все встречные камни, деревья, пеньки... Для того чтобы не глядеть в черную дыру входа, Юлька забрался на большой валун, покрытый сверху плащом мха. Из пружинящей щетинки его торчали пестики "кукушкиного льна", похожие на вытянутые запятые, и светло-зеленые лепестки съедобной "заячьей капусты". Юлька присел на корточки, нащипал горсть кислой капусты и только начал жевать ее, как перед самым его носом словно кто протянул золотистый шнурок - быстро пролетела оса: длинная, желто-черная, с пережимом в теле. Юлька отпрянул и проследил за полетом осы. Она долетела до еловой сушины, стоявшей в трех шагах от камня, и скрылась. Только приглядевшись, Юлька увидел, что на дереве, возле сломанного сучка, прилепилось осиное гнездо - серый, величиной с большой кулак, шар с отверстием посредине. К отверстию то и дело подлетали осы и, сложив на спине прозрачные крылышки, влезали в гнездо. Юлька, всегда действующий по дурному принципу: сначала сделать, а потом подумать, - схватил рейку и, размахнувшись, стукнул по гнезду. Оно оторвалось от ствола и, ударяясь о голые сучья, упало к ногам Юльки. Серое, словно склеенное из бумаги гнездо походило на футбольный мяч, и Юлька пнул его, желая сбросить с камня. Но, к несчастью, непрочный шар лопнул, и из него вылетел десяток злых, как цепные псы, ос. Нет, их был не десяток, их был миллион! Они дружно, как по команде, атаковали обидчика. Осы запутались в Юлькиных волосах, всаживали ядовитые жала в его шею, лоб, щеки. Юлька, отбиваясь от ос, замахал руками, дико закричал и, подпрыгнув, повалился с камня. Падая, он ухватился за накидку из мха, покрывавшую валун, и вместе с ней съехал на землю. Дядя Ваня и Гешка, напуганные Юлькиными воплями, бросив работу, подбежали к камню. Юлька сидел на траве и, зажав лицо ладонями, раскачиваясь взад-вперед, выл: "Ой-ой-ой!" Узнав, в чем дело, дядя Ваня и Геннадий успокоились, а когда Юлька отнял руки от лица, расхохотались: Юлькино лицо вспухло, перекосилось и Юлька стал похож на японского божка - Будду, скуластого, с глазами-щелочками, пухлыми щеками-подушечками. Дядя Ваня раскопал землю и, слепив из глины несколько лепешек, сказал: - На, прикладывай к укусам, боль снимет. И зачем ты трогал этих ос? Так тебе и надо! Не разоряй чужих гнезд! Прохладные лепешки помогли, и Юлька успокоился. Когда он открыл свои маленькие, заплывшие от укусов глаза, то увидел, что дядя Ваня и Гешка пристально рассматривают камень, с которого Юлька, падая, сорвал мох. На сером известняке черной краской, кое-где облупившейся, было написано следующее: 16 / V / 1914 г. Горный инженеръ Я. И. КРУГЛОВЪ, штейгеръ В. В. БРАГИНЪ прошли разведочную штольню "Удачную" длина штольни - 210 сатенъ - Дед твой, - почтительно сказал дядя Ваня Геннадию, - метку о себе оставил. Так сказать, память на века... - Долго ли написать краской! И мы с Гешкой можем написать! - хвастливо перебил Юлька. Дядя Ваня строго посмотрел на него: - Не о надписи идет речь. Даже лентяй и никчемный человек может испачкать камень. Но когда человек, сделавший что-то красивое, чистое, нужное для народа, докладывает о себе - это, милый ты мой, что-нибудь да значит! Ну, становись на пикет, будем продолжать... "Милый ты мой" было сказано дядей Ваней с такой иронией, что Юлька сразу вскочил на ноги, забыв про свою немощь. Возвратясь к палаткам, они рассказали о случившемся Петру Петровичу. Тот, к удивлению Гешки, отнесся к происшествию серьезно: переспросил о содержании текста надписи, а потом, осмотрев Юльку, легонько щелкнул пальцем по его широкому лбу: - Поцеловали осы тебя? Но нет худа без добра. Пойду сам осмотрю камень. Возвратился Петр Петрович через два часа, когда ребята уже сволокли лодку с отмели, собираясь домой. Петр Петрович, взбивая кирзовыми сапогами воду, дошел до лодки, Гешка сдерживал ее, навалившись на мокрый шест. Голощапов неуклюже влез, качнув долбленку: - И я с вами, ребята. Дело есть! Он присел на корточки, достал трубку с коротким чубуком и набил табаком. Закурил, зажав трубку в руке, - издали казалось, что Петр Петрович высасывает дым из кулака. Из всех дел, которые были возложены на Петра Петровича, одно все еще не было решено - не найдены материалы геологических работ, которые проводил Гешкин дедушка. Конечно, обошлись бы и без этих материалов, но они сократили бы сроки поисковых работ. Поэтому геолог старался использовать малейшую зацепку, которая помогла бы ему в поисках. Когда Петр Петрович с ребятами поднимался по косогору к домам, он спросил: - Хлопцы! Кто из вас знает В. В. Брагина? Может быть, у вас в Уньче есть Брагины? Мальчики переглянулись: жителей с такой фамилией в поселке нет и слышат они ее впервые... - Необходимо разыскать этого человека. Большие надежды у меня на него: он штейгер, так называли до революции горных мастеров, а это значит, он может нам подсказать, где находится отчет по разведке месторождения. Зайдем-ка, хлопцы, к местным властям, может, им знаком этот В. В. Брагин. Председатель поссовета встретил их радушно, шутливо обратился к Юльке: - Знаменитому разведчику честь и хвала! Успешны ли ваши поиски? Юлька ответил серьезно: - А как же! Когда Малямзины берутся за дело - всегда все будет в порядке. Все засмеялись, а Гешка дал ему тычка, прошипев: - Тоже мне... остряк-самоучка! На вопрос Петра Петровича: проживает ли в поселке В. В. Брагин, - председатель покачал головой, подумал, перелистал какую-то книгу и, захлопнув ее, пристукнув по корке своей единственной рукой, твердо сказал: - Нет такого, и не жил. Потом они втроем обошли всех старожилов поселка, но повсюду их встречал неутешительный ответ: никто ничего не знал про В. В. Брагина. И только Гешина мама сказала, что в давние годы к ним приезжал друг дедушки - Виктор Васильевич Брагин. Наверное, этот. Но больше она ничего о нем не знала. ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧАЛОСЬ! Как-то утром Петр Петрович встретил наших друзей загадочными словами: - Ну, мои помощнички, что вам снилось сегодня? Ребята, набегавшиеся за день с рейками, обычно спали крепко и никаких снов не видели. В этом они признались Петру Петровичу. Он улыбнулся и, приподняв очки на лоб, близорукими глазами оглядел мальчиков. Геша сразу понял, что у Голощапова есть новость, и большая. Гешка вытянулся, худощавое лицо его с широким упрямым подбородком молило: "Ну не томите, Петр Петрович, рассказывайте!" Посадив ребят на колодину, помешивая веткой в груде золотистых углей, которые то там, то здесь с легким треском разваливались, выкидывая вверх синеватые флажки пламени, Петр Петрович неторопливо сказал: - А когда мне предстоит дорога, я во сне мануфактуру вижу... Ну, это из области предрассудков. А дело, ребята, вот в чем. Нашей поисковой группе очень понадобился инструмент для измерения углов - эккер... так он называется. Да еще нужно купить акварельные краски, цветные карандаши, тушь черную и цветную. Здесь, в Уньче, этого товара не оказалось. Так вот нужно съездить в город Осинники. Нам, взрослым, некогда, и я, посоветовавшись с вашими родными, решил послать вас. Поездка будет для вас интересной: знаю, не видели вы еще этого нового города. Мы выдадим вам командировочные удостоверения, оплатим проезд, суточные и квартирные. Положено так по закону. Остановитесь у моего отца. Ну, что вы на это скажете? Если бы Петр Петрович рассказал ребятам, что на улицах Уньчи появились носороги и мамонты, ребята удивились бы меньше. Гешка неожиданно для самого себя присвистнул, а Юлька вскочил с колодины, затем с размаху сел, да промахнулся и угодил мимо бревна. В воздухе мелькнули его ноги, обутые в сандалии, и Петр Петрович от души рассмеялся: - Вижу, мои известия вас с ног валят... Ну, согласны? - Конечно! - крикнул Юлька, сразу смекнув, что это путешествие избавит его на время от работы. - Безусловно! - степенно ответил Гешка. Командировочное удостоверение Юлий прочел пять раз сверху донизу, где мелкими буквами было напечатано название типографии и тираж. Гешка с очень серьезным видом сложил его вдвое и спрятал в нагрудный карман своей красивой рубашки. Простились с ребятами все: дядя Ваня, девушка-геолог Зоя, рабочие, а Петр Петрович проводил их до лодки и, придерживая долбленку за цепь, в который уже раз инструктировал: - Надеюсь на вас, ребята. Будьте осторожны в городе, особенно при переходе улиц. Юлий, к тебе больше всего относится - ротозейства у тебя много... Видно было, что и сам Петр Петрович волнуется. С явной неохотой он отпустил цепь, и долбленка, подхваченная течением, поплыла вниз. Потом, вспомнив еще что-то, Петр Петрович побежал по берегу вслед за лодкой и, поравнявшись с ней, сбавив шаг, закричал: - Эй, хлопцы! В армии, когда посылают на дело двух солдат, то один из них назначается старшим. Его приказам подчиняется второй. У вас - слышите меня? - у вас старшим будет Геннадий... Ясно? - Ясно! Ясно! - ответили ребята. "Асно... асно..." - повторили горы. ...В летописи поселка Уньча, если таковая будет написана, поездка двух его юных жителей в Осинники с заданием привезти инструмент, краски, карандаши и тушь займет подобающее место. Весь последний перед отъездом вечер был посвящен сборам. Ребятам стирали рубашки, штопали носки, пекли пироги с рыбой, вкусные уральские шанежки, отваривали мясо. Гешка неотлучно был с матерью, помогал ей, а ленивый Юлька отвел последний вечер визитам к своим родственникам, которых было полпоселка. Вместе с Васькой он начал свой обход с тетки, дом которой был по соседству. И повсюду Юлькин визит выглядел примерно так. Юлька важно входил в дом и, не спрашивая разрешения, садился куда-нибудь на видное место. Васька становился рядом, вытянув вдоль тела поцарапанные, в цыпках руки. Темные, отрастающие после стрижки наголо волосы его торчали ежиком во все стороны, а в маленьких ярко-голубых глазках светился непередаваемый восторг. Юлька доставал из кармана командировочное удостоверение и потрясал им в воздухе: - Слыхали? Я уезжаю со спецзаданием! Он произносил это таким зловещим и торжественным тоном, словно сообщал по крайней мере о высадке марсиан в районе поселка Уньча. - Слыхали? - эхом повторял вслед за ним Васька. Затем Юлька вслух читал свой мандат от названия "командировочное удостоверение" до "подпись руководителя". После этого он показывал удостоверение всем присутствующим и сбивчиво, захлебываясь, рассказывал о предстоящей поездке. По его словам выходило, что более ответственного путешествия, чем у него и Гешки, не было со времен Колумба. Все взрослые удивлялись, желали Юльке счастливого пути, и это льстило ему. А в это время Гешка, сосредоточившись, засунув руки в карманы штанов, неторопливо, с глубокомысленным видом прохаживался по дому, из кухни в столовую. С первого взгляда все кажется простым: сел в поезд, приехал в Осинники, получил на базе инструмент, купил краски и тушь, возвратился. А на самом деле сколько может быть на пути неожиданных препятствий: вдруг закрыта база или туши не окажется в магазине, или нерасторопный Юлька что-нибудь натворит... Мало ли что может быть, и за все он, Гешка, в ответе. Поневоле задумаешься. - Геша, не заболел ли ты? - спросила сестра. - Ну да, заболел! Скажешь... - обиделся Гешка. - Не знаешь разве, куда мы едем? - Ну и что! Подумаешь, Осинники! Ты же на Марс собирался и не трусил. - Я и сейчас не трушу! - возмутился Гешка. - Мама, чего она пристает! Лена, напевая, вышла из комнаты, а Гешка сел к окну и, насупясь, смотрел на вечернюю улицу. И впрямь, пожалуй, Марс для него ближе Осинников. Так как наши путешественники отправлялись в путь очень рано, провожающих было немного - одни матери. Они проводили ребят до поселкового Совета, в течение пяти минут повторяли все свои наставления, расцеловали сыновей и долго смотрели им вслед. Расставание взволновало мальчиков, и легкая грусть заставила приумолкнуть. Очень родной показалась им вдруг Уньча: ее аккуратные домики, серые, исхлестанные дождями столбы, идущие вдоль улиц, поросших травой, и горы, невысокие, лесистые... Скрылась за поворотом Уньча, потянулись перелески, а потом вплотную подступила тайга. Могучие ели с желтыми затесинами - для обозначения зимнего пути - простирали хвойные лапы над самой тропинкой, и ребятам приходилось нагибаться. Вскоре спустились в лог, началось болото, и пришлось идти по стлани - бревнам, уложенным в зыбких местах. За болотом дорога опять пошла в гору и запетляла. Она, как говорится, не походила на штопор, но радуга была прямее ее. На одном из поворотов Юлька заметил позади черный, с каждой минутой растущий комок. Вот уже стал виден хвост, короткие лапы и даже розовый язык, вываленный влево. - Гешка, Гром! Если бы вдруг неожиданно грянул настоящий гром, Гешка удивился бы меньше, чем появлению этого живого, косматого лиходея. Пес юлил, визжал, ползал на брюхе, умильно глядел в глаза, и весь вид его говорил: "Как же вы, братцы, забыли меня?" - Ты зачем? Пошел сейчас же домой! - закричал Гешка. Но Гешкин вопль не произвел на пса никакого впечатления. Он только завизжал еще громче и быстрее стал заметать хвостом дорожную пыль. - Придется возвращаться в Уньчу, - сказал Юлька, который вообще-то был совсем не против отложить поездку до следующего дня. Его дядя сегодня на пасеке производил медосбор. В подобных случаях сладкоежка Юлька всегда находился поблизости. - Ты скажешь! - проворчал Гешка. - Три километра отмахали, до станции рукой подать, а ты - домой! Скоро поезд придет! И, словно подтверждая Гешкины слова, послышался далекий, еле слышный паровозный гудок. Ребята набрали еловых шишек и с криками: "Пошел домой!" - погнали собаку к поселку. Поняв, что хозяин не на шутку рассердился, Гром, беспрестанно оглядываясь, скуля, скрылся за кустами. Обождав минут пять, ребята, возбужденные происшествием, галдя на весь лес, продолжали путь. Станция была маленькой, тупиковой. На рельсах стоял единственный состав из трех вагонов и паровоза. Вагоны пригородного поезда старинные: с узкими окнами и лесом вытяжных труб на крыше. Паровоз стоял тендером вперед и был выкрашен в зеленую краску. Он жарко сиял на солнце медным свистком, стальными, политыми маслом дышлами, шатунами. Гешка остался на платформе, а Юлька побежал за билетами. Здание вокзала, маленькое, деревянное, обшитое узкой доской-вагонкой, покрашенное в желтый цвет, казалось игрушечным под могучими серебристыми березами. Перед входом взамен колокола на костыле подвешен обрубок рельса. В пассажирском зале было пусто, не прибрано и стоял сильный запах керосина. В открытое окошечко билетной кассы виднелись полочки со стопками рыжих картонных билетов и компостер, похожий на заглавную букву "Д". - Будьте добры, продайте два билета до станции Осинники. Нам, командированным! - важно сказал Юлий, протягивая кассиру удостоверения. Кассир, пожилой худощавый человек в белом кителе с металлическими пуговицами, молча, не глядя, сунул картонный билет в компостер и толкнул его вертикальную стойку. Отбив билеты, он небрежно бросил их на прилавок окошечка. - Двадцать рублей сорок копеек! - сказал он равнодушно. Юлька заплатил деньги, а потом, развернув удостоверение, ткнул в него пальцем: - Вот смотрите, товарищ кассир: Юлий Владимирович Малямзин - это я... и еду в Осинники по важному делу. Кассир, оглядев Юльку сонными глазами, ответил: - Следующий! Обиженный таким невниманием, Юлька побежал к поезду. Ребята залезли в последний вагон и заняли место у самого окна. Жаль, что возле вагона не стоял проводник и некому было проверить билеты, спросить их, куда же это они едут. Да и в вагоне людей было негусто. Двое пассажиров читали; старичок в синей сатиновой рубашке, поджав ноги, лежал на скамейке. Четверо пассажиров, положив на колени чемодан, стучали костями домино. И поэтому никто не обратил внимания на такой торжественный момент, как отход поезда, исключая, конечно, наших командированных. На узкий перрон, покрытый сверху слоем паровозного шлака-жужелицы, вышел дежурный по станции в фуражке с алым верхом. Он окинул взглядом, казалось, дремавший состав, вытащил засунутый в щель обшивки здания станции железный болт и два раза ударил им по рельсу. Затем торжественно, как свечу, поднял свернутый желтый флажок. Паровоз стал отдуваться паром чаще, громче и дал гудок. О, какой это был гудок: мощный, раскатистый! От него, наверное, в горах посыпались хвойные иглы с елей. Никто из пассажиров не обратил на гудок внимания, кроме старичка, который приподнялся и, поковыряв пальцем в ушах, сказал: - Ну, кажись, поехали? Здание станции, дежурный с флажком, старые березы в саду тронулись влево, и пол под ногами ребят задрожал. Мелькнули пакгауз, сложенная из камня водокачка, маленькая будка стрелочника, семафор. Зашагали серые столбы, а белые изоляторы на кронштейнах были похожи на отдыхающих голубей. Рядом с насыпью завиляла речушка и неожиданно исчезла под полотном дороги. На обочинах листва кустов от ветра, идущего от поезда, поворачивалась белой подкладкой, и казалось, по кустам прыгали серебряные искорки. Суровый еловый лес то подходил вплотную, то расступался, давая место вырубке, которую уже заняла молодая поросль берез. Мелькнули кусты шиповника, желтовато-зеленый осиновый борок, одинокий куст плотного вереска. Ребята не отходили от окна. "Какие равнодушные люди едут в вагоне, - думал Гешка. - Кругом так много интересного, а им хоть бы что!" Хорошо мечтать, глядя в окно вагона. Теплый ветер обдувает лицо, залезает под рубашку, пузырит ее. Поезд мчится по высокой насыпи, а вершины столетних пихт и елей остались где-то внизу, и кажется, что ты взлетел и паришь в свободном полете над горной тайгой. Но вот поезд влетает в глубокую выемку, сразу охватывает холодком. Перед глазами стена из красноватого песчаника, и возникает чувство, что поезд врезается в глубь земли. Мысли легкие, радостные, и Геша, облокотясь на спущенную вниз раму окна, мечтает... Кто-то ударил Гешку по ноге, чуть повыше щиколотки. - Не балуй! - крикнул он Юльке, но тот с недоумением посмотрел на Гешку и ничего не ответил. Спустя минуту удар повторился, и Гешка, оторвавшись от окна, посмотрел вниз. Мечтательное настроение его вмиг улетучилось: возле ног, свесив набок голову, сидел не кто иной, как сам Гром. Он, по-видимому, залез в вагон перед отходом, спрятался под лавку, а сейчас, освоившись, вылез. Гешка присел на корточки и, подергивая непослушного пса за уши, зло стал допрашивать: - Как ты смел? Паршивец ты этакий! Выброшу вот... Юлька тоже набросился на Грома с бранью. А пес, вывалив набок язык, умильно смотрел на них: "Никуда вы, братцы, меня не выкинете! Любите вы меня, знаю!" Излив гнев, ребята загнали Грома под лавку и опять пристроились у окна, но, увы, настроение их было уже испорчено. Проезжали станцию за станцией. Поезд вырвался из окружения гор и шел по густонаселенной холмистой равнине. Вагон постепенно заполнили пассажиры. Гешка обратил внимание на подозрительную тишину под лавкой. Гром всю дорогу то чесался, то щелкал зубами, выискивая блох, а тут приумолк, словно его и не было. Гешка заглянул вниз. Под лавкой было пусто. Встревоженные ребята бросились искать собаку по всему вагону и нашли ее в другом конце, рядом с тамбуром. Там возле стенки лежали три неполных мешка с молодым картофелем, а за мешками виднелась плетенная из щепы корзина с двумя бутылями-четвертями молока и горшком сметаны. Гром прорвал ветхую тряпку, которой был завязан горшок, и с аппетитом лакал сметану. Хозяйка сидела спиной к корзине и, увлеченная разговором с соседками, не замечала шкоды... Геша тихонько свистнул, подзывая собаку, и Гром, уничтоживший уже половину горшка, сытый, поднял голову. Глядя на Гешку своими невинными глазами, он торопливо облизал морду. Но все же сметана, свидетель его преступления, белыми сосульками свисала вниз. Гром понял, что напроказил, опустил голову, стараясь не глядеть на ребят, и усиленно колотил хвостом по полу. Весь вид его говорил: "Ай-ай-ай, какую я совершил подлость! Простите, это в последний раз..." Чтобы выманить собаку, ребята вошли в тамбур. Гром, перескочив через корзину, ринулся за ними. Там они его и сцапали. Суд был скорый, правый и далеко не милостивый. Гешка снял ремень и отстегал забившуюся в угол собаку. Постукивание колес, дребезжание вагонов заглушили собачий визг. Возвращаться назад было нельзя, и ребята, привязав на ремень Грома, перебрались в соседний вагон. Юлька сбегал за портфелями. Проходя мимо пострадавшей женщины, он увидел, что она все еще не знает о постигшем ее несчастье Вагон, в который перебрались ребята, был полон пассажиров. Свободным оказалось одно место, да и то не у окна. Поэтому друзья решили так: по очереди один будет сидеть, охранять портфели и следить за собакой, а другой стоять в тамбуре у открытого окна. Юлий первым пошел на лучшее место - в тамбур. Гешка сидел на скамейке, сутулый, настороженный. Сейчас, когда все успокоилось и утряслось, беспокойный червь, называемый совестью, зашевелился в его душе. Ну скажите, где тут справедливость? Женщина ехала на базар, чтобы продать сметану, а чья-то безбилетная, едущая "зайцем" собака слопала полгоршка. А они, пионеры, тоже хороши: вместо того чтобы расплатиться с женщиной, взяли да и сбежали. Гешка, как человек справедливый и совестливый, не мог оставить это дело так. А поэтому, попросив соседа присмотреть за собакой, прошел в вагон, из которого они сбежали. Гешка сел на край скамьи и учтиво поздоровался с женщиной. - Здравствуйте, молодой человек! - ласково ответила женщина и обратилась к соседке: - Есть же хорошие, воспитанные дети. Вот пришел, поздоровался! Скромный, приличный паренек. Гешка замялся и долго сидел молча. Поборов робость, он начал издалека: - На базар едете? В Осинники? - Конечно, на базар, куда еще! Вот думаю молочка продать, сметанку... да куплю что-нибудь. У меня такой же сын, как и ты. В котором классе учишься? - В седьмой перешел... - буркнул Гешка, усиленно думая, как сообщить женщине о сметане, а потом решился: - Не придется вам продать сметану. - Почему же это? Что, на базар много привезли ее? - Да нет, тетенька! Видите ли, извините, пожалуйста... Наша собака... Гром, значит... попользовалась вашей сметаной. Женщина бросилась к корзине и выволокла ее в проход между скамьями. - Смотрите, люди добрые! - завопила она, поднимая на ладони горшок сметаны. - Смотрите! Ограбили, съели полгоршка такой сметаны!.. Да что же это такое, господи! Не дети теперь пошли, а бандиты какие-то... - Собака же это... - Ничего не знаю! Где, жулик, моя сметана? Чтоб у вашей дохлятины болячка вскочила!.. Гешка уже был не рад, что признался торговке. Подождав, когда женщина умолкнет, он спросил: - А сколько стоит этот горшок со сметаной? - Да тебе все равно его не купить! Два кило по двенадцать рублей, да сам горшок. О господи, наказали меня! Гешка проворно вытащил из кармана штанов старый отцовский бумажник, в котором он хранил документы и деньги. - Тридцать рублей хватит? - спросил он, вынимая три новенькие, хрустящие десятирублевки. Лицо женщины в одно мгновение преобразилось: из вытянутого стало круглым, глаза замаслились, полные губы расплылись. - Голубчик ты мой, - запела она, - дитятко ненаглядное!.. Конечно, хватит. Бери, бери горшочек. Пусть ваша милая собачка докушает сметанку. Может, и молочко у меня купите? Гешка устремился в свой вагон. Гром спал, вытянув кривые лапы. Гешка поставил горшок на скамейку возле портфелей и сел. Тут он почувствовал, что голоден, раскрыл свой портфель и съел булку с холодной котлетой и два яйца. В вагоне, несмотря на раскрытые окна, было душно, клонило ко сну, и Гешка, повалившись на спинку сиденья, задремал. Его разбудил Юлий: - Иди, твоя очередь стоять у окна, а я посижу. Растерев ладонью лицо, Гешка поднялся и, уходя, посоветовал: - Ты ешь, я уже поел. У меня в портфеле курятина, котлеты. И свежих огурцов мама положила. Гешка ушел и когда через полчаса возвратился, то застал картину, которая заставила его расхохотаться. Юлька, зажав коленями злосчастный горшок, хлебной корочкой зачищал на дне горшка остатки сметаны. Посмотрев с недоумением на Гешку, Юлька сказал: - Ты чего это заливаешься? Не лопни! Думаешь, много сметаны оставил? А вообще ты хорошо сделал, что сметану на завтрак купил... - Я ее и не думал покупать! Ха-ха! Эту... эту сметану Гром лакал!.. Ох, обидится он теперь на тебя... СОБЛАЗНЫ БОЛЬШОГО ГОРОДА Город начался исподволь. Станции, разъезды стали многолюднее; на путях длинные составы с нефтяными цистернами, угольными коробками, платформами с лесом, металлическими конструкциями, чугунными чушками, - индустриальный Урал отправлял свою продукцию. Затем потянулся пригород: домики с огородами, черная лента шоссе, мелькнула фабрика с дымящейся трубой, появилась серая бетонная ограда, за которой высились корпуса завода. Пассажиры начали собираться: снимали с полок мешки, баулы, чемоданы, складывали в сумки остатки еды. Колеса дробно застучали по стрелкам, справа и слева потянулись цепочки красных товарных вагонов. Наконец поезд остановился. Состав приняли на пятый путь, и ребятам пришлось пробираться на перрон по тормозным площадкам, под вагонами. Площадь перед вокзалом большая, залита асфальтом. Посреди нее фонтан: мальчик держит в руках большую рыбу, а из ее раскрытого рта бьет в небо тугая струя воды. Вокруг фонтана опояска из цветов: огненные лопоухие канны, левкои, львиный зев и коврик из анютиных глазок. Посовещавшись, ребята решили сначала устроиться с ночлегом, а потом уж заняться покупками. Но где улица Садовая, на которой живет отец Петра Петровича? Ребята растерянно озирались: город большой, незнакомый. Впервые они в городе, все удивляет их. Домов выше двух этажей они никогда не видели, а тут горами высятся серые коробки в четыре, пять этажей. А машин - тьма-тьмущая... В конце площади из-за домов появились два желтых вагона, сверкнули на солнце стеклами. Из-под дуги вырвалась огненная вспышка, словно чиркнули спичкой. - Смотри! Наверное, трамвай! - крикнул удивленный Гешка, и мальчики, размахивая портфелями, бросились прямиком через площадь, наперерез движению машин. Впереди бежал длинноногий, поджарый Гешка, за ним семенил толстый Юлька, а последним с неистовым лаем несся Гром. Он решил, что ребята затеяли с ним игру. Резкий, заливистый свисток остановил их. Милиционер, помахивая полосатой палочкой, которую он держал за ременную петлю, подошел к ребятам и, дотронувшись ладонью до козырька, строго спросил: - Граждане! Почему нарушаете правила уличного движения и переходите площадь в неустановленном месте? "Граждане" испуганно огляделись. Они оказались одни перед стадом остановившихся машин. Шоферы открыли дверки и незлобно ворчали. - Уньчанские мы... Впервые здесь! - пролепетал Юлий. На его круглом лице с редкими веснушками был такой испуг, что милиционер улыбнулся и пошутил: - Ну, раз уньчанские, то можно на первый раз и не штрафовать. - Вот именно! - охотно согласился Юлька. Уж очень он боялся штрафов. Милиционер перевел друзей через площадь. Обратив внимание на пса, он удивился: - Что это за страшилище? - Гром это... С нами, из Уньчи... - Н-да! А намордник и поводок ему, ребята, надо купить. Обязательно. - Скажите, а как нам найти улицу Садовую, дом тридцать один? - вспомнил Геша. - Садовая? - Милиционер задумался. - Садовая, говорите? Так, так... Садитесь на трамвай и поезжайте до остановки Подгорной, а затем вниз. Через два квартала будет Садовая. Запомните, остановка Подгорная. Он опять откозырял и легкой, пружинящей походкой отошел от ребят. Трамвай был полон, народу набилось словно спичек в коробке. Мальчики по незнанию забрались с передней площадки прицепного вагона, удивляясь, почему у одних дверей такая толкотня, а у других свободно. Прижались к стенке и портфелями загородили Грома. Он притих, словно понимал - пребывание его в трамвае без намордника противопоказано. Кондуктор, молоденькая девушка с кожаной сумкой, вручая билеты, ответила на Гешкин вопрос: - Подгорная? Это не скоро. Через весь город ехать надо. Я объявлю. Граждане, кто еще не взял билеты? Полная женщина, разморенная духотой вагона, неповоротливая, раздраженная, продвигаясь к двери, наступила собаке на хвост. Гром рванулся и залаял. Друзья с испугом переглянулись: высадят их из трамвая вместе с собакой. Кондуктор резко повернулась и с подозрением посмотрела на ребят. Смышленый Геша тотчас нашелся - выпучил глаза и смешно, по-щенячьи, тявкнул. Пассажиры засмеялись, а девушка нахмурилась и с осуждением сказала: - Такой большой и такой дурной! Уньчане прижались к трамвайному окну. Перед ними вставал во всей своей красе новый уральский город. И то, что город сам по себе был хорош, и то, что впервые они в нем4 заставляло ребят замирать от удивления. Трамвай ехал посреди улиц, полных движения. Колоннами, точно связанные невидимым канатом, шли друг за дружкой машины: юркие "газики", серые "минчане" с бодливым зубром на капоте, приземистые "ярославцы" с фигуркой медведя на радиаторе. Обгоняя грузовики, прошмыгивали стремительные "Волги", обтекаемые "Победы" и похожие на сундуки "Москвичи". По тротуарам тянулся нескончаемый поток людей, точно проходила демонстрация. Дома, расцвеченные вывесками, скверы, яркие от цветов, площади с сиротливо стоящими памятниками, сады с густой, непроглядной зеленью мелькали перед потрясенными путешественниками. Потом домов не стало, за широкой площадью показались заводские корпуса: серые кубы из бетона и стекла. Даже из трамвая чувствовался пульс трудовой жизни завода, В сталелитейном цехе разливали металл, и огненные сполохи выбивались из цеховых ворот. В кузнечном отковывали какую-то большую деталь, и от ударов молота вздрагивали стекла в огромных оконных рамах. Поднялась к облакам гребенка высоченных труб. Из одной трубы тянулся дым - густой, черный, казалось, упругий; из соседней он вился молочным парком, а у крайней вытянулся рыжим-прерыжим хвостом лисы-огневки. Заглядевшись на завод, друзья забыли про собаку. Воспользовавшись тем, что на площадке стало пусто, Гром выбрался из-за портфелей, отряхиваясь и взвизгивая запрыгал по вагону. - Это еще что такое? - возмутилась кондукторша. - А ну, сходите! Она надавила два раза кнопку звонка, и трамвай, заскрежетав тормозами, стал. Щелкнув, открылись двери, и друзья, не дожидаясь напоминания, выскочили из вагона. Трамвай поехал дальше. - Навязался на нашу шею!.. Вот и страдай из-за тебя! - отчитывал Юлька Грома. - Был бы хоть видной собакой, такой, как у пограничников, а то страшилище... И они, унылые, побрели вдоль трамвайных путей к остановке Подгорной. Дом 31 по улице Садовой оказался совсем рядом с остановкой. Друзья не без труда нашли нужный подъезд и по широкой лестнице поднялись на второй этаж. На двери, обитой черной клеенкой, выше железного ящика для писем и газет, был привинчен эмалированный аккуратный номерок. - Здесь! - радостно вздохнул Геша. Он передал Юльке свой портфель, ладонью пригладил взлохмаченные ветром волосы и нерешительно постучал. Никто не ответил. Тогда Гешка стал стучать решительнее. - Звонок же есть! - с укором прошептал Юлька. И верно, на косяке двери белела пуговка звонка. Досадуя на свою недогадливость, Гешка решительно нажал кнопку. От такого оглушительного звонка, казалось, вздрогнул весь дом, а не только Юлька с Гешкой. Послышалось шарканье подошв, глухое покашливание, за дверью что-то звякнуло, и она открылась. Перед мальчиками стоял высокий, сутулый старик с густыми усами, концы которых поседели, и казалось, что он их запачкал в муке. Лицо его, сухощавое и горбоносое, с плотно сжатыми губами, было строгим, и только большие глаза смотрели доброжелательно. Заметив нерешительность ребят, старик улыбнулся, показав снежно-белые, явно вставные зубы: - Слушаю вас, молодые люди! - Нам нужен товарищ Голощапов, - сказал Гешка. - Папа Петра Петровича... - как всегда, некстати, влез Юлий. Старик улыбнулся: - Я и есть Голощапов. - Мы из Уньчи... Вот письмо вам. - По командировочным удостоверениям приехали. И Гром с нами, - вставил опять Юлька. - От Петра, значит. Ну что же, проходите, ребята, и Грома приглашайте. Они прошли в высокую, просторную комнату. Старик поднял письмо перед окном, торопливо оторвал сразу появившуюся на конверте светлую каемку. Развернув хрустящий лист, он быстро читал, то и дело передвигая бумагу вверх. - Мой дом - ваш дом! - доброжелательно сказал старик, складывая письмо по сгибам. - Располагайтесь, ребятки... Сейчас я чаек вскипячу. Через полчаса ребята сидели за столом и, перебивая друг друга, рассказывали старику про Уньчу, Петра Петровича, делились своими впечатлениями о красивом городе Осинниках. А Гром удобно устроился в передней. Из двух дней, отведенных ребятам на командировку, первый они решили посвятить делу, то есть покупкам, второй - осмотру города. Но вышло наоборот. Как только трамвай доставил ребят в центр, живой ритм городской жизни увлек их. Гром тоже радовался, вертел головой во все стороны. Какая толчея стояла на улицах! А сколько магазинов! Одни торговали только одеждой, другие - обувью, был даже такой, в котором, кроме часов, ничего не продавали. Но какие там были часы! Ходики с кукушкой, карманные, наручные... Ребята подолгу стояли у витрины, выбирая, какие они бы купили, если бы... Эх, это вечное "бы"! Торговали даже на улице. Продавщица вынимала из металлического ящичка оранжевые, блестящие от масла пирожки и, прежде чем отдать покупателю, обертывала кусочком бумажной ленты. Когда вокруг нее было немноголюдно, зазывала покупателей: Пирожки рубль штучка! Три рубля кучка, А в кучке три штучки. Ребята уже собирались купить пирожков, но увидели мороженое. Нужно честно признаться, что Гешка и Юлька еще ни разу не ели мороженого. Из книг и рассказов товарищей они знали, что это вкусно, а вот пробовать ни разу не приходилось. Дело в том, что в Уньче мороженого не продавали. В тени раскидистого тополя стояла девушка в белом переднике, с кружевной наколкой на волосах. Перед девушкой чудной ящик, на передней и боковой стенке которого нарисованы льдины, а на них неуклюжие пингвины с мороженым. - Горячее мороженое! Лучшее горячее мороженое! - задорно рекламировала девушка свой товар. Действительно, от синеватого льда, которым были обложены плотные пакетики, вился парок. Ребята впервые видели, как таял искусственный сухой лед, а поэтому с изумлением остановились возле тележки. - Кавалерам мороженого? - спросила девушка и подмигнула озорным светло-карим глазом. - Ага! - враз сказали "кавалеры" и полезли в карманы за деньгами. Мороженое на самом деле оказалось восхитительным. Под прозрачной целлофановой оберткой, меж двух хрустящих на зубах пластинок, было запаковано желтоватое, ужасно холодное и сладкое мороженое. Лизнешь его, а оно так и тает, так и течет в рот. И только Юлий распробовал и вошел во вкус, а мороженого уже нет. Даже не поверил, что съел: оглянулся, подозрительно покосился на Грома, посмотрел под ноги. И рука сама, непроизвольно, полезла в карман за деньгами... Съев по две порции, ребята прошли немного и опять натолкнулись на мороженое. Тут уже торговали им в киоске, развешивая по стаканчикам, и название у этого мороженого было красивое: "Пломбир". Конечно, надо попробовать и его. Словно кто назло расставил мороженое на их пути. Завернули мальчики за угол, а там тетя вынула из деревянного сундучка серебристую толстую палочку и, держа ее за перо-щепочку, нараспев похваливала: - Замечательное эскимо-о! Ну как не отведать эскимо! Обязательно надо. Так от тележки до киоска, от киоска до тележки пробирались они. Первым плохо себя почувствовал Юлька. Он внезапно побелел и схватился за живот. - Что-то того... мне... нездоровится! - простонал он, ища глазами ближайшие ворота. - Ну вот, вечно с тобой неполадки! - проворчал Гешка. Юлька нырнул в калитку, и было слышно, как он плевался и стонал. "Тоже мне... "я" да "я"... а с мороженым справиться не мог!" - осуждал Гешка друга. Но тут и он почувствовал, что у него во рту внезапно появилось много слюны и на лбу выступил холодный пот. Зажав рот ладонью, он опрометью бросился во двор... После этого, проходя мимо мороженого, друзья, как по команде, отворачивались. Разморенные полуденной жарой, ребята забрели в такой тенистый сквер, что солнце не могло пробиться сквозь зелень, и на утоптанную дорожку ложились мерцающие блики, отчего дорожка, казалось, качалась. Между стволами кленов и ветвями акаций белели стены большого здания с колоннами и широкими, во всю стену, окнами. Высоко над входом был пристроен фанерный щит, на котором нарисован солдат с автоматом и настороженная собака овчарка. - "Кинотеатр "Урал", - прочел вслух Юлька надпись на фронтоне здания. - "Над Тиссой". Про шпионов... Пошли! Юльку не надо было уговаривать, и мальчики помчались в кино. Возле касс змейкой развернулась небольшая очередь. И только успел Геша купить билеты - продребезжал звонок. Когда Гешка с Юлькой приблизились к заветной двери, контролер - пожилая и строгая на вид женщина - спросила: - Ваша собака? - Ага! Гром это... - Хоть и молния, разве не знаете, что собак водить в кино запрещено? - Тетя! Нам некуда его деть, - взмолился Гешка. - Из Уньчи мы... командированные. - Нельзя! Отойдите, ребята, от дверей и не мешайте! - Тетя! - Я что сказала? Удрученные ребята отошли от дверей. - Из-за тебя все! - погрозил кулаком Юлька собаке, а Гром хоть бы что: свесил язык чуть не до пола и смотрит умильно. Сделав еще две попытки пробиться в зал, ребята вышли в сквер и стали думать, как им поступить. Оставить Грома на улице - пропадет собака. Запереть до конца сеанса некуда. Погоревав, решили продать билеты. Послышался второй звонок. Звук его словно ошпарил ребят кипятком: уж очень хотелось в кино... - Смотри, Юлька, другая тетя стоит... - взволнованно прошептал Гешка, толкая приятеля локтем. - Ну и что! - Есть идея. Пошли! - Гешка схватил друга за руку и чуть ли не силком вывел его обратно в сквер. Там за кустами акаций скомандовал: - Снимай рубаху! - Да ты что, очумел? - Снимай! - уже резче сказал Гешка и, быстро скинув свою рубашку, остался в одной майке. Недоумевая, Юлька последовал примеру товарища... Геша подхватил собаку и, присев на скамью, торопливо запеленал в свою рубашку, как малыша. Гром попробовал сопротивляться, но два шлепка успокоили его. А когда Гешка Юлькиной рубашкой обмотал Грому голову, то никто бы не догадал