ее радующие глаз, что составляют неожиданный контраст с общим видом местности. Именно такой характер носила она близ развалин обители святой Руфи. Сперва путь представлял собой просто овечью тропу, которая лепилась по склону крутого и обнаженного холма. Однако постепенно, по мере того как эта тропа спускалась и огибала холм, стали появляться деревья, сперва - одиночные, чахлые и уродливые, как бы с клоками шерсти на стволах и корнями, выступающими из земли и образующими углубления, где любят отдыхать овцы, - зрелище, более приятное для любителя красивых мест, чем для садовода или лесничего. Дальше деревья начали образовывать группы, по краям и в середине которых росли терновник и орешник. Наконец эти группы настолько слились, что, хотя под их ветвями кое-где открывалась широкая прогалина или встречались болотца и небольшие пустоши, на которых не находили питания разлетающиеся повсюду семена деревьев, - ландшафт в целом, безусловно, можно было назвать лесистым. Склоны долины все более сближались. Внизу послышался плеск ручья, а в лесных просветах уже можно было видеть и его светлые, быстрые воды, мчавшиеся под сенью древесных крон. Теперь Олдбок полностью присвоил себе права чичероне и настойчиво требовал, чтобы никто ни на шаг не отклонялся от пути, который он указывал, если они желают увидеть наилучшим образом то, ради чего сюда явились. - Вам повезло, что я буду вашим гидом, мисс Уордор! - воскликнул старожил, размахивая рукой и качая головой в такт стихам, которые с увлечением декламировал: Я знаю вдоль и поперек весь лес - Любой овраг, тропу, замшелый пень, Тенистые зеленые беседки. - Ах, черт возьми! Эта ветка терновника разрушила всю работу Кексона и чуть не сбросила мой парик в ручей. Вот что значит читать стихи hors de propos!* ______________ * Не к месту (франц.). - Не огорчайтесь, дорогой сэр, - сказала мисс Уордор, - здесь ваш верный слуга, готовый исправить беду, и когда вы вновь появитесь в вашем головном уборе, восстановленном в его прежнем великолепии, я продолжу цитату: Так солнце, пав за гранью океана, Главу опять подъемлет из тумана И сыплет блеск лучистый, тьму гоня, И снова на челе пылает... - Ох, довольно, довольно! - остановил ее Олдбок. - Мне не следовало давать вам такой повод изощрять на мне свое остроумие. Но я сейчас покажу вам нечто, способное остановить ваш сатирический полет, ибо я знаю вас как любительницу природы. Действительно, когда все вслед за ним пролезли сквозь брешь в низкой полуразвалившейся, старой стене, перед ними открылся вид, столь же любопытный, сколь и неожиданный. Они стояли высоко на склоне узкой долины, которая внезапно расширялась наподобие амфитеатра, давая место чистому и глубокому озеру в несколько акров и полосе ровной земли вокруг него. Дальше берега везде круто поднимались; в некоторых местах их разнообразили скалы, в других же - украшала молодая поросль, кое-где взбегавшая по склонам и прерывавшая однообразие зеленых пастбищ. Внизу озеро изливалось в торопливый и шумный ручей, сопровождавший гостей с той минуты, как они вступили в долину. В том месте, где он вытекал из озера, высились те самые руины, которые предстояло осмотреть. Они не занимали обширного пространства, но своеобразная красота, а также дикий и уединенный характер местности сообщали им такую внушительность, какой не обладают и более значительные архитектурные останки, расположенные близ обыкновенных домов и среди менее романтической обстановки. Восточное окно церкви сохранилось невредимым со всеми своими орнаментами и ажурным переплетом, а боковые стены с уже отделившимися от них воздушными арками контрфорсов, увенчанные башенками и отделанные резьбой, придавали зданию изящество и легкость. Крыша и западное крыло церкви были полностью разрушены, но и сейчас было видно, что последняя когда-то составляла одну из сторон квадрата, по боковым сторонам которого располагались монастырские строения, а на противоположной - сад. То крыло этих строений, которое возвышалось над ручьем, частично опиралось на крутую и обрывистую скалу, так как обитель иногда служила военным целям и однажды во время войны Монтроза была взята неприятелем после жестокого побоища. Там, где раньше зеленел сад, еще росло несколько фруктовых деревьев. Подальше от построек стояли одинокие дубы, вязы и каштаны, достигавшие больших размеров. Остальное пространство между развалинами и холмом было покрыто короткой травой, которую пасшиеся здесь овцы содержали в гораздо большем порядке, чем если бы по ней проходили серпом и метлой. Вся эта картина дышала тишиной, вносила в душу умиротворение, но не была монотонна. Темная глубь бассейна, в котором покоилось ясное голубое озеро, отражая водяные лилии и деревья на берегу, там и сям протягивавшие к воде мощные ветви, создавала замечательный контраст с быстрым бегом и бурной шумливостью ручья, который, словно вырвавшись из заточения, мчался вниз по долине, огибая основание скалы, увенчанной руинами, и в своем неистовстве разбивался пеной на каждом уступе или камне, задерживавшем его движение. Столь же велик был контраст между ровным зеленым лугом, на котором высились руины и огромные стволы деревьев, и узкими, почти отвесными берегами, частью окаймленными молодым и густым подлеском, частью поросшими лиловым вереском, а частью - на каменной крутизне - покрытыми пятнами лишайника и тех выносливых растений, что пускают корни в самых бесплодных расселинах утесов. - Здесь было пристанище учености в дни мрака, мистер Ловел, - сказал Олдбок, вокруг которого теперь собралось все общество, любуясь внезапно открывшейся и столь романтической панорамой. - Здесь отдыхали мудрецы, уставшие от мирской суеты и посвятившие себя либо размышлениям о мире грядущем, либо службе поколениям, которые должны были наследовать им в мире сем. Я сейчас покажу вам библиотеку. Вы видите этот участок стены с прямоугольными окнами, разделенными надвое небольшими колоннами? Вот там она и помещалась, и в ней, как уверяет принадлежащая мне старинная рукопись, было пять тысяч томов. Здесь я смело могу присоединиться к горьким жалобам высокоученого Лиленда, который, сожалея об упадке монастырских библиотек, восклицает, как Рахиль, оплакивающая свое бесплодие, что, если бы из наших библиотек выпрыгнули в руки зеленщиков, свечников, мыловаров и прочих дельцов и торгашей папские буллы, декреты, декреталии, конституции и прочая дьявольская стряпня, а также софизмы Хейтсбурга, универсалы Порфирия, логика Аристотеля, богословие Дунса и всякое такое шулерство (прошу прощения, мисс Уордор) и все тому подобные плоды преисподней, - мы могли бы с этим примириться. Но то, что мы отдали наши древние летописи, сборники наших благородных преданий, наши ученые комментарии, наши народные хартии на самое презренное употребление, легло позором на нашу нацию и обесчестило нас перед потомством до скончания времен. О, пренебрежение, столь неуважительное, к нашей родине! - О, Джон Нокс! - вздохнул баронет. - Джон Нокс, под чьим влиянием и покровительством была проделана эта патриотическая работа! Антикварий, оказавшийся в положении птицелова, попавшегося в свой же силок, быстро отвернулся и закашлялся, чтобы скрыть легкую краску смущения. - Что касается этого апостола шотландской Реформации... - начал он. Но тут вмешалась мисс Уордор, чтобы прервать опасный разговор: - Скажите, какого автора вы цитировали, мистер Олдбок? - Высокоученого Лиленда, мисс Уордор, который упал без чувств, когда своими глазами увидел уничтожение монастырских библиотек в Англии. - А я думаю, - сказала на это молодая леди, - что его несчастье, может быть, спасло разум кое-кому из современных антиквариев, которых, наверно, затопило бы такое огромное море учености, если бы не было принято осушительных мер. - Благодарение небу, такой опасности теперь нет. Учености нам оставили с наперсток, а в нем не утонешь. Сказав это, Олдбок повел собравшихся вниз, на берег, по крутой, но не опасной тропинке, и они вскоре оказались на зеленеющем лугу, посреди которого были расположены руины. - Здесь эти люди жили, - продолжал антикварий, - и единственным их занятием было изучать далекую старину, переписывать манускрипты и сочинять новые произведения в назидание потомству. - А также, - добавил баронет, - выполнять благочестивые обряды с блеском и церемониалом, достойными их духовного сана. - И если мне разрешит заметить фисокородный сэр Артур, - с низким поклоном произнес немец, - монахи происфодили в своих лабораториях весьма любопитные опиты в опласти химии, а также magia naturalis*. ______________ * Натуральной магии (лат.). - Мне кажется, - сказал пастор, - им хватало работы по взиманию десятины в пользу священников и викариев в трех обширных приходах. - И все это, - добавила мисс Уордор, наклонив голову в сторону антиквария, - без всяких помех со стороны женщин! - Верно, мой прекрасный враг, - отозвался Олдбок. - Это был рай, куда не допускалась Ева, и можно только дивиться, как добрые отцы умудрились потерять его. Высказывая подобные критические замечания по поводу занятий тех, кому некогда принадлежали нынешние руины, посетители некоторое время переходили от одной замшелой гробницы к другой под руководством Олдбока, весьма убедительно объяснявшего план строения и читавшего, с соответствующими пояснениями, полуистершиеся надписи, которые еще можно было разглядеть на могилах мертвых и в пустых нишах для статуй святых. - Почему, - наконец спросила мисс Уордор антиквария, - предание сохранило нам такие скудные сведения об обитателях этих величественных зданий, возведенных с такой затратой труда и таким вкусом во времена, когда их хозяева были людьми чрезвычайно важными и могущественными? Самой невзрачной башне разбойного барона или эсквайра, жившего силой своего копья и меча, посвящена особая легенда, и пастух подробнейшим образом поведает вам имена и подвиги обитателей этой башни. Но попробуйте расспросить любого сельского жителя об этих великолепных и внушительных руинах - об этих башнях, этих арках, этих контрфорсах и окнах с колоннами, так дорого стоивших, - его ответ будет односложен: "Это давным-давно построили монахи". Вопрос был довольно трудный. Сэр Артур возвел очи к небу, как бы ожидая оттуда вдохновения. Олдбок сдвинул парик на затылок. По мнению пастора, его прихожане были слишком преданны истинному учению пресвитерианской церкви, чтобы сохранять записи, касавшиеся притеснителей-папистов, этих побегов большого и мрачного древа беззакония, чьи корни уходят в недра семи холмов мерзостного нечестия. Ловел находил, что для решения вопроса лучше всего рассмотреть, какие события вообще оставляют наиболее глубокое впечатление в умах простых людей. - Эти события, - утверждал он, - были похожи не на спокойное течение оплодотворяющей землю реки, а на бешеный, стремительный бег разъяренного потока. Те эры, от которых простой народ исчисляет время, всегда связаны с каким-либо периодом страха и бедствий - с ураганом, землетрясением или вспышкой гражданской смуты. А раз именно такие факты наиболее живо сохраняются в памяти народа, мы не должны удивляться, - заключил он, - что свирепого воина помнят, а мирных аббатов предают полному забвению. - Если разрешат тшентльмены и леди и если мне простят сэр Артур, и мисс Уордор, и почтенный пастор, и мой допрый друг мистер Олденбок, с которым мы земляки, и любезный мистер Лофел, я думаю, что все это делает рука славы. - Какая рука? - удивился Олдбок. - Рука славы, мой допрый мистер Олденбок. Это великая и ушасная тайна, которой пользофались монахи, чтоби скрыть свои сокровища, когда так назыфаемая Реформация изгоняла их из монастырей. - А, вот как! Расскажите нам об этом, - сказал Олдбок. - Такие тайны полезно знать. - Что ви, мой допрый мистер Олденбок! Ви только посмеетесь надо мной. Но рука славы хорошо известна в странах, где шили ваши почтенные предки. Это рука, отрезанная от трупа челофека, пофешенного за убийство. Ее хорошенько высушивают в дыму мошшевельника, и если ви добавите к мошшевельнику немного тиса, то лучше не будет... Я хотел сказать - хуше не будет. Потом надо взять немного медфешьего шира, и немного барсучьего, и немного кабаньего, и немного - от младенца, только некрещеного (это очень вашно!), и слепить из этого шира свечу, и влошить ее в нушный час и минуту, с нушными церемониями в руку славы, и тот, кто ищет клад, никогда ничего не найдет. - Клянусь головой, что это заключение правильно! - воскликнул антикварий. - И вы говорите, мистер Дюстерзивель, что в Вестфалии было принято пользоваться такими изящными канделябрами? - Постоянно, мистер Олденбок, когда ви не хотели, чтобы кто-нибудь софал нос в ваши дела. И монахи тоше - когда прятали свои церковные блюда, и чаши, и перстни с драгоценными камнями. - Но вы, рыцари ордена розенкрейцеров, все же, несомненно, знаете, как разрушать чары и находить то, что бедные монахи прятали с таким трудом? - Ах, допрый мистер Олденбок, - ответил мудрец, загадочно качая головой, - вам трудно этому поферить. Но если бы ви, сэр Артур, видели огромные, массивные, тончайшей работы предметы церковной утвари, а ви, мисс Уордор, - тот серебряный крест, что ми со Шрепфером нашли для господина фрейграфа - его точнее зофут барон фон Бландерхауз, - я уферен, что ви бы тогда больше не сомнефались. - Увидеть - это, конечно, значит поверить. Но в чем состояло ваше искусство, ваша тайна, мистер Дюстерзивель? - О, мистер Олденбок, это мой маленький секрет, допрый сэр! Ви долшны простить мне, если я его не открою. Но я скажу вам, что есть разные пути... да вот хотя бы сон, который снится вам три раза, это очень хороший способ... - Очень рад это слышать, - сказал Олдбок. - У меня есть счастливый друг, - при этом он покосился на Ловела, - которого часто посещает королева Мэб. - Кроме того, бивают симпатии и антипатии и удивительные природные свойства различных трав, а такше магического жезла. - Я предпочла бы посмотреть на эти чудеса, а не слушать о них, - сказала мисс Уордор. - Ах, моя высокочтимая молодая леди, сейчас не время, чтобы сотворить большое чудо и найти все церковные сосуды и монеты. Но, чтобы достафить удофольствие вам, и моему покрофителю сэру Артуру, и преподобному господину пастору, и допрому мистеру Олденбоку, и мистеру Лофелу, тоже очень приятному молодому тшентльмену, я покашу вам, что мошно, очень даже мошно, открыть источник, маленький водяной ключ, скрытый в земле. Для этого не нушно ни мотыги, ни лопаты и вовсе незачем копать. - Гм! - проворчал антикварий. - Я слыхал об этой загадке. Но от такого умения в нашей стране мало проку. Вам следовало бы отправиться в Испанию или Португалию и там с пользой употребить его. - Ах, мой допрый мистер Олденбок, там инквизиция и аутодафе. Там меня, простого философа, объявили бы великим колдуном и сошгли. - Они зря истратили бы уголь, - заметил Олдбок. - Однако, - продолжал он шепотом, обращаясь к Ловелу, - если бы они выставили его у позорного столба, как одного из самых наглых мошенников и болтунов, каких только видел свет, воздаяние более точно соответствовало бы его заслугам. Впрочем, поглядим: он, кажется, хочет показать нам какой-то фокус. И действительно, немец теперь подошел к рощице на некотором расстоянии от руин и сделал вид, будто усердно разыскивает прут, годный для его волшебных целей. Срезав, осмотрев и отбросив несколько веток, он наконец выбрал небольшой побег орешника с раздвоенным концом и объявил, что этот прут обладает всеми свойствами, нужными для его опыта. Держа концы развилки так, что прут торчал прямо вверх, Дюстерзивель начал обходить разрушенные нефы и аркады, а остальные с удивлением вереницей следовали за ним. - Я думаю, здесь не было воды, - сказал он, обойдя несколько зданий и не находя якобы ожидаемых им признаков. - Я думаю, эти шотландские монахи находили воду слишком холодной для климата и всегда пили допрый вкусный рейнвейн... Что это? Ага! - При этом восклицании его спутники заметили, что прут принял наклонное положение, хотя немец как будто по-прежнему крепко сжимал его пальцами. - Да, разумеется, здесь есть вода, - добавил немец и, поворачиваясь из стороны в сторону, смотря по тому, куда отклонялся прут, добрался наконец до пустого помещения без крыши, в котором когда-то была монастырская кухня. Едва он вошел туда, как прут повернулся у него в руках и застыл концом вниз. - Да, это здесь! - продолжал чудотворец. - И если ви не найдете воды, то мошете назвать меня дерзким обманщиком! - Я воспользуюсь этим разрешением, - шепнул антикварий Ловелу, - найдет он воду или нет. Слугу, явившегося с корзиной холодных закусок, послали в расположенную неподалеку хижину лесника за киркой и топором. После того как с места, указанного немцем, удалили камни и мусор, показались стенки обычного колодца. Когда при содействии лесника и его сыновей был убран слой щебня, в колодце начала быстро подниматься вода - к удовольствию философа, удивлению дам, мистера Блеттергаула и сэра Артура, недоумению Ловела и смущению недоверчивого антиквария. Впрочем, он не преминул снова заявить Ловелу на ухо свой протест против такого чуда. - Это просто трюк, - сказал он. - Прежде чем проделывать свои таинственные махинации, мошенник так или иначе узнал о существовании этого старинного колодца. Обратите внимание на то, что он сейчас скажет. Или я сильно ошибаюсь, или все это лишь прелюдия к более серьезному обману. Смотрите, как он пыжится и важничает после своего успеха и как бедный сэр Артур восхищается этим потоком чепухи, который тот изливает на него под видом основ оккультной науки! - Ви видите, мой допрый покрофитель, ви видите, моя допрая леди, ви видите, почтенный доктор Блеттергаул, и ви такше, мистер Лофел, и мистер Олденбок, мошете видеть, если соблаговолите, что наука не имеет других врагов, кроме нефешества. Взгляните на эту малую веточку орешника. Единственно, на что она годна, это посечь ребенка. ("Для тебя я взял бы девятихвостую кошку!" - шепнул Олдбок в пространство.) Влошите ее в руки философа - пиф-паф! - и она делает великое откритие. Но это пустяк, сэр Артур, сущий пустяк, почтенный доктор Блеттергаул, пустяк, милые леди, юный мистер Лофел и допрый мистер Олденбок, по сравнению с тем, что мошет сделать наука! Ах, если б нашелся челофек, у которого хватило бы смелости и ума, я показал бы ему кое-что получше колодца с водой... Я показал бы ему... - Для этого потребовалось бы также немного денег, не так ли? - спросил антикварий. - Э, самая малость, о которой не стоит и говорить! - ответил мудрец. - Я так и думал, - сухо заметил антикварий. - А я пока что, без всякого магического жезла, покажу вам превосходный паштет из дичи и бутылку лондонской мадеры особой марки, и думаю, что эти блага не уступят всему тому, что может явить нам наука мистера Дюстерзивеля. Пиршественные яства были расставлены, как выражался Олдбок, fronde super viridi, под огромным старым деревом, называвшимся "дубом приора", и общество, расположившееся в его тени, отдало должное содержимому корзины. Глава XVIII И как грифон крылатый, над лесами, Над степью и болотами летя, За аримаспом гонится, который Хранимое им золото похитил, - Так в исступленье гнева сатана... "Потерянный рай" Когда легкий завтрак был окончен, сэр Артур возобновил разговор о тайнах магического жезла, о которых он уже раньше беседовал с Дюстерзивелем. - Мой друг мистер Олдбок теперь будет с большим уважением слушать ваш рассказ о новейших открытиях, сделанных в Германии членами вашего сообщества. - Ах, сэр Артур, не следовало касаться таких фещей при этих тшентльменах. Именно недостаток доферия, или, как ви говорите, веры, и портит подобные великие дела. - Позвольте по крайней мере моей дочери прочесть записанный ею рассказ про Мартина Вальдека. - О, это очень правдифый история. Но мисс Уордор такая лофкая и такая умница, что сделала из нее настоящий роман. Гете и Виланд не сделали бы лучше, честное слово. - По правде говоря, мистер Дюстерзивель, - промолвила мисс Уордор, - в этой легенде романтическое настолько преобладало над правдоподобным, что мне, влюбленной в царство сказок, просто невозможно было удержаться и не внести несколько штрихов, чтобы сделать это произведение более совершенным в своем роде. Однако вот оно, и если вы не склонны покинуть эту тень, прежде чем немного спадет дневная жара, и будете снисходительны к моему неумелому изложению, то, может быть, сэр Артур или мистер Олдбок прочтут его нам. - Только не я, - заявил сэр Артур. - Я никогда не любил читать вслух. - И не я, - сказал Олдбок, - ибо забыл дома очки. Но ведь с нами Ловел, у него острое зрение и приятный голос. Что касается мистера Блеттергаула, то, насколько мне известно, он ничего не читает, опасаясь, что его заподозрят в чтении своих же проповедей. Таким образом, чтение рукописи было возложено на Ловела, и он не без трепета принял переданные ему смущенной мисс Уордор листы со строками, начертанными той прекрасной рукой, обладание которой он счел бы высшим блаженством, какого только мог ожидать на земле. Но сейчас необходимо было подавить свои чувства. И, бегло проглядев рукопись, как бы для того, чтобы лучше ознакомиться с ее характером, он преодолел волнение и прочел обществу следующий рассказ. СУДЬБА МАРТИНА ВАЛЬДЕКА* ______________ * Общее содержание этой истории заимствовано из немецких источников. Но автор в настоящее время не может сказать, в каком из многочисленных сборников легенд на этом языке можно найти оригинал. (Прим. автора.) Пустынные дебри Гарцского леса в Германии, и особенно гора, называемая Блоксберг, или, точнее, Брокен, служат излюбленным местом действия в рассказах о ведьмах, леших и призраках. Сам род занятий жителей - рудокопов и лесорубов - развивает в них особую склонность к суеверию, и явления природы, которые они наблюдают, работая в лесной глуши или под землей, часто приписываются ими вмешательству духов или волшебных сил. Среди многих легенд в этом пустынном краю особенно распространена одна, где рассказывается о некоем диком духе, принявшем образ человека огромного роста, который сторожит леса Гарца. Этот великан ходит в венке и поясе из дубовых листьев и носит в руке вырванную с корнем сосну. Многие утверждают, что видели гигантскую фигуру, шагавшую в том же направлении, что и они, по горному хребту, отдаленному от них узкой лощиной. Подлинность такого видения настолько общепризнанна, что современному скептицизму не остается ничего иного, как объяснять его законами оптики*. ______________ * Предполагается, что видение возникает вследствие отбрасывания тени человека, видящего его, на слой тумана, подобно изображению, отбрасываемому волшебным фонарем на белую стену. (Прим. автора.) В старину дух часто запросто общался с местными жителями; по гарцским преданиям, он, как почти все духи земли, был своенравен и по своей прихоти вмешивался в дела смертных - иногда на пользу им, а иногда во вред. Но было замечено, что даже его дары часто со временем оказывались гибельными для тех, кого он ими наделял. Нередко священники, пекущиеся о пастве, произносили длинные проповеди, суть которых сводилась к увещеванию не вступать ни в какое общение, прямое или косвенное, с демоном Гарца. И старые люди часто приводили историю Мартина Вальдека в пример ветреным детям, когда те смеялись над опасностью, казавшейся им воображаемой. Однажды в деревушке под названием Моргенбродт, в Гарце, кафедрой церковки с соломенной крышей завладел странствующий капуцин и начал громить жителей за их греховность и за сношения с дьяволами, ведьмами и феями, особенно же - с гарцским лешим. Учение Лютера уже начинало распространяться среди крестьян - ибо этот случай относят к царствованию Карла Пятого, - и они посмеивались над тем усердием, с которым почтенный монах разглагольствовал на избранную им тему. Его страстность росла с их упорством. Жителям не нравилось, что их старого, смирного духа, обитавшего столько веков на Брокене, сваливают в одну кучу с Ваалом, Астаротом и даже самим Вельзевулом, безвозвратно низвергая его в бездну Тофета. К их патриотической заинтересованности в его судьбе присоединялись опасения, как бы дух не отомстил за то, что они слушают такие беспощадные обвинения. Бродячий монах, говорили они, который нынче здесь, а завтра - бог весть где, может говорить что ему угодно. А мы, исконные и постоянные обитатели этих мест, останемся на милость оскорбленного духа и, конечно, должны будем за все расплачиваться. Возбужденные этими мыслями, крестьяне от неодобрительных слов перешли к камням и, хорошенько побив ими пастыря, выгнали его из прихода - пусть проповедует против духов в других местах! Трое молодых людей, которые присутствовали при этом событии и принимали в нем участие, возвращались в свою хижину, где они занимались трудным и малопочетным делом выжигания древесного угля для плавильных печей. В пути разговор, естественно, зашел о духе Гарца и о поучениях капуцина. Два старших Вальдека, Макс и Георг, признавая, что речи монаха были неразумны и заслуживали порицания, так как он не мог судить о природе и судьбе их духа, все же считали чрезвычайно опасным принимать от этого духа подарки и поддерживать с ним какое бы то ни было общение. Он могуществен - это они признавали, - но своенравен и проказлив, и те, кто имел с ним дело, часто плохо кончали. Не он ли подарил храброму рыцарю Экберту фон Рабенвальду знаменитого черного коня, на котором тот одолел всех противников на большом турнире в Бремене? И не этот ли самый конь потом бросился со своим всадником в пропасть, такую глубокую и страшную, что ни коня, ни человека никто больше не видел? Не он ли научил Гертруду Тродден заклинанию, помогавшему мгновенно сбивать масло, и не была ли она сожжена, как ведьма, по приговору главного судьи курфюршества за то, что воспользовалась этим подарком? Однако и эти и многие другие приводимые ими примеры печальной участи людей, принявших благодеяния гарцского духа, не произвели никакого впечатления на младшего брата - Мартина. Мартин Вальдек был юн, горяч и порывист. Он отличался во всех забавах, обычных для горцев, и был неустрашим, так как свыкся с опасностями. Он посмеялся над робостью братьев. - Не говорите при мне таких глупостей, - сказал он. - Этот дух - добрый. Он живет среди нас, словно и он простой крестьянин, и посещает уединенные утесы и горные пещеры, как охотник или козий пастух. Он любит леса Гарца и их дикие чащи и не может быть равнодушен к судьбе трудолюбивых детей здешней земли. Если бы дух был так коварен, как вы его изображаете, мог ли бы он приобретать власть над смертными, которые просто пользуются его дарами и не связывают себя никакими обязательствами угождать его прихотям? Когда вы приносите уголь к плавильной печи и деньги выплачивает вам этот богохульник и нечестивец, старый мастер Блазиус, разве его деньги хуже тех, которые вы могли бы получить от самого священника? Значит, опасность грозит вам не от даров лесного духа, а от того, как вы их употребите. И если бы дух в эту самую минуту явился мне и указал золотую или серебряную жилу, я принялся бы копать раньше, чем он успел бы повернуться ко мне спиной, и притом считал бы себя под покровительством высшего существа, лишь бы только я употребил открытое мне богатство на добрые дела. На это старший брат ответил, что богатство, дурно нажитое, редко тратится достойным образом, а Мартин самоуверенно возразил, что обладание всеми сокровищами Гарца нисколько не изменило бы его привычек, нравственных правил и душевных качеств. Брат стал упрашивать Мартина не говорить об этом так безрассудно и, чтобы отвлечь его внимание, начал обсуждать с ним предстоящую охоту на кабана. Беседуя, они дошли до своей хижины, жалкого шалаша на склоне дикой, узкой и живописной лощины в дебрях Брокена. Они сменили сестру, следившую за обугливанием дров. Эта работа требует неослабного внимания, и они, как обычно, поделили ее между собой: один брат должен был сторожить, пока остальные спали. Первые два часа ночи на страже оставался Макс Вальдек, старший брат, и был немало встревожен, когда на противоположном склоне лощины увидел огромный костер и вокруг него какие-то фигуры, казалось, водившие хоровод и делавшие странные телодвижения. Сначала Макс хотел позвать братьев. Однако, вспомнив о безрассудной смелости младшего и не решаясь будить другого брата, чтобы не потревожить и Мартина, подумав также, что видимое им всего лишь наваждение, посланное духом, может быть, из-за сказанных Максом в минувший вечер неосторожных слов, - он решил искать защиты в молитвах, которые начал бормотать про себя, с ужасом и негодованием наблюдая в то же время за странным и жутким видением. Огонь некоторое время ярко пылал, потом начал гаснуть, уступая место мраку, и остальная часть ночи для Макса не была нарушена ничем, кроме воспоминаний о пережитом страхе. Потом он пошел спать, и его место занял Георг. Видение огромного пылающего костра на противоположном склоне лощины представилось и его глазам. Костер, как и прежде, был окружен фигурами, которые выделялись на фоне яркого красного огня и двигались вокруг него, как бы совершая некую таинственную церемонию. Георг, столь же осторожный, как и старший брат, был посмелее его. Он решил исследовать поближе предмет своего недоумения. Для этого он перешел через ручей на дне лощины, взобрался на другой берег и подошел на расстояние полета стрелы к огню, который, казалось, пылал так же яростно, как и тогда, когда Георг впервые увидел его. Внешний вид тех, кто окружал костер, напоминал видения тревожного, лихорадочного сна и сразу же подтвердил предположение, с самого начала возникшее у Георга, что эти существа - не из мира живых. Среди странных, призрачных фигур Георг Вальдек заметил гиганта с волосатым телом, державшего в руке вырванную с корнями сосну и как будто ворошившего ею время от времени пылавшие бревна. На нем не было ничего, кроме венка и пояса из дубовых листьев. У Георга упало сердце, так как он узнал хорошо всем известного гарцского духа, которого ему часто описывали старые пастухи и охотники, видевшие, как он шагал по горам. Георг повернулся, готовый бежать. Но, подумав, побранил себя за трусость и стал мысленно читать стих псалмопевца "Хвалите господа все ангелы его", считавшийся в этом краю могущественным заклинанием. При этом он снова двинулся в сторону, где перед ним сверкало пламя. Однако костер исчез. Только бледный месяц освещал склон лощины. Пот выступил у Георга на лбу, и волосы встали дыбом под его шапкой угольщика, когда неверными шагами он приблизился к месту, где только что пылал костер и которое можно было бы узнать по старому, уродливому дубу, но не нашел там ни малейших следов виденного. Мох и дикие цветы не были опалены, и ветви дуба, так недавно казавшиеся окутанными пламенем и клубами дыма, были влажны от полуночной росы. Георг нетвердой походкой вернулся в хижину и, рассуждая так же, как старший брат, решил молчать о том, что он испытал, чтобы не пробудить в Мартине то безудержное любопытство, которое, казалось ему, граничило с нечестивостью. Теперь настал черед Мартина сторожить. Петух уже огласил лес своим первым кличем, и ночь была почти на исходе. Осмотрев печь, в которую закладывали дрова для обугливания, Мартин с удивлением обнаружил, что в ней поддерживался недостаточный огонь. Из-за предпринятой прогулки и ее последствий Георг забыл о своей главной задаче. Первой мыслью Мартина было поднять братьев. Но, заметив, что оба они спят особенно глубоко и тяжело, он не стал нарушать их покой и сам без их помощи начал подбрасывать в печь топливо. Однако дрова, которые он клал, видимо, были сырые и негодные, потому что пламя не только не разгоралось, а, напротив, стало чахнуть. Тогда Мартин пошел взять из запаса сучья, тщательно нарезанные и нарочно высушенные для такого случая, но когда он возвратился, огонь уже совсем погас. Это была большая беда, которая грозила свести на нет их труд за несколько дней. Обозленный и огорченный, страж принялся высекать огонь, чтобы снова растопить печь, но трут оказался влажным, и здесь у Мартина тоже ничего не вышло. Он уже собирался разбудить братьев, потому что дело не терпело отлагательства, как вдруг заметил вспышки света, замелькавшие не только в окне, но и сквозь все щели грубо сколоченной хижины, и ему представилось то же видение, которое раньше испугало сперва одного, а затем и другого брата. Прежде всего парню пришло в голову, что к ним забрались Мюллергаузеры, их соперники по ремеслу, с которыми у них было много стычек, и хотят украсть их дрова. Он решил разбудить братьев и наказать наглых грабителей. Но, подумав и присмотревшись к движениям и повадкам пришельцев, словно сновавших в огне, он отказался от своей догадки и, хотя был маловером в таких делах, заключил, что пред ним сверхъестественное явление. "Ладно, - сказал себе неустрашимый житель лесов, - люди это или дьяволы предаются там таким странным обрядам, а я пойду и попрошу у них огонька, чтобы снова растопить нашу печь". От мысли разбудить братьев он тоже отказался. Существовало поверье, что такие приключения, как то, в которое он собирался пуститься, бывают успешны только в том случае, когда человек один. К тому же он боялся, что братья с их мелочной осторожностью помешают ему заняться расследованием, на которое он решился. Итак, взяв со стены рогатину, с которой они ходили на кабана, храбрый Мартин Вальдек отправился один. С таким же успехом, как его брат Георг, но с гораздо большей отвагой, Мартин перешел ручей, поднялся по откосу и настолько приблизился к призрачному обществу, что мог распознать в главной фигуре духа Гарца. Впервые в жизни Мартина прошиб озноб. Но воспоминание о том, что на расстоянии он храбрился и даже мечтал о встрече, которая теперь могла состояться, укрепило в нем пошатнувшуюся смелость, а гордость заменила недостаток решимости, и он довольно твердым шагом направился к костру. И чем ближе он подходил к сборищу вокруг огня, тем более диким, фантастическим и сверхъестественным оно ему представлялось. Он был встречен громким взрывом хохота и нестройных выкриков, которые оглушили его и показались ему жутким сочетанием самых мрачных и унылых звуков, какие можно было вообразить. - Кто ты? - спросил гигант, придавая своим диким и уродливым чертам торжественный вид, хотя они то и дело подергивались судорогой подавляемого смеха. - Мартин Вальдек, житель этого леса, - ответил смелый юноша. - А вы кто? - Король лесных чащ и копей, - ответил дух. - Как ты смеешь соваться в мои тайны? - Я пришел попросить огня, чтобы разжечь у себя потухшую печь, - храбро ответил Мартин, а затем с решительным видом, в свою очередь, спросил: - Что это у вас за тайное празднество? - Мы справляем свадьбу Гермеса с Черным Драконом, - вежливо сообщил дух. - Однако возьми огня, за которым пришел, и уходи: смертный, который долго смотрит на нас, не остается в живых. Молодой угольщик воткнул конец рогатины в большую пылающую головню, которую с трудом поднял. Затем он повернул в сторону своей хижины. Взрывы хохота за его спиной возобновились с утроенной силой и далеко разносились по узкой долине. Когда Мартин вернулся домой, то, как ни был он изумлен всем виденным, первой его заботой было положить головню среди прочего топлива, чтобы получше разжечь огонь в печи. Но после долгих усилий и возни с мехами и кочергой головня, принесенная из костра духов, совсем потухла и не разожгла других. Молодой угольщик повернулся и увидел, что огонь на холме все еще горит, но духи, прежде суетившиеся вокруг него, исчезли. Поняв, что дух подшутил над ним, Мартин дал волю своему необузданному нраву и, решив довести приключение до конца, снова отправился в путь к костру, откуда без помехи со стороны демона принес таким же способом новую горящую головню. И опять ему не удалось разжечь огонь. Безнаказанность подстрекнула его отважиться на третью попытку, и он так же успешно, как и раньше, добрался до костра. Но когда он опять завладел горящей головней и собрался уходить, то услышал суровый нечеловеческий голос, уже говоривший с ним и произнесший теперь слова: - Не смей возвращаться сюда в четвертый раз! Попытка разжечь огонь от этой последней головни окончилась так же неудачно, как и предыдущие. Тогда Мартин отказался от безнадежных усилий и опустился на постель из листьев, решив лишь утром сообщить братьям о своем сверхъестественном приключении. От усталости и возбуждения он забылся тяжелым сном и был разбужен громкими возгласами изумления и радости. Его братья, проснувшись, крайне удивились, что огонь потух, и начали перекладывать топливо, чтобы снова растопить печь, как вдруг увидели в золе три огромных слитка металла, в котором, будучи, как и большинство крестьян Гарца, неплохими минералогами, тотчас распознали чистое золото. Их взаимные радостные поздравления несколько охладил рассказ Мартина о том, как ему досталось сокровище; собственные ночные впечатления братьев заставили их полностью поверить ему. Но они не могли устоять против искушения разделить с братом его богатство. Действуя теперь как глава рода, Мартин Вальдек начал скупать земли и леса, построил замок, раздобыл себе дворянскую грамоту и, к великому негодованию древней аристократии края, утвердился во всех правах человека знатного рода. Его храбрость на войне и в частных распрях, а также многочисленность находившейся у него на жалованье челяди некоторое время помогали ему поддерживать свое положение, несмотря на вражду, возбужденную его внезапным возвышением и непомерностью его притязаний. А потом судьба Мартина Вальдека, как и многих других, показала, сколь трудно смертным предвидеть воздействие мгновенного обогащения на их душу. Дурные наклонности в его натуре, сдерживаемые и подавляемые бедностью, теперь, когда появились всякие соблазны и возможности им предаться, созрели и принесли свои ядовитые плоды. Грех один не ходит. Поэтому одна страсть побуждала в Мартине другую. Скупость вела за собой высокомерие, а высокомерие приводило к жестокости и властолюбию. Нрав Вальдека, всегда дерзкий и смелый, а после обогащения ставший особенно резким и надменным, скоро сделал его ненавистным не только дворянам, но и людям более низк