему тут же скрутили за спиною руки. Нед не намерен был сдаваться без боя, но итальянцев было слишком много. Он не мог понять, что происходит. Или они не поверили тому, что он немец? Потащат теперь в какую-нибудь комендатуру. Только бы там нашелся кто-нибудь понимающий по-английски. Нед ни на минуту не терял хладнокровия, но было чертовски досадно, что все так глупо вышло. Вдали на шоссе мелькнул сноп белого света. Автомобиль! Ну, старина, теперь держись! Прежде всего нужно заявить, что ты британец!.. Автомобиль остановился неподалеку от горящего самолета. Из машины вышел человек небольшого роста. Итальянцы окружили его. Нед слышал их взволнованные голоса и спокойный голос автомобилиста. Он не был итальянцем, - он то и дело заглядывал в словарь. Нед поднял голову и крикнул: - Послушайте! Тот обернулся, посмотрел на Неда. - Подойдите-ка! - крикнул Нед. Но автомобилист отвернулся и стал просматривать бумаги, отобранные итальянцами у Неда. Нед терял терпение. - Эй, вы, послушайте!.. - Если он не знает английского, то уж по-немецки-то или по-французски наверняка говорит! Но проезжий только еще раз молча посмотрел на Неда. Нед готов был дать голову на отсечение: автомобилист слышал и понял все, что кричал Нед, - каждая черточка его лица, вплоть до глаз, прикрытых большими очками, была отчетливо видна Неду в ярком свете горящей "Моли". Но какого же тогда чорта?.. Нед потерял терпение: - Эй, вы!.. Чорт побери, идите же сюда! Но вместо ответа автомобилист положил в карман бумаги Неда, - Нед это отлично видел, - и что-то сказал итальянскому капралу. К Неду подошло несколько солдат. Они подняли Неда на ноги и подвели к скале. Нед прислонился к ней спиною, но итальянцы повернули его к камню лицом... Неду показалось, что он слышит в горах звонкое эхо взрыва. Будто один за другим рвались динамитные патроны. Нед хотел обернуться, но то же горное эхо подхватило и понесло, умножая, одинокий винтовочный выстрел... Старший из итальянцев передернул затвор винтовки, загоняя в патронник новый патрон. Человек в очках курил, прислонившись к своему автомобилю. Старший итальянец опустился возле него на дорогу. - Ну? - Все сделано, как вы приказали, синьор... Проезжий уселся в свой автомобиль. - Извините, синьор, - робко сказал итальянец, - если меня спросят, кто приказал расстрелять немецкого летчика... - он сделал ударение на слове "немецкого" и добавил: - Я хотел бы знать ваше имя, синьор. - Люк Маро. Солдат козырнул вслед отъезжающему автомобилю, и скоро свет фар исчез за поворотом. 23 Катастрофа разразилась так, как разражаются обычно все катастрофы, - неожиданно, хотя ее жертвы, горняки с копей лорда Крейфильда, не раз предупреждали о ее приближении. При своем последнем посещении хозяина они решительно заявили, что считают несчастье неизбежным. Но, вероятно, именно поэтому леди Маргрет столь же решительно запретила Бену тратить хотя бы фартинг на техническое улучшение шахт. Она назвала шахтеров дрянными вымогателями. И вот теперь приходилось расхлебывать скандал и поднятую вокруг него газетную шумиху! Бен не мог понять, за каким чортом рабочие лезли в эти проклятые шахты, если знали, что дело так плохо? В шахте похоронено четырнадцать человек, и еще до тридцати спасательная партия не может докопаться, а он виноват. Если бы это могло помочь делу, Бен готов был внести что-нибудь в фонд помощи пострадавшим, который собирал профсоюз. Но как это сделать? Не может же он официально послать свой взнос, чтобы стать потом посмешищем всей прессы. Эти мысли тоскливо текли в мозгу Бена, пока он разглядывал кружева вокруг шеи королевы Виктории на портрете, висевшем прямо против председательского места... Эта настойчивая старушка умудрилась провести восемьдесят три войны так, что на острове заметили только одну из них... А теперь каждый пустяк возбуждает необузданные страсти. Никто не щадит человеческих нервов... Бен отвел глаза от Виктории и кивнул головой Флемингу, закончившему чтение протокола. Бен не дал себе труда вслушаться в то, что читал секретарь, даже не слышал заключительной фразы. Привычное ухо реагировало лишь на заключительную интонацию Флеминга. - Джентльмены... - машинально произнес Бен. - Господин председатель!.. Бен таким же автоматическим кивком предоставил слово португальскому послу, но тут же удивленно вставил в глаз монокль: почему этот субъект лезет вперед?.. Бен привык к тому, что Португалия - лишь черный ход в Испанию, ключи от которого всегда лежали в английском кармане. Англичане привыкли к тому, чтобы португальцы держали руки по швам - и вот, извольте! Откуда у этого господина столько развязности? Неужели Англия и там уступает свои вековые позиции немцам? Однако лицо Бена, тем и знаменитое на все министерство, что на нем никогда ничего нельзя было прочесть, не отражало его мыслей. Он чуть-чуть приподнял бровь, и монокль упал в подставленную ладонь. Сеньор Франсиско де Калейрес э Менезес говорил с пафосом, иногда картинно ударяя себя указательным пальцем в грудь. При этом Бен машинально делал кивок, хотя и не давал себе труда слушать португальца. Взгляд Бена вернулся к королеве. Некоторое время они смотрели друг на друга - он и Виктория. Потом Бен оглядел лица других знаменитых британцев, украшавших стены Комнаты Послов. Когда эту комнату отвели для заседаний комитета, Бен обиделся: тут никогда не собирали конференций первого сорта. Но потом он смирился, поняв, что роль его комитета в том и заключается, чтобы без большого шума похоронить невмешательство и превратить его в едва замаскированную помощь франкистам... И все-таки со всем этим оказалось бог знает сколько возни! А виноваты французы - затеяли такую суету. Хотя вот этот Корбэн - вполне достойная личность. Бен осторожно покосился на французского посла. Корректная фигура старофранцузской дипломатической школы. Никакой вертлявости. Вполне, вполне корректен. Хоть и считает себя республиканцем, но в его посольстве никогда не встретишь даже члена палаты общин. А журналистов старина Корбэн боится, как чумы... Португалец в последний раз, с особенной силой, стукнул себя по манишке и умолк. - Джентль... - монотонно начал было Бен, но Риббентроп заговорил, прежде чем получил слово. Дурно воспитанный тип! Такого уже не пустишь ко двору. Он способен и там вытянуть лапу и завопить: "Хайль Гитлер!" Новейший тип Джинго немецкой формации. Все в лоб, никаких церемоний. Бен отвел от Риббентропа глаза. Но голос германского посла был так резок, что от него не было возможности отвлечься. И, конечно, как всегда, полное отрицание очевидных фактов нарушения невмешательства, доказанных на прошлом заседании советским послом. А вот начинаются и обычные выпады Риббентропа: грубость прусского юнкера пополам с развязностью коммивояжера. Наверное, сейчас вылезет Гранди. Этот будет поддерживать своего немецкого коллегу. Начнет все валить на пропаганду марксистов. Интересно: при слове "марксист" над переносицей Гранди вспухает короткая жилка. А теперь, конечно, очередь советского посла. Сейчас он с цифрами и фактами в руках докажет, когда и сколько ящиков с немецкими ружьями выгружено в Лиссабоне или миновало португало-испанскую границу; сколько немецких аэропланов проследовало в порт Виго; сколько шведских пушек разгружено в Ла Корунье. Расскажет, сколько немецких солдат высадилось в Кадиксе и какие итальянские части прибыли в Мадрид. В этом крошечном человеке огромный запас энергии! Ну, так и есть: в глазах русского светится злой смех... Дипломатия совершенно новой школы - ничего общего ни с одним из сидящих за столом. - Мы должны быть благодарны господину итальянскому послу за то, что он располагает столь свежей информацией с фронта, которой нет даже в газете, - слышится высокий голос русского. - Новости есть: ваших друзей бьют! - кричит Гранди. Русский сдержанно улыбнулся: - Rira bien, qui rira dernier*, господин посол. Я повторяю: итальянский посол располагает информацией непосредственно от генерала Франко... ______________ * Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Риббентроп издает возглас: - Р-р-р! Это звучит, как рычание овчарки. Бен внутренне улыбается. - Почему у итальянского посла такая точная и такая ранняя информация? - невозмутимо продолжал русский. - Да потому, что связь между итальянским правительством и испанскими мятежниками непосредственна и крепка. - Пропаганда! - крикнул в бешенстве Риббентроп. Бен машинально стукнул карандашом по столу. - ...Великий водораздел нашего времени, - говорит русский, - идет по линии "война - мир". - Пропаганда! - в этом слове у Риббентропа всегда несколько "р". Гранди порывисто поднялся: - Никакая пропаганда не поможет господину советскому послу и его друзьям в Испании. До полной победы генерала Франко ни один итальянский солдат не покинет Испании! "Ага, попался! - весело подумал Бен. - Сейчас русский в него вцепится". Действительно. - Значит ли это, что итальянское правительство отказывается от вывода своих "волонтеров"? - с живостью спросил советский посол. Бен вставил монокль и с интересом посмотрел на опешившего Гранди. - Итальянское правительство не готово к ответу. Позвольте, ведь это же сказал не Гранди, а Риббентроп. Ага, суфлер! Да, вот теперь Гранди, как попугай, выкрикнул и сам: - Итальянское правительство не готово к ответу! - и опустился в кресло. Ну что же, каждый имеет право на своего Флеминга! Однако почему до сих пор молчит его суфлер-секретарь? Бен покосился на Флеминга. Тот сидел, откинувшись в кресле, и исподлобья смотрел на советского посла. Бену показалось, что он поймал в глазах Флеминга нечто большее, чем простой интерес, - это было сочувствие! Бен торопливо ухватился за цепочку часов. - Джентльмены!.. Ленч!.. В перерывах между заседаниями Бен всегда совершал прогулку от министерства к Пэл-Мэл и обратно. Сегодня, едва войдя в столовую клуба, он сразу заметил Монти. - Разве ты завтракаешь в это время? - Иногда, - неопределенно пробормотал Монти. Он не хотел признаться, что его беспокоило поведение Флеминга. Разговор, происходивший при вручении Флемингу чека за рукопись, не удовлетворил Монти: у Флеминга что-то на уме! Рукопись рукописью, а может быть, следует попросту убрать его из комитета?.. Однако нужные слова не приходили на ум. Братья позавтракали почти в полном молчании. Вместе с сигарой Бену подали телеграмму. Сначала Монти не обратил было на это внимания, но странное выражение лица старшего брата заставило его насторожиться. Бен вторично прочел телеграмму от начала до конца и с полуоткрытым ртом уставился на Монти. Монти заерзал на стуле. Он заметил на бланке слово "Мадрид", и неприятная мысль обожгла сознание: скандальное разоблачение какой-нибудь испанской махинации Монти!.. Чорт побери, не подложил ли ему свинью Нед?.. Так и есть: губы Бена, словно скованные холодом, неясно произнесли: - Н-н-нед... Монти взял телеграмму из пальцев Бена. Уф, слава богу! Совсем не то... Дель Вайо сообщал о смерти Эдуарда Грили, расстрелянного франкистами. - Нужно скорее кончать со всем этим! - прошептал Бен. Монти понял, что мысли брата как раз противоположны его со собственным, и не на шутку испугался: таком настроении Бен и без нашептываний Флеминга может натворить глупостей. Нужно как можно скорее сообщить обо всем Маргрет и убрать Флеминга! Когда брат ушел, Монти вызвал по телефону Грейт-Корт. А Бен, не подозревая, что его особа служит предметом оживленного телефонного разговора между Лондоном и Грейт-Кортом, медленно шагал по Пэл-Мэл. Он был так расстроен, что даже забыл раскрыть зонтик. Да, он любил Неда... Бедный мальчик, бедный мальчик!.. Какая гнусность: всюду убийства, кровь, смута. Отвратительное время! В самом деле, они правы: с этим нужно кончать! Но почему Флеминг так смотрел на советского посла?.. Нужно поговорить с секретарем. Но он так и не поговорил с Флемингом. Зато с Флемингом говорил Монтегю. Он окончательно убедился в том, что никакого толка из затеи с рукописью не выйдет. Этот энтомолог оказался хитрой бестией. Он вообразил, будто Монти действительно намерен печатать его пачкотню о бабочках, но вместе с тем наотрез отказался от какого бы то ни было сговора относительно своих советов Бену. С непроницаемой миной он заявил Монти, что председатель имеет право высказывать собственные мнения и секретарь не может за них отвечать. Даже если бы лорду-председателю вздумалось вдруг высказать сочувствие республиканцам Испании. Монти сердито стукнул зонтиком в стекло дремавшего на углу шофера такси. Когда Монти, переодевшись к обеду, спустился вниз, ему доложили, что его спрашивает дама. - Миссис Фрэнсис Флеминг, сэр. "К чорту! - мелькнуло было в уме Монти. - А впрочем..." - Просите в кабинет. Несколько мгновений Монти молча разглядывал гостью. Крупная, загорелая женщина. Ее нельзя было назвать красивой, ее черты не отличались правильностью, но в лице было что-то такое... И глаза глядят на Монти так пристально, словно изучают его. Монти пододвинул ей кресло, но она продолжала стоять, положив руку на край стола. - Мистер Флеминг просил меня взять его рукопись. - Такие дела делают мужчины. - Мистер Флеминг болен. - Вот что! - Чтобы дать себе время подумать, Монти отошел к камину и, став к нему спиной, стал греть руки. - Вы имеете в виду... Труд мистера Флеминга? - Нашу работу "Troides meridionalis". - Вы... тоже энтомолог? - Да. - Вы были с ним на Новой Гвинее? - Я там родилась. - Вот что! Монти, помолчав, сказал: - Рукопись продана мне. Миссис Флеминг положила на стол несколько банкнот. - Вот ваш аванс. - Рукопись куплена мною и останется у меня. - Видите ли, мистер Грили, это единственный экземпляр нашей последней работы. - Тем лучше для меня. Монти достал из стола рукопись и перекинул несколько страниц с тщательно раскрашенными изображениями бабочек. - Рукопись принадлежит мне, - повторил он и поднял глаза на женщину, но поспешно перевел их обратно на рисунки, не выдержав ее презрительного взгляда. - Я принесла деньги и считаю... - Деньги могут остаться у вас, так как рукопись останется у меня... Впрочем, можете передать вашему мужу: если он хочет найти выход, устраивающий нас обоих, я буду ждать его завтра. - Мистер Флеминг не захочет с вами встретиться. - Что вы сказали? Некоторое время она молча смотрела на него исподлобья, потом решительно сказала: - Мистер Флеминг не может выходить за круг своих обязанностей. "Она знает! Только этого нехватало!" - Рукопись останется у меня, или... или... - он не решился досказать того, что подумал. Он схватил рукопись и швырнул ее в камин. Бумага вспыхнула, прежде чем женщина подбежала к камину. Взгляд Монти, - он сам растерялся от того, что сделал, - следил еще за тем, как загибались вспыхивающие листы и языки пламени взвивались над рукописью, когда он почувствовал удар по лицу. Миссис Флеминг тяжелыми шагами вышла из комнаты. В холле хлопнула дверь. В доме повисло гулкое молчание. 24 Настроение Геринга сделалось великолепным по двум причинам. Первой и, пожалуй, наиболее важной причиной было признание жены в том, что она беременна. По существу, это не было даже просто причиной для хорошего расположения духа - это было торжество. Вопрос о продлении рода Герингов стоял теперь, когда глава его достиг высоты власти, совершенно особым образом: это было уже делом государственной важности. Германская элита должна была развиваться и процветать. А уж если будущему Герингу - представителю этой элиты - еще доставалось наследство в несколько десятков миллионов марок, не воспроизвести самого себя?!. Это было бы просто преступлением. Продление себя в сыне представлялось теперь Герингу чем-то само собою разумеющимся. Можно было подумать, будто он забыл то, что всего каких-нибудь полгода назад, перед его бракосочетанием с Эми, сказали врачи: лечение едва ли может дать положительные результаты. Если злоупотребление наркотиками и не убило в нем способность к воспроизводству рода, то почти с уверенностью можно сказать, что его потомство будет неполноценным. Больше того, врачи прямо сказали: они почти гарантируют его потомкам те самые свойства, которые перечисляются в заготовленных впрок секретных инструкциях правительства об "очищении расы" как основания для уничтожения детей и стерилизации родителей. Не приходилось скрывать: Геринг привык к мысли, что не может иметь детей. Но теперь после столь же неожиданного, сколь радостного признания Эми, все сомнения врачей казались ему сущей чепухой: у него, Германа Геринга, должно быть и будет полноценное потомство, достойное германца и вождя. Прежде всего это будет сын; во-вторых, это будет... Насвистывая что-то очень бравурное, он бодро шагал по дорожке, улыбаясь мыслям о том, каким родится новый Геринг, каким будет расти, вырастет и станет таким же вождем германцев, как его отец; как его будут обожать немцы за силу, красоту и главным образом за то, что он сын Германа Геринга... Сын Германа Геринга! Это много значит! Чертовски много! Такому отпрыску элиты будет доступно все. Власть будет принадлежать ему по праву рождения. Власть над миллионами рабов, власть над самими германцами... власть... над... самими фюрерами?.. Эта, последняя мысль как бы с осторожностью вошла в сознание, словно вползла между другими, менее опасными, которые можно было высказать вслух. Эта мысль была такой тайной, такой заветной, что, несмотря на ее постоянное существование где-то в глубине черепа, она не так-то часто появлялась на поверхности. Как хроническая болезнь, она давала себя чувствовать при малейших потрясениях. Будь то п