ль, нету. По тому, как заботились о "кабинете" ребята, было видно, что они очень довольны решением своего вожака: хватит в конце концов ругаться и враждовать. Это согласие они восприняли как первый шаг к примирению, а его ждали оба. Кружки, звенья помощи, патрули - пусть и высмеивал их Ленька - притягивали ребят, как магнит железо. Чтобы не мешать поэту, Никита, Демка, Аленка и Толя уселись на крылечко. Ленька принес из дома карандаш, сосредоточился и притих. - Леня, - предупредила его Аленка, - ты стихи на мотив сочиняй, чтобы петь можно было. Нежное обращение удивило и тронуло Леньку. Он вскинул на девочку черные глаза и, убедившись, что та не шутит, кивнул чубатой головой. - Напиши про хорошую работу первой бригады, - сказал Никита. Колычев, схватив его мысль, лихорадочно заводил карандашом. Он писал, зачеркивал, снова писал и, наконец, прочел: Не сложить такой частушки. Чтоб воспеть, как надо, Честный труд, геройский труд Первой мехбригады!.. - Начало есть! - обрадованно воскликнул Никита. - Петь можно, - поддакнул Демка. На смуглых щеках поэта выступил румянец. Одобрение вдохновило его. Бегло пробежав заметки в тетради, он моментально сочинил вторую частушку: Смотрит рожь на тракториста С гордостью и вызовом: "Лень отбросив, потрудись ты - Выше леса вызрею!" - Это - да-а-а, - восхитился Демка. - Это - клас-с-с! - Можно я пропою? - попросила Аленка. - Дай?! - Подожди, - остановил ее Никита. - У него сейчас хорошо получается, а мы разговорами сбиваем. Про тракториста Ивана Полевого напиши. Он больше всех горючего сберег. Про него надо сочинить обязательно: Илья Васильевич просил. Ленька прикусил зубами кончик карандаша и, уставившись в одну точку, беззвучно зашевелил губами. Иногда, очевидно, подыскав удачную рифму, поэт удовлетворенно кивал головой, отчего кудрявый чуб колыхался. Колычеву и самому понравилась новая частушка. Он записал ее на отдельном листке и подал Аленке, спросив: - Подойдет? - Ой, как хорошо! - девочка вскочила. - Послушайте, ребята! - Она подбоченилась и, словно это было на клубной сцене, прошлась по двору: У Ивана Полевого Трактор ходит, как часы! Он бензина сэкономил - Не поместишь на весы!.. - Здорово! - За калиткой кто-то захлопал в ладоши. - Сильно! - Костя! - узнал Никита. - Иди, Костя, сюда! Клюев появился во дворе, поздоровался и сел рядом о Демкой. - Мешать не буду, - сказал он, поправляя на голове кепку. - Сочиняй, Ленька... - И, сняв кепку, положил на колени так, чтобы ребята обратили на нее внимание. - Где раздобыл такое чудо? - спросил Никита, разглядывая промасленную до черноты серую кепку с прожженным козырьком. Круглое, розовощекое лицо старосты кружка юных комбайнеров расплылось в улыбке, карие раскосые глаза плутовски прищурились. - Кепку? - как бы не понимая, переспросил он, хотя прекрасно знал, о чем идет речь. - Ее мне механизатор подарил, тракторист... Почти новая кепочка-то. - Угу, - сдерживая смех, согласился Никита. - Только кто-то успел твоей кепкой мазут почерпать. - Мазут, мазут! Подкладка новая. Глянь... - Кто подарил-то? - Говорю, тракторист! Отдал мне кепку и сказал: "Носи на полное здоровье, если нравится. Не жалко убора. Только учти, под этой заслуженной кепкой голова должна работать точнее секундомера". Я ее и взял. Аленка сначала прыснула в кулак, а затем, не выдержав, разразилась громким смехом. Ее поддержали Демка с Толей и Ленька с Никитой. - Смешно? - надулся Костя. - Я пойду, пожалуй... - Брось ерепениться! Помогай стихи сочинять! Дело обратили в шутку, и Костя успокоился. На сочинение частушек ребята потратили часа полтора. Время клонилось к обеду, а предстояло сделать еще многое. Главное - разучить новые частушки. Никита поторапливал. Чтобы не возвращаться в деревню дважды, он попросил Демку сходить вместе с Костей в клуб и забрать все необходимое. - Не давай ему по сторонам зевать, - предупредил он Демку. - Костя любит ворон считать и природой интересоваться. Подгоняй его. - Идем, Костя, - сказал Демка, польщенный доверием. Костя приложил руку к козырьку чудо-кепки и круто повернулся на пятках. Аленка, прихватив тетрадь, побежала в лагерь проводить спевку. Толя направился домой переодеваться. Во дворе остались Никита и Ленька. О многом хотелось Никите поговорить со своим соперником, но все как-то не представлялось возможности. "Теперь, - думал Никита, - вроде бы и откровенно потолкуем. Раз Ленька согласился частушки сочинять, значит, пойдет на мировую". Он не боялся Ленькиных происков и доказал это на деле, предупреждая его набеги на сады и огороды, срывая их. Сколько ребят добровольно перешло на Никитину сторону, разочаровавшись в Леньке, не счесть! Теперь Никита решил добиться самого заветного. Он хотел, чтобы Ленька сам осознал неблаговидность поступков, совершаемых его друзьями, понял и постарался исправиться. Конечно, трудностей будет много: дурная слава, что смола - прилипает быстро, а отмывается не сразу. - Ленька, - сказал Никита. - Делить нам вроде нечего... Приходите в лагерь. Ленька потупился. Признаться, он ожидал этого приглашения и заранее готовился ответить решительным отказом, но искренность, с какой говорил Никита, обезоружила его, он растерялся. - Согласен? - переспросил Никита. - Попробуем, - ответил Ленька, слабо пожимая протянутую руку. - Иди на Лысую, а я домой забегу: кое-что взять надо. До встречи! Только успел Никита скрыться за калиткой, как пришла Аграфена Петровна. Заметив, что сын достал из сундука бархатную куртку с "молнией" и новые брюки, она сурово спросила: - Куда собираешься? Не думай, трепать новое не дам. По огородам лазить и в старом сойдет. И что мне, горюшко мое, с тобой делать? Вечор опять плакались на тебя. Что, у Меланьи в огороде морковь слаще нашей? И в кого ты такой уродился! Зачем вас туда черт занес? Ленька слушал причитания матери и молча одевался. - Сымай, - решительно заявила Аграфена Петровна, подступая к сыну. - Не дозволю новое трепать! Был бы ты путный, как остальные... Говорят, Якишев-то Никитка лагерь для ребят построил, помогает колхозу. А ты? - Мам, не ругайся... Видишь, дело какое... Нужно получше одеться. Мы сегодня всем лагерем на полевом стана у механизаторов концерт ставить будем. - В лагерь ходишь? - недоверчиво спросила мать. - К Никите, - подтвердил Ленька. Все еще с недоверием поглядывая на сына, Аграфена Петровна уже мягче проговорила: - Наконец-то за ум взялся... По всей деревне о лагере добрый слух идет. Скинь-ка брюки: подглажу. Ленька раньше никогда не думал, что только одна фраза может изменить отношение к человеку. Мать, которую он считал сварливой и придирчивой, преобразилась на глазах, когда узнала, что он, Ленька, будет ходить в лагерь. Если прежде он постоянно выслушивал от матери многочисленные упреки, то теперь сразу почувствовал ее заботу. - Долго на поле-то пробудете? - суетилась Аграфена Петровна. - Сунь-ка в карман, - она подала сверток. - Не надо!.. - Бери, с устатку поешь! Ленька не стал перечить и сунул сверток в карман. КОНЦЕРТ Лагерь был похож на готовый к отъезду цыганский табор. На вершине Лысой не осталось ни одного человека - все собрались у самого озера на небольшой поляне с редкой низкорослой травой. Хор под управлением Аленки усердно разучивал частушки. На берегу мастера художественного слова декламировали друг другу стихи, то и дело вступая в жаркие перепалки с дирижером струнного оркестра (оркестр мешал чтецам отрабатывать дикцию). Но подчиненные Гоши Свиридова не обращали никакого внимания на слезные просьбы и лихо наигрывали "Барыню". Дежурный по лагерю, сухопарый и длинноногий, как журавль, метался по лужайке и кричал во весь голос: - Кончайте репетировать! Стройтесь! Появление Леньки не вызвало ни насмешек, ни ехидных замечаний, ни обидных шуток. И все же Ленька чувствовал себя неважно. Отвечая на вопросы, а их было много, он то краснел, то бледнел и часто говорил невпопад. Подбежал Гоша Свиридов. Ни слова не говоря, сунул ему руку, стиснул его ладонь крепкими пальцами и помчался к струнному оркестру, который в полном составе шел в решительное наступление на чтецов. - Прекратить свалку! Витька! Витька, балалайку разобьешь... Леньку окружили хористы. Они наперебой расхваливали частушки, а одна девочка пропела: Плачет Зверев: - Я страдаю, Хворь меня давно грызет... Знать, картошку утром рано Он на рынок повезет! - Разозлится он, как услышит, - сказал дежурный по лагерю. - Для того и сочинено, - заметил подоспевший Гоша Свиридов. - Ленька, ты знаешь, что мы охрану полей наладили, патрулируем. Завтра к нам агроном придет, лекцию про вредителей читать будет. Сегодня из правления плакат принесли. На этом плакате все вредные букашки-таракашки нарисованы! Все, как есть!.. - Вы с Костей у мыса капусту охраняете, - начал было Ленька, но вовремя спохватился и умолк. - Откуда знаешь? - удивился Гоша. - Слыхал... - Станови-и-ись! - крикнул дежурный, заметив приближающихся Никиту, Демку, Толю и Костю. И вот колонна тронулась. Обогнув озеро, она вышла на лесную опушку. Приятно идти такой вот проселочной дорогой: с одной стороны зеленый лес, а с другой - бескрайние поля золотистых хлебов. И дышится легко, и ноги сами несут тебя вперед, и хочется песню запеть, так запеть, чтобы разнеслась она далеко-далеко по всему белому свету. - Девочки, - крикнула Аленка, - споем! - И мы не хуже вас! - звонко возразил Гоша Свиридов и затянул: Солнечные дали, вольные просторы, Нет конца, нет края у родной земли. Подхватили ребята песню, и зазвенели над лесом и полями чистые голоса. Ленька, Толя и Демка пели вместе со всеми. - Спасайся! - тревожно вспыхнуло где-то в середине колонны. - Дождик начинается! Дождик!.. Откуда он мог взяться - дождик? Над головой синее небо, солнце светит и - на тебе! - проливной. Как в сказке, право. Неужели крохотные, словно клочочки ваты, облака могут вылить на землю такое большое количество воды? Прозрачные упругие струи ударяли в траву, шелестели по хвое сосен и елей, сгибали хлеба. Выбоины на дорогах и колея заполнились мутной водой. - Грибной! Грибной поливает! Спасаясь от ливня, колонна пионеров разбилась на две группы. Одна спряталась под деревьями, другая, во главе с Ленькой Колычевым, стремглав бросилась к огромному деревянному сараю, который стоял на краю поля у дороги. Дождь безжалостно стегал беглецов и, пока они добирались до сарая, вымочил до пят. Ребята будто похудели: мокрые рубашки и брюки обвисли, прилипли к телу. В сарае было пусто. Земляной пол устилали остатки прошлогодней соломы. Ленька стащил через голову бархатную куртку, огляделся и скомандовал: - Раздевайтесь! Девчат в нашей группе нет - будем воду выжимать! Костя, держи! - Он протянул Клюеву конец свернутой жгутом куртки. - Тянем-потянем... - Не порвется? - Знай тяни! - Ишь, воды-то сколько впиталось... - Смотри, почти сухая стала... Теперь штаны! Соблюдая очередность, все выжали одежду, сели на солому и заговорили, пережидая дождь. - Достанется тем, кто под деревьями спрятался, - высказал кто-то предположение. - Насквозь промокнут! - Точно! - поддакнул Костя, снял кепку и, проведя рукой по белокурым вихрам, изумился: - Волосы-то сухие? Пощупайте! Вот, какая у меня кепочка... - Зато остальное прополоскало. - Голова - самое важное... - Предложение есть! - перебил Костю Гоша Свиридов. - Будем рассказывать истории всякие, пока дождь не кончится. Согласны? Тогда пойдем по кругу. Начинай, Ленька. - Про что? - Сам придумывай. Ты ведь много сказок знаешь. Ленька посмотрел на дорогу, перевел взгляд на поля. Хлеб наклонил смоченные дождем колосья и, как будто ровные водяные валы, покрыл поле. - Знаете, - проговорил он, - есть на свете страны, где хлеб растет прямо на деревьях. Честное слово! Называются такие деревья артокарпус, по-нашему - хлебное дерево... - Как? - полюбопытствовал Костя. - Артокарпус. Плоды на нем большие, что тыква. До двадцати килограммов тянут. Растут они и на ветках, и на стволе, и возле корней. Девять месяцев в году без перерыва растут. Их рвут, а новые вырастают. Хлебное дерево дает плоды без отдыха лет семьдесят подряд. Жители собирают плоды, толкут в ступках и делают тесто для запаса. А если есть охота, нарежут и пекут на углях. Получается хлеб, как пшеничный. - А где такие деревья? - На островах. В Тихом и Индийском океанах. - Не знаешь, какие они на вид? - Вроде дуба. - На те острова надо письмо написать, - предложил Костя. - Попросим, чтобы семян прислали. В школьном саду вырастим эти самые, как их... - Артокарпусы! - Вот-вот. А потом везде понасадим. Хорошо было бы! Иди, куда глаза глядят, и ничего в дорогу не бери. Захотел поесть - сорвал с дерева плод побольше, нажарил кусочков, подзаправился и дальше... - Да бы-ы-ы... - Никак дождь-то перестал, - заметил Гоша. - Выходи! Сухая, потрескавшаяся земля быстро впитала влагу. Грязи почти не было, и лишь кое-где в глубоких дорожных ухабах, будто зеркала, мерцали лужи. Пионеры гуськом двигались по тропке. Косте наскучило созерцать спину идущего впереди Гоши, и он придумал забаву. Как только кто-нибудь проходил под деревом, Костя палкой ударял по стволу. С ветвей на зазевавшегося нерасторопного пешехода низвергался каскад воды. Костина "жертва" или приседала от неожиданности, или, взвизгнув, устремлялась прочь, накликая на голову обидчика все имеющиеся кары. - Не балуй, Костя, - предупредил друга Никита. - Пока до стана доберемся, просохнут, - похохатывал староста и намечал новую "жертву". Демка и Никита переглянулись и, перемигнувшись, бросились на Костю. Схватив его на руки, они выбрали густой куст и понесли к нему барахтающегося озорника. - Мы тебя в са-а-амую середину куста посадим, - успокаивали они старосту. - Не буду! Отпустите! - Ну нет! Терпи. Костя очутился в гуще ветвей, которые покрыли его с головой. Раздвигая листья и тем самым вызывая новые ливни, староста выполз на тропу в самом жалком виде. - А голова-то сухая, - желая хоть чем-нибудь досадить торжествующим победителям, громко провозгласил он, снимая чудо-кепку. - Прошу пощупать, если не верите! - Дойдем до места, остальное просохнет, - сказал Никита. Вдали над кудрявой и после дождя очень зеленой березовой рощей вился дымок. Он был еле заметен на фоне прикрытых сизой пеленой лесистых гор. Отряд подходил к полевому стану. После ливня ветер утих. Не шумел ветвями сосновый бор. Приклонив колосья к земле, замерла безмолвная золотая рожь. - Аленка, как до поворота дойдем, песню начнешь! - крикнул Никита. - Про комбайнеров! - Запою! - охотно откликнулась Аленка. Вот и поворот. Скоро покажутся домики полевого стана. Пионеры притихли. Аленка завела песню: Дорогая земля без конца и без края, Принимай капитанов степных кораблей! Принимай сыновей - мастеров урожая, Что росли под заботливой лаской твоей... Первая бригада механизаторов встречала гостей в полном составе. - Молодому поколению комбайнеров и трактористов пламенный комсомольский привет! - выкрикнул, сияя ослепительной улыбкой, Иван Полевой, широкоплечий тракторист в аккуратно пригнанной военной гимнастерке. Он сорвал с головы замасленную фуражку, подбросил ее вверх и громко добавил: - Ура-а-а! - Ура-а-! - прокатилось над станом. - Заметь кепочку, - сказал Костя Демке Рябинину. - Точь-в-точь моя. А он - лучший тракторист Зареченской МТС. - Про него Ленька частушку сочинил? - Заслуженный... К ребятам подошел Илья Васильевич, шутливо поклонился пионерам и спросил: - Ну, дорогие артисты! Голоса в дороге не отсырели? Нет? Хорошо! Просим быть, как дома. Познакомьтесь с нашим городом. На картах он еще не отмечен, но, как видите, стоит на земле прочно! Гости группами и поодиночке разбрелись по городку. В сборных легких домиках было уютно и светло. На свежевымытых полах - чистые половики. Широкие окна занавешены марлей - защита от комаров и мошек. Кровати заправлены по-военному - одеяла и подушки в одну линию. На тумбочках - книги, тетради. У березовой рощи, шагах в сорока от реки - тесовый навес. Под ним - готовые к уборочным работам трактора, комбайны, жнейки... Чуть поодаль, на отшибе у холма - землянка с табличкой над входом. На табличке строгая надпись: "Брось папиросу! Курить нельзя!" И рядом вторая, крупная: "Бензин! " "Дон-н-н... Дон-н-н... Дон-н-н..." - прозвучал сигнал. - Обед! - крикнул кто-то. - На обед идите! Вместе со взрослыми пионеры уселись за длинные столы, разоставленные прямо под открытым небом, с аппетитом поели жирных щей с бараниной, гречневой каши с молоком, выпили до кружке кофе и, немного отдохнув, стали готовиться к выступлению. Иван Полевой, отобрав несколько комсомольцев, оборудовал сцену. Механизаторы принесли и растянули на лужайке перед кухней новый брезент, поставили стулья для оркестра. Один за другим со всех сторон к театру собирались зрители и рассаживались прямо на траве. Концерт самодеятельности начался. Косте было поручено вести программу. Вспотевшие от смущения музыканты, налетая друг на друга, кое-как вышли на сцену, сели, пошептались и взялись за инструменты. Играли они неплохо, а поборов смущение, так разошлись, так разохотились, что вместо трех исполнили пять песен. - Теперь послушайте пение, - возвестил Костя. - Выступает хор под руководством Аленки... Алены Хворовой! Певцы стали полукругом. Аленка вышла вперед, огляделась и совсем было собралась заводить частушки, да вдруг заволновалась. Конферансье выслушал ее шепот и забегал: оказывается, не было баяниста. - Как получилось такое... - ахал Костя. - Что делать-то будем? Отменять номер? - Обеспечьте немедленно, - наступала девочка. - Хоть из-под земли доставайте баяниста! - Не умею я играть, - отрезал Никита, когда раскрасневшаяся хористка напустилась на него. - Пусть играет струнный! - Баян для хора нужен! Зрители зашумели. Смятение артистов породило массу веселых шуток. Многие механизаторы закурили. Над поляной повисли нити табачного дыма. И тут на глаза Аленке попался Демка Рябинин. Она обрадовалась, схватила его за рукав и без лишних слов потащила на сцену. - Куда тянешь? - слабо сопротивлялся Демка. - На баяне будешь играть! Говорю, что будешь!.. - Не выйдет... - На школьном вечере играл? Играл! Будешь и здесь!.. - Демка, выручай, - шепнул ему на ухо подоспевший Костя. - Конфуз получается: люди ждут, а мы тянем. И Демка повиновался. Он вышел на сцену, взял со стула баян, привычно перекинул через плечо ремень, легко развел меха, и плавные, мелодичные звуки полились. Баян то грустил о чем-то, то безудержно веселился, позабыв тоску. Аленка расправила складки белого с красными маками праздничного платья, подбоченилась и, взмахнув над головой яркой газовой косынкой, поплыла по кругу. Все следили за стройной гибкой фигуркой танцовщицы, время от времени подбадривая ее короткими возгласами: - Это - по нашему! - Балет! А баян ударил дробную плясовую, замер на миг и рассыпался замысловатым перебором. Аленка притопнула каблуками желтых туфель, выпрошенных у сестры специально для выступления, и запела: Не сложить такой частушки, Чтоб воспеть, как надо, Честный труд, геройский труд Первой мехбригады! Хор дружно повторил две последние строки, и Аленка снова поплыла по кругу. Ленька Колычев смотрел на нее и не узнавал. Как это он раньше не замечал, что глаза у Аленки золотистые, задорные, с искоркой. И волосы совсем не льняные, а тоже будто золотистые. Слушая запевки, он испытывал неловкость, смущенно оглядывался. Ему казалось, что сидящие обращают внимание на него и шепчут: "Это он сочинил. Деловой парень, молодец!" Каждую новую частушку зрители встречали бурей рукоплесканий. Когда хор пропел об Иване Полевом, тот поспешно спрятался за спины товарищей и, отбиваясь от них - его просили подняться, оправдывался, словно был в чем-то виноват: - Трактор у меня такой, больше нормы горючего не употребляет! - Не скромничай, - возражали ему, - слава добрая на месте не стоит! Слушай, что ребятня-то поет! Ха-ха-ха!.. Прямо в самую точку попали. - Ловко! Эту частушку исполнял Гоша Свиридов. Чуть покачиваясь, вышел он на середину сцены и, сжимая руками виски, что по замыслу показывало жестокую головную боль, пропел: У Егорова Сереги Ноют руки, ломит ноги, В голове - пасхальный звон: Каждый день с похмелья он! Прицепщик Егоров, рослый парень с одутловатым лицом, заросшим бородой, и красными, как у кролика, глазами не на шутку рассердился. Подхлестываемый смехом всей бригады, он вскочил с места и не вяжущимся с его комплекцией визгливым голосом выкрикнул: - А вы меня поили, мелюзга пузатая! В какой школе учились над взрослыми зубоскалить? Я потребую... Сзади его дернули за пиджак. Егоров неловко всплеснул руками и сел. - Не кричи на гостей, - спокойно и в то же время сурово прозвучал чей-то голос. - Водку хлещешь? Хлещешь. Лежебочничаешь с утра до вечера, значит, умолкни. Давно пора выгнать тебя из бригады, а не носиться, как с писаной торбой. - Н-но-о-о-о! - протянул Егоров. - Всех поразгоняете, а робить кто будет? - Этакого фрукта и потерять не жаль. - Уж сразу и хрукт... Эх! Люди-и-и... - он понуро склонил голову и до конца сидел молча. Механизаторы остались довольны концертом. Они долго и горячо благодарили пионеров, просили наведываться почаще. Узнав, что автор частушек, Колычев, находится здесь, Иван Полевой разыскал Леньку и увел в красный уголок сочинять стихотворные подписи к карикатурам, помещаемым в стенной газете. Колычев сделал это с большим старанием. Стихи получились хлесткими, едкими. Под вечер Никита провел летучее собрание, на котором было решено второе звено отправить в лагерь, а остальным остаться на полевом стане до утра. - Река, вот она! - рукой подать, - сказал в заключение Никита. - Должны мы угостить механизаторов хорошей ухой. Пойдем на речку рыбачить. Лески с крючками у меня есть, специально взял про запас, червей под камнями насобирать можно. Как пятнадцать крючков закинем - уха обеспечена. Решено! Ленька, Толя и Демка вырезали черемуховые удилища, оснастили их и втроем зашагали вверх по течению разыскивать омуток получше. У переката, там, где река, стиснутая высокими скалистыми берегами, прежде чем вырваться на равнинный простор, с глухим ревом брала каменистый барьер, колычевцев догнал Костя. - Пестовские ребята прибыли! - крикнул он. - Концерт-то они проворонили! Вы с камней удить будете? Здесь ельцы берут! - Дальше пойдем, - хмуро ответил Ленька. - А я на быстрине попробую! - Костя, прыгая с камня на камень, стал пробираться к торчащей из воды глыбе, в самый центр беснующегося потока. Он что-то еще крикнул ребятам, но голос потонул в рокоте воды. Ленька расстроился. Его не радовала перспектива встречи с Володькой Великановым, который, по всей вероятности, напомнит провокацию с мережами у Зеленого плеса. Если Володька, увидев Леньку, расскажет Никите эту историю, то, конечно, Якишев начнет сводить счеты. Колычев высказал свои опасения приятелям. Толя придерживался точно такого же мнения. Демка отмалчивался: он в душе не верил, что Никита злопамятен и способен вспомнить старые обиды - много их было. - Володька наболтает, - бубнил уныло Толя. - Полетит все кувырком, через пень-колоду. - Молчи уж! - прикрикнул на него Ленька. - Слова сказать нельзя? - Молчи, говорю! - Ленька так взглянул на Толю, что тот прикусил язык. Глубокая спокойная заводь, близ берегов покрытая круглыми с вырезом зелеными листьями кувшинок и белыми, еще не распустившимися до конца лилиями, показалась Леньке подходящим местом для ловли. Он устроился на крутояре под березкой и принялся разматывать леску. - А мы? - спросил Толя. - На троих места не хватит. - Подальше омут есть. - В случае чего свистнешь? - Ладно. Толя отправился дальше, а Демка, приметив среди камышей утлую лодку, спустился с обрыва, нашел доску, чтобы использовать ее вместо весла, и выехал на середину омута. Течения здесь почти не было. Плоскодонка безо всяких якорей стояла на месте, как привязанная. Рябинин забросил удочки и сосредоточил внимание на поплавках. Под вечер, когда подул ветерок, начался настоящий клев. Демка не успевал менять на крючках наживу. Штук тридцать красноперых окуней уже били хвостами о дно лодки, радуя сердце рыбака. Ветер крепчал. Тревожно зашумели вершины деревьев. Водная гладь покрылась крутой рябью. Демка взялся за доску и направил свой "корабль" к берегу. И тут налетел шквал. По омуту заходили волны. Крутояр, на котором сидел с удочками Ленька, казалось, вздрагивал от их ударов. Деревья на берегу сгибались в три погибели. Демка усиленно греб к берегу. Яростный порыв ветра ударил в борт плоскодонки и перевернул ее. Рыжая голова мелькнула и скрылась среди свирепых валов с гребешками белой пены. Ленька метался по крутояру, то хватаясь за куртку, чтобы стянуть ее с плеч, то пускался на розыски шеста или доски, чтобы бросить их потерпевшему крушение моряку, который уже выбивался из сил. И тут, откуда ни возьмись, появился Никита. Заметив барахтающегося среди валов Демку, он прямо с кручи в одежде бросился в омут и короткими саженками поплыл на помощь. - Хватайся за лодку! - кричал он. - За лодку! Демка уцепился за перевернутую плоскодонку. Никита отбуксировал пострадавшего к берегу. Демка, перепуганный происшедшим и основательно продрогший, таращил глаза и молчал. - Выжми рубаху и штаны, - посоветовал Никита, клацая зубами. - Если на стан сейчас не пойдете, разожги костер и просушись. Я ребят посмотрю. - Сам-то обсушись! - крикнул Демка. - Я бегом, - ответил Никита. - Согреюсь! Демка привел себя в порядок. С помощью Леньки выжал одежду, развел костер над обрывом и стал сушиться, вертясь перед огнем, как барышня перед зеркалом. - Айда на стан! - донесся издалека голос Кости. Ленька сидел перед костром на корточках и думал о появлении Никиты. Он увязывал это появление не с тревогой председателя совета отряда за своих товарищей, а с приходом Володьки Великанова. "Пришел посмотреть, здесь я или сбежал, - решил он. - Пестовцев пригласил для того, чтобы меня на чистую воду вывести. - И Леньку охватил страх: - Надо убираться подобру-поздорову". - Толька-а!.. - Иду-у-у!.. - Из кустов ивняка вынырнул Толя с удочкой в руке. Он нес большую связку рыбы. - Наловил-то. Не меньше двух кило! Демка, почему мокрый? - Искупался он, - ответил Ленька. - Вот что, нам надо сматывать удочки. Думаете, зачем на стан пришел Володька? Эх вы-ы, пеньки! Пока собирались Никите Карфаген устраивать, он успел подготовить все для нашего позора! - глаза Леньки сверкнули негодованием. - Не забыли, о чем говорил Якишев на школьном дворе? Он обещал про пестовцев напомнить потом... Поняли? - Хитро-о, - протянул Толя. - А еще рассыпался: "Ах, помогите стихи написать! Выручайте!" Мы и поверили... Надо лагерь ихний за это с землей сровнять. Пусть не строят ловушек для других и носы не задирают. - Володька так просто пришел, - сказал Демка. - Никита ничего не замышляет против нас. Спас он меня! Из воды вытащил... А ты... - Я знал, что плаваешь ты, как рыба! Выплыл бы сам... Никита теперь по деревне раззвонит, что Рябинина вытащил из омута. А Рябинин и не нуждался в этом! Грубая лесть понравилась Демке, но заронила недоверие в его душу, и он смолчал. - Домой! - решительно заявил Ленька, пинком сбив под откос банку с червями. - А завтра ночью - в лагерь! - Может, зря, - неуверенно заметил Демка. - Наподдают, так поверишь, - ответил Ленька. - Будешь неделю с фарами ходить. - Хитро как окрутили, - все еще не успокаивался Толя. - "Забудем старое. Мир на вечные времена..." - Кто так говорил? - спросил Ленька. - Костя Клюев! Губошлеп! - А мне Никита! - Зря мы на них... - Помолчи, Демка! Не хочешь, без тебя управимся. Дозволили на баяне сыграть, ты и растаял. Слюнтяй! Я тоже поверил Никите, на мировую хотел идти, а он Володьку привел!.. Смеркалось. Ветер утих так же внезапно, как и начался. На водную гладь реки легли черные тени. Появились мошки и комары. Гудящими роями висели они над головами ребят. Колычевцы решили идти домой. Стороной пробрались мимо полевого стана. Там было тихо: и механизаторы, и пионеры располагались на ночлег после сытного ужина. - Я вперед побегу, - сказал приятелям Ленька. - Шагайте берегом. Домой мне нужно поскорее попасть: мать двери закроет, а я должен кое-что на сеновал забрать. Встречу вас возле деревни. - Беги, - согласился Толя. Ленька ускорил шаг и растворился в темноте. - Никита - хороший парень и... друг он хороший, - проговорил Демка. - Кажется это, - возразил Толя. - Зачем было на стан Володьку звать? Ленька правильно угадал. Теперь Никита сидит, нас ждет и локти кусает. Но Толя не отгадал: Никита не злился, а радовался. Радовался тому, что концерт понравился механизаторам, что пестовские ребята с Володькой решили влиться в кружок юных комбайнеров (только два человека пожелали изучать трактор), что наконец-то вражде с Колычевым пришел, как выражается дед Ксенофонт, карачун. Заложив руки за голову, Никита лежал на сене в сарае, который пионеры заняли для ночлега. Утомленные переходом и взволнованные событиями дня, ребята крепко спали. В темноте лишь слышалось сладкое причмокивание, бессвязное бормотание, вздохи. "Будет Ленька настоящим помощником, - думал Никита. - У него выдумка есть. Станем выпускать газеты со смешными рисунками, заживем по-настоящему... Только делись они куда-то. Домой ушли, должно". Никита задремал, но чуть уловимый шорох за стеной заставил его насторожиться. Сон пропал. Никита пристально следил за бледными полосами щелей, которые были видны потому, что в сарае темнее, чем на улице. Вдоль стены кто-то крался. Вот остановился, вот крадется дальше, опять остановился и приник к щели. Нащупав карманный фонарик, Никита осторожно вытащил его, навел на щель и включил. Яркий луч света, прорезав темноту, попал точно в цель. Никита вскрикнул и вскочил: черные сверкающие глаза с ненавистью смотрели на него в упор. - Он! - крикнул Никита, невольно подаваясь назад. - Он! Костя! Гоша! Опять этот пожаловал! КАРФАГЕНА НЕ БУДЕТ! Толя отбивался, проявляя при этом удивительную изворотливость: отмахивался руками, дрыгал ногами, грозно ворчал, словно потревоженный в берлоге медведь, но просыпаться не желал. На него не действовал даже утренний холодок, покрывший обнаженное тело "гусиной кожей". Толя чувствовал исчезновение одеяла. Не размыкая век, шарил руками возле себя и в конце концов, покорившись горькой участи, свернулся калачиком и вновь захрапел с присвистом. - Толька, пробудись! - требовал Ленька. - Вставай, - он ухватил спящего за ногу и потянул с мягкого сенника. Карелин с трудом открыл глаза, сел и с недоумением уставился на вожака, соображая, как он мог здесь появиться. - Горазд спать. Еле-еле добудился. - Поздно лег. - В одно время... Мы с Демкой давненько поднялись, еще засветло, а ты, как барин, дрыхнул бы до вечера. Вояка! С таким каши не сваришь... - Рано еще. - Рано? Никита с полевого стана давным-давно в лагерь вернулся. Патрули успели поля осмотреть... - С Демкой в лагерь ходили? Великанов там? - Нет! Ты зубы мне не заговаривай, - рассердился Ленька, заметив, что Толька, воспользовавшись минутой, улегся на сенник, натянул до подбородка одеяло и блаженно закрыл глаза. - Вставай! Толя нехотя натянул майку и штаны. - На речку пойдем. Там до вечера пробудем, а ночью двинемся на Лысую. - Говоря это, Ленька подмигивал и улыбался. Его воображение уже рисовало батальные картины: разрушенные шалаши, рухнувший навес "классной комнаты", огорченное бледное лицо Никиты Якишева, который со слезами на глазах стоит у поверженной мачты без флага и смотрит на руины лагеря. - Меня мать хотела вчера поколотить за то, что поздно домой явился, - сообщил Толя. - Только в кухню зашел - мать за ухват и ко мне... - Ты от нее! - в тон продолжил Ленька. - Не побежал. Сказал, что в лагере пионерском у Никиты Якишева был. Она и подобрела. "Наконец-то, говорит, за дело возьмешься. Давно пора: лоботрясы нонче не в чести". - Любит Никита славу. Не успел с полевого стана вернуться, а в деревне уже все о концерте говорят: "Якишев!.. Якишев!.." Только и слышишь, будто лучше его человека на земле не сыскать. Хорош гусь! Володьку-то Великанова науськал на нас! - За концерт и тебя хвалили. А Володька так просто пришел. Они в кружок записываться приходили. - Как-нибудь я сам разберусь... Поторапливайся: маневры проводить надо. Учиться станем незаметно подкрадываться и внезапно нападать, разом, как снег на голову. Тренироваться обязательно надо: чуть оплошаем, провалимся - не выйдет Карфагена. Прихвати мешок! - Зачем понадобился? - Нужно! - Меня мать на весь день не отпустит. - Говори, что в лагерь к Никите идешь. Мол, дело важное. Я теперь этим спасаюсь. Они покинули сеновал. Толя забежал домой позавтракать. Ленька строго-настрого наказал ему долго не задерживаться и отправился за ворота, где ждал его Демка. - Все с Толькой возился? - спросил Демка, пододвигаясь на скамье. - Садись. Разбудил? - Еле-еле. - Где он? - Позавтракает, появится. - Ленька, а я только что Никиту видел. Спрашивает, почему вчера с полевого стана, не сказавшись, ушли. В лагерь звал. Ночью на стане они в сарае ночевали, так к ним пробраться кто-то хотел. Не поймали, убежал! - Убежал! - усмехнулся Ленька. - Ловили бы по-настоящему... Не понравилось ему, что, не сказавшись, ушли?.. Я вам говорил? Там - все по команде! И с приглашением опять ловят нас на удочку. Не клюнем! А в лагерь ночью сами наведаемся. Ха-ха-ха! Пусть принимают гостей! Демка покосился на вожака. Ленькино лицо светилось неподдельным злорадством. Палочка, которую держал он в руке, выписывала на пыльной земле всевозможные вензеля, не останавливаясь ни на минуту. Из-за облака появилось солнце и обдало ребят горячими лучами. Стало жарко. Ленька поднялся, вразвалку направился к забору и лег на траву в тени. - Переходи сюда, - позвал он Демку. - Здесь не так жарко. Говоришь, Никита в лагерь приглашал? Зачем, думаешь? - Мириться... - Туг на сообразиловку. Растолковывал, растолковывал вчера, а вы все свое. Зеленый плес в печенки Никите въелся, вовек не простит! Придем в лагерь, а он за Володькой пошлет... Ленька рисовал перед приятелем сцену страшной мести, замышляемой Якишевым. Демка возражать не стал: бесполезно. И к тому же Ленька не выносил возражений. Он считал свое мнение самым верным, думал, что, кроме него, никто из ребят не способен принять правильное решение. - Хватит рассусоливать! Завтра утром поймут, что нет в нас трусости, что не страшны они нам! Доберемся до них ночью, как начнем метать шалаши под кручу... - Стоит ли? - вырвалось у Демки. - Думаю я, Ленька, что лагерь зорить не надо: не с шалашами воюем, а с Никитой... - Боишься? "Ребята узнают..." Так на речке говорил? - Думаю... - Не думай - вернее будет! - Голова-то мне для чего дана? Хочешь - не хочешь, а думается. Всю ночь вертелся: уснуть не мог... - Спать у Тольки поучись... Оба вы хороши. Клятву давали, а теперь на попятный. За нарушение присяги карают. - Присяги я не принимал. Клятву давал. - Это все равно! И опять Демка не стал спорить, хотя был твердо убежден, что между присягой и клятвой есть разница. Поводом для клятвы служит многое, и поэтому возникает возможность давать их несколько. А вот присяга принимается один раз и на всю жизнь. Каждый настоящий человек до конца своих дней хранит верность присяге. Клятву можно дать другу, а присягу только Родине, народу! Выбежал Толька и, брякая пустыми ведрами, заспешил к колодцу. - Отпустили! - выкрикнул он. - Воды наношу и - свободен! - Ведра два? - спросил Ленька. - Разика три-четыре сходить придется. - Не было печали... - Поможем? - предложил Демка. - Пусть потрудится, - ответил равнодушно Ленька, растягиваясь на траве. - Была охота на других работать. Принесет, руки не отсохнут. - Ждать дольше придется... - Подождем. "А Никита сразу бы согласился", - подумал Демка и припомнил, как однажды пионеры во главе с Никитой ходили помогать Гоше Свиридову по хозяйству. Всю работу тогда провернули в два счета - и дров напилили, и воды натаскали, и хлев так вычистили, что сами даже удивились. Подумал Демка и сказал: - Помогу Тольке. Он встал и прошел во двор. Толя переливал принесенную воду в огромную дубовую кадку. Кадка была так высока, что ему приходилось поднимать ведра до уровня плеч. Прозрачная струя с шумом и брызгами падала в бочку, вызывая любопытство стаи белых гусей, которые дружно вытягивали длинные шеи, хлопали крыльями и гоготали. Громкий плеск говорил еще и о том, что воды в бочке было меньше половины: - Наполнить велено? - спросил Демка, определяя на взгляд объем предстоящих работ. - Мать просила дополна натаскать, а я половину хочу: в эту кадку ведер двадцать уходит. - Нальем, - уверенно сказал Демка. - Давай свободные ведра. По пять раз сходим, и полная будет. Вдвоем-то быстрее управимся. Толя смотрел на Демку, слушал его и не верил: уж не шутит ли он, предлагая помощь. - Я один могу... - Давай, давай!.. Ладно, ведра твои возьму, а ты дома другие добудешь. Ребята носили воду. Ленька нежился на травке и, наблюдая за тружениками, посмеивался: - Водовозы из вас что надо получатся! Скажу председателю колхоза, чтобы обоих на эту работу определил: никаких тогда водопроводов не потребуется! Наполнив бочку, водоносы уселись отдохнуть на ступеньку крыльца. Демка расстегнул ворот рубахи. - Духота, - сказал он. - Напиться бы воды похолоднее. Толя спохватился. - Принесу. Через минуту он появился с двумя эмалированными кружками в руках. - Держи! - Молоко? - удивился Демка, принимая кружку. - Не надо молока. - Воды мать не дает. "Простынете, говорит, потные". Пей! Демка жадно, большими глотками опорожнил кружку. Толя взял ее, унес домой и, возвратившись, сказал: - Демка, мать по-настоящему поверила, что мы в лагерь ходить стали. Увидела, что ты помогаешь воду таскать, и поверила... В калитке показался Ленька, переступил высокую подворотню и нетерпеливо крикнул: - Пошли! За дело надо браться!.. Толька, не забудь фонарик электрический и мешок. Нехотя поплелись ребята за вожаком. А Ленька легко шагал по извилистой тропинке вдоль плетней. Он посвистывал и сыпал остротами.