лларов. Так вот, нападут они на вас, заставят следовать за собой в кильватер... - Взорвут нас на воздух, если вам это угодно... - перебил его Кливленд. - Нет, это уж если вам будет угодно, капитан, - заметил провост. - Но что тогда станется с добрым старым Керкуоллом, когда выяснится, что он вступал в сношения с врагами короля? На город наложат изрядный штраф, и, пожалуй, самому провосту не так-то легко будет выпутаться из положения. - Прекрасно, - сказал Кливленд, - я понимаю теперь, в чем загвоздка. Но предположим, что я обойду остров и встану на стромнесском рейде? Туда нам смогут доставить на борт все необходимое, а Керкуолл и его провост останутся в стороне; а если вас все же притянут к ответу, то скудость ваших средств обороны и наше явное превосходство в силе послужат вам достаточным оправданием. - Да, пожалуй, что вы и правы, - согласился провост. - Но если вы уйдете отсюда и бросите якорь в другом месте, то мне необходимо какое-либо ручательство в том, что вы не нанесете ущерба жителям острова. - А мы, - добавил Кливленд, - со своей стороны, желаем иметь ручательство, что вы не задержите нас всякими проволочками до прибытия "Альционы". Я сам охотно соглашусь остаться на берегу в роли заложника при условии, что вы дадите слово не выдавать меня и пошлете на борт моего шлюпа кого-нибудь из должностных лиц или почтенного горожанина, который отвечал бы за мою безопасность. Провост покачал головой и заметил, что не так-то легко будет найти лицо, согласное стать заложником при столь опасных обстоятельствах; он прибавил также, что обсудит предложение Кливленда с теми из членов совета, на которых можно положиться в таком ответственном деле. Глава XXXV Я бросил плуг, чтоб море бороздить! Дибдин Когда провост и Кливленд вернулись в залу совета, первый еще раз уединился с теми из своих собратьев, с которыми считал нужным посовещаться. Пока они обсуждали предложение Кливленда, морякам принесли угощение. Капитан позволил своим людям подкрепить силы, но принял при этом меры против возможной неожиданности, и пока одна часть отряда закусывала, другая стояла на страже. Сам он тем временем прогуливался взад и вперед по зале, беседуя с окружающими на посторонние темы, как человек, чувствующий себя совершенно непринужденно. Вдруг, к немалому своему изумлению, он узнал среди присутствующих Триптолемуса Йеллоули, который, случайно будучи в Керкуолле, оказался приглашенным в ратушу в качестве лица, представляющего в известной мере самого лорда-губернатора, чтобы принять участие в настоящем совещании. Кливленд тотчас же возобновил с ним знакомство, завязанное еще в Боро-Уестре, и спросил, что привело его на Оркнейские острова. - Да есть у меня здесь кое-какие делишки, капитан Кливленд. Устал я, видите ли, сражаться с диким эфесским зверьем, вот и потянуло меня сюда взглянуть, как-то поживает мой плодовый сад, что посадил я не то в четырех, не то в пяти милях от Керкуолла, да заодно и проведать моих пчелок... Я ведь привез сюда девять ульев - все, видите ли, для блага этой страны, для превращения цветущего вереска в воск и мед. - И что же, надеюсь, они процветают? - спросил Кливленд, который хоть и не интересовался подобными делами, однако рад был случаю поддержать разговор, лишь бы нарушить царившее в зале холодное и тягостное молчание. - Процветают? - воскликнул Триптолемус. - Да, как и все прочее на этих проклятых островах: шиворот-навыворот! - Верно, плохо за ними ухаживают? - осведомился Кливленд. - Напротив, сэр, в том-то и дело, что совсем напротив! - ответил управляющий. - Как раз от слишком большого ухода пчелки мои и погибли - знаете, как цыплята у тетушки Кристи. Я, конечно, пожелал взглянуть на ульи, и, представьте себе, парень, что приставлен был ходить за ними, весь даже просиял от удовольствия. "Кабы не я ведал этим делом, а кто другой, - сказал он мне, - так посмотреть на эти самые ульи, или как они там называются, вы бы посмотрели, да только внутри вы там скорей увидали бы глупышей, чем этих самых, как вы их там называете, мушек. Но я-то за ними глядел в оба, прямо глаз с них не спускал, и вот однажды, чуть солнышко утром заиграло, вижу, стали они потихоньку вылетать из тех самых, знаете, щелочек. Ну, я сразу же остановил эту утечку и залепил все скважины глиной, а то - черта с два, ни единой-то пчелы, или мушки, или как вы там их называете, не осталось бы в этих ваших, как их, ульях!" Одним словом, сэр, он закупорил все летки глиной, словно у бедных созданий была чума, и пчелки мои погибли, словно их выкурили... а с ними погибли и все мои надежды, generandi gloria mellis*, как сказано у Виргилия. ______________ * честолюбивое стремление производить мед (лат.). - Так, значит, у вас ничего не вышло с медом? - спросил Кливленд. - Ну, а как насчет сидра? Как обстоит дело с плодовым садом? - Ох, капитан, тот же самый Соломон из Оркнейского офира, где, я убежден, ни один здравомыслящий человек не станет искать ни золотых талантов, ни каких-либо иных, - так вот, тот же самый мудрец вздумал поливать мои саженцы от избытка нежности горячей водой, отчего засохли у них и корни, и кроны. Но теперь уже бесполезно об этом сокрушаться! А вот скажите-ка мне лучше, что это за шум подняли здешние добрые граждане из-за каких-то там пиратов и что делают здесь эти страшные на вид люди, вооруженные, словно шотландские горцы? Я только что с другой стороны острова и ничего толком еще не знаю. Да и сами-то вы, капитан, как погляжу я на вас, не слишком ли вы украсились этими дурацкими пистолетами? Не слишком ли это много для честного человека в мирное время? - Вот и я тоже так думаю, - заявил миролюбивый Тритон, старый Хааген, которому волей-неволей в свое время пришлось сражаться в рядах отважного Монтроза, - если бы вам случилось быть в Эддирахилисской долине, когда нам так досталось от сэра Джона Уорри... - Вы все перезабыли, любезный Хааген, - перебил его управляющий, - сэр Джон Арри сражался на той же стороне, что и вы; он был захвачен вместе с Монтрозом, а потом обезглавлен. - В самом деле? - переспросил Тритон. - Ну что ж, может быть, вы и правы, он столько раз переходил от одних к другим, что кто его знает, за кого именно сложил голову. Но все же и он сражался там, и я... Вот уж, доложу я вам, была битва! Не приведи Господь пережить еще что-либо подобное! Появление провоста положило конец этой бессвязной беседе. - Мы решили, капитан, - сказал он, - что ваше судно пойдет в Стромнесс или Скапа-Флоу и там примет припасы, чтобы не было больше столкновений между собравшимся на ярмарку народом и вашими моряками. А поскольку вы сами изъявили желание остаться на берегу и осмотреть ярмарку, мы намерены послать какого-либо уважаемого джентльмена на борт вашего судна в качестве лоцмана, чтобы провести его вокруг Мейнленда, так как плавание здесь не совсем безопасно. - Вы рассудили как миролюбивый и мудрый начальник, господин мэр, - сказал Кливленд, - впрочем, я иного и не ожидал от вас. А кто именно из джентльменов окажет нам честь пребывать на наших шканцах во время моего отсутствия? - Этот вопрос мы тоже решили, господин капитан, - сказал провост. - Можете быть уверены, что каждый из нас с одинаковым удовольствием совершил бы столь интересное путешествие, да еще в столь приятном обществе, но по случаю ярмарки дел не оберешься: я сам по своей должности не могу покинуть город, у старшего бэйли рожает жена, казначей не переносит моря, у двух бейли подагра, двое других - в отсутствии, а остальные пятнадцать членов городского совета заняты особыми делами. - Все, что я могу сказать вам, господин лорд-мэр, - начал Кливленд, повысив голос, - это что я жду... - Минуточку терпения, капитан, прошу вас, - перебил его провост. - Итак, мы пришли к решению, что честь и удовольствие сопровождать вас в вашей поездке лучше всего подойдет в силу его официального положения, как представителя лорда-губернатора, нашему уважаемому Триптолемусу Йеллоули. - Как, мне? - воскликнул пораженный Триптолемус. - Но какого дьявола стану я торчать на корабле, когда вся моя работа связана с сушей? - Видите ли, этим джентльменам нужен лоцман, - вполголоса объяснил ему провост, - и мы никак не можем отказать им в этом. - Так они что, непременно хотят стукнуться о берег, что ли? - спросил агроном. - Ну какой, черт возьми, из меня лоцман, когда я в жизни не касался руля! - Тише, тише, молчите, - остановил его провост, - стоит только горожанам услышать такие слова, пропали тогда для вас и возможность приносить пользу, и звание, и почет, и все остальное: для нас, жителей островов, если человек не умеет крепить паруса, ставить рифы и править рулем, так он и за человека не считается. Впрочем, это пустая формальность, и мы дадим вам в помощь Пэйта Синклера. Вам ничего не придется делать, как только есть, пить и веселиться с утра до вечера. - Есть и пить! - повторил управляющий, все еще не понимая, с какой целью ему так настойчиво навязывают эту обязанность, и не способный ни сопротивляться, ни вырваться из сетей, расставленных ему хитроумным провостом. - Есть и пить? Все это прекрасно, но, говоря по правде, я, подобно казначею, не очень-то хорошо переношу море, и на твердой земле охота есть и пить у меня гораздо больше. - Тише, тише, - еще раз вполголоса остановил его провост весьма серьезным и убедительным тоном, - вы что, хотите безвозвратно погубить свою репутацию? Как, представитель лорда-губернатора на Оркнейских и Шетлендских островах, и не выносит качки! Вы с таким же успехом могли бы назвать себя шотландским горцем и сказать, что не выносите виски! - Ну, так как же, джентльмены, решайте что-нибудь, - заявил Кливленд, - нам давно уже пора сняться с якоря. Что же, мейстер Триптолемус Йеллоули, удостоите ли вы своим присутствием наш корабль? - По правде говоря, капитан Кливленд, - пробормотал, запинаясь, агроном, - я не возражал бы и поехал с вами хоть на край света, но только... - Он не возражает! - воскликнул провост, уловив начало предложения и не дождавшись его окончания. - Он не возражает! - закричал казначей. - Он не возражает! - возгласили все четверо бэйли, а пятнадцать советников разом подхватили слова "не возражает" и хором принялись повторять их, прибавляя при этом: "Какой прекрасный человек... радетель об общественном благе... благороднейший джентльмен... город будет вечно ему обязан... где вы найдете другого такого управляющего..." и тому подобное. Ошеломленный и сконфуженный обрушившимися на него со всех сторон похвалами и нимало не подозревая истинного смысла совершаемой сделки, агроном был так поражен и подавлен, что оказался не в силах противиться столь коварно навязываемой ему роли керкуоллского Курция. Капитан Кливленд передал его своей команде со строжайшим наказом обращаться с ним в высшей степени почтительно и внимательно, и Гофф с товарищами двинулись из залы, уводя с собой Триптолемуса при шумном одобрении всех собравшихся. Так в древние времена приветствовали восторженными возгласами убранную гирляндами жертву, которую приводили к жрецам на заклание, после чего ее вели к алтарю и убивали обухом по лбу ради блага всего народа. И лишь когда Триптолемуса почти силой повлекли из залы совета, несчастный, весьма встревоженный тем, что Кливленд, которому он хоть немного доверял, остается в Керкуолле, попробовал, пока его тащили через двери, напоследок возмутиться и закричал: - Что же это, однако, провост, капитан, судьи, казначей, советники! Если капитан Кливленд не вернется на судно, чтобы защищать меня, так это не годится, я не пойду - разве что на аркане меня потащат! Протест его, однако, потонул в единодушном хоре чиновников, громко благодаривших его за гражданскую доблесть, желавших ему счастливого пути и возносивших к небу молитвы о его скором и счастливом возвращении. Оглушенный и подавленный, думая (если только в эту минуту он способен был что-либо соображать), что всякие возражения напрасны там, где и друзья, и люди, совершенно ему посторонние, по-видимому, объединились против него, Триптолемус покорился и позволил вывести себя на улицу; тут команда пиратской шлюпки тесно окружила его и стала медленно продвигаться по направлению к набережной. Многие горожане, подстрекаемые любопытством, последовали за ними, не делая, однако, никаких попыток остановить или выразить свое неудовольствие. Миролюбивая сделка, столь ловко заключенная главой города, встретила единодушное одобрение жителей, ибо являлась, несомненно, наилучшим способом разрешить их споры с чужеземцами, тогда как всякое применение оружия привело бы к весьма сомнительному исходу. Пока отряд медленно продвигался вперед, Триптолемус успел подробно рассмотреть наружность, лица и одежду тех, в чьи руки он попал столь неожиданным образом, и ему стало казаться, что во взглядах их он читает не только бесшабашную удаль разбойников, но и какие-то пагубные замыслы, направленные против него лично. Особенно пугал несчастного агронома свирепый взор Гоффа, который, держа его за руку повыше локтя с деликатностью и нежностью кузнечных тисков, непрестанно бросал на него исподлобья косые взгляды; так орлица глядит на добычу, которую держит в когтях, прежде чем начать ее ощипывать, как технически выражаются на кухне. Наконец страх Йеллоули настолько превозмог осторожность, что он плаксивым шепотом спросил своего страшного проводника: - Неужели же вы, капитан, возьмете да и убьете меня, вопреки законам Божеским и человеческим. - Придержи-ка лучше язык, коли ты не совсем дурак, - ответил Гофф, у которого имелись собственные причины еще больше запугать своего пленника. - Вот уже три месяца, как мы никого не убивали, так уж лучше тебе не наталкивать нас на такие мысли! - Но вы, я надеюсь, только шутите, мой добрый, уважаемый капитан, - промолвил Триптолемус, - а то ведь это, пожалуй, похуже будет, чем все ведьмы, карлики, охота на кита и перевернутые лодки, вместе взятые! Что-то куда пострашнее напоследок! Но скажите вы мне, ради всего святого, вам-то что за выгода убивать меня? - Ну, прежде всего это просто могло бы доставить нам некоторое развлечение, - ответил Гофф. - Всмотрись-ка хорошенько в рожи моих молодчиков: ну найдется ли среди них хоть один, который при виде человека первым делом не захотел бы убить его? Мы еще поговорим об этом в другой раз, после того, как ты отведаешь колодок, разумеется, если не вздумаешь откупиться полной пригоршней чилийских кругляшей*. ______________ * Сухопутные жители называют их обычно испанскими долларами (Прим. автора.) - Честное слово, добрый мой капитан, - ответил агроном, - проклятый карлик унес весь мой рог с серебром! - Ничего, девятихвостая кошечка быстро поможет тебе снова найти свое сокровище, - прохрипел в ответ ему Гофф, - порка, приправленная солью или уксусом, превосходно помогает вспомнить, где запрятана казна, а тугая тетива вокруг головы, пока глаза на лоб не полезут, - тоже неплохое средство для освежения памяти. - Капитан, - с твердостью проговорил Йеллоули, - у меня в самом деле нет денег, у нашего брата ученых-агрономов они редко водятся. Мы, видите ли, заменяем выгоны пашнями, вместо ячменя сеем овес, вересковые заросли превращаем в зеленые пастбища, а бесплодные ярфы, как местные невежды называют торфяные болота, - в сочные луга, но из всего этого редко что перепадает в наш собственный карман. Работают-то мужики да лошади, они все и поедают, нелегкая их забери! - Ну ладно, ладно, - смягчился Гофф, - коли ты взаправду такой уж бедный, уж я, так и быть, постою за тебя. - Затем, наклонив голову к самому уху управляющего, который при этом с тревогой привстал на цыпочки, он шепнул: - Если только тебе дорога жизнь, не влезай с нами в шлюпку. - Но как же мне уйти от вас, когда вы так крепко меня держите! Да пропади из-за этого урожай всей Шотландии, я и тогда не в силах был бы от вас вырваться! - Ну ладно, слушай уж, простофиля, - продолжал Гофф, - мы сейчас подойдем к самой воде, ребята прыгнут в шлюпку и начнут разбирать весла, а ты - я отпущу тогда твою руку, - развернись круто влево, срывайся и беги, если тебе жизнь дорога. Триптолемус так и поступил: Гофф, верный своему слову, разжал пальцы, агроном рванулся и, словно футбольный мяч, получивший от ноги игрока весьма ощутительный удар, полетел по улочкам Керкуолла с быстротой, удивившей его самого не менее, чем всех присутствующих. Стремительность его отступления была такова, что он, словно опасаясь, как бы железные пальцы пирата не схватили его опять за руку, так и не остановился, пока не пересек всего города и не оказался на противоположной его окраине. Те, кто видел его в этот день без шляпы и парика - он лишился их во время первого отчаянного рывка, - с шейным платком, съехавшим на сторону, и в расстегнутом камзоле, могли только дивиться, как при таких округлых формах и коротких ногах он мог развить ту чудовищную скорость, с которой проносился по улицам Керкуолла. "Если ярость, - могли бы они сказать, - дает оружие, то страх действительно придает крылья". Самая его манера бежать напоминала вверенных его попечению пышнорунных животных, ибо он, подобно барану, время от времени на бегу высоко подпрыгивал, словно сам себя подгоняя, хотя на пути его не встречалось никаких препятствий. Погони за беглецом не последовало, и хотя один или два пирата подняли было свои мушкеты, собираясь послать ему вслед свинцового гонца, но Гофф, единственный раз в жизни оказавшись миротворцем, в столь преувеличенном виде изобразил опасность нарушения заключенного с жителями Керкуолла перемирия, что ему удалось удержать своих молодчиков от каких-либо враждебных действий и побудить их как можно быстрее отвалить от берега и идти к своему судну. Горожане, воспринявшие побег Триптолемуса как победу со своей стороны, трижды прокричали ура вслед удалявшейся шлюпке, в знак своего рода презрительного прощального напутствия. Члены же городского совета, наоборот, с беспокойством размышляли о возможных последствиях подобного несоблюдения одной из статей заключенного с пиратами договора; будь они в силах без особого шума задержать беглеца, вполне вероятно, что вместо поздравлений и парадного обеда в честь проявленной им ловкости они снова передали бы убежавшего заложника в руки его врагов. Впрочем, открыто совершить подобное насилие было невозможно, и поэтому они ограничились тем, что установили весьма строгое наблюдение за Кливлендом, которого решили теперь сделать ответственным за любое враждебное выступление пиратов. Кливленд, со своей стороны, прекрасно понимал, что Гофф дал убежать заложнику именно для того, чтобы заставить его, Кливленда, полностью расплачиваться за все возможные последствия. Чувствуя, что он может полагаться только на верность и сообразительность своего друга и приверженца Фредерика Алтамонта, alias Джек Банс, Кливленд ожидал дальнейших событий с величайшей тревогой, ибо хозяева города, продолжая обращаться с ним весьма любезно, все же дали ему понять, что их дальнейшее отношение будет всецело зависеть от того, как поведет себя экипаж корабля, хотя он и не был больше его капитаном. Кливленд не без основания рассчитывал на неизменную преданность Банса, ибо едва этот верный его соратник узнал от Гоффа и команды шлюпки о побеге Триптолемуса, как тотчас же понял, что все это было подстроено бывшим капитаном, ибо если Кливленда казнят или приговорят к пожизненному заключению, то он, Гофф, снова будет поставлен командиром судна. - Но только на этот раз старый пьяница промахнется, - заявил Банс своему союзнику Флетчеру, - или я отказываюсь от имени Фредерика Алтамонта и согласен до конца дней своих оставаться Джеком Бансом или Джеком Дансом - это уж как тебе самому больше нравится. Вооружившись затем особым родом матросского красноречия, которое враги его характеризовали выражением "пошел травить", Банс чрезвычайно живо представил экипажу, какой позор, что их капитана, как ему угодно было выразиться, "загнали в каталажку", тогда как заложника, отвечающего головой за его жизнь, у них теперь нет. Таким образом, Банс не только вызвал всеобщее недовольство поступком Гоффа, но склонил команду к принятию следующего решения: захватить первое же встречное, могущее послужить добычей судно и заявить, что с ним, его экипажем и грузом поступят так же, как будет на берегу поступлено с Кливлендом. В то же время для того, чтобы узнать, будут ли оркнейцы верны своему слову, пираты сочли нужным сняться с рейда в Керкуолле и, обогнув остров, следовать в направлении Стромнесса, где, согласно договору между провостом Торфом и капитаном Кливлендом, они должны были пополнить свои припасы. Одновременно решили поручить командование судном совету из трех человек - Гоффу, боцману и самому Бансу - до тех пор, пока Кливленд не будет в состоянии снова стать их капитаном. Итак, все обсудив и приняв соответствующие решения, пираты подняли якорь, поставили паруса и ушли, не вызвав никаких враждебных действий со стороны керкуоллской батареи и избавившись тем самым хотя бы от одной сопряженной с их положением и весьма значительной опасности. Глава XXXVI Все паруса раскрой, пали из пушек! На абордаж! Она твоя добыча! Шекспир* ______________ * Перевод С.Маршака. Красивый бриг, бывший в числе прочих судов собственностью Магнуса Тройла, великого шетлендского юдаллера, принял на борт в качестве пассажиров собственную персону знатного хозяина, двух его прелестных дочерей и неунывающего Клода Холкро, который, прежде всего из дружеских побуждений, а также свойственной ему, как поэту, любви к прекрасному, сопровождал своих друзей в путешествии из Шетлендии в столицу Оркнейского архипелага, где, как объявила им Норна, ее таинственные пророчества должны были наконец получить полное объяснение. Оставив в стороне страшные скалы того одинокого клочка суши, который называется Фэр-Айл и лежит между Оркнейскими и Шетлендскими островами, на равном расстоянии от обоих архипелагов, путешественники после многих задержек, причиненных встречными ветрами, приблизились к Старт-оф-Сандей. Недалеко от этого мыса судно их попало в сильное течение, известное под названием Руст-оф-Старт, которое отнесло их на значительное расстояние от курса, заставило в сочетании с неблагоприятным ветром придерживаться восточного побережья острова Стронсей и в конце концов вынудило лечь на ночь в дрейф в проливе Папа-Саунд, так как плавание в темноте или при плохой видимости среди множества низких островов и не особенно приятно и небезопасно. На следующее утро путешествие продолжалось при более благоприятных обстоятельствах, и бриг, проследовав вдоль берега острова Стронсей, чьи низкие, покрытые зеленью и сравнительно плодородные берега представляли резкий контраст с бурыми холмами и мрачными утесами Шетлендии, обогнул мыс, называемый Лэм-Хэд, и пошел прямо к Керкуоллу. Но едва перед путешественниками открылся прелестный залив, простирающийся между Помоной и Шапиншей, и сестры залюбовались массивным собором святого Магнуса, который, возвышаясь над остальными, более низкими строениями Керкуолла, первый открывается взору, как внимание Магнуса и Клода Холкро привлек иной, более для них интересный предмет. То был вооруженный шлюп под всеми парусами, видимо, только что покинувший свою якорную стоянку в бухте и шедший фордевинд, между тем как бриг был вынужден лавировать, чтобы войти в гавань. - Ловко скроенная посудина, клянусь костями моих предков! - воскликнул юдаллер. - Не пойму только, какой национальности - флага что-то не видно. Но, по-моему, это судно испанской постройки. - Да, да, - подтвердил Клод Холкро. - Смотрите, как его подгоняет тот самый ветер, с которым мы вынуждены бороться; так-то всегда бывает в жизни. Достославный Джон говорит: С осадкой столь глубокою, что волны Порою лижут пушки по бортам, Красивый, стройный и отваги полный, Морской осой летит он прямо к нам. Тут Бренда не могла удержаться, чтобы не заметить Клоду Холкро, после того как он восторженным тоном продекламировал эти стихи, что в них говорится скорее о линейном корабле, чем о шлюпе, хотя сравнение с морской осой подходит, конечно, и к тому, и к другому. - И впрямь оса, - заметил с некоторым удивлением Магнус, когда шлюп, изменив курс, неожиданно повернул прямо на них. - Черт возьми! Только бы эта оса не вздумала показать нам свое жало! Однако то, что юдаллер проговорил в шутку, превратилось неожиданно в самую настоящую действительность. Не подняв флага и не окликнув брига, шлюп неожиданно дал по нему два выстрела: одно ядро, скользнув по волнам, прошло прямо перед носом шетлендского брига, а другое пробило его грот. Магнус схватил переговорную трубку и, окликнув шлюп, спросил: кто на нем и что означает подобное ничем не вызванное нападение? В ответ он получил только резкое распоряжение: "Немедленно отдать брамсели и положить грот на мачту, а кто мы такие, вы сейчас узнаете". Ослушаться этого приказания не было никакой возможности, ибо тогда бриг немедленно получил бы залп всем бортом, и вот, несмотря на крайний испуг обеих девушек и Клода Холкро, а также гнев и изумление самого Магнуса Тройла, бриг лег в дрейф в ожидании дальнейших распоряжений капера. С корабля немедленно спустили шлюпку с шестью вооруженными матросами под командой Джека Банса, и она понеслась прямо к бригу. Тем временем Клод Холкро шепнул юдаллеру: - Если то, что мы слышали о морских разбойниках, правда, то эти люди в атласных камзолах и с шелковыми перевязями весьма на них смахивают. - О, мои дочери, мои дочери... - пробормотал про себя Магнус с такой смертельной тревогой, какую может испытывать только отец. - Бегите скорее вниз, девочки, и спрячьтесь там, а я... Он отбросил переговорную трубу и схватился за аншпуг, но Минна и Бренда, испугавшись больше всего тех последствии, какие могла иметь вспыльчивость юдаллера для него самого, обе повисли у него на шее, умоляя не оказывать сопротивления. Клод Холкро присоединил свой голос к их мольбам, добавив: - Лучше добром договориться с незнакомцами. Возможно, что это дюнкеркцы или дерзкие матросы с военного корабля, решившие позабавиться. - Нет, нет, - возразил ему Магнус, - это тот самый шлюп, о котором говорил нам коробейник. Но вы правы: ради дочерей я должен сдержать себя, хотя... Не успел он докончить, как на палубу спрыгнул Джек Банс, окруженный своими людьми; он обнажил тесак и, вонзив его в трап, объявил судно захваченным. - А по чьему приказанию или по какому праву останавливаете вы нас в открытом море? - спросил его Магнус Тройл. - Вот вам с полдюжины прав, - ответил Банс, указывая на пистолеты, которыми он был увешан согласно пиратской моде, уже описанной нами выше. - Выбирайте любой себе по вкусу, папаша, и вы сможете тут же ознакомиться с его действием. - Иначе говоря, вы намерены нас ограбить? - осведомился Магнус. - Ну что же, ничего не поделаешь - ведь у нас нет никакой возможности сопротивляться. Будьте только, прошу вас, вежливы с женщинами, а в отношении прочего - берите все, что имеется на судне. Здесь вы не много найдете, но я могу значительно увеличить вашу долю добычи, если вы будете прилично вести себя с нами. - Вежливы с женщинами! - повторил Флетчер, который в числе прочих тоже явился на бриг. - А когда же это мы не были с ними вежливы? Да мы были с ними всегда не только вежливы, а прямо-таки любезны! А взгляни-ка, Джек, что за славненькая девчушка здесь оказалась! Ну, уж она-то пойдет с нами в плавание, клянусь небом, что бы там ни говорил этот старый хрен! При этом одной рукой он схватил перепуганную Бренду, а другой дерзко откинул с ее лица капюшон плаща, в который она закуталась. - Отец, Минна, спасите! - в ужасе закричала девушка, не сознавая, что в данную минуту они не в силах были оказать ей никакой помощи. Магнус опять схватился было за аншпуг, но Банс удержал его руку. - Тише, папаша, - остановил он его, - или это путешествие плохо для вас окончится. А ты, Флетчер, отпусти девушку! - А чего это ради, тысяча чертей, мне отпускать ее? - спросил Флетчер. - Потому что это я так приказываю, Дик, - ответил Банс, - иначе тебе придется иметь дело со мной! А теперь, красавицы, позвольте мне узнать, не носит ли одна из вас несколько странное, языческое имя Минна, к которому я питаю своего рода почтение? - Любезный сэр! - перебил его Клод Холкро. - Это, без всякого сомнения, потому, что ваше сердце не чуждо поэзии! - О, в свое время я имел достаточно дела с поэзией! - ответил Банс. - Но эти дни миновали, мой почтенный джентльмен. Впрочем, я сам сейчас узнаю, которая из вас Минна. Да сбросьте же капюшоны, покажите нам свои личики, прекрасные Линдамиры, и ничего не бойтесь: вас никто здесь не тронет и не причинит вам ни малейшего зла. Черт побери, что за прелестные создания! Эх, нестись бы мне в яичной скорлупе, да прямо на скалы, если б я не был рад и той, что похуже! Ну-ка, милочки мои, признавайтесь, которая из вас была бы не прочь покачаться в койке пирата? Эх, уж и осыпали бы ее тогда золотом! Услышав столь дерзкие и вольные речи отчаянного повесы, девушки побледнели и в страхе прижались друг к другу. - Ну-ну, не пугайтесь, - успокоил он их. - Та, которая станет подругой благородного Алтамонта, сделает это по своей доброй воле. Джентльмены удачи никого не принуждают. И не глядите на меня с таким невинным видом, словно ни одной из вас никогда и в голову не приходили подобные вещи. Уж одна-то, во всяком случае, слышала о капитане Кливленде, знаменитом пирате? Бренда побледнела еще больше, но кровь сразу же прилила к лицу Минны, когда она столь внезапно услышала имя своего возлюбленного. Слишком ошеломляющим было все, что случилось с ними, и мысль, что напавшее на них судно могло быть тем самым консортом, о котором Кливленд говорил еще в Боро-Уестре, никому, кроме самого юдаллера, не приходила еще в голову. - Так, теперь мне все ясно, - заключил Банс, дружески кивнув Минне, - и я знаю, какой мне теперь держать курс. Вы, уважаемый папаша, можете не тревожиться: мы не причиним вам никакого вреда, - прибавил он, фамильярно обращаясь к Магнусу, - и хотя в свое время я заставил не одну хорошенькую девушку заплатить мне дань, но ваши дочери будут доставлены на берег в полной безопасности и без всякого выкупа. - Если вы ручаетесь мне в этом, - произнес Магнус, - то я с такой же радостью отдаю в ваше распоряжение мое судно и груз, с какой ставлю перед гостями чашу пунша! - А чаша пунша, черт побери, - подхватил Банс, - была бы сейчас весьма кстати! Если только здесь есть кто-либо, кто умеет его приготовить. - О, за это охотно возьмусь я, - предложил Клод Холкро. - Из всех людей, когда-либо выжимавших лимоны, я уступаю в умении одному только Эрику Скэмбистеру, виночерпию в Боро-Уестре. - Да ведь он совсем близко, на расстоянии какого-нибудь абордажного крюка, - сказал юдаллер. - Ну-ка, дочки, спуститесь вниз да пришлите сюда нашего милого старичка и чашу для пунша. - Чашу? - воскликнул Флетчер. - Черта с два! Ведро - вот что! Говорите о чашах в каюте какого-нибудь жалкого купчишки, а не с нами, джентльменами-разбойниками... джентльменами удачи, хотел я сказать, - поправился он, заметив брошенный на него при этой ошибке грозный взгляд Банса. - И вот еще что, - сказал Банс, - пусть обе красавицы остаются на палубе и наполняют мою кружку. Я заслужил подобное внимание в награду за свое великодушие. - И мою тоже, - подхватил Флетчер, - и чтоб до самых краев! А если прольют, так за каждую каплю - поцелуй, провалиться мне на этом самом месте! - Ну нет, этому не бывать! - сказал Банс. - Будь я проклят, если позволю поцеловать Минну кому-либо, кроме одного человека на свете, и это, заруби себе на носу, не ты и не я! А ее прелестную маленькую спутницу я тоже за компанию пальцем не позволю тронуть. Довольно найдется в Оркнее красоток, готовых с нами целоваться. И, пожалуй, теперь, когда я все хорошенько обдумал, так девушкам действительно лучше спуститься вниз и запереться в каюте; а мы разопьем пунш здесь наверху, на палубе, al fresco*, как предлагает нам почтенный джентльмен. ______________ * на свежем воздухе (итал.). - Ну, Джек, ты, видно, совсем ума лишился! - воскликнул Флетчер. - Мы с тобой вот уже два года как плаваем вместе, и ты знаешь, как я к тебе привязан, но хоть сдери ты с меня шкуру, как с вола на живодерне, а капризен ты, как обезьяна! То одно тебе приходит в голову, то другое! Ну с кем же, посуди сам, нам тут и пошалить, когда ты красоточек-то вниз услал? - Зато с нами останется пуншмейстер, - утешил его Банс, - он будет провозглашать тосты и петь нам песни. Вы, ребята, тем временем станьте на шкоты и галсы и давайте ход! А ты, рулевой, если хочешь, чтобы мозги остались у тебя в черепе, держи в кильватер нашему шлюпу, да не вздумай у меня выкинуть какую-нибудь штуку, не то я пробью тебе башку, как старую тыкву! Согласно этому распоряжению, судно легло на курс и медленно пошло вслед за шлюпом, который, как и было условлено, не вернулся в Керкуоллский залив, а направился к превосходному рейду в так называемой Инганесской бухте, образованной мысом на расстоянии трех или четырех миль к востоку от оркнейской столицы. Тут оба судна могли иметь удобную якорную стоянку на все время переговоров между пиратами и городским управлением, которых, видимо, требовали изменившиеся обстоятельства. Тем временем Клод Холкро постарался проявить свое искусство во всем блеске и приготовил для пиратов целое ведро пунша, который они принялись пить огромными кружками. Как простые матросы, так и их начальники Банс и Флетчер, поминутно отвлекаясь от дел, черпали напиток без всяких церемоний прямо из этой огромной чаши. Магнус Тройл, весьма опасавшийся, как бы выпивка не пробудила в этих головорезах самых зверских страстей, был, однако, весьма поражен, что, несмотря на несметное количество поглощаемого ими спиртного, умственные способности их, видимо, нимало не страдали, и не мог не высказать своего изумления Бансу, который, хотя и сам был достаточным повесой, все же казался самым порядочным изо всей шайки; к тому же юдаллеру хотелось, быть может, смягчить пирата комплиментом, всегда доставляющим удовольствие всем поклонникам бутылки. - Клянусь мощами святого Магнуса, - сказал он, - я привык считать, что справляюсь со своей кружкой как джентльмен, но при виде того, капитан, как глотают спиртное ваши люди, я готов думать, что желудки у них такие же бездонные, как Лейфеллская впадина в Фауле, которую я сам измерял лотом длиной в сто морских саженей. Клянусь честью, да они осушили бы кубок святого Магнуса одним глотком! - При нашем образе жизни, сэр, - ответил Банс, - мы обычно пьем до тех пор, пока не призовет нас к себе наше дело или не окажется пустой большая бочка. - Честное слово, сэр, - заметил Клод Холкро, - из ваших молодчиков каждый, пожалуй, способен одним духом осушить большой кубок Скарпы; его, видите ли, всегда подносили оркнейскому епископу до краев полным самого лучшего баммака*. ______________ * Напиток, который варили для рождественского угощения. (Прим. автора.) - Ну, если бы умение хлестать эль могло сделать их всех епископами, - сказал Банс, - тогда у меня была бы целая команда преосвященств, но поскольку у них нет никаких иных, подобающих священнослужителям качеств, то в мои планы вовсе не входит, чтобы они сегодня напились в стельку, а потому давайте прервем нашу попойку песней. - Я, я спою, черт меня побери! - закричал или, вернее, зачертыхался Флетчер и тут же запел старинную песню: - Славный корабль наш летел по волнам, С верфи спешил он к чужим берегам, Было сто и полсотни на нем удальцов, И каждый испытан и к бою готов. - Уж лучше бы меня протащили под килем, - воскликнул Банс, - только бы не слушать снова этих гнусных куплетов! Дьявол бы побрал твою лошадиную пасть, если ты ничего другого из нее не можешь выдавить! - Пошел ты сам к дьяволу, - ответил Флетчер, - а я буду петь свою песню, и плевать я хотел, нравится она тебе или нет! - И он снова затянул заунывным голосом, похожим на вой норд-оста в шкотах и винтах: - Капитан наш Глен молодец молодцом, Был храбрым воякой и добрым юнцом, С ним не страшен был штиль и не страшен был шквал, И к далекой Берберии путь наш лежал. - Говорят тебе, - повторил Банс, - хватит с нас этой зловещей музыки, и будь я трижды проклят, если позволю тебе и дальше сидеть здесь и издавать такие адские звуки! - Ну так я тогда вот что тебе скажу, - ответил Флетчер, - я буду себе петь, прохаживаясь по палубе, и надеюсь, Джек Банс, что от этого никакого вреда не случится. - И, поднявшись со своего места, он действительно зашагал и закаркал опять свою длинную и страшную балладу. - Видите, в какой строгости я их держу! - заявил, самодовольно улыбнувшись, Банс. - Дайте только этому парню сделать хоть столько вот по-своему, и он станет бунтовщиком на всю жизнь. Но я держу его в ежовых рукавицах, и он привязан ко мне, как охотничий спаниель, получивший хорошую выучку палкой. Ну, а теперь послушаем ваш тост и вашу песню, - обратился он к Клоду Холкро, - или нет, одну только песню, ибо тост провозглашу я сам: слава всем удальцам разбойникам и позор честным людям! - Я не поддержал бы подобного тоста, если бы имел к тому возможность, - произнес Магнус Тройл. - Вот как! Вы, значит, причисляете себя к честным людям? - воскликнул Банс. - Но поведайте мне, какого рода делом вы занимаетесь, и я вам скажу, что о нем думаю. А что касается вашего пуншмейстера, то я с первого взгляда понял, что он портной и имеет поэтому не больше оснований претендовать на честность, чем на отсутствие чесотки! А вы, я ручаюсь, какой-нибудь голландский шкипер, готовый, когда он в Японии, попрать крест и отречься от своей веры ради нескольких жалких грошей. - Ошиблись, - возразил юдаллер, - я шетлендский джентльмен. - Ах, вот оно что! - подхватил сатирически настроенный Банс. - Вы, значит, из той благословенной страны, где бутылка джина стоит грош, а солнце никогда не заходит? - Да, капитан, к вашим услугам, - ответил юдаллер, с трудом сдерживаясь, чтобы не ответить по-свойски на эту насмешку над своей родиной, что могло повлечь за собой весьма неприятные последствия. - К моим услугам! - повторил Банс. - О, конечно, если бы с моего потерпевшего крушение судна был протянут на берег трос, так вы действительно оказались бы к моим услугам для того, чтобы любезно перерубить его, превратив тем самым и судно, и груз в выброшенную морем добычу, и хорошо еще, если попутно не стукнули бы меня обухом по голове. И при всем том вы называете себя честным человеком? Ну да ладно, как бы там ни было, а я все-таки провозглашаю свой тост. А теперь, господин портной, спойте вы свою песню, да с