г Ормонд, - если бы вы не были к нему часто слишком снисходительны. - Милорд, милорд! - поспешно возразил король. - Вы известный враг Бакингема, и мы выберем советника более беспристрастного. Что вы думаете обо всем этом, Арлингтон? - С вашего разрешения, государь, - ответил Арлингтон, - мне все это кажется совершенно невозможным, если только между вами и герцогом не было какой-либо ссоры, нам неизвестной. Конечно, его светлость - человек легкомысленный, но это - просто безумие. - Честно говоря, - сказал король, - сегодня утром мы немного поссорились. Герцогиня, кажется, умерла, и Бакингем, не теряя времени, пытался возместить потерю и имел дерзость просить у нас руки нашей племянницы, леди Анны. - И ваше величество, конечно, ему отказали? - спросил Арлингтон. - Да, и сделал ему выговор за дерзость, - ответил король. - Был ли кто-нибудь свидетелем вашего отказа, государь? - спросил герцог Ормонд. - Нет, -ответил король, - кроме, пожалуй, Чиффинча, а он, вы знаете, пустое место. - Hinc Шае lachrymae <Вот причина слез (лат.).:>, - возразил Ормонд. - Я хорошо знаю его светлость. Если бы вы упрекнули его за дерзкое честолюбие наедине, он не обратил бы на это никакого внимания, по раз это случилось в присутствии такого человека, который разболтает об этом всему двору, - герцог должен отомстить. При этих словах быстро вошел Селби и доложил, что герцог Бакингем только что появился в приемной. Король встал. - Приготовить лодку, - сказал он, - и отряд стражи. Может возникнуть необходимость арестовать его за измену и отправить в Тауэр. - Не подготовить ли предписание государственного секретаря? - спросил Ормонд. - Нет, милорд, - резко ответил король. - Надеюсь все же, что этого можно будет избежать. Глава XLVII Стал боязлив надменный Бакингем. "Ричард III" <Перевод А. Радловой.> Прежде чем рассказать о встрече Бакингема с оскорбленным государем, мы должны упомянуть два обстоятельства, имевшие место в период кратковременного переезда его светлости и Чиффинча из Йорк-хауса в Уайтхолл. Сев в карету, герцог попытался узнать у Чиффинча истинную причину столь поспешного его вызова во дворец. Но придворный был осторожен и ответил, что речь, верно, идет о каком-нибудь новом развлечении, которое король желает разделить с герцогом. Такой ответ не удовлетворил Бакингема, ибо, помня о своем дерзком замысле, он невольно страшился, не открылась ли его измена. - Чиффинч, - помолчав минуту, отрывисто сказал он, - не говорил ли ты кому-нибудь о том, что ответил мне сегодня утром король насчет леди Анны? - Милорд, - ответил Чиффинч, запинаясь. - Моя преданность королю... Мое уважение к вашей светлости... - Так ты никому этого не говорил? - сурово переспросил герцог. - Никому, - ответил Чиффинч неуверенно, ибо испугался возрастающей суровости герцога. - Лжешь, негодяй! - вскричал герцог. - Ты рассказал Кристиану. - Ваша светлость, - начал Чиффинч, - ваша светлость, извольте вспомнить, что я открыл вам тайну Кристиана о приезде графини Дерби. - И ты думаешь, что одно предательство окупается другим? Нет. Мне нужно иное возмещение. Если ты сию минуту не откроешь мне истинную причину моего вызова во дворец, я размозжу тебе голову прямо здесь, в карете. Пока Чиффинч раздумывал, что ему ответить, какой-то человек, который по свету факелов, всегда горевших на каретах, по лакеям, стоявшим на запятках, и слугам, гарцевавшим по бокам экипажа, легко мог узнать, чей это выезд, поравнялся с ними и мощным басом исполнил припев к старинной французской песне о битве при Мариньяно, сочинители которой нарочито подражали смешанному немецко-французскому наречию побежденных швейцарцев: Tout est verlore La tintelore! Tout est verlore Bei Got! <Все пропало, Тру-ля-ля! Все пропало, Боже мой!> - Меня предали, - сказал герцог, тотчас заметив, что припев, смысл которого заключался в словах "все пропало", был пропет одним из преданных ему людей как намек, что заговор открыт. Он пытался было выскочить из кареты, однако Чиффинч вежливо, но решительно удержал его. - Не губите себя, милорд, - почтительно сказал он ему. - Мы окружены солдатами и констеблями; им велено доставить вашу светлость в Уайтхолл и помешать вашему бегству. Таким поступком вы лишь признаете себя виновным, и я настоятельно советую вам отказаться от этого намерения. Король - ваш друг, не будьте врагом себе сами. - Ты прав, - после минутного размышления мрачно подтвердил герцог. - Для чего мне бежать, когда вся вина моя состоит в том, что я отправил во дворец увеселительный фейерверк вместо музыкального оркестра. - И карлика, который неожиданно вылез из виолончели... - И ото моя выдумка, Чиффинч, - ответил герцог, хотя услышал об этом впервые. - Послушай, Чиффинч, ты навсегда обяжешь меня, если позволишь хоть минуту поговорить с Кристианом. - С Кристианом, милорд? Да где вы его найдете? Притом мы должны ехать прямо во дворец. - Разумеется, - ответил герцог, - но я думаю, что сумею разыскать его. А ты, Чиффинч, не чиновник, и у тебя пет предписания задержать меня пли помешать мне говорить, с ком я захочу. - Вы так изобретательны, милорд, - ответил Чиффинч, - и столько раз уже выпутывались из трудных положений, что я никогда не пожелаю по доброй воле причинить вам неприятность. - Значит, жизнь еще не кончена, - сказал герцог и свистнул. Из-за оружейной лавки, с которой читатель уже знаком, внезапно появился Кристиан и в одно мгновение очутился возле кареты. - Ganz ist verloren! <Все пропало! (нем.):>- сказал герцог. - Знаю, - ответил Кристиан, - и все наши святоши разбежались, услышав эту новость. К счастью, полковник и эти негодяи немцы вовремя нас уведомили. Все в порядке. Поезжайте во дворец. Я тотчас последую за вами. - Ты, Кристиан? Это будет по-дружески, но неблагоразумно. - Почему? Против меня нет никаких улик, - ответил Кристиан. - Я невинен как новорожденный младенец. И вы тоже, ваша светлость. Против пас есть только одна свидетельница, но я заставлю ее говорить в нашу пользу. Кроме того, если я не приду сам, то за мной тотчас пошлют. - Наверное, это та самая приятельница, о которой мы с тобой уже говорили? - И еще поговорим. - Понимаю, - сказал герцог, - и не хочу более задерживать мистера Чиффинча, ибо это мой провожатый. Итак, Чиффинч, вели трогать. Vogue la galere! <Галера, в путь! (франц.) Выражение, означающее примерно: "Будь что будет!">- воскликнул он, когда карета тронулась. - Мне случалось видеть и более опасные бури. - Не мне судить, - заметил Чиффинч. - Ваша светлость - смелый капитан, а Кристиан - лоцман, искусный как сам дьявол, но... Тем не менее я остаюсь другом вашей светлости и буду сердечно рад, если вы выпутаетесь из неприятностей. - Докажи мне свою дружбу, - сказал герцог. - Открой мне, что ты знаешь об этой приятельнице Кристиана, как он ее называет. - Я думаю, что это та самая танцовщица, которая была у меня с Эмпсоном в то утро, когда от нас ускользнула мисс Алиса. Но ведь вы ее видели, милорд. - Я? - спросил герцог. - Когда же? - С ее помощью Кристиан освободил свою племянницу, когда ему пришлось удовлетворить требования фанатика-шурина и возвратить ему дочь. Кроме того, ему, наверно, захотелось подшутить над вами. - Я это и подозревал. Я отплачу ему, - сказал герцог. - Дай только разделаться с этой историей. Так, значит, эта маленькая нумидийская колдунья - его приятельница, и они оба решили посмеяться надо мной? Но вот и Уайтхолл. Смотри же, Чиффинч, помни свое слово. А ты, Бакингем, держись! Но, прежде чем мы последуем за Бакингемом во дворец, где ему предстояло разыграть нелегкую роль, посмотрим, пожалуй, что делает Кристиан после короткого разговора с герцогом. Окольным путем по дальнему переулку и через несколько дворов он снова вошел в дом и поспешил в устланную циновками комнату, где в одиночестве сидел Бриджнорт и невозмутимо читал библию при свете маленькой бронзовой лампы. - Ты отпустил Певерилов? - торопливо спросил Кристиан. - Да, - ответил майор. - Чем же они поручились тебе, что не пойдут прямо в Уайтхолл с доносом? - Они сами дали мне обещание, когда узнали, что наши вооруженные друзья разошлись. Завтра, я думаю, они сообщат обо всем королю. - Почему же не сегодня вечером? - спросил Кристиан. - Они дают нам время спастись бегством. - Так что же ты не воспользовался им? Почему ты здесь? - вскричал Кристиан. - А ты сам, чего ты ждешь? - спросил Бриджнорт. - Ты замешан в этом деле не меньше меня. - Брат Бриджнорт, я старая лисица и сумею обмануть гончих; ты же олень, все твое спасение в проворстве. Поэтому не теряй времени, уезжай куда-нибудь в глушь, а еще лучше - ступай на пристань, там стоит корабль Зедикайи Фиша "Добрая Надежда", что утром идет в Массачузетс. Он может с приливом уйти в Грейвзенд. - И оставить тебе, Кристиан, мое состояние и мою дочь? Нет, шурин. Для этого мне нужно снова обрести к тебе прежнее доверие. - Тогда делай что хочешь, сомневающийся глупец! - вскричал Кристиан, с трудом удерживаясь от более оскорбительных выражений. - Пожалуйста, оставайся здесь и жди, когда тебя повесят. - Всем людям предназначено один раз умереть, - сказал Бриджнорт. - Моя жизнь была не лучше смерти. Топор лесника обрубил мои лучшие ветви, а ту, которая уцелела, чтобы ей расцвесть, нужно привить в другом месте, вдали от моего старого ствола. Поэтому чем скорее топор коснется корня, тем лучше. Я был бы рад, конечно, если бы мне удалось очистить наш двор от скверны разврата и облегчить иго народа-страдальца. И еще этот молодой человек, сын благороднейшей женщины, которой я обязан всем, что еще связывает мой усталый дух с человечеством... О, если бы мне было дано рука об руку с ним нести труды во имя нашего благородного дела! Но надежда эта, как и все прочие, исчезла навсегда. Я недостоин быть орудием исполнения столь великого замысла, а потому и не желаю более скитаться в этой долине скорби. - Так прощай же, отчаявшийся глупец, - сказал Кристиан, который при всем своем хладнокровии не мог больше скрывать презрения к смирившемуся и упавшему духом фаталисту. - Надо же было судьбе связать меня с такими союзниками! - пробормотал он, выходя из комнаты. - Этого безумного фанатика уже но исправишь. Нужно найти Зару. Она одна может спасти нас. Если бы мне удалось переломить ее упрямство и подстрекнуть ее тщеславие, тогда ее ловкость, пристрастие короля к герцогу, неслыханная дерзость Бакингема и кормило, управляемое моей рукой, - все это еще помогло бы выдержать бурю, что вот-вот разразится над нами. Но надо действовать без промедления. В соседней комнате оп нашел ту, кого искал, особу, которая посетила гарем герцога Бакингема и, освободив Алису из плена, сама заняла ее место, как мы уже рассказывали или, скорее, только намекнули. Она была теперь гораздо проще одета, чем в тот день, когда дразнила герцога, но костюм ее по-прежнему был в восточном стиле, который так подходил к ее смуглому лицу и жгучему взору. Когда вошел Кристиан, она сидела, закрыв лицо платком, но быстро отняла его и, бросив на вошедшего взгляд, полный презрения и негодования, спросила, зачем он явился туда, где его не ждали и не желают видеть. - Весьма уместный для невольницы вопрос к своему господину! - усмехнулся Кристиан. - Скажи лучше - уместный вопрос, самый уместный из всех, что может задать хозяйка своему рабу! Разве ты не знаешь, что с того часа, когда ты обнаружил предо мною свою невыразимую подлость, я стала хозяйкой твоей судьбы? Пока ты казался лишь демоном мщения, ты внушал ужас - и с большим успехом, но с минуты, когда ты показал себя бесчестным злодеем, бессовестным и гнусным плутом, подлым, пресмыкающимся негодяем, ты способен возбудить во мне только чувство презрения. - Красноречиво и выразительно сказано, -заметил Кристиан. - Да, я умею говорить, умею также быть немою, - ответила Зара, - и никто не знает этого лучше тебя. - Ты избалованное дитя, Зара, и пользуешься моей снисходительностью к твоим капризам, - ответил Кристиан. - Разум твой помутился в Англии, и все от любви к человеку, который думает о тебе не больше, чем об уличных бродягах, среди которых он тебя бросил, чтобы вступиться за ту, кого любит. - Все равно, - возразила Зара, тщетно стараясь скрыть свое отчаяние. - Пусть он предпочитает мне другую; никто в мире не любит, не может любить его так, как я. - Мне жаль тебя, Зара! - сказал Кристиан. - Я заслуживаю сожаления, - ответила она, - по твою жалость отвергаю с презрением. Кому, как не тебе, я обязана всеми моими несчастьями? Ты воспитал во мне жажду мести, прежде чем я узнала, что такое добро и зло. Чтобы заслужить твое одобрение и удовлетворить тщеславие, которое ты во мне возбудил, я в течение многих лет подвергала себя такому испытанию, на какое не решилась бы ни одна из тысячи женщин. Из тысячи? - переспросил Кристиан. - Из сотни тысяч, из миллиона. Нет в мире другого существа, принадлежащего к слабой половине рода человеческого, которое было бы способно не только на такую самоотверженность, но и на во сто раз меньшую. - Вероятно, - ответила Зара, горделиво выпрямляясь. - Вероятно, это так. Я прошла через испытание, на которое отважились бы немногие. Я отказалась от бесед с дорогими мне людьми, заставила себя пересказывать только то, что мне удавалось подслушать как низкой шпионке. Я делала это долгие, долгие годы, и все ради того, чтобы заслужить твое одобрение и отомстить женщине, которая если и виновна в гибели моего отца, то была сурово наказана, пригрев на своей груди ядовитую змею. - Ладно, ладно, - сказал Кристиан. - И разве не находила ты награду в моем одобрении и в сознании своего непревзойденною искусства, позволившего тебе вынести то, чего никогда на всем протяжении истории не вынесла ни одна женщина - дерзость без внимания, восхищение без отклика, насмешку без ответа? - Без ответа? - горячо вскричала Зара. -Разве не одарила меня природа чувствами, более выразительными, чем слова? И разве не трепетали от моих криков те, кого не тронули бы мои жалобы и мольбы? Разве гордая женщина, приправлявшая свою благотворительность насмешками, которых, как она думала, я не слышу, не была по справедливости наказана тем, что самые сокровенные ее тайны узнавал ее смертельный враг? И тщеславный граф, хотя он стоит не больше, чем перо на его шляпе, и женщины и девушки, оскорблявшие меня насмешками, были - или легко могут быть - наказаны мною. Но есть человек, - добавила она, подняв глаза к небу, - который никогда не насмехался надо мною, благородный человек, который смотрел на бедную немую как на сестру и который, говоря о ней, всегда извинял и защищал ее. И ты мне говоришь, что я не должна любить его, что любовь к нему - безумие! Что ж, тогда я буду безумной, потому что буду любить его до последнего моего вздоха. - Задумайся хоть на секунду, безрассудная девочка - безрассудная только в одном отношении, во всех других нет женщины совершеннее тебя, - задумайся о той блестящей карьере, которую я предлагаю тебе, если ты победишь свою безнадежную любовь. Пойми, что стоит тебе лишь пожелать - и ты станешь женою, законною женою герцога Бакингема. При моих способностях, при твоем уме и красоте - герцога неотразимо влекут к себе эти качества - ты очень скоро станешь одной из первых дам Англии, Последуй моему совету - он сейчас в смертельной опасности, ему не обойтись без помощи, чтобы восстановить свое былое могущество, и больше всего ему необходима наша помощь. Положись на меня, и сама судьба не в силах будет помешать тебе надеть корону герцогине. - Корону из пуха одуванчика, обвитую его же листьями! - воскликнула Зара. - Я не знаю человека более легкомысленного, чем твой Бакингем. По твоей просьбе я встретилась с ним, и он мог бы показать себя человеком благородным и великодушным; по твоему желанию я выдержала испытание, ибо не страшусь опасностей, от которых отшатываются в страхе малодушные существа моего пола. И что же я нашла в нем? Низкого, жалкого развратника, чья страсть, подобно горящему жнивью, лишь тлеет и дымит, но не может ни согреть, ни сжечь своим огнем. Кристиан, если бы его корона лежала сейчас у моих ног, то я скорее подняла бы позолоченный имбирный пряник, нежели ее. - Ты безумна, Зара, совершенно безумна, несмотря на твои способности и тонкое умение разбираться в вещах. Но оставим Бакингема. Разве ты ничем не обязана мне - мне, который избавил тебя от твоего жестокого хозяина акробата, дал тебе свободу и богатство? - Да, Кристиан, - ответила она, - я многим обязана тебе. И если бы я не помнила твоих благодеяний, то давно бы предала тебя суровой графине, и, признаюсь, ото не раз приходило мне в голову. Она повесила бы тебя на одной из башен своего замка, предоставив твоим наследникам мстить хищным орлам, которые свили бы гнездо из твоих волос и вскормили своих птенцов твоим мясом. - От души благодарю тебя за такую снисходительность, - сказал Кристиан. . - Да, я всегда искренне хотела быть к тебе снисходительной, - продолжала Зара, - по не за твои благодеяния, ибо они были вызваны только себялюбивыми расчетами. Я тысячу раз отплатила за них моей преданностью и покорностью твоей роле, несмотря на все грозившие мне опасности. Еще недавно я уважала силу твоего духа, твою власть над своими страстями, твой ум, благодаря которому ты мог управлять волею других, начиная с фанатика Бриджнорта и кончая развратником Бакингемом. Вот почему я признавала тебя своим господином. - Эти качества, - ответил Кристиан, - остались прежними, и с твоей помощью я докажу, что самые крепкие сети, которые сплели законы гражданского общества, чтобы ограничить природное достоинство человека, можно разорвать, как паутину. - Пока тобою двигали благородные побуждения, - помолчав, продолжала Зара, - да, я считаю их благородными, хотя и необычными, ибо я создана, чтобы бесстрашно смотреть на солнце, лучей которого боятся бледные дочери Европы, я могла служить тебе; я следовала за тобой, пока ты был руководим жаждой мести или честолюбием. Но страсть к богатству, и еще добытому такими средствами! Как могу я сочувствовать таким целям? Разве ты не готов был служить сводником королю и принести для этого в жертву честь сироты-племянницы? Ты улыбаешься? Улыбнись еще раз, когда я спрошу: не с подобными ли намерениями ты приказал мне остаться в доме этого жалкого Бакингема? Улыбнись в ответ на мой вопрос, и, клянусь небом, кинжал мой пронзит твое сердце. С этими словами она схватилась за рукоятку небольшого кинжала, спрятанного у нее на груди. - Я улыбаюсь от презрения к такому гнусному обвинению, - ответил Кристиан. - Я не скажу тебе причины, но знай, что твоя честь и безопасность для меня дороже всего на свете. Правда, я хотел сделать тебя женой Бакингема, и нет сомнения: с твоим умом и красотою этого брака легко можно было бы добиться. - Тщеславный льстец! - сказала Зара, смягчаясь, казалось, от лести, которую сама же презирала. - Ты будешь уверять меня, что ожидал, будто герцог предложит мне стать его женой. Но как ты смеешь так грубо обманывать меня, когда время, место и обстоятельства изобличают твою ложь? Как ты осмеливаешься снова говорить об этом, когда прекрасно знаешь, что в то время герцогиня была еще жива? - Жива, но уже на смертном ложе, - ответил Кристиан. - Что же касается времени, места и обстоятельств, то если бы твои добродетели, моя Зара, зависели от них, ты не была бы тем, что ты есть. Я знал, что ты сумеешь за себя постоять, ибо ни за что не согласился бы подвергнуть тебя опасности ради того, чтобы завоевать симпатии герцога Бакингема или даже все английское королевство. Ты даже не представляешь себе, как ты мне дорога. Итак, согласна ли ты следовать моим советам и идти со мною? Зара, или Фенелла, ибо наши читатели, верно, давно уже убедились, что это одно и то же лицо, опустила глаза и долго молчала. - Кристиан, - сказала она наконец торжественным голосом, - если мои понятия о добре и зле дики и непоследовательны, то оправданием мне служит, во-первых, то, что я дика и порывиста от природы, ибо все существо мое постоянно охвачено жаром, который влило мне в кровь солнце моей родины; во-вторых, мое детство, проведенное в обществе фигляров, фокусников и шарлатанов; и, в третьих, моя юность, полная лжи и обмана, ибо я выполняла твой приказ только слушать, не сообщая никому своих мыслей. И в последней причине моих нелепых заблуждений, если они действительно нелепы, виноват только ты, Кристиан, ибо ради осуществления своих замыслов ты отдал меня графине и внушил мне, что первый долг мой на земле - отомстить за смерть отца, что сама природа повелевает мне ненавидеть и причинять боль той, которая кормит и ласкает меня, хотя точно так же она ласкала бы собаку или другую бессловесную тварь. Мне кажется так же - я буду с тобой откровенна, - что тебе было бы не так легко узнать свою племянницу в ребенке, удивительная ловкость которого приносила богатство жестокому шарлатану, и не очень просто удалось бы заставить его расстаться со своей рабыней, если бы ты сам не отдал меня ему во имя своих собственных целей, оставив за собой право забрать меня, когда тебе это понадобится. Ведь, поручив мое воспитание этому человеку, ты поступил так потому, что никто больше не мог бы научить меня притворяться немой, а тебе очень хотелось уготовить мне эту роль на всю жизнь. - Ты несправедлива ко мне, Зара, - сказал Кристиан. - Я видел, что ты, как никто другой, способна выполнить задачу, необходимую для мести за смерть твоего отца. Я посвятил тебя, равно как и собственную жизнь, этой цели и связал с нею все свои надежды. Ты свято выполняла свой долг, пока безумная страсть к человеку, который любит твою двоюродную сестру... - Который... любит... мою двоюродную сестру! - медленно повторила Зара (мы будем называть ее теперь ее настоящим именем), как будто слова сами срывались с ее губ. - Хорошо, пусть будет так! Еще раз я исполню твою волю, коварный человек, еще один только раз. Но берегись, не раздражай меня насмешками над тем, что я лелею в своих тайных помыслах - я говорю о моей безнадежной любви к Джулиану Певерилу, - не зови меня на помощь, когда задумаешь поймать его в западню. Ты и твой герцог будете горько проклинать тот час, когда доведете меня до крайности. Ты, наверно, думаешь, что я в твоей власти? Помни, что змеи моей знойной родины страшнее всего тогда, когда их хватаешь руками. - Какое мне дело до Певерилов? - сказал Кристиан. - Их судьба меня интересует лишь постольку, поскольку она связана с судьбой обреченной женщины, руки которой обагрены кровью твоего отца. Их не постигнет ее участь, поверь мне. Я объясню тебе, как я это сделаю. Что же касается герцога, то жители Лондона считают его остроумным, солдаты - храбрым, придворные - учтивым и галантным. Почему же при его высоком положении и огромном богатстве ты отказываешься от возможности, которую я берусь тебе предоставить... - Не говори об этом, - вскричала Зара, - если хочешь, чтобы перемирие наше - помни, это не мир, а только перемирие - не было нарушено сию же минуту! - И это говорит, - воскликнул Кристиан, пытаясь в последний раз разжечь тщеславие этого удивительного существа, - та, которая выказывала такое превосходство над страстями человеческими, что могла равнодушно и безучастно проходить по залам богачей и тюремным камерам, никого не видя и никому не видимая, не испытывая зависти к счастью одних, не сочувствуя бедствиям других; та, что уверенным шагом, молча, несмотря ни на что, шла к своей цели! - К своей цели? - переспросила Зара. - К твоей цели, Кристиан. Тебе нужно было выведать у заключенных средства, с помощью которых было бы легче осудить их; тебе нужно было, по сговору с людьми более могущественными, чем ты сам, проникнуть в чужие тайны, чтобы основать на них новые обвинения и поддержать великое заблуждение народа. - Действительно, тебе был открыт доступ в тюрьму, как моему доверенному лицу, - сказал Кристиан, - и ради свершения великого переворота. А как ты использовала эту возможность? Только для того, чтобы тешить свою безумную страсть! - Безумную? - переспросила Зара. - Будь так же безумен тот, кого я люблю, мы бы уже давно были далеко от ловушек, которые ты нам расставил. Все было готово, и теперь мы бы уже навсегда простились с берегами Англии. - А бедный карлик? -спросил Кристиан. - Достойно ли было вводить в заблуждение это жалкое создание сладкими видениями и убаюкивать его дурманом? Разве я этого требовал? - Я хотела сделать его моим орудием, - надменно ответила Зара. - Я слишком хорошо помнила твои уроки. Впрочем, не презирай его. Этого ничтожного карлика, игрушку моей прихоти, жалкого урода я предпочла бы твоему Бакингему. Этот тщеславный и слабоумный пигмей обладает горячим сердцем и благородными чувствами, которыми мог бы гордиться каждый. - Ради бога, делай что хочешь, - сказал Кристиан. - И да не дерзнет никто, по моему примеру, связывать язык женщине, ибо за это приходится расплачиваться исполнением всех ее прихотей. Кто бы мог предвидеть это? Но конь закусил удила, и я вынужден мчаться, куда ему вздумается, ибо не в силах им управлять. А теперь мы возвращаемся в Уайтхолл, во дворец короля Карла. Глава XLVIII О, что скажу тебе, лорд Скруп, жестокий, Неблагодарный, дикий человек? Ты обладал ключами тайн моих; Ты ведал недра сердца моего; Ты мог бы, если бы пришло желанье, Меня перечеканить на червонцы... "Генрих V" <Перевод Е. Бируковой,> Никогда еще за всю свою жизнь, даже среди грозных опасностей, Карл не терял своей природной веселости в такой степени, как теперь, ожидая возвращения Чиффинча и герцога Бакингема. Разум его отвергал мысль о том, что человек, пользовавшийся его особой благосклонностью, товарищ его досуга и развлечений, мог оказаться участником заговора, цель которого, по-видимому, состояла в том, чтобы лишить короля свободы и жизни. он вновь и вновь допрашивал карлика, но не узнал ничего нового, кроме уже слышанного им. Женщину, посещавшую его в Ныогетской тюрьме, карлик описывал такими романтическими и поэтическими красками, что король невольно решил, что бедняга рехнулся, а так как в турецком барабане и других инструментах, принесенных музыкантами герцога, ничего не нашли, то он тешил себя мыслью, что либо весь этот заговор просто шутка, либо карлик ошибся. Люди, посланные следить за действиями прихожан Уэйвера, донесли, что они спокойно разошлись. Правда, они были вооружены, но это еще не доказывало враждебности их намерений, ибо в те времена все добрые протестанты могли постоянно ожидать беспощадной резни, а отцы города то и дело созывали отряды ополченцев, пугая жителей Лондона слухами о том, что вот-вот начнется бунт католиков; одним словом, пользуясь крылатым выражением одного олдермена, все были убеждены, что в одно прекрасное утро проснутся с перерезанной глоткой. Установить, от кого именно следовало ожидать таких ужасных дел, было труднее, тем не менее все признавали подобную возможность, поскольку один мировой судья уже был убит. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в такие смутные времена участники собрания протестантов, par excellence <Преимущественно (франц.).> из бывших военных, явились в молельню с оружием и руках, и в одном этом еще нельзя было усмотреть мятежные замыслы против государства. Исступленные речи священнослужителя, если бы даже их достоверность и была доказана, тоже не содержали явного призыва к насилию. В излюбленных проповедниками иносказаниях, метафорах и аллегориях во все времена часто встречались слова воинственные. Сильная и красивая метафора, встречающаяся в священном писании- взять царствие небесное приступом, - в их проповедях уснащалась специальными терминами, относящимися к искусству осады и обороны укрепленных позиции. Словом, опасность, какова бы она, в сущности, ни была, исчезла мгновенно, точно пузырек на поверхности воды, что лопается от одного случайного прикосновения, не оставив никаких следов, и самое ее существование стало подвергаться серьезному сомнению. Пока королю доносили обо всем происходящем вне его дворца и покуда он обсуждал события с теми вельможами и государственными деятелями, с которыми считал нужным посовещаться по этому поводу, какое-то уныние и беспокойство постепенно сменило веселье, господствовавшее в начале вечера. Все почувствовали, что происходит нечто особенное. То обстоятельство, что король держался поодаль от своих гостей, - явление небывалое, и скука, воцарившаяся в зале приемов, ясно показывали, что Карла обуревают необычные мысли. Игра была забыта, музыки не было слышно, или никто ее не слушал, кавалеры перестали говорить комплименты, а дамы их ожидать, и тревожное любопытство овладело гостями. Все спрашивали друг друга, почему они так невеселы, а ответить на этот вопрос люди способны были не более, чем стадо, которое испытывает безотчетное беспокойство, когда надвигается гроза. И тут, умножая общие опасения, начал распространяться слух, что некоторых из придворных, пожелавших уехать, не выпустили из дворца, предупредив, что до назначенного часа общего разъезда никого выпускать не велено. Когда же они возвратились и шепотом поведали остальным, что караулы у ворот удвоены, а во дворе стоит наготове отряд конной гвардии, столь необычный порядок возбудил еще большую тревогу. Таково было состояние двора, когда раздался стук колес и суматоха в сенях дала знать о прибытии важной особы. - Вот и Чиффинч с добычей в когтях, - сказал король. И действительно, это был герцог Бакингем, который с волнением приближался к королю. При въезде в ворота отсветы от факелов, горевших по углам кареты, засверкали на алых мундирах, нарядных киверах и обнаженных палашах конной гвардии - зрелище необычное и рассчитанное на то, чтобы вселить ужас в любого, а особливо - в тех, чья совесть не слишком чиста. Выходя из экипажа, герцог сказал караульному офицеру: - Вы сегодня что-то долго задержались на службе, капитан Карлтон. - Таков приказ, сэр, - ответил Карлтон с военной краткостью и приказал четверым пешим караульным, стоявшим у нижних ворот, пропустить герцога Бакингема. Едва его светлость вошел, как тот же офицер скомандовал: - Часовым сомкнуться. Ближе к воротам, никого не пропускать! - Слова эти, казалось, отняли у герцога всякую надежду на спасение. Поднимаясь по парадной лестнице, Бакингем приметил и другие предосторожности. Дворцовая стража была усилена и вместо алебард вооружена штуцерами. Служилые дворяне, вооруженные протазанами, также присутствовали в большем количестве против обыкновенного; словом, все средства обороны, имеющиеся в распоряжении короля, были, казалось, собраны и все люди поставлены под ружье. Бакингем пытливо оглядывал все эти новшества, всходя по королевской лестнице твердым и медленным шагом, как будто пересчитывал все ступеньки. "Кто, - спрашивал он себя, - поручится за верность Кристиана? Если оп устоит - мы спасены... В противном случае..." С этими мыслями он вошел в приемную. Король стоял посреди залы, окруженный своими советниками. Гости держались поодаль, сбившись в кучки, и с любопытством смотрели на короля. При появлении Бакингема воцарилась тишина; все ожидали, что он объяснит тайную причину общего беспокойства. Этикет не позволял придворным подойти поближе, и поэтому все наклонились вперед, надеясь услышать хоть что-нибудь из разговора его величества с этим злокозненным государственным мужем. Советники расступились, чтобы герцог мог представиться королю по всем правилам придворного этикета. Бакингем выполнил эту церемонию с присущим ему изяществом, но король принял его с необычной серьезностью. - Вы заставили себя ждать, милорд. Чиффинч очень давно был послан просить вас сюда. Я вижу, вы тщательно оделись, но в данном случае это лишнее. - Лишнее, ибо не прибавит ничего к блеску двора вашего величества, - ответил герцог, - по не лишнее для меня самого. Сегодня в Йорк-хаусе черный понедельник, и весь мой клуб Pendables <Висельников (франц.).> собрался в полном составе, когда я получил повеление явиться к вашему величеству. Я был в обществе Оугла, Мэнидака, Доусона и других, а потому не мог явиться сюда, не переодевшись и не совершив омовения. - Надеюсь, что очищение будет полным, - сказал король, сохраняя мрачное, суровое и даже жестокое выражение, всегда ему свойственное, если его не смягчала улыбка. - Мы желаем узнать у вашей светлости, что означает весь этот музыкальный маскарад, которым вы намеревались нас угостить и который, как нам стало известно, не удался? - Я вижу, он совершенно не удался, - ответил герцог, - поскольку ваше величество изволите говорить о нем с такой серьезностью. Я смел надеяться, что шутка моя. явление из виолончели, доставит вам удовольствие, как по раз случалось прежде; но вижу противное. Боюсь, но причинил ли какого-нибудь вреда мой фейерверк. - Он нанес меньше вреда, чем вы предполагали, - мрачно заметил король. - Видите, милорд, мы все живы и не обожглись. - Да сохранится здравие вашего величества на долгие годы, - сказал герцог. - Тем не менее я вижу, что мое намерение как-то неправильно истолковывают. Вина моя непростительна, хоть и неумышленна, ибо она разгневала снисходительного монарха. - Слишком снисходительного, Бакингем, - сказал король. - Моя снисходительность превратила верноподданных в изменников. - С позволения вашего величества, мне непонятны эти слова, - возразил герцог. - Следуйте за нами, милорд, - сказал Карл. - Мы постараемся объяснить вам их. В сопровождении тех же советников, что его окружали, и герцога Бакингема, на которого были устремлены все взоры, Карл направился в тот кабинет, где в течение этого вечера уже происходило много совещаний. Там, опершись скрещенными руками на спинку кресла, Карл начал допрашивать герцога: - Будем говорить откровенно. Признавайтесь, Бакингем, какое угощение приготовили вы нам сегодня вечером? - Небольшой маскарад, государь. Маленькая танцовщица должна была появиться из виолончели и станцевать по желанию вашего величества. Предполагая, что эта забава будет происходить в мраморном зале, я приказал положить в футляр несколько палочек китайского фейерверка, думая, что он произведет безвредное и приятное действие и скроет появление на сцене маленькой волшебницы. Надеюсь по крайней мере, что нет ни опаленных париков, ни испуганных дам, ни погибших надежд на продолжение благородного рода от моей столь неудачной шутки? - Нам не довелось видеть фейерверк, милорд. А ваша танцовщица, о которой мы слышим впервые, предстала перед нами в образе нашего старого знакомого Джефри Хадсона, а для него, как вам известно, время плясок уже давно прошло. - Я потрясен, ваше величество! Я умоляю вас послать за Кристианом, Эдуардом Кристианом; его можно найти в большом старом доме на Стрэнде, возле лавки оружейника Шарпера. Клянусь честью, государь, я поручил ему устроить это увеселение, тем более что танцовщица принадлежит ему. Если он сделал что-нибудь, чтобы опозорить мой концерт или обесчестить меня, то он умрет под палкой. - Я давно заметил нечто странное, - сказал король. - Все почему-то сваливают вину за свои гнусные преступления на этого Кристиана. Он играет ту роль, которая в знатных семействах обычно отводится лицу по имени "Никто". Если Чиффинч дал промах, виноват Кристиан; если Шеффилд написал памфлет, я уверен, что услышу: его поправлял, переписывал или распространял Кристиан. Он - ame damnee <Злой гений (буквально "проклятая душа"; франц.).> всех и каждого при моем дворе, козел отпущения, который должен отвечать за все их пороки. Ему придется унести с собой в пустыню тяжкую ношу. Что же касается грехов Бакингема, то Кристиан постоянный и усердный за них ответчик. Я уверен, его светлость думает, что Кристиан понесет все заслуженные им наказания и на этом и на том свете. - Извините, государь, - возразил герцог с глубочайшим почтением, - я не надеюсь быть повешенным или осужденным по доверенности. Но мне ясно, что кто-то вмешался и испортил мою затею. Если меня в чем-то обвиняют, то позвольте мне по крайней мере выслушать обвинение и видеть обвинителя. - Это справедливо, - ответил Карл. - Выведите из-за каминной решетки нашего маленького друга. - Когда карлик предстал перед ним, он продолжал, обращаясь к нему: - Вот стоит герцог Бакингем. Повтори в его присутствии историю, которую ты рассказывал нам. Пусть он послушает, что было в виолончели, прежде чем ты залез туда. Не бойся никого и смело говори правду. - С дозволения вашего величества, - сказал Хадсон, - страх мне неизвестен. - Тело его слишком мало, чтобы в нем поместилось такое чувство или чтобы за него можно было бояться, - подтвердил Бакингем. - Но пусть говорит. Не успел еще Хадсон закончить свой рассказ, как Бакингем перебил его. воскликнув: - Неужели ваше величество могли усомниться во мне на основании слов этого жалкого выродка из породы павианов? - Негодяй! Я вызываю тебя на смертный бой! - вскричал маленький человечек вне себя от гнева. - Молчи ты там! - воскликнул герцог. - Этот зверек совершенно обезумел, ваше величество, и вызывает на поединок человека, которому достаточно штопора, чтобы проткнуть его насквозь, и который может одним пинком переправить его из Дувра в Кале без помощи яхты или ялика. Что можно услышать от дурака, который помешался на танцовщице, выделывавшей антраша на канате в Генте, во Фландрии? Вероятно, он хочет соединить ее таланты со своими и открыть балаган на Варфоломеевской ярмарке. Даже предположив, что это жалкое создание по наговаривает на меня просто по злобе, всегда свойственной карликам, которых мучит зависть к людям обычного роста, даже в атом случае, говорю я, разве не ясно, к чему все это сводится? Он принял шутихи и китайские хлопушки за оружие! Ведь он не утверждает, что держал их в руках. Он только видел их. И вот я спрашиваю: способен ли этот убогий старикашка, когда в башке у него засядет какая-нибудь вздорная навязчивая идея, отличить мушкетон от кровяной колбасы? Карлик стонал и скрежетал зубами от бешенства, слыша, как умаляют его военные познания. Торопливость, с которою он бормотал о своих воинских подвигах, и уродливые гримасы, которыми он сопровождал свои рассказы, вызвали смех не только Карла, но и всех присутствовавших там государственных деятелей, и придали совсем уже нелепое обличье и без того смехотворной сцене. Наконец король прекратил спор, приказав карлику удалиться. Теперь началось более спокойное обсуждение его показаний, и герцог Ормонд первым заметил, что дело это гораздо важнее, нежели они предполагают, поскольку карлик упомянул о странном и явно изменническом разговоре между доверенными людьми герцога, которые принесли футляр во дворец. - Я был уверен, что герцог Ормонд не упустит случая замолвить слово в мою пользу, - с презрением заметил Бакингем, - но я не боюсь ни его, пи других моих врагов, ибо мне не трудно доказать, что этот так называемый заговор, если здесь есть вообще хоть тень чего-то в этом роде, представляет собой не что иное, как злостную в