- Я про Никиту такие стихи сочиню, что деревня наша со смеху умрет! - сказал он. - Не верите? - Стихами Якишева не запугаешь, - ответил Демка. - Споришь опять? Привычка у тебя появилась. Раньше все так было, а теперь наоборот стало... - Разбираюсь кое в чем... - Зря вчера отговорил вас в лагерь идти. Попались бы в руки к Володьке Великанову. - Не стращай. Тропа вырвалась на пустырь. Высокая - по грудь - лебеда, крапива и широколистые лопухи сплошь покрывали его и переплетались над тропкой. Обжигая крапивой босые ноги, ребята выбрались на отлогий холм. Ленька бросил на траву мешки и сел, сложив ноги калачиком. Глубокомысленно хмыкнув, он огляделся, подчеркивая этим, что разговор будет строго секретным, и вполголоса заговорил: - Тренироваться к захвату дежурных в лагере будем здесь. Научимся подползать к цели незаметно. Сделаем так: Демка сядет вон на том бугорке к нам спиной, а мы с тобой, Толян, будем по очереди подкрадываться к нему. Демка, сиди да смотри не оглядывайся, только слушай. Шорох засечешь, говори сразу. Мы потренируемся, а потом ты будешь. Толька на твое место сядет. Иди на бугор! Толька, приготовься, так... Я за наблюдателя. Начали! Демка, не оглядывайся! Толя распластался на земле и бесшумно пополз вперед. Ленька следил за каждым его движением, но придраться не мог: Толя действовал по всем правилам. Вот правая рука выдвинулась вперед, левая нога, согнувшись в колене, приготовилась для упора. Раз! Толя, не поднимаясь, преодолел около полуметра... Демка волновался. Он беспокойно ерзал на месте, но не оглядывался. Неприятная штука - сидеть на бугорке, устремив взор на кудрявый перелесок, и ждать, что сейчас кто-то подкрадется сзади, схватит за шею. И знаешь, что подбирается к тебе друг, а не враг, но волнуешься. Эх, иметь бы глаза на затылке! Потная, испачканная землей ладонь внезапно легла на глаза. Вторая, ничуть не чище, плотно закупорила рот. Рывок - и Демка, не пикнув, уже лежал на земле и колотил ногами. Ленька был рад: - Где это ты так наловчился? Ух, ловко! А вот Демка чувствовал себя не особенно важно. Отплевываясь, он заявил: - Рот не затыкайте. Не буду сидеть. Грязь собрал на руки, а потом мне в нос тычешь! - Не злись, - успокаивал Ленька, - будем осторожно. Толь-ка, следи за мной! Тренировка длилась до полудня. Намаявшись, колычевцы отправились на реку и по пути - тоже для практики - очистили огород у Кости Клюева. Демка отказался наотрез принимать участие в этом деле. Он пытался отговорить и приятелей. Ленька сказал ему с обидой: - Не агитируй, Демка. Не хочешь - сиди и помалкивай! Выдернув из плетня несколько хворостин, Ленька, а за ним и Толя проникли в огород и глубокими бороздами пробрались до грядки с горохом, разбитой под окнами дома. Действовали и маскировались они так умело, что Ефросинья Петровна, мать Кости, сидевшая у окна, ничего подозрительного не заметила, хотя и смотрела в огород. Остаток дня ребята провели на реке и, когда стало смеркаться, двинулись к Лысой горе. Всю дорогу Ленька говорил только о Карфагене. Это надоело Демке, который в душе проклинал себя, что ввязался в непривлекательную историю, и он сказал: - Ты, Ленька, все о Карфагене... Чего там произошло особенного? В Карфагене рабами торговали. Его и надо было разрушать. - Тогда рабами все государства торговали, - возразил Ленька.- Я не про рабов! Карфаген был город или там государство - все равно, который подчинял других. Это еще до нашей эры было. Могучий город - государство Карфаген. Потом начались войны. Рим на Карфаген пошел. Пуническими они, войны-то, назывались. - Знаем, - сказал Демка, - изучали. - Тогда не спрашивай! Надоел римлянам этот город. Они шесть дней его штурмовали, взяли и сровняли с землей, чтоб и воспоминаний не осталось. Так и мы сделаем! Колычевцы устроили в кустарнике у тропы наблюдательный пункт и стали следить за тем, как звено покидает лагерь. Последними прошли мимо Никита, Гоша, Аленка и Витя Подоксенов. - Договорились, - сказал Никита, обращаясь к Гоше. - Вы отдежурите и, как только придет кто-нибудь, шагайте на ферму. - Ладно! - Гоша легко побежал вверх по тропе. - Он дежурит, - шепнул Ленька. Толе не терпелось начинать штурм. Его захватила опасная игра, она казалась ему очень увлекательной. Вот где можно проявить настоящее искусство разведчика и неустрашимого человека! Ленька сдерживал приятеля: - Не лезь! Поспешишь - людей насмешишь! - Пошли! Можно. - Сиди, часовые заметят и крик поднимут. - Пусть кричат. - Дурак ты, Толька! Никита совсем близко. Услышит крик, и вернется. Как думаешь, Демка? Тот не ответил и отвернулся. Ленька обиделся: - Вроде онемел ты сегодня. Сопишь, пыхтишь, слова сказать не можешь. Язык проглотил, что ли? - Легче будет, коли кричать и командовать, как ты, начну? - Ишь ты, какой! - Да уж такой и есть!.. На вершине горы вспыхнул костер. И от этого темнота стала гуще, непроглядней. Длинные языки пламени, рассыпая искры, вздымались вверх и лизали ночное небо, где, освещенный отблесками огня, бился на ветру красный прямоугольник пионерского флага. Мачту не было видно: ее скрывала ночь, и поэтому казалось, что флаг один реет в воздухе. - Пора! - торжественно произнес Ленька. - Нападем по сигналу. Подниму руку - и вперед! Они осторожно поползли по склону, держа курс на костер. Гоша Свиридов и Костя сидели у огня, пекли на углях картошку и даже не предполагали о надвигающейся опасности. От жара лица их раскраснелись. Аппетитно пахло печеной картошкой. Подбрасывая на огонь сухие ветки, дежурные вели мирную беседу. - Костик, кем станешь, когда вырастешь? - спрашивал Гоша. - Комбайнером!.. И... очень художником быть хочу. Я, Гоша, когда рисую, про все, как есть, забываю! - А я науку про землю изучать решил. Про горы, долины, реки, озера и моря... Про то, что в самой середке земного шара есть... - В геологи? Интересно. Я слыхал, что у них приборы есть, насквозь прощупывают землю. Поставить такой прибор, к примеру, на Лысой у нас и можно запросто узнать, что на той стороне земного шара делается. - Этот аппарат на твою кинопередвижку смахивает, которая сны-то крутит. - Право слово. - Сочиняешь ты, а на земле много диковинных случаев бывает, это верно. Недавно прочитал я, как вулканы рождаются. Рассказать тебе - не поверишь. На ровном месте вдруг - дым, пепел, огненная лава и - пожалте! - гора, что Везувий! - Вроде бы тоже кинопередвижка, - хитро подмигнул Костя, выкатывая палочкой из костра обуглившуюся картофелину. - На ровном и - гора! Как это? - Послушай. В Южной Америке, ты сам знаешь, есть страна Мексика. Столица ее почти так же называется - Мехико. К востоку от Мехико, этой самой столицы, есть вулкан Парикутин. Он и на картах обозначен черным треугольничом. Вулкан этот совсем молодой. Ему чуть боле десяти лет от роду. Было это в феврале 1943 года, у нас война еще шла. Один тамошний крестьянин в лесу работал, дрова, должно, заготовлял. Вдруг рядом с ним "Пок!" -кусок земли взлетел метра на три. Он, глядь - в земле дыра. Из нее серой пахнет, и дым крутится. Решил дядька дырку засыпать, а у него не получается. На глазах дыра увеличивается и уже не тоненький дымок, а черный столб дыма валит из нее. Мексиканец на лошадь - и в деревню. - Чудо, кричит, земля продырявилась! - Так и кричал? - Ну, не так, а вроде. Жители - кто на что - и к месту. Смотрят, а дыра в котлован превратилась. На дне этого котлована огненная лава кипит... На другой день вырос конус - гора метров десять высотой, а через три дня она стала уже шестьдесят метров. Потом выросла до ста пятидесяти, и началось извержение. За одну минуту Парикутин, пишут, выбросил двенадцать тысяч тонн преогромных каменьев. Лава начала растекаться. Страх что было! Извергался долго. Пепла на земле нападало в толщину метров на сто пятьдесят, лава поселки заливала. За год вырос Парикутин до четырехсот шестидесяти метров! Извержения-то только в 1952 году прекратились: уснул вулкан. Вот и выросла гора, а ты говоришь... - Сколько, должно быть, народу погибло. - Про то не написано. - Гоша, может, и Лысая когда-то давным-давно вулканом была, а? Пепел из нее... - Костя не закончил фразы: что-то жесткое и колючее опустилось на голову. Миг - и он был запеленан, как малый ребенок. Чьи-то руки подняли его, оттащили от костра и довольно бесцеремонно бросили на траву. Клюев закричал, забился, надеясь высвободиться. - Гоша, Гошка, развяжи! - и катался по лужайке. - Отпустите! - слышался совсем рядом голос Гоши Свиридова. - Хватит разыгрывать! Не шутят так! Снимайте мешок! Никитка, если ты - конец дружбе! Слышишь? Но с пленниками никто не разговаривал. Напрасно кричали они, просили, требовали свободы. Включив фонарик, Ленька шепотом подозвал Демку, который стоял у костра и задумчиво смотрел на язык огня. Не нравился Демке налет. Пионеры трудились, строили, заботились о том, чтобы каждый мог отдохнуть в шалаше после работы на поле, на ферме, укрыться от палящих лучей солнца или просто, собравшись в тесный кружок, прослушать интересную историю, вроде той, какую только что рассказывал Гоша. "И откуда у Леньки такая злость?.. - думал Рябинин. - Завидует он. Всему завидует. Если бы сам Ленька выстроил такой лагерь, то день и ночь стерег бы его. А так - разоряй, не наше, "Карфаген"!.. - Демка тяжело вздохнул. - Не стал я дежурных связывать, и лагерь громить не стану!" Подбежал Толя. От сильного волнения он говорил срывающимся шепотом. - Демка! - горячее дыхание Толи щекотнуло ухо.- Действовать быстро надо. Пошли. Демка с трудом переборол себя, и как во сне, двинулся к мачте, возле которой возился Ленька, отвязывая веревку для спуска и подъема флага. Узел никак не поддавался. Ленька нервничал. Положив на траву фонарик, он вытащил перочинный нож, зубами открыл лезвие и одним взмахом перерезал шнур. Флаг пополз вниз. Ленька жадно схватил его обеими руками. - "Бороться и побеждать!", - прочитал он гордые слова на красочном полотнище. - Хорошо придумано! Вот и боремся... И тут с Демкой что-то случилось. Увидев у Леньки в руках красный флаг, он почувствовал вдруг такую ненависть к вожаку, намеревавшемуся сорвать полотнище с флагштока, словно перед ним стоял враг. - Не тронь, - сурово проговорил он, - не тронь флага! - Что с тобой, Демка? - удивленно спросил Ленька, направляя луч света ему в лицо. - Спятил? Нельзя оставлять флага, - зашептал он, - флаг останется, значит, лагерь тоже! Как в армии полк или дивизия крепко за свое знамя дерутся. Если потеряют его в бою, то честь свою, значит, потеряют. Без боевого знамени нет ни полка, ни дивизии, ни армии. Понял? - Не прикасайся! - упорствовал Демка. - Флаг этот не Никитин! Это - красный флаг, наш флаг! Уйди!.. И лагеря зорить не дам! - Ах, та-а а-ак! - Ленька медленно приближался к Демке. Толька, заходи сзади. Мы тебе покажем, изменник... Прислонившись к мачте спиной, Демка приготовился отразить нападение. Он был спокоен. Решение, принятое так внезапно, показалось ему давно подготовленным и продуманным, а самое главное - правильным. Луч света из Ленькиного фонаря бил прямо в лицо, суровое и строгое. Брови сдвинулись к переносью, губы сжались, на скулах играли желваки. - Толька, налетай! - вполголоса скомандовал Ленька, бросаясь вперед. - Хватай! Толя размахнулся, но, получив увесистую оплеуху, откатился обратно. - Ладно-о-о, - процедил он, - увидим... Ленька погасил фонарик и второй раз ринулся на врага. Он крутился возле, как волчок, пытаясь выбрать благоприятный для нападения момент. Демка учитывал силы противника и не отходил от мачты, которая как бы защищала его сзади. Отчаявшись, Ленька бросился наобум и, размахнувшись со всего плеча, ударил Демку по лицу. Тот схватился за щеку, но сообразил, что сейчас не время вздыхать, и одним прыжком достиг костра, взял из огня горящую головешку и двинулся на противника. - Идите отсюда, - негромко говорил он. - Не уйдете, хуже будет! Всем расскажу, кто лагерь разорил! Карфагена не будет! Ясно? Ленька, поняв, что всему задуманному и так тщательно подготовленному грозит опасность, пустил в ход свое испытанное оружие. - Брось, - стал умасливать он Демку. - Ну, поспорили, поругались... Стоит из-за этого дружбу терять! Дай мне в ухо, и будем квиты!.. А? Но Демка не поддавался уговорам. С головней в руке он все наступал и наступал, оттесняя Леньку и Толю к склону горы. - Выдать хочешь? - зловеще спросил Ленька. - Предатель! - Говорить не стану, идите, а коли вернетесь - вот! - он потряс головней. Чертыхаясь и угрожая, два неудачника стали спускаться с горы. В это время у подножия громко залаяла собака. - Полкан! - крикнул Костя. - Полкаша! Куси, куси их, Полкаша! Демка не желал попадать в зубы пса. Раз идет Полкан, значит, с ним кто-то есть. Швырнув головешку в костер, он бросился вниз. - Костя, Гоша! - раздался звонкий голос Аленки Хворовой. - Куда спрятались? - Аленка! - взревел Костя обрадованно. - Аленка! - ...Развязывай! - подхватил Гоша. - Выручай! - Ой! Что это? - испуганно воскликнула девочка, заметив на траве копошащиеся мешки. - Костя! Гоша! Где вы? - Здесь - в мешках! Снимай! Полкан носился по круче и визгливо, захлебываясь, лаял в темноту. Аленка опустилась на колени и торопливо, дрожащими руками стала распутывать неподатливые тесемки. Наконец дежурные предстали перед ней в жалком виде: бледные, с растрепанными волосами и опасливо бегающими по сторонам глазами. Гоша Свиридов, освободившись из плена, вскочил, схватил увесистый булыжник и метнул его под кручу наугад. - Держите, кому охота! - крикнул он и наклонился за новым камнем. К бомбардировке присоединился Костя, Лысая превратилась в огнедышащий вулкан, извергающий камни. Теперь нечего было и думать о ее штурме. Немного успокоившись, дежурные стали расспрашивать Аленку: - Как ты попала сюда? Оказывается, девочка забыла в шалаше звеньевую тетрадь с записями заданий на завтра и - вот отчаянная - решилась ночью идти в лагерь. Чтобы не страшно было, она прихватила Полкана. Метров за триста до горы Аленка услыхала крик. Полкан залаял и бросился на вершину. За ним поспешила Аленка. - Громко кричали, - закончила она. - Это мы, - сознался Костя. - Страх напал. Ну, думаю, или задушат, или с горы сбросят. Мы кричим во все горло, а те молчат... Потом голоса их слышали, только в мешках глухо - ни слова не поняли. - Я тоже перетрухнул... - Тут же не было никого. - Вы с Полканом их спугнули... Смотри-ка, Гоша! - Костя показал на мачту. - Флаг спущен! - Это, наверно, тоже гости постарались. Иди подними, - ответил Гоша. - А я хворосту принесу: не то костер вовсе погаснет. - Он вытер со лба сажу и провел пятерней по взъерошенным волосам. Костя ловко связал разрезанный шнур флагштока и потянул его на себя. Красный флаг побежал вверх, развернулся во всю длину и затрепетал огненной полосой в темном небе. Гоша принес охапку хвороста, бросил ее в тлеющие угли. Взметнулся столб мелких искорок, огонь ожил. Веселые языки его запрыгали с ветки на ветку. Флаг на вершине мачты стал виден ярко. На нем можно было прочесть золотые буквы девиза: "Бороться и побеждать!" ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, НО... ВЫ И САМИ ЗНАЕТЕ, ЧТО ВСЕГО НЕ РАССКАЖЕШЬ Провал операции "Карфаген" Ленька Колычев переживал болезненно: рухнули последние надежды, потерян безвозвратно еще один друг. Дня три Ленька отсиживался на сеновале, не высовывая носа и не желая встречаться с единственным своим единомышленником Толей Карелиным, который после нескольких тщетных попыток проникнуть в убежище вожака бесцельно слонялся по деревне, стараясь не попадаться на глаза пионерам. А по деревне из уст в уста передавались самые фантастические слухи о налете на пионерский лагерь. Взрослые выслушивали их с улыбкой, приписывая случившееся озорству, а ребята верили в них. Больше всего восхищались они геройским поступком Аленки Хворовой. По их словам, Аленка, рискуя жизнью, бросилась на выручку Кости и Гоши, спасла их и отстояла лагерь. О Полкане же никто не вспоминал... Толя узнал, что Никита организовал группу контрразведки и что первостепенная задача этой группы - во что бы то ни стало раскрыть и обезвредить неизвестных налетчиков. Эти новости Толя хотел немедленно сообщить вожаку. Навестить его в убежище он опасался: вчера Ленька не пожелал видеть приятеля и, когда тот пробрался на сеновал, запустил в него старым ботинком и чуть было в лоб не угадал. "Расстроился человек, - думал Толя. - Но ведь и у меня тоже, между прочим, нервы имеются. Походил бы он по деревне, послушал, что говорят..." А встретиться с вожаком надо было во что бы то ни стало. Вымеривая шагами расстояние от колычевской калитки до угла сеновала и обратно, Толя размышлял о превратностях человеческого счастья. "Не везет Леньке! Сколько раньше друзей было, а теперь я один". - Толька! Толян! Толя остановился, прислушался. Кричал Ленька. Он посмотрел на слуховое окно сарая и заметил в нем угрюмую, с всклокоченным чубом физиономию. Ленька! - Иди сюда. Толя побежал к воротам, чтобы через дверь пройти на сеновал, но Ленька крикнул: - Через плетень!.. Через плетень залезай! Наконец-то приятели могли обсудить события последних дней. Толя выложил все слухи: и про налет на лагерь, и про группу контрразведки. - Теперь шагу ступить нельзя будет, - сказал он в заключение. - Конец нашим походам! Демка забегал ко мне, - добавил он, помолчав. - "Про то, что вы на лагерь нападали, я, говорит, ни слова. А коли вы еще что плохое сотворите, на себя пеняйте! Чтобы ни слуху ни духу не было слышно. В сады чтоб не лазили, ребят не драли..." Особо предупредил про школьный сад. "Я, говорит, знаю, что вы осенью мечтаете яблочками да грушами поживиться: сам хотел вместе с вами когда-то на это пойти. Теперь заруби себе на носу и Леньке передай, чтобы забыл про это. Даже если не вы, а кто другой в наш сад залезет, вам отвечать придется. Так что советую охранять!" Вот он какой! Ленька с осунувшимся от бессонницы лицом хмурил темные брови. Временами на его губах появлялась не презрительная, как прежде, а виноватая усмешка. Выслушав Толю, он чуть оживился: - Значит, Никита не знает, кто на лагерь нападал? - Нет. - Так вот... - Ленька осекся. Было видно, что он борется с собой, прежде чем высказать другу все. Три дня он думал над этим и решил, решил твердо и бесповоротно сказать об этом вслух... - Я, Толька, - продолжал он, - тоже думаю, что все эти штучки, которые раньше были, бросать надо: плетью обуха не перешибешь! - К Никите подадимся? - Видно будет! Давай повременим самую малость. - Ленька потер ладонями виски. - Пойдем рыбачить на Зеленый плес? Пойдем? Шагай тогда домой, забирай удочки, котелок... Картошка и лук припасены. Черви накопаны... - С ночевкой? - Заночуем. - Знаешь, Ленька, завтра Глухих практику с кружком проводит. У Зеленого плеса. Комбайном управлять будут. Там на одном участке хлеб созрел. - Но-о! - Слово! - Да... - не договорив, Ленька нахмурился и сказал: - Дуй за удочками, клев прозеваем. Толя спустился во двор, перелез через плетень и, мелькнув сиреневой майкой, скрылся за поворотом дороги. Ленька не успел собраться, а короткие свистки на улице уже извещали его, что друг в полной боевой готовности. - Скоро управился, - похвалил Ленька. - Удочки забрать - дело не трудное. - Шагаем! За деревней, у березовой рощи, приятели чуть не столкнулись с пионерами. Юркнув в рожь, пропустили их мимо. Отряд с песней шагал по пыльной дороге, сверкая десятками босых ног. В голове колонны рядом с Никитой и Гошей Свиридовым - Демка. Глаза его - радостны и счастливы. Он пел самозабвенно, широко раскрывая рот: Дорогая земля без конца и без края... Серебряный голосок Аленки выделялся из общего хора, выводил замысловатые, переливчатые и удивительно приятные трели, невольно вызывал восхищение. - На полевой стан пошли, - сказал Толя. - На практику. - Веселые... - С чего плакать-то. Переждав опасность, приятели двинулись к реке. Они поставили переметы, несколько жерлиц и, снарядив удочки, уселись в камышах. Из-за кустарника, что гривкой топорщился на крутояре, до реки долетал рокот моторов и голоса прибывших на практику пионеров. - С утра хлеб убирать начнут, - проговорил Толя, прислушиваясь к разноголосому шуму. - На поплавок смотри. Видишь, ныряет... Прохладно на реке ночью. Прохладно и комаров уйма, но зато красиво. Сонно плещется о берег черная вода, перечеркнутая светящейся лунной дорожкой. Темные камыши под крутояром забрели по колени в воду и замерли, задремали над ней. На той стороне безмолвный ночной лес. И веет от него какой-то необъяснимой сказочной таинственностью. Вот-вот, кажется, раздвинутся вековые сосны и ели, пропуская громоздкую ступу с длинноволосой и страшной бабой-ягой, или там, в глубине, в самой чащобе, вспыхнет волшебным оперением своим красавица жар-птица. - Замерз, - сказал Толя, передернув плечами, и поплотнее закутался в широкий отцовский ватник. - Костер-то вовсе не греет. Сядешь лицом - спереди жара, сзади холод. Спиной повернешься - наоборот получается. - Ухой согреемся, - ответил Ленька, помешивая деревянной ложкой бурлящую в котелке воду. - Должно быть, готова. Нарезав хлеб, они прилегли у котелка. Толя зачерпнул в ложку наваристой ухи, подул на нее и, откусив хлеба, принялся с фырканьем схлебывать запашистый солоноватый бульон. Уха, как и говорил Ленька, согрела их, вернула бодрое настроение. Толя спустился к реке, вымыл котелок, набрал чистой воды и повесил на костер. - Чай будет. Ленька, подперев кулаком подбородок, лежал на груде веток и наблюдал за тем, как огонь, причудливо играя, пожирал сушняк. - Ты, Ленька, порядочного подъязочка вытащил. Я думал, сломается удилище. - Бамбуковая? - И они ломаются... - Толька, - перебил его Ленька. - Пойдет Никита на мировую? - Должен... - Тогда мириться будем! Хватит! Я сам Никите расскажу про то, как подговорил Володьку на них напасть! Расскажу, все расскажу! Решили? - Давно пора. - Доставай из сумки сахар, чай пить будем! - Ленька весело вскочил на ноги и метнулся в кусты. - Куда? - Заварку искать! Скоро он принес пучок листьев черной смородины и бросил в котелок. - Завтра, Толька, пойдем смотреть, как они практикуются. Там и помиримся! Жалко, что мы с тобой не можем практиковаться: не знаем машину. - Время есть, можно выучиться. - Оба в кружок запишемся. Толя достал из Ленькиной сумки мешочек с сахаром, положил его на траву поближе к котелку, хитро ухмыльнулся и спросил: - А это зачем в сумке носишь? На ладони у Толи был знаменитый свинцовый козон, который Никита подарил Косте, а тот потерял во время пожара. - Нужно, Толька! Для дел нужно... - Ленька взял биту и сунул в карман. После чая ребята задремали. Ленька проснулся от холода. На востоке занималась заря. Подбросив на костер несколько хворостин, Ленька поднялся. "Сделаю сейчас, как задумал, - решил он, - подберусь к машине, положу свинчатку на видное место. Утром найдут ребята, обрадуются". Через кусты прямиком вышел на поле, подполз к комбайну с красным флажком и положил козон на ленту транспортера. Вернулся к реке, разбудил Толю: - Умываться давай! Уничтожив остатки провизии, они спрятали рыболовные снасти под берегом в камышах и зашагали к механизаторам. Пионеры были уже на ногах. Они неотступно следовали за Ильей Васильевичем и поэтому не заметили двух приятелей, стоящих в сторонке. Глухих подвел кружковцев к "Коммунару" с флажком и махнул рукой Ивану Полевому: - Заводи трактор! Илья Васильевич стал экзаменовать Костю, который, как староста кружка юных комбайнеров, должен был первым начать практику. Ленька и Толя с восхищением слушали бойкие ответы молодого комбайнера. Слова, произносимые Костей, были непонятны им. "Барабан", "дека", "штифт", "транспортер", "хедер" - что к чему? - Назубок машину знает, - проговорил Толя. - Такому смело комбайн доверить можно. - Учился, потому и знает! Мы с тобой подналяжем, в месяц изучим не хуже его. Глухих вместе с Костей поднялся к штурвалу. Ребята следили за ними. "Костя должен заметить козон, - думал Ленька. - Видит! Нет, отвернулся!" А Костя стоял на площадке и восторженно смотрел на раскинувшиеся перед ним хлеба. Золотые тяжелые волны приветливо колыхались на легком утреннем ветерке и звали, звали его - Костю Клюева! - в свои просторы: "Пожалуйте к нам, капитан степного корабля!" - Трогаем! - крикнул Иван Полевой. - Не волнуйся, Константин: теперь ты, брат, комбайнер! - напутствовал старосту Илья Васильевич, спрыгивая на жнивье. - Вперед! Трактор взревел мотором. Комбайн дрогнул и медленно двинулся на густую рожь. По полотняному транспортеру хедера в приемную камеру молотилки потекли срезанные стебли. Костя упивался счастьем. "Сбывается вещий сон, - говорил он себе. - Пройдет год, два, три... и по Латрушам прогуляется Герой Социалистического Труда Константин Георгиевич Клюев". Вдруг внутри комбайна что-то сильно стукнуло. Стукнуло еще и еще раз. Костя насторожился. Удары не прекращались, а следовали один за другим. Условным сигналом остановив трактор, староста быстро спустился на землю. - В чем дело? Почему остановился? - спросил, подбегая, Илья Васильевич. - Стучит, - виновато сообщил Костя, опуская глаза. - Где? - В барабане.... Илья Васильевич немного успокоился и, обращаясь к ребятам, задал вопрос: - Что может случиться с барабаном во время работы? Кто ответит? - Я! - Гоша Свиридов уверенно проговорил: - Если в барабан молотилки комбайна попадет какой-нибудь твердый предмет, произойдет авария. - Совершенно точно. Как ее устранить? - Осмотреть барабан, проверить целость штифтов... - Правильный ответ. Давайте-ка раздобудем этот самый твердый предмет. Глухих стал копаться в машине. Толя и Ленька, заинтересовавшись заминкой, подошли поближе и, вытягиваясь, смотрели через головы пионеров на то, как Илья Васильевич что-то достает из квадратного отверстия. Наконец он распрямился и показал ребятам свинцовый козон. Удивлению присутствующих не было предела. Костя вытаращил глаза, челюсть у него отвисла, Никита тоже замер. Лицо его покрылось бледностью. Все молчали. Толя сразу узнал знаменитую бабку. Возмущение и гнев охватили его. "Так вот зачем Ленька принес на рыбалку свинцовый козон?.. Он знал, что ребята будут практиковаться у Зеленого плеса. Опять он врал ему в глаза про мировую, опять лицемерил?" Ни слова не говоря, Толя повернулся к вожаку. Ленька виновато опустил глаза. Толя размахнулся и влепил вожаку звонкую увесистую пощечину. Ленька закрыл руками лицо, отшатнулся и, ломая кусты, бросился прочь. ЭПИЛОГ Странные случаи стали происходить в лагере. Началось это дней через десять-пятнадцать после того, как на поле у Зеленого плеса разыгрался последний акт колычевской трагедии и его покинул единственный и самый надежный друг. Для Кости Клюева история с козоном, попавшим в барабан комбайна, тоже чуть-чуть не закончилась плачевно. Он не мог доказать свою невиновность: ведь бита была подарена ему. Аленка долго не разговаривала с Костей и даже внесла предложение переизбрать "негодного старосту". Если бы Илья Васильевич Глухих не встал на его защиту, разжаловали бы старосту мгновенно. Но все это - второстепенное. Настоящие странности начались с того, что в "классной комнате" лагеря на стенде рядом с Костиными появились подлинные чертежи комбайна "Коммунар", утерянные безвозвратно еще зимой. Чертежи были аккуратно приколоты кнопками к фанерным щитам. Как попали они в лагерь - никто не знал. - Завелись опять таинственные невидимки, - сказал Никита, обращаясь к руководителю группы контрразведки Гоше Свиридову. - Спим, значит? - И дежурных четверо было, - добавил Костя. - Дежурил я! - откликнулся Демка. - Готов ручаться - ночью в лагере не было никого! Не мог быть посторонний у нас. - С луны чертежи упали, - пошутил Костя. - Разведчи-ки-и-и!.. - Мы действуем, как положено, - с обидой сказал Гоша. - Вчера троих из огорода вытащили. К Емельянихе забрались... - А позавчера?.. - лукаво спросила Аленка. Гоша насупился: ему напомнили о досадном промахе. Установив за Ленькой слежку, группа контрразведки вечером засела в кустах черной смородины неподалеку от дома Колычевых. Ждали терпеливо. Смотрели во все глаза. И вот, когда совсем стемнело, от палисадника кто-то юркнул к плетню и, крадучись, двинулся к околице. Разведчики за ним. Они подбирались неслышно и, как только неизвестный задумал перескочить прясло, набросились на него, подмяли. - Не уйдешь! - кричал Гоша. - Попался, голубчик! - Поймали! - Вставай, Ленька! Но вместо Леньки они увидели перед собой Костю Клюева. - Чуть не задавили, - протянул тот, одергивая измятую рубашку, - обрадовались, навалились... - Не шляйся по ночам, - только и мог ответить Гоша. Теперь перед пионерами возникла новая задача: надо было узнать, кто же все-таки был в лагере и принес чертежи. - Усилить охрану, - сказал Никита. На том и порешили. А на другой день - новое чудо. Утром, придя в лагерь, Никита обнаружил в штабе на столе записку. Измятый клочок бумаги был измазан землей и порван во многих местах. Видимо, с большим трудом был доставлен он по адресу. Никита прочел несколько слов, выведенных крупными печатными буквами: "Никита! Куда смотрит Демка Рябинин? На его участке появилась капустная белянка. Сходите, проверьте! Таких людей, как Демка, в патруль не назначайте: проворонят все на свете!" Никита осмотрел штаб - никого. Выбежав на песчаную дорожку, ведущую к центральной площадке, он внезапно остановился: от штабных дверей к спуску горы вилась цепочка следов, ясно различимых на песке, смоченном утренней росой. Следы эти Никита мог узнать из тысячи других: на носках - подковки, на каблуках - пластинки для крепления коньков. "Он! Тот незнакомец с черными глазами!" Но волнения, как прежде, Никита не испытывал. Вернувшись в шалаш, взял горн и протрубил сбор. Перед собравшимися пионерами прочитал записку. - Врет, врет! - выкрикнул Демка. - Вчера проверял участок! - Посмотрим еще раз, - спокойно сказал Никита. - Кто ее писал? - Неважно... - Нет, важно! Пусть выйдет и скажет! - Демка, не спорь! - вмешалась Аленка. - Ты до сих пор вредителей различать не умеешь. А в кружке юннатов значишься, груши и яблоки выращиваешь. Скажи, как узнать капустную белянку? - На капусте! - не моргнув глазом, выпалил Демка. - Я бы тебя за версту к школьному саду не допустила... А еще в патруль назначен. Слушай, яички капустной белянки - их называют бляшками - на нижней стороне листа капустного находятся. Яички эти давить надо. А если гусеницы есть, ядом опрыскивать. Пионеры направились на участок. В лагере осталась только группа контрразведки. Никита и Костя, спускаясь с горы, заметили движение в зарослях лопуха. Ребята осторожно подобрались к подозрительному месту. Раздвинув кусты, они увидели полосатую тельняшку и ботинки. "Вот он!" На подошве ясно были видны и подковки и пластинки для коньков. "Ленька!" И еще увидели Никита и Костя лицо Леньки. Оно было грустным. С болью и хорошей завистью смотрел Ленька на лагерь, на собравшуюся в кружок группу контрразведки. - Надо будет поговорить с ним, - сказал Никита. - Чего рассусоливать. Схватим его и наподдаем как следует, - горячился Костя. - Он сколько нам крови испортил. Вредил! Я... - Костя привстал, намереваясь броситься к Леньке, но Никита рванул его за ремень. - Сиди! Ребята поползли обратно и, обойдя Леньку, поднялись в лагерь. - Заседание кончайте, - сказал Никита Гоше. - Не надо нам группы. Пусть останется один дежурный, а остальные - на участок с гусеницами воевать. - А неизвестный? - Все ясно!.. Пошли! - позвал Костя. Недоумевая, все двинулись за Никитой и Костей Вечером пионеры, одержав полную победу над прожорливым врагом, собрались у правления колхоза. Председатель, только что возвратившийся с поля, поблагодарил ребят за помощь. - Большое дело вы сделали, - говорил он. - Урожай капусты для колхоза уберегли. Спасибо! - Это не мы открыли белянку, - сказал Никита. - Как? А кто же целый день с ней воевал? - Боролись мы, а нашли не мы. Кто-то записку в штаб подбросил. Вот, прочитайте! Председатель пробежал записку, улыбнулся и сказал твердо: - Ее написал тоже хороший человек. Болит у него душа за наше общее колхозное добро. Спасибо и этому человеку, большое спасибо! А за плетнем, что примыкал к самому крыльцу правления, стоял Ленька Колычев и слушал слова председателя. Непрошеные слезы выступили на его глазах, теплый комок подкатился к самому горлу. "Я это! - хотелось крикнуть Леньке. - Я нашел белянку!" Но он молчал и только смотрел на ребят. В его черных глазах не было ни зависти, ни злобы. Больно, ой больно выслушивать горячие слова благодарности от людей, которым стыдишься показаться на глаза. От правления пионеры зашагали вдоль по деревне. Все уже знали, что ребята спасли урожай капусты. На победную песню юных комбайнеров из домов выбегали ребятишки, выходили взрослые. - Спасибо, ребята! - Молодцы! - Герои! Слова благодарности сыпались со всех сторон. - Что я говорил? - спросил Костя у Демки. - Про сон-то? Сбылось. - А Золотая Звезда? - Комбайнерами станем и Героя Труда заслужим. - Верно, пожалуй, - поддакнул Толя Карелин. Ленька пробирался задворками вслед за отрядом. И не терпелось ему выйти сейчас из-за плетня, встать в одну колонну с Демкой, Толей, со всеми ребятами и вместе с ними порадоваться победе, но... Никаких "но". Это будет и будет очень скоро! ЧЕЛОВЕК НЕ УСТАЕТ ЖИТЬ "4 октября 1943 года возле города Ржева в расположении наших войск приземлился боевой самолет немцев. На нем бежал из фашистского плена летчик Советских Военно-Воздушных Сил лейтенант Аркадий Михайлович Ковязин". (Из фронтовой газеты) 1. СНЕГ И ВЕТЕР Летчики и не думали подшучивать над метеорологами, предсказавшими ясную погоду на всю "текущую декаду". А метеорологи - чудаки-человеки! - болезненно переживали ошибку в прогнозе. Они подозрительно косились на каждого: не улыбается ли втихомолку. В силу этого самый, казалось бы, отвлеченный разговор в их присутствии непременно сводился к жесточайшему спору о причинах ненастья, щедро сдабриваемому страстными монологами синоптиков в защиту предвидения и не менее страстными заверениями их, что "нынешняя отвратная погода - чистейшая случайность, досадное недоразумение". Вот-вот чахлые облака ("Посмотрите! Неужели в столь ничтожных по структуре образованиях может быть что-либо путное?") по-раструсят снежную крупу, а доходяга-ветерок ослабнет и сойдет на нет. Но ветерок, вопреки железным заверениям представителей службы погоды, и не собирался "подыхать". Доселе безголосый, он вдруг запосвистывал поначалу легонько, словно подбирал нужную тональность, а затем сорвался и затрубил оглашенно. День, второй... Тут бы ветру и утихомириться, поддержать авторитет метеорологов, а он знай себе набирал силы. Мало-помалу раскрутилась такая залихватская карусель, что аэродром, четким прямоугольником вписанный в зелень хвойного леса, как бы сузился, сжался, уподобился тесному и насквозь продуваемому щелистому амбару, загруженному дырявыми мешками с мукой-крупчаткой. И эта мука - белая жесткая снежная пыль - металась теперь в амбарной тесноте, ища выход, клокотала зло. В снежной ветреной толчее потерялись, казалось, и зримые границы суток: и ночью и днем - снег, снег, летучий снег... Он скрывал капониры, склады боеприпасов, бензохранилища, служебные и жилые постройки. По взлетно-посадочной полосе, как горные хребты по рельефной карте, распростерлись сугробы. Они дышали, они курились сизой пылью, и в клубах ее еле можно было различить темные очертания прожекторных установок под летними маскировочными чехлами, тонкие черные шеи ограничительных лампочек у старта, залепленные снегом стекла большеглазых сигнальных фонарей. И на земле, и в воздухе господствовала вьюга, только вьюга. В трубной разноголосице ее было все, кроме самого характерного для этих мест звука - гула моторов. Аэродром словно вымер. Единственным представителем человечества во взбунтовавшемся царстве снега и ветра был красноармеец-часовой. С головой укутавшись в длиннополый овчинный тулуп и подставляя ветру по-стариковски сгорбленную спину, он сиротливо маячил на углу большой избы. Почерневшая, с крупными и глубокими трещинами в ссохшихся бревнах, она печально поблескивала поверх сугробов узкими окнами. Было холодно. Часовой согревался, постукивая валенком о валенок, приплясывал на узкой патрульной тропе, передергивал плечами. Зажав под мышкой винтовку, он попеременно стягивал с рук трехпалые рукавицы и подолгу дышал на скрюченные пальцы, втайне мечтая о теплой караулке, где всегда можно выпить кружку кипятку. Обрушившееся с крыши вихревое колючее облако накрыло красноармейца. Откашливаясь, отплевываясь и протирая запорошенные глаза, он чуть было не проглядел среди бесноватой пыли темную фигуру. - Стой! Возглас часового растворился в какофонии звуков. Человек, конечно, не расслышал окрика. Он упорно продвигался к избе. - Стой! Кто идет?! - уже во всю мочь прокричал часовой и вскинул винтовку. - Свои, Валюхин, свои! Человек остановился, опустил перчатку. Открылось моложавое круглое лицо с темным пушком над верхней губой, крутыми скулами. Оно было докрасна нахлестано ветром. Густые брови поседели от набившейся в них снежной пудры. Красноармеец узнал командира "голубой двадцатки" лейтенанта Ковязина и, утопив озябший подбородок в теплую и влажную от дыхания овчину, заговорил ворчливо: - В этаком-то ветродуе, товарищ лейтенант, маму родную не признаешь. Ну, прямочки дохнуть невозможно. Рот раскроешь, а ветрище в зевало... насквозь лупит ветрище... Конешно, человек-то и не этакое вытерпеть способен, а тулуп... фюить! Не вытерпливает он... Снег навстревал в овчину-то, подтаял в ней и схватился ледком. Теперь не тулуп на мне, а вроде колокол медный. Под колоколом этим, язви его, я вроде как нагой прохлаждаюсь. Заколел вовсе. - Да-а. Завидного мало. Но караульный начальник просил передать тебе, Валюхин, что смена будет на час раньше. - Это хорошо, товарищ лейтенант! Надо бы... Ведь что выходит-то? Стою, значится, я... - Не убеждай: вижу и сочувствую, - повернувшись к ветру спиной, Ковязин достал пачку "Беломора", надорвал ее с краю. - Грейся. - Не положено на посту. - Ну, ну, - Ковязин щелкнул зажигалкой, прикурил, коротким прыжком перемахнул через сугроб и очутился перед скособоченным крыльцом. Ветер раздувал и сеял искрами огонь папиросы. Сделав несколько быстрых затяжек, Ковязин раздавил окурок каблуком, привычно минуя расшатанные сту