ное время, чтобы это средство достигло своей цели. В конце концов, однако, после долгого метания по саду, когда ярость Роланда нашла некоторый исход в тщетных угрозах отмстить, до его сознания постепенно дошло, что создавшееся положение должно было бы скорей вызывать смех, чем подлинное возмущение. Для прирожденного охотника провести ночь на открытом воздухе было сущей безделицей, и жалкая злоба дворецкого казалась теперь юноше более заслуживающей презрения, чем негодования. - Дай бог, - сказал он, - чтобы этот злобный старик и впредь ограничивался подобной безобидной местью; а то иной раз он имеет такой вид, что его можно заподозрить и в более страшных намерениях. Возвратившись на ту же дерновую скамью, на которой он дремал раньше и которая была частично защищена искусственной стеной зеленого остролиста, он закутался в плащ, вытянулся во весь рост на ложе из дерна и снова попытался погрузиться в сон, из которого его совершенно напрасно вывел замковый колокол. Но сон, подобно прочим земным благам, ускользает от нас именно тогда, когда его нетерпеливо ждут. Чем больше старался Роланд заснуть, тем решительнее сон бежал от его глаз. Если тогда его разбудили звуки колокола, то теперь он бодрствовал, чувствуя приток свежих сил, и ему было трудно заставить себя забыться. Постепенно, однако, его сознание снова начало теряться в лабиринте неприятных мыслей, и ему удалось возобновить прерванный отдых. Однако и эта дремота была опять потревожена - на сей раз голосами двух гуляющих по саду людей, разговор которых вначале смешивался с грезами юноши, а затем полностью пробудил его. Он поднялся со своего ложа, крайне удивленный тем, что какие-то пришельцы в столь поздний час беседуют в саду за стенами тщательно охраняемого Лохливенского замка. Сперва он подумал о привидениях; затем решил, что это вылазка сторонников королевы Марии; наконец, его последняя мысль была о Джордже Дугласе, который владея ключами и имея возможность по своему усмотрению входить в замок и выходить из него, использовал свое положение, назначив в саду свидание Кэтрин Ситон. Он укрепился в своей догадке, услышав как один из собеседников тихим шепотом спросил: - Все ли готово? Глава XXX Иная страсть на дне души таится, Как порох, скрытый в погребе дворцовом. Но вот случайно подожжен пальник - И гром гремит, и молния сверкает, И эхо весть о гибели разносит. Старинная пьеса Роланд Грейм приник к просвету в живой изгороди остролиста и в ярком свете луны, которая к этому времени как раз взошла, получил возможность, сам оставаясь незамеченным, следить за всеми движениями тех, кто столь неожиданно потревожил его сон; наблюдения пажа лишь укрепили его ревнивые подозрения. Собеседники были поглощены серьезным и, видимо, секретным разговором, который они вели в четырех ярдах от того места, где притаился Роланд Грейм, и он без труда узнал высокую фигуру и бас Дугласа, а также бросающийся в глаза наряд и знакомый голос пажа из подворья святого Михаила. - Я был у дверей комнаты пажа, - произнес Дуглас, - но его там нет, или он не желает отвечать. Дверь, как обычно, прочно заперта изнутри, и нам никак не проникнуть к нему, а что означает его молчание - мне неясно. - Слишком уж вы на него полагаетесь, - отвечал его собеседник. - Ведь это глупый юнец с неопределившимися взглядами и горячей головой, которая вряд ли способна что-нибудь принимать всерьез. - Да ведь это вовсе не я советовал положиться на него, - возразил Дуглас; - Однако меня уверили, что, когда дойдет до дела, он непременно будет на нашей стороне, потому что... - Здесь он понизил голос настолько, что Роланд не мог разобрать ни слова, и это было тем более досадно, что, как прекрасно понимал паж, речь шла как раз о нем. - Что до меня, - уже более громко произнес собеседник Дугласа, - то я отделался от него несколькими любезными фразами, на которые так падки глупцы; сейчас, однако, решающий момент, и если этот птенчик не внушает вам доверия, придется расчистить путь кинжалом. - Подобная поспешность вряд ли уместна, - ответил Дуглас. - К тому же, как я уже сказал, дверь его комнаты заперта на ключ и на засов. Пойду еще раз попробую разбудить его. Грейм сразу понял, что дамы, узнав каким-то образом, что он в саду, заперли дверь наружной комнаты, которая обычно служила ему спальней и где он, подобно часовому, охранял единственный проход в покои королевы. "Но тогда, - подумал он, - каким образом Кэтрин Ситон оказалась снаружи, если королева и другая дама оставались все еще в своих покоях, а проход в эти покои надежно заперт? Сейчас я доберусь до разгадки всех этих тайн и тогда поблагодарю мисс Кэтрин, если это действительно она, за добрый совет Дугласу по поводу кинжала. Насколько я понимаю, они ищут меня; ну что же, их поиски не останутся бесплодными!" Дуглас тем временем снова вошел в замок через ворота, которые теперь были открыты. Его собеседник стоял один в аллее, скрестив руки на груди и бросая нетерпеливые взгляды на луну, словно упрекая ее за то, что она может выдать его своим ярким светом. В одно мгновение Роланд очутился перед ним. - Неплохая ночь, мисс Кэтрин, - промолвил он, - в особенности для молодой девушки, которая в мужском костюме отваживается выйти в сад на свидание с мужчиной. - Тише! - воскликнул незнакомец. - Тише ты, безмозглый шалопай. Немедленно отвечай - друг ты, нам или враг? - Как я могу быть другом тому, кто отделывается от меня любезными фразами и учит Дугласа разговаривать со мной при помощи кинжала? - в свою очередь спросил Роланд. - К чертям Джорджа Дугласа и тебя вместе с ним, проклятый дурак, вечный камень преткновения на нашем пути! - воскликнул тот. - Нас обнаружат, и тогда нас ждет смерть. - Кэтрин, - продолжал Роланд, - вы вели себя вероломно и жестоко. Сейчас нам надо объясниться: вам не уйти от меня. - Сумасшедший, - воскликнул незнакомец, - я не Кейт и не Кэтрин, луна достаточно ярко светит, чтобы отличить оленя от лани. - Это переодевание не поможет вам, любезная дама, - возразил Роланд, хватая пришельца за полу плаща, - уж по крайней мере на этот раз я выясню, с кем имею дело. - Да пустите же меня! - вскричала она, пытаясь высвободиться от него, и продолжала тоном, в котором гнев, казалось, боролся с желанием расхохотаться: - Неужели вы так мало уважаете дочь Ситона? Но ее смешливость придала новое мужество Роланду, который понял, казалось, что примененное им насилие не воспринимается как непростительное оскорбление. Поэтому он продолжал удерживать ее за плащ, и тогда она сказала уже более серьезным тоном, в котором сквозило явное негодование: - Да пусти же меня, безумец; ведь сейчас речь идет о жизни и смерти! Я не хочу вредить тебе, но не доводи меня до крайности! Сказав это, она снова попыталась вырваться, и тут пистолет, который она держала в руке или за поясом, случайно выстрелил. Этот боевой сигнал мгновенно пробудил весь надежно охраняемый замок. Часовой затрубил в рог и ударил в замковый колокол с криком: - Измена! Все сюда! Сзывай всех сюда... Призрак Кэтрин Ситон, которого Роланд выпустил из рук в первый момент растерянности, скрылся в темноте, после чего послышался всплеск весел, а в следующее мгновение уже с полдесятка аркебуз и замковый фальконет стали один за другим палить по поверхности озера с крепостного вала, как бы преследуя какой-то плывущий на воде предмет. Смущенный этим происшествием и не имея возможности помочь Кэтрин (если это она отчалила в лодке от берега), Роланд решил обратиться к помощи Джорджа Дугласа. С этой целью он побежал в покои королевы, откуда доносились громкие голоса и топот множества ног. Когда он вошел туда, то встретил группу смущенных людей, собравшихся в покоях королевы и с удивлением рассматривавших друг друга. В дальнем конце залы стояла сама Мария Стюарт в дорожном костюме и в окружении не только леди Флеминг, но и вездесущей Кэтрин Ситон, одетой в обычную для ее пола одежду и державшей в руках шкатулку с теми драгоценностями, которые Марии Стюарт было разрешено оставить у себя. На другом конце залы находилась леди Лохливен, наспех одетая, как человек, которого внезапно подняли с постели, а вокруг нее столпились слуги - одни с факелами, другие с обнаженными мечами, протазанами, пистолетами и прочим оружием, какое они успели схватить впопыхах во время ночной тревоги, Между этими двумя группами стоял Джордж Дуглас, скрестив руки на груди и потупив глаза, подобно преступнику, застигнутому на месте преступления, который не знает, как ему отпереться от своей вины, но не находит мужества в ней сознаться. - Отвечай, Джордж Дуглас, - обратилась к нему леди Лохливен, - отвечай и опровергни подозрение, которое грозит запятнать твое имя. Скажи им: "Дугласы никогда не обманывали оказанное им доверие, а я - Дуглас". Скажи так, мой дорогой Джордж, и одного этого для меня будет достаточно, чтобы очистить твое имя от подозрений, несмотря на столь тяжкие улики. Подтверди, что только коварство этих несчастных женщин и вероломного юнца подготовило весь план этого побега, столь роковой для Шотландии и столь гибельный для дома твоего отца. - Миледи, - вмешался старый дворецкий Драйфсдейл, - об этом безрассудном паже я могу сказать лишь одно: не он помогал открыть дверь, потому что сегодня вечером я сам запер его в саду, за пределами замка. Кто бы ни затеял всю эту ночную суматоху, роль юнца в ней была не слишком велика. - Ты лжешь, Драйфсдейл! - воскликнула леди. - Ты готов возвести клевету на дом твоего хозяина ради спасения никчемной жизни этого цыганенка. - Я был бы рад его смерти больше, чем его жизни, - мрачно ответил дворецкий, - но правда есть правда. При этих словах Дуглас гордо поднял голову, выпрямился и заявил уверенно и смело, как человек, принявший бесповоротное решение: - Ничья жизнь не должна подвергаться опасности из-за меня. Я один... - Дуглас, - перебила его королева, - уж не лишились ли вы разума? Замолчите, я приказываю вам! - Государыня, - ответил он, почтительно склонившись перед; ней, - я охотно выполнил бы ваш приказ, но здесь требуется жертва, так пусть же ею станет истинный виновник. Да, миледи, - продолжал он, обращаясь к леди Лохливен, - только я один виновен во всем, и, если вы еще сколько-нибудь цените слово Дугласа, верьте мне - этот юноша ни в чем не виноват. Во имя вашей чести, умоляю вас не причинять ему вреда и не усиливать строгости в обращении с королевой, которая только решила воспользоваться возможностью обрести свободу, которую моя преданность... которую другое, более глубокое чувство могло ей добыть. Да, это правда! Я задумал помочь бегству самой прекрасной и самой гонимой женщины, и я не только не жалею о том, что сумел на время обмануть бдительность ее врагов, но горжусь этим и с величайшей готовностью пожертвовал бы своей жизнью ради Марии Шотландской. - Боже, сжалься над моей старостью, - воскликнула леди Лохливен, - дай мне сил вынести это несчастье! О королева, рожденная в злую годину, вы по-прежнему несете соблазн и гибель каждому, кто приблизится к вам. О древний дом Лохливенов, столь прославленный своим высоким происхождением и благородством, в недобрый час принял ты эту искусительницу под свой кров! - Не говорите так, миледи, - возразил ее внук, - древняя слава Дугласов еще более возвысится, если один из членов этого рода отдаст свою жизнь за самую униженную из королев и достойнейшую из женщин. - Дуглас! - воскликнула королева. - Неужели сейчас, в ту самую минуту, когда мне грозит опасность навсегда лишиться преданного вассала, я должна напомнить вам, как подобает говорить о королеве? - Несчастное дитя! - воскликнула в отчаянии леди Лохливен. - Неужели так сильны цепи, которыми сковала тебя эта моавитянка, что ты готов пожертвовать своим именем, долгом вассала, рыцарской присягой, своими обязанностями перед нашим родом, отчизной и богом ради ее притворных слез или грешной улыбки тех губ, которые расточали лесть бессильному Франциску, увлекли на смерть безумца Дарнлея, читали сладострастные стихи ее любимца Шателара, подпевали любовным песням бродяги Риччо и в экстазе прижимались к губам бесчестного и распутного Босуэла? - Не кощунствуйте, миледи! - возмущенно вскричал Дуглас. - А вы, прекрасная королева, чья добродетель не уступает красоте, не браните в такую минуту вашего вассала за непомерные притязания! Поверьте, одно лишь верноподданническое чувство не могло заставить его взять на себя эту роль. Вы заслужили того, чтобы любой из ваших подданных принял смерть ради вас, но я пошел на большее - я совершил то, к чему Дугласа могла побудить одна лишь любовь, - я стал притворщиком и лицемером. Прощай же, королева всех сердец и повелительница сердца Джорджа Дугласа! Когда ты сбросишь эти мерзкие узы заточения, - а ты их непременно сбросишь, если есть еще справедливость на небе, - и когда ты станешь награждать почестями и титулами, счастливцев, которые доставили тебе свободу, вспомни на миг и о том, кто отказался бы от самой высокой награды ради того, чтобы поцеловать твою руку, подумай на мгновение о его преданности и пролей слезу над его могилой. - Он бросился к ногам королевы и, схватив ее руку, приник к ней губами. - И это у меня на глазах! - воскликнула леди Лохливен. - Ты осмеливаешься предаваться этой преступной страсти на глазах у своих родных! Оттащите их друг от друга и посадите его под стражу! Хватайте же его, если вам жизнь дорога! - добавила она, видя, что ее слуги нерешительно посматривают друг на друга. - Они колеблются, Дуглас! - воскликнула Мария Стюарт. - Спасайтесь, я приказываю вам! Он немедленно вскочил со словами: - Моя жизнь и моя смерть в ваших руках, одна вы можете повелевать мною. Затем он выхватил шпагу и проложил себе ею путь к двери. Этот порыв был настолько внезапным и стремительным, что остановить юношу могло бы лишь самое отчаянное сопротивление. Но так как вассалы его отца любили и боялись Джорджа Дугласа, никто не отважился вступить с ним в бой. Леди Лохливен стояла, потрясенная его неожиданным бегством. - Неужели меня окружают изменники? - воскликнула она. - В погоню, негодяи, за ним! Рубите, колите его! - Ему не ускользнуть с острова, миледи! - вмешался Драйфсдейл. - Ключ от цепей лодочного причала у меня. Но несколько голосов снизу, принадлежавших слугам, кинувшимся то ли из любопытства, то ли повинуясь приказу своей госпожи преследовать Дугласа, сообщили, что он бросился в озеро. - Отважный Дуглас! - воскликнула королева. - О чистая и благородная душа, ты смерть предпочел темнице! - Стреляйте в него! - кричала леди Лохливен. - Найдется ли у его отца хоть один верный слуга? Стреляйте в изменника, и пусть воды озера скроют наш позор! Послышались одиночные выстрелы, сделанные скорее в угоду леди Лохливен, чем с действительным желанием попасть в цель; и тут же вошедший Рэндл сообщил, что мейстера Джорджа подобрала находившаяся неподалеку от замка лодка. - В лодки! За ними! - приказала леди Лохливен. - Теперь уже поздно, - ответил Рэндл. - За это время они покроют полпути, а луна скрылась за тучами. - Значит, изменнику удалось бежать? - спросила леди Лохливен, прижимая руки ко лбу с выражением отчаяния. - Честь нашего дома посрамлена навеки, теперь каждого из нас будут считать соучастником этой подлой измены. - Леди Лохливен, - промолвила Мария Стюарт, приблизившись к ней, - в эту ночь вы расстроили мои лучшие надежды, вы обратили долгожданную свободу в узы заточения и отшвырнули прочь чашу радости, которую я уже поднесла к губам; и все же ваше горе вызывает во мне то участие, в котором вы отказываете мне. Я бы охотно утешила вас, если бы могла, но так как сделать это невозможно, мне бы хотелось по крайней мере уйти, примирившись с вами. - Ступайте прочь, надменная! - ответила леди Лохливен. - Кто еще так умеет наносить тягчайшие раны под личиной доброты и кротости? Кто со времен величайшего из предателей умел так предавать своим поцелуем? - Леди Дуглас из Лохливена, - сказала королева, - в эту минуту вы ничем не можете оскорбить меня, даже своей грубой, непристойной для женщины речью, обращенной ко мне в присутствии лакеев и вооруженных слуг. В эту ночь я так благодарна одному из Дугласов, что могу простить все, что сделает или скажет владелица этого замка в безумии своего гнева. - Мы вам очень признательны, королева, - сказала леди Лохливен, стараясь усилием воли сдержать, себя и переходя от тона неистовой ярости к горькой иронии. - Наш бедный дом не часто удостаивался королевской улыбки, и, насколько это будет зависеть от меня, он вряд ли променяет свою суровую честность на те придворные почести, которыми располагает сейчас Мария Шотландская. - Кто ловко умеет брать сам, - возразила Мария, - свободен от необходимости благодарить. А в том, что мне сейчас нечего предложить в награду, виновны Дугласы вместе с их союзниками. - Стоит ли страшиться, миледи? - ответила леди Лохливен с той же горькой иронией. - Вы все еще располагаете средствами, которых не истощит даже ваша расточительность и которых вас не может лишить ваш оскорбленный народ. Пока в вашем распоряжении остаются красивые слова и лживые улыбки, вам не нужны другие средства, чтобы толкать юношей на безрассудные поступки. Королева не без удовлетворения бросила взгляд в огромное стенное зеркало, где при свете горящих факелов отражались ее прекрасное лицо и фигура. - Наша хозяйка льстит нам, милая Флеминг, - сказала она. - Мы не думали, что скорбь и заточение настолько пощадили богатство, которое женщины считают наиболее ценным. - Ваше величество доведет эту мрачную женщину до бешенства, - тихо ответила Флеминг. - Я на коленях молю вас вспомнить о том, что она уже и так смертельно оскорблена и что мы здесь находимся в ее власти. - Я не пощажу ее, Флеминг, - ответила королева, - это не в моих правилах. В ответ на мое искреннее сочувствие она разразилась бранью и оскорблениями. Теперь наступила моя очередь: пусть она, за недостатком метко разящих слов, воспользуется кинжалом, если у нее хватит на это смелости. - Леди Лохливен хорошо бы сделала, - громко сказала леди Флеминг, - если бы предоставила сейчас возможность отдохнуть ее величеству. - Еще бы, - ответила леди, ~ и предоставить возможность ее величеству и фаворитам ее величества поразмыслить над тем, как бы завлечь в свою паутину еще какую-нибудь простодушную муху. Мой старший внук - вдовец; разве плохо было бы воспламенить в нем те лестные надежды, которыми вы совратили его брата? Впрочем, вы уже трижды налагали на себя узы супружества, а ведь римская церковь называет брак таинством небесным, и ее верные последователи не должны бы чересчур уж часто к нему приобщаться. - Зато последователи женевской церкви, - ответила Мария, покраснев от негодования, - которые, видимо, не считают брак небесным таинством, порою, говорят, обходятся и вовсе без церковной церемонии. - После этого, как бы испугавшись последствий своего меткого намека на ошибки молодости леди Лохливен, королева добавила: - Пойдем, Флеминг, слишком много чести для нее в подобной словесной дуэли; мы удаляемся в опочивальню. Если она захочет снова потревожить нас сегодня, ей придется выломать дверь. С этими словами королева удалилась к себе в опочивальню, и ее фрейлины последовали за нею. Леди Лохливен, совершенно сраженная последней резкостью королевы и досадуя на то, что сама навлекла на себя это публичное оскорбление, застыла как статуя, будучи не в силах преодолеть обрушившийся на нее позор. Стремясь рассеять напряженность создавшегося положения, Драйфсдейл и Рэндл обратились к хозяйке с вопросами: - Каковы будут распоряжения их высокочтимой милости насчет охраны замка? - Не удвоить ли число часовых? Не поставить ли стражу в саду и у пристани? - Не послать ли курьера к сэру Уильяму в Эдинбург, чтобы сообщить ему обо всем происшедшем? - спросил Драйфсдейл. - Может быть, объявить тревогу в Кинросе? Они могут собрать людей на том берегу озера! - Делай как знаешь, - ответила леди Лохливен, собравшись с силами и намереваясь уходить. - Ты ведь опытный воин, Драйфсдейл. Прими же все необходимые меры. Праведное небо! Стерпеть такое оскорбление при всех! - Не соизволите ли вы... - начал, колеблясь, Драйфсдейл, - в отношении этой особы... этой дамы... не усилить ли строгость надзора? - Нет, вассал! - ответила леди с негодованием. - Я не унижусь до столь жалкой мести. Моя месть будет достойна меня, и я осуществлю ее или покрою позором могилы моих предков. - Вы осуществите ее, миледи, - ответил Драйфсдейл. - Солнце не успеет зайти дважды, как вы будете полностью отомщены. Леди Лохливен не ответила: быть может, покидая залу, она не расслышала его слов. По команде Драйфсдейла слуги также вышли; часть из них удалилась на караульные посты, другие отправились на отдых. Когда все разошлись, сам дворецкий задержался, и оставшийся в зале Роланд Грейм был весьма удивлен тем, что этот старый воин приблизился к нему с видом сердечного расположения, плохо сочетавшимся с его обычной суровостью. - Я был несправедлив к вам, молодой человек, - начал он, - но вы сами виноваты в этом. Ваше поведение казалось мне столь же легкомысленным, как перо на вашей шапочке. И действительно, ваша причудливая одежда, ваше постоянное пристрастие к забавам и всяческим глупостям могли создать у меня весьма нелестное о вас мнение. Но сегодня ночью я видел из своего окна (когда я выглянул посмотреть, как вы там устроились в саду), какое усилие вы приложили, чтобы задержать соучастника того человека, который утратил право на имя своих предков и должен быть отсечен от своего рода, подобно гнилой ветке. Я как раз хотел поспешить вам на помощь, когда раздался выстрел и часовой (вероломный негодяй, которого, как я подозреваю, они купили по дешевке) вынужден был забить тревогу, чего он до этого не делал, я уверен, сознательно. Так вот, чтобы загладить свою несправедливость я охотно окажу вам услугу, если вы согласитесь принять ее от меня. - Могу ли я сначала узнать, в чем она заключается? - Всего лишь в том, чтобы поручить вам доставить известие о~ сегодняшних событиях в Холируд, где вы сможете предстать в выгодном свете как перед Мортоном и регентом, так и перед сэром Уильямом Дугласом, учитывая, что вы видели все от начала до конца своими собственными глазами, зарекомендовав себя перед этим с самой лучшей стороны. Таким образом, вы сами поможете своей карьере, если, как я надеюсь, будете держаться вдали от пустой суеты и научитесь жить в этом мире как человек, который заботится о будущей жизни. - Господин дворецкий, - ответил Роланд Грейм, - я благодарен вам за любезность, но не смогу исполнить ваше поручение. Не говоря уже о том, что я служу королеве и не могу тайно действовать против нее. Даже если забыть об этом, мне кажется, я вряд ли завоюю расположение сэра Уильяма из Лохливена тем, что первый сообщу ему весть об отступничестве его сына. Регент также не будет в восторге, узнав о неверности своего вассала, равно как и Мортон вряд ли придет в восторг, узнав о вероломстве своего родича. - Гм! - Этим нечленораздельным звуком дворецкий выразил свое удивление, к которому явно примешивалось неудовольствие. - Ну что ж, оставайтесь тогда там, где вы находитесь; ибо, при всем вашем легкомыслии, вы уже разбираетесь, как следует вести себя в свете. - Я готов доказать вам, что в моей манере вести себя своекорыстия меньше, чем вам кажется, - ответил паж. - Просто я полагаю, что искренность и веселый нрав лучше, чем хитрые уловки и напускная суровость, или, во всяком случае, могут еще поспорить с ними. Вы никогда не были ко мне расположены меньше, чем в данный момент. Я знаю, что вы не питаете ко мне искреннего доверия и что ваши лицемерные похвалы не следует принимать за чистую монету. Лучше уж пусть все будет по-старому. Подозревайте меня и следите за мной сколько угодно, мне это безразлично. Вы встретите во мне достойного противника. - Клянусь небом, молодой человек, - ответил дворецкий, бросая на него взгляд, полный неприкрытой враждебности, - если вы замышляете измену дому Дугласов, ваша голова, выставленная на сторожевой башне, почернеет от солнца! - Как может изменить тот, кто ищет вашего доверия? - спросил паж. - А что до моей головы, то она так же крепко сидит у меня на плечах, как крепко стоит на земле любая башня, когда-либо сложенная каменщиком. - Прощай, болтливая сорока, которая так кичится своим крикливым языком и пестрым опереньем, - сказал Драйфсдейл. - Берегись силков и клея! - Прощай и ты, хриплый старый ворон, - ответил паж. - Твой медлительный полет, траурные перья и дурацкое карканье не заколдованы от стрелы или залпа дроби, которые легко могут тебя настичь. Теперь между нами война в открытую: каждый за свою госпожу - и да поможет господь правому! - Аминь, и да защитит он тех, кто служит ему, - ответил дворецкий. - Я доложу своей госпоже, какое пополнение получила эта компания изменников. Спокойной ночи, милорд Пустая Башка! - Спокойной ночи, сэр Старая Коряга, - ответил паж и, когда старик удалился, стал устраиваться на покой. Глава XXXI Отравлен! Умерщвлен, покинут, брошен! Шекспир, "Король Иоанн" Несмотря на то, что замок Лохливен порядком надоел Роланду Грейму и он от всего сердца сочувствовал планам бегства королевы Марии, никогда, пожалуй, еще он не просыпался в лучшем настроении, чем в то утро, которое последовало за крушением попытки Джорджа Дугласа осуществить свои намерения. Прежде всего, он теперь знал точно, что намеки аббата были им истолкованы ложно и что Дуглас питал страсть к королеве, а не к Кэтрин Ситон; кроме того, объяснение с дворецким развязывало ему руки, и он мог теперь, нисколько не поступившись своей честыо в отношениях с домом Лохливенов, оказывать всяческое содействие будущим попыткам освободить королеву. К тому же, независимо от того, что он и сам сочувствовал этим замыслам, ему было ясно, что участие в их осуществлении открывает ему вернейший путь к сердцу Кэтрин Ситон. Теперь ему нужно было только улучить удобный случай и сказать Кэтрин, что отныне он целиком посвящает себя этому делу; и судьба, явно благоволившая влюбленному пажу, предоставила ему для подобного разговора необычайно благоприятную возможность. Когда в урочный час принесли завтрак и, соблюдая обычный этикет, поставили его на стол во внутренних покоях, дворецкий с насмешливой важностью обратился к Роланду: - Обязанности стольника, мой юный сэр, возлагаются отныне на вас. Слишком уж долго их выполнял у леди Марии один из Дугласов. - Даже для самого основателя этого рода, - возразил паж, - было бы честью выполнять подобные обязанности. Дворецкий ответил на эту браваду пажа мрачным, полным гнева взглядом и удалился. Грейм, оставшись один, с усердием человека, увлеченного любимым делом, попытался в меру своих сил воспроизвести те учтивые и грациозные приемы, которыми обычно пользовался Джордж Дуглас, прислуживая за столом у шотландской королевы. За этим крылось не одно только юношеское тщеславие, но и то благородное чувство, с каким на поле брани храбрый солдат заменяет павшего товарища. "Теперь я их единственный защитник, - сказал он себе. - Что бы ни произошло, в радости и в беде, я приложу всю свою силу и ловкость, чтобы показать себя не менее преданным, надежным и храбрым, чем лучший из Дугласов". В этот момент в залу вошла Кэтрин Ситон, вопреки обыкновению - одна и, что было еще более необычным, вытирая платком заплаканные глаза, Роланд Грейм приблизился к ней с бьющимся сердцем и, потупив взгляд, тихо спросил ее, здорова ли королева. - Неужели вы могли предположить, что она здорова? - сказала Кэтрин. - Разве ее сердце и сама она сделаны из железа и стали, чтобы вынести суровое разочарование вчерашнего вечера и подлые насмешки этой пуританской ведьмы? О, если бы небо создало меня мужчиной, уж я бы сумела ей помочь! - Те, кто носят пистолеты, хлысты и кинжалы, - заметил паж, - если и не мужчины, то, уж во всяком случае, амазонки, а это не менее грозно. - Вам угодно упражняться в остроумии, сэр? - ответила девушка. - А я сейчас не в настроении шутить или отвечать на шутки. - Прекрасно, - сказал паж, - тогда давайте поговорим серьезно. Прежде всего разрешите заметить, что вчерашнее предприятие могло бы иметь более удачный исход, если бы вы посвятили меня в ваши планы. - Мы собирались это сделать, но кто же мог предположить, что господин паж вздумает провести ночь в саду, наподобие помешанного рыцаря из испанского романа, вместо того чтобы остаться в собственной спальне, куда заходил Дуглас, собираясь рассказать ему о наших намерениях. - Но зачем же было откладывать столь важный разговор до последней минуты? - Всему виной ваше общение с Хендерсоном; к тому же, вы только не сердитесь, но ваша природная вспыльчивость и непостоянство до самого последнего мгновения удерживали нас и мешали поделиться с вами этой важной тайной. - Но тогда почему же в последнее мгновение... - спросил паж, обиженный этим откровенным признанием. - Почему вы все же отважились признаться мне в последнее мгновение, раз уж я имел несчастье внушить вам такие великие подозрения? - Ну вот, теперь вы снова рассердились и заслуживаете того, чтобы я прервала этот разговор. Я, однако, буду великодушна и отвечу на ваши вопросы. Знайте же, что мы решили довериться вам по двум причинам. Во-первых, мы вряд ли смогли бы избежать этого, поскольку вы спите в комнате, через которую нам нужно было пройти. А во-вторых... - Ну, - сказал паж, - можно обойтись и без второй причины, если первая заставила вас довериться мне только по необходимости. - Да успокойтесь же вы наконец! - воскликнула Кэтрин. - Так вот, как я уже говорила раньше, среди нас имеется одна неразумная особа, которая вериг, что сердце Роланда Грейма полно тепла, хотя голова его полна ветра, что его кровь чиста, хоть она и закипает чересчур поспешно, и что его честь и преданность надежны, как путеводная звезда, хотя его язык порой не слишком сдержан. Это признание Кэтрин произнесла очень тихо, устремив глаза в землю, словно она избегала встретиться взглядом с Роландом, пока слова откровенности еще были у нее на устах. - И этот мой единственный доброжелатель, - воскликнул юноша в восторге, - этот единственный друг, который оказался справедливым к бедному Роланду Грейму, та, кого ее собственное благородное сердце научило проводить различие между безрассудством и порочностью... Не скажете ли вы мне, дорогая Кэтрин, кому же я должен принести свою самую сердечную, самую искреннюю благодарность? - Ну, - сказала Кэтрин, все еще не поднимая глаз, - если ваше собственное сердце не подсказывает вам... - Дорогая Кэтрин! - воскликнул паж, беря ее за руку и падая перед ней на колени, - Если ваше собственное сердце, как я уже говорила, не подсказывает вам, - продолжала Кэтрин, мягко высвобождая руку, - то оно очень неблагодарно; ибо материнская доброта, с которой леди Флеминг... Паж вскочил на ноги. - Клянусь небом, Кэтрин, ваша речь так же изменчива, как и ваш облик. Вы просто издеваетесь надо мной, жестокая девушка! Вы отлично знаете, что леди Флеминг так же нет дела ни до кого на свете, как вот этой одинокой принцессе, вытканной на старинных шпалерах. - Может быть, это и так, - сказала Кэтрин Ситон, - но не говорите так громко. - Вот еще! - усмехнулся паж, все же понизив голос. - Ей нет дела ни до кого из нас, она думает лишь о себе да о королеве. И, кроме того, вам хорошо известно, что ничье мнение, кроме вашего, не интересует меня, даже мнение самой королевы Марии. - Тем хуже для вас, если это действительно так, - спокойно заметила Кэтрин. - Но, прекрасная Кэтрин, - настаивал паж, - почему вы охлаждаете мой пыл именно в ту минуту, когда я готов телом и душой посвятить себя делу вашей госпожи? - Потому что, поступая таким образом, вы принижаете благородное дело, примешивая к нему более низменные или более личные мотивы. Поверьте мне, - продолжала она, зардевшись, с пылающим взором, - несправедливо и подло судят о женщинах те, кто считает, что они любят тешить свое тщеславие и что им льстят преувеличенное восхищение и страсть. Женщина (я говорю о тех, кто заслуживает этого имени) предпочитает всему этому мужскую доблесть и честь. Тот, кто служит своей вере, своему государю и родине, служит ревностно и самоотверженно, не должен умолять о взаимности, прибегая к напыщенным банальностям романтической страсти. Женщина, которую он удостоит своей любви, сама в долгу перед ним, и ее ответное чувство призвано увенчать его славный подвиг. - Вы назначили драгоценную награду за подобный подвиг, - сказал юноша, не отрывая от нее восхищенного взора. - Она драгоценна только для сердца, которое сумеет ее оценить, - ответила Кэтрин. - Тот, кто освободит из заточения нашу несчастную государыню, кто доставит ее к преданным и воинственным пэрам, сердца которых жаждут приветствовать свою повелительницу на свободе... да разве найдется тогда во всей Шотландии девушка, которая не будет польщена любовью подобного героя, даже если она происходит из королевского рода, а сам он - отпрыск бедного пахаря, никогда не разлучавшегося с плугом! - Я решился и попробую это сделать, - сказал Роланд Грейм. - Но скажите мне сначала, Кэтрин, и притом искренне, как если бы вы говорили с вашим исповедником, - эта несчастная королева... я знаю, она действительно несчастна, но считаете ли вы ее невиновной, Кэтрин? Ее ведь обвиняют в убийстве. - Разве можно считать ягненка виновным в том, что на него напал волк? - ответила Кэтрин. - Могу ли я считать солнце оскверненным, если земной туман омрачает его лучи? Паж вздохнул и потупил взор. - О, если бы я был убежден так же, как вы! Во всяком случае, ясно одно: сюда, в заточение, она попала несправедливо. Она согласилась на капитуляцию, условия которой не были выполнены. Я буду защищать ее дело, пока я жив. - Будете? Действительно будете? - спросила Кэтрин, в свою очередь беря его за руку. - О, но только стань тверд духом так же, как ты смел в действиях и скор в решениях; сдержи свою клятву, и будущие поколения станут чтить тебя, как спасителя Шотландии! - Но когда, в поте лица потрудившись, я добуду эту Лию - честь, ты не приговоришь меня, моя Кэтрин, - сказал паж, - к новому долгому служению ради Рахили - любви? - Об этом, - ответила Кэтрин, снова высвободив свою руку, - у нас еще будет время поговорить; честь - старшая сестра, и она должна быть завоевана первой. - Я, может быть, не завоюю ее, - сказал паж, - но я буду честно сражаться за нее; ни один человек не может сделать большего, Знайте же, прекрасная Кэтрин - чтобы вам были ясны самые сокровенные помыслы моей души, - не одна только честь и не только та, другая, ее более прекрасная сестра, за одно упоминание о которой вы сердитесь на меня, но и суровый голос долга заставляет меня содействовать освобождению королевы. - В самом деле! - сказала Кэтрин. - А ведь раньше у вас были сомнения. - Да, но тогда жизни королевы ничто не угрожало, - ответил Роланд. - А разве теперь она в большей опасности, чем раньше? - испуганно спросила Кэтрин Ситон. - Не тревожьтесь, - сказал паж, - но вы ведь слышали, как ваша царственная госпожа отчитала леди Лохливен? - Слишком хорошо, к сожалению, слишком хорошо, - сказала Кэтрин. - Увы! Она не может сдержать свой королевский гнев и избежать подобных вспышек. - Между ними произошло то, чего ни одна женщина никогда не прощает другой, - произнес Роланд. - Я видел как побелело, а затем позеленело лицо леди Лохливен, когда королева в присутствии всех слуг замка, пренебрегая тем, что сила и власть на стороне ее противницы, совсем уничтожила леди Лохливен, напомнив о ее позорном прошлом. Я сам слышал, как леди Лохливен в страшном гневе поклялась отмстить, как она шепнула об этом на ухо тому, кто, судя по его ответу, с готовностью выполнит ее волю. - Вы приводите меня в ужас! - воскликнула Кэтрин. - Не принимайте этого так близко к сердцу, призовите на помощь мужество и доблесть вашего духа. Мы раскроем и обезвредим ее замыслы, как бы опасны они ни были. Почему вы так смотрите на меня, почему вы плачете? - Увы! - отвечала Кэтрин. - Потому что вот сейчас вы стоите предо мной, живой и здоровый, готовый рисковать и искать выхода со всем восторженным пылом юности и веселой беззаботностью ребенка, вы стоите здесь, полный великодушной решимости и детского безрассудства. И если не сегодня-завтра на полу этой мерзкой темницы будет валяться ваше искалеченное и бездыханное тело, кто, как не Кэтрин Ситон, будет виновна в том, что ваша смелая и весе- лая жизнь оборвется так рано? Увы! Та, кого вы избрали, чтобы свить вам венок, быть может должна будет шить для вас саван. - Вот и чудесно! - воскликнул паж, полный юношеского энтузиазма. - Шейте мне саван! И если его украсят такие же слезы, какие вы роняете сейчас при одной мысли о нем, саван этот окажет более высокую честь моим останкам, чем оказала бы графская мантия моему живому телу. Но стыдитесь своего малодушия! Время нуждается в сильных людях. Будьте женщиной, Кэтрин, а еще лучше - будьте мужчиной; ведь вы можете быть мужчиной, если пожелаете. Кэтрин вытерла слезы и попыталась улыбнуться. - Вы не должны спрашивать меня, - сказала она, - о том, что так тревожит ваши мысли; со временем вы все узнаете... пожалуй, вы бы могли это узнать даже нынче, если бы не... Тише, сюда идет королева. Мария Стюарт вышла из своей опочивальни более бледная, чем обычно, видимо изнуренная бессонной ночью и тягостным, гнавшим сон раздумьем. Однако выражение усталости не уменьшило ее очарования, разве что ее величавая грация королевы уступила место хрупкому изяществу прекрасной женщины. Вопреки обыкновению, она одевалась наспех, и ее волосы, которые Флеминг всегда заботливо причесывала, сегодня выбивались из-под торопливо наброшенной накидки, ниспадая длинными, пышными, от природы вьющимися локонами на шею и грудь, прикрытые на сей раз без обычной тщательности. Когда она переступила порог, Кэтрин, поспешно осушив слезы, кинулась навстречу своей царственной госпоже и, преклонив колена, поцеловала ее руку. Затем девушка быстро поднялась и стала по другую сторону королевы, как бы желая разделить с леди Флеминг честь помогать их госпоже и поддерживать ее. Паж, в свою очередь, приблизился к королеве, поставил поудобнее парадное кресло, в котором она обычно сидела, поправил на нем подушки и подвинул ей под ноги скамеечку. Затем он отступил назад и, готовый к услугам, занял то место, которое обычно занимал его предшественник, юный сенешаль. Взгляд Марии на мгновение остановился на нем; она не могла не заметить этой замены. Ее сердце было не из тех, которым чуждо сострадание, по крайней мере, когда речь шла об