Бернарда Шоу. Великий английский писатель изображен в виде внушительной боксерской перчатки. Портрет Паленсии - представительницы республиканской Испании, близкого друга, с которым проведено много бессонных ночей во время испанской гражданской войны. Желтые розы отражаются в полированной глади письменного стола. Александра Михайловна пригласила к себе консула. Владимир Миронович - рослый, с копной светлых вьющихся кудрей - осторожно пожал маленькую руку Александры Михайловны, словно смущаясь своей силы. У консула всегда много забот и обязанностей. Он ведет дела людей, желающих вступить в советское гражданство, он выдает визы-разрешения иностранным гражданам на поездку в Советский Союз, регистрирует браки и рождения советских людей, встречает советские корабли, самолеты, делегации, знакомит новых членов советской колонии с законодательством страны, ее обычаями и порядками. Защищает права советских граждан. В случае ареста советского человека выясняет причины ареста, добивается освобождения. Очень много обязанностей у советского консула. Владимир Миронович докладывает о событиях за прошедшие сутки. Из Норвегии в Швецию прибыло еще тридцать советских граждан, бежавших из гитлеровского концлагеря. Всех прибывших из Норвегии беженцев шведы по законам своей страны направили в лагерь для интернированных. Этот лагерь, конечно, ничего общего не имеет с фашистским концлагерем. Люди там содержатся за счет Советского правительства, нормально питаются, читают советские книги и бюллетень новостей, по мере возможности трудятся. Но шведы отпустят их на родину только по окончании войны. И консул организует их труд, учебу, досуг. Шведские моряки привезли из Германии еще трех советских людей, бежавших с фашистской каторги. Шведская полиция под видом санитарной инспекции вскрыла квартиру советского гражданина, когда там никого не было, и произвела обыск. Александра Михайловна, слушая консула, делает заметки себе в блокнот. Уже сотни советских граждан бежали из фашистского плена в Швецию. Надо дать знать их родственникам в Советском Союзе, что они живы и находятся в безопасности. По поводу обыска заявить протест шведскому министру иностранных дел. - Сегодня ночью у переводчика торгпредства родился сын. - Как только разрешат врачи, поедем вместе с вами навестим нового советского гражданина и его мать, - говорит Александра Михайловна, смотрит на часы и переводит взгляд на толстую папку, лежащую на столе перед консулом. - Это бумаги на подпись, - объясняет Владимир Миронович. - Можно оставить? Время для доклада консула истекло. В кабинет входит советский военный атташе; щелкнув по-военному каблуками, спрашивает: - Разрешите? - Да-да, Николай Петрович, садитесь. Военный атташе садится в кресло. И в штатском костюме в нем сразу можно признать военного: все отлично пригнано, костюм застегнут на все пуговицы. - Газеты сегодня сообщили, что на шведской таможне у одного немца обнаружено в чемодане сто тысяч стратегических карт Швеции. Как вы это расцениваете, Николай Петрович? - У немцев нет лишних дивизий, которые можно придвинуть к границам Швеции и угрожать. Теперь они пугают шведов картами: вот, мол, у нас давно все готово, чтобы захватить Швецию. Берут на испуг. - Нам следует, Николай Петрович, держать ухо востро. - Провокаций, Александра Михайловна, больше чем достаточно. Вот посмотрите. - Военный атташе раскрыл коробочку и вынул из нее завернутый в тонкую рисовую бумагу кусочек металла. Александра Михайловна поднесла к глазам лорнет и внимательно осмотрела металлический осколок, на полированной поверхности которого четко вытравлено: "Сделано в Германии". - Это осколок? Чего? - Осколок того самого загадочного снаряда, что несколько дней назад взорвался в Норботтене. Газеты сообщали, что в Северной Швеции взорвался снаряд огромной разрушительной силы, сброшенный неизвестно откуда. При взрыве образовалась обширная воронка, разрушено несколько домов, есть жертвы. Александра Михайловна постукивает сложенным лорнетом по столу. - Зачем немцам понадобилось указывать свой обратный адрес? - Я думал над этим, - ответил военный атташе. - Во-первых, таким образом легче все это взвалить на нас. Какой же, мол, дурак будет указывать обратный адрес, запуская снаряд на нейтральную страну?! Но главное сейчас не в этом. Немцы, как видно, изобрели новое оружие - снаряд запущен с установки, а не сброшен с самолета. Поскольку даже на мелких осколках можно увидеть штамп "Сделано в Германии", шведы пошлют ноту германскому министерству иностранных дел и опишут подробно, где упал снаряд, какие разрушительные действия произвел и даже фотографии приложат. А немцам только это и надо. Они перешлют ноту в военный штаб, там изучат материалы, скорректируют и запустят снова и снова получат от шведов подробную информацию. - Немцы испытывают на шведах свое новое оружие? - уточнила Александра Михайловна. - Вот именно. - Я сегодня же обращу на это внимание шведского министра иностранных дел. Немцы не только испытывают оружие, но и пугают им шведов: вот, мол, каким оружием мы располагаем и можем применить его против вас, если будете упрямиться с поставкой руды. - Так точно. На советско-германском фронте наши войска успешно наступают в районе... В дверь раздался стук. Александра Михайловна вскинула густые брови. Должно случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы кто-то нарушил распорядок работы полпреда. - Войдите! - строго сказала она. Вошла секретарша. - Извините, Александра Михайловна, но к вам приехал гость. - Она говорит это с сияющим лицом и знает, что Александра Михайловна не рассердится за такое вторжение. Порог переступил плотный человек в рыбацкой одежде, в высоких сапогах. В руках он сжимал широкополую рыбацкую шляпу. Густая белая шевелюра подчеркивала синеву глаз, нездоровую желтизну лица. - Мартин! - поднялась навстречу гостю Александра Михайловна. - Дитя мое человеческое! Прославленный датский писатель Мартин Андерсен Нексе не скрывал слез. Николай Петрович встал. Он с восхищением смотрел на двух славных ветеранов. Оба седые, оба синеглазые, и оба такие молодые, что становится завидно. Военный атташе, видавший виды, чувствует, как у него перехватило в горле. - Каким образом вы оказались здесь? - спрашивает Александра Михайловна, усаживая гостя. - Украли меня. Из гитлеровской больницы украли наши датские патриоты. Шведские моряки разминировали проход в проливе, датские рыбаки переправили меня по безопасному пути в Швецию. И вот я здесь, здесь, мой дорогой друг. Как дела на фронте? Что слышно со вторым фронтом? Александра Михайловна звонко смеется. - Неугомонный, неистовый Мартин! Я сейчас распоряжусь, чтобы вам дали чашку горячего настоящего кофе и подыскали одежду. - О, как давно я мечтал о чашке "экта кафе", но больше всего я жаждал встречи с друзьями. - Идите ко мне наверх, отдохните, мой вечер в вашем распоряжении, - улыбается Александра Михайловна. Мартин Андерсен Нексе в сопровождении секретаря уходит. Военный атташе продолжает свой доклад. Но ему не суждено сегодня закончить рапорт полпреду. Дверь распахивается, и в кабинет, запыхавшись, влетает девчонка с растрепанной косой, за ней перепуганная секретарша, которая не успела преградить ей путь. - Александра Михайловна, - еле дыша, произносит Антошка, - Александра Михайловна! Что я наделала! - восклицает она горестно. Коллонтай делает знак военному атташе - продолжим потом. По глазам Антошки она поняла, что случилась какая-то беда. "С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА" Ночью Антошке не спалось. Ей показалось, что и мама не спит. - Мамочка! - едва слышно прошептала она. - Ты что не спишь? Голова болит? - Нет, просто днем выспалась, когда ты была в больнице. А почему ты не спишь? - Думаю. - О чем? Опять обо мне? Больше никогда, слышишь, никогда такого со мной не случится. - Нет, Антошка. Сердце болит, что так бесплодно уходит время. Мое место на фронте, а я сижу и жду у моря погоды. Я могла бы многое сделать... И по нашему папе что-то сильно стосковалась. Где он? Что с ним? - Я тоже стосковалась, - шепчет Антошка. В комнате темно, белые ночи кончились, и только по стене, как маятник, движется светлое пятно - это раскачивается на ветру за окном уличный фонарь. Антошка лежит и думает о том, что мама очень любит папу. Она-то, Антошка, знает это. Но мама никогда с ней не поделится. Первый раз призналась, что тоскует. - Мамочка, а что такое любовь, ты можешь мне объяснить? Елизавета Карповна с грустью подумала о том, что Антошка рано стала взрослой. В Швеции у нее нет сверстников; она, мать, ограждает ее от общества детей во дворе, чтобы Антошка не наделала глупостей. Мало она уделяет внимания дочери. Не дождавшись ответа, Антошка спрашивает: - Мама, ты любишь папу? - Очень, очень люблю, Антошка. - Ты с первого взгляда в него влюбилась? - Нет... но понравился он мне сразу. - Чем? - Даже не знаю... Мне показалось, что он не похож на других, какой-то особенный. - А вот я никакая не особенная, значит, в меня и влюбиться нельзя. - Человек, которого любишь, всегда особенный, всегда не похожий на других. - Ты влюбилась с первого взгляда, - решила Антошка. - Я тоже, - призналась она. Елизавета Карповна молчала. - Ты не веришь? - вспыхнула вдруг Антошка. - Я целый месяц, пока была в пионерлагере, вставала раньше всех и выбегала из палатки, ждала, когда он пробежит по дорожке, поднимется на трибуну, начнет будить море. - А ночью ты спала? - поинтересовалась мама. - Ну, неужели же как бабушка, со снотворным. Конечно, спала, но вставала раньше всех. И думала только о нем. И теперь он у меня из головы не выходит. Мама, это любовь? - Это, девочка, мечта о любви. - Значит, это совсем не то? - разочарованно протянула Антошка. - Это прекрасное чувство, и оно приходит к нам в пору ранней юности. - А эта мечта может превратиться в настоящую любовь? - Конечно, может. - Ты знаешь, мамочка, я уверена, что найду Витьку. Вернемся мы с тобой домой, обе поедем на фронт, и я предчувствую, что встречу его где-нибудь на передовой. А может быть, мы встретимся, оба раненные, в госпитале... Антошка села на кровати. Елизавета Карповна молчала. - А вот было бы здорово, если бы на полковом комсомольском собрании нас обоих - бойцов Красной Армии - принимали в комсомол. Да нет, Витька, наверно, уже давно комсомолец, ведь он был в старшем отряде еще два года назад. Теперь он совсем взрослый, может быть, даже с усами. Правда, мама, смешно: Витька - и с усами? И может, на его груди сверкает медаль "За отвагу". Ведь он мог отличиться в боях и получить медаль? А, мама? Мама спала. "Устала она, - решила Антошка. - Это я бездельница несчастная. Мама страдает оттого, что бесплодно проводит время. А сколько она спасла советских людей - обмороженных, истощенных, бежавших из плена. Этого она не считает. Плохо, что все люди кругом такие хорошие", - думает Антошка. Если бы Александра Михайловна тогда на нее накричала, а мама просто побила, Антошка чувствовала бы, что понесла наказание, и ей было бы легче. А вот сейчас оставайся один на один со своей виной. Мама по ночам часто плачет. Почему? Может быть, из-за нее, Антошки? А может быть, скучает по папе? Почему она не поделится с ней, дочерью? Наверно, не доверяет. Да, по правде сказать, Антошке и доверять нельзя. Вот доверили ей государственную тайну - поставили на ночную вахту. Почувствовала себя равноправным членом колонии, думала о том, сколько душ перевернет этот документ, скольким людям глаза на правду откроет, вызовет ненависть к фашистам. И вот... Двести тысяч документов были чуть не уничтожены. И кто был бы в этом виноват? Только она, Антошка. Зоя Космодемьянская под пытками словечка не вымолвила, не выдала своих товарищей, не выдала партизанской тайны. А ее, Антошку, никто не пытал, даже не выспрашивал, а она взяла и сама выложила государственную тайну, и кому - фашисту. Ух, как больно и стыдно! Антошка уткнулась лицом в подушку. Вспомнила, как она прибежала тогда к Александре Михайловне и, плача, путаясь в словах, рассказала о своем преступлении. Так и сказала: "Я выдала фашистам тайну, я сказала, что наше полпредство рассылает шведам ноту Советского правительства о зверствах немцев". И вот по ее вине арестовано двести тысяч пакетов, заперты в подвал и скоро их сожгут в топках. Александра Михайловна очень мягко отнеслась к ней, поняла, что Антошка не хотела плохого, что из самых лучших побуждений сделала это, но Антошка видела, как покрылись багровыми пятнами щеки и шея у Александры Михайловны и глаза из синих стали стального цвета. Как строго и сурово разговаривала она с кем-то по телефону, как властно звучал ее голос, когда она требовала разослать пакеты по адресам. "Право рассылать бюллетени новостей предоставлено всем иностранным посольствам. Я ожидаю вашей информации, что наша почта отправлена! - веско сказала Александра Михайловна и повесила трубку. - Ну вот, ошибка и исправлена", - почти весело сказала она. Антошка взглянула на Александру Михайловну. На щеках ее все еще пылали красные пятна. Антошка ничегошеньки не могла сказать в ответ. Она выскользнула из кабинета, а вот что было дальше - не помнит. Очнулась у себя на кровати. Рядом сидели мама, Александра Михайловна и доктор Седерблюм. - Девочка излишне возбудима, - говорила фру Седерблюм, - это все война. - Да, это война, - отвечала мама. Антошке хотелось крикнуть, что война тут ни при чем, что это ее скверный характер, она сама во всем виновата. Мама и плакала и смеялась, когда Антошка открыла глаза. И с тех пор ни одним словом не вспомнила, не попрекнула. Все ей простили, а она, Антошка, себе простить не может. Она должна совершить настоящий подвиг, чтобы суметь посмотреть людям прямо в глаза. А как совершить подвиг в Швеции? Вот если бы Витька был рядом, они что-нибудь вместе придумали бы. Но легче всего мечтать о подвиге, лежа в кровати. Неужели всю войну придется просидеть в Швеции, где рта нельзя раскрыть, чтобы не натворить глупостей, а вот подвига здесь никакого не совершишь. Как просто все на Родине. О чем мечтаешь, что любишь и что ненавидишь - открыто и понятно для всех. А здесь надо считаться с "нейтралитетом" и самой быть нейтральной и ни на минуту не забывать, что вокруг тебя немцы и разные шведы: одни - за фашистов, другие - за англичан, третьи - за финнов, и все они против нас. Есть и друзья. Но разве по лицу узнаешь человека, за кого он? Антошка не желает приспосабливаться, она будет просто нема как рыба. Говорить будет с одной только мамой. Вот если бы она была на Родине! Разве у нее не хватило бы мужества поступить так, как сотни тысяч партизан? Она тоже взрывала бы поезда с живой силой и техникой. А что она скажет товарищам, когда вернется на Родину? Как отчитается перед своим пионерским отрядом в школе? Стыдно... Антошка сорвала с головы компресс и села на кровати. "А что, если сбежать в Германию? Вот было бы здорово! А ведь это вполне даже возможно". И чего это болит противная голова? Компресс снова водружен на голову. Да, решено. Она сбежит. Отец Евы каждую неделю ходит на пароходе в Германию, везет туда железную руду, а оттуда привозит уголь. Шведские моряки прячут в угле бежавших с фашистской каторги людей, а в открытом море, когда немцы уже далеко, они откапывают их и доставляют к капитану. Так, мол, и так: беглец из Германии, как попал в уголь - неизвестно. Капитан, будь он даже фашистом, должен доставить такого пассажира в Швецию и сдать шведским властям. А если бежать из Швеции в Германию? Отец Евы закопает ее в руду, а капитан сдаст германским властям. Ух, страшно! Антошка скажет гестаповцам, что она шведка и ей нужно видеть Гитлера по очень важному делу... Гитлеру доложат, что приехала девушка из Швеции с важным сообщением. Гитлера, наверно, разберет любопытство. И вот она, Антошка, входит в кабинет. Кабинет большой, черный, где-то в глубине на столе горят свечи, за столом сидит Гитлер - глаза сумасшедшие, вихор с заколкой от волнения прилип ко лбу. Рядом с ним адъютант, он, наверно, говорит на разных языках, обязан говорить. Гитлер наверняка ни на каком языке говорить не умеет, а Антошка знает по-немецки только "капут". Она подойдет к Гитлеру и скажет: "Мне надо передать вам важное сообщение, которое касается вашей жизни, но скажу только вам лично". Адъютант переводит. Гитлер дает знак адъютанту отойти. Антошка приближается к Гитлеру. Шаг... еще шаг... Вот перед ней только стеклянные глаза, точь-в-точь как у мальчишки с заколкой. В глазах мечется испуг. Ну и противная же физиономия у него! Как только он с такой физиономией на свете живет? Антошка делает знак, чтобы Гитлер наклонился. Он наклоняется, Антошка выхватывает из косы хитро запрятанный кинжал и поражает Гитлера в самое сердце. Он падает. "Капут!" - кричит Антошка. Антошку связывают, пытают, она молчит, как молчала Зоя Космодемьянская. Ее ведут на казнь. Нет, не ведут, а волочат. Болит, мучительно болит разбитая голова, но она находит в себе силы крикнуть под виселицей: "Да здравствует Советская Родина!" Антошка погибла. Но прежде подох Гитлер, и разом кончается война, исчезает зло на земле. Антошку несут хоронить, и за гробом идут пионеры всех стран, а впереди Витька-горнист. Он горнит: "Вставай, вставай, дружок!" Но она мертва... Идут барабанщики: белые, черные, желтые... Антошка плывет на руках людей. Она мертва, но видит синее-синее небо и белые пушистые облака. Она слышит горн и барабаны и слышит, как люди говорят: "Антошка не зря прожила на земле. Она ошибалась, но искупила все свои ошибки". Витька-горнист ласково горнит: "Вставай, вставай, дружок!" - Вставай, дружок, - это уже говорит мама. - Ты сегодня заспалась. Антошка открывает глаза. Итак, ничего не было. - Как ты себя чувствуешь? - спрашивает мама. - Голова не болит? - "А вы на земле проживете, как черви слепые живут, ни сказок о вас не расскажут, ни песен про вас не споют". Мама, ведь это обо мне Горький так сказал? Елизавета Карповна грустно улыбнулась. - Это обо мне, Антошка. Но, может быть, скоро подойдет и наша очередь на самолет. Тогда... - Что - тогда? - насторожилась Антошка. - Тогда я буду работать в госпитале. - А я пойду на фронт, - решительно заявила Антошка. - Мамочка, предупреждаю заранее. Не сердись, если сбегу. Но ехать же мне с младенцами и престарелыми в эвакуацию! - вспомнила она письмо Витьки. - Там видно будет, а теперь давай завтракать, мне надо идти в клинику. КОРОЛИ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ На третий день Елизавета Карповна разрешила Антошке встать. - Вынеси постели на балкон, - сказала мама. - Но сегодня же пятница, сегодня в городе трясут ковры, - возразила Антошка. Елизавета Карповна засмеялась. - Ты потеряла один день. Сегодня суббота. Антошка выглянула в окно. На всех балконах дома, как снежные сугробы, белели подушки, перины, развевались по ветру простыни. - И правда - суббота. Я пойду в школу? - Нет. В школу ты пойдешь в понедельник, а сегодня тебе не мешало бы навестить Карлсонов и поблагодарить Улафа. Он так самоотверженно защищал тебя. Антошка в это время собиралась сложить вчетверо простыню, да так и застыла на месте. - Мамочка, ты все знаешь? - Все. - И про драку? - И про драку, и про велосипед. Кстати, Улаф привел его в порядок, камеры были похожи на решето, он заклеил все дырки. - Это все сделал гитлеровец с заколкой. - И это знаю. Итак, мама знала все. Антошка внимательно посмотрела на мать. Елизавета Карповна повернулась и пошла на кухню. "Ах, золотая моя мамочка! Если бы ты меня побила, ругала, я бы защищалась, я бы находила что-нибудь в свое оправдание, но ты даже сделала вид, что ничего не знаешь, ничем не попрекнула. Ты заботилась обо мне, когда я лежала в постели, заботилась так, словно я пострадала за правое дело. А я ведь кругом виновата. Я совершила пре-ступ-ле-ние!" - думала Антошка, вынося постели на балкон. Елизавета Карповна чистила картошку. - Мамочка, не трогай картошку, тебе надо беречь свои руки, теперь это руки хирурга. Я сама почищу, и шкурку буду срезать тоненькую-претоненькую, как скальпелем. А закончу дела на кухне и сразу пойду к Улафу. - Сначала позвони, - посоветовала Елизавета Карповна, - шведы не любят неожиданного вторжения. Попроси разрешения зайти. Антошка закончила хозяйственные дела и пошла звонить. - Мама, фру Карлсон сказала, что они будут рады видеть меня в пять часов. Елизавета Карповна вздохнула. - Значит, они ждут гостей. - И тебе это не нравится? Ты опять боишься, что я влезу в какую-нибудь историю? Можешь быть совершенно спокойна: я никаких глупостей не натворю, буду молчалива, как салака. Ровно в пять часов Антошка нажала кнопку на дощечке у подъезда против фамилии Карлсон. Щелкнул репродуктор. Голос Евы спросил: - Кто это? - Это я, русская Антошка. - Заходи. Антошка толкнула дверь, поднялась на лифте на третий этаж. Ева ждала ее у раскрытой двери. В маленькой квартире Карлсонов было очень чисто и, как во всех шведских квартирах, лучшая мебель стояла против окон, чтобы из соседнего дома видели, что у Карлсонов есть сервант и за стеклом достаточно чайной посуды, чтобы принять много гостей. Комнаты не загромождены мебелью и от этого казались просторными и светлыми. Книжные полки, гардероб помещались в стенных шкафах, диваны и кресла превращались на ночь в кровати. Ева, ее старшая сестра Клара и мать фру Эдит были одеты в нарядные платья; даже на Улафе праздничный костюм, который был ему явно велик и ворот белой рубашки слишком широк. Лацкан пиджака у него был защеплен обыкновенной канцелярской скрепкой, рядом с ней поблескивал металлический значок с цифрой "7" посередине, а из нагрудного кармана вместо платка высовывалась гребенка. На диване сидел пожилой, незнакомый Антошке человек. Его пиджак, как и у Улафа, украшен скрепкой, цифрой "7", и из кармана также высовывалась гребенка. "Наверно, мода такая", - подумала Антошка. Она поздоровалась со всеми и хотела произнести благодарственную речь, но Ева перебила ее: - У нас сегодня семейное торжество, и еще мы провожаем Улафа: он записался добровольцем в норвежские вооруженные силы и на днях улетает в Англию. Будет воевать. "Счастливый!" -подумала с завистью Антошка. Фру Эдит, раскрасневшись от плиты, бегала из кухни в комнату и обратно, Клара помогала ей накрывать на стол. Пожилой человек сидел у радиоприемника и вместе с Улафом ловил лондонское радио, которое тоже заглушалось немецкими трещотками. - Это дядя Кристиан, товарищ отца, пришел из Норвегии, - шепнула Ева Антошке, - он коммунист, и немцы объявили большое вознаграждение тем, кто его доставит живым или мертвым в гестапо. Он со своими товарищами взорвал большой пароход с фашистами и военный склад. Антошка с уважением посмотрела на дядю Кристиана. Из Лондона передавали известия на норвежском языке. Кристиан попыхивал коротенькой трубочкой и крепко прищуривал глаза, словно старался не только расслышать, но и что-то разглядеть сквозь вой трещоток. Ева принесла мешочек и вытряхнула из него на диван множество маленьких варежек и чулочек. - Нравится? - спросила она Антошку. - Очень! Похожи на цветы! - Антошка перебирала шерстяные яркие варежки - полосатые, клетчатые, с узорами елочек, оленей, снежинок. - Кому это столько? - спросила она. - Ленинградским детям. Мы с мамой распустили все старые кофты и завтра отнесем все это в фонд помощи русским. Антошка по-новому взглянула на Еву, вспомнила, как в прошлом году Ева с Эльзой играли в куклы и вязали для своих "дочек" крохотные чулки. - Эльза тоже вяжет? - спросила Антошка. - Тоже. Но она вяжет носки для немецких солдат. Мы теперь с ней не дружим. В передней раздался звонок, и Клара побежала открывать. Она долго шепталась с кем-то в передней и, сияющая, ввела в комнату - Антошка глазам своим не поверила! - молодого грузчика с почтамта. "Неужели опять что-нибудь случилось?" - подумала Антошка и вся съежилась. Но грузчик рассеянно со всеми поздоровался, уселся рядом с Кларой и стал ей что-то шептать. - Свен, познакомься с нашей русской гостьей, - спохватилась Клара. Молодой человек взглянул на Антошку и широко улыбнулся: - А мы с ней знакомы. Антошка опустила глаза и сжала руки. "Сейчас все расскажет", - подумала она с ужасом. - Когда же вы познакомились? - спросила Клара. - Давно. Я частый гость этого двора и, кажется, перезнакомился со всеми его обитателями. Антошка с благодарностью посмотрела на Свена, но он не оценил ее взгляда. Он осторожно поправил кружевной воротничок на платье Клары, провел пальцами по ее пирожку на голове. - Ты сегодня красавица, - шепнул он, и Антошка поняла, что Свен влюбился в Клару с первого взгляда. Клара действительно была хороша: большие светло-голубые глаза, льняные волосы. Кремовое шелковое платье подчеркивало нежный цвет ее лица. Клара работает продавщицей в большом цветочном магазине на Стуреплан, а туда берут только красивых девушек. - Вы посмотрите, какой я получила сегодня подарок от хозяйки, - показала Клара на чудесный цветок в узенькой стеклянной вазочке. Цветок был похож на диковинную сиреневую бабочку. - Эта орхидея отломилась от ветки, и продать ее все равно было нельзя, вот хозяйка и подарила мне. А подруги купили мне гвоздики. Клара сняла с радиоприемника другую вазочку, в которой красовались три махровые гвоздики: белая, розовая и красная. Антошка понюхала. Запахом свежей горечи пахнуло от цветов. Фру Эдит вышла из кухни. - У меня все готово, а отца нет. Обычно он приезжает в пять часов, а уже половина шестого. - Часто бывает, что он и задерживается, ты не беспокойся, - сказала Ева. - Кристиан! - окликнула норвежского гостя хозяйка. - Я приготовила сегодня твою любимую капусту с тмином. - Тюссен так, - ответил гость и выключил радиоприемник. - А московское радио сегодня передавало, что партизанский отряд Ларсена... - вставила свое слово Антошка. - Ну-ну, - заинтересованно сказал Кристиан и подвинулся к Антошке, - говори, девочка, как дела у нашего Ларсена? - Партизанский отряд Ларсена истребил сто пятьдесят гитлеровских солдат, уничтожил шесть грузовиков, забросал гранатами немецкую казарму. - Вот спасибо за добрые вести, - сказал Кристиан. - А о Тромсе никаких новостей? - Нет, о Тромсе последние дни ничего не передавали, - с сожалением ответила Антошка. - Конечно, то, что мы делаем, по сравнению с подвигом вашего народа - это капля в океане, - сказал Кристиан. - Но мы стараемся, чтобы норвежская земля тоже горела под ногами фашистов. Мы в большом долгу перед русским народом. Тюссен так, фрекен, - сказал Кристиан сердечно. "За что он меня благодарит?" - подумала Антошка и отметила, что норвежский язык очень похож на шведский, но шведы говорят спасибо - "так" - по каждому поводу, а норвежцы отпускают сразу тысячу благодарностей - "тюссен так", и они чем-то напоминают русских, а чем - Антошка не могла определить. - Скажите, пожалуйста, что означает цифра "семь"? - спросила Антошка. - Этот значок мы носим в честь нашего короля Хокона Седьмого, - объяснил Улаф. Антошка была разочарована. Она считала, что Улаф, отец которого погиб в борьбе с фашистами, должен быть передовым человеком, а он носит в честь короля какую-то побрякушку. - Тогда Ева должна носить цифру "пять" в честь шведского короля Густава Пятого? - заметила Антошка. - Короли, фрекен, бывают разные, - возразил Кристиан. - Наш норвежский король Хокон Седьмой призвал свой народ бороться против оккупантов, а Густав Пятый в день нападения фашистов на Советский Союз послал Гитлеру приветственную телеграмму и пожелал ему успеха. Хокон Седьмой стоит за дружбу с Советским Союзом, а будь воля шведского короля, он бы втравил свою страну в войну с Советским Союзом. Короли бывают разные, - повторил задумчиво Кристиан. - А это правда, что король Густав Пятый плетет коврики? - спросила Антошка. - Правда. И пусть его плетет, лишь бы не плел интриг, - сказал Кристиан. - Пусть играет в теннис, пусть ездит на охоту. Вот смотрите-ка. - Кристиан развернул газету. - Его Величество король Густав Пятый вчера был на охоте и убил лося. А знаете, как он охотится? Короля вывозят в лес, вынимают из машины и усаживают в кресло-сани, закутывают ноги и плечи пледом. Сзади стоит егерь с ружьем. Охотники обкладывают лося и выгоняют его на поляну, чтобы он был на виду у короля, егерь подносит винтовку, король дотрагивается пальцем до спускового крючка. Раздается выстрел. Лось убит. Антошке вспомнились сказки Андерсена о королях. - Вся нация ликует - король убил лося! - раздался густой бас из передней. - Отец! - воскликнула радостно Ева. Фру Эдит вышла из кухни, поспешно вытирая руки полотенцем. Карл Карлсон в матросской робе, с чемоданчиком в руках стоял у двери. - Старик! Жив? - протянул он руку навстречу Кристиану. - Приятный сюрприз! - Мы тебя ждем с обедом, переодевайся скорей, - сказала фру Эдит, забирая у мужа чемоданчик. Ева не повисла на шее у отца, как сделала бы Антошка, фру Эдит не поцеловала мужа, как сделала бы Антошкина мама. Антошка видела, что все рады его возвращению, но радость была сдержанной, суровой. - Что-то отец сегодня сумрачный приехал, - сказала Ева. - Я так счастлива, что он вернулся! Мы с мамой всегда волнуемся, когда он уходит в Германию. Мама спокойна только тогда, когда отец дома, а это бывает так редко. Кристиан принялся расхаживать по комнате, с нетерпением ожидая, пока его друг переоденется. Клара сунула в комод тетрадь в клеенчатом переплете, которую они рассматривали со Свеном и о чем-то спорили, фру Эдит засновала из кухни в комнату. Карлсон вышел из спальни, переодетый в домашний костюм. Только сильно обветренное лицо выдавало в нем моряка. На багровых щеках пробивалась седая щетинка. - Отец, тебе надо побриться, - шепнула ему Ева и показала глазами на Клару. Карлсон мотнул головой и пошел в ванную комнату, Кристиан последовал за ним. - Сейчас поставлю кофе, и сядем за стол, - снова вынырнула из кухни фру Эдит. - Правда, мы давно забыли, что такое натуральный кофе. Но будем воображать, что пьем настоящий душистый бразильский кофе. Ах, как плохо без "экта кафе", - вздохнула фру Эдит. - Это еще не самая большая беда, - досадливо отозвался Карл Карлсон, выходя из ванной. - Здравствуйте, фрекен! - протянул он руку Антошке. - Сегодня мы привезли еще двух ваших пленников. Одного еле откачали, он задохнулся в угле. Сейчас ваша матушка отхаживает его. - Значит, мамы нет дома? - спросила Антошка. - Нет, она будет сопровождать их в госпиталь. Оба истощены и худы, как рыбьи скелеты. - Узнаю старого друга, молодец! - хлопнул по плечу Карла Кристиан. - Ну ты, полегче! - свирепо огрызнулся Карл. - Мы каждый раз вывозим из Германии двух-трех пленных, а в Германию возим руду. Каждый третий снаряд, который выпускает германская военная машина против советских людей, сделан из шведской руды. Я везу эту руду, и мне всегда хочется вместе с ней провалиться в преисподнюю на трезубец самого господина Нептуна. - Не ты будешь возить - повезет другой, но побоится рисковать и не возьмет с собой запретный груз - пленников, - рассудил Кристиан. - Ну, а вы как воюете? - спросил Карл. - Скрепками, гребенками? Кристиан прищурился, попыхтел трубочкой, сунул ее в пепельницу. - Нет, по-настоящему. Но пришлось бежать сюда, гестаповцы на пятки наступали. Отсижусь маленько и обратно к себе в горы. Успехи у нас были бы вдесятеро больше, если бы некоторые заморские друзья не мешали, не вносили разлад в наше движение Сопротивления. - А какое их собачье дело? - спросил Карлсон. - Они наши союзники, решили нам помогать. Сбрасывают инструкторов на парашютах, вооружение. - Но это же хорошо! - воскликнула Антошка. Кристиан невесело рассмеялся. - Ну так слушай до конца. Дело в том, что оружия этого они нам в руки не дают, а инструктора нам разъясняют, что мы-де, норвежцы, культурная раса, а не какое-нибудь там дикое племя и что нам разбоем в горах и на больших дорогах заниматься не к лицу. - Это они партизанскую-то борьбу называют разбоем? - возмущенно воскликнул Карл. - Да-да... империалисты не дураки. Им важно закрепить свои позиции в нашей стране, во всей Европе. Почему они второй фронт не открывают? Черчилль обещал еще в прошлом году, что не успеют последние листья облететь с деревьев, как будет открыт второй фронт. Листья вот уже второй раз облетают. А где второй фронт? А? Я вас спрашиваю! - Кристиан сердито посмотрел на Карлсона, будто он был в этом повинен. - Англичане берегут свои силы, ждут, когда русские сами разделаются с немцами, тогда бы они вступили в Европу и утвердили бы там свое господство. Когда русские приблизятся к норвежской границе, англичане выдадут оружие норвежцам, чтобы мы сами прикончили последышей фашизма, но не пустили бы в страну русских. Вот и получается, что у норвежского народа враг один, а друзья разные и, вместо того чтобы бить крепко сжатым кулаком, мы бьем растопыренными пальцами, несем огромные потери. Англичанам страх как нравится, что норвежцы носят эти скрепки, что означает наш лозунг - "скрепим единство норвежского народа", или расческа у нас из кармана высовывается - "вычешем интервентов из страны". Но они не хотят, чтобы эти лозунги были в действии. У Антошки голова шла кругом. "Ну чего проще и лучше объединить все усилия против общего врага! Как это люди понять не могут!" - Хватит вам про политику говорить, - сказала решительно фру Эдит. - У нас сегодня дела поважнее. И что это делается? - вздохнула она. - Стоит двум мужчинам собраться, как у них уже парламент. - Зато стоит двум женщинам сойтись, как у них уже ярмарка, - в тон ей ответил Карлсон. Все уселись за стол. - Сегодня у нас помолвка Клары и Свена, - сказала фру Эдит. - Сегодня мы принимаем в нашем доме будущего мужа Клары. Выпьем за их здоровье, за их молодое счастье. - А что такое помолвка? - тихо спросила Антошка Еву. - Это свадьба? - Нет, что ты! Сегодня Клара и Свен объявляют себя невестой и женихом, а свадьба будет лет через шесть. Антошка даже поперхнулась. - Лет через шесть? - поразилась она. - А как же иначе? - спросила фру Эдит. - Мы не богачи, и разве вы видели когда-нибудь, чтобы в скворечнике было два гнезда и чтобы седой скворец кормил своих взрослых птенцов? - Но почему же надо ждать шесть лет? - не унималась Антошка. - Шесть лет Кларе и Свену понадобится на то, чтобы обзавестись хозяйством. Вот смотрите. - Фру Эдит вынула из комода тетрадь в клеенчатом переплете и протянула ее Антошке. Это была та самая тетрадь, над которой о чем-то тихо спорили Клара и Свен. - Здесь все записано, что надо купить, - продолжала фру Эдит, - и если, бог даст, Клару не уволят из цветочного магазина, а Свен будет продолжать работать на почтамте, за шесть лет они накопят все, что нужно для порядочной семьи. Антошка листала тетрадь: столы, стулья, посуда, белье, радиоприемник, кастрюли, ножи, вилки, швабры и даже коврик вытирать ноги. - Мы с Карлом справились за четыре года, - продолжала фру Эдит, - но для этого он ушел в двухлетнее плавание, чтобы побольше заработать, а я на фабрике стала лучшей работницей. Антошка продолжала листать: подсвечники, семейные альбомы, электрический утюг, диванные подушки... - Ой, как скучно! - вырвалось у нее. И тут же отругала себя: "Дуреха, бестактная дуреха!", но было уже поздно. - Что вы? - искренне удивилась Клара. - Это так интересно! Мы будем откладывать деньги каждую получку и лет через пять, а возможно, и раньше наймем квартиру и начнем бегать по магазинам, покупать красивые модные вещи и завозить их в наше гнездо. Все будет новое, блестящее, ни одной старой вещи. После свадьбы Свен наденет новый костюм, я - нарядное платье и туго накрахмаленный передник, я приготовлю обед в новых кастрюлях для своего мужа, подам его на свежей скатерти, а после обеда мы будем пить из маленьких чашечек кофе. - "Экта кафе", - вздохнула фру Эдит. - Да, натуральный кофе. Я смелю его на новенькой мельнице... Ах! - Клара в ужасе прижала руки к груди. - Свен, мы не записали кофейницу! - Она выхватила из рук Антошки тетрадь и стала быстро-быстро листать. - Так и есть. Забыли кофейницу. Свен вынул из нагрудного кармана ручку, Клара аккуратно вписала кофейницу и снова повеселела. - Папа с мамой придут к нам в гости, я буду угощать их, и для отца куплю лучший трубочный табак. На дверях нашей квартиры будет висеть дощечка: "Фру ок герра Юнссон", и это будем мы со Свеном. Антошка подсчитала: Кларе сейчас восемнадцать лет. Через шесть лет ей будет уже двадцать четыре. "Она будет уже немолодая", - вздохнула Антошка. Фру Эдит подкладывала гостям угощение. - Вот, пожалуйста, треска по-норвежски, пальчики оближете. Кристиан положил себе в тарелку кусок белой как снег трески. - Треска-то это норвежская, - заметил он. - Ваше правительство закупает у Квислинга рыбу, а взамен дает материалы для строительства военных заводов. Норвежские рыбаки стали забывать вкус рыбы. - Ну, мы за действия нашего правительства не отвечаем, - сказал Карлсон, - а треску эту нам по карточкам дают. - Ой, что я вам сейчас расскажу! - щебетала без умолку Клара. - Вчера Свен пригласил меня в кино... Что я тебе ответила, Свен? Свен пожал плечами. - Ты спросила меня, сколько я собираюсь израсходовать на билеты. Я сказал, что куплю лучшие места по кроне. - Что я сделала? - Ты отобрала у меня деньги. Все рассмеялись. - Да-да, - подтвердила Клара, - я сказала, что положу две кроны на сберегательную книжку. Это приблизит день нашей свадьбы. И мы отлично погуляли по улицам и даже не соблазнились зайти в кафе и съесть по порции мороженого. Ведь мы отлично с тобой погуляли, не так ли? - спросила Клара. - Да, - вздохнул Свен, - прогулка была отличная. - Я теперь буду каждый день есть мороженое, - сказала решительно Клара. - Самую маленькую порцию. Представлю себе, что съела, и отложу двадцать эре - это хоть на пять минут приблизит нашу свадьбу. - А я после работы буду развозить срочные телеграммы. Мне обещали за это десять крон в неделю. - Десять крон! - одобрила фру Эдит. - Это очень благоразумно, десять крон на дороге не валяются. Антошка подавила вздох и подумала о том, что она помнит себя маленькой в бабушкиной комнате, разделенной легкой перегородкой на две. В одной комнате жили папа с мамой, а в другой бабушка с Антошкой. Папа всегда старательно наглаживал свои брюки, когда они с мамой шли в театр, а мама так умела накрахмалить и выутюжить свою праздничную голубую блузку, что она сверкала, как новая. И разве папа с мамой любили друг друга меньше оттого, что у них не было коврика у двери вытирать ноги, и бабушка готовила отличный борщ в старой помятой кастрюле. Зато, когда папа закончил институт, он купил на свою первую зарплату такие чудесные лаков