обращаясь. -- С такими можно делать дело. -- Проследил глазами новую кривую траектории трассирующего снаряда: -- Если у него есть еще с десяток снарядов, он до нашей шкуры доберется... Прикажите обстрелять его. Если это ему и не повредит, то, может быть, попугает. Фейнрих поднес к губам микрофон: -- Пулеметный огонь по истребителю противника! У Грозы не было десяти снарядов. В глазах счетчика ясно чернела цифра "б". Облегчать самолет было больше нечем. Гроза просительно глядел на альтиметр. Стрелка нерешительно вздрагивала около одного и того же деления: 13 200. Самолет не хотел идти ни на один метр выше. Гроза подумал и выпустил еще четыре снаряда. Они прошли под самой гондолой корабля. Осталось два выстрела. Стрелка бензиномера у самого нуля. Гроза в последний раз смерил расстояние. Он двинул сектор до конца. Стрелка тахометра прыгнула за красную черточку. Но Гроза уже не смотрел на нее. Его не интересовал больше и альтиметр, стрелка которого медленно двинулась вправо. Не беспокоила даже тревожная вибрация всего самолета. Внимание было сосредоточено на прицеле. Гроза нажал гашетку... Стрелки трех счетчиков газа перед механиком дирижабля с катастрофической поспешностью побежали влево. -- Господин капитан, утечка газа в трех баллонах! -- крикнул механик и стал натягивать на лицо резиновую маску. Командир скосил глаза на приборы и оттолкнул фейнриха от штурвала: -- Помогите ему там! Объяснений не требовалось. Фейнрих видел: альтиметр падал. Рули не могли удержать высоту. Дирижабль терял газ... Гроза видел, как, задирая корму, дирижабль стал терять высоту. Фейнрих протиснулся в люк и поспешно сорвал маску. Лицо его было растерянно: -- Господин капитан... Командир не обернулся. Он, как завороженный, смотрел на ускоряющую бег стрелку альтиметра: каждая секунда стоила дирижаблю нескольких десятков метров высоты. К потере подъемной силы прибавлялось динамическое ускорение огромной массы дирижабля. -- Господин капитан, -- повторил фейнрих, -- третий и четвертый баллоны вспороты снарядом. Они выбыли из строя. Пятый баллон имеет небольшую пробоину. Механик ее чинит. Командир продолжал смотреть на стрелку. Он крикнул: -- Балласт!.. Офицер машинально бросился было к рычагу, но вспомнил: -- Стравлен весь. Он подозрительно посмотрел на командира, удивленный его непривычной забывчивостью. Его привел в себя окрик: -- Какого черта вы мною любуетесь? Балласт! Офицер нерешительно взялся за рычаг балластной цистерны. -- Дурак! -- хлеснул командир и, бросив штурвал, подскочил к главному люку. Он стал срывать со стен снаряжение. Рванул столик с картами так, что отлетели петли и вогнулась переборка гондолы. В старике обнаружилась вдруг железная сила. Он хватал все, что попало, и швырял в люк. Фейнрих едва успевал действовать крышками (Для сохранения в гондоле давления, обеспечивающего дыхание, люки стратосферных кораблей снабжались двойными и тройными крышками, позволяющими сообщаться с внешней атмосферой, не слишком понижая давление, поддерживаемое бутылями со сжатым воздухом. Ц прим автора). Мимо него летела запасная одежда, бутыли с кислородом, грохнул алюминиевый ларец с провиантом. Пролетая, задел его по голове мягкий большой предмет. Уже захлопыва крышку люка, офицер осознал, что это был парашют. Следующий парашютный мешок упал на нераскрытую крышку. -- Люк! -- крикнул командир, держа над головой третий мешок. Фейнрих не шевельнулся. С его побелевшего лица на командира глядели расширенные страхом глаза. -- Вы оглохли? -- крикнул старик. Губы фейнриха дрогнули; срывающимс мальчишеским голосом он выдавил: -- Парашюты по уставу... -- К черту устав! -- рявкнул старик, и люк поглотил зеленый мешок парашюта. Последний парашют командир бросил к ногам фейнриха. -- За борт! -- лаконически приказал командир и повернулся к штурвалам. Как сомнамбула, фейнрих нагнулся и столкнул мешок... Гроза смотрел: от дирижабля отделялись один за другим какие-то предметы и летели вниз. Он внимательно следил за тем, как это отзоветс на снижающемся движении дирижабля, но оно не только не прекращалось, а, наоборот, ускорялось с каждой секундой. Дирижабль сблизился с планирующим самолетом Грозы и обогнал его в движении к земле. Теперь Гроза смотрел сверху на его широкую серебряную спину. Расстояние до этой спины увеличивалось. Гроза дал ручку от себя. Он не хотел отставать от дирижабля, хотя и должен был оставаться пассивным свидетелем его падения: ни одного снаряда, ни единой пули... Командир дирижабля смотрел на альтиметр. По мере выбрасывания вещей стрелка замедляла движение, но оно все же оставалось нисходящим. Нужно было во что бы то ни стало преодолеть инерцию корабля и уравновесить его хотя бы на этой высоте. Иначе он войдет в зону зенитного огня и при своих размерах сделается жертвой первой попавшейся батареи советской ПВО. В гондолу влез механик. Он едва держался на ногах и, прислонившись к переборке, долго стаскивал маску. Устало обернулся к командиру: -- Пятый баллон починен, господин капитан. -- Третий и четвертый? -- Безнадежны. -- Мне нужна высота. Механик безнадежно махнул рукой. -- Уравновесьтесь хоть тут. -- Все, что можно было стравить, -- за бортом, -- вставил фейнрих. -- Нужны еще хотя бы сто кило, -- сказал механик. -- У нас нет ни грамма... -- начал было опять фейнрих. Но командир сердито перебил его, повернувшись к механику: -- На люк! -- Есть на люк, -- машинально ответил тот и двинул рычаг. Крышки опустились. Держась левой рукой за штурвал, командир повернулся в гондолу: -- Живо! -- бросил он фейнриху. Тот непонимающе оглянулся. -- Прыгайте! Фейнрих в испуге попятился. Кровь отлила у него от лица: -- Господин капитан... Мы же выкинули парашюты... -- Прыгайте! Фейнрих в ужасе жался к стене гондолы. Как бы защищаясь, он выставил было руку, но вдруг быстро сунул ее в карман комбинезона и выхватил револьвер... Под пристальным взглядом старческих глаз фейнрих опустил руку. Его взор упал на спину механика, молча склонившегося над люком. Тощая фигура механика выражала беспредельную усталость. Казалось, он даже не замечает происходящего вокруг. Комбинезон оттопыривался горбом над выдающимис худыми лопатками. Фейнрих нацелился и выстрелил в эту сутулую спину. Механик упал головой в люк. Фейнрих потянул рычаг. Замедляя нисходящее движение, дирижабль уравновесился. Гроза поглядел вниз. Земля была хорошо видна. Черные массы облаков тяжелыми валами откатывались на юго-восток. Залитый ярким солнцем пейзаж был вырисован в деталях, как хорошая карта. Гроза пригляделся -- местность незнакома. Он сравнил ее с картой. Не хотелось верить глазам: выходит, что он миновал над облаками советскую. границу. К сожалению, ошибки быть не может: вот этот узелок тонких паутинок на западе не что иное, как Ровно. Гроза прикинул: если начать сейчас пологое планирование, то есть слабая надежда дотянуть до своих. Но еще небольша потеря высоты, и посадка в расположении противника станет неизбежной. Гроза повернулся к дирижаблю. Расстояние между самолетом и дирижаблем опять сокращалось. Гроза не мог сохранить его. Дл устойчивости самолет требовал большей скорости снижения. Еще десять секунд, и Гроза пройдет мимо уравновесившегося дирижабля. Сквозь свист планирования он ясно различил гудение моторов дирижабля. Еще пять секунд, и дирижабль уйдет от него навсегда. Гроза уже видел, как шевельнулись огромные поверхности его рулей. Описывая плавную кривую, корабль ложился на северо-западный курс. Гроза дал от себя штурвал. Пение крыльев усилилось, перешло в резкий свист. Гроза шевельнул педали. На большой скорости истребитель обрел привычную управляемость. Легкое движение рулей, и нос самолета направился прямо. на широкую спину гиганта. Гроза поспешно выпустил колеса шасси и включил контакт. Прежде чем майор Павел Романович Гроза представил себе, как произойдет то, что он задумал, широкая спина дирижабля превратилась в необозримую серебряную плоскость... Гроза пришел в себя от свиста и боли в ушах. Он с трудом осознал, что произошло. Вращение падающего тела вызвало непривычное головокружение. Сделав несколько резких движений ногами, Гроза вышел из штопора и потянул кольцо. От рынка раскрывшегося парашюта лямки сдавили грудь и потянули подмышками. В стороне и выше себя Гроза увидел пылающий дирижабль. Он парашютировал, оставляя за собой струю густого черного дыма. Больше ничего Грозе не было нужно, он мог теперь спокойно рассматривать простирающуюся под ним местность, приглядывая место для приземления. Хорошо было бы миновать вон ту деревню и сесть на десной полянке, но это, вероятно, не выйдет. Придется сесть на сжатое поле за деревней. Приземляясь, Гроза попал в борозду и упал. Парашют тащил его по полю. Гроза попытался подняться, но свалился от острой боли в ноге. С трудом освободился от парашютных лямок и скафандра. От деревни полем бежали двое польских крестьян. Гроза сделал нечеловеческое усилие, чтобы встать. Это ему так и не удалось. Он на четвереньках пополз в сторону леса, но через минуту понял, что не уйти. Крестьяне быстро его нагоняли. Гроза сел. Преследователи приблизились. Один из них -- тощий в изодранной свитке -- снял шапку и заговорил на ломаном русском языке. -- Пану летчику не тшеба (не нужно -- прим. автора) бояться. Пан с тамтей (той -- прим. автора) команды, цо упадла з рана? (с утра -- прим. автора) -- Какая команда? -- удивленно спросил Гроза. Крестьяне переглянулись. -- Пан червоны (красный -- прим. автора)? Гроза не колеблясь ответил: -- Да. -- И пан не зна червоней команды, цо сядла на парасолях (на зонтиках -- прим. автора) в тых мейсцах (местах -- прим. автора).? -- Когда? -- На зожи (на заре -- прим. автора). Гроза понял, что речь идет о десанте, но прежде чем он решил, как себя держать, со стороны деревни показался еще один крестьянин. Он на ходу делал знаки и что-то кричал. Поляки засуетились. Оказалось, к деревне подходит германская часть. Летчика нужно сейчас же унести в ближний лес. Там его спрячут, чтобы при первой возможности перебросить к Березно, куда села на "парасолях" советская команда... Над деревней сверкнули клубки шрапнели. Громыхнули разрывы. В ответ застрекотал пулемет, другой, третий. Граната взметнула черный столб среди поля. -- Тикаем, бо то ваши бьют по герману, -- крикнул крестьянин и подхватил Грозу под руки. Крестьяне, пригибаясь, потащили его к лесу. От боли Гроза потерял сознание... 02 ч. -- 05 ч. 19/VIII I С того момента как вторично раненный Дорохов передал командование Волкову, его собственная машина пошла за машиной нового флагмана. Командир эскадры лежал в рубке, лишенный сил, впадая время от времени в забытье. Он заставил надеть себе на голову, поверх белой чалмы бинтов, наушники радио. Не вмешиваясь в распоряжения Волкова, он старался не пропустить в них ни слова. Закончив составление сводки, капитан Косых мог снова следить за перекличкой флагманского самолета с колоннами и с землей. Разведывательный отдел штаба фронта сообщил, что им уловлена шифрованная передача немцев: по-видимому, противник знает о намеченном маршруте обратного движения эскадры. Он готовится отрезать ей путь. Приняв. под свою команду всю эскадру, Волков сделался еще осторожней. Он знал, что люди находятся на пределе утомления. Почти восьмичасовой полет с рядом напряженных боев не дался даром. Потери в людях и материальной части ослабили состав эскадры. Повреждения многих машин, большой расход огнеприпасов -- все это понижало боеспособность. Взвесив все обстоятельства, Волков решил совершить обходное движение. Взяв к югу, он рассчитывал пройти под хвостом у брошенных ему наперерез сил противника. Но проверка содержимого баков СБД показала, что тогда не хватит горючего, чтобы дотянуть до собственной границы. Запасы топлива оставляли возможность возвращения домой лишь по кратчайшей линии -- прямой. Естественной была в таких условиях попытка обойти заслон сверху. Ведя облегченные от бомб, огнеприпасов и топлива машины, Волков вполне мог рассчитывать на некоторое превышение над массой самолетов противника. Если отдельные типы истребителей и достанут его, то справиться с ними будет не трудно. Но флаг-инженер доложил, что и этот путь закрыт: расход горючего на набор нужной высоты превысит возможности эскадры. Волков передумал рад комбинаций, -- все они упирались в одно и то же: топливо, топливо, топливо. Бригкомиссар продолжал упрямо изыскивать способ, который позволил бы достичь своего расположения с минимальными возможностями встретить врага. Сохранить жизнь вверенных ему людей, сохранить каждый лишний СБД для будущей работы-вот задача Волкова. Теперь, когда они не несут бомб и единственной их задачей являетс достижение своих аэродромов, было бы преступно не уклониться от столкновения в воздухе. Но, по-видимому, средств к тому, чтобы избежать встречи, все же не было, если не считать плана, противоречащего всем установившимся представлениям о нормах воздушной войны и вождения больших авиасоединений. Обдумывая этот последний план, Волков предвидел, что командиры отнесутся к нему отрицательно. Трудность его выполнения усугублялась незнакомством с лежащей внизу территорией. Штурманы были бы поставлены в совершенно необычные условия работы. И все же он решился -- флагманская рация передала по колоннам приказ: всем машинам перейти на снижающийся полет. Плавно теряя высоту, при крейсерских оборотах турбин, СБД приобретут скорость порядка 580-600 километров. При снижении, примерно, в 1/50 нынешняя семитысячная высота позволит с указанной скоростью пройти около 350 километров. Это будет как раз та полоса, где противник намерен встретить эскадру. Но так как противник рассчитывает на скорость СБД максимум 510-520 километров в час, то Волков пройдет зону намеченной встречи раньше, чем ожидают немцы. Если же этот расчет не оправдается и немцы будут уже на месте, остается еще шанс не быть замеченным патрулирующими на большой высоте истребителями. И, наконец, если, несмотря на благоприятные условия, немцы его все-таки заметят, -- им придется вступить в бой с сбд, идущими на высоте не более двухсот метров. Иными словами, истребительные силы немцев будут лишены всякой возможности маневрировать по вертикали. Волкову останется защищать только верхнюю полусферу. Прифронтовую полосу зенитной артиллерии он пройдет без малого на бреющем полете. Во-первых, это даст ему шанс неожиданности, во-вторых, зенитные пушки будут почти бессильны ему повредить. Оставалось преодолеть одно большое препятствие -- суметь провести эскадру "впритирку" к поверхности незнакомой гористой территории. В первой части расчеты Волкова не оправдались. Появиться в намеченной зоне раньше противника ему не удалось. Германские авиачасти были уже стянуты к району столкновения. Но, предполагая встретить СБД на обычной для них высоте -- семь тысяч, немцы старались держаться как можно выше и прозевали передовые части Волкова. Только сигналы наземного наблюдения обратили наконец внимание истребителей на идущие внизу СБД. Германские летчики бросились на обнаруженного врага. Они должны были во что бы то ни стало навязать большевикам бой, прежде чем те уйдут в свое расположение или под прикрытие высланных им навстречу истребителей. У немцев уже не было времени для выхода в бой на параллельных курсах. Нужно было использовать самую невыгодную атаку -- из пике. Наблюдая сверху, да еще при боковом утреннем солнце, очень трудно было определить высоту полета СБД. Немцы стремительно пикировали на много численные отряды бомбардировщиков. Скорость их снижения доходила до 800 километров в час. Инерция, приобретенная аппаратами, была огромна. Слишком поздно офицеры увидели свою ошибку: большевики неслись впритирку к земле. Атакуя с огромными скоростями, немцы не имели возможности пройти мимо большевиков, -- они неизбежно врезались бы в землю. Нужно было выйти из пике, не доходя до противника. Такой маневр делал невозможным сколько-нибудь действительный огонь. Между тем СБД имели возможность с наибольшими удобствами пользоваться своим вооружением. Германские командиры поняли это, но было уже поздно. Остановить низвергающиеся истребители не было возможности. Командиры отдельных отрядов попытались вовремя вывести свои части из безрассудной атаки. Резким маневром они вырывали машины в горку. Положение не оставляло места для элементарной осторожности. Следуя за командирами, летчики также резко выходили из пике. У некоторых машин от такой перегрузки, превысившей все разумные запасы прочности, разрушались крылья. При мгновенном переходе от скорости снижения в 800 километров к стремительному подъему тела людей оказывались прижатыми машинам с такой силой, что выдавливался металл сидений. У летчиков ломались позвоночные столбы. Покровы тела лопались от чрезмерного давления крови. Кровь хлестала из ушей. Внутренние органы в силу инерции смещались вниз с такой силой, что у многих легкие были смяты. Люди теряли сознание. Бешеный огонь ощетинившихся в верхнюю полусферу СБД завершал то, что начал неудачный маневр противника. Но немцы вовсе не считали, что перва неудачная атака решает дело и советскую эскадру можно оставить в покое. На их стороне было то преимущество, что летчики Волкова не могли переходить в преследование и вообще заниматься широким маневрированием. Они вынуждены были держаться принятого курса. Поэтому у немцев была возможность перестроиться и повести бой на параллельных курсах. При ограниченности остатков боеприпасов у Волкова это ставило советских летчиков в очень трудное положение; они должны были экономить заряды. Подчас немцам удавалось из-за этой экономии подходить на дистанции, которые прежде были бы для них безусловно смертельными. Но и это не давало им надежды одержать верх на СБД. Немцы скоро убедились в том, что им не удастся осуществить свой план уничтожения советской эскадры. К тому же истребители были крайне нужны германскому командованию на другом участке. К району расположения штаба и резервов южной ударной группы генерала Шверера приближались соединения советских десантных самолетов. Точная цель полета ТД (Обозначение самолета -- тяжелый, десантный. Ц прим. автора) не была еще ясна немцам, но они стремились прервать их движение. Можно было предполагать серьезные задачи, возложенные на ТД: фронтовые силы красных ВВС приложили большие усилия для проведения ТД сквозь зоны местного воздушного сопротивления немцев. Все это заставило германское командование оторвать истребители от преследования Волкова. К этому времени обстановка на земле складывалась следующим образом: группа прорыва командарма второго ранга Михальчука, о которой ночью говорил Главком, атаковала фронт Шверера, в свою очередь готовившегося к прорыву. Шверер не успел осуществить свой план из-за того, что его танковый корпус и мотоциклетные пулеметчики были заперты красной авиацией в дефиле, служившем им накануне укрытием. Они не могли вырваться в поле и развернуться для боя. Шверер остался с одной моторизованной пехотой и с легкой "артиллерией прорыва". Теперь, когда Михальчук бросился на группу Шверера, сминая ее своими бронетанковыми фалангами, генералу оказалось нечем защищаться. Красная авиаци продолжала держать его мехчасти взаперти. В штаб Шверера пришли тревожные вести. Передовые части группы смяты ударом Михальчука. Лишенная помощи бронесил, пехота начала отход. Пока еще он носит спокойный, планомерный характер, но если пехоте не будет немедленно оказана решительная поддержка... Шверер сжимал радиотелефонную трубку так, что склеротические вены на его руке набухли. Он доказывал требовал, просил. У командования не было средств дать генералу резервы в срок, который он считал решающим дл всей своей операции, -- два-три часа. Шверер прервал разговор на полуслове и, не глядя, швырнул трубку. Осколки эбонита разлетелись по столу. Это было выходом для старческого раздражения, но не для его ударной группы. Судьба ста двадцати тысяч отступающих солдат требовала немедленных решений, и Шверер решил: мехчасти должны быть освобождены любою ценой и брошены в бой. Шверер приказал во что бы то ни стало отогнать советскую авиацию, держащую взаперти германские бронечасти, и не давать ей возможности в дальнейшем приблизиться к злополучному дефиле, пока из него не выберутся танки. Генералу доложили, что к аэродромам 173 и 174 приблизились десантные самолеты большевиков. Шверер распорядился перенести штаб в фольварк к востоку от Березно. С крыльца штаба он смотрел, как от самолетов отделяются черные точки парашютистов. Во мгле утра, видны были сотни точек. Они стремительно падали. Ни одного раскрытого парашюта. Точно люди решили разбиться о поверхность земли. Но вот над точками раскрылись парашюты. Стремительное падение перешло в плавный полет. Противник спускался уверенно, выбира направление. Шверер приказал бросить к местам приземления парашютистов кавполк собственной охраны и эскадрон связи, -- все, что было под рукой. За спиной генерала началась суета. Никто не мог определить расстояние до места высадки. Указывались самые различные рубежи. Дистанции колебались между километром и пятью. Шверер пренебрежительно пожал плечами: офицер без глазомера -- не офицер. Он взял карту из рук адъютанта. Выпуклый старческий ноготь выдавил на ней три четких креста-места предполагаемой им высадки трех головных десантных отрядов Богульного. Подали броневик, и Шверер уехал в сопровождении адъютанта. Шоссе сменилось проселком. Кончился проселок, перешли на луга. Потом пошла пахота. Лавируя между деревьями, броневик шел лесными прогалинами. Генерал приказал ехать к новому расположению своего штаба кратчайшим путем. -- Мы. рискуем попасть в руки десанта, -- сказал адъютант нерешительно. Шверер упрямо приказал ехать. Броневик продирался сквозь кусты, переезжал ручьи. Вдруг вся машина загудела от неожиданного грохота. Водитель поспешно опустил заслонку перед глазами. Стрелок захлопнул верхний люк. По броне резанула вторая пулеметная очередь. Броневик остановился. Командир машины, безусый офицер, внимательно присмотрелся и показал генералу на опушку леса: кустарник шевелился. Кустики двигались навстречу броневику. По броне снова стучали пули. Машина задрожала от выстрелов своих пулеметов. Оглушенный Шверер схватился за голову: грохот был нестерпим. Стараясь перекричать шум, Шверер приказал двигаться вдоль стреляющей цепи десанта. -- Если у них есть бронебойные пули, вы рискуете, ваше превосходительство! -- крикнул командир. Шверер настойчиво показал водителю: вдоль цепи. Броневик двинулся. Командир коснулся плеча генерала и придвинул перископ к его глазам: перископ медленно повернулся. Спереди и сзади броневика ползущие кусты поворачивали. Еще через секунду кусты поднялись. Бойцы обегали машину. Командир, не справляясь больше с желаниями генерала, направил броневик в еще не сомкнувшийся интервал окружения. Наперерез бежал человек в синем комбинезоне. Броневик шел прямо на него. Человек не останавливался. Командир броневика на ходу дал по нему очередь. Человек упал на колени. Он поднял над головою руку и швырнул навстречу машине связку гранат. Водитель панически завертел баранку руля. Пламя разрыва метнулось сбоку. Осколки загремели по броне. Генерал невольно втянул голову в плечи. Командир в башне продолжал стрелять из пулемета. Броневик мчался перелеском. Он выскочил в интервал охвата и полетел полем. Путь был как будто чист. Водитель прибавил газа, намереваясь выехать на идущий вблизи тракт, когда командир пронзительно крикнул: -- Стоп! От резкого торможения Шверер ударился лицом о переднюю стенку. Из придорожной канавы торчали шлемы. Когда броневик остановился, люди из канавы выскочили, -- на них были синие комбинезоны. Мелькнули гранаты. Около самого броневика грянули разрывы. Острый запах толуоловых газов ворвался в смотровую щель. Стрелок закрыл лицо руками и молча осел. Броневик задним ходом отходил к лужайке. Там он развернулся и помчался в промежуток между прежней цепью парашютистов и этим новым отрядом. Но ему удалось проехать не больше километра, -- путь преградили пулеметы. Пули стучали по броне, как пневматические молотки. Командир больше не хотел встречаться с гранатами. Он сразу повернул и поехал в новом направлении. Из-за куста вслед машине метнулась граната, за нею вторая. Машина накренилась, и Шверер почувствовал, как усилилась тряска. Он вопросительно, посмотрел на командира; Тот крикнул: -- Вероятно, сорвало гусматик (Автомобильные баллоны, не боящиес проколов и пулевых пробоин. Ц прим. автора). Едем на ободе. -- Держите к аэродрому -- крикнул Шверер, -- это ближе всего! Машина вышла в поле. Вдали показался столб с "мухоловкой": аэродром у точки 172. Машину трясло и бросало так, что генерал несколько раз больно ударился головой. Он даже обрадовался, когда Командир снова закричал: -- Стоп! По краю аэродрома цепочкой бежали люди в синих комбинезонах. Вокруг них земля вскидывалась пылью винтовочных и пулеметных попаданий. Они все еще бежали, когда над одним из полевых ангаров взметнулся столб пламени и повалил густой черный дым. Командир броневика приоткрыл смотровую щель. -- По-видимому, и там противник. -- По-видимому, -- невозмутимо ответил Шверер. -- Куда прикажете ехать? Шверер молчал. Он вынул сигару. Она была сломана. Он пошарил по карманам, другой не оказалось. Он отбросил сломанный конец и полез за спичками... -- Попрошу не курить, -- нервно огрызнулся лейтенант и жестом показал водителю направление. Накренившись, броневик побежал просекой. II Олеся возилась с устройством своего маленького врачебного хозяйства в бывшем околотке штаба Шверера, когда ее спешно вызвали на аэродром к отцу. Перед Богульным стоял польский крестьянин между двум красноармейцами. -- Этот малый, -- сказал Богульный Олесе, -- несет какую-то ересь, очень похожую на правду. Будто бы около их деревни сел наш парашютист и сломал ногу. Олеся подозрительно посмотрела на крестьянина. -- Этого не может быть. У нас не было переломов. -- Но пострадавший совершенно точно сказал ему, что если в составе нашего десанта есть врач Богульная, то про него нужно сказать именно ей. -- Странно... кто бы это мог быть? -- Кто бы ни был, -- нужно его взять. Прокатись-ка на трофейной генеральской машине. Бери двух бойцов и айда. -- Зачем мне бойцы? -- Мало ли что тут может быть... Олеся махнула рукой: -- Мне нужна скорей медсестра, а не бойцы. -- Ладно, на худой конец -- с тобой шофер с помощником. Олеся повернулась к крестьянину: -- У парашютиста перелом ноги? -- Еще тваж трошке (лицо немного Ц прим. автора) погорела. Олес переглянулась с отцом. -- Погорела? -- Так, так, погорела. Як он падал с горящего аэроплана. Богульный рассердился: -- Эх ты... голова! Чего же ты раньше не говорил, что у него сгорел самолет? -- Тату! -- испуганно вскрикнула Олеся. -- Тогда это может быть только Сафар... -- Ну-ну... Кто бы ни был-доставишь его сюда. На ходу отдава распоряжения, Олеся бежала к машине. Мысли вихрем неслись в голове: упал с горящего самолета и назвал ее?! Она боялась гадать. Крестьянина посадили к шоферу, чтобы показывал дорогу. Машина помчалась. По словам поляка, упавший летчик спрятан в лесу, близ опушки, до него не больше пяти километров. Нарядный генеральский Мерседес въехал в лесок и стал пробиратьс между редкими деревьями. Крестьянин уверенно показывал направление. Олеся не замечала пути. Она путалась в догадках. "Кто? кто же наконец?.. " Вдруг шофер резко затормозил и повернул в кусты. Ветки захлестали по лицам сидящих: впереди узкой просекой навстречу Мерседесу медленно шел броневик. Он часто останавливался, точно прислушиваясь. Прежде чем кто-нибудь мог ему помешать, крестьянин мешком вывалилс из машины и нырнул в кусты. "Ловушка", -- мелькнула мысль у Олеси. Шофер искал глазами местечко, где можно было бы развернуть машину. Олеся вцепилась ему в плечо. -- А раненый?.. Она выскочила из машины. Тогда шофер коротко бросил помощнику: -- Пулемет. Помощник вытащил ручной пулемет и поставил на сошку. Лежа в кустах, шофер перекинул со спины гранатную сумку. Олеся потянула руку: -- Дай. Тот укоризненно покачал головой: -- Не дам. Вы медработник. -- Повернулся к помощнику: -- Приготовь связку в три гранаты. Мечешь после меня. Броневик снова пошел. Он двигался, припав на одно колесо. Приблизившись к концу просеки, точно обрадовался и прибавил газу. Когда он поворачивался уже к опушке, шофер взмахнул гранатами. Олеся, открыв рот, прижалась к земле... Из-под передка броневика метнулось пламя, воздух рвануло взрывом. Через долю секунды разорвались гранаты помощника. Их взрыв подкинул передок искалеченного броневика. Передние колеса разъехались в стороны, как ноги раненого зверя. Концы перебитой оси уперлись в землю. Башн броневика грохотала. Видно было, как от стрельбы пулеметов дрожат разошедшиеся листы брони. Броневик вел огонь наугад. Видимо, стрелки его не предполагали, что противник лежит под самым их носом. За спинами бойцов с деревьев клочьями летела кора. Высокая сосна качнулась и упала, срезанная пулями. -- Ничего, ничего, пусть отнервничаются, -- успокаивающе сказала Олеся, -- не открывайте себя. Броневик выжидательно умолк. Затем, шаря по лесу, дал несколько коротких очередей. Снова умолк. Олеся смотрела на ручные часы: стрелка двигалась издевательски медленно. А мысли мчались: там в лесу лежит человек со сломанной ногой. Среди лесной тишины ясно прозвучал выстрел внутри броневика. Тотчас второй. Шофер сделал движение встать. -- Лежать! -- громким топотом приказала Олеся. -- Они стреляются. Надо их взять, товарищ. -- А если берут на пушку? -- Может статься, и на пушку... -- неохотно согласился шофер. -- Подождем. Стрелка на браслете подвинулась на несколько минут. Тишину леса снова разорвал пулемет. Броневик открыл огонь. -- Ах, гады! -- проворчал шофер. Он приготовил гранату и метнул ее, целясь а башню. Пулемет на миг умолк. Потом переменил прицел и, нащупывая залегших в кустах бойцов, стал давать короткие очереди. Пули ложились ближе. Шофер снова приготовил гранату и, тщательно прицелившись, метнул. Взрыв получился какой-то особенно звонкий. Точно ударили по пустому цинковому корыту. Когда прошел звон в ушах, Олеся заметила, что строчит только один пулемет -- здесь, над ухом. За желтым облачком гранатного разрыва она увидела свороченный на сторону ствол пулемета на броневике. И снова в тишине умолкнувшего леса ясно прозвучал выстрел внутри броневика. -- Старо! -- усмехнулся шофер. -- Два раза на одну приманку не берут. Но следом за выстрелом броневая дверь машины приоткрылась, и высунувшаяся рука взмахнула белым платком. -- Срезать? -- спросил шофер. -- Что вы, товарищ?! -- Олеся вытащила платок и подняла над головой. Из броневика неловко вышел немец. Он сам поднял руки и отошел в сторону. Он был стар. Седые усы сердито щетинились над презрительно сжатыми, тонкими губами. Олеся послала шофера осмотреть броневик. Адъютант был убит осколком гранаты. В башне застрял застрелившийс лейтенант. У водителя револьверным выстрелом в упор был раздроблен затылок. Когда Олеся спросила немца об имени, он сделал вид, что не понимает. Олеся переспросила по-немецки. Подумав, он ответил: -- Унтер-офицер Франц Лемке. Никаких документов при нем не оказалось. Погоны с мундира были сорваны. Немец попросил курить. Папирос ни у кого не было. Из кустов выбежал запыхавшийся крестьянин. Радостно улыбаясь, он сказал, что до раненого летчика осталось не больше двух километров. Он только что был там... Олеся заторопилась. Мерседес тронулся. Пленный старик привычным жестом открыл карман на задней дверце и достал большой кожаный портсигар, "В чем-то мы просчитались, здорово просчитались... " -- пробормотал он про себя и, не замечая удивленного взгляда Олеси, откусил кончик сигары. III Крестьяне ушли. Гроза лежал неподвижно. Боль утихла, хотя нога сильно распухла. Лежать было удобно. Крестьяне сунули Грозе под голову мягкий, упругий мох. Пахло сыростью и грибом. Около лица колыхалась желтеюща трава. Время от времени по вершинам деревьев пробегал ветер. Они шумели ласково, не заглушая хлопотливых птичьих голосов. Лес жил неспеша, как живет он уже сотни и тысячи лет. Жизнь эта была спокойной и уютной, с грибами, орехами, черникой... Сквозь шумы леса донеслись звуки отдаленного боя. Застрочил пулемет. Сухо, отрывисто рвались гранаты. Вскоре присоединились разрывы артиллерийских снарядов. Сначала это было высокое бархатистое пение шрапнели. Его сменил пронзительный визг бризантных гранат. И вдруг все стихло. Сквозь настороженную тишину Гроза услышал гудение самолетов. Их не было видно, но прошли они совсем близко. И тотчас где-то близко заухало, зазвенело. Это было знакомо. Авиационные бомбы. Недалеко. Совсем недалеко! Прислушался. Между бомбами трепетали размеренные, степенные голоса крупнокалиберных зенитных пулеметов. И тоже совсем близко. Усталость и нервная реакция брали свое. Под пение птиц, перемежающееся с тарахтением пулемета, он задремал. Но снова рванули воздух бомбы. Гроза стряхнул дрему и приподнялся на локтях. За опушкой дрались. Здесь ему ничто не грозило, он лежал, как в блиндаже. Именно от этого вдруг стало тошно. Хочется туда, где строчит пулемет. К своим. Лечь на живот, взяться за рукоять пулемета. Там не будет мягкого поко мшистой постели, там бой. Но бой бок о бок со своими. Не слушаясь боли, которая цепко тянула за ногу, Гроза пополз между деревьями в сторону, противоположную той, с которой его принесли крестьяне. Опушка была недалеко. Гроза видел сквозь редкие деревья небо и клубы черного дыма. Но приблизиться к последним стволам было не легко. Каждое движение заставляло скрипеть зубами. Прислонившись к пеньку, Гроза смотрел в поле. По краю, укрытые леском, стояли легкие полевые ангары.. Большинство их горело. Несколько самолетов в самых необычайных положениях лежало на аэродроме: на крыле, вверх колесами, на-попа. Кое-где высились груды скрюченного металла. Они еще дымились. Из двух уцелевших ангаров механики выводили машины. Это были небольшие самолеты связи. Внезапно черное облако. земли и дыма мощным фонтаном взметнулось посреди поля и закрыло от Грозы аэродром. Гроза понял, что разорвалась бомба замедленного действия, брошенная пролетевшими советскими самолетами. Когда дым рассеялся, Гроза увидел, что еще несколько самолетов лежат в беспорядке на аэродроме. Два или три ярко пылают. Растерянно мечутс санитары. Совсем недалеко от Грозы два механика торопливо тащили самолет. К нему, застегиваясь на ходу, бежал офицер. Гроза ясно услышал слова приказаний. Говорили по-немецки. Офицер влез в машину, поднял руку. Механики отбежали. Винт, подчиняясь самоспуску, успел сделать судорожное движение, когда новый мощный разрыв потряс воздух. Над головой взвизгнули осколки. Гроза испуганно пригнулся. Когда он поднялся, в ушах стоял туманный гул. Один механик лежал ничком у самолета. Другой, с трудом поднявшись, придерживал правой рукой окровавленную левую. Он, спотыкаясь, побежал к ангарам. Летчика не было видно. Самолет казался неповрежденным. Гроза смотрел та него, как завороженный. Гроза, извиваясь, полз на животе. Он старался влипнуть в землю, чтобы остаться незамеченным на открытом поле. Исправный самолет -- полет к своим, к себе, к родной земле! Полет на Родину! Гроза подполз из-под крыла и, ухватившись за скобы, подтянулся. Делая усилие, невольно оперся на обе ноги. Все пошло кругом, он разжал руки и упал. Боль от падения была нестерпимой. Стоило большого труда заставить себя начать все сызнова. На этот раз удалось подтянутьс настолько, что можно было достать вырез ступеньки в фюзеляже. Но как назло он пришелся, против больной ноги. Ухнув сквозь зубы, Гроза оттолкнул мешающую ногу здоровой и ступил в вырез. Из пилотской кабины на него уставились расширенные от боли и удивления глаза. Офицер вытянул руку с револьвером навстречу Грозе. Произошла короткая борьба. Гроза потерял сознание. Когда он очнулся, то почувствовал, что глаза слиплись от крови. С усилием разодрал веки и увидел, что лежит внутри самолета рядом с мертвым офицером. Грозе казалось, что он усаживается целую вечность. Вывихнутую ногу он взял руками ниже колена и сунул в педаль. Пошевелил штурвал: элероны в порядке. Чтобы посмотреть на рули, нужно было бы высунуться. Пришлось взять на веру. Сквозь всю усталость почувствовал, как бьется сердце, когда нажал самоспуск... Через диск завертевшегося пропеллера увидел на опушке, откуда он только что выполз, людей. Размахивая руками, они бежали к самолету. Слезы забивали незащищенные очками глаза Грозы. Он двинул сектор и оторвал хвост. Самолет бежал. Внезапно впереди, там, куда бежала машина, поднялась черная стена земли и, расходясь кудрявыми краями взрыва, закрыла все поле, ангары, небо. Очередная бомба с замедлением. Дав сектор до отказа, Гроза взял на себя штурвал. Почувствовал, как подкинуло взрывом под правое крыло, но земля, ангары, самые клубы дыма, -- все было уже внизу. Машина послушно лезла крутою горкою. Уверенно гудел мотор. Гроза огляделся. Он вывел машину прямо на солнце, лениво поднимающееся над розовым горизонтом. Восток. Родина. Проводив глазами машину, Олеся спросила крестьянина: -- Вы уверены, что это он? -- А то як же ж? Вот и капелюш их у дерева. Она взглянула на протянутый рваный комок кожи -- да, это были остатки полетного шлема советского образца. Снова повернулась туда, где скрылся самолет. А в лесу, на прогалинке, в большом генеральском Мерседесе сидел высокий старик, в мундире с оторванными погонами. Он нервно ловил нижней губой прокуренную седую щетину усов и сосал ее. Руки старика были скручены за спиной. IV К 4 часам 19 августа судьба пограничного боя на северном участке юго-западного фронта, где немцами было намечено произвести вторжение на советскую территорию силами армейской группы генерала Шверера, была решена. Лишенные оперативного руководства и поддержки бронесил, части ударной группы Шверера отходили. У них на хребте, не давая времени опомниться, двигались танки Михальчука. Скоро отступление немцев на этом участке превратилось в бегство. В прорыв устремились красная конница и моторизованная пехота. Сам Михальчук, на самолете, направился в Березно. Занявший Березно Богульный получил по радио запрос Волкова: нельзя ли его частям совершить посадку на аэродромах Березно, Тынно и Погорелово, чтобы пополнить запас горючего? Без этого затруднено возвращение эскадры в свое расположение. Богульный немедленно радировал согласие и распределил время посадки эскадры так, чтобы она не мешала развитию операции десантного соединения. Вскоре на штабной аэродром сели два первых СБД. Они