твии оказался в живых майор Гаврилов, который попал в плен только 23 июля, то есть на тридцать второй день войны. Но и он не был последним защитником крепости. Борьба продолжалась и после этого. Несколько лет назад мне пришлось случайно встретиться в Москве с научным сотрудником Института психологии Академии педагогических наук Федором Николаевичем Шемякиным. Ф. Н. Шемякин в годы войны работал в политотделе армии генерала Горбатова. Он вспоминает, что в 1943 году, когда эта армия находилась в районе Орла или Брянска, в политотдел как-то принесли пачку документов, захваченных в одном из штабов разгромленной дивизии противника. Разбирая бумаги, Ф. Н. Шемякин, который хорошо знает немецкий язык, обратил внимание на небольшую папку - в ней были подшиты документы о боях в Брестской крепости в 1941 году. Он совершенно ясно помнит, что в этих документах шла речь о пяти с половиной неделях борьбы. По его словам, в папке были собраны донесения противника, датированные концом июля и началом августа, и в них содержалось много интересных и важных подробностей героической обороны. Затем следовали протоколы допросов наших бойцов и командиров, захваченных в плен в Брестской крепости. Ф. Н. Шемякин говорит, что тогда, читая эти протоколы, он удивлялся мужеству и достоинству, с каким держались наши люди перед лицом врага на допросах. Наконец, в папке был подшит акт, составленный группой немецких военных врачей, которым командование противника поручило обследовать трупы, найденные в последнем крепостном каземате, продолжавшем сопротивление. Гитлеровские врачи констатировали, что защитники этого каземата последними патронами покончили с собой, не желая сдаваться в плен врагу. Тогда же я принял меры, чтобы найти эти важные документы, и генерал-полковник А. П. Покровский, который очень много помогал мне в моих изысканиях по Брестской крепости, приказал организовать самые тщательные поиски в наших военных архивах. К сожалению, обнаружить эту папку не удалось. Она, видимо, либо пропала во время войны, либо находится сейчас где-то в неизвестном нам месте. Остается надеяться, что когда-нибудь эти документы или их копии будут все же найдены. Кстати, срок в пять с половиной недель, о котором, по словам Ф. Н. Шемякина, говорилось в немецких документах, согласуется и с показаниями многих очевидцев обороны - жителей Бреста и окрестных деревень. Они утверждают, что бои в крепости продолжались до самых последних дней июля или до первых чисел августа 1941 года. Есть и другие подтверждения этого. В конце ноября 1956 года я получил письмо из далекой деревни Кожла-Сола Казанского района Марийской Автономной Республики. Мне писал бывший учитель, а сейчас колхозный пчеловод Игнатий Васильевич Иванов. Он не был защитником Брестской крепости, но в начале июля 1941 года в составе группы раненых красноармейцев попал в гитлеровский плен близ Минска и был отправлен в лагерь Бяла Подляска. Там-то и произошла встреча, которая навсегда запомнилась ему. Для большей точности я дословно привожу здесь часть его письма. "В конце июля 1941 года, - пишет И. В. Иванов, - я попал в 307-й концлагерь, который находился примерно в 30-50 километрах от города Бреста. Сюда в последние дни июля - не то 30-го, не то 31-го числа (точно не помню, но в один из этих дней) - привезли четырех человек из Брестской крепости. Привезли их в лагерь после полудня, к вечеру. Поместили их отдельно, в специальный блок, находившийся через один пустой блок от нас. Поэтому разговаривать нам с ними было трудно, так как расстояние превышало 50 метров. Их продержали в этом блоке недолго, всего несколько часов. Но мы успели узнать от них кое-что. Вот что нам удалось услышать от этих четырех защитников Брестской крепости. Они сказали нам, что попали в этот лагерь прямо из крепости, где они больше месяца вели бои. Все имели по нескольку ранений. Последняя их попытка вместе с другими уйти к Бугу не удалась. Это было примерно 26-27 июля. После этого они почти двое суток держались и вели бой, пока имелись патроны. Потерявшие возможность сражаться, уже фактически безоружные, они вынуждены были уйти в подземные казематы. Немцы через каждые два часа предлагали им сдаваться, но эти товарищи отвечали пением "Интернационала". Так продолжалось больше суток. В тот самый день, когда их привезли в лагерь, гитлеровцы пустили в подземелья Брестской крепости отравляющие вещества - газы. Дышать стало нечем. Тогда защитники крепости решили выйти и принять смерть, стоя под солнцем. С пением "Интернационала" они вышли из каземата. Их встречала большая вооруженная группа немецких солдат и несколько офицеров. Несмотря на пение "Интернационала", немцы по нашим воинам не стреляли. Пораженные мужеством израненных, голодных и еле державшихся на ногах людей, немцы молчали. Один из офицеров, видимо старший, снял каску перед защитниками крепости, и все солдаты, как по команде, последовали примеру начальника - почтили верность воинскому долгу наших воинов снятием каски. Эти четверо были доставлены в наш лагерь в день их пленения. Примерно через три часа их увели, но куда, я лично не видел. От себя скажу, что вид их был ужасен. Они все были оборваны, с окровавленными, грязными повязками, худые и обросшие щетиной. Все время кашляли и вытирали глаза - видимо, сказывалось действие газов. Ослабели они настолько, что еле стояли на ногах, поддерживая друг друга. Встреча с этими героями произвела сильное впечатление на нас, пленных, а тем более на меня. Дело в том, что я до войны принимал участие в строительстве дотов около Брестской крепости. Поэтому места эти мне были знакомы, и встреча в немецком плену с людьми, защищавшими больше месяца эту крепость, глубоко взволновала меня. Больше я их, к сожалению, не встречал и о них ничего не слышал. Наверно, их вскоре перевели в другой лагерь". Таково свидетельство И. В. Иванова. Должен сказать, что мне и до того приходилось слышать от бывших пленных лагеря э 307 о какой-то группе героев крепости, доставленных туда в конце июля, хотя тогда это были лишь смутные и неопределенные слухи. Но были ли эти четверо бойцов последними защитниками крепости? Участник обороны, а сейчас пенсионер, Николай Сергеев в 1943 году встретил на фронте старшину Звонкова, который сражался в крепости до первых чисел августа. Последние дни он с двумя товарищами прятался в нашем подбитом броневике на Центральном острове. Все трое были ранены, и товарищи Звонкова вскоре умерли от ран. Старшина наблюдал за немцами сквозь смотровую щель и выжидал момента, чтобы покинуть свое убежище и попытаться выйти из крепости. Однажды он видел, как около Холмских ворот цитадели была построена во дворе рота гитлеровцев. Вероятно, фашистские солдаты собрались получать награды: перед строем стояло несколько офицеров и один держал в руках коробочки с орденами, а другой читал какой-то приказ. И вдруг позади строя из окон полуразрушенного здания казарм 84-го полка прогремела длинная автоматная очередь. Офицер, читавший приказ, и пять-шесть солдат упали убитыми, а остальные с криками разбежались, беспорядочно стреляя по развалинам. Тотчас же автоматчики бросились внутрь казарм, но был ли пойман тот, кто стрелял, Звонков уже не знал. В ту же ночь он сумел незаметно вылезти из броневика, кое-как добрался до города и нашел приют у местных жителей, а позднее ему удалось перейти линию фронта. Один из жителей Бреста передал мне рассказ какого-то участника обороны, фамилию которого он уже, к сожалению, не помнил. Этот боец, как и Звонков, впоследствии пробравшийся в город, в первых числах августа тоже прятался в уже захваченной врагом центральной крепости, но не в броневике, а в одном из подвалов на территории 333-го полка. Он наблюдал за немцами через подвальное окошко и однажды стал свидетелем подвига неизвестного защитника крепости. Как-то днем десятка три немецких автоматчиков строем шли вдоль казарм, направляясь к Тереспольским воротам. Они уже поворачивали в туннель ворот, как вдруг в самой середине этого отряда раздался сильный взрыв, разметавший в разные стороны солдат. Вслед за тем с верхушки разрушенной Тереспольской башни на камни двора кинулся вниз головой человек в красноармейской гимнастерке и остался лежать бездыханным среди трупов гитлеровцев, убитых взрывом. Неизвестный герой подстерег врагов, бросил в них, по-видимому, связку гранат и, дорого продав свою жизнь, покончил с собой. Житель соседней с крепостью деревни Котельня-Подгорская, Григорий Самолюк, рассказал мне о какой-то группе героев, сражавшихся в здании бывшей церкви на Центральном острове. Как известно, эта церковь в ходе боев несколько раз переходила из рук в руки, но говорят, что в начале августа туда снова пробрались наши бойцы с пулеметом и вели долгий бой с гитлеровцами, пока все не погибли. Самолюк слышал от немцев, что это был последний очаг сопротивления в центре цитадели, и видел своими глазами останки героев, когда глубокой осенью оккупанты пригнали его с другими колхозниками убирать территорию крепости. По его словам наверху, в развалинах церковной башни, еще стоял тогда станковый пулемет "максим", направленный в сторону Тереспольских ворот, а рядом лежали трупы семерых бойцов с зелеными петлицами пограничников на гимнастерках. Гитлеровцы, раздраженные упорным сопротивлением этой группы, не разрешали хоронить погибших, и стаи ворон копошились над мертвецами. А внизу, там, где когда-то был церковный алтарь, крестьяне увидели еще один полусгнивший труп советского бойца. Он сидел, прислонясь к стене, около него валялся разбитый автомат, а над его головой на штукатурке была выцарапана надпись: "Погибаю за Родину!" До сих пор среди жителей Бреста и ближних деревень ходят удивительные рассказы о том, что даже несколько месяцев спустя, после того как гитлеровцы полностью овладели крепостью, отдельные советские бойцы и командиры скрывались в крепостных казематах и подземельях и по ночам на развалинах еще иногда раздавались выстрелы. Кое-кто из местного населения вспоминает, что зимой 1941/42 года, когда немцы сгоняли людей в крепость разбирать развалины, они порой видели перебегающие из каземата в каземат, от подземелья к подземелью фигуры в изодранной красноармейской одежде. И чья-то рука не раз писала на полуразрушенных крепостных стенах грозные слова: "Смерть немецким оккупантам!" Еще более удивительную историю передает участник обороны крепости, бывший старшина 84-го полка Александр Дурасов, живущий сейчас в городе Могилеве в Белоруссии. Старшина Дурасов, раненный в боях за крепость, попал в плен и находился несколько месяцев в гитлеровском лагере под Брестом. Весной 1942 года, когда рана его зажила, он был послан в город и зачислен в рабочую команду, обслуживавшую немецкий госпиталь. Вместе с военнопленными в этой команде работала и группа евреев из созданного фашистами гетто. В отличие от пленных, евреи ходили без конвоя, хотя и терпели не меньшие издевательства со стороны оккупантов и их прислужников. В составе группы из гетто был один музыкант-скрипач, игравший до войны в джазе брестского ресторана. Однажды - это было, как вспоминает Дурасов, в апреле 1942 года - скрипач опоздал часа на два на работу и, когда пришел, с волнением рассказал товарищам о том, что с ним случилось. Он шел по дороге, направляясь к госпиталю, как вдруг его обогнала немецкая военная машина, в которой сидел какой-то офицер. Машина резко затормозила впереди него, и гитлеровец подозвал скрипача. - Садись! - приказал он, открывая дверцу. Музыкант сел, и автомобиль помчался в крепость. Они приехали на Центральный остров и, судя по тому, как объяснил Дурасову скрипач, остановились где-то в расположении 333-го полка. Там, среди развалин, в земле была пробита широкая дыра, уходившая куда-то глубоко вниз. Вокруг нее с автоматами наготове стояла группа немецких солдат! - Спускайся туда! - приказал скрипачу офицер. - Там, в подземелье, до сих пор скрывается один русский. Он не хочет сдаваться и отстреливается. Ты должен уговорить его выйти наверх и сложить оружие - мы обещаем сохранить ему жизнь. Если ты не уговоришь его - можешь не возвращаться: я застрелю тебя. Музыкант с трудом спустился вниз и попал в неширокий и темный подземный ход. Он двинулся по нему, вытянув вперед руки, и, боясь, чтобы неизвестный не застрелил его, все время громко повторял, кто он и зачем идет. Внезапно гулко ударил выстрел, и перепуганный скрипач упал ничком на сырой пол подземелья. К счастью, пуля не задела его. И тут же он услышал доносившийся откуда-то издали слабый голос. - Не бойся, иди сюда, - говорил неизвестный. - Я выстрелил просто в воздух. Это был мой последний патрон. Я и сам решил выйти - у меня уже давно кончился запас пищи. Иди и помоги мне. Скрипач поднялся на ноги и двинулся вперед. Вскоре он наткнулся на человека, сидевшего у стены. Обхватив руками музыканта, неизвестный с трудом встал, навалился ему на плечо, и оба медленно пошли к выходу. Когда они кое-как выкарабкались наверх, последние силы оставили незнакомца, и он, закрыв глаза, изнеможенно опустился на камни развалин. Гитлеровцы, стоя полукругом, молча, с любопытством смотрели на него. Перед ними сидел невероятно исхудавший, заросший густой щетиной человек, возраст которого сейчас было невозможно определить. Нельзя было также догадаться о том, боец это или командир, - вся одежда на нем висела лохмотьями. Видимо, не желая показать врагам свою слабость, неизвестный сделал усилие, чтобы встать, но тут же упал на камни. Офицер бросил приказание, и солдаты поставили перед ним открытую банку с консервами и печенье, но он не притронулся ни к чему. Тогда офицер спросил его, есть ли еще русские там, в подземелье. - Нет, - ответил неизвестный. - Я был один, и я вышел только для того, чтобы своими глазами посмотреть на ваше бессилие здесь, у нас, в России. Я выпустил свой последний патрон в воздух, но расстрелять меня вы не посмеете. По приказанию офицера музыкант перевел ему эти слова пленного. И тогда офицер, обращаясь к своим солдатам, сказал: - Этот человек - настоящий герой. Учитесь у него, как нужно защищать свою землю. Его воля победила смерть, голод и все лишения, и это великий подвиг солдата. После этого офицер приказал одному из солдат вывести музыканта за пределы крепости, и дальнейшая судьба пленного так и осталась неизвестной. Услышав от А. И. Дурасова эту историю, я, естественно, попытался найти следы скрипача. Это было не слишком трудно: Дурасов говорил, что у музыканта было бельмо на глазу и он заметно прихрамывал. Человека с такими характерными приметами могли помнить многие старожилы Бреста. Я решил обратиться за советом к моему старому знакомому - музыканту из брестского ресторана, Сергею Кондратюку, который когда-то помог мне в розыске Петра Клыпы. Опять я отправился вечером в уже новый, недавно построенный ресторан "Буг", где теперь играл на аккордеоне Кондратюк. И как только я описал наружность скрипача, аккордеонист тотчас же вспомнил этого человека. Он даже сказал мне, что их было два родных брата - оба музыканты, и что со скрипачом он не раз играл вместе в оркестрах. Фамилию его Кондратюк уже не помнил, он обещал узнать ее у своих знакомых-музыкантов. Через два дня он сообщил мне эту фамилию. Скрипача звали Залман Ставский. Его помнили в городе многие, и кое-кто даже вспоминал его рассказ о том, как он выводил из подземелья неизвестного героя крепости. Но самого Залмана Ставского уже давно не было на свете: его расстреляли гитлеровцы вместе с тысячами других евреев из брестского гетто в 1942 году. Таким образом, эта ниточка безнадежно оборвалась. Кто был этот последний герой, проведший десять месяцев в подземельях Брестской крепости, как жил и боролся он это время и что случилось с ним впоследствии? Быть может, когда-нибудь удастся что-либо узнать из немецких документов. Быть может, все это навсегда останется тайной. Но тайна эта полна той же величавой трагической героики, что и вся похожая на легенду оборона Брестской крепости, только сейчас открывающая перед нами свои волнующие загадки. Много загадок до сих пор хранят развалины Брестской крепости. Там, под камнями, еще можно найти останки героев, их оружие и документы, там, в засыпанных подвалах, лежат зарытые или замурованные в стенах боевые знамена некоторых полков. В настоящее время нам известны даже люди, которые в дни боев собственноручно зарывали или замуровывали эти знамена. К сожалению, пока поиски дали результат лишь в одном случае, о котором я расскажу дальше. Большинство полковых знамен до сих пор найти не удается. Еще не вскрыты многие крепостные подземелья и подземные ходы, которые, по слухам, в разных местах проложены под крепостной территорией. Нет сомнения, что постепенно из-под развалин извлекут новые документы и предметы времен обороны, и они будут храниться в наших музеях, как дорогие сердцу народа реликвии - свидетельства мужества и героизма легендарного гарнизона.  ВРАГ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ  Я уже говорил о том, с каким невольным уважением писали штабные офицеры 45-й пехотной дивизии немцев о стойкости и упорстве защитников крепости в своем "Боевом донесении о занятии Брест-Литовска". И до сих пор во многих выходящих на Западе книгах - воспоминаниях бывших гитлеровских генералов, офицеров и солдат об их трагическом Восточном походе - говорится о Брестской обороне, причем все, кто об этом пишет, отмечают мужество и волю к борьбе крепостного гарнизона, которые тогда приводили немцев в недоумение и заставляли порой задумываться об исходе восточной авантюры фюрера. Упорное сопротивление Брестской крепости, неожиданные для врага значительные цифры потерь, понесенных полками 45-й дивизии на берегах Буга, были своего рода предзнаменованием для фашистских войск. Борьба у стен Бреста как бы заключала в себе роковое пророчество того, что произойдет в будущем на полях Подмосковья, в приволжских степях, на Курской дуге, на разрушенных улицах Берлина. Есть и другие красноречивые свидетельства врага о необычайной жестокости и упорстве боев за Брестскую крепость. В германских журналах и газетах летом и осенью 1941 года не раз печатались фотографии, сделанные фронтовыми репортерами, сопровождавшими части 45-й дивизии. Конечно, их целью было прославление побед немецкого оружия, но и по этим фотографиям видно, что каждый шаг врага в стенах крепости стоил ему очень дорого. Солдаты, притаившиеся за гребнем земляного вала под огнем защитников цитадели. Солдаты, крадучись пробирающиеся через развалины или стремглав бегущие по открытому месту. Все это говорит о том, что здесь захватчиков повсюду подстерегает смерть, что метр за метром этой изрытой бомбами и снарядами земли им приходится брать с боя, платя за эти метры "большой кровью". Но особенно интересны и полны значения немецкие кинодокументы о боях за Брестскую крепость. Кинооператоры были там вместе с войсками, и еженедельные выпуски германской кинохроники "Вохеншау" в какой-то мере отразили на экране события, происходившие в первые дни войны у стен Бреста. Наши кинозрители, вероятно, помнят кинофильм "Бессмертный гарнизон", созданный режиссером 3. Аграненко. В фильме есть кадр, который нельзя не запомнить, хотя он появляется на экране всего на 2-3 секунды. Снятая откуда-то сверху, с высоты, перед нами возникает Брестская крепость, вся в клубах густого дыма, в черных высоких фонтанах могучих взрывов, вздымающихся и опадающих здесь и там, - настоящий огненный котел, где, кажется, не может уцелеть ничто живое. И не только обычный сегодняшний кинозритель, уже искушенный в "чудесах кино", но и многие профессионалы кинематографисты считают этот кадр кинофокусом - хитрой работой художника и оператора на макете. А между тем дело обстоит совсем иначе. Это документальный кадр, снятый гитлеровским кинооператором с самолета утром 22 июня 1941 года. Перед нами - настоящая Брестская крепость, настоящие взрывы снарядов и бомб, каждый из которых уносит десятки жизней наших бойцов, командиров, женщин и детей, оказавшихся там, среди этого огненного урагана. И другие эпизоды боев за крепость встречаем мы во фронтовых выпусках "Вохеншау". Вот на склоне внешнего крепостного вала залегли автоматчики в касках. Они плотно вжались в землю и лишь изредка, выставив на гребень вала ствол автомата, чуть приподнимают головы и дают две-три короткие очереди. Чувствуется, что над их головами то и дело посвистывают пули защитников крепости. Вот из укрытия ведут огонь по крепостному двору гитлеровские минометчики. Вот идет, осторожно пригнувшись, вдоль полуразрушенной стены какого-то строения солдат с ранцевым огнеметом за спиной. Огненная струя лижет груду камней - там может скрываться советский боец. Немцы, видно, уже привыкли к тому, что в них стреляют из-за каждого камня, из каждой воронки. Вот перебегают под стеной уцелевшего здания несколько автоматчиков - это бой в расположении 125-го полка, куда прежде всего прорвались солдаты противника. А вот, видимо в момент затишья, над одним из крепостных домов поднимают флаг со свастикой. Ничего, это ненадолго - известно, что защитники крепости не раз сбивали с крыш метким огнем фашистские флаги. А немецкий диктор, комментируя все эти кадры, говорит о "бессмысленном", "фанатическом" сопротивлении большевиков. Однако самые интересные, пожалуй даже сенсационные, кадры немецкой кинохроники, посвященные Брестской крепости, удалось открыть лишь совсем недавно - летом 1964 года. Надо сказать, что однажды я уже слышал, будто бы Гитлер в конце лета или в начале осени 1941 года посетил захваченную его войсками Брестскую крепость. Еще в дни нашей первой встречи в Ереване герой Бреста Самвел Матевосян рассказал мне, что, когда он находился в лагере для военнопленных в брестском Южном городке, ему однажды попала в руки немецкая солдатская газета, где сообщалось о поездке фюрера в крепость. Это известие меня заинтересовало, но проверить его не удалось - никто из других защитников крепости, оставшихся в живых, не знал о таком факте. Я решил, что Матевосян что-нибудь спутал, и не придал значения его рассказу. Весь 1964 год я вместе с нашим известным кинорежиссером и оператором лауреатом Ленинской премии Романом Карменом работал над созданием большого кинофильма о второй мировой войне, который вышел под названием "Великая Отечественная...". Двухсерийный фильм был строго документальным, и, чтобы отобрать для него материалы, нам пришлось просмотреть более миллиона метров кинодокументов военного времени - кадры, снятые советскими операторами на фронтах Великой Отечественной войны, гитлеровскую хронику, съемки операторов США, Англии, Франции, Японии и т. д. Просмотры подходили уже к концу, когда нам позвонили из Государственного киноархива в Белых Столбах под Москвой и сообщили, что у них обнаружена еще одна коробка немецкой кинохроники, где среди прочего материала есть "сюжет", посвященный Брестской крепости. На другой день эта коробка была доставлена в наш зал, и мы приготовились посмотреть ее на экране. "Сюжет" начинался с поездки Гитлера и Муссолини на Восточный фронт. Сначала мы увидели фюрера и дуче в самолете - видимо, в личной машине Гитлера. Они перебрасывались какими-то репликами и время от времени поглядывали вниз сквозь круглое окошко самолета. И вдруг, вероятно снятая с того же самолета, перед нами появилась на экране дальняя панорама Брестской крепости с такими знакомыми мне по картам характерными очертаниями ее внешних валов. Крепость, возникнув всего на несколько мгновений, ушла под крыло самолета, и затем мы увидели уже посадку машины на полевом аэродроме. Окруженные большой свитой военных и штатских, среди которых можно различить Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Гитлер и Муссолини садятся в автомобиль и едут по пыльной дороге между двумя рядами солдат, неистово вытягивающих руки в фашистском приветствии и горланящих восторженное "Хайль Гитлер!". И вдруг впереди появляется широкая гладь реки и за ней глубокий туннель ворот. Эта река - Западный Буг, этот туннель - Тереспольские ворота Брестской крепости. Машины фашистских диктаторов и их приближенных идут по уцелевшему в 1941 году мосту, соединявшему Западный остров с центром крепости, и останавливаются у Тереспольских ворот. Сквозь туннель фюрер и дуче проходят в крепостной двор. Они стоят, озираясь вокруг, любуясь открывшейся перед ними панорамой разрушения. Слева - груды камня и обезображенная коробка здания 333-го полка, прямо - развалины дома пограничников. Здесь все говорит о долгом и тяжком сражении. Один из генералов почтительно показывает Гитлеру ряды крупнокалиберных пушек около ворот, и голос диктора поясняет, что эти орудия захвачены у большевиков тут, в крепости. Впрочем, это уж явное вранье - в самой крепости пушек такого калибра не было, и они, конечно, привезены сюда из окрестностей Бреста. Гитлер и Муссолини согласно кивают в ответ на объяснения генерала. Видно, очень дорого заплатил враг за эти брестские развалины, видно, в штабе Гитлера хорошо знали, во что обошелся войскам штурм крепости, если оба диктатора, попав на Восточный фронт, прежде всего решили посетить старую цитадель над Бугом. Эти кадры как бы показывают нам сейчас значение Брестской обороны в цепи первых сражении Великой Отечественной войны. Но они говорят и о многом другом. С обычной своей надменной гримасой, тяжело поворачивает лицо с массивной челюстью Муссолини. И хотя он ничего не говорит, а молча смотрит, кажется, будто на его квадратной физиономии на момент появляется выражение озадаченности. Если здесь, на первом куске советской земли, было такое... то что же будет дальше?! Кто знает, не пробежал ли и в самом деле в это мгновение по спине дуче неприятный холодок дурного предчувствия, не мелькнула ли у него мысль о том, что стоящий рядом зловещий союзник и друг втянул его в слишком рискованную игру? А Гитлер только самодовольно усмехается, разглядывая пушки. Он чувствует себя прочным хозяином этой изрытой взрывами, заваленной грудами, камня земли, где начался его поход на восток. Его войска уже за Смоленском, за Киевом, под стенами Ленинграда, он уже приказал готовиться к параду на Красной площади и не сомневается в победе, которая кажется ему совсем близкой. И невдомек ему, что пройдут годы, и, когда от него на земле не останется уже ничего, кроме имени, звучащего как страшное проклятье, к этим крепостным развалинам, около которых он сейчас стоит, тысячи и тысячи людей будут приходить, как к самой дорогой святыне народной, обнажая головы перед памятью павших, класть живые цветы на мертвые камни, политые кровью героев, а сами слона "Брестская крепость" станут синонимом мужества и стойкости. В этом поистине великая мудрость и справедливость людской истории, в этом как бы залог всей жизни человечества на земле: вечная и категорическая неизбежность победы правого и доброго дела над злом, каким бы сильным оно ни казалось сначала! И еще одно весьма авторитетное свидетельство. В шестидесятых годах в Западной Германии, а затем и переведенная в других странах, вышла из печати двухтомная книга известного немецкого военного писателя Пауля Карелла "Война Гитлера против России". В первом томе этой книги, озаглавленном "Гитлер двигается на восток", в главе "Захваченные врасплох" несколько страниц посвящены обороне Брестской крепости. Пауль Карелл рассказывает о ходе боев в крепости, пользуясь немецкими штабными документами, а также кое-где цитирует мою книжку "Герои Брестской крепости", известную ему по английскому переводу. Среди данных о потерях гитлеровских войск в Брестской крепости, которые приводит автор, особенно красноречивой выглядит одна цифра. Оказывается, потери врага убитыми при штурме Брестской крепости за первую неделю войны составили 5 процентов от общих потерь гитлеровской армии на всем советско-германском фронте за ту же неделю. Вот как дорого обошелся захватчикам этот маленький приграничный островок советской земли. "Прошло много времени, прежде чем герои Брестской крепости были внесены в советскую историю, - пишет Пауль Карелл. - Они заслужили свое место в ней. То, как они сражались, их стойкость, их преданность долгу, их мужество перед лицом безнадежных трудностей - все это было типичным проявлением боевого духа и силы сопротивления советского солдата. Германским дивизиям предстояло еще встретить много таких примеров. Упорство и самоотверженность защитников Бреста произвели глубокое впечатление на германские войска. Военная история знает лишь немного примеров подобного презрения к смерти. Когда генерал-полковник Гудериан получил отчет об этих боевых действиях, он сказал майору фон Белову, офицеру связи высшего командования армии при танковой группе: "Эти люди заслуживают величайшего восхищения".  В НЕВОЛЕ  Что греха таить, многие из наших людей с явным сомнением относились к тому, что в довоенные годы писала печать о злодействах гитлеровцев. "Преувеличено! - с понимающей улыбкой говорили они. - Заостряется для пропаганды. Ведь это все-таки культурный народ - немцы. Не могут они так поступать ". И называли имена великих мыслителей и поэтов, ученых и музыкантов, которых дала миру Германия, Канта и Гегеля, Шиллера и Гете, Баха и Бетховена. Но при этом забывали ту обстановку и те исторические условия, в которых жила Германия в последние сто лет. Начиная с Бисмарка, немецкие учителя воспитывали в школах молодежь на идее военной силы, в стремлении к завоеваниям, в убеждении исключительности, превосходства Германии и немцев. Военная каста стала привилегированной в стране, военная истерия - знаменем правящих классов, и германские генералы и фельдмаршалы, все эти Шлиффены и Мольтке, Гинденбурги и Людендорфы, в угарном чаду парадов и маневров мало-помалу делались властителями дум и всей жизни своего народа. Одну за другой Германия развязывала завоевательные войны, все более истребительные и широкие по масштабам, и, хотя мировая схватка 1914-1918 годов принесла ей тяжелое поражение, немецкая военщина сумела использовать и его как трамплин для будущего нового прыжка, как горючий материал, чтобы разжечь в стране настроения реванша и возмездия. Нет, фашистское безумие, на десятилетие с лишком охватившее Германию, не было просто трагической случайностью в истории этого народа. Отравленные семена гитлеризма упали в почву, заранее и глубоко распаханную германской военщиной. И из этих семян быстро выросла не только дурманная трава массового военного психоза, но и такие ядовитые растения - настоящие анчары XX века, - как зловещие гестапо, СС и СД. Сапогами штурмовиков были растоптаны многовековые достижения немецкой культуры, и в умственной жизни Германии наступил мрачный период, когда главной наукой сделалась позорная расовая теория, философия сводилась к утверждению идеи грубой силы и безнаказанности сильного, юриспруденция - к обоснованию кулачного права, а вершиной поэзии и музыки стал бандитский гимн "Хорст Вессель". Самые звериные инстинкты развязал в людях гитлеризм, и, казалось, как новая черта характера нации, рядом с общеизвестной немецкой чувствительностью, сентиментальностью, в нелепом противоречивом единстве с ней явилась перед всем миром еще не виданная в истории бесчеловечная жестокость гитлеровцев, еще более страшная, чем средневековые ужасы, именно потому, что дело происходило в XX веке, с применением всех достижений новейшей науки, техники, промышленной организации. Те, кто твердил об исконном немецком гуманизме, о традициях немецкой культуры, стали прозревать, по мере того как волна вражеского нашествия катилась все дальше по нашей земле. Эти потомки Канта и Гегеля, Гете и Шиллера выгоняли на поле боя женщин и стариков, чтобы наступать за их спинами, кидали в огонь детей, пристреливали беспомощных раненых, медленной смертью уничтожали пленных, устраивали чудовищные по масштабам массовые убийства мирного населения, садистски пытали партизан, подпольщиков, коммунистов. С первых часов войны там, под Брестом, и во всех других приграничных районах наши люди увидели жестокое лицо своего врага, и окровавленная, выстраданная людьми правда о немцах Гитлера, передаваемая из уст в уста, полетела по всей стране. Разглядели это злобное лицо врага и защитники Брестской крепости, разглядели даже раньше других. На их глазах ворвавшийся в санитарный отсек казармы немецкий танк с ревом вертелся по бетонному полу, кромсая гусеницами тела раненых товарищей. Они не раз видели из своих подвальных убежищ, как гитлеровцы избивают и пристреливают бойцов, попавших в плен, как отправленных из крепости женщин и детей ставят на колени перед наведенными пулеметами. Но только оказавшись в плену, они на своем собственном опыте до конца убеждались, как беспредельна и беспощадна жестокость врага. Плен начинался побоями, ударами прикладов по ребрам, сухой строчкой коротких автоматных очередей, которыми приканчивали тяжелораненых. Потом пленных выстраивали и вызывали из строя евреев, комиссаров и коммунистов. Тех, кто выходил сам или кого выдавали предатели, тут же, отведя в сторону, расстреливали. Расстреливали солдат с зелеными петлицами пограничников, расстреливали политработников, которых узнавали по звездочке, нашитой на рукаве гимнастерки. Иногда их умерщвляли не сразу, в мучениях. Наши женщины, отправленные в плен защитниками крепости, вспоминают сцену, которую они видели, когда их вывели за крепостные валы. В стороне стояло несколько десятков пленных советских бойцов под охраной автоматчиков. Гитлеровцы заставили их стать тесным кругом и привели откуда-то избитого, окровавленного политрука. Они втолкнули его в центр этой толпы, и несколько фашистских солдат принялись издеваться над политруком на глазах у наших бойцов. За их спинами женщинам не было видно, что с ним делали, но время от времени оттуда раздавались дикие вопли истязуемого, а стоявшие вокруг пленные так страшно и глухо стонали, глядя на пытки, что уже за этим угадывалась неописуемо жуткая картина. А потом пленных собирали в длинные колонны и под усиленной охраной гнали в лагерь. Это был марш смерти, совершавшийся под треск автоматных очередей, - охрана пристреливала тех, кто выбился из сил, кто осмелился взять хлеб из рук крестьянки, выбежавшей на дорогу, кто замешкался, остановился, шагнул в сторону. И ощущение непоправимой беды, сознание безысходности и беспросветности будущего все сильнее охватывало людей. Два больших лагеря для военнопленных устроили гитлеровцы в окрестностях Бреста. В такой лагерь был превращен огороженный теперь колючей проволокой и тщательно охраняемый Южный военный городок с его многочисленными кирпичными корпусами казарм. Главным же местом сбора пленных, куда доставляли сотни тысяч людей со всех фронтов, был так называемый лагерь э 307, находившийся на польской территории, в нескольких десятках километров за Бугом, близ местечка Бяла Подляска. Это было просто обширное поле, разгороженное на клетки - "блоки" - колючей проволокой в два-три ряда. В каждой из таких клеток содержалось около тысячи узников. Если не считать дощатого барака, где помещался лагерный ревир - госпиталь, - и домика канцелярии, то единственными строениями на поле были деревянные сторожевые вышки с пулеметами и прожекторами. В палящую жару и в дождь, а позднее и в осенние заморозки и под первым снегом пленные, большей частью в одних гимнастерках, а порой только в белье, круглые сутки оставались под открытым небом. Люди руками рыли в земле норы, наподобие звериных, и заползали туда. Но грунт на этом поле был песчаный, земля нередко оседала, и тогда истощенные, до предела обессиленные узники уже не могли выбраться наверх. Вдобавок солдаты охраны и лагерные полицаи, навербованные из предателей, иногда нарочно топтались над этими норами, обваливая их и превращая в могилы, где люди оказывались заживо похороненными. Тяжкую картину представлял этот лагерь. На огромном поле, над которым всегда стоял запах гнили и тления, в проволочных загонах копошились на земле сотни тысяч людей. Оборванные, немытые, одолеваемые полчищами вшей, кишевших прямо в песке, атакуемые тучами зеленых мух, вьющихся в воздухе, с грязными повязками на зачервивевших ранах, пленные сотнями гибли от болезней и истощения. Раз в день им давали по 150 граммов эрзац-хлеба с опилками и черпак мутного супа - баланды, которую варили из гнилой немытой брюквы или из грязной картофельной шелухи, чтобы вызвать желудочные заболевания. От дизентерии умирали прямо на поле, тифозных куда-то увозили навсегда. Расстрелы, избиения, издевательства, весь дикий режим этого лагеря служил одной цели - скорее уничтожить эти массы людей. А с фронтов на смену умершим и убитым в проволочные загоны доставлялись все новые партии узников. Здесь, на поле за Бугом, работал безостановочный конвейер смерти, мощная фабрика уничтожения. Не лучшей была обстановка и в лагере Южного военного городка Бреста. Хотя пленные находились здесь в каменных корпусах, под крышей, условия их жизни почти ничем не отличались от условий в Бяла Подляске и смертность была тут такой же высокой. В этих лагерях людей уничтожали не только физически, но и морально. Верные своей философии, гитлеровцы старались развязать в пленных самые низменные чувства - дать простор подлости, предательству, национальной розни. Старательными помощниками фашистской охраны с первых же дней стали "хальбдойче" - полунемцы и прямые предатели из числа украинцев, русских, белорусов. Они были не менее, а порою и более жестокими палачами, чем сами гитлеровцы, - ведь известно, что предатель идет дальше врага. Какие-то темные личности вертелись среди узников, стараясь выискать затаившихся коммунистов, комиссаров, евреев, заводили с пленными провокационные разговоры, чтобы потом выдать человека гестаповцам за лишнюю порцию хлеба, за дополнительный черпак баланды. Стремясь возбудить среди пленных национальную вражду, лагерное начальство создавало более легкие условия для украинцев или местных, западных белорусов и пыталось вербовать из них полицаев и провокаторов. Их было не так много, этих прислужников врага, дешево продающих честь и совесть советского человека. Но они делали свое дело, насаждая в лагере атмосферу подозрительности и разобщения. Люди замыкались в себе, с недоверием относились друг к другу, скрывали свое прошлое, неохотно делились с товарищами мыслями и чувствами. Защитникам Брестской крепости приходилось быть особенно осторожными. Гестапо вскоре начало выискивать среди пленных участников этой обороны. Видимо, гитлеровцы, встретив в стенах крепости такое яростное и долгое сопротивление, считали слишком опасными для себя бойцов и командиров, сражавшихся там. Поэтому люди скрывали свою принадлежность к крепостному гарнизону и на допросах говорили, что были захвачены в плен где-нибудь в окрестностях Бреста. Сами слова "Брестская крепость" стали ненавистными для врага. Не помню, кто из защитников крепости рассказал мне историю, случившуюся уже в 1942 году в доме его родителей, живших в станице на Северном Кавказе. Когда станица была оккупирована, в дом, где оставалась только мать участника обороны, пришли на постой четверо н