анное общество, как я слышал - специально подобранное, чтобы с ним было приятно встречаться молодым аристократам, и ваш высокородный отец был бы очень рад видеть вас в такой почтенной компании. - Я думаю, - сказал лорд Гленварлох, считая, что он должен сказать хоть что-нибудь, - компания там не лучше, чем в других местах подобного рода, где дверь не закрывают перед носом тех, кто приходит туда, чтобы промотать свои деньги. - Вы правы, милорд, совершенно правы, - сказал его мучитель и разразился довольным, но весьма неприятным смехом. - Эти неотесанные горожане и мужланы так и лезут к нам, стоит только приоткрыть дверь хотя бы на один дюйм. А какое существует против этого средство? А вот какое: раз их деньги придают им такую самоуверенность, надо облегчить их карманы. Нужно драть с них шкуру, милорд, травить их, как травят крыс на кухне, чтобы отбить у них охоту совать к нам свой нос. Да, да, нужно ощипать их, подрезать им крылья, чтобы неповадно было этим жирным каплунам залетать так высоко, милорд, наравне с соколами да ястребами. При этих словах сэр Манго устремил на Найджела быстрый пронизывающий взгляд. Его серые глаза испытующе смотрели на юношу, наблюдая за действием сарказма, подобно тому как хирург во время сложной операции следит за движением своего скальпеля. И хотя Найджел старался скрыть свои чувства, он все же вздрогнул во время этой операции, тем самым невольно доставив удовольствие своему мучителю. Он покраснел от досады и гнева, но, чувствуя, что ссора с сэром Манго Мэлегроутером сделала бы его невыразимо смешным, только пробормотал про себя: - Наглый хлыщ! На этот раз несовершенство слухового органа сэра Манго не помешало ему услышать эти слова и откликнуться на них. - Да, да! Совершенно справедливо, - воскликнул язвительный старый придворный, - наглые хлыщи, которые вторгаются в высшее общество! Но ваша светлость умеете с ними расправляться - у вас есть к этому сноровка. Любо было смотреть, как вы в прошлую пятницу наголову разбили этого молодого лавочника, как вы сняли с него его spolia opima {Доспехи (лат.).} вместе со всей звонкой монетой, которая была при нем, и серебряными пуговицами на его плаще и отправили его пастись вместе с Навуходоносором, царем вавилонским. Честь и слава вашей светлости за это! Говорят, молодчик в припадке отчаяния бросился в Темзу. Этого добра еще хватит, хоть немало их полегло на Флодденском поле. - Вам наврали про меня с три короба, сэр Манго, - сказал Найджел громким суровым голосом. - Весьма возможно, весьма возможно, - продолжал невозмутимый и неустрашимый сэр Манго, - в этом обществе ничего, кроме лжи, не услышишь. Так, значит, этот молодец не утопился? Очень жаль. Да я никогда и не верил этой части рассказа - лондонские лавочники не так-то легко теряют голову в гневе. Готов поклясться, что этот малый взял хорошую метлу и метет сточные канавы в поисках ржавых гвоздей, чтобы снова открыть свою лавочку. Говорят, у него трое детей; они помогут ему рыться в помойных ямах. Если их поиски увенчаются успехом, ваша светлость сможете разорить его еще раз. - Ну и здорово же он мне надоел! - вслух подумал Найджел, не зная, на что решиться - встать ли в гневе на защиту своей репутации или просто оттолкнуть старого мучителя. Но минутное размышление убедило его в том, что то и другое придало бы характер правдоподобия слухам, которые, как он начинал замечать, вредили его репутации как в высшем, так и в низшем обществе. Поэтому он быстро принял более мудрое решение и предпочел терпеливо выслушивать нарочитые дерзости сэра Манго, надеясь, если возможно, узнать, из каких источников исходили слухи, столь пагубные для его доброго имени. Тем временем сэр Манго, как обычно, подхватил последние слова Найджела, или, вернее, отзвук этих слов, по-своему истолковав и разукрасив их - Здорово везет?! - повторил он. - Да, поистине, милорд, я слышал, что вам здорово везет и что вы умеете обходиться с этой бездушной кокеткой, госпожой Фортуной. Как хитрый тихоня, вы хотите только греться в лучах ее улыбок, избегая ее хмурых взглядов. Это называется брать быка за рога. - Сэр Манго Мэлегроутер, - сказал лорд Гленварлох серьезным тоном, поворачиваясь к своему спутнику, - соблаговолите выслушать меня. - Если только смогу, милорд, если только смогу, - сказал сэр Манго, качая головой и показывая пальцем левой руки на свое ухо. - Я постараюсь говорить как можно громче, - сказал Найджел, вооружаясь терпением. - Вы считаете меня завзятым игроком. Даю вам слово, что это не так; вас ввели в заблуждение. Вы должны дать мне некоторые объяснения, по крайней мере относительно источника, из которого вы получили такие ложные сведения. - Я ни от кого не слышал, что вы великий игрок, и я никогда не думал и не говорил ничего подобного, милорд, - сказал сэр Манго, не считавший возможным уклониться от ответа на столь громко и ясно произнесенные слова Найджела. - Я повторяю, что никогда не слышал, не говорил и не думал, что вы завзятый игрок, как называют самых крупных из них. Видите ли, милорд, я называю игроком того, кто играет с людьми, обладающими равными денежными средствами и равным умением, и не спорит с судьбой, везет ему или не везет, и я называю завзятым, или первоклассным, игроком того, кто, не задумываясь, смело идет на риск. Но того, милорд, у кого хватает терпения и благоразумия играть только на мелкие ставки, не превышающие рождественских чаевых мальчика из бакалейной лавки, кто тягается с теми, которые не могут рисковать многим, и кто поэтому может, имея в кармане больше денег, всегда ободрать их, дождавшись того момента, когда удача вновь вернется к нему, и кто бросает игру, как только счастье отворачивается от него, - такого человека, милорд, я не могу назвать великим игроком, какой бы титул он ни носил. - И вы хотите сказать, что я именно такой низкий, подлый негодяй, - ответил лорд Гленварлох, - который боится искусного игрока и обдирает неопытного, который избегает играть с равными себе, чтобы тем вернее грабить людей, стоящих ниже его? Так, насколько я понимаю, говорят обо мне? - Нет, милорд, вы ничего не добьетесь от меня, если будете говорить со мной таким тоном, - сказал сэр Манго, чья язвительность находила поддержку в чисто животной смелости (к тому же он был совершенно уверен в своей безнаказанности, дарованной ему шпагой сэра Ральона Рэтрея и дубинками приспешников леди Кокпен). - А что касается правдивости этих сведений, - продолжал он, - ваша светлость прекрасно знаете, что вы никогда еще не проигрывали больше пяти золотых за один вечер, с тех пор как начали посещать заведение Боже, что вы почти всегда вставали из-за стола с выигрышем и что порядочные молодые кавалеры, посещающие ресторацию - я имею в виду юношей благородного происхождения и со средствами, - не имеют обыкновения играть таким образом. - Мой отец был прав, - сказал лорд Гленварлох с горечью, - и его проклятие справедливо преследовало меня с того момента, как я впервые переступил порог этого дома. Сам воздух там насыщен заразой, и тот, кому удастся избегнуть разорения, потеряет свою честь и доброе имя. Сэр Манго, наблюдавший за своей жертвой восхищенным и в то же время осторожным взглядом опытного рыболова, понял, что если он натянет лесу слишком туго, добыча легко может сорваться. Поэтому, чтобы не спугнуть свою - жертву, он выразил надежду, что лорд Гленварлох не примет его откровенную речь in malam partem. {В дурном смысле (лат.).} - Если вы иногда и были чересчур осторожны в ваших развлечениях, милорд, - продолжал он, - нельзя отрицать, что это самый надежный способ предотвратить дальнейшее уменьшение вашего и без того расстроенного состояния! И если вы играете с людьми, стоящими ниже вас, вы избавлены от неприятности прикарманивать деньги ваших друзей и людей вашего круга, не говоря уже о том, что эти плебейские мошенники пользовались преимуществом tecum certasse, {С тобой сразиться (лат.).} как говорит Аякс Теламон - apud Metamorphoses; {В "Метаморфозах" (лат.).} для таких людей честь играть с шотландским лордом - достаточное вознаграждение за потери их ставок, и должен сказать, что большинство из этих скряг может позволить себе такую роскошь. - Как бы там ни было, сэр Манго, - сказал Найджел, - я хотел бы знать... - Да, да, - перебил его сэр Манго, - и, как вы говорите, кому какое дело, могут ли эти жирные васанские быки расстаться со своими деньгами или нет? Джентльмены не должны ограничивать свои забавы из-за подобных людей. - Я хочу знать, сэр Манго, - сказал лорд Гленварлох, - в каком обществе вы услышали эти оскорбительные подробности относительно меня. - Несомненно, несомненно, милорд, - сказал сэр Манго, - я всегда слышал и всегда сам говорил, что ваша светлость в частной жизни вращаетесь в самом лучшем обществе. Так, например, прекрасная графиня Блэкчестер, - но мне кажется, она не очень-то часто показывается в свете после истории с его светлостью герцогом Бакингемом. И еще добрый старомодный шотландский дворянин лорд Хантинглен, несомненно весьма достойный человек, - жаль только, что он слишком часто подносит к губам свой кубок, иной раз это вредит его репутации. А веселый молодой лорд Дэлгарно, скрывающий под длинными вьющимися локонами влюбленного юноши житейскую мудрость убеленного сединами старца... Превосходной породы все трое - отец, дочь и сын, все потомки одного и того же древнего рода. Я думаю, не стоит упоминать о Джордже Гериоте, человеке, несомненно, честном, когда мы говорим о дворянстве. Вот общество, в котором вы вращаетесь, милорд, как я слышал, если не считать ресторации. - В самом деле, мое общество почти ограничено теми лицами, которых вы упомянули, - сказал лорд Гленварлох, - и наконец... - Во дворец? - переспросил сэр Манго. - Я как раз хотел поговорить с вами об этом. Лорд Дэлгарно рассказывал мне, что не может уговорить вас поехать во дворец, а это не в ваших интересах, милорд, - король слышит о вас от других, вместо того чтобы видеть вас лично. Я говорю это, движимый самыми дружескими чувствами, милорд. Говорят, недавно при упоминании вашего имени его величество воскликнул: "Jacta est alea! {Жребий брошен! (лат.).} Гленварлохид стал игроком и пьяницей!" Лорд Дэлгарно вступился за вас, но его голос потонул в общем хоре придворных, утверждавших, что вы ведете рассеянный образ жизни и вашей баронской короне грозит опасность затеряться среди беретов горожан. - И так говорили обо мне открыто, - спросил Найджел, - ив присутствии короля? - Говорили открыто? - переспросил сэр Мэлегроутер. - Ну, разумеется, - то есть все тайком шептали друг другу на ухо, а это самое открытое разглашение слухов, какое только можно себе представить. Ведь надо думать, что королевский двор не такое место, где все друг с другом запанибрата и орут во все горло, как в ресторации. - Будь проклят королевский двор вместе с ресторацией! - нетерпеливо воскликнул Найджел. - От всей души присоединяюсь к вам, - сказал благородный кавалер. - Моя служба при дворе не много мне дала, а в ресторации я проиграл в прошлый раз четыре золотых. - Могу я попросить вас, сэр Манго, - сказал Найджел, - назвать мне имена тех, кто позволяет себе порочить доброе имя человека, которого они едва ли могут знать и который никогда не оскорбил никого из них? - Разве я уже не говорил вам, - ответил сэр Манго, - что сам король высказался в таком духе, а также и принц? И можно поклясться перед алтарем, что при таких обстоятельствах все присутствующие, если только они не молчали, пели ту же самую песню. - Вы только что сказали, - возразил Гленварлох, - что лорд Дэлгарно вступился за меня. - Сущая правда, - ответил сэр Манго, насмешливо улыбаясь, - но его голос быстро заглушили - он, вероятно, был простужен и хрипел, как старый ворон. Бедняга! Если бы он мог говорить полным голосом, несомненно, его выслушали бы так же внимательно, как если бы он отстаивал свои собственные интересы, в чем никто не может сравниться с ним. Кстати, разрешите спросить вас, - продолжал сэр Манго, - лорд Дэлгарно представил вашу светлость принцу или герцогу Бакингему? Они могли бы быстро уладить ваше дело. - Я не претендую на благосклонность принца или герцога Бакингема, - сказал лорд Гленварлох. - Так как вы, видимо, посвятили себя изучению моих дел, сэр Манго, хотя, быть может, без особой на то нужды, вы, вероятно, слышали, что я подал своему монарху прошение об уплате долга, причитающегося моей семье. Я не могу сомневаться в стремлении короля соблюдать справедливость; не подобает мне также прибегать к помощи его высочества принца или его светлости герцога Бакингема, чтобы получить от его величества то, что он должен даровать мне по праву, но в чем он может отказать мне наотрез. Причудливые черты лица сэра Манго исказились одной из его самых уродливых усмешек, когда он ответил: - Ваше дело совершенно ясно и бесспорно, милорд; и то, что вы полагаетесь на это, показывает, что вы прекрасно знаете характер короля, придворных и всего рода человеческого вообще. Но кто это? Отойдите в сторону, милорд, и дайте дорогу. Клянусь честью, это как раз те люди, о которых мы только что говорили. Легки на помине! Здесь необходимо заметить, что во время беседы лорд Гленварлох, быть может в надежде избавиться от сэра Манго, направил шаги в более людную часть парка, и благородный кавалер не отставал от него, совершенно не обращая внимания на то, в каком направлении они шли, лишь бы не выпустить из когтей своего собеседника. Однако они были еще довольно далеко от более оживленной части парка, когда опытный глаз сэра Манго заметил признаки, послужившие поводом для его последних слов, обращенных к лорду Гленварлоху. Среди многочисленных групп людей, гулявших в нижней части парка, послышались приглушенные почтительные возгласы. Сначала гуляющие собирались кучками и лица их были обращены к Уайтхоллу, затем они расступились, чтобы дать дорогу блестящей компании кавалеров, шествовавших по аллее парка со стороны дворца среди толпы, стоявшей с обнаженными головами. Большинство из этих придворных кавалеров было одето в костюмы, с которыми кисть Ван-Дейка познакомила нас еще около двух столетий тому назад и которые как раз в эту эпоху начали вытеснять более легкомысленные и пышные наряды, заимствованные от французского двора Генриха IV. Все кавалеры были с обнаженными головами, за исключением принца Уэльского, впоследствии самого несчастного из британских монархов, шедшего впереди в испанской шляпе с одиноким поникшим страусовым пером, бросавшей тень на его длинные вьющиеся каштановые локоны и лицо, уже в ранней юности омраченное предчувствием скорби грядущих лет. Справа от него шел Бакингем, чьи властные и в то же время изящные манеры почти затмевали величественную осанку принца, которого он сопровождал. Взгляд, походка и жесты этого блестящего придворного были так спокойны и так строго следовали этикету, подобающему его положению, что составляли резкий контраст с развязным весельем и легкомыслием, которыми он снискал благосклонность своего "дорогого папы и куманька", короля Иакова. Странный жребий выпал на долю этого изысканного придворного, ставшего всесильным фаворитом отца и сына, столь различных по характеру; чтобы снискать расположение юного принца, ему приходилось втискивать в тесные рамки почтительного ритуала свой веселый, игривый нрав, пленивший пожилого отца. Правда, Бакингем прекрасно знал столь различные характеры Иакова и Карла, и ему нетрудно было так менять свое поведение, чтобы сохранить самую неограниченную благосклонность обоих. Предполагали, как мы уже указывали ранее, что герцог, после того как ему удалось окончательно завоевать расположение Карла, не лишился благосклонности отца только благодаря деспотизму привычки и что если бы Иаков смог проявить больше решительности, в особенности в последние годы своей жизни, он, вероятно, лишил бы Бакингема своей милости и роли главного советчика. Но если даже король и думал когда-нибудь о такой перемене, он был слишком робок и слишком привык к влиянию, которое герцог оказывал на него в течение столь долгого времени, чтобы набраться решимости, необходимой для осуществления этих намерений; во всяком случае, Бакингему, пережившему своего властелина, который вознес его на такую высоту, несомненно, выпало на долю редкое счастье не переживать сумерек своей блестящей придворной карьеры на протяжении царствования двух монархов, пока наконец она не померкла, обагренная его собственной кровью, брызнувшей из-под кинжала его убийцы Фелтона. Но мы отвлеклись от нашего повествования: принц приближался вместе со своей свитой к тому месту, где стояли лорд Гленварлох и сэр Манго, отошедшие в сторону, как того требовал этикет, чтобы дать принцу дорогу и оказать ему подобающие почести. Найджел увидел лорда Дэлгарно, который следовал по пятам за герцогом Бакингемом и, как ему показалось, шептал что-то ему на ухо. Во всяком случае, внимание принца и герцога Бакингема по какойто причине было приковано к Найджелу, ибо они пристально смотрели в его сторону: принц - с выражением мрачной печали и суровости, тогда как во взгляде Бакингема светилось презрительное торжество. Лорд Дэлгарно, видимо, не замечал своего друга; быть может, потому, что лучи солнца падали с той стороны аллеи, на которой стоял Найджел, и Малколм вынужден был защитить глаза от света своей шляпой. Когда принц поравнялся с ними, лорд Гленварлох и сэр Манго почтительно поклонились, и принц, ответивший на их поклон с торжественной церемонностью, отдающей должное каждому в соответствии с его званием, но ни капли больше, сделал сэру Манго знак приблизиться. Начав извиняться за свою хромоту с первого шага и закончив извинения лишь тогда, когда он, прихрамывая, дошел до принца, сэр Манго стал внимательно слушать его и, видимо, давал вразумительные ответы на вопросы, произносимые столь тихим голосом, что благородный кавалер остался бы глух к ним, если бы их задавал любой человек, стоящий ниже принца Уэльского. После минутной беседы принц снова бросил на Найджела пристальный взгляд, приведя его тем самым в некоторое замешательство, простился с сэром Манго, слегка коснувшись рукой шляпы, и продолжал свой путь. - Все так, как я подозревал, милорд, - сказал сэр Манго, придав своему лицу выражение, которое должно было означать печаль и сочувствие, а в действительности напоминало гримасу обезьяны, сунувшей себе в рот горячий каштан. - У вас есть друзья наизнанку, милорд, то есть ложные друзья... или, попросту говоря, враги... среди приближенных принца. - Мне очень неприятно это слышать, - сказал Найджел, - но я хотел бы знать, в чем они меня обвиняют. - Вы услышите, милорд, - продолжал сэр Манго, - слова самого принца. "Сэр Манго, - сказал он, - мне очень приятно вас видеть, и я рад, что ваш ревматизм не мешает вам совершать такие прогулки". Я поклонился, как подобает, - вы, вероятно, сами видели, милорд; на этом закончилась первая часть нашей беседы. Затем его высочество спросил меня, не с молодым ли лордом Гленварлохом я стоял. Я ответил, что вы действительно то самое лицо, к услугам его высочества; на этом закончилась вторая часть. В-третьих, продолжая разговор, его высочество сказал, что он действительно слышал, что это так - имея в виду, что он слышал о том, что вы именно то самое лицо, - но что он не может поверить тому, что наследник благородного, но разорившегося рода ведет праздный, скандальный и сомнительный образ жизни, посещая лондонские кабачки и таверны, в то время как в Германии гремят барабаны и развеваются королевские знамена в защиту дела пфальцграфа, зятя его величества. Ваша светлость понимает, что мне не оставалось ничего другого, как отвесить низкий поклон, и милостивое "желаю вам всего хорошего, сэр Манго Мэлегроутер" позволило мне вернуться к вашей светлости. А теперь, милорд, если ваши дела или развлечения призывают вас в ресторацию или куда-нибудь в направлении города, что ж, идите, ибо, несомненно, вы сами понимаете, что и так слишком долго задержались в парке. Они, вероятно, повернут обратно, дойдя до конца аллеи, и вернутся этой же дорогой, а вам, я думаю, достаточно ясно дали понять, чтобы вы не торопились попадаться принцу на глаза. - Вы можете оставаться здесь или идти куда вам угодно, сэр Манго, - сказал Найджел спокойным тоном, в котором, однако, звучала глубокая обида, - что же касается меня - решение принято. Я не уйду с этой аллеи в угоду кому бы то ни было, тем более я не уйду отсюда, когда мне говорят, что я недостоин показываться в королевском парке. Надеюсь, что принц и его свита вернутся той же дорогой, как вы предполагаете, я не двинусь с места и не побоюсь бросить им вызов. - Бросить им вызов! - воскликнул сэр Манго в крайнем удивлении. - Бросить вызов принцу Уэльскому, законному наследнику двух королевств! Клянусь честью, в таком случае вам придется бросить ему вызов без меня. Он уже собирался поспешно покинуть Найджела, но внезапно необычный порыв добродушного сочувствия к его юности и неопытности, видимо, несколько смягчил сердце закоренелого циника. "Черт меня дернул, старого дурака! - подумал сэр Манго. - Очень-то мне надо, мне, столь немногим обязанному судьбе и людям, очень-то мне надо, говорю я, беспокоиться об этом вертопрахе, упрямом как поросенок, одержимый дьяволом, - это их семейная черта; и все же я могу дать ему полезный совет". - Мой дорогой юный лорд Гленварлох, поймите меня как следует, ведь это не шутка. Когда принц сказал мне то, что я повторил вам, это было равносильно приказанию не попадаться больше ему на глаза; поэтому послушайтесь совета старика, который желает вам добра, быть может, даже чуточку больше, чем кому бы то ни было на свете. Пригнитесь, и пусть грозный вал прокатится над вашей головой. Идите к себе домой, как подобает пай-мальчику, не переступайте порога таверн, не прикасайтесь к картам, улаживайте спокойно свои дела, поручите их кому-нибудь, кто пользуется при дворе большей благосклонностью, чем вы сами, и вы получите кругленькую сумму, с которой сможете попытать счастья в Германии или в какой-нибудь другой стране. Четыре или пять веков назад один удачливый смелый воин основал ваш род, и если вы проявите доблесть и вам улыбнется счастье, быть может вам удастся восстановить его былое величие. Но, поверьте мне, здесь, при дворе, вы никогда не добьетесь успеха. Когда сэр Манго закончил свои увещания, в которых было больше искреннего сочувствия к судьбе ближнего, чем он до сих пор проявлял по отношению к кому-либо, лорд Гленварлох ответил: - Я весьма обязан вам, сэр Манго. Мне кажется, вы говорили искренне, и я признателен вам. Но в благодарность за ваш добрый совет я от всего сердца умоляю вас оставить меня. Я вижу, принц со своей свитой возвращается по аллее, и, оставаясь со мной, вы можете повредить себе, но не сможете помочь мне. - Вы правы, - сказал сэр Манго. - Будь я лет на десять моложе, я не устоял бы против искушения встретиться с ними еще раз. Но когда стукнет шестьдесят, храбрость начинает остывать, и если не можешь заработать себе на жизнь, нельзя рисковать скромным пособием на старости лет. Желаю вам удачи, милорд, но это неравный бой. С этими словами он повернулся и удалился своей прихрамывающей походкой, то и дело оглядываясь назад, словно его пылкий нрав, хотя и несколько смирившийся за последние годы, и любовь к спорам мешали ему поступить так, как того требовала его собственная безопасность. Найджел, покинутый своим спутником, о котором он при прощании думал лучше, нежели при появлении, стоял, скрестив руки на груди, прислонившись к одинокому дереву, раскинувшему свои ветви над самой аллеей, полный решимости выдержать эту встречу, от которой, как он думал, зависела его судьба. Но он ошибся, полагая, что принц Уэльский заговорит с ним и станет выслушивать его объяснения в таком людном месте, как парк. Однако он не остался незамеченным, ибо, когда он отвесил почтительный, но надменный поклон, давая понять взглядом и всем своим видом, что ему известно неблагоприятное мнение, столь недавно высказанное о нем принцем, и что это не страшит его, в ответ на его приветствие Чарлз так грозно нахмурил брови, как способны делать только те, чей грозный взгляд решает судьбы людей. Свита прошла мимо, и герцог Бакингем, видимо, даже не заметил лорда Гленварлоха, тогда как лорд Дэлгарно, хотя солнечные лучи уже не мешали ему, быть может все еще ослепленный их недавним блеском, устремил взор в землю. Лорд Гленварлох с трудом сдерживал негодование, но при таких обстоятельствах было бы безумием дать ему волю. Он отошел от дерева и последовал за свитой принца, не теряя ее из виду, что не представляло большой трудности, так как она двигалась очень медленно. Найджел видел, как она направилась по дороге к дворцу, у ворот которого принц обернулся и поклонился сопровождавшим его вельможам, давая им тем самым понять, что они свободны, и вошел во дворец, сопровождаемый только герцогом Бакингемом и двумя конюшими. Остальные придворные, ответив с должным почтением на прощальный поклон принца, разошлись по аллеям парка. Все это не ускользнуло от внимательного взгляда лорда Гленварлоха; откинув полу плаща и повернув портупею так, чтобы рукоятка шпаги была у него под рукой, он пробормотал: - Дэлгарно должен мне все объяснить, ибо, несомненно, он посвящен в эту тайну! Глава XVI Посторонитесь! Дайте мне пройти! Ни слова о придворном ритуале! Я оскорблен был при дворе - и должен Добиться справедливого суда. Не стойте на дороге! У меня Есть сердце - и оно таит обиду, Есть руки - и клянусь: я вырву силой То, в чем откажет мне седой закон! "Камергер" Вскоре Найджел увидел лорда Дэлгарно, идущего ему навстречу в сопровождении другого знатного юноши из свиты принца, и так как они направлялись к юго-восточной части парка, он решил, что они идут к дому лорда Хантинглена. Однако они остановились и свернули в другую аллею, ведущую на север, и лорд Гленварлох понял, что они изменили направление, заметив его и желая избежать встречи. Найджел не задумываясь последовал за ними по аллее, которая, извиваясь вокруг чащи кустов и деревьев, вновь привела его в менее людную часть парка. Он видел, с какой стороны лорд Дэлгарно и его спутник обогнули чащу, и, быстро пройдя по аллее с другой стороны, встретился с ними лицом к лицу. - Доброе утро, милорд Дэлгарно, - сухо сказал лорд Гленварлох. - А! Мой друг Найджел, - воскликнул лорд Дэлгарно своим обычным беззаботным и равнодушным тоном, - мой друг Найджел с челом, омраченным заботами! Но тебе придется подождать до полудня, когда мы встретимся у Боже: сначала мы с сэром Юзом Хелдимандом должны выполнить поручение принца. - Если бы даже у вас было поручение от короля, милорд, - сказал лорд Гленварлох, - вы должны остановиться и дать мне объяснение. - Вот тебе и на! - воскликнул лорд Дэлгарно с выражением величайшего удивления. - Что значит эта вспышка гнева? Знаешь, Найджел, это совсем в духе "Царя Камбиза". В последнее время ты слишком часто посещаешь театр. Брось ты эти глупости, мой друг! Питайся супом и салатом, пей настойку из цикория, чтобы охладить свою кровь, ложись спать с заходом солнца и не поддавайся этим злым демонам - гневу и клевете. - С меня довольно клеветы ваших друзей, - оказал Гленварлох тем же тоном решительною негодования, - в особенности вашей, милорд, прикрываемой личиной дружбы. - Вот так история! - воскликнул лорд Дэлгарно, повернувшись к Юзу Хелдиманду, как бы ища у него поддержки. - Видали вы такого задорного петуха, сэр Юз? Всего лишь месяц тому назад он не смел взглянуть в глаза ни одному из этих глупцов; а теперь он король гуляк, обирающий всех простаков, покровитель актеров и поэтов; и в благодарность за то, что я указал ему путь к высокому положению, которое он сейчас занимает в городе, он пришел сюда, чтобы затеять ссору со своим лучшим, если не единственным, другом из приличного общества. - Я отказываюсь от такой вероломной дружбы, милорд, - сказал лорд Гленварлох. - Я отвергаю клевету, которую вы осмеливаетесь повторять мне в лицо, и прежде чем мы расстанемся, я потребую от вас объяснения. - Милорды, - вмешался сэр Юз Хелдиманд, - позвольте мне напомнить вам, что королевский парк - неподходящее место для ссор. - Я буду сводить свои счеты там, - воскликнул Найджел, который не знал или в припадке гнева забыл о привилегиях этого места, - где встречу своего врага. - У вас не будет недостатка в противниках, - спокойно ответил лорд Дэлгарно, - как только вы назовете достаточную причину для ссоры. Сэр Юз Хелдиманд знаком с жизнью при дворе и может заверить вас, что я не отступаю в таких случаях. Но что могло вызвать ваш гнев, после того как вы не видели ни от меня, ни от моей семьи ничего, кроме добра? - Мне не в чем упрекнуть вашу семью, - ответил лорд Гленварлох. - Она сделала для меня все, что могла, даже больше, гораздо больше, чем я мог бы ожидать; но вы, милорд, называющий меня своим другом, позволяли клеветать на меня, хотя достаточно было бы одного вашего слова, чтобы восстановить мою репутацию; и вот результат - оскорбительный приказ, который я только что получил от принца Уэльского. Молча слушать измышления про своего друга - все равно что самому клеветать на него. - Вас ввели в заблуждение, милорд, - сказал сэр Юз Хелдиманд. - Я сам часто слышал, как лорд Дэлгарно вставал на защиту вашего доброго имени и выражал сожаление по поводу того, что ваше страстное увлечение веселой лондонской жизнью мешает вам выполнять свой долг перед королем и принцем, как того требует этикет. - После того как он сам, - сказал лорд Гленварлох, - посоветовал мне не появляться при дворе. - Покончим с этим делом, - сказал лорд Дэлгарно с надменной холодностью. - Вы, по-видимому, вообразили, милорд, что мы с вами Пилад и Орест, второе издание Дамона и Финтия или по меньшей мере Тезея и Пирифоя. Вы ошиблись и приняли за дружбу то, что с моей стороны было лишь проявлением добродушия и жалости к неопытному, неискушенному соотечественнику; кроме того, я выполнял обременительное поручение, которое дал мне отец в отношении вас. Ваша репутация, милорд, не плод чьей-либо фантазии, а дело ваших собственных рук. Я ввел вас в такой дом, где, как и во всех подобных домах, можно встретить порядочную и сомнительную компанию; ваши привычки и вкусы заставили вас выбрать худшее. Священный ужас, который вы испытали при виде игральных костей и карт, превратился в осторожную решимость играть только с теми людьми, которых вы наверняка могли обыграть, и только тогда, когда счастье было на вашей стороне; ни один человек не может долго продолжать такую игру и претендовать на то, чтобы его считали джентльменом. Такова репутация, которую вы сами себе создали. И кто дал вам право выражать негодование по поводу того, что я не опровергал в обществе слухов, которые, как вы сами знаете, соответствуют истине? Позвольте нам продолжать наш путь, милорд; и если вам потребуются дальнейшие объяснения, постарайтесь выбрать более подходящее время и более удобное место. - Никакое другое время не может быть более подходящим, чем настоящий момент, - сказал лорд Гленварлох, чье негодование было возбуждено до крайнего предела хладнокровным и оскорбительным тоном, каким Дэлгарно пытался оправдаться, - и никакое место не может быть более удобным, чем место, на котором мы сейчас стоим. Мои предки всегда мстили за оскорбление в тот момент и в том самом месте, где оно было нанесено, хотя бы у подножия трона. Лорд Дэлгарно, вы негодяй! Защищайтесь! С этими словами он обнажил шпагу. - Вы с ума сошли! - воскликнул лорд Дэлгарно, отступая. - Мы в королевском парке! - Тем лучше, - ответил лорд Гленварлох, - я очищу его от клеветника и труса! Затем он стал наступать на лорда Дэлгарно и ударил его плашмя шпагой. Их ссора уже привлекла всеобщее внимание; послышались крики: - Шпаги в ножны! В королевском парке обнажены шпаги! Эй, стража! Егеря! Лесничие! - И со всех сторон к месту поединка стали сбегаться люди. Лорд Дэлгарно, наполовину обнаживший шпагу после полученного удара, вновь вложил ее в ножны, когда заметил, что вокруг них собирается толпа, и, взяв сэра Юза Хелдиманда под руку, поспешно удалился, на прощание сказав лорду Гленварлоху: - Вы дорого заплатите за это оскорбление; мы еще встретимся. Какой-то пожилой человек почтенного вида, заметив, что лорд Гленварлох не двигается с места, проникся жалостью к его юности и сказал ему: - Разве вы не знаете, мой юный друг, что это дело подсудно Звездной палате и может стоить вам кисти вашей правой руки? Уходите, пока не явились стражники или констебли. Скройтесь в Уайтфрайерсе или в каком-нибудь другом убежище, пока вы не сможете помириться или покинуть город. Этим советом нельзя было пренебречь. Лорд Гленварлох поспешно направился к выходу из парка, расположенному у Сент-Джеймсского дворца, в котором тогда помещалась богадельня, носившая имя того же святого. Гул голосов за его спиной все усиливался, и несколько офицеров дворцовой стражи уже приближались, чтобы схватить преступника. К счастью для Найджела, повсюду уже распространилась другая версия слуха о причинах ссоры. Говорили, будто один из приближенных герцога Бакингема оскорбил какого-то приезжего джентльмена и что чужеземец здорово отдубасил его. Фавориты или приближенные фаворитов всегда ненавистны Джону Булю, который к тому же неизменно становится на сторону того из противников, кто действует, как говорят юристы, par voye du fait; {Самоуправно, собственными силами отстаивая свои права (франц.).} и оба этих предрассудка были на пользу Найджелу. Поэтому стражники, прибежавшие, чтобы схватить его, не могли узнать от гуляющих никаких подробностей ни о его внешности, ни о пути, по которому он бежал, и пока ему удалось избежать ареста. Пробираясь сквозь толпу, лорд Гленварлох услышал достаточно, чтобы убедиться в том, что из-за своей вспышки гнева он попал в весьма опасное положение. Ему были известны наводившие на всех ужас жестокие и произвольные действия суда Звездной палаты, в особенности в делах, касающихся нарушения королевских привилегий. Еще совсем недавно, в царствование Елизаветы, за такой же поступок, какой он только что совершил, один человек был приговорен к отсечению кисти руки, и приговор был приведен в исполнение. Он мог также утешать себя мыслью о том, что из-за своей бурной ссоры с лордом Дэлгарно он лишился дружбы и услуг отца и сестры этого аристократа, едва ли не единственных людей знатного рода, на участие которых он мог рассчитывать, в то время как злая молва, порочащая его репутацию, несомненно будет сильно отягощать его положение при разбирательстве дела, в котором очень многое зависело от доброго имени обвиняемого. Для юношеского воображения мысль о наказании, влекущем за собой увечье, страшнее самой смерти; а все, кого он встречал на пути, с кем он сталкивался в толпе и кого он обгонял, говоря о его поступке, упоминали эту кару. Он боялся ускорить шаг, чтобы не вызвать подозрения, и не раз он видел королевских лесничих так близко, что испытывал острую боль в запястье, словно от удара ножа, отсекающего ему кисть. Наконец он выбрался из парка и мог более спокойно обдумать, что ему предпринять. Уайтфрайерс, расположенный по соседству с Темплом, хорошо известный тогда в воровском мире под названием Эльзас, в то время и в течение почти всего последующего столетия обладал привилегией убежища, если только приказ об аресте не был издан верховным судьей или членами Тайного совета. В самом деле, так как это место кишело всевозможными головорезами, обанкротившимися горожанами, разорившимися игроками, отпетыми кутилами, дуэлянтами, бандитами, наемными убийцами, распутниками и развратниками всех видов и оттенков, связанными общим стремлением сохранить неприкосновенность своего убежища, то предписания об аресте, исходящие даже от этих самых высших властей, блюстителям закона было трудно и небезопасно приводить в исполнение среди людей, которые могли пользоваться безопасностью лишь вопреки всяким предписаниям или властям. Лорд Гленварлох прекрасно знал это, и хотя подобное убежище внушало ему отвращение, Эльзас был, по-видимому, единственным местом, где, во всяком случае на некоторое время, он мог бы надежно укрыться от карающей длани правосудия, пока ему удастся найти более подходящее пристанище или каким-нибудь образом уладить это неприятное дело. Тем временем Найджел, торопливо шагая по направлению к своему будущему убежищу, горько упрекал себя в том, что поддался лорду Дэлгарно, вовлекшему его в беспутную жизнь, и не менее беспощадно обвинял свою вспыльчивость, из-за которой ему приходилось теперь искать спасения в притонах нечестивого и безудержного порока и разврата. "К сожалению, в этом Дэлгарно был совершенно прав, - предавался он своим горьким размышлениям. - Я создал себе плохую репутацию, следуя его коварным советам и пренебрегая дружественными увещаниями, которым я должен был бы беспрекословно следовать и которые заклинали меня не приближаться к злу. Но если я выберусь из этого опасного лабиринта, куда ввергли меня мое безумство и неопытность, а также моя вспыльчивость, я найду благородный путь, чтобы вернуть былую славу имени, которое никогда не было запятнано, пока я не стал носить его". Приняв это благоразумное решение, лорд Гленварлох вошел в аллеи Темпла, откуда в те времена вели ворота в Уайтфрайерс, через которые он собирался незамеченным пробраться в убежище. Когда он приблизился ко входу в это логовище падших, перед которым он испытывал отвращение даже в тот момент, когда искал там приюта, он замедлил шаг, так как крутая ветхая лестница напомнила ему слова facilis descensus Averni, {Легок спуск в преисподнюю (лат.).} и в душу ему закралось сомнение, не лучше ли открыто встретить опасность, подстерегающую его среди честных людей, нежели прятаться от наказания, ища приюта в притонах безудержного порока и разврата. Когда Найджел в нерешительности остановился, к нему подошел молодой джентльмен из Темпла, которого он нередко видел и с которым иногда беседовал в ресторации, где тот был частым и желанным гостем; беспутный юноша не знал недостатка в деньгах и проводил время в театрах и других увеселительных местах, между тем как его отец был уверен, что он занимается изучением права. Но Реджиналд Лоустоф - так звали молодого студента - придерживался того мнения, что ему не потребуется особенно глубокого знания законов, чтобы тратить доходы от родового поместья, которое он должен был унаследовать после смерти отца, и поэтому он не стремился приобрести больше познаний в этой науке, чем можно было впитать в себя вместе с ученым воздухом того квартала, где находилось его жилище. Среди своих друзей он слыл остряком, читал Овидия и Марциала, пытался сочинять каламбуры (часто очень натянутые), любил танцевать, фехтовать, играть в теннис и исполнял различные мелодии на