ом, стал поднимать и успокаивать поверженную хозяйку, спрашивая ее в то же время: - Но из-за чего, черт побери, произошла вся эта нелепая суматоха? - А зачем, во имя божье, - ответила почтенная дама, упорно не размыкая век, но своим обычным едким тоном, в котором, однако, чувствовался страх, - зачем это вы являетесь пугать людей в приличном доме, где с вами, когда вы были во плоти, обращались вполне учтиво? - Да чем я мог испугать вас, миссис Додз? Одним словом, откуда этот бессмысленный страх? - А разве, - сказала миссис Додз, слегка приоткрыв глаза, - разве вы не дух Фрэнсиса Тиррела? - Я, мой старый друг, безо всякого сомнения, и есть Фрэнсис Тиррел. - Я так и знала, так и знала! - воскликнула добрая женщина, снова объятая ужасом. - И, по-моему, стыдно вам, призраку, что нет у вас дела получше, чем пугать бедную трактирщицу. - Даю честное слово, что я не призрак, а вполне живой человек, - ответил Тиррел. - Значит, вас не убивали? - спросила миссис Додз все тем же неуверенным тоном и только чуть-чуть приоткрывая глаза. - Вы уверены, что вас не убили? - Право же, сударыня, мне об этом решительно ничего не известно, - ответил Тиррел. - Но я-то сейчас, наверняка паду жертвой злодеяния, - подал голос старик Тачвуд из кухни, где он все время пребывал безмолвным свидетелем этой необычайной сцены. - Если мне сейчас же не принесут воды, чтобы умыться, это будет самое настоящее убийство. - Бегу, сэр, бегу, - ответила госпожа Додз, вновь обретая речь, свойственную ее профессии. - Одну минуточку, сэр. Как верно, что я живу на честный заработок, - сказала она, уже совсем приходя в себя и глядя на Тиррела более спокойно, - так же, видимо, верно, что это и вправду вы, мистер Фрэнк, - вы во плоти и крови. И недаром я здорово отругала обеих глупых девок, что хотели из вас сделать мертвеца, а из меня дуру. Призрак! Подумать только! Уж я им покажу призраков. Если бы они больше думали о своей работе, чем о всяких глупостях, так не угощали бы меня подобными бреднями. Никуда не годится лошадь, что пугается стога соломы! Призраки! Да кто это слышал о призраках в порядочном доме? У кого чистая совесть, тому нечего бояться духов. Но как я рада, что Мак-Терк не убил вас, мастер Фрэнси! - Да идите вы наконец сюда, тетушка Додз, если не хотите, чтоб я наделал беды! - завопил Тачвуд и схватил стоявшую на столе тарелку, словно намеревался запустить ею в хозяйку, чтобы обратить на себя ее внимание. - Ради всего святого, не разбейте ее! - вскричала встревоженная хозяйка, зная, что у Тачвуда крайняя степень раздражения находила порою выход за счет ее посуды, хотя затем причиненный ущерб всегда щедро возмещался. - Боже мой, сэр, да в своем ли вы уме? Ведь вы разрозните мне сервиз. Ради бога, поставьте на место фарфоровую тарелку и возьмите оловянную: она вам так же хорошо послужит. Но спаси нас боже! Посмотрела я на вас и понять не могу - что же это такое с вами стряслось? Куда это вы свалились? Подождите, я сейчас принесу воды и полотенце. И правда, жалостный вид нового постояльца заглушил в даме любопытство насчет судьбы, постигшей прежнего: все свое внимание она тотчас же отдала мистеру Тачвуду и, без конца охая и ахая, стала помогать ему мыться и вытираться. Обе обратившиеся в бегство служанки успели уже вернуться в кухню и, ретиво обслуживая мистера Тачвуда, старались подавить смех, одолевавший их при воспоминании о панике, которой поддалась их хозяйка. Усиленная мойка и вытирание в конце концов устранили следы грязи и песка, и почтенный путешественник не без некоторого труда убедился, что он больше перепачкался и перепугался, чем существенно пострадал. Тем временем Тиррел не спускал глаз с набоба, и ему казалось, что в чертах лица, выступавших из-под грязевой маски, он узнает облик доброго знакомого. После того как операция закончилась, он уже не мог удержаться и прямо спросил мистера Тачвуда, не имеет ли он удовольствие видеть друга, который, когда они оба находились в Смирне, так помог ему в денежных делах? - Не стоит говорить об этом, совсем не стоит, - поспешно перебил Тачвуд. - Я тоже рад вас видеть, чрезвычайно рад. Да, это я. И вы увидите, что я все тот же благожелательный старый болван, каким был в Смирне, всегда готовый раскошелиться, не помышляя при этом, как снова получить деньги обратно. Неважно, так уж было написано у меня на челе, по турецкому выражению. Сейчас я пойду к себе в комнату и переоденусь, а когда вернусь, вы со мной отужинаете: миссис Додз нам чего-нибудь соорудит. Лучше всего бы жареную птицу с грибным соусом, а к ней горячего вина с пряностями - то, что вы называете плотти: это выбьет у меня из памяти помойку старого пресвитерианина. С этими словами путешественник стал подниматься по лестнице к себе в комнату. Тиррел, вооружившись подсвечником, собрался сделать то же самое. - Мистер Тачвуд живет в синей комнате, миссис Додз. Полагаю, мне можно занять желтую? - Не полагайте ничего подобного, мистер Фрэнсис Тирл, пока вы мне не расскажете чистосердечно, где вы пропадали все это время и убили вас в конце-то концов или нет? - Мне кажется, что насчет последнего у вас никаких сомнений не остается, миссис Додз? - В известном смысле - да. И все-таки меня дрожь пробирает, когда я гляжу на вас и думаю, что столько дней и недель считала, будто вы уже гниете в сырой земле. А теперь вы стоите передо мной здравый и невредимый и требуете себе комнату, как всякий другой. - Можно подумать, добрый мой друг, что вы огорчены, видя меня живым. - Не в этом дело, - ответила миссис Додз, которая необыкновенно искусно устанавливала и обосновывала все причины того, на что она считала себя вправе жаловаться. - Но со стороны такого порядочного человека, как вы, мистер Тирл, это все-таки очень странный поступок: ушли с квартиры, не сказав ни единого слова, а меня вынудили искать повсюду ваше мертвое тело, и я чуть было не отказала честнейшему мистеру Байндлузу как своему поверенному лишь за то, что он лучше меня знает, на какие штучки способны люди вроде вас. А там, на водах, повесили объявление со всеми подписями, где сказано, что вы, мистер Фрэнсис, принадлежите к самым отъявленным негодяям из тех, что еще не попали на виселицу. Как по-вашему, можно такую личность пустить в порядочный дом? - Предоставьте все это дело моим заботам, миссис Додз, и вы увидите, что оно устроится к вашему полному удовольствию. Мне кажется, мы уже давно знаем друг друга, и вы можете поверить мне, что я вполне достоин провести под вашим кровом одну ночь (большего я не прошу), пока не восстановлю своего доброго имени. Для этого-то я главным образом и совершил свое явление. - Явление! - повторила миссис Додз. - Право же, мистер Тирл, меня дрожь пробирает, да и поглядеть на вас - вы как мертвец бледный! Но думается мне, - попыталась она пошутить, - если бы вы были призраком, то, приняв во внимание наше старое знакомство, не стали бы лишать меня постояльцев своим появлением, а ходили бы себе пристойным образом по стенам старого замка или у церкви. В этой церкви и на кладбище, где она стоит, страшные вещи творились, мистер Тирл. Я к вечеру стараюсь и не смотреть в ту сторону. - Я совершенно такого же мнения, - сказал Тиррел со вздохом, - и в известном смысле даже похож на те привидения, о которых вы говорите, ибо, подобно им, я столь же напрасно являюсь в те места, где был в свое время счастлив. Но к чему говорить с вами загадками? Истинная правда состоит в том, что в тот день, когда я от вас ушел, со мной произошел несчастный случай, и последствия его не давали мне до сегодняшнего дня вернуться в Сент-Ронан. - - Вот как, сэр? И вы решили, что не к чему вам беспокоиться - написать хоть строчку или послать кого-нибудь с весточкой о себе! Могли все-таки подумать, что здесь кое-кто о вас тревожится, не говоря уже о тех, кто ездил туда-сюда и нанимал людей искать ваше тело. - Я очень охотно возмещу в должной мере все затраты, вызванные моим исчезновением, - ответил постоялец. - Раз навсегда заверяю вас, что если я в течение некоторого времени жил в Марчторне, не подавая признаков жизни, то отчасти из-за болезни, отчасти из-за очень спешного дела весьма личного характера. - В Марчторне! - вскричала тетушка Додз. - Подумать только! И у кого же вы обосновались в Марчторне, позвольте вас спросить? - В "Черном быке", - ответил Тиррел. - Ага, у старого Тома Лоури. Томас - человек почтенный, дом у него честный, порядочный - никаких там жуликов и вертопрахов. Очень рада слышать, что вы остановились в таком хорошем месте. Начинает мне сдаваться, дружок, что вы не пропадете. Вид у вас такой, будто вас всякий вокруг пальца обкрутит, а выходит, что вы не дадите наступить себе на ногу. Но входите же в общий зал. Я уж вижу, что ничего больше из вас не выжмешь, а здесь вы только мешаете - мне пора подавать ужин. Тиррел, весьма довольный тем, что может ускользнуть от допроса, которому его беззастенчиво подвергала любопытная хозяйка, направился в столовую, где к нему тотчас же присоединился мистер Тачвуд, переодевшийся с ног до головы и пребывавший в отличном настроении. - - А вот и ужин! - воскликнул он. - Садитесь и давайте посмотрим, что нам приготовила миссис Додз. Свидетельствую, милейшая хозяйка, что плотти у вас превосходное с тех пор, как я научил вас класть в него ровно столько пряностей, сколько требуется. - Очень рада, что плотти вам по вкусу, но я умела его готовить еще до того, как познакомилась с вашей милостью. Мистер Тирл может это подтвердить: уж сколько раз я варила плотти для него и для любезнейшего Вэлентайна Балмера! Это сделанное весьма некстати замечание исторгло у Тиррела тяжкий вздох. Но путешественник, целиком поглощенный своими собственными воспоминаниями, видимо не заметил его волнения. - Вы - женщина самонадеянная, - сказал мистер Тачвуд. - Кто же, черт побери, знает, как примешать к вину пряности, лучше того человека, который побывал там, где они произрастают? Я видел, как на солнце созревали мускатный орех и гвоздика, а здесь, клянусь Юпитером, едва-едва набухает в своем стручке горох. Ах, как весело мы проводили вечера в Смирне! Ей-богу, мне кажется, что ветчина и доброе вино как-то вкуснее в стране, где считается, что прикасаться к ним - грех. Ей-богу же, по-моему, многие честные мусульмане думают так же: запрет их пророка придает вкус ветчине и букет кипрскому вину. Помните старого хаджи Гуссейна с его зеленым тюрбаном? Как-то я сыграл с ним штуку - налил ему в шербет пинту коньяку. Клянусь богом, старик постарался заметить это лишь после того, как осушил все до последней капли. Тогда он погладил свою длинную белую бороду и произнес: "Аллах керим", что означает "бог милостив", миссис Додз; мистер Тиррел ведь отлично понимает эти слова. "Аллах керим", - сказал он, выпив добрый галлон пунша на коньяке! "Аллах керим", - сказал старый лицемер, словно совершил доблестнейший поступок на свете! - А почему нет? Почему порядочный человек не может воздать хвалу богу, выпив стакан пунша? - спросила миссис Додз. - Это ведь куда лучше, чем ссора, драка и ругань: человек должен благодарить создателя за блага земные. - Верно сказано, уважаемая тетушка Додз, - ответил путешественник. - Так и должна говорить хозяйка гостиницы, это речи, достойные самой миссис Куикли. За ваше здоровье, и прошу вас поддержать мой тост перед уходом. - Ничего я не стану поддерживать на ночь, мистер Тачвуд. За этот вечер я такого страху набралась, да еще должна была пробовать плотти, пока варила его, что голова у меня уже и без того кругом пошла. Мастер Тирл, желтая комната для вас приготовлена. И знаете, джентльмены, завтра воскресенье, и я не могу дольше задерживать служанок ради вас, не то они воспользуются этим, чтобы в день господень валяться в постели до восьми часов. Так что, когда вы покончите с плотти, я буду вам очень обязана, если вы зажжете свои комнатные свечки, потушите здесь вот эти двойные крученые и сами найдете дорогу в свои комнаты. Деликатные люди вроде вас должны подавать пример другим. А теперь - обоим вам доброй ночи. - Клянусь богом, - заметил Тачвуд, когда она удалилась, - хозяюшка наша становится упрямой, как трехбунчужный паша! Но как бы то ни было, она дала нам разрешение допить наше зелье. Так что вторично пью за ваше здоровье, мистер Тиррел, и желаю вам удачи на родине. - Благодарю, мистер Тачвуд, - ответил Тиррел. - Желаю вам того же и от всего сердца надеюсь, что у вас гораздо больше шансов на осуществление этих добрых пожеланий. Вы меня выручили, сэр, в момент, когда некий недобросовестный агент, по указанию, как я вполне основательно полагаю, могущественного и деятельного врага, на время оставил меня без средств. Потом я попытался через контору, связанную с вами деловыми отношениями, возместить вам хотя бы денежную часть моего долга, но деньги были мне возвращены с извещением, что вы уже покинули Смирну. - Верно, верно, покинул Смирну и очутился здесь, в Шотландии. Что касается денег, то об этом мы поговорим в другой раз. Я ведь тоже ваш должник за то, что вы меня вытащили из канавы. - Этого я вам в счет не поставлю, - сказал Тиррел с улыбкой, хотя вообще был отнюдь не в веселом расположении духа. - Но, ради бога, поймите меня правильно. Затруднительное положение, в котором я оказался в Смирне, было лишь временным, я вполне способен и твердо намерен вернуть вам долг и, разрешите мне добавить, весьма этого желаю. - В другой раз, в другой раз, - отмахнулся мистер Тачвуд, - времени у нас много, мистер Тиррел. К тому же в Смирне вы мне говорили что-то о судебном процессе, а законники лакомы до денег. В делах самый лучший наш советник - туго набитый кошелек. - Для моего процесса, - сказал Тиррел, - средств мне хватит. - А защита у вас хорошая? Защита хорошая? - спросил Тачвуд. - Ответьте мне, пожалуйста, на этот вопрос. - Я советовался со своим поверенным, - ответил Тиррел, втайне раздосадованный тем, что его приятель рассчитывает воспользоваться оказанной ему раньше услугой как предлогом для того, чтобы задавать больше вопросов о его делах, чем то допускалось приличиями и учтивостью. - С вашим поверенным, знающим все законы, не так ли, мой мальчик? Но вам-то нужен совет друга, поколесившего по белу свету, знающего и свет и людей, человека вдвое старше вас, который, может быть, даже старается найти обделенного судьбой юношу, чтобы быть ему полезным и помочь даже больше, чем я могу выразить словами. А что до всяких там поверенных, то от них вы получите добрых советов ровнехонько на свою гинею - вам даже не прикинут тринадцатого на дюжину, как у булочника. - Думаю, что мне не придется долго искать друга, какого вы описываете, - сказал Тиррел, который уже не мог сделать вид, что не понимает намеков старшего джентльмена, - раз я сижу рядом с мистером Перегрином Тачвудом. Но положение сейчас таково, что дела мои тесно связаны с делами других людей, чьи секреты я не имею права сообщать посторонним, и потому не могу воспользоваться советом вашим или другого лица. Возможно, что вскоре мне придется отказаться от подобной сдержанности и заявить о своих правах во весь голос. Когда время это наступит, я не премину при первом же представившемся случае довериться вам во всем. - Правильно; довериться - здесь самое подходящее слово. Кто мне доверялся, тот в этом не раскаивался. Подумайте, какие выгоды получил бы паша, если бы послушался меня и прорыл канал через Суэцкий перешеек. Турки и христиане, люди, говорящие на самых различных языках и живущие в самых различных странах, все обращались за советами к старому Тачвуду, шла ли речь о постройке мечети или о получении денег по чеку. Ну хорошо! Доброй ночи, доброй ночи. С этими словами он взял свой подсвечник и потушил один из тех, что стояли на столе, кивком головы указал Тиррелу, что ему следует выполнить свою часть поручения, возложенного на них обоих хозяйкой, столь же пунктуальным образом, и они удалились каждый в свою комнату, испытывая друг к другу весьма несходные чувства. "Надоедливый и любопытный старик, - думал Тиррел. - Помнится мне, он едва избежал в Смирне палочных ударов за то, что давал некоему турецкому кади советы, которых тот не спрашивал. А между тем он оказал мне услугу, дающую ему нечто вроде права приставать ко мне. Ну что ж, буду отбиваться от его назойливости как сумею". "Не дается этот Фрэнк Тиррел, - думал путешественник, - так и норовит ускользнуть. Ну и пусть! Даже если он будет петлять, как лисица, я его поймаю. Решено, что его дела станут моим делом, а уж если я не смогу этого добиться, то никто другой и подавно не сможет". Высказав это филантропическое намерение, мистер Тачвуд улегся в постель, где подушки находились под самым удобным для него углом к матрацу, и, в высшей степени довольный собой, заснул, Глава 29 ПОСРЕДНИЧЕСТВО Идите с богом, Не станем слушать ваши возраженья, Примите, поразмыслив, предложенье. "Король Генрих IV", ч. I Тиррел поднялся и позавтракал очень рано, имея намерение избежать новой встречи с мистером Тачвудом; ему предстояло некое дело, где вмешательство этого деятельного джентльмена было бы для него крайне неудобным. Он знал, что его репутация на Сент-Ронанских водах была публично опорочена, и решил требовать столь же открытого обеления своей чести, убежденный в том, что, какие бы важные дела ни привели его в Шотландию, все они должны отойти на второй план, пока не будет восстановлено его доброе имя. С этой целью он решил отправиться в гостиницу на водах к завтраку, когда там будет в сборе все общество, и уже взял шляпу, собираясь выйти, когда к нему явилась миссис Додз с сообщением, что "его спрашивает какой-то джентльмен", а за нею вошел франтоватый молодой человек в сюртуке военного образца с шелковыми кантами и меховой отделкой и в фуражке. Сейчас костюм этот всем примелькался, но в то время его носили только гении высшего разряда. Незнакомец не отличался ни красотой, ни безобразием, но во внешности его была изрядная доля претенциозности, а на лице лежала печать холодной самоуверенности людей, воспитанных в сознании своего превосходства. Со своей стороны, он вгляделся в Тиррела, и так как тот всем своим видом не соответствовал, быть может, представлениям о постояльце Клейкемской гостиницы, он посбавил важности и учтиво представился в качестве капитана Джекила, офицера Н-ского гвардейского полка, протянув одновременно Тиррелу свою визитную карточку. - Полагаю, что вы господин Мартиньи? - Я - Фрэнсис Тиррел, сэр, - ответил, выпрямившись, Тиррел. - Мартиньи - фамилия моей матери, и я никогда ее не носил. - Я здесь не для того, чтобы спорить по этому поводу, мистер Тиррел, хотя и не имею полномочий признать то, в чем пославший меня, по-видимому, имеет какие-то основания сомневаться. - Вы, я полагаю, посланы сэром Бинго Бинксом? - сказал Тиррел. - Я не забыл, что между нами произошла злосчастная ссора. - Я не имею чести знать сэра Бинго Бинкса, - ответил капитан Джекил. - Я пришел по поручению графа Этерингтона. Несколько мгновений Тиррел молчал. Затем произнес: - Теряюсь в догадках насчет того, что джентльмен, именующий себя графом Этерингтоном, может передать мне через посредство такого лица, как вы, капитан Джекил. Я считал бы, принимая во внимание наше с ним злополучное родство и отношения, возникшие между нами, что более подходящими посредниками были бы в данном случае юристы. - Сэр, - сказал капитан Джекил, - вы заблуждаетесь насчет данного мне поручения. Я вовсе не должен передать вам вызов от графа Этерингтона. Как мне известно, вы состоите в близком родстве, что сделало бы подобное намерение противным здравому смыслу и законам природы, и могу вас уверить, что согласился бы скорее пожертвовать жизнью, чем быть замешанным в столь противоестественное предприятие. Я хотел бы, если это возможно, служить между вами посредником. До этого момента они разговаривали стоя. Сейчас Тиррел предложил посетителю стул и, усевшись в свою очередь, первый нарушил последовавшее затем неловкое молчание: - Испытав в течение долгого времени столько несправедливостей и обид от вашего друга, я был бы рад, капитан Джекил, услышать хотя бы теперь что-либо способное заставить меня лучше думать и о нем самом и о его намерениях в отношении меня и других людей. - Мистер Тиррел, - сказал капитан Джекил, - разрешите мне говорить вполне откровенно. Несогласие между вами и вашим братом возникло от такого множества противоположных интересов, что вы не можете быть друзьями. Но из этого отнюдь не следует с неизбежностью, что вы должны оставаться в смертельной вражде. - Я не враг моему брату, капитан Джекил, - сказал Тиррел, - и не был им никогда. Но другом его я быть не могу, и он слишком хорошо знает, какая непреодолимая преграда легла между нами из-за его собственного поведения. - Мне известны, - медленно и многозначительно произнес капитан Джекил, - в общих чертах по крайней мере некоторые подробности вашей злосчастной размолвки. - Если так, - сказал Тиррел, и лицо его вспыхнуло, - вам должно быть также понятно, как тягостно для меня быть вынужденным беседовать на такую тему с человеком мне совершенно посторонним, мало того - другом и доверенным лицом того, кто... Но я не стану оскорблять ваших чувств, капитан Джекил, и потому постараюсь подавить свои. Словом, будьте любезны сообщить мне то, что вам поручено было мне передать, так как я вынужден отправиться нынче же утром на воды, чтобы уладить некое дело" близко меня затрагивающее. - Если вы имеете в виду причину, помешавшую вам явиться на поединок с сэром Бинго Бинксом, - сказал капитан Джекил, - то все дело уже разъяснено, и инцидент может считаться исчерпанным. Я собственноручно сорвал оскорбительное для вас объявление и заявил, что отвечаю за ваше доброе имя перед всяким, кто вознамерился бы в нем усомниться. - Сэр, - ответил до крайности изумленный Тиррел, - премного обязан вам за ваши добрые намерения, тем более что понятия не имею, чем заслужено мною ваше вмешательство. Признаюсь однако, что оно меня не вполне удовлетворяет: я привык сам защищать свою честь. - Осмелюсь заметить, что во всех случаях задача эта для вас не трудна, - ответил Джекил, - особенно же в данном случае, так как вряд ли кто-либо возьмет на себя смелость выступить против вас. Может быть, мое вмешательство и явилось бы совершенно неуместным, если бы на меня не было возложено поручение, требующее конфиденциальной беседы с вами. По соображениям моей личной чести я и должен был выступить поручителем за вашу. Мне известна вся правда об этом деле от моего друга, графа Этерингтона, который всю жизнь должен благодарить небо, не давшее ему совершить тогда чудовищное преступление. - Вашему другу, сэр, было за что благодарить небо, но еще больше было в его жизни такого, за что ему следовало просить у бога прощения. - Я не духовное лицо, сэр, - живо возразил капитан Джекил, - но и меня учили, что это можно сказать о большинстве смертных. - Не мне, во всяком случае, это отрицать, - сказал Тиррел, - но вернемся к тому, о чем мы говорили. Неужто вы взяли на себя смелость, капитан Джекил, сообщить всем и каждому подробности такого необычного поединка, как тот, что произошел между мною и вашим другом? - Конечно нет, сэр, - ответил Джекил. - Я считал, что дело это крайне щекотливое и оба вы равно заинтересованы в том, чтобы оно не вышло наружу. - Могу ли я узнать в таком случае, - сказал Тиррел, - каким же иным способом оправдали вы мою неявку на свидание, о котором мы условились с сэром Бинго Бинксом? - Так как в обществе я хорошо известен в качестве джентльмена и человека чести, мне достаточно было, сэр, поручиться своим словом в моей личной осведомленности насчет того, что вы были ранены на поединке с одним из моих друзей, но что соображения осторожности требуют предать забвению подробности этого дела. Думаю, что никто не решится оспаривать мои слова или счесть мои заверения недостаточно удовлетворительными. А если в данном случае и нашелся бы чересчур уж недоверчивый человек, я найду способ удовлетворить его. Пока же вопрос о вашем изгнании из общества на водах разрешен самым лестным для вас образом. И сэр Бинго Бинкс, принимая во внимание свое участие в распространении столь оскорбительных для вас слухов, желает, чтобы о вашей с ним первоначальной ссоре теперь не было даже речи, и выражает надежду, что с обеих сторон последуют взаимное прощение и забвение всей этой истории. - Честное слово, капитан Джекил, - ответил Тиррел, - вы и вправду вынуждаете меня признать, что я вам кругом обязан. Вы разрубили узел, который мне было бы весьма трудно распутать. Должен откровенно признаться, что, хотя я и решил во что бы то ни стало смыть наложенное на меня пятно, мне было бы очень нелегко оправдаться, не упоминая обстоятельства, которые, хотя бы ради памяти моего отца, следовало навсегда покрыть мраком забвения. Надеюсь, что друг ваш не страдает от последствий своей раны? - Его светлость почти совершенно оправился, - сказал Джекил. - И я надеюсь, у него хватает справедливости признать, что, насколько это зависело от моей воли, я совершенно неповинен в намерении ранить его? - Он отдает вам полную справедливость в этом, равно как и во всем другом, - ответил Джекил, - сожалеет о своем неистовстве и полон решимости быть на будущее время осторожнее. - Что ж, - сказал Тиррел, - значит, пока все хорошо. А теперь могу я еще раз спросить, что же именно поручил вам передать мне ваш друг? Если бы поручение исходило не от него, неизменно проявлявшего в отношении меня лживость и коварство, ваше личное благородство и честность заставили бы меня надеяться, что ваше посредничество действительно может прекратить эту противоестественную вражду. - В таком случае я начну, сэр, и притом в более благоприятной обстановке, чем рассчитывал, излагать вам суть моего к вам дела, - сказал капитан Джекил. - Если молва не лжет, вы готовитесь, мистер Тиррел, начать судебный процесс с целью отнять у вашего брата его состояние и титул. - Ваши выражения не совсем точны, капитан Джекил, - возразил Тиррел, - я начну судебный процесс, - если вообще начну его, - с целью защитить свои собственные права. - Это ведь одно и то же, только сказано иными словами, - заметил посредник. - Я не призван решать, насколько обоснованны ваши притязания, но вы сами должны согласиться, что они весьма недавнего происхождения. Покойная графиня Этерингтон умерла, обладая - открыто и неоспоримо обладая - правом на свое положение в обществе. - Если у нее не было подлинного права на него, сэр, - ответил Тиррел, - то она, пользуясь им так долго, получила больше, чем ей полагалось, а обиженная женщина, чьи права были ущемлены, именно поэтому лишилась того, что ей в действительности принадлежало. - Для того чтобы поколебать права нынешнего графа Этерингтона на его титул, сэр, права, столь прочно утвердившиеся в общественном мнении, понадобились бы весьма и весьма веские доказательства. Тиррел вынул из своего бумажника листок и, протянув его капитану Джекилу, добавил только: - Я далек от мысли уговаривать вас отказаться от защиты прав вашего друга. Но, думается мне, документы, список которых я вам даю, могут поколебать вашу уверенность в его правах. Капитан Джекил прочитал вполголоса: - "Свидетельство о бракосочетании, совершенном достопочтенным Зеедекией Кемпом, капелланом британского посольства в Париже, между Мари де Бельрош, графиней де Мартиньи, и высокочтимым Джоном, лордом Окендейлом"; "Письма Джона, графа Этерингтона, и его супруги под именем госпожи де Мартиньи друг к другу"; "Свидетельство о крещении"; "Заявление графа Этерингтона, сделанное им на смертном одре"... Все это очень хорошо, но могу я спросить вас, мистер Тиррел, действительно ли намереваетесь вы выступать против вашего брата решительно и бесповоротно? - Он забыл, что он мой брат: он поднял на меня руку. - Вы тоже пролили его кровь, притом дважды, - сказал Джекил. - Свет не спросит, кто из братьев обидчик; он спросит - кто из них получил и кто нанес наиболее тяжкую рану. - Ваш друг, сэр, нанес мне тяжкую рану, - возразил Тиррел, - которая не закроется, пока я буду владеть своей памятью. - Понимаю, сэр, - сказал капитан Джекил. - Вы имеете в виду историю мисс Моубрей. - Не начинайте со мною разговора об этом, сэр! - вскричал Тиррел. - О важнейших моих правах - правах, относящихся к моему положению в обществе, моему благосостоянию, чести моей матери, я мог еще рассуждать с некоторой долей сдержанности. Но не говорите больше ни слова о предмете, который вы только что затронули, если не хотите иметь дело с человеком, лишившимся рассудка! Как можете вы, сэр, услышав об этой истории хотя бы в общих чертах, воображать, что я способен помыслить об этом коварном поступке с двумя несчастными, хладнокровно и бесчеловечно совершенном вашим другом, и не... Он вскочил с места и возбужденно зашагал взад и вперед по комнате. - С тех пор как враг рода человеческого нарушил блаженство первобытной невинности, не совершалось столь изменнического деяния, не уничтожались так беспощадно надежды на счастье, не обрекались на столь неотвратимое горе два злополучных существа, имевших глупость слепо довериться предателю! Если бы это его поведение внушено было страстью, поступок, совершенный им, был бы все же деянием человека - злодея, разумеется, но все же человеческого существа, действующего под влиянием человеческих чувств. Но он поступил как спокойный, хладнокровный, расчетливый дьявол, движимый самыми низменными и гнусными корыстными побуждениями в сочетании - как я твердо уверен - с прочно и давно укоренившейся ненавистью к человеку, чьи притязания могли, по его мнению, повредить его правам. - Меня огорчает, что вы в таком возбуждении, - спокойно сказал капитан Джекил. - Я уверен, что лорд Этерингтон действовал под влиянием совсем иных побуждений, чем те, которые вы ему приписываете. И если вы соблаговолите хотя бы только выслушать меня, мы, может быть, найдем способ уладить эту злосчастную ссору. - Сэр, - сказал Тиррел, снова садясь на стул, - я буду слушать вас спокойно, так же как я оставался бы спокоен под зондом хирурга, исследующего гнойную рану. Но если вы затронете самое чувствительное место, если вы заденете открытый нерв, не рассчитывайте, что я смогу терпеть, не дрогнув. - Вот я и стараюсь проделать всю операцию как можно скорее, - ответил капитан Джекил, имевший то преимущество, что в течение всей этой беседы он сохранял самое невозмутимое хладнокровие. - Из всего, что вы мне сказали, мистер Тиррел, я делаю вывод, что душевный покой, счастье и честь мисс Моубрей вам исключительно дороги. - А кто осмеливается касаться ее чести? - пылко вскричал Тиррел. Впрочем, он тотчас же взял себя в руки и добавил спокойным, но в то же время глубоко проникновенным тоном: - Сэр, она мне дороже зеницы ока! - Таковы же и чувства моего друга, - сказал капитан, - и он решил дать мисс Моубрей полное удовлетворение. - Единственна?! для него возможность дать ей полное удовлетворение - это удалиться отсюда, не разговаривать с ней, не думать о ней и даже не видеть ее во сне. - Лорд Этерингтон мыслит иначе, - возразил капитан Джекил. - Он полагает, что если с его стороны и было причинено мисс Моубрей некое зло, чего я отнюдь не обязан признавать, он лучше всего может искупить его, предложив ей разделить с ним его титул, знатность и богатство. - Его титул, знатность и богатство, сэр, так же фальшивы, как и он сам, - с бешенством произнес Тиррел. - Чтобы он женился на Кларе Моубрей? Никогда! - Вы должны иметь в виду, - ответил Джекил, - что богатство моего друга зависит не только от исхода судебного процесса, которым вы ему угрожаете, мистер Тиррел. Отнимите у него, если сможете, окендейлское поместье, - у него останется еще значительное состояние, унаследованное им от матери. А в отношении его бракосочетания с мисс Моубрей он считает, что ежели она сама не пожелает, чтобы обряд был повторен - в этом он всецело готов подчиниться ее решению, - им обоим достаточно будет заявить, что церемония эта уже состоялась. - То был обман, сэр! - воскликнул Тиррел. - Выдать себя за другое лицо - это подлый, гнусный обман, которого постыдился бы последний из негодяев, заключенных в Ньгогетскую тюрьму! - Но этому нет никаких доказательств, мистер Тиррел. Свидетельство, выданное пастором, безупречно: Фрэнсис Тиррел и Клара Моубрей соединены священными узами брака - таков смысл документа. Имеется и копия... Нет, погодите минуточку, сэр. Вы говорите, что имела место подмена одного лица другим. Я не сомневаюсь, что вы утверждаете то, чему верите на основании слов мисс Моубрей. Она была застигнута врасплох, ее в известном смысле принудил согласиться на брак человек, за которого она и вышла; затем, при виде прежнего поклонника, которому она, без сомнения, давала легкомысленные клятвы, ей стало стыдно; удивительно ли, что, не имея поддержки от супруга, она переменила тон и возложила на того, кто отсутствовал, вину за свое собственное непостоянство? В столь критический момент женщина будет искать самых не правдоподобных оправданий, только бы не признать себя виновной. - В этом деле шутки неуместны, - произнес Тиррел. Лицо его побледнело, голос дрожал от гнева. - Я говорю совершенно серьезно, сэр, - возразил Джекил. - Во всей Британии нет ни одного судебного учреждения, которое приняло бы во внимание слова мисс Моубрей - единственное, что она может предъявить, и притом в деле, затрагивающем лично ее, в то время как целый свод доказательств прямых и косвенных говорит о том, что она по доброй воле согласилась выйти замуж за джентльмена, домогающегося в настоящее время ее руки. Простите меня, сэр, я вижу, вы крайне возбуждены; я отнюдь не намерен оспаривать ваше право верить в то, что вы считаете наиболее вероятным, я лишь позволяю себе обратить ваше внимание на то впечатление, которое доказательства, по всей вероятности, произведут на лиц беспристрастных. - Ваш друг, - ответил Тиррел, стараясь изобразить спокойствие, которого на самом деле у него не было, - возможно, рассчитывает такого рода аргументами прикрыть свою подлость. Но это ему не удастся: правду знает небо, знаю и я; кроме того, на свете есть еще один беспристрастный свидетель, который может удостоверить, что мисс Моубрей стала жертвой гнуснейшего обмана. - Вы имеете в виду ее кузину по имени, кажется, Ханна Эруин, - ответил Джекил. - Как видите, я хорошо осведомлен обо всех обстоятельствах дела. Но как разыскать эту Ханну Эруин? - Я не сомневаюсь, что она появится в час, угодный небу, к посрамлению того, кто воображает, будто единственный свидетель его предательства, единственный, кто может раскрыть всю эту запутанную тайну, либо уже не числится среди живых, либо по крайней мере не может быть поставлен лицом к лицу с ним, чтобы свести на нет все его козни. Да, сэр, оброненное вами замечание полностью объяснило мне, почему ваш друг, или, называя его настоящим именем, мистер Вэлентайн Балмер, не затеял своих махинаций раньше, а начал их именно сейчас. Он считает достоверным, что Ханна Эруин находится за пределами Британии или же не может быть вызвана в суд. Но не исключено, что он жестоко ошибается. - Мой друг вполне уверен в благоприятном для себя исходе дела, - ответил Джекил, - но из уважения к даме он не хотел бы затевать процесс и тем самым затрагивать ряд обстоятельств, которые было бы крайне тягостно предавать огласке. - Предавать огласке! - повторил Тиррел. - Во всем виноват предатель, заложивший огромной силы мину, а теперь делающий вид, будто он не желает поджигать фитиль. О, как проклинаю я родство между нами, связывающее мне руки! Я был бы счастлив занять в обществе самое жалкое и презираемое место, если бы такой ценой обрел один час для мщения этому сверхлицемеру! Одно не подлежит сомнению, сэр: ваш друг не получит своей жертвы живой. Его домогательства убьют Клару Моубрей, до краев наполнив чашу его преступлений убийством одной из прекраснейших... Но довольно! Я уподоблюсь женщине, если скажу еще хоть слово об этом! - Мой друг, - сказал Джекил, - раз уж вы предпочитаете называть его так, не меньше вашего желает оберечь чувствительность мисс Моубрей. И с этой целью он, не ссылаясь на прошлое, обратился к ее брату на предмет сватовства, которое пришлось тому весьма по душе. - Вот как? - вздрогнув, произнес Тиррел. - А мисс Моубрей? - Она отнеслась к этому настолько благосклонно, что согласилась видеть лорда Этерингтона гостем в Шоуз-касле. - Ее, наверно, принудили дать согласие! - вскричал Тиррел. - Она дала его добровольно, - сказал Джекил, - так, во всяком случае, меня заверили. А может быть, - и это представляется мне вполне естественным, - она настолько стремится затушевать это неприятное дело, что готова покрыть его пеленой вечного забвения, согласившись принять руку лорда Этерингтона. Я вижу, сэр, что причиняю вам боль, и весьма сожалею об этом. У меня нет права призывать вас к великодушию. Но если чувства мисс Моубрей действительно были таковы, неужели вы нанесете ущерб ее чести, настаивая на своих былых притязаниях и воскрешая давно минувшую неприглядную историю? Неужели требовать от вас этого - значит требовать слишком многого? - Капитан Джекил, - торжественно произнес Тиррел, - я не имею никаких притязаний. Те же, которые я имел, не существуют больше из-за предательского поступка, благодаря которому ваш друг так ловко сумел занять мое место. Даже если бы Клара Моубрей обрела всю ту свободу, которую может предоставить ей закон, объявляющий ее так называемый брак недействительным, для меня, во всяком случае, для меня, единственного, быть может, на всем свете человека, препятствие останется навсегда неустранимым, ибо брачное благословение произнесено было над нею и тем, кого я вынужден на этот раз назвать братом. - На последнем слове он запнулся, как будто ему стоило мучительного труда произнести его. - Нет, сэр, в этом деле я не имею никаких личных видов, их давно уже нет. Но я не допущу, чтобы Клара Моубрей сделалась женой негодяя, и буду бодрствовать над нею с помыслами такими же чистыми, какие могут быть у ангела-хранителя. Я был причиной постигшей ее беды, я первый уговорил ее сойти со стези долга, и я более чем кто бы то ни было обязан охранить ее от несчастья, от преступления, а ей не избежать соприкосновения с ними, если она станет женой этого человека. Я никогда не поверю, что она этого желает, никогда не поверю, что в здравом уме и твердой памяти она согласится выслушать столь гнусное предложение. Но разум ее - увы! - зиждется не на той твердой основе, которой он мог гордиться прежде, а ваш друг очень хорошо знает, на пружины каких страстей ему надо нажимать для того, чтобы смутить и встревожить ее дух. Угроза огласки может вызвать у нее согласие на этот мерзостный союз, если ее не доведут до самоубийства, которое представляется мне наиболее вероятным исходом. Поэтому я и буду тверд там, где она слаба. Вашему другу, сэр, придется, во всяком случае, соскрести со своих предложений их яркую позолоту. Я докажу мистеру Моубрею из Сент-Ронана, насколько ложны притязания вашего друга и на титул и на богатство. И думаю, что, при всем своем ослеплении возможностью