редди дожидались у дверей. Фредди был в синей курточке с белым атласным воротником; миссис Пембертон - в легком белом кисейном платье, с низкой талией и пышными буфами, как носили дома в Англии лет за пять до того. Низкий дом был окружен верандой, а веранду прикрывали занавески из тростника, украшенного бусами. Все колыхалось и слегка звенело под ветром. - Сегодня хорошо, не жарко, ветер с моря, - сказала миссис Пембертон. Она повела Дженни смотреть внутренние помещения дома. В полутемных комнатах было прохладно, на чисто выметенных глиняных полах лежали пестрые травяные половики - циновки, как их здесь называли. Маленькая Бетси, грудная дочка миссис Пембертон, висела в люльке в своей комнате, под белой кисейной сеткой. - Москиты замучили Бетси, - сказала миссис Пембертон. Подле двери, на половике, сгорбившись и скрестив ноги, сидел нянька - немолодой индус с серьгой в ухе. В уголке дремала на полу молодая кормилица. У самой люльки сидела на корточках третья служанка и дергала шнур большого веера, укрепленного под потолком на деревянной раме. Маленькая Бетси заплакала, и миссис Пембертон прикрыла дверь. На обед подали рыбу, зелень, бананы, тушеное мясо и сладкий рис. Блюда приносила молодая горничная-индуска в белом кружевном переднике и кружевной наколке на гладких черных волосах. Дженни никак не могла съесть всего, что ей накладывали в тарелку. - У нас прежде была плохая горничная, - пожаловался ей Фредди. - Она разорвала на куски и закопала в землю замечательную куклу - подарок дяди Джона. - Бог мой, от нашего Джона уже больше месяца нет писем, - вздохнув, сказала миссис Пембертон. Самого мистера Пембертона не было дома: он уехал в порт по срочному делу. Миссис Пембертон была рассеяна и весь обед почти ничего не говорила. После обеда Фредди повел Дженни в сад. - Мама очень грустна, - сказал Фредди. - Она боится за дядю Джона. Он уехал воевать с бунтовщиками. Лейтенант Джон Томсон, младший брат миссис Пембертон, с самого начала восстания был отправлен в Ауд, в глубь страны. В саду было тихо; зато в просторном дворе непрерывно шумели и суетились слуги. Белые и розовые магнолии цвели повсюду: и у террасы, и под окнами, и на пороге кухни. Среди полуголых слуг-индусов странным казался солдат-шотландец в полной кавалерийской форме: синяя куртка с медными пуговицами, высокая шапка в темных перьях и короткая шотландская юбочка над высокими сапогами кавалериста. Солдата с начала восстания приставили к дому миссис Пембертон для охраны. Вечером из штаба приехал Бедфорд. Он привез новости. "Командующего армией нет, - сказали ему в штабе. - Он еще в марте уехал в Симлу охотиться за тиграми". Помощник командующего, генерал Герсей, растерялся. Связь с Верхним Бенгалом прервана. Почтовые кареты не ходят. На много миль за Аллахабадом повалены телеграфные столбы, перерезаны провода, сообщения нет. Туземная Бенгальская армия восстала вся, как один человек. Крестьяне заодно с повстанцами. Верхний Бенгал и Ауд в огне. Древняя столица отложилась. Повстанцы провозгласили шаха Дели главою нового правительства. Что предпринять? Генерал Герсей шлет телеграммы своему начальнику, генералу Ансону в Симлу, но ответа не получает. Куда девался Ансон? Неужели он так долго охотится на тигров? Может быть, телеграммы до него не доходят? Генерал-губернатор Индии, лорд Каннинг, шлет кружные телеграммы в Амбаллу, генералу Барнарду, с просьбой переправить их Ансону. Молчит и Барнард. В такой момент командующий Бенгальской армией - он же верховный главнокомандующий всеми тремя армиями Индии - потерялся неизвестно где. Восстание охватывает все новые и новые области. Неспокойно и в Джанси, и в Сатара, и в Хайдерабаде. Раджпутана ненадежна, в Пенджабе брожение. Крепко держатся пока только Мадрас и Бомбей. Но никто не знает, что может принести завтрашний день. - Святые небеса! А Калькутта? - сказала миссис Пембертон, выслушав Бедфорда. - Неужели и нам грозит то же самое? - Спокойствие, дорогая!.. На помощь Калькутте идут европейские войска. Прибытия "Оливии" с британскими стрелками и пушками в штабе ждали с большим нетерпением. Бедфорду сказали, что он может каждый день ждать приказа о выступлении в глубь страны. Но Дженни капитан об этом до поры до времени ничего не сказал. На ночь Дженни отвели большую полутемную комнату с окном на веранду. Дженни уснула крепко, а утром ей рассказали, что ночью под самое окно кухни подбежал шакал, и повар отогнал его, швырнув сандалию в окошко. Никого в доме это не удивило: шакалы здесь постоянно бродили вокруг домов по ночам и выли, как собаки. Глава шестнадцатая. УХОД ПАРИИ Утро прибытия "Оливии" в порт было для майора Бриггса очень хлопотливым, но на этот раз Бриггс не забыл о Макфернее. В полдень к нему пришел сержант Флетчер с таинственным сообщением. - Пошел переодеваться, сэр! - доложил сержант. - Наворачивает чалму под шляпу! - шептал он минуту спустя. - Посмотрите на него, сэр, он похож на туземца, одевшегося англичанином!.. - Тем лучше, тем лучше!.. - прохрипел майор. Сошедший на берег Макферней, в своей широкополой шотландской шляпе поверх индусской чалмы, защищающей голову от жестокого калькуттского солнца, с темным как бронза лицом, в сандалиях, с мешком за плечами, действительно походил на индуса, одевшегося по-европейски. Майор тотчас послал сержанта к начальнику калькуттской полиции. Шотландец неторопливо побрел по улицам знакомой Калькутты, сквозь толчею Читпур-базара, мимо улицы Башмачников и улицы Ткачей, к площади Звезды, где был у него знакомый перс, продавец книг. Войдя под навес персидской лавки, Макферней долго рылся в старинных связках книг, пахнущих кожей и пылью. Сам успел уснуть на улице у дверей. Когда шотландец вышел из полутемной лавки и зажмурился от ослепительного солнечного света, к нему подошли два полисмена. - По распоряжению начальника полиции! - сказал один из них и положил руку на плечо Макфернея. Шотландца повели. Мгновенно собралась толпа. Продавцы табака, ковров, орехов, бананов, рыбы, бросая свой товар, выбегали из лавок. Сам проснулся и кинулся вслед. Бедный пес! Он опоздал, он не смог пробиться сквозь плотную толщу босых ног: такая толпа собралась посмотреть, как саибы арестуют саиба. Вся джелхана всполошилась, когда на тюремный двор привели саиба. Он носил индусскую чалму под белой шотландской шляпой и был смугл лицом, - но кто же в Индии не отличит англичанина от индуса? Саибы могли думать, что им угодно, но заключенные уже с первой минуты знали, что новый пленник - европеец. За темное лицо и светлые с сединой клочья волос под смуглым лбом индусы прозвали нового заключенного Теманг Ори - барсук. Сам он называл себя Макфернеем. Макферней, казалось, нисколько не был огорчен тем, что попал в калькуттскую тюрьму. Он очень быстро подружился с заключенными. С тибетцами, мадрасцами, сингалезами он говорил на их собственном языке. Скоро вся джелхана знала его быстрые шаги, клочки седых волос над загорелым лбом и добрые синие глаза. Макферней приметил Лелу в первый же день. Длинная белая юбка с каймой и белый шерстяной платок, хитро завернутый вокруг головы и плеч, отличали Лелу среди других женщин. - Откуда ты родом, девочка? - спросил Макферней. - Раджпутана, - ответила Лела. Макферней кивнул головой. Он знал эту страну. Но еще ни разу до сих пор не бывал в западной ее половине, где безводные степи преграждают дорогу путешественникам, где бродят на воле еще не вполне покорившиеся англичанам племена. Вечером Лела сидела, скрестив ноги, на плитах двора и тихонько пела: Белым сари прикрою лоб, Белым сари закутаю плечи. Далек мой путь, труден мой путь, Далек мой путь до Дели... Макферней присел подле нее и стал слушать. Лела пела: Леса стоят на пути. О, Сакра-Валка! Тигры бродят в пути. О, Чунда-Сакра!.. Макферней встрепенулся. - Где ты слыхала эту песню? - В моей стране, - ответила Лела. - И эти слова припева? Чунда-Сакра... Сакра-Валка? Лела с удивлением смотрела на него. - Разве ты их тоже знаешь? - Знаю, - сказал Макферней. - И еще много других. Чунда-Натта - Дар... Бхатта-Баруна... Лела с испугом отодвинулась. - Ты факир? - Нет, - сказал Макферней. - Я узнал их из песен, из старых книг. Макферней вынул свои листки. - А как в твоей стране, Раджпутане, называют мать, сестру, отца? - спросил Макферней. Лела сказала. - Небо? Звезды? Океан? - Самудра... - ответила Лела. Макферней записал это слово. - У вас в стране все так говорят? - спросил он Лелу. - О, нет! - сказала девушка. - Моя мать знала слова, которые никто не знает. - У кого же она им научилась? - У моего деда, - шепотом сказала Лела. - Он факир... Он знает молитвы и заклинания, каких не знает никто в нашей стране, - даже самые старые старики. Он умеет заклинать змей, летучих мышей и крокодилов. - Отлично! - сказал Макферней. - В заклинаниях лучше всего сохраняется древний язык. Он спрятал свои листки. "Отсюда, из Калькутты, я пойду в западную Раджпутану", - думал он. Шотландец, казалось, нисколько не горевал о том, что его окружают высокие стены джелханы. Зато сильно горевала о том Лела; она пела, сидя в своем уголку: Высоки стены джелханы!.. Ой, высоки! Недобрые глаза у сторожа, Ой, недобрые! Он стал у ворот и стоит, Неподвижный, как сухой кипарис, Он сдвинул ноги и никуда не уходит. Узкая полоска земли осталась меж его ступней, Едва приметная полоска. Человек не пройдет по ней, И даже суслик не проскочит. Но змейка, маленькая крылатая змейка С полосатым хвостом и гордыми глазами Может проползти по ней. Я хочу стать змеей, Маленькой крылатой змеей С полосатым хвостом и гордыми глазами. Я проползу меж ступней сторожа, Вырвусь на свободу, взмахну крыльями и полечу Далеко, далеко от стен джелханы... Лела очень сильно тосковала по свободе. Несколько раз она пыталась напомнить Чандра-Сингу его обещание, но он только кивал головой, расписанной черными полосами, и таинственно улыбался. - Терпи, Лела! - говорил Чандра-Синг. - Терпи. Ты - дочь нашего Панди. Время проходило, и Чандра-Синг заметно веселел за своей глиняной оградой. Даже песенка его словно становилась живее. Как-то раз Лела разобрала слова, которые тихонько пел неприкасаемый: Что вижу я там под деревом, белое, как мрамор, И круглое, как тыква? Может быть, это сладкий плод?.. Или, быть может, чалма праведника?.. Или белый, как кость, щит священной черепахи?.. Нет, это белое брюхо англичанина, набитое белым рисом!.. По двору шел саиб в пробковом шлеме, и Чандра-Синг снова мычал невнятно и раскачивался взад и вперед, не поднимая расписанного черной краской лба: "Ннии... Ннии..." "Берегитесь, саибы, сыны саибов!" - точно говорил он этой песней. Вести с воли долетали к Чандра-Сингу неуловимыми путями, - с полоской индийской бумаги, переданной ловким посланцем, через таинственный знак углем на беленой стене: "Крепость Агра восстала, английский генерал разбит... Британцы бегут из городов и деревень Доаба... Вся Индия поднимается, чтобы навсегда изгнать притеснителей из пределов страны". Неприкасаемый веселел день ото дня. - Этой ночью! - однажды шепнул Леле Чандра-Синг. - В полночь мы уйдем отсюда. Лела не проглотила ни зернышка маиса, розданного в тот день на завтрак - так сдавила ей горло спазма волнения. Обрывком своей давно изодранной рубашки она перевязала запекшиеся раны на руках несчастной ткачихи из Бихара. "Ночью!" - твердила Лела про себя, но не решилась поделиться своей тайной с соседкой. К полудню она легла на солнечной стороне двора, обернув голову под платком мокрой тряпкой, и пролежала так весь день, до заката. Жестокое солнце палило ей ноги и спину, в ушах у Лелы звенело, мутилось сознание, - она не шевельнулась. Тюремщик-афганец пнул Лелу ногой. Она не застонала. - Что такое с девчонкой? - брезгливо спросил саиб в пробковом шлеме. - Чумная или помешанная, - сказал афганец. - Лежит на солнце весь день, не шевелится. Без памяти, должно быть... - Вынеси ее за первые ворота, Руджуф, - сказал саиб. - Если до ночи не очнется, вели увезти к чумным на свалку. Афганец осторожно и брезгливо, как падаль, поднял худенькое тело Лелы и понес прочь. Между наружными и внутренними воротами тюрьмы, в закоулке позади каменной будки сторожа, он положил ее на землю, чтобы на утро, если девочка не очнется, увезти ее на кладбище. Чума, частая гостья индийских тюрем, не была ему внове. Лела пролежала между воротами несколько долгих мучительных часов. Когда стемнело и стража в последний раз обошла дворы, кто-то тихо подошел к ней. Чья-то рука сунула ей под платок измятую рисовую лепешку. Она узнала маленькую руку Макфернея. - Спасибо, Макферней-саиб! - прошептала Лела. В час накануне полуночи кто-то опять подошел и склонился над нею. Сильные руки подняли ее. - Ничего не бойся! Молчи... - шепнул ей в ухо голос Чандры. Он поставил ее на ноги, спиной прислонив к высокой каменной стене. Лела услышала, как по стене, тихо шурша, сползает что-то. Это была веревка с двойной петлей на конце. Чандра-Синг схватил петлю, растянул ее и продел подмышки Лелы. Он свистнул тихонько, за стеной ответили таким же свистом, и Лелу начали поднимать. - Осторожно!.. Наверху шипы!.. Лела ухватилась за гребень стены, и тотчас острый железный шип распорол ей руку. Не вскрикнув, она перекинула ноги на другую сторону. Кто-то обнял ее за плечи. "Прыгай!" - сказали ей. Лела прыгнула в темноту. И тотчас ее подхватили несколько пар рук, сняли с нее веревочную петлю. Она стояла на дне глубокого рва, окружавшего тюрьму. Минуту спустя в ров спрыгнули и Чандра и тот невидимый человек, который был на гребне стены. Колотушка сторожа затрещала где-то очень близко. Они поползли по дну рва, нашли в боковом его скате какую-то расщелину, перебрались в темноте через дурно пахнущий ручеек стока нечистой воды и вышли на пустырь. Здесь пригнулись к земле и побежали. Скоро их обступили дома, деревья, и еще задолго до наступления рассвета они укрылись в переулках старой Калькутты, где человека, как иголку, ищи - не отыщешь. Глава семнадцатая. В КАЛЬКУТТЕ ТОЖЕ НЕСПОКОЙНО Прошло пять-шесть дней. Дженни уже не замечала ни вечно открытых дверей в доме Пембертонов, ни глиняного пола, ни сквозняка, ни жары, ни тростниковых занавесок. Ей казалось, что она так никогда и не уезжала из Индии. На седьмой день утром, еще до завтрака, к Дженни в незапертую комнату торопливо вошла миссис Пембертон. Незавязанные ленты ночного чепчика в беспорядке висели у нее по плечам. Фредди, бледный, держался за ее руку. - Джордж сошел с ума! - испуганно сказала миссис Пембертон. - Заперся у себя в кабинете и никого не впускает. - Вчера в контору ездил, брал с собой пистолеты! - прошептал Фредди. Дженни пошла с ними к двери кабинета мистера Пембертона, в другой конец дома. Мистер Пембертон не ответил на стук. - Это мы, Джордж! - молящим голосом сказала миссис Пембертон. Что-то тяжелое звякнуло за дверью кабинета и покатилось по полу. - Папа, открой, это мы! - закричал Фредди. Дверь отворилась. Но мистера Пембертона Дженни разглядела не сразу. В комнате было полутемно: хозяин наглухо закрыл внутренние ставни. Рядом с дверью валялась массивная чугунная фигура охотника, которой мистер Пембертон, не надеясь на запоры, припирал дверь. Два пистолета со взведенными курками мрачно поблескивали на его письменном столе. Подле зажженной свечи лежала кучка золота и банковых билетов. Сам мистер Пембертон, отложив в сторону груду деловых писем, нервно считал золотые монеты. - Что такое, Джордж? - растерянно спросила миссис Пембертон. - Ты все забрал из банка домой? Мистер Пембертон поднял глаза. - Банк ненадежен, - сказал он. - В банке готовится заговор. Весь запас золота индусы хотят объявить собственностью индийского народа. - Бог мой, возможно ли это? - Миссис Пембертон заломила руки. - Возможно, - сказал мистер Пембертон. - Вчера я видел телеграмму в штабе. Все золото Ост-Индской компании, которое хранилось в Индийском банке Дели, повстанцы объявили собственностью народа. - Святые небеса! Золото Ост-Индской компании?.. Они разорят половину Англии. Миссис Пембертон плотно прикрыла дверь и стала помогать мужу считать монеты. - Никто не знает, что может произойти каждый день, - сказал мистер Пембертон. - Индусские грузчики в порту уже отказались грузить рис на мои пароходы. В этой стране никому нельзя доверять, даже собственным слугам. В тот же день в доме Пембертонов уволили всю мужскую прислугу: конюхов, лакеев, поваров, садовых рабочих. В услужении оставили только женщин и подростков не старше тринадцати лет. Мистер Пембертон ездил в штаб и просил у генерала еще двоих солдат для охраны своего дома. Один встал на страже у порога кухни, другой - у садовых ворот. Фредди добыл себе маленький деревянный пистолет и с утра до вечера носился с ним по саду, пугая птиц. - Я всех бунтовщиков перестреляю! - грозился Фредди. Из дому Дженни никуда не отпускали: в Калькутте было неспокойно. После восьми вечера на улицах гасли редкие масляные фонари и город погружался в кромешную тьму: военное положение. Напуганные вестями о восстании, англичане не выходили из домов без охраны европейских слуг. Балы и собрания были отменены. Выезжая по утрам в конторы, калькуттские купцы укладывали в кареты по две пары заряженных пистолетов. - Скоро откроются тюрьмы, и заключенные захватят лучшие дома английского квартала! - пугали британцы друг друга. Туземный гарнизон Калькутты наскоро разоружили. Но это никого не успокоило. Офицеры и чиновники переводили свои семьи в Вильямс-форт, под защиту фортовых пушек. - В самом форту заговор, - шептались в городе. - На монетном дворе готовится взрыв... О чем думает генерал-губернатор? Лорд Каннинг уверял, что все спокойно. Его белое и гладкое, как мрамор, лицо оставалось на приемах таким же бесстрастным, как прежде, а супруга генерал-губернатора, леди Каннинг, каждое утро по-прежнему выезжала в своей карете на прогулку по главной аллее Приморского парка. Беженцы из глубины страны приносили ошеломляющие вести. Вся Верхняя Индия в огне, к восставшей столице присоединяются другие города и военные станции. Отдельные кучки англичан по всей стране блокированы повстанцами. Мятежный раджа Битхурский, Нана-саиб, зовет под свои знамена мусульман и индусов Доаба - земли между Гангом и Джамной. Английский генерал Хьюг Уилер терпит бедствие в Каунпуре; войска Нана-саиба осадили его и жмут с четырех сторон; индусские пушки обстреливают Лакнау, и тамошний резидент Генри Лоуренс шлет отчаянные мольбы о помощи ко всем военным станциям Пенджаба и соседних провинций. Лорд Каннинг наконец связался с командующим кружным путем, через Амбаллу. - Ударить немедленно по Дели, по самому сердцу восстания! - приказывал генерал-губернатор. Он не знал, что у генерала нет войска, что он не может сделать по стране даже короткого перехода: крестьяне отказывают в продовольствии. В каждой деревне его ждет засада, лошадей и верблюдов нечем кормить, обозная прислуга разбегается... Лорд Каннинг не знал, что англичане, осаждающие Дели, терпят большие потери, и, кажется, скоро сами превратятся в осажденных. В конце июня замолчала Агра - старинная, хорошо укрепленная крепость на рукаве Джамны, южнее Дели. Неужели и в Агре восстали туземные полки? Вот когда началась настоящая паника в Калькутте. ... Мы повернем свои штыки, Мы опрокинем саибов с гор, И потопим их в море, - В море, из которого они пришли... Власти англичан в Индии, казалось, наступал конец. Лорд Каннинг больше никого не уверял в том, что все спокойно. Он посылал отчаянные письма в Лондон, требовал войск. Войск из Бирмы, из Персии, с Цейлона. В Бомбее выгружались мадрасские стрелки, - лорд Каннинг просил срочно переправить их в Калькутту. Транспорты с британскими войсками отплывали из Лондона в Шанхай кружным путем, вокруг Африки, - лорд Каннинг слал срочные отношения в Кэптаун и на Коморинский мыс с просьбой останавливать в пути все военные суда с войсками на борту и направлять их к нему в Калькутту. "Нам очень нужны европейские войска. Но если европейцев нет, - шлите хоть малайцев", - писал он в Коломбо, на остров Цейлон. Командование растерялось. Оно рассылало один приказ, а через два дня отменяло его другим. Капитана "Оливии" так торопили у Коморинского мыса, а сейчас корабль вторую неделю стоял, не выгружаясь, в калькуттском порту и ждал новых распоряжений. Лорд Каннинг никак не мог решить вопрос: отправлять прибывших на "Оливии" солдат в мятежный Бенгал или оставить их для защиты самой Калькутты. В последних числах июня из Бирмы, наконец, прибыл в Калькутту полк европейских солдат, переправленный из Рангуна. Вскоре вверх по Хуггли поднялись паровые суда с мадрасскими стрелками. Командовал стрелками Джордж Нэйл, - тот самый, который во время недавней войны с Россией служил под началом сэра Роберта Вивьена в англо-турецких частях на Черном море, учил турок обращению с британским оружием, а сам учился у них жестоким турецким приемам расправы с покоренными и пленными. Калькуттцы повеселели: помощь, наконец, начинает подходить. Прошло еще несколько дней, и майор Бриггс увидел на ступеньках калькуттской пристани свой шотландский полк, хайлэндских горных стрелков, старых знакомых по севастопольской кампании. Хайлэндцы плыли в Китай, но их перехватили в пути и вместо Шанхая повезли в Калькутту. Индусы-носильщики в порту раскрывали рты, глядя на короткие юбки шотландских стрелков, на их рыжие бороды и голые коленки. - Женщины? Или дьяволы? - пугались индусы. - Нет, ни те, ни другие. Должно быть, какие-то еще невиданные в наших местах полулюди-полузвери. Майор Бриггс получил в штабе назначение в свой старый полк. Джордж Нэйль раньше других отплыл со своими мадрасцами вверх по Гангу. Нэйл торопился, он хотел поскорее применить при усмирении индийского восстания уроки, полученные им у турок. Так продолжалось недели полторы. Капитан Бедфорд ждал приказа о выступлении. Дженни сидела взаперти за тростниковыми занавесками пембертоновской веранды. Еще в первый вечер их прибытия в Калькутту в дом Пембертонов прибежал Сам, пес шотландца Макфернея. Должно быть, он нашел путь по следу мистера Бедфорда. Сам жалобно визжал и терся о ноги Дженни, точно прося ее о чем-то. Дженни приютила собаку у себя. Прошло еще дня три. Рано утром солдат, охранявший наружные ворота дома Пембертонов, увидел перед собой индусскую девушку-подростка в длинной белой запыленной юбке, в белом платке, прикрывшем черные кудрявые косы, в браслетах из синих стеклянных бус на обеих руках. Солдат нахмурился. Ему строго было приказано никого из туземцев за ограду не пускать. - Зачем ты в сапогах? В такую жару! - тоненьким певучим голосом спросила девушка. Солдат ничего не ответил. - Сними сапоги! - сказала девушка. - Ноги сопреют. Солдат переступил с ноги на ногу. - Проходи! - хмуро сказал солдат. - Я тебе говорю: сними! - настаивала девушка. - Хочешь, помогу? В ту же секунду она лежала ничком на песке у ног солдата, ухватившись за правый сапог. - Прочь! - сказал солдат, отряхая ногу. - Уходи, негодная девчонка! - Ухожу! - ответила Лела. Она проскользнула между ног солдата и мгновенно исчезла в туче зеленого кустарника, обступившего зеленую ограду сада с внутренней стороны. Оглянувшись, солдат не увидел ничего, кроме пустой входной аллеи сада и кустов, разросшихся вокруг нее. В то самое утро Дженни, проснувшись, вышла и сад. В доме еще только поднимались. В дальнем углу сада, под большим разросшимся платаном, она увидела чьи-то маленькие босые ноги. Под деревом кто-то стоял, укрывшись в густой листве. Едва Дженни подошла ближе, смуглая рука в синем стеклянном браслете раздвинула ветви и быстрый певучий голос спросил: - Ты Дженни, дочь Гаррис-саиба? - Да, - ответила Дженни. И тотчас навстречу ей из-под дерева выскочила смуглая девушка-индуска. - Твой друг Макферней-саиб заперт в джелхане! - быстрым шепотом сказала девушка. - А ты гуляешь по саду и ничего не знаешь, ай-ай!.. - Девушка всплеснула руками. - Сегодня его будут судить на суде саибов. А что, если судья велит бить его плетьми до трехсот раз? Или назначит испытание рисом?.. Скорее иди, спасай своего друга! - Мистера Макфернея будут судить? За что? - За то, что он добр и дружит с нами... За то, что он говорит с нами на нашем языке. За то, что он жалеет наш народ, - торопливо говорила девушка. - Саибы не любят этого. - Где же он? Как мне найти его? Звонкий мальчишеский голос в эту самую минуту прозвучал под деревьями неподалеку, послышался топот детских ног. Это Фредди катил по саду свой обруч. Девушка тотчас исчезла в густой листве. - Где же я найду мистера Макфернея? - еще раз растерянно спросила Дженни. - В джелхане! - ответил ей из листвы придушенный шепот. - На базаре спроси, где джелхана. Всякий скажет. Вернувшись в дом, Дженни собрала все деньги, какие у нее были: двухфунтовую бумажку, когда-то подаренную отцом, четыре серебряных шиллинга и немного мелкой монеты. Сам, точно поняв что-то, ткнулся ей в колени толстой печальной мордой. Дженни привязала ремешок к ошейнику собаки и вышла с нею за ограду. Миссис Пембертон хватилась Дженни только ко второму завтраку. Где Дженни? Слуги обыскали дом и сад, - Дженни нигде не было. Маленькая гостья потерялась! В три часа дня капитан Бедфорд прислал своего ординарца с известием: приказ о выступлении получен, надо готовиться к отъезду. Дженни не нашлась и к обеду. - Ее похитили заговорщики индусы! - объявил мистер Пембертон. К половине седьмого миссис Пембертон уже лежала в своей комнате с уксусной примочкой на лбу. В семь часов явился сам Бедфорд. - Спокойствие, Маргарет! - сказал капитан, увидев растерянное лицо миссис Пембертон и, не спросив ее ни о чем, прошел в гостиную. На помощь к нему скоро пришел майор Бриггс, и оба уселись над картой. Мистера Бедфорда назначили сопровождать поезд тяжелых осадных орудий, отправляемый из Калькутты на Помощь британским войскам, осадившим Дели. Предстояло выбрать маршрут следования поезда, а это было не так просто. Бриггс, ползая с трубкой по карте Индостана, усыпал крепким зеленым табаком всю северную половину полуострова, захватил и Непал, и даже кусок Бирмы. - Сложнее всего - Верхний Бенгал! - огорчался Бедфорд. - Ауд и соседние провинции еще сложнее, - хрипел Бриггс. - Спокойствие, дорогой майор, - твердил Бедфорд. - Давайте по порядку. Динапур? - В Динапуре взбунтовался Тридцать второй пехотный. - Так. Пошли обходом. Бенарес? - В Бенаресе брожение. - Там ведь есть полроты британских солдат! - Была! - возразил майор. - Мы не знаем, что с нею сталось. - Дальше! Аллахабад? - Из Аллахабада добрые вести. Там! уже прошел со своим отрядом Джордж Нэйл. - Значит, от Аллахабада идем сушей, к северо-западу, насквозь через Доаб. Как обстоит на левом берегу Джамны? - Погодите! Тут еще Лакнау по пути. - В Лакнау, дорогой майор, дела нехороши. Британский гарнизон блокирован мятежниками. - Великий бог! - простонала миссис Пембертон. - Наш Джон в Лакнау!.. - Спокойствие, Маргарет!.. На выручку нашим силам в Лакнау спешит генерал Хавелок. - Он уже давно спешит. И все не может дойти. - Это не так просто, дорогая. Все военные станции взбунтовались на его пути. Что же у нас дальше?.. - Аллигур. - Да, Аллигур, и мой друг Дик Гаррис. А где же Дженни? - вдруг вспомнил Бедфорд. - Мы еще не решили, как с нею быть. - Дженни?.. Я... я не знаю, где она, - с усилием выговорила миссис Пембертон. В эту самую минуту Дженни появилась на пороге гостиной. - Я нашлась, миссис Пембертон! - сказала Дженни. Соломенная шляпа Дженни сбилась на затылок, ленты висели незавязанные, оборки платья измялись и запылились, точно она подмела ими половину Калькутты. Но лицо Дженни сияло. Ей удалось выручить из тюрьмы Макфернея. Шотландец представил суду документы: Аллан Макферней родом из Эдинбурга. Однако обвиняемый был темен лицом, как слишком зрелый плод банана, а толпа туземцев, собравшаяся под дверьми суда, приветствовала его, как приветствуют индусы своего ученого человека - "пундита". Судья был смущен. Индусского происхождения, в сокрытии которого обвинялся Макферней, никто доказать не мог. Один только темный цвет кожи еще не является преступлением, даже по британским законам в Индии. Как быть?.. И тут явилась Джеральдина Гаррис, британская подданная, с поручительством за обвиняемого. Два фунта стерлингов, предложенные ею в залог за Макфернея, показались судье, несмотря на несовершеннолетний возраст поручительницы, достаточно солидной суммой. Судья отпустил Макфернея на свободу "впредь до выяснения всех обстоятельств дела". - Хорошо, что ты нашлась, Дженни! - сказал мистер Бедфорд. - Аллигур нам по пути. Каковы вести из Аллигура, Бриггс? - Из Аллигура вестей нет. - Значит, там все спокойно. Собирайся, Дженни, я отвезу тебя прямо к отцу. - Бог мой! - простонала миссис Пембертон. - Спокойствие, Маргарет! Будьте британкой. Охрана у нас надежная: пятьсот стрелков королевской пехоты. Будь готова, Дженни, мы выступаем завтра в шесть утра. Глава восемнадцатая. ВЕСЕЛЫЙ ТОЧИЛЬЩИК Чандра-Синг привел Лелу в узкий переулок за водокачкой. Здесь он смыл со лба черные полосы парии и обернул голову синей полосой ткани - обычный убор крестьянина Нижнего Бенгала. Чандра взял Лелу за руку и повел узкой улицей, мимо стен калькуттского Арсенала, к Главному Базару. День еще только начинался. В богато разубранных лавках раскладывали товар купцы. Пышные ковры занавешивали входы в лавки, цветущее дерево с ветвями и листьями начиналось на одном ковре и продолжалось на соседнем; павлиньи перья распускались на другом; на нежно-желтом ворсистом поле третьего цвели красные квадратные розы. Здесь были ковры Измира и ковры Каджраха, ковры Ирана и Бухары. Серебро и чернь спорили светом и тенью на рукоятках кинжалов; художник, склонившись у входа в лавку, тонкой кистью чертил по ткани, выводя все тот же, из столетья в столетье повторяющийся узор: лепестки розы, хвост дракона и его изогнутые лапы. Здесь был шелк матовый и синий, блистающий, как кристаллы в серебре, была многоцветная парча и шали белой шерсти, знаменитой кашмирской шерсти, белоснежной и легкой, как лебяжий пух. - Не сюда! - сказал Чандра-Синг. Он вел Лелу дальше. Они вышли на небольшую, заставленную навесами лавок пятиугольную площадь, похожую на звезду. От площади, как пять лучей звезды, расходились пять узких улиц: улица Медников, улица Кузнецов, улица Шерстобитов, улица Седельников, улица Гончаров. Шум оглушил Лелу, голоса, скрежет и стук. Медники стучали в свои тазы и тарелки, кузнец гулко бил молотом по маленькой переносной наковальне. - Подайте, подайте голодному! - кричали нищие. - Деньги, деньги меняю! - выкликал меняла, сидя на земле у большой кучи серебряных и медных монет; водоносы предлагали воду из кожаных мехов, позвякивая медными чашками над ухом проходящих; продавец пшеницы сыпал зерно на медную тарелку весов, отгоняя нищих и воробьев. Притихнув, слегка оробев, Лела шла вслед за Чандра-Сингом. В седельном ряду Чандра-Синг остановился. Приглядевшись, он подошел к одной из лавок и молча стал выбирать среди товара, повешенного у входа, кожаный мех для воды. - Ты задумал стать водоносом, Чандра? - окликнул его из лавки низкий гудящий голос. Черная с проседью борода шорника просунулась меж конских хомутов, повешенных над дверью. - Вода в жару - ходкий товар! - лукаво крикнул в ухо шорнику Чандра. - Приходи в ашхану, к старому Патхи-Лаллу, все узнаешь. Он выбрал небольшой мех с нашитыми поперек белыми полосами и протянул хозяину деньги. Но шорник отвел рукой его руку. - Рассчитаемся в ашхане, - улыбнувшись, прогудел шорник. Чандра-Синг с Лелой пошли дальше. Они остановились в восточном углу площади. Из низких растворенных на улицу дверей ашханы шел вкусный запах. Чандра-Синг вошел. Спустив платок до самых бровей, Лела пробралась вслед за ним и села в уголку, на земле. - Салаам!.. - прижав руку к сердцу, к губам и ко лбу, хозяин ашханы еще издали приветствовал Чандра. Чандра-Синг молча приложил ладонь к груди, улыбнулся и сел на пол, поближе к хозяину. Хозяин был плешивый, коротконогий, с открытой розовой безволосой грудью, с сиреневым цветком за ухом. Он подмигнул Чандра, как доброму старому другу. - Издалека идешь? - вполголоса спросил хозяин. - Пешком дойдешь, на коне не доедешь, - загадочно ответил Чандра. - Ворота на запоре, ров глубок? - засмеялся хозяин. Чандра-Синг кивнул головой. Хозяин был догадлив. - Мы давно ждем тебя, Чандра-Синг! - снова, понизив голос, сказал хозяин. Котел с варевом кипел подле него, на железной треноге. Хозяин приподнял крышку котла. Крепкий запах обжег Леле ноздри, даже голова закружилась. Рис с пряным красным перцем и молотым чесноком варился в котле. - Сначала еда, потом беседа! - подмигнул хозяин и разлил кишари по медным плошкам. Лела и Чандра начали есть, а хозяин подозвал к себе слугу в плоской малиновой шапочке и быстро сказал ему несколько слов. Слуга убежал. Лела слышала, как его босые ноги протопали по земле за тонкой стенкой ашханы. Торопясь, Лела глотала крепко пахнущую перцем похлебку. Хозяин смотрел на нее. - Сестра? - спросил хозяин. - Дочь. - Чандра улыбнулся. - Ты молод, Чандра, для такой дочери. - Дочь друга, - объяснил Чандра-Синг, - то же, что моя дочь. - Так. - Хозяин вздохнул. Он взял пустую плошку из рук Лелы и налил ей еще кишари. Двое людей вошли в ашхану: нищий старик, в высокой шапке, за ним второй, помоложе, в одежде брамина. Оба сели на глиняный пол недалеко от входа. Брамин был строен, худ, темные глаза неподвижно глядели с продолговатого красивого узкого, точно срезанного вдоль щек, лица. Говоря, он протягивал ладонь вперед молитвенным жестом, как саньяз1 в храме. 1 Саньяз - служитель в индийском храме, брамин по рождению. - Я видел седьмое лицо бога, - говорил брамин. - Глаза Вишну закрыты, но веки его говорят... - Он сложил руки вместе, ладонь к ладони. - Глаза Вишну точат слезы о судьбе своей страны. Битхур, Джанси, Сатара... Трон за троном низвергаются в Индии. Преступления британцев превысили всякую меру. Наши древние властители, наследные принцы, сыновья и внуки раджей, стали слугами презренной жены, королевы Виктории. Дети гордых пантер едят нищенский хлеб из руки врага!.. Демон-притеснитель хочет лишить нас свободной веры, веры отцов... Старик, пришедший с ним, закивал головой. Он сидел спиной к Леле, она не видела его лица. - Кровь Индостана еще не остыла, - глухим, полным гнева голосом говорил брамин. - Пламя вздымается из жертвенной чаши, пламя мщения!.. Наследный принц Битхура, Нана-саиб, поднял старое знамя махраттов против трижды преступных иноземцев... Никто, кроме старика, не слушал брамина. Хозяин ашханы и Чандра-Синг, оба внимательно глядели через распахнутые двери на улицу, словно ждали чего-то. Скоро в белом залитом солнцем четырехугольнике распахнутых дверей появился человек. Человек вытирал пот со лба: он тащил с собой точильный станок, а жара была велика. Точильщик установил свой станок на плитах мостовой, под самыми дверьми ашханы, вынул короткий нож с широким лезвием и пустил станок в ход. - Ножи, ножи точу! - звонким голосом кричал он. Лела видела его лицо, молодое, веселое, с темными бровями, полузасыпанными пылью, летящей от точильного камня. Глаза точильщика улыбались. - Ножи точу, ножи! - весело кричал парень. - Ножи точу, кинжалы, шашки, тюльвары, - все, что рубит, все, что колет, все, что кровь выпускает из врага... Ножи точу, ножи!.. Позвякивал ножик в руках веселого точильщика, еле слышно шуршали, вращаясь, точильные камни, голубые искры летели из-под широкого лезвия. - Ножи точу, точу ножи!.. И точно по чьему-то знаку в полупустую ашхану начали сбираться люди. Мрачный чернобородый шорник, которого Лела видела на базаре, переступил порог, со связкой конских уздечек на плече; два молодых гончара, наскоро вытирая руки, еще испачканные глиной, пробрались в самую глубину, поближе к хозяину; старый ткач с глазами, красными от шерстяной пыли, сел на землю подле самого Чандры и сложил на коленях сухие, изъеденные работой руки. - Долго же ты не приходил, Чандра! - вздохнул ткач. Разговор пошел вполголоса. Ткач пригнулся к самому уху Чандры. Двое людей у входа - брамин с печальным узким лицом и старик в высокой шапке - не уходили. - Я знавал Нана-Джи в дни его молодости, - мечтательно уставив глаза, говорил брамин. - Великий Брама привел меня быть свидетелем его юношеских игр. Нана-саиб воспитывался в Брахмаварте, и юная Лакшми-бай, позднее супруга Джансийского раджи, играла с ним в детстве. Ей было семь лет, ему - восемнадцать... Я помню, как, восходя на слона, Нана брал девочку на руки и они мчались вдвоем по священному лесу... Старик молчал. Но по тому, как он вдруг перестал есть, Леле показалось, что старик внимательно прислушивается к беседе Чандры с ткачом. Неожиданным холодком, точно предчувствием беды, вдруг заныло сердце девушки. Грязный, запыленный затылок старика и его высокая шапка показались ей знакомы. Хозяин ашханы, Патхи-Лалл, тоже внимательно, рассматривал гостя. Чандра-Синг заговорил громче в своем углу, и Патхи-Лалл недовольно заворочался у жаровен. - Не отдавай своих слов чужим ушам, Чандра! - шепнул Патхи-Лалл. Он осторожно показал Чандре глазами на старика. - За последнюю неделю наши люди в Калькутте поймали четверых храмовых нищих с тайными донесениями для саибов. - Знаю, знаю, Патхи!.. Я еще не заел в джелхане мой разум гнилой чечевичной похлебкой, - ответил Чандра. Он заговорил с шорником. - Все было готово, Чандра! - мрачным басом гудел шорник, наклонившись к самой щеке Чандра-Синга. Туговатый на ухо шорник не умел говорить тихо: как ни умерял он свой гулкий низкий голос, все же отдельные слова долетали и до других. - Все было готово, Чандра! - гудел шорник. - Мусульмане клялись на Коране, индусы возливали воду Ганга. Весь Читпур-Базар был вооружен, даже чамары из нижних рядов были в заговоре. Арсенал, форт и монетный двор Калькутты мо