а оставалась верна себе! Мое предчувствие говорит мне, что я умру в заточении и что эта смелая попытка всем нам будет стоить жизни. Еще во Франции предсказатель говорил, что я умру в тюрьме, и притом насильственной смертью. Теперь наступил этот час. Хоть бы господь застал меня подготовленной к нему! - Ваше величество, - воскликнула Кэтрин Ситон, - вспомните, что вы королева! Лучше всем нам погибнуть в этой отважной попытке добыть свободу, чем оставаться здесь и быть отравленными, как травят вредных насекомых в щелях старых домов! - Ты права, Кэтрин, - сказала королева, - и Мария Стюарт поступит так, как она поступала всегда, Но увы! Твоя юная и жизнерадостная натура плохо понимает причины, разбившие мне сердце. Простите меня, дети мои, и давайте расстанемся на время. Мне нужно подготовиться душой и телом к этой опасной попытке. Они разошлись по разным комнатам, пока их снова не собрал вместе вечерний колокол. Королева была серьезна, но полна силы и решимости, леди Флеминг с искусством опытной придворной дамы скрывала свой внутренний страх; глаза Кэтрин пылали огнем, в них как бы отражалась вся смелость задуманного плана, а легкая усмешка на ее прекрасных устах, казалось, выражала презрение к любой опасности и любым последствиям провала; Роланд, который чувствовал, что все зависит от его энергии и ловкости, призвал на помощь всю свою отвагу, и если ему казалось временами, что присутствие духа изменяет ему, оп бросал взгляд на Кэтрин, которая, по его мнению, никогда еще не была столь прекрасна. "Я могу потерпеть поражение, - думал он, - но когда в будущем меня ждет такая награда, им придется призвать на помощь самого дьявола, чтобы одолеть меня". В столь решительном настроении он вел себя, как борзая, бегущая по следу; его руки, сердце, глаза - все было напряжено, он только и ждал случая осуществить свой план. Согласно обычному церемониалу, ключи были сданы леди Лохливен. Она стояла спиной к окошку, которое, подобно окну в опочивальне королевы, выходило в сторону селения Кинрос и небольшой кладбищенской церкви, расположенной неподалеку от селения, ближе к озеру, чем к широко раскинувшимся домикам Кинроса. Стоя спиной к окну и, следовательно, лицом к столу, на который она положила ключи, когда пробовала расставленную на столе еду, леди__ Лохливен была сегодня насторожена более обычного - так по крайней мере показалось ее пленникам - и не спускала глаз с тяжелой кучки металла, орудия их заточения. Когда она покончила со своими обязанностями стольника королевы и уже собиралась взять ключи, стоявший рядом паж, который передавал ей блюда для пробы, посмотрел в окно и удивился вслух тому, что на кладбище в склепе горят погребальные свечи. Леди Лохливен, хотя и незначительно, но все же была подвержена суевериям своего времени. Судьба ее сыновей способствовала ее вере в приметы, а погребальные свечи в фамильном склепе предвещали, как считалось тогда, чью-то смерть. Она быстро обернулась к окну и, увидев отдаленное мерцание, забыла на один момент о своих обязанностях; и как раз в этот момент погибли все плоды ее предшествующей бдительности. Паж вынул из-под плаща фальшивые ключи и с удивительной ловкостью подменил ими настоящие. Однако, как ни искусно он действовал, ему не удалось предотвратить легкий звон, который раздался, когда он поднял связку ключей со стола. - Кто трогает ключи? - быстро спросила леди Лохливен, и так как паж ответил, что он нечаянно задел их полой своего плаща, она обернулась, взяла фальшивую связку, лежавшую теперь на столе вместо настоящей, и снова обернулась к окну, наблюдая за свечами, которые Роланд назвал погребальными. - По-моему, эти огни светятся не на кладбище, - сказала она после некоторого размышления, - а в домике садовода Блинкхули. Никак не пойму, что это в последнее время напало на старика. Он постоянно жжет свечу до поздней ночи. А я-то считала его таким трудолюбивым и скромным. Если он спутался с бездельниками и ночными бродягами, придется выселить его из наших владений. - Быть может, он плетет свои корзины, - вмешался паж, желая усыпить ее подозрения. - Или сети, не правда ли? - спросила леди Лохливен. - Конечно, миледи, - продолжал паж, - для форели и лосося. - Или для дураков и мошенников, - последовал ответ. - Впрочем, мы завтра разберемся в этом. Желаю вашему величеству и всему обществу спокойной ночи. А ты, Рэндл, иди за мной. И Рэндл, который, передав связку с ключами, остался ждать свою госпожу в передней, пошел проводить леди Лохливен, как он это обычно делал, когда она возвращалась из покоев королевы. - Завтра? - повторил ее последние слова паж, радостно потирая руки. - Глупые дожидаются завтрашнего дня, а мудрые действуют сегодня. Нельзя ли попросить вас, моя милостивая госпожа, удалиться отсюда на полчаса, пока все в замке улягутся спать? Мне еще нужно пойти смазать маслом это благословенное орудие нашего освобождения. Были бы отвага и настойчивость, тогда все будет хорошо, если, конечно, наши друзья на том берегу не позабудут прислать лодку, о которой мы с вами говорили. - Об этом не беспокойтесь, - ответила Кэтрин. - Они надежны, как сталь, только бы у нашей дорогой госпожи не иссякла ее благородная и царственная отвага. - Не сомневайся во мне, Кэтрин, - ответила королева. - Я лишь на время утратила присутствие духа, но тут же вспомнила об удали моих прежних, более веселых дней, когда мне приходилось сопровождать своих вооруженных вельмож и когда я желала сама стать мужчиной, чтобы наслаждаться жизнью в открытом поле с мечом и щитом, в колете и шлеме! - Даже жаворонок не живет столь беззаботно и не поет столь звонких песен, как весельчак воин, - ответила Кэтрин. - Ваше величество вскоре окажетесь среди них, и присутствие их законной повелительницы удесятерит в час тяжкого испытания силы вашей армии. Однако у меня еще уйма всяческих дел. - У нас не так уж много времени, - напомнила королева Мария. - Одна из двух свечей в домике погасла. Это означает, что лодка уже в пути. - Они будут грести очень медленно, - заметил паж, - а в неглубоких местах они предпочтут отталкиваться шестом, во избежание шума. Возьмемся-ка и мы за дело. Я попробую снестись с нашим добрым аббатом. В полуночный час, когда все было тихо в замке, паж вставил ключ в замочную скважину двери, которая вела в сад и находилась у самой лестницы в покои королевы. - Ну теперь, милый ключик, повернись-ка помягче и не скрипи, если только смазка способна справиться с ржавчиной, - уговаривал паж, и принятые им предосторожности оказались настолько действенными, что ключ и в самом деле повернулся, почти не произведя шума. Роланд Грейм не решился переступить порог калитки и только спросил переодетого аббата, готова ли лодка. - Вот уже полчаса, - ответил последний, - как она причалила и стоит в тени крепостного вала, так близко у берега, что ее не видно часовым; однако боюсь, что, когда она станет отплывать, вряд ли удастся обмануть их бдительность. - Темнота и умение действовать бесшумно помогут нам уйти незамеченными, - возразил паж. - В башне несет стражу Хилдебранд - осовелый мужлан, который стремится облегчить себе ночное дежурство кувшином пива; бьюсь об заклад, что он и сейчас уже спит. - Тогда проводи королеву, - сказал аббат, - а я позову Генри Ситона помочь дамам сесть в лодку. На цыпочках, неслышными шагами и затаив дыхание, вздрагивая даже от шуршания их собственной одежды, прекрасные узницы одна за другой сошли по лестнице, предводительствуемые Роландом Греймом; у двери в сад их встретили Генри Ситон и священник. Генри, по-видимому, сразу же решил взять на себя все руководство операцией. - Ваше преосвященство, - сказал он, - подайте руку моей сестре, я сам поведу королеву, а этому юноше выпадет честь сопровождать леди Флемннг. Тут не было времени обсуждать порядок шествия, хотя Роланд Грейм вряд ли выбрал бы именно этот вариант. Кэтрин Ситон, которая прекрасно знала все дорожки сада, умчалась вперед, подобно сильфиде, скорее помогая аббату, чем получая от него помощь. У королевы ее врожденное присутствие духа победило женскую робость и тысячи мучительных размышлений; она твердой поступью шла вперед в сопровождении Генри Ситона. Между тем леди Флеминг, боязливая и беспомощная, сильно мешала идти Роланду Грейму, который замыкал шествие и нес в другой руке сверток необходимых вещей, принадлежащих королеве. Ворота, ведущие из сада на берег, поддались одному из ключей Роланда Грейма, хотя ему пришлось при этом предварительно испробовать несколько других; это был момент, полный напряженного страха и ожидания. Затем двух дам отвели, а одну отнесли на берег озера, где их ждала лодка с шестью гребцами, которые лежали на дне ее, скрываясь от глаз сторожей. Генри Ситон посадил королеву на корму, аббат пытался помочь Кэтрин, но, прежде чем он успел это сделать, она уже сидела рядом с Марией Стюарт. Роланд Грейм собрался было перенести леди Флеминг через борт лодки, когда внезапная мысль осенила его, и с восклицанием: - Совсем забыл! Подождите секунду! - Он снова опустил на берег беспомощную фрейлину королевы, бросил в лодку сверток с вещами и, не производя шума, с быстротой молнии бросился обратно в сад. - Клянусь небом, он в конце концов все-таки изменил нам! - воскликнул Ситон. - Я всегда опасался этого. - Он так же надежен, как само небо, - возразила Кэтрнн, - я ручаюсь за него. - Молчи ты, кокетка, - рассердился ее брат, - хотя бы из стыда, если уж ты утратила страх. Ну-ка, в путь, ребята, и гребите что есть сил, дело идет о жизни и смерти! - Помогите, не оставляйте меня! - взывала покинутая леди Флеминг громче, чем этого требовала осторожность. - В путь! В путь! - кричал Генри Ситон. - Пусть все остаются, только бы спасти королеву! - Неужели вы допустите это, государыня? - умоляюще воскликнула Кэтрин. - Неужели вы обречете на смерть вашего освободителя? - Я этого не сделаю, - ответила королева. - Снтон, я приказываю вам ждать, чего бы это нам ни стоило. - Простите, ваше величество, но этому приказу я не могу повиноваться, - ответил неподатливый юноша, и, поддерживая одной рукой леди Флеминг, он другой оттолкнулся от берега. Гребцы прошли уже с десяток футов и развернули суденышко носом к селению, когда появился Роланд Грейм и прыгнул с берега прямо в лодку, опрокинув стоявшего на его пути Ситона. Юноша хотел было высказать свое возмущение, но сдержался и только остановил Грейма, который собирался направиться к корме: - Для вас нет места около знатных дам! Отправляйтесь на нос и постарайтесь уменьшить дифферент лодки. Ну, теперь наконец в путь! Вперед! Гребите сильней, во имя бога и королевы! Гребцы повиновались, и под сильными ударами весел лодка стала удаляться от берега. - Почему вы не обернули весла? - спросил Роланд Грейм. - Всплески разбудят часового. Теперь гребите, ребята, сильней! Нам нужно выйти за пределы выстрелов. Потому что, если только старый Хилдебранд, сторож на башне, не нахлебался макового отвара, такой шум наверняка разбудит его. - Это все из-за твоей задержки, - отвечал Ситон. - Я потом с тобой еще рассчитаюсь и за это и за многое другое. Предсказание Роланда оправдалось настолько быстро, что у него не осталось времени для ответа. Часовой, которого не разбудил шепот, проснулся от всплесков весел. Сразу же раздался его оклик: - Эй, лодка! Остановитесь, или я буду стрелять! Так как они продолжали грести, он громко закричал: - Измена! Измена! Тут же он ударил в большой колокол замка и разрядил свой аркебуз вслед уходящей лодке. Дамы, в смятении от вспышки и грома выстрела, прижались друг к другу, как испуганные птицы, а мужчины торопили гребцов, стремясь во что бы то ни стало ускорить ход лодки. Было слышно, как несколько пуль скользнуло по поверхности озера невдалеке от их утлого суденышка, а по огням, метавшимся от одного окна к другому, можно было догадаться, что весь замок пришел в движение и что их бегство обнаружено, - Быстрей! - снова вскричал Ситон. - Налягте на весла, пока я не подбодрил вас кинжалом! Они сейчас спустят лодку! - Об этом я уже позаботился, - ответил Роланд. - Я закрыл вход и выход, когда возвратился в сад, и если только ворота, сработанные из доброго дуба, и железные затворы могут удержать людей за каменной стеной, ни одна лодка не отчалит сегодня ночью от острова. А теперь я отказываюсь от своей должности привратника замка Лохливен и передаю эти ключи на сохранение Келпи. Когда тяжелая связка ключей исчезла в озере, аббат, который до этого времени повторял свои молитвы, воскликнул: - Да благословит тебя бог, сын мой! Ты своей предусмотрительностью посрамил нас всех! - Я это знала, - сказала королева, переводя дыхание, после того как они оказались вне пределов досягаемости мушкетных выстрелов, - я была уверена в преданности, сообразительности и находчивости моего пажа. Я надеюсь, он станет другом моим не менее верным рыцарям Дугласу и Ситону, Но где же Дуглас? - Здесь, ваше величество, - ответил тихим и печальным голосом кормчий, который сидел рядом с ней и управлял ходом лодки. - Боже! Так это вы прикрывали меня своей грудью, когда вокруг нас свистели пули? - спросила королева. - Неужели вы могли подумать, что Дуглас упустит случай защитить королеву хотя бы ценой собственной жизни? - тихо промолвил кормчий. Их разговор был прерван несколькими выстрелами из тех небольших пушек, которые артиллеристы называют фальконетами и которые в те времена использовались для обороны замков. Выстрелы были произведены наугад и не могли причинить вреда, но мощная вспышка и оглушительный гром, повторенный громогласным эхом в полуночной тиши Бенарти, испугал беглецов и заставил их замолчать. Прежде чем они опять обрели дар речи, лодка причалила к пристани или набережной, удаленной на значительное расстояние от сада. Они высадились, и пока аббат громко возносил благодарение небу, которое до сих пор благоприятствовало их замыслам, Дуглас считал себя с лихвой вознагражденным за участие в этом отчаянном предприятии тем, что именно он сопровождал королеву к домику садовода. Мария Стюарт, даже в этот полный страха и напряжения момент, не забыла о Роланде Грейме, приказав Ситону сопровождать леди Флеминг, в то время как Кэтрин сама, не дожидаясь приглашения, оперлась на руку пажа. Ситон, однако, тут же передал леди Флеминг аббату, сославшись на то, что ему нужно позаботиться о лошадях. Его люди сбросили плащи гребцов и поспешили вслед за ним. В то время как готовили лошадей для дальнейшей поездки, Мария Стюарт отдыхала в домике Блинкхули; заметив забившегося в угол владельца сада, она велела ему подойти поближе. Он выполнил ее распоряжение с некоторым колебанием. - Что же ты медлишь, брат мой, поздравить свою венценосную королеву и госпожу со свободой и вновь обретенным королевством? - спросил его аббат. Услышав это, старик подошел к королеве и в учтивых выражениях выразил свою радость по поводу ее освобождения. Королева сердечно поблагодарила его и сказала под конец: - Нам остается предложить вам пока небольшую награду за вашу преданность. Нам хорошо известно, что ваш дом служил прибежищем верным слугам, готовившим ваше освобождение. С этими словами она протянула ему кошелек с золотыми монетами, прибавив: - С течением времени мы постараемся более щедро вознаградить вас за эти услуги. - На колени, брат мой, - воскликнул аббат, - немедленно на колени, поблагодари ее величество за доброту! - Добрый брат мой, еще не так давно ты подчинялся мне, и даже сейчас ты много моложе меня, - обиженно ответил садовод. - Позволь мне выразить мою признательность так, как я считаю нужным. До сих пор королевы склоняли передо мной колени, а мои колени, если говорить по чести, слишком стары и негибки, чтобы склонять их даже перед этой прекрасной дамой. Быть может, вашему величеству было приятно, когда ваши слуги заполнили мой дом настолько, что я уже не мог назвать его своим, что в усердном хождении туда и сюда они потоптали мои цветы и, заведя в сад коней, погубили все мои надежды на обильный урожаи плодов, но я прошу у вашего величества только одной награды - избрать себе резиденцию по возможности подальше от меня. Я уже старик, мне бы хотелось идти к могиле с легким сердцем, в мире, доброжелательстве, погруженным в спокойные труды. - Я торжественно обещаю вам, добрый человек, - ответила королева, - что, насколько это будет зависеть от меня, я ни за что на свете не выберу для своей резиденции этот замок. Но возьмите, пожалуйста, деньги. Пусть они послужат вам возмещением за те опустошения, которые мы произвели в вашем саду. - Я благодарен вам, ваше величество, но это ни в какой степени не послужит мне возмещением. Уничтожены труды целого года; можно ли их возместить тому, у кого не осталось, быть может, и одного года жизни? Кроме того, говорят, что мне, в мои преклонные лета, придется покинуть это место и отправиться странствовать. А у меня ведь нет на свете ничего, кроме этих фруктовых деревьев и нескольких старых пергаментных свитков с ничего не стоящими чужими семейными тайнами. Что касается золота, то если бы я жаждал его, я бы остался пастырем аббатства святой Марии, и все-таки мне неясно, хорошо ли было бы мне тогда, ибо если аббат Бонифаций стал всего лишь бедным поселянином Блинкхули, то его преемник аббат Амвросий пережил еще худшее перевоплощение, превратившись в латника. - Как! Неужели вы действительно аббат Бонифаций, о котором мне столько говорили? - воскликнула королева. - Тогда действительно мой долг велит мне склонить колени и просить у вас благословения, добрый отец! - Не склоняйте передо мной колен, миледи! Благословение старика, который больше не является аббатом, и без того последует за вами через горы и долы. Но чу! я слышу топот ваших коней. - До свидания, отец мой! - сказала королева. - Когда мы возвратимся в Холируд, мы не забудем тебя и твой разоренный сад. - Забудьте то и другое, и да хранит вас господь, - отозвался бывший аббат. Выходя из дома, они слышали, как старик все еще что-то бормотал про себя, торопливо запирая за ними дверь на щеколду и на замок. - Месть Дугласов настигнет несчастного старца, - сказала королева. - Да поможет мне бог, я приношу гибель каждому, кто приближается ко мне. - О нем уже позаботились, - ответил Ситон, - ему нельзя здесь оставаться. Его тайком переправят в более безопасное место. Но вашему величеству следовало бы уже быть в седле. На коней! На коней! Группа Ситона и Дугласа выросла до десятка вооруженных людей, включая тех, кто присматривал за лошадьми. Королева, ее дамы и все, кто прибыл в лодке, тут же сели на коней и, оставив в стороне городок, проснувшийся от выстрелов из замка, последовали за Дугласом, указывавшим дорогу. Вскоре они выехали в открытое поле и помчались так быстро, как только могли, стараясь лишь не растягиваться и соблюдать принятый порядок движения. Глава XXXVI Под ним его вороной скакун, Чалый - красотку мчит, Охотничий рог висит на боку, И лишь ветер в ушах свистит. Старинная баллада Свежесть ночного ветра, скачка на конях через горы и долины, звяканье уздечек, радость обретенной свободы и быстрота езды постепенно рассеяли охватившие Марию Стюарт смятение и скорбную скованность. В конце концов она уже не могла утаить перемену своего настроения от всадника, который держался рядом с ней и который, как она полагала, был отцом Амвросием, ибо Ситон со всем юношеским пылом гордился, и притом совершенно законно, своим первым удачным делом и, приняв важный и озабоченный вид, осуществлял обязанности командира небольшого отряда, эскортировавшего ту, кого называли тогда Счастьем Шотландии. Он то скакал во главе отряда, то придерживал своего разгоряченного коня, поджидая подтягивающийся арьергард, требовал от передовых всадников равномерного, хоть и быстрого аллюра; отставших же заставлял пустить в ход шпоры, не допуская нарушения строя. Через мгновение он уже скакал около королевы или ее фрейлин, осведомляясь, не утомила ли их быстрая езда и не будет ли каких-нибудь распоряжений по его части, Но если Ситон был занят делами всего отряда - главным образом правильным ритмом процессии, и в значительной мере любовался самим собой, то всадник, скакавший рядом с королевой, все свое внимание безраздельно посвящал ей одной, как если бы его заботам было поручено какое-то высшее существо. Когда попадался неровный и опасный участок дороги, он, казалось, вовсе не обращал внимания на своего собственного коня и все время придерживал рукой уздечку лошади королевы. Если на их пути встречалась река или большой мост, он левой рукой поддерживал Марию Стюарт в седле, а правую держал на узде ее скакуна. - Я никогда не думала, достопочтенный отец, - сказала королева, когда они выехали на противоположный берег реки, - что монастырь может воспитать столь искусного всадника. Ее собеседник только вздохнул, не ответив ни слова. - Не знаю, - сказала королева Мария, - то ли от ощущения свободы, то ли от верховой езды - моего любимого развлечения, которого я так долго была лишена, а быть может, от того и от другого вместе, но только я чувствую себя как на крыльях. Ни одна рыба не скользит в воде, ни одна птица не рассекает воздух с таким восторженным чувством полной свободы, с каким я рвусь сейчас вперед сквозь ночной ветер по этому пустынному нагорью. Я снова в седле, и это магическое ощущение приводит к тому... Нет, я готова поклясться, что подо мной снова моя верная Розабел, с которой ни одна лошадь во всей Шотландии не сравнится в быстроте, в легкости шага и уверенной поступи. - Если бы лошадь, несущая столь бесценный груз, могла заговорить, - послышался в ответ тихий, печальный голос Джорджа Дугласа, - она бы сказала вам: кто же, кроме Розабел, достоин при подобных обстоятельствах служить любимой госпоже, и кому, как не Дугласу, придерживать ее за повод? Королева Мария вздрогнула: она сразу поняла, какими страшными последствиями для нее и для него самого грозит восторженная страсть этого юноши, но ее чувства благодарной и сострадательной женщины помешали ей ответить с достоинством королевы; она попыталась продолжать разговор в равнодушном тоне. - Мне казалось, - сказала она, - что при дележе моего имущества Розабел стала собственностью Элис, любовницы и фаворитки лорда Мортона. - Благородное животное действительно претерпело подобное унижение, - ответил Дуглас. - Его держали за четырьмя замками, за ним наблюдала целая орава грумов и конюхов; но королева Мария нуждалась в Розабел, и вот Розабел здесь. - Хорошо ли это, Дуглас? - укоризненно сказала королева Мария. - Нас подстерегает столько смертельных опасностей, а вы еще сами увеличиваете их число по такому незначительному поводу. - Вы называете незначительным то, что доставило вам радость хотя бы на мгновение? - ответил Дуглас. - Разве вы не вздрогнули от счастья, когда я сообщил вам, что вы скачете на Розабел? И пусть эта радость длилась не дольше, чем вспышка молнии, разве не стоила она того, чтобы Дуглас сотни раз рискнул ради нее своей жизнью? - Тише, Дуглас, тише! - прошептала королева. - Таким языком вам не подобает говорить. Кроме того, - добавила она, оправившись от смущения, - мне нужно было бы сейчас поговорить с аббатом монастыря святой Марии. Но я не хочу, чтобы вы обиделись, Дуглас. - Обиделся, госпожа? - отозвался Дуглас. - Увы! Только скорбью могу я ответить на ваше презрение, которое я вполне заслужил. Разве я мог бы обидеться на небеса за то, что они глухи к дерзким желаниям смертного? - Останьтесь около меня, - сказала Мария Стюарт, - господин аббат поедет с другой стороны. Кроме того, вряд ли он сможет так искусно помогать мне и Розабел на трудной дороге. Аббат подъехал, и она сразу же завязала с ним разговор о расстановке враждующих сил в стране и о дальнейших планах в связи с ее освобождением. В этом разговоре Дуглас принимал участие только тогда, когда королева непосредственно обращалась к нему. Как и до сих пор, он, казалось, весь был поглощен заботой о безопасности Марии Стюарт. Ей с трудом удалось установить, что это благодаря его изобретательности аббат, которому он сообщил семейный пароль Дугласов, сумел проникнуть в Лохливен под видом латника. Задолго до рассвета их быстрое и опасное путешествие закончилось у ворот замка Нидри, в западном Лотиане, принадлежавшем лорду Ситону. Когда королева собиралась спешиться, Генри Ситон, опередив Дугласа, принял ее на руки и, опустившись перед ней на колено, попросил ее величество войти в дом его отца, ее верного вассала. - Ваше величество, - сказал он, - сможет здесь отдохнуть в полной безопасности. Замок охраняется верными людьми, готовыми защищать вас. А моего отца я уже известил, и можно рассчитывать, что он немедленно прибудет сюда с шестьюстами воинами. Поэтому не волнуйтесь, если ваш сон будет прерван конским топотом: знайте, что это прибыли к вам на службу новые десятки дерзких Ситонов. - И никто не сможет нести охрану шотландской королевы лучше, чем дерзкие Ситоны, - ответила Мария Стюарт. - Розабел неслась с быстротой летнего ветра и почти с такой же легкостью, но я уже давно не садилась в седло и чувствую, что мне необходимо отдохнуть. Кэтрин, ma mignonne, ты будешь нынче спать в моих покоях и окажешь мне гостеприимство в замке твоего благородного отца. Благодарю, благодарю всех моих добрых освободителей. Пока еще мне нечего им предложить, кроме благодарности и пожелания доброй ночи. Но если Фортуна вознесет меня ввысь, на моих глазах не будет ее повязки. Глаза Марии Стюарт останутся открытыми, и она сумеет различить своих друзей. Вряд ли необходимо с моей стороны, Ситон, поручать достопочтенного аббата, Дугласа и моего пажа вашему радушному гостеприимству и вашим заботам. Генри Ситон поклонился, а Кэтрин и леди Флеминг последовали за королевой в ее покои, где она призналась им, что сейчас ей было бы трудно, согласно своему обещанию, держать глаза открытыми; Мария погрузилась в сон и проспала до полудня. Первым ощущением королевы, когда она проснулась, было сомнение в том, что она действительно свободна. Эта мысль заставила ее вскочить с постели: торопливо набросив плащ на плечи, она кинулась к окну. О, радостное зрелище! Вместо хрустальных вод Лохливена, менявших свой вид только под влиянием ветра, пред ней простиралась местность, где деревья чередовались с полянами, заросшими вереском. А в парке вокруг замка расположились войска ее наиболее преданных и близких вельмож. - Вставай, вставай, Кэтрин! - воскликнула в восхищении государыня. - Иди скорей сюда! Вот мечи и копья в надежных руках и блестящие латы, скрывающие верные сердца. Вот знамена, развевающиеся по ветру с легкостью летнего облачка. Великий боже! Как радостно моим усталым глазам узнавать их девизы: твоего храброго отца, величественного Гамильтона, преданного Флеминга... Смотри, они увидели меня, они спешат к окну! Она распахнула окно, радостно кивая головой с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и приветливо помахала своей прекрасной обнаженной рукой, лишь слегка прикрытой плащом, в ответ на громогласные крики воинов, разносившиеся на много фелонгов вдаль по окрестностям замка. Когда прошел первый порыв радости, она вспомнила, как небрежно она одета, и, закрыв руками ярко вспыхнувшее от смущения лицо, отпрянула от окна. Причина ее исчезновения была сразу понята и только усилила всеобщее восхищение государыней, которая, забыв про свое королевское величие, торопилась увидеть своих верных подданных. Ничем не приукрашенное очарование этой удивительной женщины тронуло суровых воинов больше, чем это смог бы сделать блестящий парадный наряд со всеми королевскими регалиями. И если даже появление королевы в подобном виде можно было счесть известной вольностью, все искупалось восторженностью момента и той стыдливостью, с которой она поспешно отступила от окна. Одни возгласы, не успевая отзвучать, переходили в другие, и гулкое эхо разносило их по лесу и прилегающим холмам. Многие в это утро поклялись на крестообразной рукояти своего меча, что их рука не оставит оружия до тех пор, пока Мария Стюарт не будет восстановлена в королевских правах. Но что значат подобные обещания, чего стоят надежды человеческие? Спустя какой-нибудь десяток дней все эти доблестные и преданные приверженцы Марии были либо убиты, либо пленены, либо обращены в бегство. Мария Стюарт опустилась в ближайшее кресло и, все еще раскрасневшаяся, но с улыбкой на устах, воскликнула: - Что только они обо мне подумают, ma mignonne? Показаться им с обнаженными ногами, торопливо сунутыми в спальные туфли, укрывшись одним лишь этим плащом, с распущенными волосами, голыми руками и шеей! Скорее всего они подумают, что пребывание в заточении помутило разум их королевы. Но мои мятежные подданные видели меня на последней грани отчаяния. Почему же я должна соблюдать более строгую церемонию, являясь перед теми, кто мне верен и предан? И все-таки позови Флеминг. Надо полагать, она не забыла пакет с моими платьями? Мы должны одеться со всей возможной роскошью, mignonne. - Боюсь, ваше величество, что наша добрая леди Флеминг была не в состоянии помнить о чем бы то ни было. - Ты шутишь, Кэтрин, - сказала королева оскорбленным тоном. - Насколько я знаю, на нее непохоже так забыть о своих обязанностях, чтобы лишить нас возможности переменить туалет. - Об этом, миледи, позаботился Роланд Грейм, - ответила Кэтрин. - Он бросил в лодку сверток с платьями и драгоценностями вашего величества перед тем, как побежал запереть ворота. Я никогда еще не встречала столь неловкого пажа - сверток чуть не угодил мне в голову. - Убытки он возместит твоему сердцу, девочка, - со смехом ответила королева Мария, - и щедро заплатит за эту обиду и за все прочие. Но позови-ка Флеминг, и пусть она оденет нас для встречи с нашими верными лордами. Столь усердны были старания и столь велико искусство леди Флеминг, что Мария вскоре предстала перед собравшимися вельможами в наряде, какой приличествовал королеве, хотя он и не мог затмить ее природное очарование. С самой подкупающей любезностью выражала она каждому из них в отдельности свою искреннюю благодарность и удостоила своим вниманием не только всех пэров, но и некоторых менее знатных баронов. - Куда же нам теперь направиться, милорды? - задала она вопрос. - Какой путь вы посоветуете нам избрать? - В замок Дрэфейн, - ответил лорд Арброт, - если это будет угодно вашему величеству. Оттуда в Данбартон, где ваше величество окажется в полной безопасности. А тогда мы посмотрим, устоят ли эти изменники против нас в открытом поле. - Когда же мы отправимся? - Мы бы предложили, - ответил лорд Ситон, - если ваше величество не слишком устали, седлать коней сразу же после завтрака. - Ваше желание, милорды, стало моим желанием, - ответила королева. - Мы будем руководствоваться в этом путешествии вашими мудрыми советами, которым мы надеемся в дальнейшем следовать и в управлении нашим королевством. Вы позволите, милорды, мне и моим дамам позавтракать вместе с вами. Нам придется пренебречь этикетом и самим на время превратиться в воинов. Множество увенчанных шлемами голов низко склонилось в знак благодарности при этом изъявлении королевского расположения. Между тем Мария Стюарт, бросив взор на собравшихся, внезапно обнаружила, что среди них нет Дугласа и Роланда Грейма, и шепотом осведомилась о них у Кэтрин Ситон. - Они в часовне, ваше величество, и оба весьма грустно настроены, - ответила Кэтрин; при этом королева заметила, что глаза ее любимицы покраснели от слез. - Вот уж этого не должно быть, - сказала королева. - Ты будешь пока развлекать гостей, а я пойду за ними и сама приведу их сюда. Она направилась в часовню и сразу же увидела там Джорджа Дугласа, который, скрестив руки, стоял или, вернее, полулежал, опираясь спиной на подоконник. При виде королевы он вздрогнул, и на лице его отразилось на мгновение живейшее восхищение, которое, однако, тут же вновь сменилось обычным его скорбным выражением. - Что с вами, Дуглас? - спросила она. - Почему создатель и отважный исполнитель столь удачного плана моего освобождения избегает общества своих друзей пэров и своей столь многим ему обязанной повелительницы? - Государыня, - ответил Дуглас, - люди, которых вы удостоили своим обществом, доставили сюда воинов, чтобы бороться за ваши права, и богатство, чтобы содержать ваш двор. Они могут предложить вам залы для пиршеств и неприступные замки для защиты. Я же человек без дома и земли, лишенный наследства и проклятый отцом, у меня нет ни имени, ни родных, и я могу принести под ваше знамя лишь меч свой да никому не нужную жизнь его владельца. - Уж не хотите ли вы, Дуглас, попрекнуть меня, перечисляя ваши утраты? - спросила королева. - Боже упаси, государыня, - поспешно прервал ее юноша. - Если бы мне снова пришлось совершить то же самое и если бы я утратил в десять раз больше чинов и богатств, да еще в двадцать раз больше друзей, - все это с лихвой искупил бы ваш первый свободный шаг по земле родного королевства. - Но что же тогда тревожит вас и почему вы не вместе с теми, кто, как и вы, радуется этому событию? - спросила королева. - Государыня, - ответил юноша, - даже отвергнутый своим родом и лишенный наследства, я все еще Дуглас. Мое семейство веками находилось во вражде со многими из ваших пэров. Если они нынче окажут мне холодный прием, это меня оскорбит, а если они протянут мне руку дружбы - это еще больше унизит меня. - Стыдитесь, Дуглас, - ответила королева. - Сбросьте с себя эту малодушную скорбь! Я могу вас сделать равным любому из них по сану и положению; и, верьте мне, так я и поступлю. А сейчас идите к ним, таков мой приказ! - Этого достаточно, - ответил Дуглас, - я повинуюсь. Поверьте, однако, что не ради сана и положения совершил я все то, за что Мария Стюарт не захочет, а королева не сможет меня вознаградить. С этими словами он покинул часовню, смешался с толпой вельмож и уселся в дальнем конце стола. Королева еще раз взглянула на него и поднесла платок к глазам. - Да сжалится надо мной пресвятая дева, - сказала она. - Едва окончились тревоги заключения, как уже подступают новые, которые гнетут меня как женщину и как королеву. Счастливица Елизавета! Для тебя политика - все, и твое сердце, никогда не предавало твой разум. А теперь мне нужно разыскать второго юношу, не то между ним и молодым Ситоном дело дойдет до кинжалов. Роланд Грейм находился в той же часовне, но на некотором расстоянии от Дугласа, так что не мор слышать его разговора с королевой. Он тоже выглядел задумчивым и угрюмым, но его лицо сразу же прояснилось, когда королева спросила: - Что же это вы, Роланд, сегодня пренебрегаете вашими обязанностями? Или вас так утомила вчерашняя поездка? - О нет, ваше величество, - ответил Грейм. - Но только мне сказали, что одно дело быть пажом в Лохливене, а другое - в замке Нидри; таким образом, мейстер Генри Ситон дал мне понять, что мои услуги больше не нужны. - Силы небесные! - воскликнула Мария Стюарт. - Как быстро эти петушки пускают в ход шпоры! Но уж с детьми-то и с юнцами я могу держаться как подобает королеве. Я хочу, чтобы вы подружились. Пришлите мне кто-нибудь Генри Ситона! Последние слова она произнесла громко, и юноша, которого она звала, сразу же появился в часовне. - Подойдите сюда, Генри Ситон, - сказала она. - Я хочу, чтобы вы подали руку этому молодому человеку, который так много содействовал моему побегу из заточения. - Охотно, - ответил Ситон, - если этот молодой человек взамен обещает мне, что не коснется руки других Ситонов; он знает, о ком я говорю. Моя рука уже и раньше заменяла ему ее руку, а чтобы завоевать мою дружбу, он должен навсегда отказаться от всякой мысли о моей сестре. - Генри Ситон, - сказала королева, - разве вам подобает ставить условия там, где я приказываю? - Государыня, - ответил Генри, - я слуга престола вашего величества, сын одного из самых преданных вам людей во всей Шотландии. Наше имущество, наши замки, наша кровь принадлежат вам. Но о нашей чести заботимся мы сами. Я бы мог сказать и больше, но... - Ну что ж, продолжай, дерзкий юноша! - воскликнула королева. - Что пользы было освободить меня из Лохливена, если мои мнимые освободители готовы тут же наложить на меня новое иго и мешают мне воздать должное человеку, который заслужил этого не в меньшей степени, чем они сами. - Не огорчайтесь из-за меня, моя царственная госпожа, - сказал Роланд. - Этот молодой джентльмен - верный слуга вашего величества и брат Кэтрин Ситон. Это способно усмирить мой самый сильный гнев. - Еще раз напоминаю тебе, - сказал надменно Генри Ситон, - что твои слова никогда не должны давать кому-либо повод предположить, будто дочь лорда Ситона ближе тебе, чем любому другому простолюдину в Шотландии. Королева собиралась уже снова вмешаться, ибо лицо Роланда побагровело и неясно было, долго ли еще его чувство к Кэтрин способно сдерживать природную пылкость характера. Однако появление нового действующего лица, до сих пор не обнаружившего своего присутствия, помешало Марии Стюарт снова принять участие в споре. В часовне, за дверью из дубовой решетки, находилась небольшая ниша, в которой помещался высокопочитаемый образ святого Беннета. Из этого убежища внезапно появилась Мэгделин Грейм, которая там, по-видимому, была погружена в свои молитвы, и, обратившись к Генри Ситону, воскликнула в ответ на его последнее утверждение: - А, собственно, из какого теста созданы эти Ситоны, что кровь Греймов не смеет слиться с их кровью? Знай же, надменный юноша, что сын моей дочери ведет свое происхождение от Мэлайза, графа Стрэтерна, прозванного Мэлайз со Сверкающим Мечом, и едва ли кровь вашего дома течет из более благородного источника. - Мне казалось, матушка, - сказал Ситон, - что ваше благочестие ставит вас выше земной суеты; вы и в самом деле, по-видимому, несколько забывчивы в этих вопросах; ведь для благородного происхождения имя и родословная отца должны быть столь же высокими, как и у матери. - А если я скажу, что по отцовской линии он происходит из рода Эвенелов, - ответила Мэгделин Грейм, - разве это не означало бы, что его кровь по своей окраске не уступает твоей? - Эвенел?! - воскликнула королева. - Неужели мой паж происходит из рода Эвенелов? - Да, всемилостивейшая государыня, и он последний мужской отпрыск этого древнего рода. Его отец - Джулиан Эвенел, тот самый, который пал в битве с англичанами. - Я слышала об этой грустной истории, - сказала королева. - Значит, это твоя дочь последовала за несчастным бароном на поле битвы и умерла, обнимая своего мертвого супруга! Увы! Какими различными путями любовь приводит женщину к гибели. Эту историю часто рассказывали и распевали бродячие менестрели, Значит, это ты, Роланд, чадо горя, найденное среди убитых и раненых? Генри Ситон, он равен тебе по крови и происхождению. - Едва ли, - ответил Генри Ситон, - даже если бы он был законным сыном. Но если верить балладе, то