исным местам завела немца туда в такую бурную ночь. Можете не сомневаться, что он затевал какую-то пакость и, по всем вероятиям, попался в капкан, который сам расставил другому. Nec lex justitior ulla*. ______________ * Не может быть закона более справедливого (лат.). Судья признал некоторую загадочность этого обстоятельства и высказал сожаление, что воздержался от допроса Дюстерзивеля, поскольку тот сам подал жалобу. Все же в поддержку обвинения он сослался на показания Эйквудов, описавших, в каком состоянии был найден Дюстерзивель. Эти показания устанавливали также тот важный факт, что нищий покинул амбар, который ему отвели на ночь, и больше не возвращался. Двое работников фейрпортского гробовщика, нанятые в ту ночь для участия в похоронах леди Гленаллен, также показали, что были посланы в погоню за двумя подозрительными людьми, покинувшими руины монастыря святой Руфи при приближении погребального шествия; предполагалось, что они хотели похитить кое-что из украшений, приготовленных для церемонии. Из-за того, что окрестности монастыря малопригодны для верховой езды, преследователи несколько раз теряли этих людей из виду, но наконец обнаружили их в хижине Маклбеккитов. Один из посланных добавил, что он, свидетель, спешившись и подойдя к окну хижины, увидел там Голубого Плаща и молодого Стини Маклбеккита; они сидели вместе с другими, ели и пили, причем упомянутый Стини Маклбеккит показывал какой-то бумажник. Свидетель не сомневается, что Охилтри и Стини Маклбеккит и были теми лицами, которых он и его товарищ преследовали, как сказано выше. На вопрос, почему он не вошел в упомянутый дом, посланный ответил, что не имел на это полномочий, а также, что Маклбеккиты известны как люди, всегда готовые пустить в ход кулаки, поэтому у него не было желания вмешиваться в их дела. Causa scientiae patet*. Все, что он показал, есть истинная правда, и так далее. ______________ * Источник познаний очевиден (лат.). - Что вы скажете по поводу этих улик против вашего друга? - спросил судья, видя, что антикварий перевернул последний лист. - Что ж, если бы речь шла о ком-либо другом, я признал бы, что все это выглядит, prima facie*, не очень хорошо. Но я не могу не признать правым всякого, кто избил бы Дюстерзивеля. Будь я чуть помоложе или будь во мне хоть искорка вашего боевого духа, судья, я уже давно сделал бы это сам. Он - nebulo nebulonum**, нахальный, лживый, гнусный шарлатан, который уже надул меня на сто фунтов, а моего соседа сэра Артура - бог знает на какую сумму. Кроме того, судья, я не считаю его другом нашего правительства. ______________ * На первый взгляд (лат.). ** Мошенник из мошенников (лат.). - Вот как? - удивился судья Литлджон. - Если бы я знал!.. Ведь это значительно меняет дело. - Совершенно верно! - заметил Олдбок. - Избив его, нищий только выказал бы свою преданность королю, выступая против его врага. Ограбив же его, он обобрал бы проходимца, достояние которого можно отнять по закону. Почему не предположить также, что свидание в руинах монастыря имело касательство к политике, а зарытое сокровище было послано с континента какому-нибудь высокопоставленному изменнику или должно было служить субсидией для какого-нибудь клуба мятежников? - Дорогой сэр, - воскликнул судья, сразу воспламеняясь от поданной ему идеи. - Вы высказываете мои собственные мысли! Каким счастьем было бы для меня расследовать до конца такое дело! Не считаете ли вы, что нам следует объявить сбор добровольцев и поставить их под ружье? - Только не сейчас, когда подагра лишает их столь ценного соратника. Но не разрешите ли вы мне спросить кое о чем Охилтри? - Сделайте одолжение! Только вы ничего не добьетесь от него. Он дал мне ясно понять, что знает, насколько опасно для обвиняемого давать показания; по правде сказать, это действительно приводило на виселицу многих и почестнее его. - Но все-таки, судья, вы не возражаете против того, чтобы я занялся им? - Ни в коей мере, Монкбарнс! Я слышу голос сержанта внизу. Пойду и пока что поупражняюсь в ружейных приемах. Бэби, тащи мой мушкет и штык вниз! Там не так слышно, когда мы берем мушкет к ноге. С этими словами воинственный судья покинул сцену, и служанка понесла за ним оружие. - Такая девчонка - отличный оруженосец для подагрического рыцаря! - заметил Олдбок. - Ну, Гектор, друг мой, за ним, за ним! Ступай вниз, мой мальчик, и займи его там с полчаса хотя бы разными военными терминами. Хвали его ловкость и выправку! Капитан Мак-Интайр, как и многие люди его профессии с бесконечным презрением смотревший на солдат штатского звания, которые взялись за оружие без должной подготовки, очень неохотно поднялся и проворчал, что не знает, о чем ему говорить с мистером Литлджоном, и что смешно, мол, глядеть, как старый, больной подагрой лавочник пытается выполнять упражнения, которые под стать заправскому солдату. - Пожалуй, это и так, Гектор, - сказал антикварий, редко уступавший, когда кто-либо возражал против его предложений. - Пожалуй, это и так - в данном случае и в некоторых других. Но в наши дни страна похожа на истцов в мировом суде, где стороны выступают лично, за отсутствием средств для приглашения профессиональных героев судебного красноречия. И я уверен, что если при таких обстоятельствах люди прекрасно обходятся без изворотливости и многословия адвокатов, то и мы, я надеюсь, справимся, полагаясь только на нашу храбрость и наши мушкеты, хотя нам и не хватает дисциплины, свойственной вам, опытным воякам. - Право, я ничего не имею против того, сэр, чтобы весь мир сражался, если ему нравится, лишь бы меня оставили в покое, - ответил Гектор, по-прежнему сохраняя упрямое и недовольное выражение. - Да, ты действительно человек очень мирного нрава, - отозвался его дядя, - настолько мирного, что не можешь спокойно пройти мимо бедного, спящего на берегу! Однако Гектор, заметивший, куда клонится разговор, и ненавидевший намеки на отпор, полученный им от ластоногого противника, обратился в бегство, прежде чем антикварий успел договорить фразу. Глава XXXVIII Не кража это, не подделка денег. Так в чем же, наконец, меня винят? Могила вновь открыта свету дня И мне дала нежданное богатство. Счесть грабежом нельзя простой обмен, Тем более - подарок... Старинная пьеса Желая воспользоваться полученным разрешением, антикварий предпочел перейти в камеру, где находился Охилтри, так как вызвать его снова в судебный зал - значило бы придать допросу более официальный характер. Старик сидел у окна, которое выходило на море. Он смотрел, и крупные слезы - казалось, помимо его воли - навертывались на глаза, капали на щеки и сбегали по белой бороде. При всем том черты его были спокойны, а вся поза и выражение лица были исполнены терпения и покорности судьбе. Олдбок незаметно подошел к нему и вывел его из задумчивости, ласково сказав: - Меня огорчает, Эди, что ты принимаешь это так близко к сердцу. Нищий вздрогнул, поспешно утер глаза рукавом плаща и постарался придать себе обычный равнодушный и беспечный вид. Все же голос его немного дрожал, когда он ответил: - Я мог бы догадаться, Монкбарнс, что это вы - или кто-нибудь еще вроде вас - пришли тревожить меня. В тюрьмах и судах хоть то хорошо, что ты можешь выплакать себе все глаза, и никто не спросит тебя, в чем дело. - Ладно, Эди, - ответил Олдбок, - я надеюсь, причина твоих бед не так страшна, чтобы ее нельзя было устранить. - А я-то думал, Монкбарнс, - тоном упрека сказал нищий, - что вы знаете меня лучше и не подумаете, будто моя пустячная неприятность может вызвать слезы на старых глазах, видавших и не такое горе. Нет, нет! Но здесь была эта бедняжка, дочь Кексона. Она места себе не находит, и никто не может ее успокоить: со времени последнего шторма нет известий о бриге Тэфрила. Люди на набережной рассказывают, будто какой-то военный корабль наскочил на риф Рэтри и вся команда погибла. Помилуй господи, ведь там был молодой Ловел, которого вы так любили, и он как пить дать тоже погиб. - Да, избави господи! - повторил за ним антикварий бледнея. - Лучше бы Монкбарнс-хауз сгорел. Бедный мой друг и соавтор! Я сейчас же пойду на набережную. - Навряд ли вы узнаете больше, чем я вам сказал, - промолвил Охилтри. - Здешние стражники были порядком любезны (для констеблей, конечно). Они просмотрели все свои бумаги, спрашивали у начальства, но дело остается таким же темным. - Это не может быть правдой, это неправда! - воскликнул антикварий. - Я этому ни за что не поверю: Тэфрил - отличный моряк, а Ловел - мой бедный Ловел! - имеет все качества верного и приятного спутника на суше и на море. Именно такого спутника, Эди, я за ум и чистосердечие избрал бы для морского путешествия, fragilem mecum solvere phaselum* (впрочем, я никогда не пускаюсь в море, если не считать переезда на пароме через наш залив). Его избрал бы я делить со мной опасность, как человека, к которому стихии не могут питать вражду. Нет, Эди, это неверно и не может быть верно. Это выдумка праздной шлюхи - молвы, которую я вздернул бы, повесив ее трубу ей на шею. Она своим совиным криком только пугает до смерти честных людей. А теперь расскажи, как ты попал в такую переделку? ______________ * Чтобы повести вместе со мною в море утлое судно (лат.). - Вы спрашиваете меня как судья, Монкбарнс, или так просто, для собственного интереса? - Только для собственного интереса, - ответил антикварий. - Тогда уберите свою записную книжку и этот самый карандаш, потому что я ничего не скажу, пока у вас в руках эти штуки: мы, люди неученые, боимся их. Эти писцы в соседней комнате начиркают черным по белому такое, что человек и не оглянется, как его повесят. Монкбарнс уступил причуде старика и убрал записную книжку. Тогда Эди весьма откровенно изложил ту часть истории, которая уже известна читателю, рассказав антикварию также про сцену, разыгравшуюся в руинах святой Руфи между Дюстерзивелем и его покровителем. Так же открыто он признался в том, что не мог устоять перед соблазном еще раз заманить искателя руд на могилу Мистикота, с целью посмеяться над ним и проучить его за шарлатанство. Эди легко уговорил Стини, смелого и безрассудного парня, помочь ему в этой проказе, но шутка помимо их воли зашла слишком далеко. Что касается бумажника, то Эди выразил свое удивление и огорчение, как только выяснилось, что эта вещь неумышленно была унесена. Старик рассказал, что Стини в присутствии всех обитателей хижины обещал возвратить бумажник на следующий же день, и только внезапная гибель помешала ему это сделать. Немного подумав, антикварий сказал: - Твоя история, Эди, звучит вполне правдоподобно, и, зная всех участников, я ей верю. Но мне кажется, что ты знаешь о найденном кладе гораздо больше, чем счел нужным сообщить мне. Я подозреваю, что ты тут разыграл роль Плавтова lar familiaris*, своего рода домового, чтобы тебе понятнее было, который сторожил спрятанные сокровища. Я припоминаю, что был первым, кого мы встретили, когда сэр Артур так успешно атаковал могилу Мистикота, и опять-таки ты же, Эди, когда рабочие начали уставать, первым спрыгнул в яму и обнаружил клад. Ты должен объяснить мне все это, не то я сделаю тебе то же, что Эвклион Стафиле в "Aulularia"**. ______________ * Покровителя очага (лат.). ** "Кубышке" (лат.). - Помилуйте, сэр, - ответил нищий. - Что я знаю про вашу Гавлуларию? Это больше похоже на собачий язык, чем на человеческий. - Но ты все-таки знал заранее, что там был ящик с серебром? - продолжал Олдбок. - Дорогой сэр, - ответил Эди, принимая вид совершенного простака, - ну есть ли в этом какой-нибудь смысл? Неужто вы думаете, что бедный старик, пронюхав о таком богатстве, не попользовался бы им? Вы ведь хорошо знаете, что я, как тот, кого Майкл Скотт обучал, ничего не искал да и не получал. Что мне за дело до этого клада? - Вот об этом-то я и хочу от тебя услышать, - сказал Олдбок. - Я уверен, что ты знал о кладе. - Ваша милость, Монкбарнс, человек не глупый. И как человек не глупый, надо признать, вы часто бываете правы. - Так ты признаешь, Эди, что моя догадка основательна? Эди кивнул в знак согласия. - Тогда будь добр объяснить мне все дело от начала до конца, - сказал антикварий. - Будь это моя тайна, Монкбарнс, - ответил нищий, - вам не пришлось бы просить дважды, потому как я не раз говорил за вашей спиной, что, при всех ваших бреднях, какими вы частенько набиваете себе голову, вы самый умный и достойный доверия из всех наших сельских джентльменов. И я скажу вам напрямик, что это тайна моего друга. И пусть меня разорвут дикими лошадьми или распилят пополам, как сделали с детьми Аммона, но я не скажу больше ни слова, разве только одно: что никто не хотел сделать худого, а напротив, только хорошее, и что таким способом хотели помочь людям, которые в тысячу раз лучше меня. Но я понимаю, что нет такого закона, который запрещал бы знать, где лежат чьи-либо деньги, - лишь бы их не трогать. Олдбок в глубокой задумчивости прошелся раз и другой по камере, пытаясь найти правдоподобную причину для таких таинственных действий, но его фантазия ничего не могла ему подсказать. Наконец он остановился перед арестованным. - То, что ты рассказываешь, друг мой, сплошная загадка, и понадобился бы второй Эдип, чтобы ее разгадать... Кто такой Эдип, я объясню тебе в другой раз, если ты мне напомнишь. Однако, будь то от ума или от бредней, которые ты мне любезно приписываешь, я весьма склонен считать все, что ты сказал, правдой, тем более что ты не взывал к высшим силам, как ты и твои товарищи делаете, когда вы хотите обмануть людей. (Тут Эди не мог удержать улыбку.) Поэтому, если ты ответишь мне всего на один вопрос, я постараюсь добиться твоего освобождения. - Скажите, какой вопрос, - промолвил Эди с осторожностью истого шотландца, - и я скажу вам, отвечу я или нет. - Вопрос простой, - сказал антикварий. - Знал ли Дюстерзивель о спрятанном ящике с серебром? - Он-то? Эта подлая скотина? - с большой готовностью отозвался Эди. - Если бы он что-нибудь знал, тогда бы и разговаривать не пришлось. Это было бы все равно, что хранить масло в собачьей будке. - Я так и думал, - сказал Олдбок. - Так вот, Эди, если я выхлопочу тебе свободу, ты должен будешь явиться в назначенный день, чтобы мне вернули мой залог. Сейчас не такие времена, чтобы дальновидные люди бросали деньги на ветер, разве что ты можешь указать еще одну aulam auri plenam quadrilibrem*, еще один "Ищи номер один". ______________ * Четырехфунтовую кубышку с золотом (лат.). - Ах, - ответил нищий, покачав головой, - не улетела ли та птица, что снесла золотые яйца! Не стану называть ее гусыней, хоть ее так намалевали в книжке сказок. Но я приду в указанный день, Монкбарнс. Вы не потеряете из-за меня ни одного пенни. И до чего же тянет меня на свежий воздух! Погодка-то опять наладилась, и мне невтерпеж узнать новости про моих друзей. - Хорошо, Эди, стук и лязг внизу немного стихли. Вероятно, судья Литлджон отпустил своего воинственного наставника и от служения Марсу вернулся к служению Фемиде. Я пойду и поговорю с ним. Но я не хочу и не стану верить ужасным известиям, о которых узнал от тебя. - Дай боже, чтобы ваша милость были правы! - сказал нищий вслед уходившему Олдбоку. Судья был измучен муштровкой и отдыхал в своем кресле инвалида. Он напевал: "Как весело живется нам, солдатам" и после каждого такта подкреплялся ложкой супа из телятины. Он хотел заказать такое же угощение и для Олдбока, но тот отказался, заметив, что, не будучи человеком военным, не расположен нарушать свою привычку принимать пищу в определенные часы. - Солдаты вроде вас, судья, - добавил он, - питаются чем придется и когда придется. Однако что это за печальные известия о бриге молодого Тэфрила? - Ах, бедняга! - ответил судья. - Он был украшением города и весьма отличился первого июня. - Но почему, - воскликнул Олдбок, - вы говорите о нем в прошедшем времени? - Боюсь, что для этого достаточно оснований, Монкбарнс. Все же будем надеяться на лучшее. Говорят, что несчастье произошло на рифах Ратри, в двенадцати милях к северу, близ залива Дертеналлен. Я послал туда узнать, в чем дело, а ваш племянник помчался на берег, словно за газетой с вестью о победе. Тут как раз вошел Гектор. - Мне кажется, что все это дурацкая выдумка! - воскликнул он. - Слухов много, но я не мог найти им ни малейшего подтверждения. - А скажи, пожалуйста, Гектор, - встретил его дядя, - если бы это было правдой, по чьей вине Ловел оказался на борту? - Конечно, это не моя вина, - ответил Гектор, - а только моя неудача. - Вот как! - удивился дядя. - Это не приходило мне в голову. - Вот видите, сэр! При всей вашей склонности неизменно считать меня неправым, - ответил молодой воин, - надеюсь, вы признаете, что в этом случае меня не в чем упрекнуть. Я изо всех сил старался попасть в Ловела, и, если бы мне это удалось, очевидно, он был бы в моем положении, а я - в его. - А кого или что ты собираешься поразить теперь, таща с собой это кожаное вместилище с надписью "порох"? - Я готовлюсь, сэр, к охоте на болотах лорда Гленаллена двенадцатого числа, - ответил Мак-Интайр. - Ах, Гектор, твоя великая chasse* лучше происходила бы, ______________ * Охота (франц.). Omne cum Proteus pecus agitaret Visere montes...* ______________ * Когда Протей свое стадо гонит к горным высотам (лат.). Вот бы встретиться тебе с каким-нибудь воинственным phoca вместо безобидной птицы!.. - Черт бы побрал всех тюленей, сэр, или phoca, как вы предпочитаете их называть. Право, не слишком приятно, когда тебе без конца напоминают про сделанную глупость! - Хорошо, хорошо, - сказал Олдбок, - я рад, что ты ее стыдишься! А так как я не терплю все племя Нимрода, я желаю всем им найти таких же достойных противников. И не надо так обижаться на каждую шутку. Впрочем, с phoca я покончил. Кстати, я уверен, что судья может сказать нам, каковы нынче цены на тюленьи шкуры. - Высоки, - ответил судья. - Очень высоки: улов в последнее время был плохой. - Мы можем это засвидетельствовать, - заметил мучитель антикварий, которому этот эпизод доставлял богатую тему для подтрунивания над племянником. - Еще одно слово, Гектор, и мы в тюленью шкуру беглеца оденем. Ну, мой мальчик! Брось, не сердись! Я перехожу к делам. Судья, разрешите сказать вам два слова. Вы должны принять залог, - умеренный, конечно, - за старого Охилтри. Он явится в назначенный день. - Вы не подумали, о чем просите, - ответил судья. - Его обвиняют в нападении и грабеже. - Тс! Ни слова об этом, - прошептал антикварий. - Я уже намекнул вам раньше. Подробное сообщение - потом. Заверяю вас, что тут тайна. - Однако, мистер Олдбок, если затронуты интересы государства, я как лицо, проделывающее здесь всю будничную работу, конечно, имею право на то, чтобы выслушали мое мнение, и если я не... - Тс, тс! - опять остановил его антикварий, подмигнув и приложив палец к носу, - вам достанется вся честь, и вы всем будете руководить, когда дело созреет. Но Эди - упрямый старик, он и слышать не желает, чтобы двух человек посвятить в свою тайну. Он и меня еще не вполне посвятил во все козни Дюстерзивеля. - А! Значит, надо будет применить к этому субъекту закон об иностранцах, не так ли? - Откровенно говоря, я бы этого хотел. - Довольно, - произнес судья. - Это будет сделано немедленно. Он будет выслан tanquam suspect*, кажется, так вы выражаетесь, Монкбарнс? ______________ * Как лицо подозрительное (лат.). - Превосходная латынь, судья! Вы совершенствуетесь. - Вы знаете, на меня за последнее время взвалено столько общественных дел, что я вынужден был взять моего старшего приказчика в компаньоны. И мне пришлось уже дважды писать помощнику министра: один раз - по поводу намеченного налога на семена рижской конопли, а другой раз - о запрещении политических обществ. Таким образом, вы можете довериться мне и рассказать, что вам стало известно от старика о том, как он раскрыл заговор против правительства. - Я это сделаю без промедления, как только факты будут в моих руках, - ответил Олдбок. - Ненавижу, когда самому приходится возиться с такими делами. Но помните: я ведь не сказал, что здесь явно государственный заговор. Я только надеюсь раскрыть с помощью этого человека нечистую игру. - Если это заговор, в нем не может не быть измены или по крайней мере подстрекательства к бунту, - сказал судья. - Вы согласны внести в залог за арестованного четыреста марок? - Четыреста марок за старика нищего? Вспомните закон тысяча семьсот первого года, устанавливающий размер залогов! Зачеркните в этой сумме одну цифру, и я готов буду внести за Эди Охилтри сорок марок. - Что ж, мистер Олдбок, в Фейрпорте все бывают рады сделать вам одолжение, а кроме того, я знаю, что вы человек осторожный и так же не согласитесь потерять сорок марок, как и четыреста. Итак, я приму ваш залог - meo periculo*. Ну, что вы скажете по поводу этого юридического выражения? Я узнал его от одного ученого адвоката. "Я ручаюсь вам, милорд, - сказал он, - meo periculo". ______________ * На свой страх и риск (лат.). - А я ручаюсь, таким же образом, meo periculo, за Эди Охилтри, - сказал Олдбок. - Так прикажите же вашему писцу составить поручительство, и я подпишу. Когда эта церемония была проделана, антикварий сообщил Эди радостную весть, что он снова свободен, и предложил ему немедленно поспешить в Монкбарнс, куда, завершив свое доброе дело, возвратился и он сам с племянником. Глава XXXIX Полн острых слов и мудрых изречений. "Как вам это понравится" - Во имя неба, Гектор, - сказал на другой день после завтрака антикварий, - пощади наши нервы и перестань щелкать курком своей пищали! - Сожалею, сэр, что нарушил ваш покой, - отозвался племянник, не выпуская из рук дробовика. - Да ведь ружье-то какое, посмотрите: настоящий "Джо Мэнтон" в сорок гиней. - "Деньгам у глупца недолго ждать конца", племянничек! Вот что говорит Джо Миллер о твоем "Джо Мэнтоне", - ответил антикварий. - Я рад, что ты так свободно можешь швырять гинеи. - У всякого свои причуды, дядя. Вы вот влюблены в книги. - Ах, Гектор, - вздохнул дядя, - если бы моя коллекция была твоей, она бы живо упорхнула от тебя к оружейнику, барышнику и дрессировщику собак. Coemptos undique nobiles libros - mutare loricis Iberis*. ______________ * Превосходные книги, которые добывал повсюду, променять на иберийские панцири (лат.). - Да ведь и на самом деле, дорогой дядя, мне ваши книги были бы ни к чему, - сказал молодой воин. - И вам следует распорядиться, чтобы они попали в лучшие руки. Но не думайте о моем сердце так же плохо, как о моем уме: я не расстался бы с Кордери, принадлежавшим старому другу, даже ради упряжки лорда Гленаллена. - Не сомневаюсь, мой милый, не сомневаюсь, - смягчился дядя Гектора. - Я люблю иной раз подразнить тебя. Это поддерживает дух дисциплины и привычку к субординации. Ты приятно проведешь время здесь, где командую я, а не какой-нибудь майор, или полковник, или "рыцарь в латах", как у Мильтона. А вместо французов, - снова с иронией продолжал он, - у тебя тут gens humida ponti*, ибо, как говорит Вергилий, ______________ * Мокрый народ моря (лат.). Sternunt se somno diversae in littore phocae*, ______________ * На берегу разбредясь, для сна распростерлись тюлени (лат.). что можно передать так: Тюлени дремлют на песке, Но Гектор наш невдалеке. Ладно, ладно! Если ты сердишься, я перестану. Кроме того, я вижу во дворе старого Эди, а у меня к нему дело. Прощай, Гектор! Ты помнишь, как phoca плюхнулся в море, подобно своему хранителю Протею, et se jactu dedit aeguor in altum*. ______________ * И взметнулась кверху морская вода (лат.). Мак-Интайр подождал, пока не закрылась дверь, а после дал волю своему неукротимому нраву: - Мой дядя - лучший из смертных и в своем роде добрейший. Но я предпочитаю перевестись в Вест-Индию и больше никогда не видеться с ним, чем слушать еще про этого проклятого phoca, как дяде угодно его называть. Мисс Мак-Интайр, привязанная к дяде узами благодарности и горячо любившая брата, обычно выступала в таких случаях посланцем мира. Она поспешила встретить возвратившегося дядю, прежде чем он успел войти в гостиную. - Ну, мисс женщина, что означает сие умоляющее выражение лица? Не сделала ли Юнона очередную пакость? - Нет, дядя, но хозяин Юноны в отчаянии от ваших насмешек из-за тюленя. Уверяю вас, что он переживает их гораздо болезненнее, чем вы думаете. Конечно, это очень глупо с его стороны, но ведь вы умеете выставить каждого в таком смешном виде! - Хорошо, дорогая моя, - ответил Олдбок, польщенный комплиментом. - Я надену на свою сатиру узду и постараюсь больше не говорить о тюленях. Не стану упоминать даже о тюлевых занавесках и буду произносить "мм" и кивать тебе, если захочу, чтобы ты сорвала тюльпан. Я вовсе не какой-нибудь monitoribus asper*, a - как Гектору известно - самый кроткий, тихий и покладистый из людей, которым сестра, племянница и племянник могут вертеть, как им заблагорассудится. ______________ * Человек, не желающий слушать советов (лат.). С этим небольшим панегириком собственному послушанию мистер Олдбок вошел в гостиную и предложил племяннику пройтись до Массел-крейга. - Мне нужно кое о чем расспросить одну из женщин у Маклбеккитов, - сказал он, - и я хотел бы, чтобы со мной был разумный свидетель. Поэтому за отсутствием лучшего придется довольствоваться тобой. - А тут как будто есть старый Эди, сэр, и Кексон; не подойдут ли они лучше меня? - промолвил Мак-Интайр, несколько встревоженный перспективой продолжительного пребывания наедине с дядюшкой. - Честное слово, молодой человек, ты рекомендуешь мне прекрасное общество, и я вполне ценю твою любезность, - ответил мистер Олдбок. - Нет, дорогой мой, Голубой Плащ пойдет с нами, но не как полноправный свидетель, ибо он в настоящее время, как выражается наш друг судья Литлджон (да благословит бог его ученость), tanquam suspectus, а ты с точки зрения нашего закона suspicione major*. ______________ * Выше подозрений (лат.). - Неплохо бы мне стать майором, сэр! - заявил Гектор, уловивший лишь последнее слово, наиболее привлекательное для слуха солдата, - но без денег и протекции трудно рассчитывать на такое повышение. - Не унывай, храбрый сын Приама, - сказал антикварий, - и слушай своих друзей. Кто знает, что может случиться! Пойдем со мной, и ты увидишь вещи полезные, если тебе случится заседать в военном суде. - Я уже не раз заседал в полковом военном суде, сэр, - ответил капитан Мак-Интайр. - Но позвольте преподнести вам новую трость. - Очень признателен, очень признателен! - Я купил ее у нашего тамбурмажора, - пояснил Мак-Интайр. - Он перешел в наш полк из бенгальской армии, когда она прибыла через Красное море. Он уверяет, что эта трость была срезана на берегах Инда. - В самом деле отличный тростник. Она вполне заменит ту, которую ph... Так что это я хотел сказать? Маленький отряд, состоявший из антиквария, его племянника и старого нищего, выступил теперь через пески к Массел-крейгу. Мистер Олдбок был в прекрасном расположении духа и так и сыпал всевозможными сведениями, а остальные двое из чувства признательности за прошлые благодеяния и в надежде на будущие скромно внимали его словам. Дядя и племянник шли вместе, а нищий - на полтора шага позади, достаточно близко, чтобы его покровитель мог обращаться к нему, чуть наклонив голову и не давая себе труда обернуться. Петри, бывший воспитателем в одной знатной семье, в своем "Трактате о благовоспитанности", посвященном членам эдинбургского магистрата, рекомендует на основании личного опыта именно такую манеру всем сопровождающим важных особ, как-то: домашним учителям, домочадцам и подчиненным лицам всякого рода. Под таким эскортом антикварий подвигался вперед с грузом своей учености, то и дело поворачиваясь штирбортом или бакбортом, чтобы дать залп по своим спутникам. - Итак, по-твоему, - сказал он, обращаясь к нищему, - от этих неожиданных денег, от этого arca auri*, как выражается Плавт, мало пользы будет сэру Артуру в его беде? ______________ * Сундука с золотом (лат.). - Если только он не найдет в десять раз больше, в чем, сэр, я сомневаюсь, - ответил нищий. - Я слышал разговор Пегги Оррока и другого негодяя из служащих шерифа; плохо, когда такая мразь начинает дерзко болтать о делах джентльмена. Боюсь, что сэра Артура засадят-таки в каменный мешок за долги, коли не подоспеет надежная подмога. - Ты говоришь глупости, - промолвил антикварий. - Племянник, обрати внимание - ведь это замечательно, что в нашей счастливой стране никого не сажают в тюрьму за долги. - В самом деле, сэр? - удивился Мак-Интайр. - Я раньше не знал. Этот закон очень на руку некоторым моим товарищам. - Но если людей не забирают за долги, - сказал Охилтри, - так что же столько бедняков торчит в фейрпортской тюрьме? Они говорят, что их упрятали туда кредиторы. Странно! Видно, им это нравится больше, чем мне, раз они остаются там по доброй воле. - Весьма здравое замечание, Эди, и его делают многие более значительные люди, чем ты. Но оно всецело основано на незнании феодального строя. Гектор, будь добр, послушай меня, если только ты не ищешь нового... гм! (После такого намека Гектор мгновенно стал внимательнее.) И тебе, Эди, тоже может быть полезно rerum cognoscere causas*. Природа и происхождение предписания об аресте - это нечто haud alienum a Scaevolae studiis**. Итак, повторяю, что в Шотландии никто не может быть арестован за долги. ______________ * Знать природу вещей (лат.). ** Не чуждое занятиям Сцеволы (лат.). - Меня это мало касается, Монкбарнс, - сказал старик. - Ведь нищему никто не доверит и гроша. - Пожалуйста, помолчи, мой друг! Поэтому, как средство принуждения к платежу - а я могу засвидетельствовать по собственному опыту, что платить не склонен ни один должник, - у нас существовали письма четырех видов. Сначала шло своего рода любезное приглашение от имени короля, нашего монарха, пекущегося, как оно и должно, об упорядочении частных дел своих подданных. Далее следовали все более строгие и настойчивые напоминания и требования... Что ты увидел особенного в этой птице, Гектор? Простая чайка! - Это крачка, сэр! - сказал Эди. - Ну, а если крачка? Какое это имеет значение? Но, я вижу, подробности вас мало трогают. Поэтому я отбрасываю письма четырех видов и перехожу к современному порядку взыскания долгов. Вы полагаете, что человека сажают в тюрьму за неуплату долга? Ничего подобного! Дело обстоит следующим образом: король снисходит к просьбе заимодавца и посылает должнику свой королевский приказ удовлетворить справедливое требование в определенный срок - в течение двух недель или одной, в зависимости от обстоятельств дела. Должник противится, не повинуется - что тогда? Тогда его с полным законным правом объявляют мятежником против нашего милостивого государя, чьего приказа он ослушался. Это решение оглашают, трижды протрубив в рог, на рыночной площади Эдинбурга, столицы Шотландии. Затем провинившегося сажают под замок не за какие-то там частные долги, а за наглое пренебрежение королевской волей. Что ты на это скажешь, Гектор? Ты этого, наверно, не знал?* ______________ * Теория Монкбарнса относительно происхождения процедуры лишения свободы за частные долги в Шотландии представляется несколько причудливой, но на нее можно найти ссылки, и она признана правильной шотландским Верховным судом в постановлении от 5 декабря 1828 года по делу Тома против Блека. Поистине шотландский закон в этом пункте более ревностно оберегает личную свободу подданных, чем какой-либо кодекс в Европе. (Прим. автора.). - Не знал, дядя. Но, признаюсь, я был бы очень благодарен королю, если бы, когда у меня нет денег на уплату долгов, он прислал бы мне малую толику, вместо того чтобы объявлять меня мятежником за то, что я не выполняю невозможного. - Твое воспитание не подготовило тебя к рассмотрению подобных вопросов, - ответил дядя. - Ты не способен оценить все изящество юридических формулировок, примиряющих твердость, которую для защиты торговли необходимо проявлять по отношению к упорным должникам, с самой щепетильной заботой о свободе подданного. - Не знаю, сэр, - ответил все еще не просветившийся Гектор, - но если человеку остается только уплатить долг или сесть в тюрьму, мне кажется, не велика разница, сядет ли он как должник или как мятежник. Впрочем, вы говорите, что королевский приказ предоставляет срок в столько-то дней. Ну что ж, попади я в такую переделку, я не стал бы ждать и задал стрекача, предоставив королю и кредитору улаживать дело между собой. - Я тоже, - сказал Эди. - Непременно дал бы тягу. - Понятно, - ответил Монкбарнс, - но тем, кого суд подозревает в нежелании дожидаться формального посещения властей, наносят более скорый и бесцеремонный визит как лицам, не заслуживающим особого снисхождения. - Да, да, - подтвердил Эди, - это, кажется, называется у них "ордер на предупредительный арест". Я с этим немного знаком. На юге бывают еще аресты на границе - очень скверное дело. Меня раз схватили на ярмарке в день святого Иакова и целые сутки продержали в церкви в Келсо. Какой там холод да сквозняки, скажу я вам!.. Смотрите-ка, что это за женщина с корзиной на спине?.. Никак сама бедная Мегги! Это и в самом деле была она. Ее тоска по погибшему сыну если и не уменьшилась, то несколько отступила перед необходимостью подумать о пропитании семьи. Ее приветствие представляло собой своеобразную смесь обычного заманивания покупателя с жалобами на судьбу по поводу недавнего несчастья. - Как поживаете, Монкбарнс? Мне еще не удалось прийти и поблагодарить вас за честь, какую вы оказали моему бедному Стини, когда помогли схоронить его. - Она всхлипнула и утерла глаза краешком синего передника. - Но рыба ловится неплохо, хотя мой хозяин еще не собрался с силами и сам пока не выходил в море. Конечно, мне бы сказать Сондерсу, что ему же легче станет, коли он возьмется за работу, но я боюсь и заговаривать с ним, да и не след мне так отзываться о муже. А у меня тут очень нежная пикша, самая свежая. Я продаю всего по три шиллинга за дюжину, у меня сейчас духу нет как следует торговаться. Приходится брать, что любая христианская душа даст мне без лишних слов и обид. - Что нам делать, Гектор? - спросил, помолчав, Олдбок. - Я уже раз впал в немилость у моих женщин за то, что мало с ней торговался. С обитателями моря, Гектор, моей семье не везет. - Как так - что нам делать? Дайте бедной Мегги, что она, сэр, просит, или позвольте мне послать немного рыбы в Монкбарнс. И он протянул женщине деньги. Но Мегги отдернула руку: - Нет, нет, капитан! Вы еще слишком молоды и сорите деньгами. Разве можно так, сразу, давать торговке рыбой сколько она сказала! Нет, право, я думаю, что немного побраниться со старой экономкой или с мисс Гризи будет мне полезно. И я еще хочу проведать эту пустельгу Дженни Ринтерут. Говорят, она нездорова. Изводится, глупая, из-за Стини, а он на таких и головы не оборачивал!.. Так вот, Монкбарнс, это чудесная свежая пикша, но, конечно, в доме мне много не дадут за нее, если им нынче нужна камбала. Она отправилась дальше со своей ношей, и в ее мыслях горе, признательность за сочувствие и привычная страсть к торгу то и дело сменяли друг друга. - А теперь, когда мы стоим у двери ее хижины, - сказал Охилтри, - хотел бы я знать, Монкбарнс, зачем вы тащили меня за собой в такую даль? Честно скажу вам, что мне совсем не хочется входить. Я не люблю вспоминать, как молодая поросль падала вокруг меня, пока я не остался никчемным старым пнем без единого зеленого листочка. - Здешняя старуха, - промолвил Олдбок, - посылала тебя с поручением к лорду Гленаллену, не так ли? - О-о, - удивился нищий, - откуда вы это так хорошо знаете? - Мне рассказал сам лорд Гленаллен, - ответил антикварий. - Поэтому не приходится говорить о разглашении тобою тайны или нарушении доверия. Граф хочет, чтобы я записал показания старой Элспет, связанные с важными семейными делами. Я решил взять тебя с собой, потому что в ее положении, когда она то бредит, то в ясном сознании, твой голос и вид могут пробудить в ней цепь воспоминаний, на которые я иначе не мог бы ее навести. Человеческая мысль... Что с тобой, Гектор? - Я только свистнул, чтобы позвать собаку, сэр, - ответил капитан. - Она всегда убегает слишком далеко. Но я так и знал, что буду вам в тягость. - Нисколько, нисколько! - заверил Олдбок, возвращаясь к своей теме. - С человеческой мыслью нужно обращаться, как со спутавшимся клубком шелка. Надо осторожно закрепить один свободный конец и только тогда распутывать остальное. - Я в этом ничего не смыслю, - сказал нищий. - Но если моя давнишняя знакомая нынче в своем уме или вроде того, она нам намотает хорошую шпулю! Жутко становится, когда она начинает размахивать руками и говорить по-английски, как печатная книга, а не как старая рыбачка. И то сказать, воспитывали ее по-благородному, и в обществе она бывала, прежде чем вышла за человека намного ниже по положению. Элспет на десяток лет старше меня, но я хорошо помню, как она стала женой бедняка Саймона Маклбеккита, отца этого Сондерса, и какие пошли толки, будто она сама важная дама. Потом она снова вошла в милость к графине, а затем опять прогневила ее - мне говорил об этом, ее сынок, когда был еще мальчишкой. После этого они с мужем вдруг получили много денег, ушли из графского поместья и поселились здесь. Но у них никогда не было удачи. Как бы то ни было, она женщина образованная и как иной раз заведет речь по-английски, мы все только ушами хлопаем. Глава XL От старости глубокой жизнь отходит Спокойно, неприметно, как отлив От выброшенной на берег галеры. Давно ль она от ветра и от волн Покачивалась мерно, а теперь В песок зарылась килем. Косо в небо Вонзилась мачта, а разбитый остов Едва колышется и скоро ляжет, Ненужный и недвижный.