косовых пальм. - Остановимся здесь, - предложил я Фрицу. Внимательно приглядевшись к некоторым стоявшим вблизи деревьям, я признал их за саговые пальмы. В стволе одного из этих деревьев, сломанного ветром, я увидел не только сочную сердцевину, которую в Европе продают под названием саго, но - что еще более утвердило меня в сказанном убеждении - в сердцевине я заметил толстых белых червей, которых жители Западной Индии считают весьма вкусным кушаньем и достоинство которых я решился испытать. И потому я насадил несколько этих червей на палочку и поместил ее на двух деревянных вилках над разведенным нами огнем. Сначала, при виде изготовляемого мною странного жаркого, Фриц объявил, что ни за что не возьмет в рот такой пищи. Но мое жаркое издавало такой соблазнительный запах, что пробудило во Фрице сильное желание отведать этого кушанья, и он первый стал лакомиться им. Поев этих червей и печеного картофеля, мы пустились в дальнейший путь, который однако не представил ничего замечательного. Везде мы видели роскошную, но однообразную растительность. Наконец мы возвратились в лес с тыквами, запрягли осла в оставленные нами здесь сани и к вечеру возвратились к Соколиному Гнезду, где семья уже начала тревожиться нашим долгим отсутствием. Подробности нашего путешествия составляли предмет вечерней беседы. Но детей наиболее занимал попугайчик, и каждый предлагал заняться его обучением. Чтобы устранить все возникшие притязания, Фриц должен был объявить, что займется новым членом колонии сам. Что касается до матери, то ей наибольшее удовольствие доставило открытие резины и ягод восковника, особенно последних, подавших ей надежду иметь свечи. И потому я обещал ей на другой же день заняться изготовлением их. XVII СВЕЧИ. МАСЛО. ПЛАНТАЦИИ. ПОСЛЕДНЯЯ ПОЕЗДКА НА КОРАБЛЬ. ПАЛЬМОВОЕ ВИНО. БУЙВОЛ. ЩЕНОК ШАКАЛА Поднявшись, вся семья упрашивала меня исполнить вчерашнее мое обещание. Я постарался припомнить все, что знал о ремесле свечника, и принялся за работу. Я велел сварить ягоды в котелке с водой. Вскоре на поверхность ее поднялся зеленый воск. Я собрал его в сосуды и поставил близ огня, чтобы не дать воску остынуть. Когда жена изготовила светильни из нитей парусины, я стал опускать эти светильни в воск и затем вывешивал их на воздух для отвердения воска. Повторив этот прием несколько раз, мы получили свечи, которые, правда, не были так круглы, ни так гладки, как выливаемые в формах, но которых свет, хотя и не яркий, освобождал нас от печальной необходимости ложиться с закатом солнца. Этот первый успех подстрекнул нас попытаться выполнить другое предложение, которое, удавшись, должно было сильно обрадовать нашу хозяйку. Она часто горевала о том, что сливки, оставшиеся на горшках с молоком, не приносили пользы, тогда как при помощи маслобойни их можно было бы обращать в масло. Чтобы заменить недостававшее нам орудие, я взял одну из наших тыквенных бутылей, наполнил ее до трех четвертей сливками, плотно закупорил и положил на кусок парусины, четыре конца которой были привязаны к воткнутым в землю палкам. Затем я поручил своим четырем сыновьям сильно перекатывать бутыль по парусине. Это занятие до того увлекло их, что послужило им забавой. Через час я открыл тыкву и нашел в ней небольшой кусок превосходного масла. Жена не знала как выразить свое удовольствие, да и дети, всегда радовавшиеся новому лакомству, были в восторге. Успех этих различных попыток внушил мне смелость предпринять работу, более долгую и трудную, чем все выполненное мною до того времени. Нужно было изготовить тележку, взамен саней, которые наши животные таскали с большой тратой сил. Мне казалось, что в Европе я достаточно присмотрелся ко всякого рода повозкам, чтобы уметь построить простую тележку. Но изготовление колес и пригонка частей поставили меня в большое затруднение. Самое скромное ремесло требует изучения, навыка и род особого таланта, на который не всегда обращается должное внимание. Наконец, после многих усилий и опытов, я построил тележку о двух колесах, - сознаюсь, тяжелую, безобразную, но которая все-таки оказалась очень полезной при уборке хлеба, овощей и плодов. Пока я занят был этими различными работами, жена и дети также не оставались без дела. Они пересадили наши европейские растения на более удобные для них места. Виноградные лозы были пересажены под большие деревья, густая листва которых должна была защищать их от палящих лучей солнца. Усилиями тех же работников дорога, ведшая к ручью Шакала, превратилась в аллею каштанников, орешины, вишневых деревьев. Мы особенно заботились об украшении местности Палатки. Туда были пересажены все наши европейские деревья, не боявшиеся солнечного зноя, лимонные, апельсиновые, фисташковые, тутовые, миндальные, и превратили это пустынное место в чрезвычайно красивое и приятное. Кроме того, мы сделали его убежищем на случай опасности, окружив местность широкой живой изгородью из колючих растений, чтобы защититься от нападений хищных зверей. Все эти работы заняли не менее шести недель, в течение которых мы однако не забывали святить воскресенья. Я удивлялся неутомимой деятельности моих сыновей, которые, после шести дней непрерывной работы, находили в себе достаточно силы для гимнастических упражнений, в которых они достигли замечательной ловкости. Между тем наша одежда изодралась и потребовала поездки на корабль, на котором еще находилось несколько ящиков с бельем и платьями. Я убедил жену отпустить нас на эту поездку. В первый же тихий день пинка доставила нас на корабль. Он сильно пострадал от ветра и последней бури: ящики с одеждой и военные припасы были подмочены. Мы нагрузили наше судно всеми предметами, которые могли принести нам пользу, как-то: кухонной утварью, всякого рода оружием, - между прочим, батареей маленьких пушек. Затем, овладев, в несколько последовательных поездок, всем, что могло иметь для нас какую-нибудь ценность, я решил взорвать кузов корабля, чтобы приобрести бревна и доски, которые ветер принес бы к нашему берегу. С этой целью я вкатил в киль корабля бочонок пороху, с небольшим сделанным мною отверстием. Отъезжая с корабля, я вставил в это отверстие, при помощи палочки, конец длинного фитиля и зажег его с другого конца. Затем мы удалились от корабля на веслах. Прибыв к палатке, я попросил жену подать нам ужин на мысе острова, откуда мы могли бы видеть корабль. Она согласилась. Не прошло и часа с тех пор, как мы разместились на берегу, и нас охватила темнота, которая в этих странах сменяет день, не предшествуемая сумеркам. Вдруг послышался страшный взрыв, и широкий столб огня, поднявшийся с моря до облаков, показал нам окончательное разрушение корабля. То разорвалась наша последняя связь с Европой; впредь между нами и родиной была пропасть. Эта мысль обратила радостные крики моих детей во вздохи и рыдания, которые мне едва удалось подавить. Мы возвратились к Палатке весьма печальными, и только ночной отдых утешил несколько тягостные впечатления предшествовавшего дня. На другой день мы поднялись пораньше, чтобы отправиться на берег моря. Вдоль него плавало множество обломков, между которыми я с радостью увидел большие бочки, к которым я, в бытность на корабле, привязал медные котлы слишком тяжелые для перевозки на пинке и назначенные мною для предположенной сахароварни. Несколько дней кряду мы заняты были ловлей обломков, которые ветер выкидывал на наш берег. Между тем как мы были заняты на берегу, жена открыла, что две из наших уток и одна гусыня высидели многочисленные выводки, миловидность которых напомнила жене и заставила сожалеть о пернатых животных, оставленных в Соколином Гнезде. Все мы желали возвратиться туда, и я назначил выступить на другой день. По дороге Эрнест заметил, что молодые деревья, посаженные в аллее, ведшей к Соколиному Гнезду, были слишком тонки, чтобы не нуждаться в подпорках. Было решено посетить мыс Обманутой Надежды, набрать там бамбуковых тростей и употребить их на подпорки. Поход этот становился необходимым еще и потому, что наш маленький запас свечей истощался, и мы хотели вновь набрать ягод восковника. Каждый из мальчиков приводил какой-нибудь повод участвовать в походе, который я обратил в прогулку. На другой день стояла великолепная погода: воздух был чист и свеж; вся наша колония отправилась в путь. На телегу, в которую были запряжены осел и корова, положили доски, долженствовавшие служить детям сиденьем. Мы запаслись обильно съестным, не забыв захватить и бутылку прекрасного вина из ящика капитана. Чтобы облегчить детям взлезанье на кокосовые пальмы, я взял с собой еще изготовленные из акульей кожи ремни. Скоро мы достигли полей картофеля и маниоковых корней, а затем и дерева, на котором Фриц поймал попугайчика. Всем детям хотелось посмотреть странное общественное гнездо, о котором им рассказал Фриц. По обилию восковников, мы скоро набрали нужное количество его ягод. Наполненные ими мешки мы припрятали в надежные места, чтобы захватить эту ношу на обратном пути. После нескольких минут ходьбы мы дошли до резиновых деревьев. Добыча была велика; благодаря сделанным нами широким надрезам, из них вытекала беловатая жидкость, которую мы собрали в принесенные с этой целью чашки. Пройдя сквозь пальмовый лес и обогнув мыс Обманутой Надежды, мы очутились в самой прелестной местности, какую только можно вообразить себе. Влево были поля сахарного тростника, вправо бамбуковая, дальше пальмовая чащи; впереди нас расстилался залив Обманутой Надежды, а за ним беспредельное море. Этот вид очаровал нас до такой степени, что местность была единодушно избрана средоточием наших будущих походов. Мы даже едва не решились покинуть Соколиное Гнездо, чтобы поселиться в открытом нами раю; но к прежнему жилищу нас привязывали привычка и убежденность в его испытанной безопасности. Мы выпрягли наших вьючных животных и пустили их на густую и сочную траву под пальмами. Затем мы разделились: одни пошли за бамбуковыми тростями, из которых предполагалось сделать подпорки деревьям, другие за сахарными тростями. Эта работа возбудила в детях голод, и они явились к матери, прося уступить им яства, предназначенные к ужину. Но осторожная хозяйка не вполне разделяла их мнение и потому предложила им найти какой-либо иной способ утолить голод. Тогда их взоры устремились на кокосовые пальмы, на которых висели великолепные орехи. Но как забраться на такую высоту? Я вывел их из затруднения, предложив им охватить тело и ствол ремнем из акульей кожи, который давал бы возможность отдохнуть, например, на полпути. Средство это удалось лучше, чем мы ожидали. Мальчики счастливо взобрались до вершин пальм. Топорами, заткнутыми за пояс перед попыткой, они срубили множество свежих орехов, которыми все полакомились, без ущерба запасам, назначенным для ужина. Фриц и Жак хвалились своим подвигом и насмехались над бездействием Эрнеста в бытность их на дереве. Эрнест казался равнодушным к их насмешкам и в то же время занятым каким-то важным предприятием. Вдруг он поднялся с земли, попросил меня распилить ему надвое кокосовый орех и, когда я исполнил это, привесил одну половинку, которая походила на чашу, к петле своей одежды. - Правда, - сказал он, - я не особенно люблю опасные предприятия, но при случае способен на отвагу не менее другого. Я надеюсь добыть нечто более приятное, чем кокосовые орехи моих братьев; обождите только несколько минут. Шутя поклонившись, он подошел к высокой пальме. - Браво, дорогой мой! - воскликнул я, - твое соревнование достойно всякой похвалы. Я предложил ему ту же помощь, что и его братьям. Но мальчик быстро и ловко полез на выбранную им пальму и, с искусством, которого я не подозревал в нем, добрался до вершины дерева. Фриц и Жак, не видя ни одного ореха на дереве, на которое взбирался Эрнест, стали трунить над ним. Но наш натуралист, не отвечая на их насмешки, срубил вершину дерева, которая упала к нашим ногам. - Ах, злой мальчик! - вскричала мать, - в досаде, что не нашел кокосовых орехов, он срубает вершину великолепной пальмы, которая теперь засохнет. - Не сердись, мама, - крикнул Эрнест сверху дерева, - я бросил вам кочан пальмовой капусты, которая лучше кокосовых орехов; если я говорю неправду, то готов остаться здесь навсегда. - Эрнест прав, - сказал я. - Пальмовая капуста нежное и вкусное блюдо, весьма ценимое в Индии, и наш натуралист гораздо более заслуживает благодарности, чем насмешек, на которые, кажется, не скупятся некоторые господа. - Произнося эти слова, я оглянулся на маленьких насмешников. Эрнест не торопился слезать с пальмы; напротив, он удобно устроился на месте срубленной вершины, и мы напрасно старались разглядеть или разгадать, что он там делает. Наконец он слез, вытащил из кармана бутылочку с жидкостью, вылил ее в приготовленную мною чашу и поднес мне. - Попробуй, папа, - сказал он, - вкусно-ли пальмовое вино. Напиток был приятен и освежающ. Я поблагодарил моего маленького виночерпия и, когда мать также отведала приятной жидкости, я пустил чашу в круговую, и в несколько мгновений она была осушена за здоровье Эрнеста. День клонился к концу, и так как мы порешили ночевать в этом прелестном месте, то занялись устройством палатки из листвы, чтобы укрыться от ночного холода. Между тем как мы были заняты этой работой, осел, который до того времени мирно пасся под деревьями, вдруг испустил пронзительный крик - и-а! с испуганным видом стал скакать и брыкаться и, пустившись в галоп, исчез из виду. Мы побежали за ним, но не отыскали и следов его. Этот внезапный побег беспокоил меня по двум причинам. Во-первых, мы утрачивали весьма полезное животное; во-вторых, я боялся, что осел бежал, испугавшись близости какого-либо хищного зверя. Это опасение внушило нам мысль развести вокруг шалаша большие огни. Ночь была ясная; семья моя улеглась на постелях из мха; я же сторожил до утра, когда на короткое время также уснул. Утром, поблагодарив Бога за охранение нас от всякого несчастья и подкрепив себя хорошим завтраком, поданным нам хозяйкой, я хотел отправиться на поиски за нашим ослом. Я взял с собой Жака, оставив двух старших сыновей заботиться о безопасности матери и Франсуа. Приблизительно через полчаса ходьбы я различил следы копыт осла, которые несколько дальше, по-видимому, мешались с более широкими следами. Эти следы привели нас к равнине, казавшейся безграничной. Вдали мы увидели стадо животных, ростом, на наш взгляд, с лошадей. Я подумал, что наш осел мог находиться между ними, и потому направился к ним. На болотистой почве, по которой нам пришлось идти, мы увидели тростник изумительной вышины и толщины, и я не сомневался в том, что это настоящий бамбук, или исполинская американская трость, достигающая тридцати и сорока футов вышины. Перейдя это крытое болото, мы очутились шагах в ста от виденных нами животных, в которых я узнал буйволов. Я читал о свирепости этих животных и потому не мог подавить в себе ужаса, и бросил на сына взгляд, полный тревоги. Встреча эта озадачила меня до такой степени, что я даже не вздумал зарядить ружье. Бежать не было возможности; буйволы стояли как раз перед нами, хотя посматривали на нас больше с удивлением, чем со злобой, так как, по всей вероятности, они впервые видели людей. Но вдруг наши отставшие было собаки бросились на них с лаем. Все наши усилия удержать собак остались тщетными; завидя буйволов, они ринулись в середину стада. Завязался страшный бой; буйволы испускали громкий рев, били землю ногами, взрывали ее рогами и с яростью кидались на собак, которые не трусили и хватали неприятеля за уши. Мы успели зарядить наши ружья и отступить на несколько шагов. Вскоре наши собаки, которые обе ухватили одного буйволенка за уши, приблизились к нам, таща животное, которое страшно ревело. Разъяренная мать буйволенка ринулась ему на помощь и уже готовилась рогами распороть одну из собак, когда, по данному мною знаку, Жак выстрелил в нее. При этом звуке все стадо, испугавшись, обратилось в бегство. В несколько минут буйволы скрылись из виду, и до нас доносилось от скал лишь слабое эхо их мычания. Наши отважные собаки не выпустили буйволенка. Мать его, в которую выстрелил и я, раненая двумя пулями, пала. Избавившись от грозившей опасности, я вздохнул свободнее и похвалил Жака за проявленную им решительность. Но нам предстояло еще совладать с буйволенком, который не переставал бороться с собаками и против которого нам не хотелось употреблять наших ружей. Я решился взять его живым, чтобы заменить им нашего осла, искать которого нам уже прискучило. Жаку пришла счастливая мысль справиться с нашей живой добычей при помощи лассо, и он бросил свое оружие так ловко, что животное, с крепко связанными задними ногами, свалилось. Я подбежал, отогнал собак и заменил лассо простыми веревками. Но нужно было заставить буйволенка следовать за ними, а это было не легко. Не находя выхода из затруднения, я решился прибегнуть к средству, правда, жестокому, но верному. Лезвием ножа я проткнул перегородку его ноздрей и продернул веревку, за которую можно бы было вести его; веревку эту я привязал пока к стволу дерева: затем я принялся резать мертвую буйволицу. Так как при нас не было необходимых для этого орудий, то я вырезал только язык и несколько кусков мяса и натер их солью, небольшой запас которой мы всегда носили при себе. Как ни неприятно было мне ремесло мясника, но я должен был подчиниться нашему положению: оно становилось всесильным законом. Однако я никогда не мог вполне подавить в себе отвращения, которое внушило мне всякое подобное занятие. Жители городов избавлены от него. При виде подаваемого на стол кушанья, они могут, по крайнем мере, не думать о жестоком условии нашей жизни, вынуждающем человека вносить повсюду смерть, ища средств к собственной жизни. Остальное мясо буйволицы было предоставлено нами в добычу коршунам и другим хищным птицам, которые, покружив над нашими головами, черной тучей спустились на труп. Между этими птицами я заметил царского грифа и клюворога, называемого так по наросту на клюве. Чтобы отвлечь Жака от зрелища этих птиц, терзавших труп буйволицы, я послал его нарезать в болоте бамбуковых тростей, из которых я хотел сделать формы для отливки свечей. Поев, мы отправились дальше, ведя за веревку буйволенка, который не оказывал большого сопротивления. Когда мы шли по подошве небольшой горы, собаки подняли самку шакала; они погнались за ней и схватили ее при входе в углубление в скале, где были ее детеныши. Собаки загрызли мать и бросились на детенышей. Как ни быстро подоспел Жак, но мог вырвать у них только одного щенка. Он попросил у меня позволения приручить его. Я согласился тем охотнее, что это животное могло оказать нам услуги, если б нам удалось приручить его к охоте. Жак был в восторге; он не переставал любоваться хорошенькой мордочкой своего будущего питомца, его буро-золотистой шерстью и чрезвычайно живыми глазами, хотя едва открытыми. Я, с своей стороны, сделал довольно важное открытие низкорослой пальмы с колючими листьями, которая казалась мне пригодной для устройства живой изгороди. Я решился в непродолжительном времени выкопать несколько особей этого растения, чтобы усилить изгородь, которой была окружена палатка. Мы вернулись к своим только с наступлением ночи. Можно вообразить себе, какой посыпался на нас град вопросов. Жак отвечал на них со своей обычной живостью, и его рассказ до такой степени овладел вниманием слушателей, что настало уже время ужинать, а мне еще не удалось выспросить у жены, чем занимались остальные дети во время моего отсутствия. XVIII САГО. ПЧЕЛЫ. ЛЕСТНИЦА. ВОСПИТАНИЕ ЖИВОТНЫХ Наконец жена рассказала мне, что она очень довольна детьми, с которыми посетила мыс Обманутой Надежды. Они повалили громадный ствол той пальмы, у которой Эрнест срезал верхушку. Эта работа требовала с их стороны столько же силы, сколько и искусства. Они употребили в дело топоры и пилу и, наконец, привязав веревку к вершине ствола, повалили его безопасно для себя. Пока они были заняты этой работой, стая обезьян, пробравшись в наше жилище, привела его в такой беспорядок, что дети должны были прибирать вещи, по крайней мере, целый час. Фриц поймал птицу, которую я признал за малабарского орла. Мне припомнилось из прежнего чтения, что эта птица воспитывается довольно легко, и я уговорил Фрица поберечь своего пленника, которого он мог воспитать, как в былые времена обучали соколов. Вслед за тем Эрнест начал излагать все, что знал о соколиной охоте, любимой забаве средневековых рыцарей. Было решено учить Фрицева орла такой охоте. Когда любопытство той и другой стороны было удовлетворено, мы зажгли костер из зеленых ветвей, густой дым которого высушил принесенные нами и повешенные над костром куски мяса. Молодой буйвол, которого жена моя накормила картофелем с молоком, стал до того смирен, что был помещен вместе с нашей коровой. Ужин прошел очень весело. Для безопасности в течение ночи были приняты те же предосторожности, как и накануне, и наши постели из мха доставили нам прекрасный сон. На другой день, после завтрака, я хотел подать знак к походу; но дети заявили другое намерение. - Друг мой, - сказала жена, - нам не хотелось бы бросать сваленного вчера дерева. Эрнест утверждает, что сердцевина этого дерева - саго, и, сознаюсь, если наш маленький ученый не ошибся, то меня очень порадовал бы запас этой здоровой и приятной пищи. Я осмотрел дерево и уверился, что Эрнест сказал правду. Но чтобы добыть саго, предстояло расщепить этот ствол, длиной, по крайнем мере, в пятьдесят футов, что было не легко. Тем не менее я объявил собравшейся семье, что мы займемся приготовлением саго. Чтобы расщепить дерево, мы должны были употребить неимоверные усилия. Наконец, дело было исполнено при помощи вбитых в ствол клиньев. Во время этой трудной работы мне пришла мысль сделать из двух половин ствола желоба для проведения из ручья Шакала воды, необходимой для поливки нашего огорода. Один из концов дерева был выдолблен, чтобы служить корытом для промывки сердцевины. Мы положили в него вынутую сердцевину, полили ее водой, и двое детей, засучив рукава, принялись тщательно месить это тесто. Когда оно показалось мне достаточно густым, я привязал к одному концу корыта терку и стал давить тесто на этот конец. Из дырочек терки стали падать мучнистые крупинки, которые мы, собрав на полотно, выставили сушиться на солнце. Мне вздумалось изготовить и вермишель. Для этого пришлось только сделать тесто погуще и надавливать его на терку безостановочно. Из дырочек терки стали виться и падать на полотно тоненькие нити. На другой день, с восходом солнца, мы отправились к Соколиному Гнезду. В телегу были впряжены корова и буйвол, и мы не могли нарадоваться покорности буйвола. Выбранная нами дорога привела нас к мешкам с ягодами восковника; кроме того, и тыквы, оставленные нами под резиновыми деревьями, оказались полными их соком. При проходе через маленький лес гуявника наши собаки несколько раз бросались с лаем в чащу, но тотчас же возвращались. Думая, что в лесу скрывается какой-либо хищный зверь, мы окружили чащу, держа ружья наготове. Жак, который почти лег на землю, чтобы различить причину этой тревоги, вдруг вскричал: - Вот на! это наша свинья! она поросилась! Восклицанию ответило хорошо знакомое нам хрюканье, вовсе не страшное, и вызвало взрыв общего смеха. Бедное животное кормило шесть хорошеньких поросят, рожденных дней пять или шесть тому назад. Обсудив, что нам делать со всеми этими маленькими животными, мы порешили взять только двух из них, а остальных оставить в лесу, чтобы они расплодились. Приход наш к Соколиному Гнезду был настоящим празднеством. Особенное удовольствие доставили нам наши домашние животные, которые ласкались к нам и, казалось, сильно радовались нашему возвращению. Буйвол и шакал были привязаны к деревьям, в ожидании, что привычка сделает их смирными и покорными. Орел Фрица был также привязан; но сын мой необдуманно снял с глаз его повязку. Птица тотчас же начала бить направо и налево своими когтями и клювом, и сидевший вблизи попугайчик был в минуту растерзан. Увидев кровавые клочья своего маленького питомца, Фриц сильно рассердился и готовился казнить убийцу смертью. - Лучше отдай его мне, - попросил Эрнест, - я укрощу его, я знаю чем. - Нет, - возразил Фриц: - я поймал его и оставлю себе. Лучше скажи мне твой способ. - В таком случае, - ответил Эрнест, - орел при тебе, способ при мне. Я был вынужден вмешаться в спор. - Отчего, - сказал я Фрицу, - требуешь ты, чтобы Эрнест сообщил тебе свою тайну без всякого вознаграждения? Состоялась сделка. Фриц уступил Эрнесту обезьянку, а тот указал ему способ усмирить и приручить орла. Средство это, весьма простое, состояло в том, чтобы пускать в ноздри животного табачный дым, который должен был одурманить птицу и тем укротить ее. Сначала Фриц не хотел верить действительности этого средства и даже намеревался взять назад обезьянку, но я посоветовал ему не решать дела, не проведя опыта. Эрнест принес трубку и табак, найденные нами на корабле, и стал курить над головой орла, который от первых же струек дыма совершенно притих. Мало-помалу он ослаб, зашатался и стал совершенно неподвижен. Фриц, считая его мертвым, уже раскаивался в том, что дозволил произвести этот опыт; но столбняк вскоре прошел и птица стала настолько же смирной и покорной, насколько прежде была дикой и злой. Чтобы окончательно приручить орла, не пришлось даже часто повторять этот прием, который был неприятен и Эрнесту. На следующее утро мы отправились втыкать привезенные нами бамбуковые трости подле наших молодых плодовых деревьев. Мы наложили на тележку, кроме бамбуковых тростей, изрядный запас сахарных и длинный, заостренный железный шест, которым можно было делать углубления у корней деревьев. Оставшихся дома жену и Франсуа мы попросили приготовить нам обед из пальмовой капусты и саго. Так как легко нагруженную тележку могла везти одна корова, то буйвол был оставлен в стойле: мне не хотелось употреблять его в работу, пока не заживет его рана в ноздрях. Подпорки оказались крайне необходимыми, потому что все наши деревья были повалены ветром, дувшим на прибрежьи в продолжение предшествовавших дней. Пока мы поднимали молодые стволы и прикрепляли их к бамбуковым тростям, которые должны были служить им опорой, дети засыпали меня вопросами относительно земледелия, огородничества и садоводства. Я отвечал как умел. Я желал бы знать все, чтобы быть в состоянии передать все этим бедным детям! - Встречаются ли посаженные нами здесь деревья в том же состоянии в природе, или они уже подверглись от возделки разным изменениям? - спросил Фриц. - Хорош вопрос! - воскликнул Жак. - По-твоему, деревья приручаются, как животные! Не думаешь ли ты, что есть средства сделать деревья покорными, как твоего орла, научить их кланяться и приглашать людей к сбору их плодов? - Бедный Жак! - заметил я, - тебе кажется, что ты сказал очень остроумную вещь, а между тем ты сболтнул глупость. Конечно, нет растений, которые повиновались бы голосу своего хозяина; но как есть растения, которые прозябают без всякого ухода, так, напротив, есть и такие, которые подвергаются, можно сказать, настоящему воспитанию, для улучшения их произведений, цветов и плодов. Коль скоро ты не признаешь различия между растениями и животными, то мне, следуя такому же взгляду на животных и людей, пришлось бы побеждать твое неповиновение способом, употребленным над буйволом: продеть тебе веревку в ноздри. - И средство это было бы очень недурно, - посмеиваясь заметил Эрнест. - Однако средство это, - возразил я, смеясь, - мне пришлось бы применить ко всем вам, не исключая и господина ученого. Но как людей воспитывают иначе, чем животных, так есть особые средства и для изменения природы некоторых растений: таковы прививка, пересадка, удобрение почвы и, вообще, все те заботы, совокупность которых составляет искусство земледельца, огородника и садовника. При этом случае я сообщил детям, что большинство наших плодовых деревьев иностранного происхождения: что, например, маслина завезена из Палестины, персиковое дерево из Персии, смоковница из Лидии, абрикосовое дерево из Армении, слива из Сирии и груша из Греции. Я добавил к этому, что многие другие деревья разводятся в наших странах уже так давно, что их привыкли считать туземными. К полудню, окончив наше занятие, мы возвратились в Соколиное Гнездо, где нас ожидал прекрасный обед. После обеда мы занялись осуществлением предположения, возникшего несколько времени тому назад. Нужно было заменить неподвижной лестницей веревочную, ведшую в наше воздушное жилище и представлявшую опасность, особенно для жены и младшего сына. Я не мог и думать о постройке этой лестницы снаружи: выполнение такого предприятия было бы слишком трудно, чтобы не сказать невозможно. И потому я решился построить лестницу внутри смоковницы, которую считал полой, так как в ней помещался рой пчел. Но прежде всего нужно было избавиться от этих неудобных соседей. Для исследования пустоты дерева, дети и я стали бить по его стволу обухами топоров. Этот шум потревожил пчел: они вылетели в большом количестве и яростно напали на ветреника Жака, который, не внимая моим предостережениям, поместился подле отверстия, служившего выходом из улья. В минуту лицо и руки его были исколоты, что причинило ребенку жестокую боль. Мне удалось унять ее, прикладывая к уколам сырую землю. Это происшествие убедило меня, что нам не удастся изгнать наших соседей, не прибегая к мерам жестоким. До этого случая я думал принудить пчел только к переселению и построил из пустого пня, накрытого, в виде колпака, пустой тыквой, улей, в котором хотел поселить крылатый народец. Но я не знал, как приняться за такое переселение колонии, и, кроме того, считал недоказанным, что рой пчел может примириться с новым жилищем. Пока я обдумывал средство выйти из затруднения, я заметил у отверстия улья необыкновенное движение пчел: они чрезвычайно хлопотливо выходили, входили. Я понял, что из улья хочет выселиться новый рой. И действительно, через несколько минут, множество пчел выползло из улья, стали виться в воздухе и затем садились кучей на ближнюю ветвь маленького дерева, на которой и повисли большой кистью. Я несколько раз был свидетелем того, как снимают рой, и решился употребить тот же способ. Из предосторожности я накрыл голову куском полотна, в котором проделал несколько маленьких дырочек, позволявших мне видеть и дышать, обернул руки платками, подошел к дереву и опрокинул приготовленный мною улей под ветвью, на которой висели пчелы. Затем ударом ноги я сильно пошатнул дерево. Большая часть роя упала в улей, который я поспешил снова опрокинуть на широкую доску, долженствовавшую служить улью основанием и положенную на пень. Самая трудная часть дела была исполнена. Сначала установился быстрый перелет пчел между ветвью, на которой еще осталась часть роя, и ульем, вверху которого было отверстие. Час спустя, весь рой овладел своим новым жилищем. Вечером, когда пчелы уснули, мы перенесли улей к изгороди нашего огорода и сада, при чем вход в улей был поставлен к югу. И с следующего же дня маленький народец приступил к работам. Приобретая таким образом рой, который обещал нам, в случае размножения, запас меда и воска, мы уже менее печалились о необходимости пожертвовать находившимся в стволе нашей смоковницы. И потому, хотя не без угрызений совести, мы умертвили его, плотно закрыв все щели в стволе и вложив в отверстие улья две или три палки зажженной серы. На другой день мы не только могли овладеть запасом меда и воска, накопленным пчелами в течение нескольких лет, но и беспрепятственно приняться за постройку нашей лестницы. При помощи шеста я измерил дупло дерева и к величайшему удовольствию своему нашел, что оно простиралось от основания до ветвей, на которые мы настлали пол нашего жилища. Это удостоверяло нас в возможности устроить внутри дерева винтовую лестницу. И потому, не теряя времени, я принялся за работу вместе с моими тремя старшими сыновьями. Сначала мы прорубили внизу ствола большое отверстие, к которому и прикрепили двери из каюты капитана. Таким образом наше жилище могло быть запираемо. Длинное и толстое бревно с корабля было утверждено в середине дупла, чтобы служить опорой ступеням, которые другим концом мы вложили в зарубки на внутренней поверхности ствола. Лестница была освещена вырубленными на известных расстояниях отверстиями, в которые мы вставили привезенные с корабля окна. Таким образом ствол походил на башню с окнами, наверху которой помещался дом, наполовину скрытый в листве. Лестница, занимавшая нас в течение нескольких дней, была, пожалуй, далеко не красива; но она была крепка и удобна, а этого-то мы и желали. Она показалась нам превосходной. Во время этих занятий Билль родила двух щенков чистой датской породы, и я дозволил Жаку присоединить к этим щенкам, в качестве молочного брата, своего шакала. Смирная собака, не противясь, допустила к своим сосцам нового питомца, который от ее молока быстро поправился. Почти в тоже время коза родила пару козлят, а овцы пять или шесть ягнят. Мы с удовольствием следили за этим умножением нашего стада, и, предвидя случай, что нашим животным вздумается, подобно ослу, покинуть нас, Жак придумал привесить им на шею по маленькому колокольчику, из найденных нами на корабле, чтобы звон их мог, при нужде, навести нас на след животных. Рана, нанесенная мною буйволенку, совершенно зажила. Я, по примеру готтентотов, продел в отверстие палку, которая выдавалась с обоих боков и при помощи которой мы могли править животным, как удилами. Благодаря этому средству, наш буйвол стал вскоре очень послушен; однако не без труда приучили мы его к верховой езде и к перевозке тяжестей. Фриц ревностно занимался приручением своего орла. Птица знала голос своего хозяина и повиновалась ему; но она еще слишком порывалась на свободу, чтобы можно было снять с нее привязь. Страсть приручать была в это время общей. И Эрнест принялся воспитывать обезьянку, уступленную ему Фрицем. Забавно было видеть медлительного по природе ребенка, терпеливо старающимся сдержать излишнюю живость своего питомца. Так как самые малые тяжести казались Эрнесту обременительными, то ему пришла мысль приучить подросшего и окрепшего Кнопса таскать различные вещи. С этой целью он привязал ему на спину, двумя ремнями, маленькую корзину, которую сплел из тростника и в которую клал сначала легкие вещи. Обезьянка, очень недовольная своими новыми обязанностями, каталась по песку, скрежетала зубами и прибегала к всевозможным хитростям, чтоб избавиться от этой барщины. Но, при помощи то легких наказаний, то лакомств, Эрнест приучил-таки ее, не противясь, носить тяжести, хотя небольшие, но значительные по росту животного. Жак, в свою очередь, учил своего шакала, которого он, в надежде на будущее, назвал Ловцом и которого он хотел приучить, подобно лягавой собаке, держать стойку перед живой дичью и приносить убитую. Но животное плохо поддавалось обучению. Оно довольно послушно приносило бросаемые вещи, но никак не хотело держать стойку. Однако Жак не отчаивался добиться лучшего успеха. Подобными занятиями мы заполняли часы, свободные от работ, и в целом нашем дне не находилось времени для скуки. Едва была построена лестница, как нужно было усовершенствовать наше свечное производство. В этом деле нам отлично помогли формы из бамбуковых тростей. Нам недоставало светилен, так как жена моя вполне основательно запретила нам рвать на светильни наши носовые платки и галстуки. Мне вздумалось испытать одно очень горючее дерево, известное на Антильских островах под именем светильного дерева. Я нащепал из него тоненьких прутиков и вставил их в формы. Жена, не доверяя деревянным светильням, придумала изготовить светильни из волокон листьев каратаса, которые она высушила на солнце и потом скрутила. Когда формы были снабжены этими различными светильнями, мы положили в котелок по равному количеству воску пчелиного и древесного и расплавили его на огне. Когда смесь была достаточно горяча, мы наполнили ею, при помощи ложек, формы, нижний конец которых был опущен в воду, чтобы воск быстрее остыл и твердел. С наступлением ночи, когда свечи были вынуты из форм, я зажег две свечи, по одной каждого сорта, чтобы судить о том, какие светильни следует предпочесть: деревянные или каратасовые. Но увы! ни те, ни другие не могли заменить хлопчатобумажных. Светильное дерево сгорало слишком быстро, а волокна каратаса, обугливались, падали кусками на свечу. И потому мы вздыхали о дне, когда нам удастся добыть светильни хлопчато-бумажные, не уничтожая нашего белья. После неудачного изготовления свечей я обратился к выделке резиновой обуви. Я употребил способ, объясненный мною Фрицу при открытии резиновых деревьев. Я набил песком пару чулок и обмазал их глиной, которую высушил на солнце. Затем кистью из козьей шерсти я стал мазать полученную форму жидкой резиной и, когда намазанный слой высыхал, я накладывал второй и так далее, пока толщина слоя не казалась достаточной. Тогда я повесил изготовленную пару обуви на ветру, а уверившись, что резина отвердела, высыпал песок, осторожно отодрал чулки и поломал и высыпал слой глины. Таким образом я изготовил пару сапог довольно красивую и, главное, до того удобную для ходьбы, что дети просили меня сделать им каждому по паре такой обуви. Часто случалось, что дети, черпая воду в ручье, подымали со дна ил и приносили воду мутной; поэтому я решился устроить водоем из черепа черепахи и провести в него воду из ручья по желобам из ствола саговой пальмы, для чего хотел поднять уровень воды в ручье при помощи затвора. Таким образом почти ежедневно возникали и приводились в исполнение предприятия к улучшению нашего быта. Каждое из наших открытий было встречаемо радостными криками детей и благодарной молитвой жены и моей, за очевидное благословение наших усилий Небом. XIX ОНАГР. ЛЕН. ВРЕМЯ ДОЖДЕЙ Однажды утром, когда мы намеривались приняться за работу, издали донеслись до нас какие-то дикие звуки: то был род рева, смешанного с резким свистом и кончавшегося жалобными звуками. Опасаясь какого-либо нападения, мы спешили собрать скот под корнями нашего дерева и поднялись в свой замок, между тем как собаки, подняв уши, готовились к обороне. На несколько мгновений наступила тишина; потом загадочные звуки раздались снова, на этот раз гораздо ближе. Все мы пристально смотрели в ту сто