т и имеется ли вообще в доме черствая корка хлеба, но иногда он мог раскричаться из-за жесткого мяса, подгоревшей картошки... И все эта женщина... Ольга Порфирьевна сочувственно поймала руку Веры Брониславовны. Прежде вдова никогда не жаловалась, что ей приходилось терпеть обиды от Пушкова, рассказывала о нем только самое хорошее. Вера Брониславовна вышла замуж за Пушкова в середине двадцатых, и ее портретов он не писал. Он тогда увлекался старой уходящей Москвой и спешил запечатлеть улочки, дворы, церкви, Москву-реку и московские типы. Машина катила по главной улице Путятина. Высадив Колоскова у горсовета, где уже никого не было, кроме дежурного милиционера, шофер повернул к гостинице. Потихоньку от него Вера Брониславовна шепнула приятельнице, что дорога ее все-таки ужасно измотала, она себя чувствует совершенно разбитой и завтра наверняка не встанет с постели. - Полежите! Непременно полежите! - посоветовала Ольга Порфирьевна, скрывая радость. Шофер собирался и ее довезти до музея или до квартиры, но Ольга Порфирьевна категорически отказалась. - Я не такое большое начальство, чтобы кататься по городу, да еще после работы, на персональной машине председателя горсовета. Она, конечно, пошла не домой, а в музей, чтобы оттуда позвонить в милицию. 8 Не шедевр Пушкова - бездарная копия, грубая мазня примитивиста! Как это могло очутиться у Таньки в комнате? За окошком мелькнула Танька. Она мчалась из летней кухни в палисадник, держа наперевес дымящуюся сковороду. Володя поддернул сползающие тренировочные штаны и направился в палисадник. Там у Киселевых была летняя столовая - некрашеный стол пятигранной формы, обнесенный вокруг жиденькой лавкой. Нырнув в густую сирень, Володя увидел в просветы между листвой не юные лица Танькиных одноклассников. Над некрашеным столом торчали три бороды: рыжая, черная и цвета пеньки. - А... вот и хозяин! - без особой радости объявил обладатель пеньковой бороды, только что закончивший делить ножом яичницу с колбасой на четыре равные доли. - Хозяюшка, тащи-ка пятую вилку и четвертый стакан! Танька метнулась из-за стола. Гость затер ножом порезы на яичнице и приступил к новому чертежу, ориентируясь на пять углов стола. - Пятого тут как раз не хватало, - приговаривал он, - для полной симметрии. Володя молча дожидался возвращения сестры. - Откуда у нас колбаса? - строго спросил он Таньку, принимая от нее вилку и игнорируя стакан. - Ребята принесли! Для нее, семнадцатилетней свистухи, бородатые примитивисты были, оказывается, ре-бя-та-ми! Володя внутренне возмутился, но виду не показал. - А как у нас с литературой? - осведомился он озабоченно. - У нас с литературой все в порядке! - отчеканила сестрица. - Очень рад! - ледяным тоном сообщил Володя. Танька плаксиво оттопырила губы. Володя малодушно отвернулся и угодил взглядом в пеньковую бороду, замусоренную желтыми брызгами. - Вам не нравится моя борода? - вызывающе спросил примитивист. - У вас в бороде яичница! Утритесь! - посоветовал Володя. Примитивист пятерней прочесал бороду и продолжал наворачивать яичницу. Володя не спеша поддел вилкой кусок колбасы со своего сектора сковороды и отправил в рот. Ну конечно, все пересолено и пригорело. "Танька совершенно не готова к самостоятельной жизни, - удрученно подумал Володя. - Любой мальчишка умеет хотя бы яичницу себе поджарить. А она? Она ничего не умеет. А я ведь маме давал слово, что выращу, выучу, воспитаю... Нечего сказать, хорош старший брат! Я же знал, что она познакомилась с этими халтурщиками, но не принял строгих мер". Пережевывая горелую колбасу, он приглядывался к сотрапезникам. Бородачам было примерно лет по тридцать. Их где-то, когда-то и чему-то учили по всей художественной программе, а выучили на подражателей Пиросмани или еще кого-нибудь из самоучек того же толка. Но у Пиросмани есть его биография, а у этих что? Володя отложил вилку. - Татьяна, ты бы нас все-таки познакомила. - Юра, - она показала на пеньковую бороду, - Толя и Саша. (Черная и рыжая дружески покивали.) А это мой брат Володя. Он привстал и поклонился. - Со свиданьицем! - Юра наклонился, вытащил из сиреневых зарослей бутылку и набулькал в стаканы с поразительной точностью всем мужчинам поровну. Володя где-то читал, что при сильном возбуждении человек не хмелеет. Он чокнулся со всеми и лихо осушил стакан. - Вот это по-нашему! - одобрил Юра, явно принимающий Володю за простака-провинциала, что было для Володи как нельзя кстати: пусть принимает... Танька убрала сковороду, вытерла стол и принесла из летней кухни фыркающий во все дырочки самовар. Примитивисты за краткий срок знакомства больше приохотили ее к хозяйству, чем старший брат за все годы неусыпного воспитания. - Красавец, а?! - Художники взялись оценивать стати самовара: - Петух! А выправка, выправка! Тамбурмажор! Куда там! Тяни выше - генерал! Домашний бог Киселевых и вправду был представителен - весь в заслуженных медалях, как и положено настоящему тульскому самовару. Считалось, что он когда-то украшал чайный стол у самого Кубрина. В Путятине чуть ли не в каждом доме имелась хоть какая-нибудь вещица бывшего хозяина мануфактуры. После реквизиции особняка все драгоценности были переданы государству, картины и редкости остались музею, начало которому положил еще сам хозяин мануфактуры, а домашнее имущество было распродано рабочим по самой дешевой, чисто условной цене. Многое с годами поломалось, побилось, а кое-что, как этот самовар, пережило несколько поколений и по-прежнему здравствовало. За чаем бородачи распарились, размякли и поведали Володе про все свои неприятности, из-за которых они, не будучи в общем-то охотниками до выпивки, нарушили сегодня строгий устав своей малярной артели. Кафе они расписывают по законному договору - все честь по чести. А сегодня утром заявляются из горсовета сразу два деятеля - один по линии культуры, второй по линии торговли. В чем дело? Оказывается, есть приказ прекратить работу впредь до особого распоряжения. Чей приказ - оба темнят. Но слово за слово выясняется, что явилась в Путятин вдова Пушкова и она, видите ли, категорически возражает против использования картины Пушкова для оформления кафе. Будто бы это принижает творчество художника. Только в такой дыре, как Путятин, могли принять всерьез старушечий бред. - А что, разве не принижает? - бросил Володя. Его реплика произвела впечатление. Три бороды повернулись к Володе. "Бить беспощадно!" - приказал он мысленно самому себе. - Такие деятели, как вы, способны опошлить все прекрасное! Таких, как вы, нельзя подпускать к искусству на тысячу километров! Ваш промысел отвратителен. Если хотите, он безнравствен! - Володя! - Танька вскочила. - Ребята, не обращайте на него внимания! Все женщины в мире делятся на две партии. В одной партии сестры и жены неколебимо убеждены, что мужчина из их семьи - самый умный человек на свете. Зато в другой партии стоят на том, что ни муж, ни брат не должны раскрывать рта при гостях - иначе они непременно ляпнут глупость. Для этой партии любой посторонний мужчина умнее своего. Но мог ли Володя ожидать, что сюда переметнется его собственная сестра. И опять она зовет их "ребятами". Черт знает что! Однако он не отступил. - Или культура для масс, или массовая культура - вот дилемма, перед которой мы стоим. - Красиво говорит! Черный Толя тупо захохотал, но не получил поддержки. Юра глядел на Володю стеклянными глазами. Рыжий Саша недовольно поморщился и сказал: - Не перебивай, пусть говорит. - Меня невозможно сбить, - заявил Володя, - потому что я мыслю! Теперь он видел, что эти трое все-таки разные. Юра у них, несомненно, лидер, он современный босс. Лицо у Юры крепкое, неуязвимое, как резиновая маска. Толю он держит на роли послушного исполнителя, рабочей лошадки. Толя - губошлеп, тупица, дуболом. В общем, эти двое абсолютно ясны. Но Саша... Он тонкая бестия, вещь в себе, познать которую - вот задача для острого ума. И решение не терпит отлагательств, потому что именно на Сашу глупая Танька глядит счастливыми и жалкими глазами. Ее ни капельки не отталкивают ни заношенная ковбойка, ни гнусная бороденка, растущая рыжими кустиками во все стороны, ни то, что Саша уже не молод - ему все тридцать! Какой-то подозрительный шумок начинался в голове у Володи, но он стоически продолжал развивать свои мысли о массовой культуре и культуре для масс. - Лучше быть учителем рисования в самой глухой сельской школе, чем малевать бездарные копии с великих творений! - Володя повысил голос, чтобы перекричать посторонний шумок в голове. - Поймите же, наконец, как ужасен ваш промысел. Ведь вас когда-то учили любить прекрасное. Вам дали художественное образование. Вы обязаны понимать, что кисть художника не для того перенесла на полотно прелестные черты девушки в турецкой шали, чтобы этот портрет, это немое признание в любви забавляло посетителей кафе в перерыве между порцией сосисок и стаканом бурды, именуемой кофе! - Красиво говорит! - Толя всерьез удивлялся, без дураков - это Володе польстило. Рыжий Саша опять поморщился, но промолчал. Юра бухнул кулаком по столу: - А мне надоела его дилетантская болтовня! (Резиновое лицо босса отвердело.) Меня раздражает его провинциальная манера разглагольствовать о предметах, о которых он знает только понаслышке, в которых он ничего не смыслит. И меня возмущает до глубины души его попытка выносить суждения о незнакомых ему людях, не имея никаких веских оснований! При последних словах босса Володя насторожился. Суждения без достаточных оснований? Знакомая песня! Кто-то сегодня уже пытался сбить Володю именно таким приемом. Посторонний шум в голове мешал ему вспомнить, чьи это были слова. Но он теперь ясно понимал, что тот человек - сообщник босса. Их тут целая шайка! Совершенно неожиданно для Володи рыжий Саша принял его сторону: - Юра, не лезь в бутылку. Он по-своему прав. "Хитрая бестия", - подумал Володя. - Нет, он неправ, этот теоретик из Путятина! - рявкнул босс. - И я ему сейчас докажу! - Очень интересно! - Володя сделал тонкую улыбку. Я жду с нетерпением. Босс и дальше продолжал говорить о Володе в третьем лице: - Он утверждает, что его земляк Пушков не для того писал картину, чтобы ею могли любоваться простые советские люди, жрущие сосиски в целлофане за столиками кафе "Космос"! Он, видите ли возмущен нашим замыслом росписи пищевой точки. Он полагает, что мы несем дурновкусицу в еще не развращенный массовой культурой Путятин! Но так ли это? Проанализируем с привлечением местных фактов. Какой шедевр висит с давних времен в зале ожидания Путятинского вокзала? Там висят "Богатыри" несравненного Васнецова. Неужели маг и волшебник Виктор Михайлович Васнецов создавал своих "Богатырей" для ведомства путей сообщения? И далее... - Юра указал рукой на Таньку. - Сейчас будущая художница сдаст нам экзамен по специальности... Какая картина украшает главную сберкассу? - Крамской, "Портрет незнакомки", - по-школьному ответила Танька. - Почту? - Айвазовский, "Девятый вал". - Фойе Дома культуры? - Юра победно загнул еще один палец на широкой ухватистой руке. - Репин, "Бурлаки на Волге". - Танька ответила с запинкой, до нее дошло, что это за экзамен. Босс торжествовал: - Кто сказал, что мы явились сюда развращать невинные души? Мы продолжаем славные традиции города Путятина, который испокон веков обожал базарные копии великих творений... - Юрий, оставь, хватит... - попросил рыжий Саша. - Нет, зачем же бросать на полдороге! - усмехнулся босс. - Мы пройдемся по всему городу. Что у нас рядом с Домом культуры? Библиотека! Что висит в читальном зале? - Больше я на такие вопросы отвечать не буду! - отрезала Танька. - И не надо! Будем считать, что вопрос уже всем ясен. - Вы все пошляки! - в отчаянье выкрикнул Володя, безгранично презирая себя за жалкую брань. Над ним посмеялись нагло и искусно. Вместо умного спора, предложенного Володей, босс устроил нечестное избиение, он бил Володю ногами в лицо. Надо ему ответить одним безукоризненным ударом, одной фразой, острой, как шпага. Один выпад - и противник повержен. Володя все понимал с абсолютной ясностью, но победная фраза никак не приходила на ум. - Вы пошляки! - уныло повторил он. - Вы бездарные мазилы. Я видел там, - он махнул рукой в сторону дома, - вашу мазню. Своей бездарной кистью кто-то из вас совершил убийство. Вы убили прекрасную женщину! - Ребята, ну что же это! - Танька всхлипнула. - Юра, кончай! - Танькины слезы перепугали рыжего. - Кончаю! - Босс согласно кивнул. - Один момент. Толечка, не в службу, а в дружбу (рабочая лошадка тут же запряглась) принеси-ка сюда упомянутое бездарное творение. - Босс повернулся к Володе и продолжал серьезно, без подковык: - Деятели из горсовета имели намерение отобрать у нас копию, но мы не уступили. Копия - наша законная собственность. Холст и труд еще не оплачены заказчиком, нам выдали только жалкий аванс. Так что не волнуйся, хозяин, мы не собирались укрывать у тебя в доме краденую вещь. Мы ее повесили у тебя в доме для сохранности. При этом мы, конечно, не предполагали, что у нас с тобой возникнут принципиальные разногласия. Сквозь сирень продрался Толя с портретом под мышкой. - Толечка, дальше ни шагу! Поверни картину к нам. А ты, хозяин, давай сюда свет. Володя встал и зажег лампочку в жестяном колпаке. Босс запустил пятерню в пеньковые дебри. - Ребятки, ваше мнение? - Какое тут может быть мнение?.. - Саша пожал плечами. Толя заглядывал на картину сверху, держа ее на груди. - По-моему, сойдет. - Да вы взгляните ей в глаза! - потребовал Володя. - А что глаза? - Босс не спеша раздирал ногтями пеньку. - Ах, да, припоминаю. Экскурсоводы в картинных галереях обычно открывают публике главную тайну портретного искусства. Куда не отойдешь - глаза портрета всюду следуют за тобой. Ты это имел в виду? Но ведь у данной особы и в оригинале глаза косят. - Жена Пушкина тоже косила, это известный исторический факт. Пушкин просил Брюллова написать портрет Натальи Николаевны, а Брюллов отказался: "Твоя жена косая". Мало ли что. Все ее считали красавицей. - Но Брюллов ее так и не написал. - Зато Пушков написал Таисию Кубрину и доказал! - Ты не горячись, - посоветовал Володе рыжий, на которого явно действовал умоляющий Танькин взгляд. Володя понял, что надо кончать дискуссию. Вот вам бог, вот порог - и точка! Но босс вдруг откачнулся назад и вытащил из-под стола большую картонную папку. - Не надо! - Саша вскочил, но поздно. Босс извлек из картона еще один портрет Таисии Кубриной. Настоящий! От неожиданности Володя выдал себя - глупо, смешно, постыдно открылся. И перед кем! Перед прожженными халтурщиками! Володя рванулся из-за стола, но зацепился за лавочку. - Спокойно, Киселев! - раздался у него за спиной знакомый голос. Фома?! Как он сюда попал? Володя резко обернулся, и все поплыло перед ним. Почему-то у Фомы в руке вместо чего-то огнестрельного оказалась бутылка вермута за рубль пятьдесят пять. Это было последним, что увидел Володя, окончательно теряя равновесие. 9 Не найдя художников в кафе, Фомин направился в гостиницу. Дежурная сказала ему, что их нет в номере и что они вообще так рано не возвращаются. До гостиницы уже дошел слух, что комиссия горсовета выставила художников из нового кафе и запечатала помещение. Приход Фомина навел панику - может, бородачи удрали, не расплатившись за номер? Дежурная послала уборщицу проверить, на месте ли имущество постояльцев. Воспользовавшись случаем, Фомин заглянул в номер. Он полагал, что увидит неряшливое мужское общежитие, разбросанную по кроватям одежду и пару грязных носков на столе. Однако в номере было прибрано по-солдатски. Словно здесь ожидали в любой час строжайшую поверку. Это Фомину очень не понравилось. Мимоходом он поинтересовался, в каком номере проживает Спартак Тимофеевич Коваленок. Оказалось, что Футболист остановился на самой верхотуре, откуда, как знал Фомин, есть прямой выход на чердак и к пожарной лестнице. - Он сам выбрал номер наверху или ему такой достался? Дежурная побледнела. - Ты уж не скрывай, - злорадна посоветовала уборщица. - Ты уж признавайся как на духу. С милицией шутки плохи. - А что признаваться? - лепетала перепуганная дежурная. - Тебе вот Вера Брониславовна колготки для внучки привезла, а мне лекарство. Что тут плохого? Знак внимания. - Так то Вера Брониславовна. Она и подарки привозит, и на Восьмое марта поздравляет. А этот с чего? Фомин быстро разобрался, в чем уборщица обвиняла дежурную. Гостиницу в Путятине построил тоже Кубрин. Но в ее архитектуре нет ничего итальянского - все по-российски, по-купечески. Длинное двухэтажное здание со стенами метровой толщины, с небольшими окошками занимало в длину целый квартал. К нему примыкал обширнейший двор с конюшнями и сараями для экипажей. Окнами на улицу шли номера побогаче, окнами во двор - победнее. И хотя в гостинице уже давно стояла нынешняя стандартная мебель, а не бархатные диваны, кресла и карточные столы, разница между номерами оставалась - окнами на улицу селили командированных рангом повыше. Зато изменилось в корне значение номеров получердачных. Прежде тут селили бедняков приличного облика - неприличных грубо отсылали на постоялый двор. Но теперь тесные чердачные каморки обрели немалую ценность. Дело в том, что все бывшие богатые номера, кроме двух "люксов", стали теперь многоместными, а в чердачную каморку со скошенным потолком никакими ухищрениями нельзя было втиснуть больше одной кровати. При этом чердачные номера никогда не бронировались горсоветом или управлением текстильной фабрики. Они составляли золотой фонд гостиничной администрации. Вот почему Футболист, преподнесший дежурной коробку шоколада московской фабрики имени Бабаева с веткой сирени на крышке, получил в свое распоряжение тот самый номер, откуда он мог отлучаться в любое время совершенно незаметно для гостиничного персонала. Видимая сторона его жизни в Путятине была такова. Футболист вставал в семь часов утра, завтракал в гостиничном буфете и укатывал на своей машине до вечера. Ужинал в буфете и рано ложился спать. Никакие посетители к нему не приходили, к телефону его не вызывали, писем он не получал. С художниками Футболист не общался и не проявлял никаких попыток с ними познакомиться. С Верой Брониславовной тоже. Сегодня с утра он предупредил, что собирается уезжать после обеда, однако никуда не уехал. Дежурная гостиницы и уборщица видели своими глазами, как во дворе появился известный всему Путятину дядя Вася - тунеядец, родственник активистки из секты староверов. Примерно через полчаса к нему вышел постоялец из чердачного номера. Они о чем-то поговорили, сели оба в машину и уехали. Однако спустя некоторое время постоялец вернулся пешком, немного посидел у себя в номере и ушел. Фомин поблагодарил дежурную и уборщицу за ценные сведения и оставил свой телефон на случай, если они еще что-нибудь заметят. Что же касается дяди Васи, то это был, конечно, знаменитый умелец, направленный ГАИ по верному адресу. Через четверть часа Фомин беседовал с умельцем в его домашней мастерской. Дядя Вася сообщил, что машина у клиента новая, содержится бережливо. Клиент, как водится у автолюбителей, сначала сыпал техническими словами, а затем целиком доверился дяде Васе. Особых, не относящихся к автоделу разговоров не заводил, но о милиции выразился неодобрительно. - То есть? - спросил Фомин. - То есть сначала никакого разговора про милицию не было. Он издалека начал. Что вот, мол, бывают у людей одни и те же увлечения или одни и те же болезни - и тогда люди стараются помочь друг другу. Например, у одного больная печень и у другого пошаливает. Сидят рядом на совещании, обмениваются, у кого как болит, а там, смотришь, записали телефоны, звонят друг другу, устраивают взаимно на прием к врачам, едут вместе на курорт. Или, например, человек гуляет со своей собакой. Понемногу у него появляются знакомые среди собачников. Они дают друг другу советы, как воспитывать псов, как лечить. А если надо, они дружно объединяются против пенсионеров и против работников милиции. На этом месте дядя Вася запнулся, но потом твердо повторил, что так и было сказано: "против милиции". - Дальше что? - допытывался Фомин, остановив заверения дяди Васи в полном уважении к милиции. - Дальше хвастался, что автолюбители тоже друг за друга стоят горой. Запчастями делятся, мастеров друг другу рекомендуют или там электриков, которые ставят противоугонные устройства. У него в машине клавиши поставлены - секретный код, по блату делали в НИИ. Он насчет дверцы не очень переживал, все охал, что электроника полетела. Пришлось налаживать. - Электронику? Запущенная внешность умельца мешала Фомину поверить, что дядя Вася хоть как-то разбирается в умных приборах. Дядя Вася заметил сомнение следователя, но виду не подал, ответил скромненько: - Чего тут хитрого? Подпаял маленечко - и заработала лучше прежнего. - А потом что делали, о чем беседовали? Вы не тяните, сами обо всем рассказывайте. Дядя Вася задумался. - Потом-то нечего рассказывать, потом он ушел. Но вот до... Тут случилась одна закавыка. Тетка моя терпеть не может чужих, но тут ее как подменили. - Поточнее! - сказал Фомин. - По порядку, со всеми подробностями. Подробности оказались весьма любопытными. Когда дядя Вася и Футболист подъехали к дому, умелец вылез и стал отворять ворота. Дом принадлежит не ему, а тете Дене, которая служит в музее. Она староверка и пуще всего боится обмирщиться. Лучших друзей дяди Васи за ограду не пустит, но заказчиков кое-как терпит. Стал, значит, дядя Вася отворять ворота; они скрипели довольно громко, потому что все недосуг смазать петли. Машина въехала во двор и остановилась. В этот самый момент на крыльце появилась рассерженная тетя Дена. Заказчик вылез из машины и подошел к ней. Обычно она глянет, как водой окатит, и обратно в дом. А этому заулыбалась, словно родному. К сожалению, дядя Вася не расслышал, какими словами обменялись его тетка и Футболист, - уж очень сильно скрипели ворота. - Вам не показалось, что ваша родственница и этот человек знакомы друг с другом, то есть где-то встречались раньше? - спросил Фомин. Ему вспомнилось, как на ступенях музея Футболист проговорился, что пришел с кем-то повидаться. - Вот именно показалось! - обрадованно вскричал дядя Вася. - А не создалось ли у вас впечатление, что ваша родственница не просто знакома с этим человеком, но, например, находится от него в какой-то зависимости? Дядя Вася слегка оторопел: - Этого не знаю, не скажу. Хоть сажайте! - Никто вас не собирается сажать! - обиделся Фомин. - Вы поймите, я должен разобраться во всех тонкостях. - Понятно. - Дядя Вася сделал таинственное лицо. - Дело о шпионаже? - Он замахал руками: - Нет, нет, я не любопытствую! Можете не отвечать! - Какой шпионаж? Вы же видели мое удостоверение! - Видел! - быстро согласился умелец. - Признаю свою ошибку. У Фомина осталось подозрение, что дядя Вася не так глуп, как прикидывается. Похоже, что он на самом опасном месте беседы заюлил и стал отводить в сторону. С Футболиста умелец по собственному стыдливому признанию взял за ремонт двадцать пять рублей. - Не много ли? Дядя Вася молитвенно прижал к груди пропитанную смазкой пятерню: - Так ведь не каждый день у меня клиенты! И опять же, я сделаю к утру, а на автостанции проманежат дня три. Тоже надо учитывать. Я с вами без утайки, меня на этот счет в ГАИ предупредили. - Без утайки так без утайки, - строго заметил Фомин. - Что сделала потом ваша родственница? - Поулыбалась ему и пошла в дом. - А он что? - Да он ничего. Мы с ним машиной занялись. Он только спросил меня, как ее зовут и где работает. - То есть как он спросил? - Фомину показалось, что умелец опять засобирался поюлить. - Вполне вежливо. Он и мной интересовался. Один ли я живу, или есть жена, дети. Я ему сказал, что жена и дети отбыли в другой город, а я, значит, бобылем поселился у тетки. - Та-ак... - протянул Фомин. - А про жену вашу он тоже спрашивал? Как ее зовут, где работает? - Нет. Ему-то зачем? - Тогда подумайте, зачем он вам задавал вопросы про тетю Дену. Тем более если он - вы мне сами об этом сказали - был с нею раньше знаком! Дядя Вася развел черными руками: - Задачка!.. Без пол-литры не разберешься. - Бросьте эти намеки! - посоветовал Фомин. - Не путайте меня со своими клиентами! - Я не в смысле выпить! - запротестовал умелец. - Так уж говорится. Народный афоризм. - Вы без афоризмов. Только факты. Дядя Вася шумно вздохнул. - Фактов у меня не густо. Но есть кое-какие собственные идеи. - На небритом лице проступило глубокомысленное выражение, какое бывало у дяди Васи, когда он находил, отчего барахлит двигатель. - Корень зла - в секте. Сколько я от тети Дены перенес из-за ее веры! Вы уж поверьте моему печальному опыту. Она лучших моих друзей и в ограду не пускает, а к постороннему человеку сразу с лаской и приветом. Почему? Да потому, что у секты есть свой тайный знак. Они им обмениваются навроде пароля и таким путем узнают своих единоверцев... - Дядя Вася просветленно взглянул на следователя. - Мы с вами ошиблись! Моя тетка и мой клиент никогда прежде не встречались. Интересующий вас человек прибыл сюда от секты! Фомин понял, что больше он ничего дельного от дяди Васи не добьется. Забежав домой поужинать, он получил от деда полную информацию о путятинских староверах. В царское время церковь стремилась изничтожить сектантов, но в Путятине им жилось привольно, потому что Кубрин откупался взятками. Хозяин мануфактуры молился по старым книгам и жену-католичку заставил креститься в свою веру, некоторые хозяйские подхалимы тоже заделались старообрядцами. А теперь в Путятине не наберется и десятка стариков, соблюдающих свое двоеперстие. Тетя Дена у них за уставщики. Биография у тети Дены чистая, трудовая. До революции она девчонкой служила в доме у Кубрина, а после революции поступила на фабрику, вышла замуж за ткача. Он погиб в гражданскую войну, а единственный сын - в Великую Отечественную. Одинокая старуха из жалости приютила в доме дядю Васю, который ей вовсе не родной племянник, а седьмая вода на киселе. И вместо благодарности этот тунеядец явно пытался бросить тень подозрения на приютившую его тетю Дену. "Возможно, только из-за того, что старуха гонит прочь его собутыльников, - подумал Фомин, - но возможно, тут кроется и причина посерьезней..." Из дома Фомин направился в гостиницу. Там ему сказали, что трое художников все еще не возвращались. Выйдя из гостиницы, Фомин остановился в нерешительности. Был уже одиннадцатый час вечера. Никого не вызовешь на беседу в милицию, ни к кому не полезешь с расспросами в дом. Остается только Кисель - к нему Фомин может явиться в любой час. Что-то Кисель знает, но не хочет говорить. А что, если встретиться с ним в домашней обстановке, вспомнить школу, потрепаться о пустяках?.. Кисель подобреет, захочет помочь - он всегда был отзывчивым парнем. Но конечно, нельзя заявиться к нему на ночь глядя с пустыми руками. Будет выглядеть, словно явился с обыском. Все магазины были давно закрыты. Фомину пришлось заглянуть в ресторан "Колос". Кстати, он удостоверился, что бородачей тут сегодня вечером не видели, да и вообще они тут были только раз. В буфете ресторана Фомин купил бутылку вермута - на коньяк у него денег не хватило. Весь Посад уже спал, в окнах ни огонька. Нездешнему человеку лучше не пускаться в путь по кривым улочкам - или в яму сверзишься, или где-то бродит и скучает пес, спущенный с цепи. Но Фомину тут была с детства знакома каждая яма и каждый пес. Он без происшествий добрался до улочки, лепившейся вдоль обрывистого берега, и издали увидел в киселевской сирени яркий свет. Кто-то не спит, занимается. Или Володька, или Танька. Фомин запустил ладонь в щель калитки и откинул крючок. В сирени несколько мужских голосов вели какой-то неприятный разговор. Фомин прислушался, но шелест листьев заглушал слова. Осторожно раздвигая ветки, Фомин стал подкрадываться ближе. За знакомым ему киселевским пятигранным столом сидели пятеро. Перед ними, залитая ярким светом, стояла та самая картина, которую украли из музея. Фомин замер, надеясь подслушать, какие планы строят похитители, но нервный Кисель с чего-то сорвался и заблажил во весь голос. - Спокойно, Киселев! - приказал Фомин и вышел на свет. Кисель покачнулся и стал падать. Фомин едва успел его подхватить левой рукой. Правая была занята бутылкой вермута. - Не шевелиться! Теперь Фомин прекрасно видел, кто сообщники. Вся троица была здесь, за столом. Бородачи обалдело уставились на Фомина. Наконец один из них попытался изобразить, будто ничего особенного не случилось: - Не умеет пить современная молодежь. Другой тем временем сделал попытку спрятать картину в картонную папку. - Не шевелиться! - напомнил Фомин. - Не вставать с места. Татьяна, помоги-ка мне. С помощью Татьяны он усадил бесчувственного Киселя на лавочку. - Чаю хотите? Самовар еще горячий. - Чернобородый услужливо принялся споласкивать чашку. Фомин усмехнулся: - Бросьте валять дурака! Я из милиции, и вы это прекрасно знаете. - Ну, дела... - озадаченно протянул рыжий. - Как у вас оказалась картина? Черный и рыжий разом повернулись к третьему, с пеньковой бородой, - подтвердилось, что он был у них за главаря. - Что ж, ребята, будем признаваться! - распорядился главарь. - Кто из нас начнет первым? Ты, что ли, Саша? - Он подмигнул рыжему. Тот озадаченно подергал бороденку, росшую неопрятными кустиками. - Я так я... Начну с самого начала. - Он ласково поглядел на Фомина. - Да вы поставьте бутылку на стол, она вам мешает. Фомин отшвырнул вермут за спину, в кусты. Глаза в ржавых ресницах погрустнели, заволоклись дымкой. - В том, что я оказался у вас в Путятине, виноват вот этот человек, - Саша показал на главаря, - этот деловой человек или, попросту говоря, делец. Где искусство, там всегда и дельцы. Юра - мой Никанор Кубрин. Да, да... 10 С утра по городу пополз слух, что из музея пропали ценные вещи и милиция ищет вора. Какие ценности пропали, никто пока не знал, но общее мнение сходилось на том, что, скорее всего, вор польстился на золотые и серебряные безделушки, которые Кубрин в свое время понакупил у окрестных разорившихся помещиков. В гостинице весь персонал тоже судил и рядил о краже из музея. Не знала ничего одна Вера Брониславовна - от нее догадались скрыть дурные слухи. Вера Брониславовна всегда занимала номер на втором этаже, выходивший двумя окошками на улицу. Отсюда видны были старые торговые ряды с полукружьями арок, собор, пожарная каланча и зеленая крыша музея. Номер был однокоечный, для важных командированных, но вида самого казенного. Славянский шкаф, круглый стол на толстых ножках, письменный стол с мраморным чернильным прибором, кровать, тумбочка, пара стульев, обитых коричневым дерматином. От всего пахло тряпками и дезинфекцией. Но с приездом старой дамы унылая гостиничная обстановка совершенно преображалась. Вера Брониславовна привозила с собой множество ярких аксессуаров домашнего уюта. Круглый стол с позорными кругами от стаканов был теперь застелен тонкой клеенкой итальянского производства - на зеленом фоне сверкали золотом венецианские бокалы. Дерматиновые стулья были задекорированы пестрыми платками из Японии. На тумбочке, на крахмальной камчатной салфетке стояла крохотная хрустальная вазочка с веточкой белой сирени. Письменный стол облагородили глянцевые брошюры и несколько типографских афиш, сообщающих о выступлениях В. Б. Пушковой. Больная полулежала на кровати, застеленной не гостиничным плюшевым покрывалом, а привезенным из дома шотландским пледом. На Вере Брониславовне был нейлоновый стеганый халат, черный с золотом. Ноги она укрыла легчайшим мохеровым одеялом, которое, по ее уверениям, занимало в чемодане самую чуточку места. С утра пораньше Ольга Порфирьевна принесла больной кофе в термосе и куриные котлетки. - Я так счастлива, что побывала в Нелюшке, - говорила Вера Брониславовна, слабо покашливая. - Какой милый человек ваш председатель! Сама бы я ни за что не выбралась, да теперь и не выберусь уже до конца моих дней. Ольга Порфирьевна умоляюще подняла руки, возражая против мыслей о скором конце. - Не спорьте, не спорьте, мне уже недолго осталось. - Больная опять покашляла. - Покойный Вячеслав Павлович последние годы очень тосковал по родным местам, да все как-то не получалось с поездкой - то денег не было, то еще что-нибудь. Только и успел незадолго до кончины. Безуспешно пыталась Ольга Порфирьевна избавить больную от мрачных мыслей. И тут, на счастье, кто-то постучал в дверь. Стук был еле слышный, почти царапанье. Кто-то очень деликатный стоял за дверью. - Войдите! - слабо крикнула Вера Брониславовна, но ее голос, очевидно, не был услышан за толстыми дубовыми филенками. - Ну кто там? - Больная занервничала. - Олечка, откройте, пожалуйста. Ольга Порфирьевна открыла дверь и в испуге отпрянула, увидев владельца синего "Москвича". - Разрешите? - Он приветственно сдернул свою мерзкую кепчонку. - Да, да, пожалуйста! - Вера Брониславовна оживилась, поправила прическу и села повыше. Он вошел, держа в одной руке рыжую кепчонку, а в другой кожаный баульчик с красным крестом. - Я ваш сосед по гостинице. Узнал, что вы хвораете, и дай, думаю, зайду к болящей. Сейчас ГАИ обязывает иметь в машине аптечку. - Он положил кепчонку на стул и расстегнул "молнию" на баульчике. - Тут у меня что хотите! И салол, и валидол, и аспирин, и борная кислота. - Очень мило с вашей стороны! - Вера Брониславовна благодарно улыбнулась. Она возила с собой кучу редкостных лекарств на все случаи жизни. По сравнению с ее запасами аптечка автомобилиста выглядела смехотворно. Однако Вера Брониславовна заинтересованно покопалась в баульчике и с радостными восклицаниями извлекла анальгин. - Я вас не ограблю? Ольга Порфирьевна только удивлялась. - Простое человеческое участие иной раз нужнее лекарств. - Вера Брониславовна убрала анальгин в тумбочку. Она в самом деле как-то приободрилась с приходом внимательного соседа, перестала покашливать. - Да вы присаживайтесь, если никуда не торопитесь. Ваше имя, отчество? - Спартак Тимофеевич. Он присел на краешек задрапированного стула. - Вот имя, по которому можно узнать и возраст, - заметила Вера Брониславовна, назвав гостю себя и Ольгу Порфирьевну. - В начале двадцатых годов были в моде для мальчиков имена Спартак или Радий, а для девочек - Марсельеза, Идея, Октябрина... Гость смущенно вытер лысину клетчатым платком. - Мама долго не соглашалась назвать меня Спартаком, но отец настоял. Отцу ужасно не нравилось его крещеное имя Тимофей. Он был красным кавалеристом, а имя Тимофей расшифровывается как "честь богу". У отца в отряде воевал боец из бывших семинаристов. Вот он и просветил насчет имени. От него же отец узнал про Спартака, вождя восставших рабов, и назвал меня в его честь. Отец у меня был кадровым военным, служил в Средней Азии, а погиб в первый год войны, под Смоленском. Он рассказывал о себе доверительно и простодушно. Вера Брониславовна слушала в обычной своей проникновенной манере. Ольга Порфирьевна усиленно старалась не верить ни единому слову. Спартак Тимофеевич казался ей не тем, за кого себя выдает. Вера Брониславовна, приняв участие гостя за чистую монету, разговорилась о своих огорчениях. - Чуяло мое сердце, что в этом году у меня будет несчастливая поездка. И вот, видите, слегла. Не знаю, как теперь доберусь до Москвы. Я стала очень тяжело переносить дорогу. От стука вагонных колес у меня начинается невыносимая головная боль. А эта вечная грязь в уборных! - Так в чем же дело! - Спартак Тимофеевич радостно просиял. - Я могу вас довезти на машине. Вера Брониславовна выказала большую заинтересованность. - Наверное, очень приятно - путешествовать на своем автомобиле. В годы моей молодости машин было мало, а еще меньше денег у нас с мужем. - Она вздохнула. - Скажите, за сколько часов можно отсюда доехать на машине до Москвы? - Часов за восемь. Она покачала головой. - Такая поездка не для меня. Я не выдержу восемь часов. - Так мы же будем ехать с остановками, - принялся уговаривать Спартак Тимофеевич. - У меня строжайшее правило - отдыхать от руля каждые два часа. По дороге сюда я разведал неплохие ресторанчики. Хотите, мы заедем в Торжок к самому Пожарскому? О нем еще Пушкин писал: "... пообедай у Пожарского в Торжке..." С подозрительной настойчивостью Спартак Тимофеевич расписывал все прелести поездки на машине из Путятина в Москву. Ольга Порфирьевна никак не могла разгадать, что за расчет был у этого человека. Но расчет непременно должен быть. Кто-то хочет как можно скорее увезти Веру Брониславовну из Путятина. А она, бедняжка, ничего не подозревает. Вся оживилась, глаза разгорелись - Вера Брониславовна уже почти согласна отправиться в путь, как только Спартак Тимофеевич заберет свой автомобиль из починки. Ольге Порфирьевне очень не хотелось оставлять больную с человеком, не внушающим доверия, но пришлось. Она прытко посеменила к себе в музей и оттуда позвонила в милицию Фомину. Следователь выслушал ее и как-то неопределенно хмыкнул. 11 Володя проснулся от дневного света с тягостным чувством, что провел ночь не у себя дома, а в чужом и скверном месте. Стоит ему открыть глаза - сразу же посыплются жестокие вопросы. Он лежал, не шевелясь, не подавая вида, что уже проснулся, и старался припомнить до мельчайших подробностей все, что произошло накануне. Так он мысленно добрался до того мгновения, когда глупо и постыдно выдал себя перед этими тремя примитивистами. А что же случилось потом? Дальше в памяти чернел провал. Володя снова и снова вспоминал сцену с двумя копиями "Девушки в турецкой шали", и наконец перед ним просверкнуло самое последнее. Голос Фомы за спиной: "Спокойно, Киселев!" Володя оборачивается и видит Фому, у которого в руке вместо огнестрельного оружия бутылка вермута. Вряд ли такое было наяву. Это уже начинался бред, забытье. Ну, а если все-таки наяву из-за сирени вышел Фома? Володя в досаде застонал. Если наяву, то, значит, Фома ему не доверял, Фома за ним следил, а тем временем настоящий преступник мог уйти. - Проснулся наконец? Володя открыл глаза и увидел потолок, знакомый с детства, весь в абстрактных рисунках, образованных трещинами. - Вставай! Уже восемь часов! - сказал незнакомый голос. Володя с трудом повернул налитую свинцом голову и увидел за обеденным столом рыжего Сашу. Володя сел в постели и обнаружил, что спал на простыне, раздетый, а тренировочный костюм аккуратно повешен на спинку стула. Володя спустил голые ноги на пол и поймал пальцами свои шлепанцы. Одевшись, он угрюмо спросил примитивиста: - Что вам здесь нужно? - У Татьяны сегодня экзам