veneratissimus annum agit, ni fallor, septuagesimum. {О милостивый король, Воссиус здравствует, но, если не ошибаюсь, почтенному старцу идет уже семидесятый год (лат.).} - Virum mehercle, vix tarn grandaevum crediderim, {Я с трудом поверил бы, клянусь Гераклом, что этот человек столь стар (лат.).} - ответил монарх. - Et Vorstius iste? - Arminii improbi successor aique ac sectator - Herosne adhuc, ut cum Homero loquar, Ζωὸς ἐστὶ καὶ ἐπὶ Χϑονὶ δέρκων? {А этот Ворстиус - преемник и последователь нечестивого Арминиа? Все еще этот герой, как я сказал бы вслед за Гомером, "живет и видит свет"? (лат. и греч.).} По счастливой случайности Найджел помнил, что Ворстиус, богослов, только что упомянутый его величеством при расспросах о состоянии литературы в Голландии, вел с Иаковом полемику, которая сильно задела короля, и тот в своей публичной переписке с Соединенными провинциями дал наконец понять, что было бы хорошо, если бы гражданские власти вмешались и приостановили распространение ереси? приняв строгие меры по отношению к особе этого ученого проповедника; однако, несмотря на некоторые затруднения, принципы всеобщей терпимости побудили высокомощных господ уклониться от исполнения этой просьбы. Зная все это, лорд Гленварлох, хотя он стал придворным всего лишь пять минут назад, проявил достаточно находчивости, чтобы ответить: - Vivum quidem, baud diu est, hominem videbam - vigere autem quis dicat qui sub fulminibus eloquentioe tuoe, Rex magne, jamdudum pronus jacet, et prostratus? {Если у кого-нибудь из читательниц или читателей зародится подозрение, что латинские предложения содержат какую-то тайну, они будут рады узнать, что это всего лишь несколько обычных фраз, относящихся к состоянию литературы в Голландии, которые не представляют особого интереса и не поддаются дословному переводу. (Прим. автора.) Жив. Недавно я видел этого человека. Но кто назвал бы живым того, кто уже давно лежит низвергнутый и распростертый молниями твоего красноречия, о великий король? (лат.).} Услышав эту похвалу своему полемическому искусству, Иаков, весьма довольный уже тем впечатлением, какое произвела на присутствующих его ученость, почувствовал себя на вершине блаженства. Он потирал руки, прищелкивал пальцами, суетился, радостно смеялся, восклицал: "Euge! Belle! Optime!" {Хорошо! Прекрасно! Великолепно! (лат.).} и, повернувшись к епископам Эксетерскому и Оксфордскому, стоявшим позади него, сказал: - Вы видите, милорды, неплохой образчик нашей шотландской латыни. Мы хотели бы, чтобы все наши подданные в Англии были так же хорошо знакомы с этим языком, как этот молодой лорд и другие - знатные юноши в нашем старом королевстве; мы также сохраняем подлинное римское произношение, подобно другим просвещенным народам на континенте, и мы можем поддерживать сношения с учеными мужами всего мира, говорящими на латинском языке, тогда как вы, наши просвещенные английские подданные, ввели у себя в университетах, весьма ученых в других отношениях, манеру произношения, напоминающую косноязычную невесту из сказки, которой "пристемили носку"; а такой разговор - не обижайтесь на меня за откровенность - не может понять ни один народ на земле, за исключением вас самих; и поэтому латынь quoad Anglos {Что касается англичан (лат.).} перестает быть communis lingua {Общим языком (лат.).} - всеобщим драгоманом, или толмачом, между всеми мудрецами на земле. Епископ Эксетерский поклонился, как бы молчаливо соглашаясь с королевским порицанием, но епископ Оксфордский стоял прямо, не склонный уступать в том, на что распространялась власть его престола, готовый стать добычей пламени костра, защищая как университетскую латынь, так и любой догмат своей веры. Король, не дожидаясь ответа от прелатов, продолжал расспрашивать Найджела, но теперь уже на родном языке: - Итак, мой дорогой питомец муз, что делаете вы вдали от своей северной отчизны? - Я приехал, чтобы засвидетельствовать свое почтение вашему величеству, - сказал юный лорд, став на одно колено, - и подать вам, - прибавил он, - мое смиренное прошение. Направленный на короля Иакова пистолет несомненно испугал бы его больше, но едва ли (если не считать страха) привел бы беспечного монарха в большее смущение. - Так вот в чем дело, мой любезный! - сказал он. - Неужели ни один человек, хотя бы в виде исключения, не может приехать из Шотландии, как только ex proposito - с определенной целью, чтобы посмотреть, нельзя ли чем-нибудь поживиться от своего любимого монарха? Всего только три дня тому назад мы едва не поплатились жизнью и не повергли в траур три королевства из-за опрометчивости неуклюжего мужлана, сунувшего нам в руки какой-то пакет, а сейчас нас осаждают с такой же назойливостью в нашем собственном дворце. Отдайте эту бумагу нашему секретарю, милорд, к нашему секретарю с этой бумагой. - Я уже подавал свое смиренное прошение секретарю вашего величества, - сказал лорд Гленварлох, - но, кажется... - Он не пожелал принять его, не так ли? - перебил его король. - Клянусь спасением своей души, наш секретарь лучше нас выполняет эту часть королевских обязанностей, он лучше нас умеет отклонять прошения и читает только те из них, которые нравятся ему самому. Мне кажется, я был бы лучшим секретарем у него, чем он у меня. Да, милорд, вы желанный гость в Лондоне; я вижу, вы смышленый и ученый юноша, и я советую вам при первой возможности повернуть нос вашего корабля на север и пожить некоторое время в Сент-Эндрюсе, и мы будем очень рады услышать, что вы преуспеваете в науках. Incumbite remis fortiter. {Сильно налягте на весла (лат.).} Говоря это, король небрежно держал прошение молодого лорда, словно он только ждал того момента, когда посетитель повернется к нему спиной, чтобы бросить его челобитную на пол или просто отложить в сторону и никогда не читать ее. Найджел, который понял это по его холодному, равнодушному взгляду и по тому, как он крутил и мял в руках прошение, встал с горьким чувством обиды и разочарования, отвесил низкий поклон и собирался поспешно удалиться. Но лорд Хантинглен, стоявший рядом с ним, предотвратил его намерение, слегка коснувшись полы его плаща, и Найджел, поняв намек, отошел всего лишь на несколько шагов от короля и остановился. Тем временем лорд Хантинглен, в свою очередь, встал на одно колено перед Иаковом и сказал: - Может быть, вашему величеству будет угодно вспомнить, что однажды вы обещали мне исполнять мою просьбу каждый год вашей священной жизни? - Я прекрасно помню это, мой друг, - ответил Иаков. - Я прекрасно помню, и на то есть основательная причина. Это было тогда, когда вы разжали клыки вероломного Рутвена, сжимавшие наше королевское горло, и вонзили в грудь предателя свой кинжал, как подобало верному подданному. И тогда мы, как вы напомнили нам - что было лишним, - вне себя от радости по поводу нашего спасения, обещали каждый год исполнять одно ваше желание, каковое обещание, вступив в наши королевские права, мы вновь подтвердили restrictive и conditionaliter {Ограничительно и условно (лат.).} - при том непременном условии, что просьбу вашей светлости мы сочтем приемлемой, согласно нашему королевскому усмотрению. - Истинная правда, всемилостивейший государь, - сказал старый граф. - И я осмелюсь еще спросить, не перешел ли я когда-нибудь границ вашего королевского благоволения? - Клянусь, нет! - воскликнул король. - Я не помню, чтобы вы когда-нибудь просили слишком много для себя, разве что гончую, сокола или оленя из нашего Теобальдского парка или что-нибудь в этом роде. Но к чему все это предисловие? - Я хочу обратиться к вашему величеству с просьбой, - сказал лорд Хантинглен, - чтобы ваше величество соизволили безотлагательно взглянуть на прошение лорда Гленварлоха и, не передавая его вашему секретарю или кому-нибудь из ваших советников, поступили с ним так, как подскажет вам ваше справедливое королевское сердце. - Клянусь честью, милорд, это непостижимо! - воскликнул король. - Вы просите за сына вашего врага! - Того, кто был моим врагом до тех пор, пока ваше величество не сделали его моим другом, - ответил лорд Хантинглен. - Золотые слова, милорд, - сказал король, - достойные истинного христианина. А что касается прошения этого молодого человека, я отчасти догадываюсь, о чем там речь, и по правде говоря, я обещал Джорджу Гериоту быть благосклонным к этому юноше. Но вот в чем беда: Стини и малютка Чарлз терпеть его не могут, так же как и ваш собственный сын, милорд; и мне кажется, лучше бы ему отправиться обратно в Шотландию, пока по их милости с ним не случилась какая-нибудь беда. - Что до моего сына, с позволения вашего величества, так не ему указывать мне, как поступать, - сказал граф, - и не кому-нибудь из этих сорванцов. - Мне они тоже не указ, - ответил монарх. - Клянусь душой своего отца, я никому из них не позволю помыкать мной как пешкой. Я буду делать то, что хочу и что должен делать, как подобает свободному королю. - Значит, ваше величество исполнит мою просьбу? - спросил лорд Хантинглен. - Да, черт возьми, исполнит... разумеется, исполнит, - сказал король. - Но пройдемте сюда, милорд, здесь нас никто не услышит. Он поспешно провел лорда Хантинглена через толпу придворных, с любопытством взиравших на эту необычную сцену, как это бывает в подобных случаях во всех дворцах. Король прошел в маленький кабинет и сначала попросил лорда Хантинглена запереть дверь на ключ или на щеколду, но в следующее мгновение отменил свое приказание со словами: - Нет, нет, нет; клянусь святым причастием, милорд, я свободный король и буду поступать так, как хочу и как должен поступать; я Justus et tenax propositi, {Справедливый и твердый в испытании (лат.).} милорд. Тем не менее стойте у двери, лорд Хантинглен, на тот случай, если войдет этот сумасшедший Стини. - О мой бедный государь! - простонал граф Хантинглен. - Когда вы были у себя на холодной родине, у вас в жилах текла более горячая кровь. Король бегло просмотрел прошение, или петицию, поминутно вскидывая глаза на дверь и снова поспешно опуская их на бумагу, стыдясь того, что лорд Хантинглен, которого он уважал, заподозрит его в робости. - Говоря по правде, - сказал он, торопливо закончив чтение, - это весьма серьезное дело, более серьезное, чем мне его рисовали, хотя я уже раньше догадывался об этом. Так значит, Хантинглен, этот юноша желает уплаты денег, которые мы ему должны, только для того, чтобы выкупить свою вотчину? Но ведь тогда у юноши появятся другие долги, и зачем ему обременять себя такими обширными бесплодными землями? Не говорите мне про эти земли, милорд, забудьте про них; наш шотландский канцлер обещал их Стини. Там самая лучшая охота во всей Шотландии, а малютка Чарлз и Стини хотят поохотиться там на оленей в будущем году. Они должны получить эти земли, они должны получить эти земли; а наш долг будет выплачен молодому человеку до последнего пенни, и он сможет истратить эти деньги у нас при дворе. А если уж у него такой аппетит на землю, ну что ж, милорд, мы набьем ему живот английской землей: она в два раза, да что там - в десять раз ценнее этих проклятых холмов и скал, болот и мхов, до которых он так падок. Все это время король шагал взад и вперед по кабинету в жалком состоянии нерешительности, а манера волочить ноги, как бы загребая воздух, и дурная привычка вертеть в руках пучки лент, украшавших нижнюю часть его одежды, придавали ему еще более смешной вид. Лорд Хантинглен выслушал его с величайшим спокойствием и затем ответил: - С позволения вашего величества, когда Ахав домогался виноградника Навуфея, тот дал ему такой ответ: "Сохрани бог, чтобы я отдал тебе наследие моих отцов". - Эх, милорд, эх, милорд! - воскликнул Иаков, покраснев от досады. - Уж не собираетесь ли вы учить меня священной истории? Вам нечего бояться, милорд, что я буду несправедлив к кому-нибудь; и так как ваша светлость не желает помочь мне уладить это дело более мирным путем, что, как мне кажется, было бы лучше для молодого человека, как я уже говорил раньше, ну что ж, если уж так нужно, - черт возьми, я свободный король, дорогой мой, - так пусть же он получит свои деньги и выкупит свои владения, и пусть он строит там церковь или мельницу, если хочет. С этими словами он поспешно написал распоряжение шотландскому казначейству о выплате требуемой суммы и затем прибавил: - Не знаю только, как они смогут выплатить ее, но ручаюсь, что под этот приказ он достанет денег у ювелиров, которые могут найти их для кого угодно, но только не для меня. И теперь вы видите, лорд Хантинглен, что я не вероломный обманщик, отказывающийся выполнить вашу просьбу, как я обещал вам, и не Ахав, домогающийся виноградника Навуфея, и не пешка, которую фавориты и советники могут водить за нос, как им вздумается. Я думаю, теперь вы согласитесь, что я не принадлежу к их числу? - Вы мой родной и благородный государь, - сказал Хантинглен, опустившись на одно колено, чтобы поцеловать королю руку, - справедливый и великодушный, когда вы прислушиваетесь к голосу своего собственного сердца. - Да, да, - сказал король с добродушным смехом, помогая подняться своему верному слуге, - вы все так говорите, когда я делаю то, что вам нравится. Ну, забирайте этот приказ и уходите вместе с юношей. Прямо удивительно, что Стини и наш сынок Чарлз до сих пор еще не ворвались к нам. Лорд Хантинглен поспешно вышел из кабинета, не желая присутствовать при одной из тех сцен, какие порой разыгрывались, когда Иаков набирался храбрости, чтобы проявить свою собственную волю, которой он так похвалялся, и поступить вопреки воле своего властолюбивого фаворита Стини, как он называл герцога Бакингема из-за предполагаемого сходства между его очень красивым лицом и лицом великомученика Стефана в изображении итальянских живописцев. И действительно, надменный фаворит, который благодаря необыкновенной благосклонности судьбы пользовался столь же большим уважением со стороны наследного принца, как и со стороны правящего монарха, оказывал последнему все меньше и меньше почтения, и для наиболее проницательных придворных было совершенно очевидно, что Иаков терпел господство герцога скорее по привычке, из робости, из страха вызвать бурную вспышку его гнева, нежели из искреннего расположения к тому, чье величие было создано его собственными руками. Чтобы не видеть неприятной сцены, которая должна была произойти при возвращении герцога, и избавить короля от еще большего унижения, которое могло причинить ему присутствие такого свидетеля, граф как можно скорее покинул кабинет, предварительно тщательно спрятав в карман приказ с собственноручной подписью монарха. Войдя в аудиенц-зал, он поспешно отыскал лорда Гленварлоха, удалившегося в нишу одного из окон от назойливых взглядов людей, которые, видимо, склонны были оказать ему внимание, движимые лишь удивлением и любопытством, и, взяв его под руку, не говоря ни слова, провел его из аудиенц-зала в первую приемную. Здесь их ждал достопочтенный ювелир, встретивший их любопытным взглядом, но старый лорд без всяких объяснений поспешно сказал: - Все в порядке. Ваша лодка ждет вас? Гериот ответил утвердительно. - Тогда вам придется взять меня на борт, как говорят лодочники, а за это я угощу вас обоих обедом, ибо нам нужно побеседовать всем вместе. Они оба молча последовали за графом и были уже во второй приемной, когда громкие возгласы камердинеров и торопливый шепот расступившейся толпы придворных: "Герцог! Герцог!" возвестили о приближении всемогущего фаворита. Он вошел, этот злосчастный баловень королевской милости, в роскошном, живописном одеянии, которое вечно будет жить на полотне Ван-Дейка, характеризуя ту гордую эпоху, когда аристократия, уже клонившаяся к упадку, при помощи показной роскоши и расточительности все еще пыталась сохранить свое безграничное господство над низшими сословиями. Красивые, властные черты лица, статная фигура, изящные движения и манеры герцога Бакингема как нельзя более гармонировали с его живописным нарядом. Однако на этот раз лицо его выражало беспокойство и одет он был более небрежно, чем допускал придворный этикет. Он шел поспешными шагами, и голос его звучал властно. Все заметили гневную складку у него на лбу и так стремительно отпрянули назад, чтобы дать ему дорогу, что граф Хантинглен, не проявивший при этом чрезмерной поспешности, вместе со своими спутниками, которым чувство приличия не позволяло покинуть его, очутился посредине приемной, как раз на пути разгневанного фаворита. Бросив суровый взгляд на Хантинглена, герцог слегка притронулся рукой к шляпе, но перед Гериотом он снял ее и поклонился с насмешливым почтением, едва не коснувшись пола пышным плюмажем. Отвечая на его приветствие просто и непринужденно, горожанин сказал только: - Под чрезмерной учтивостью, милорд, нередко скрывается недоброжелательность. - Я сожалею, что вы так думаете, мейстер Гериот, - ответил герцог. - Своим почтительным поклоном я хотел только снискать ваше расположение, сэр, ваше покровительство. Я слышал, что вы стали стряпчим, просителем, поручителем, ходатаем по делам знатных придворных истцов, не имеющих ни гро- ша за душой. Надеюсь, ваш кошелек поможет вам осуществить новые честолюбивые замыслы. - Он поможет мне тем скорее, милорд, - ответил золотых дел мастер, - что честолюбие мое невелико. - О, вы слишком несправедливы к себе, мой дорогой мейстер Гериот, - продолжал герцог тем же ироническим тоном. - Вы занимаете блестящее положение при дворе - для сына эдинбургского медника. Не откажите в любезности представить меня высоко? родному вельможе, которому вы соблаговолили оказать честь своим покровительством. - Это уж я возьму на себя, - решительно сказал лорд Хантинглен. - Ваша светлость, разрешите представить вам Найджела Олифанта, лорда Гленварлоха, потомка старинного и могущественного рода шотландских баронов. Лорд Гленварлох, разрешите представить вам его светлость герцога Бакингема, потомка сэра Джорджа Вильерса, кавалера Бруксби из графства Лестер. Герцог покраснел еще больше и с презрительным видом поклонился лорду Гленварлоху, который, еле сдерживая негодование, ответил ему надменным поклоном. - Итак, мы знакомы, - сказал герцог после минутного молчания, словно он заметил в молодом дворянине нечто, заслуживающее более серьезного внимания, а не только язвительных насмешек, с которых он начал. - Итак, мы знакомы, и знайте, что я ваш враг. - Благодарю вас за откровенность, ваша светлость, - ответил Найджел. - Честный враг лучше вероломного друга. - А что касается вас, лорд Хантинглен, - сказал герцог, - мне кажется, вы преступили границы снисходительности, оказываемой вам, как отцу друга принца и моего собственного. - Поистине, мой дорогой герцог, - ответил граф, - нетрудно преступить границы, о существовании которых не подозреваешь. Мой сын находится в такой высокопоставленной компании не для того, чтобы снискать мне покровительство и благосклонность. - О милорд, мы знаем вас и относимся к вам снисходительно, - сказал герцог. - Вы один из тех, кто всю жизнь гордится своими заслугами, совершив однажды смелый подвиг, - Клянусь честью, милорд, если это так, - сказал старый граф, - то, во всяком случае, я все же обладаю преимуществом перед теми, кто гордится еще больше меня, не совершив ни одного подвига. Но я не собираюсь ссориться с вами, милорд; мы не можем быть ни друзьями, ни врагами. У вас своя дорога, у меня своя. В ответ на эти слава герцог Бакингем небрежным движением надел шляпу и презрительно вскинул голову, так что его пышный плюмаж закачался из стороны в сторону. И так они расстались - герцог продолжал свой путь через королевские покои, а наши друзья покинули дворец и направились к пристани Уайтхолла, где их ждала лодка горожанина. Глава X Не ставь на карту счастье: берегись Коварных пестрых кубиков из кости; Не подражай египетской царице И счастье-жемчуг не топи в вине. Запомни: эти грозные искусства Земельные владенья сокращают И фунты обращают в медяки, А честь - в позор, и простака с деньгами, Который мог бы жить, не дуя в ус, Приводят к преждевременной могиле. "Перемены". Когда они были уже на середине Темзы, граф вынул из кармана прошение и, показав Джорджу Гериоту написанное на оборотной стороне королевское распоряжение, спросил его, составлено ли оно надлежащим образом и по должной форме? Достопочтенный горожанин поспешно прочел его, протянул вперед руку, как бы собираясь поздравить лорда Гленварлоха, но передумал, вынул очки (подарок старого Дэвида Рэмзи) и еще раз внимательно перечитал повеление короля с самым деловым видом. - Оно составлено совершенно правильно и по надлежащей форме, - сказал он, взглянув на графа Хантинглена, - и я искренне рад этому. - Я нисколько не сомневаюсь в его правильности, - сказал граф, - король прекрасно разбирается в делах, и если он не часто занимается ими, то лишь потому, что леность мешает проявиться его природным способностям к занятиям делами. Но что еще можно сделать для нашего юного друга, мейстер Гериот? Вы знаете мое положение. Шотландские лорды при дворе английского короля редко располагают деньгами; однако если по этому приказу нельзя немедленно получить некоторую сумму денег, то при настоящем положении вещей, как вы вскользь намекнули мне, закладная, или ипотека, называйте ее как хотите, будет просрочена и ее нельзя уже будет выкупить. - Это верно, - сказал Гериот в некотором замешательстве, - для выкупа требуется большая сумма; и если она не будет получена, законный срок истечет, как говорят наши юристы, и права на поместья будут потеряны. - Мои дорогие, мои благородные друзья, оказавшие мне такую незаслуженную, такую неожиданную помощь в моем деле, - сказал Найджел, - я не хотел бы злоупотреблять вашей добротой. Вы уже сделали слишком много для того, кто совершенно недостоин ваших забот. - Успокойтесь, дорогой, успокойтесь, - сказал лорд Хантинглен, - и предоставьте старику Гериоту и мне распутать этот клубок. Он хочет что-то сказать. Так послушаем же его. - Милорд, - сказал горожанин, - герцог Бакингем глумится над нашими толстосумами из Сити, но порой они могут открыть свою мошну, чтобы спасти от разорения старинный, благородный род. - Мы знаем это, - сказал лорд Хантинглен. - Не обращайте внимания на Бакингема, он чванливый индюк... Ну, а теперь за дело. - Я уже дал понять лорду Гленварлоху, - сказал Гериот, - что деньги для выкупа можно получить под этот королевский приказ, и я сам готов дать поручительство. Но заимодавец, чтобы обеспечить свои интересы, должен надеть башмаки того, кому он ссужает деньги. - Надеть его башмаки! - воскликнул граф. - Но при чем же тут башмаки или сапоги, мой дорогой друг? - Так принято говорить у стряпчих, милорд. За свою долгую практику я научился кое-каким из их выражений, - сказал Гериот. - И вместе с ними еще кое-чему поважнее, мейстер Джордж, - заметил лорд Хантинглен. - Но что это означает? - Только то, - продолжал горожанин, - что лицо, ссудившее эти деньги, вступает в соглашение с владельцем закладной, или ипотеки, на поместья лорда Гленварлоха и ему передаются его права на них; так что в том случае, если шотландское казначейство не сможет выплатить деньги по королевскому приказу, вышеупомянутые земли останутся в залог уплаты долга. Боюсь, что при теперешнем ненадежном состоянии общественного кредита без такой дополнительной гарантии будет очень трудно найти столь крупную сумму. - Постойте! - воскликнул граф Хантинглен. - Мне пришла в голову одна мысль. А что, если новый кредитор облюбует это поместье для своей охоты, так же как его светлость герцог Бакингем, и ему захочется пострелять там оленей в летний сезон? Мне кажется, мейстер Джордж, что по вашему плану наш новый друг будет обладать таким же правом лишить лорда Гленварлоха наследства, как и теперешний владелец закладной. Горожанин рассмеялся. - Готов ручаться, - сказал он, - что самый заядлый охотник, к которому я мог бы обратиться по этому делу, не смеет мечтать ни о чем большем, как о пасхальной охоте лорда-мэра в Эппингском лесу. Но осторожность вашей светлости весьма благоразумна. Кредитор должен взять на себя обязательство предоставить лорду Гленварлоху достаточный срок для выкупа поместья при помощи королевского приказа и отказаться от права немедленного запрета выкупа закладной вследствие просрочки; мне кажется, этого тем легче будет добиться, что выкуп существующей закладной должен быть произведен от имени самого лорда Гленварлоха. - Но где мы найдем в Лондоне такого человека, который мог бы составить необходимые для этого бумаги? - спросил граф. - Если бы был жив мой старый друг Джон Скин из Хельярда, он мог бы дать нам совет; но время не терпит, и... - Я знаю, - сказал Гериот, - одного сироту писца, который живет у Темпл-Бара; он умеет составлять бумаги в соответствии как с английскими, так и с шотландскими законами, и я часто доверял ему весьма важные дела. Я пошлю за ним слугу, и мы сможем составить обоюдные обязательства в присутствии вашей светлости, ибо при сложившихся обстоятельствах нельзя терять времени. Лорд Хантинглен охотно согласился, и так как они уже причалили к лесенке, ведущей от реки в сад, среди которого был расположен красивый особняк графа, Гериот без малейших промедлений послал слугу за писцом. Найджел, почти ошеломленный рвением своих друзей, так охотно предлагавших ему свою помощь для спасения его владений, еще раз прерывающимся голосом попытался выразить им свою глубокую признательность. Но лорд Хантинглен снова остановил его, заявив, что не хочет слышать об этом ни единого слова, и предложил прогуляться по тенистой аллее или посидеть на каменной скамейке, с которой открывался вид на Темзу, пока появление его сына не возвестит о начале обеда. - Я хочу познакомить друг с другом Дэлгарно и лорда Гленварлоха, - сказал он, - ибо они будут близкими и, надеюсь, более добрыми соседями, чем когда-то были их отцы. Всего лишь три шотландских мили отделяют один замок от другого, и башни одного видны с зубчатых стен другого. Старый граф умолк, видимо охваченный воспоминаниями, связанными с этими соседними замками. - Лорд Дэлгарно будет сопровождать короля в Ньюмаркет на будущей неделе? - спросил Гериот, желая возобновить разговор. - Кажется, таковы его намерения, - ответил лорд Хантинглен и вновь погрузился в свои размышления. Через минуту он внезапно обратился к Найджелу: - Мой юный друг, когда вы вступите во владение своим наследством, что произойдет, как я надеюсь, весьма скоро, я думаю, что вы не увеличите число праздных придворных, а будете жить в своем родовом поместье, заботиться о старых арендаторах, помогать бедным родичам, защищать бедняков от притеснения управляющих и делать то, что делали наши отцы, не столь просвещенные и не обладавшие такими средствами, как мы. - Однако совет жить в деревне, - сказал Гериот, - исходит от того, кто в течение столь долгого времени был неизменным украшением королевского двора. - От старого придворного, совершенно верно, - сказал граф, - и от первого из нашего рода, который имеет основание так называться; моя седая борода ниспадает на батистовые брыжи и шелковый камзол, а под бородой моего отца сверкали латы. Я не хотел бы, чтобы времена поединков вернулись снова; но я был бы счастлив, если бы мои старые дубравы в Дэлгарно вновь огласились криками охотников, звуками рога и лаем гончих, а каменные своды замка эхом откликались бы на веселый смех моих вассалов и арендаторов, осушающих одну чарку за другой. Я хотел бы перед смертью еще раз увидеть широкий Тэй; для меня даже Темза не может с ним сравниться. - Разумеется, милорд, - сказал горожанин, - все это легко было бы осуществить. Для этого нужно только мгновенное решение и путешествие в несколько дней, и вы очутитесь там, куда вы так стремитесь. Что может помешать вам? - Привычки, мейстер Джордж, привычки, - ответил граф. - Для молодых людей они подобны шелковым нитям - так легко их носить и так скоро они рвутся, но они обременяют наши старые плечи, словно время выковало из них железные оковы. Отправиться в Шотландию на короткое время не стоит труда, а когда я думаю о том, чтобы остаться там навсегда, я не могу решиться покинуть своего старого государя, которому, как мне кажется, я иногда могу быть полезен и с которым я так долго делил радость и горе. Но Дэлгарно должен стать шотландским пэром, - Он был на севере? - спросил Гериот. - Он был там в прошлом году и так много рассказывал об этой стране, что принц возгорелся желанием увидеть ее. - Его высочество и герцог Бакингем весьма благоволят лорду Дэлгарно, как мне кажется? - заметил золотых дел мастер. - Да, это так, - ответил граф. - Дай бог, чтобы это было на пользу всем троим. Принц справедлив и беспристрастен в своих чувствах, несмотря на холодные, надменные манеры, и очень упрям в достижении самых пустячных целей, а герцог, смелый и благородный, великодушный и откровенный, в то же время вспыльчив и честолюбив. Дэлгарно не обладает ни одним из этих пороков, а его собственные может исправить общество, в котором он вращается. А вот и он. Лорд Дэлгарно показался в глубине аллеи и медленно шел по направлению к скамейке, на которой сидел его отец со своими гостями, так что Найджел мог на досуге рассмотреть его лицо и фигуру. Он был одет с почти чрезмерной тщательностью; роскошный костюм по моде того времени выгодно оттенял его молодость - на вид ему было лет двадцать пять, - его благородную осанку и тонкие черты лица, в котором нетрудно было обнаружить сходство с мужественной внешностью его отца, смягченной, однако, более привычным для него выражением придворной учтивости, которой непреклонный граф редко удостаивал окружавших его людей. У него были любезные и непринужденные манеры, чуждые гордости или церемонности, и, уж конечно, его никак нельзя было обвинить в холодной надменности или в необузданной вспыльчивости; таким образом, отец Дэлгарно был прав, когда говорил об отсутствии у него тех пороков, которые он приписывал характерам принца и его фаворита, герцога Бакингема. В то время как старый граф представлял сыну своего молодого знакомого, лорда Гленварлоха, выражая надежду, что он обретет его любовь и уважение, Найджел пристально наблюдал за лицом лорда Дэлгарно, стараясь обнаружить в нем признаки того скрытого нерасположения, на которое, видимо, намекал король в одном из брошенных вскользь замечаний, нерасположения, вызванного столкновением интересов могущественного герцога Бакингема с интересами его нового друга. Но он не смог обнаружить ничего подобного. Напротив, лорд Дэлгарно встретил своего нового знакомого с чистосердечной искренностью и любезностью, которая сразу завоевывает сердце бесхитростной юности. Едва ли нужно говорить о том, что его искренние и дружественные слова с радостью были восприняты Найджелом Олифантом. В течение многих месяцев обстоятельства лишали двадцатидвухлетнего юношу возможности беседовать со своими сверстниками. Когда после внезапной смерти отца он вернулся из Нидерландов в Шотландию, он оказался, по-видимому, безнадежно запутанным во всяких судебных делах, которые грозили привести к утрате его родового поместья, служившего опорой для унаследованного им титула. Искреннее горе в дни траура, оскорбленная гордость, чувство горечи от неожиданного и незаслуженного несчастья, а также неуверенность в исходе тяжбы - все это заставило молодого лорда Гленварлоха вести во время пребывания в Шотландии весьма уединенный и скромный образ жизни. Читатель уже знает, как он проводил время в Лондоне. Но эта печальная и замкнутая жизнь не соответствовала ни его возрасту, ни его веселому, общительному нраву. Поэтому он с искренней радостью откликнулся на изъявления дружбы молодого человека его возраста и звания, и после того как он обменялся с лордом Дэлгарно несколькими словами и знаками, при помощи которых, так же как при помощи масонских знаков, юноши узнают взаимное желание понравиться друг другу, казалось, что оба молодых лорда давно уже знакомы. Как раз в тот момент, когда между двумя юношами установилось это молчаливое взаимопонимание, в аллее показался один из слуг лорда Хантинглена, с торжественным видом сопровождавший какого-то человека в черном клеенчатом плаще, следовавшего за ним довольно быстрым шагом, если принять во внимание, что в соответствии со своими представлениями о почтительности и приличии он согнул тело параллельно горизонту с того момента, как увидел общество, перед которым должен был предстать. - А это что еще за чучело гороховое, - воскликнул старый лорд, сохранивший отличный аппетит и нетерпеливость шотландского барона, несмотря на длительную разлуку со своей родиной, - и почему это повар Джон, чтоб ему провалиться, опаздывает с обедом? - Мне кажется, мы сами виноваты в появлении этого непрошеного гостя, - сказал Джордж Гериот. - Это стряпчий, которого мы хотели видеть. Подними-ка голову, любезный, и взгляни нам прямо в глаза, как подобает честному человеку, а не лезь на нас с опущенной башкой, словно таран. Стряпчий поднял голову, подобно автомату, повинующемуся внезапному толчку спущенной пружины. Но как это ни странно, ни поспешность, с которой он выполнил приказание своего покровителя, явившись по делу, как было указано в послании мейстера Гериота, весьма важному и не терпящему отлагательства, ни даже опущенная чуть ли не до земли голова и согбенная поза, которую он, несомненно из смирения, принял с той минуты, как ступил на землю графа Хантинглена, не могли вызвать краску на его лице. От быстрой ходьбы и неудобной позы на лбу у него выступили капли пота, но его щеки по-прежнему были бледны как воск, и, что было еще удивительнее, даже его волосы, когда он поднял голову, свисали по обеим сторонам лица такие же прямые, гладкие и аккуратно причесанные, как в тот момент, когда он, сидя за своей скромной конторкой, впервые предстал перед взором наших читателей. При виде этой нелепой пуританской фигуры, напоминавшей обтянутый кожей скелет, лорд Дэлгарно не мог удержаться от приглушенного смеха и шепнул на ухо лорду Гленварлоху: - Пусть дьявол закоптит тебя, бездельник! Гусиная душа, с чего ты стал Белей сметаны? {* Перевод Ю. Корнеева.} {* } Найджел слишком мало был знаком с английским театром, чтобы понять цитату, ставшую в Лондоне уже ходячей поговоркой. Лорд Дэлгарно увидел, что его не поняли, и продолжал: - Судя по физиономии, этот молодец либо святой, либо лицемерный плут, а я такого мнения о человеческой натуре, что всегда подозреваю худшее. Но, кажется, они заняты серьезным делом. Не хотите ли прогуляться со мной по саду, милорд, или вы предпочитаете участвовать в этом важном совещании? - Я охотно пройдусь с вами, милорд, - ответил Найджел, и они уже повернулись, чтобы идти, когда Джордж Гериот, со свойственной его профессии педантичностью, заметил, что "так как это дело касается лорда Гленварлоха, ему лучше было бы остаться, чтобы основательно ознакомиться с ним и участвовать в его обсуждении". - В моем присутствии нет никакой необходимости, мой дорогой лорд... и мой лучший друг, мейстер Гериот, - сказал молодой аристократ. - Я все равно ничего не пойму и буду лишь мешать вам своим невежеством в подобных делах; я только смогу сказать в конце, как я говорю сейчас, вначале, что я не дерзну взять кормило из рук бывалых кормчих; они привели мой корабль ко входу в тихую гавань, которую я уже не надеялся увидеть. Я скреплю своей подписью и печатью все, что вы найдете нужным предложить мне, а краткое объяснение мейстера Гериота, если он ради меня возьмет на себя этот труд, гораздо лучше познакомит меня с содержанием этих бумаг, нежели тысяча ученых слов и судейских выражений столь искусной особы. - Он прав, - сказал лорд Хантинглен, - наш юный друг прав, доверив это дело вам и мне, мейстер Джордж Гериот. Он не обманется в своем доверии. Мейстер Джордж Гериот долго смотрел вслед двум молодым людям, идущим по аллее рука об руку, и наконец сказал: - Он действительно не обманется в своем доверии, как совершенно справедливо изволили заметить ваша светлость, но тем не менее он идет по неправильному пути, ибо каждый человек должен быть знаком со своими собственными делами, если у него есть дела, которыми стоит заниматься. После этого замечания они вместе со стряпчим занялись просмотром различных бумаг и составлением документов, которые должны были дать достаточную гарантию тому, кто ссудит деньги, и в то же время сохранить за молодым лордом право выкупа своего родового поместья при том условии, что он достанет для этого необходимые средства, получив ожидаемое возмещение долга из шотландского казначейства или каким-нибудь другим путем. Но незачем вдаваться в такие подробности. Нелишне, однако, для характеристики упомянуть о том, что Гериот вникал в мельчайшие подробности дела с тщательностью, указывающей на то, что опыт научил его разбираться даже в лабиринте шотландских законов о передаче имущества, и что граф Хантинглен, хотя и не столь хорошо знакомый с юридическими формальностями, не пропускал ни одного пункта в составляемых документах до тех пор, пока не получал хотя бы общего, но вполне ясного представления о его значении и уместности. В своих благожелательных намерениях по отношению к молодому лорду Гленварлоху они нашли отличного помощника в лице искусного и весьма ревностного стряпчего, которому Гериот поручил это Дело, самое значительное, каким Эндрю приходилось заниматься когда-либо в своей жизни и подробности которого к тому же обсуждались в его присутствии между настоящим графом и человеком, чье богатство и чья репутация давали ему право стать олдерменом в своем квартале, а со временем, быть может, и лорд-мэром. Пока они были заняты оживленной деловой беседой, за которой добрый граф забыл даже о призывах своего желудка и о задержке с обедом, озабоченный тем, чтобы стряпчий получил надлежащие инструкции и чтобы все было тщательно взвешено и обсуждено, прежде чем отпустить его для переписки набело необходимых документов, оба юноши прогуливались вместе по террасе, возвышавшейся над рекой, и разговаривали о вещах, которыми лорд Дэлгарно, старший и более опытный из них, стремился заинтересовать своего нового друга. Разумеется, разговор зашел о развлечениях придворной жизни, и лорд Дэлгарно выразил немалое удивление, узнав, что Найджел предполагает немедленно вернуться в Шотландию. - Вы шутите, - сказал