ю. - Не можете ли вы рассказать про Англию что-нибудь похуже? - мрачно заметил Муравьев.- Я губернатор и не должен жаловать англичан по долгу службы. Невельской засмеялся. Он много чего мог рассказать и плохого и хорошего. Но тут посыпались разные вопросы, на которые он только успевал отвечать. Это была одна из тех бесед, когда образованное общество познает мир через человека, видавшего все своими глазами, который судит обо всем трезво и свободно. Часто такие рассказы трогают и вдохновляют, они запоминаются, о них узнают молодежь и дети, хотя на первый взгляд в этих рассказах нет ничего особенного. Бывает, что в такой беседе рождаются мнения, важные для будущего. - Что же больше всего поразило вас в Америке? - спросила Варвара Григорьевна, которая, как уже известно всем, не отличалась особенным умом и изобретательностью.- Рио-де-Жанейро? - Нет, у меня гораздо, лучшие впечатления о Вальпараисо. - Неужели этот город хорош? - Да, этот порт на Тихом океане очень хорош. Впрочем, мы пришли в Вальпараисо после тяжелого перехода, может быть, поэтому у нас и осталось отличное впечатление. - После перехода вокруг Горна? - спросила Саша. - Горн мы обошли с трудом, но беда была впереди. В океане нас встретил шторм еще большей силы, мы попали в полосу штормов, и нас отнесло на тысячу миль к западу... Были штормы такой силы, что мы конопатили наглухо люки, ветер налетал с ливнем, молнии били беспрерывно, одновременно по всему горизонту. И так день за днем с небольшими перерывами... После этого вам пришлось возвращаться. И вот еще це- 216 лый месяц труда, лавирования при противных ветрах, только чтобы вернуться туда, откуда нас отнесло. И вот мы входим в Вальпараисо... Ночь, темно, ни зги не видно, только сигнальные огни, шлюпки на воде, суда разные, мачты, теснота на рейде. Почувствовался большой океанский порт и, несмотря на тьму, во всем замечательный порядок... И вот наутро перед нами открылся вид: роскошный южный город... Я не особенно люблю юг, но этот вид поразительный... Ведь так часто бывает и в дороге: поутру проснешься, и новый вид особенно трогает, даже плохонькое селение кажется чуть ли не чудом красоты. "Да, это так,- думала Катя, вслушиваясь с трепетом и вглядываясь в рассказчика.- Действительно...- Она помнила, как утром выглянешь из экипажа - другой лес, горы, туман, долина, и таким все новым, свежим, романтическим кажется. Юный ум ее, привыкший к чтению и игре воображения, представлял все, что рассказывал Невельской, необычайно ясно и ярко.- Да, он поразителен,- думала она.- Он немного прост, но, кажется, характер его тверд, и он решителен". За его словами чувствовалась трудная жизнь и тяжелые испытания; все это нравилось ей, и было немного жаль его, почему - она сама не знала. - Что же там за место, сеют ли? - спросил Владимир Николаевич. - Благодатная почва, тепло, поселенцы собирают в год но два-три урожая. - Пшеница? - осведомился Зарин. - Да, и пшеницу дважды снимают и даже, как они нас там уверяли, трижды! Прекрасные фрукты... Мы были летом, в феврале, весь город завален плодами. Город гораздо лучше, чем Рио-де-Жанейро. Он быстро обстраивается, много новых домов в несколько этажей, совершенно в европейском вкусе, хозяева их - американские и английские купцы... Новая главная улица идет через весь город параллельно старой, но лучше ее, красивей. Американцы недавно открыли клуб, конечно, совместно с городскими властями; нарядное двухэтажное здание, прекрасный зал. На масленицу мы были там на балу, на последнем балу перед постом; правда, масленица без катания, без снега... Но что же делать?.. Видели там весь цвет общества... - Ну и каково? - спросил Муравьев. - Бал ничем не отличался от европейских. - Все так же? 217 воскликнул Муравьев.- Что же - Да... - А женщины? умалчиваете? - Чилийские дамы очень хороши. - Черные глаза? - Да, большие выразительные черные глаза. И они очень щеголяют сво-ими длинными черными волосами, они распускают их и в таком виде являются в клуб; это напоминало нам, что мы на знойном юге. Опять посыпались вопросы. - А танцы? Что же пляшут? Заговорили про общество и его умственную жизнь. - Мы были в театре, там давали драму чилийского поэта и балет. Драма успеха не имела, она была из жизни чилийцев, и это вообще чуждо обществу в Вальпараисо. На балете - полно, говорят, так всегда. Балет хорош - прекрасно и грациозно. Театр имеет успех в предместье Вальпараисо - в Аль-мандроле. Это пригород, населенный простонародьем; мазанки такие же, как у нас в Крыму пли в Тамани, только крыты не соломой, а пальмовыми листьями... - А окрестности? - спросила мадам Дорохова. - Мы ездили по дороге, которая ведет в столицу Чили - Сант-Яго... Вот там мы увидали огромные вороха пшеницы на сравнительно небольших полях. Это дает представление о плодородности почвы. Нищие индейцы босые, в соломенных шляпах, работают, а поля принадлежат европейским поселенцам. Пшеница родится сам-тридцать и даже сам-пятьдесят... Прекрасный климат привлекает колонистов из Европы. Под тенью лимонных и апельсиновых деревьев весьма приятно отдохнуть после прогулки, напиться лимонаду, аршаду, вам подадут фрукты. Хозяева ферм - французы. В столицу ежедневно отходят дилижансы. Мы ездили на прогулку в горы. Шоссе вьется по горам, которые именуются Семью Сестрами. С них открывается великолепный вид на залив и на горы. Через полтора часа спустились в обширную, усыпанную плантациями долину. Это так называемая Винна-де-Люмар. Маленькая гостиница, на ее вывеске флаги - американский, английский, французский... - А чилийский? - спросил Муравьев. - И чилийский! Хозяин - француз! Мы оставили лошадей и прогулялись по виноградникам. Масса персиков, яблок. На полях богатейший урожай. Не мудрено, что хлеб там до последнего времени был очень дешев. 218 - Значит, теперь он вздорожал? - спросил Зарин. - Теперь все вывозят в Калифорнию... Там произошли события... - Ах, вы слышали там о них? - воскликнула Зарина. - Мне рассказывал английский адмирал, я говорю с его слов... Ведь в Вальпараисо постоянно стоят на якоре английские военные суда. Они уже давно там, и чилийцы говорят, что если одно из судов уходит, так это целое событие. - Как если бы сдвинулся в Иркутске собор или дом губернатора? - пошутил Муравьев, оживленно, но с некоторой нервностью поддерживавший разговор. - Да, почти так, Николай Николаевич. По прибытии мы нанесли визит английскому адмиралу, и потом он был у нас с ответным визитом. Мы познакомились и часто встречались... Адмирал рассказывал мне о поразительных событиях в Калифорнии... Говорят, что началось с того, что неподалеку от Сан-Франциско американский солдат рыл могилу для своего умершего товарища и нашел в песке золото. Он, конечно, не стал хоронить там товарища и решил, что будет добывать золото, а для покойника выкопал могилу в другом месте. Но и там оказалось золото, еще больше, чем в первом месте. Где он ни рыл - всюду было золото. Покойник лежал непогребенный. Солдат стал рыть в третьем месте - и там нашел самородки! Жадность обуяла его. Солдат забыл о покойнике и стал хватать самородки. Об этом узнали в городе, сбежался народ. Тогда явились попы и стали укорять искателей золота, но, как говорят, сами, увидавши такое богатство, позабыли про свои благие намерения и тоже стали рыть. - Какой ужас! - воскликнула Катя. - Это просто какая-то горячка! - заметила Екатерина Николаевна. - Да это так горячкой и называется там. Золотая горячка, лихорадка,- так и пишется и говорится... И вот жители города, оставив все занятия и работы, бросились копать золото. Из крепости Сан-Франциско разбежался весь гарнизон! - воскликнул Геннадий Иванович.- Остался один губернатор с детьми да со стариками. - У меня тоже золото, но до этого еще не дошло! - опять пошутил Муравьев. - Да! И его приказания, угрозы, увещевания не действовали! Офицеры и солдаты мыли золото! Тогда явился американский командор с двумя фрегатами. Он желал по крайней мере 219 возвратить солдат в крепость. Но каков же был его ужас, когда половина его людей, отправившись вместе с офицерами на рудники, чтобы разогнать там толпы, отказалась возвращаться! Командору пришлось думать уж не о порядках на прииске и не о солдатах, а о том, как бы ему самому, подобно губернатору, не остаться на обоих фрегатах в одиночестве. Он приказал прекратить всякое сношение с берегом, объявил, что за каждого возвращенного дезертира платит по пятьсот пиастров. Несмотря на такую значительную награду, никто и не думал приводить беглецов. Между тем в один прекрасный день вся команда фрегатов бросилась вплавь и бежала в рудники. ...Когда все разъезжались, Зарин сказал капитану: - Благодарю вас, Геннадий Иванович, приезжайте к нам, пожалуйста, еще. Солидный, полный и обычно надменный гражданский губернатор коротко, но почтительно поклонился и крепко пожал руку Невельского. - Ваши рассказы удивительны,- пролепетала Саша, приседая. - Я очень рада, что познакомилась с вами,- прощаясь, сказала Катя.- Я никогда не слышала ничего подобного! Она смотрела ясным, восторженным взглядом, и ей казалось, что она давно уже знает этого удивительного человека. - Приезжайте к нам еще, Геннадий Иванович,- вдруг добродушно сказала Саша. - К нам запросто и в любое время, Геннадий Иванович,- добавил Владимир Николаевич. Вся семья провожала капитана и губернатора с женой. - Он порядочный и благородный человек,- сказал дядя, возвратившись в столовую. - Он - брат Ворона! Что ты скажешь? - внезапно приостановившись среди зала, спросила Катя у сестры. - Как это удивительно! Теперь мы будем думать о нем, не правда ли? В Смольном сестры, как и все воспитанницы, привыкли думать о ком-нибудь, например, об учителе-французе, о кузене подружки - молодом офицере, и воображать, что влюблены. Катя сама не знала, чего она хочет, но чувствовала, что сильно встревожена; ей не хотелось уходить, хотелось петь, смеяться. А Невельской, сидя рядом с губернатором в экипаже, думал про Ахтэ: "Не нравится все же мне эта личность". - Ахтэ желает, чтобы я был с ним в приятельстве, и обижается, что не открываю секретов,- сказал он. - Будьте с ним осторожны,- отозвался Муравьев по-французски.- Это шпион Берга и Нессельроде. Но пока он в Сибири, будет плясать под мою дудку,- добавил губернатор по-русски.- Как бы ни пыжился и не выказывал амбицию. Капитан чувствовал, что разбередил себя собственными рассказами. "Николай Николаевич нерешителен! Так можно все загубить. Зачем толчем воду в ступе? Какое нам дело до того, что в Петербурге, видно, все сошли с ума из-за этого заговора?" Невельской теперь смотрел как-то спокойнее на заговор и уж никак не предполагал, что к нему могут придраться. Об этом даже не думалось. Сегодня с утра капитан ждал праздника, сейчас все исполнилось, день прошел очень приятно, и мысли вернулись к делу. Он решил, что надо еще раз поговорить с Муравьевым как следует, что нельзя сдаваться. Дамы с Мазаровичем и Струве уехали вперед. Когда губернатор и капитан подъехали ко дворцу, кучера отводили пустые сани, на которых те, видно, только что подкатили. Невельской вылез вслед за хмурым губернатором, лица которого он не видел, но чувствовал, что настроение у него неважное. - Мне бы необходимо было поговорить с вами сегодня. - Да, пожалуйста... конечно,- мягко ответил губернатор, как бы извиняясь за свое дурное настроение.- Мы проведем вечер наверху втроем. Подымайтесь к ужину, сегодня больше никого не будет... Утром за кофе Катя сказала: - Я всю ночь видела во сне господина Невельского. Да... И слушала его рассказы. Это неповторимо! Какой все-таки огромный мир открыт перед мужчиной! Я теперь все время думаю об этом. Как бы ни были прекрасны творения Жорж Санд, но все-таки мы так ограниченны... Как жаль! - Ты впечатлительная, и во всем виноваты твои нервы, мой Друг. - Ах, нет, тетя, это не нервы! - Посмотри, как тяжело пришлось Екатерине Николаевне! Поверь, все это прекрасно выглядит в салоне, а не на самом деле. 220 221 - Нет, это прекрасно и в самом деле,- мечтательно сказала Катя. - Ты не знаешь жизни, моя милая. - Я теперь буду читать о путешествиях... Я перерыла все наши книги и не нашла ни одного морского романа. "Если бы я была мужчиной,- думала Катя,- сколько бы энергии, кажется, могла бы выказать". Сегодня утром ей хотелось плакать от мысли, что этого никогда не будет. Правда, все это лпшь разговоры в салонах, фантазии. Так обидно! Дядя сказал, что надо быть безумцем, чтобы отважиться по нынешним временам пойти на такое открытие без императорского повеления, которое, правда, пришло, но позже. Впрочем, он говорил, все хвалят за это Геннадия Ивановича. Светлая столовая с высокими окнами выходила на балкон и в сад. На стеклах по ледяным узорам пятнами пробивается раннее солнце. Кое-где окна оттаяли, и видно, что балкон завалило снегом и дверь приперта высоким сугробом; сквозь незамерзшую верхнюю часть окон видны деревянные, обросшие инеем столбы, державшие крышу. - Во всех вчерашних рассказах капитана есть глубокий смысл! - сказал дядя.- Все они об одном и том же - об энергии и деятельности иностранцев и о нашей бездеятельности. Он не зря рассказывал про Вальпараисо и Гаваи, он говорит об апельсинах, а осуждает всю нашу тихоокеанскую политику. Он умница. Недаром Николай Николаевич ушел задумавшись. По сути дела, Геннадий Иванович совершил первый и самый важный шаг к тому, чтобы Россия вошла в общение со всеми государствами, лежащими на Тихом океане. И в то же время он великолепно видит все опасности, таящиеся в этой отваге калифорнийских золотопромышленников и в разных там успехах американских негоциантов в Вальпараисо. Владимир Николаевич и Николай Николаевич давно в дружбе. К тому же они родственники. Родной брат Николая Николаевича женат на родной сестре Варвары Григорьевны. Зарин и Муравьев вместе служили в Балканах у генерала Головина. Владимир Николаевич знал характер Муравьева и уловил в нем вчера тревогу, когда тот слушал рассказы Невельского. У Зарина тоже были несогласия с Николаем Николаевичем по многим вопросам, в том числе и из-за того, что Муравьев выказывал себя покровителем ссыльных. Тем более Владимир Николаевич сочувствовал Невельскому. 222 раскрылись! - гордо вскинув голову, сказала младшая сестра.- Все завесы должны упасть. - Да, он должен все раскрыть! - согласилась Саша. - Какое странное название,- через некоторое время заговорила Катя.- Аму-ур! Ты знаешь, мне всегда казалось, что с этим названием в моей жизни будет связано что-то! - Наташка, ты балда и опять фантазируешь,- чуть пожав плечами, сказала старшая сестра.- Ведь ты говорила, что у тебя в жизни что-то должно быть связано с Парижем. - Да! И с Парижем! - Это только так кажется, потому что тайна! Тайну всегда хочется знать, и ты помни это. Будь сама тайной. - Amour - всегда тайна... Поговори с дядей, не может ли он попросить господина Невельского... - Не можете ли вы, дядя, попросить господина Невельского рассказать нам о своем путешествии к устью Амура? - спросила в тот же день Саша, глядя в глаза Владимиру Николаевичу. - Мы хотим знать, что такое Amour,- лукаво подтвердила Катя. Дядя ответил, что Невельской, пожалуй, затруднится, хотя, конечно, в кругу своих, и если не будет господина Ахтэ... - Ведь Ахтэ вчера пристал к нему опять, а потом подходит ко мне и говорит с раздражением - зачем он, мол, скрывает то, что известно всему городу. - Неужели знает весь город?! - воскликнула Катя и всплеснула руками. - Тебе он нравится? - ревниво спросила ее Саша, когда они были в своей комнате. - Да. А тебе? - в свою очередь ревниво спросила сестра... - Ах, Ворон! Напишу ей завтра же! Прелесть Ворон! Надо узнать, где она. - В Галиче. - Это он сказал? - Да. - Где это Галич? - Ах, ей-богу, не знаю. - Какая-то глушь! 223 - Бедный Ворон! - А как смотрел вчера на тебя Мазарович,- улыбнувшись, сказала Катя. - Да? - обрадовалась Саша.- Так и надо! Я еще буду загадкой! Вечером собрались гости - Струве, Ахтэ, Молчанов, Невельской, Мазарович, Казакевич, Гейсмар и старый холостяк доктор Персии. Оказалось, что Невельской преотличный танцор, легкий, пылкий. Как часто бывает с людьми, у которых избыток жизненных сил, он загорелся при первых звуках фортепиано. В кадрили он затмил даже горячего Мазаровича. Заехал Муравьев. Он обрадовался, что капитан пляшет так весело, полагая, что человек, который увлекается танцами, не очень упрям и вообще покладистый... Муравьев уехал рано и увез с собой Ахтэ и Молчанова. Вскоре откланялся доктор Персии. Катя с сестрой, со Струве и Невельским оказались в одной из двух маленьких гостиных, расположенных по обе стороны зала. В этот вечер Невельской долго и с жаром рассказывал обо всем, о чем его просили. Теперь гиляки казались для Кати самым интересным народом на свете, куда более занимательным, чем кавказцы у Лермонтова и Марлинского, а Амур чуть ли не обетованной землей. О морских корсарах она читала и прежде у Купера, но тут перед ней был человек, который сам чуть ли не сражался с ними. - Ах, дядя! Он посрамлен! Полная победа! - воскликнула Катя, когда Невельской уехал. Сестры гордо переглянулись. - Теперь для нас нет тайн. Я счастлива... А ты? - Да! Катя бросилась к роялю и, откинув голову назад, сильными ударами заиграла торжественный вальс, тот самый, что в шестнадцать рук на четырех инструментах играла она с подругами в Смольном на выпускном вечере, когда приезжал царь. Как бы она хотела, чтобы все ее подруги были сегодня здесь и слышали то, что услыхала она! Чтобы все видели, как он говорил и как он все время смотрел на нее... 224 Оборвав игру, она вскочила и сделала несколько туров по паркету, потом схватила сестру, с гордым видом усевшуюся было в кресло, и увлекла ее с собой. И та поддалась, как она всегда соглашалась на все затеи своей милой Кати. Глава 29 У ВОЛКОНСКИХ Для них я портреты людей берегу, Которые были мне близки, Я им завещаю альбом - и цветы С могилы сестры Муравьевой, Коллекцию бабочек, флору Читы И виды страны той суровой; Я им завещаю железный браслет... Пускай берегут его свято: В подарок жене его выковал дед Из собственной цепи когда-то... Н. Некрасов, Русские женщины ("Княгиня М Н. Волконская"). Однажды за обедом губернатор спросил у капитана: - Так вы едете сегодня к Волконским? - Да, мы приглашены вместе с Бернгардтом Васильевичем и будем сегодня у Марии Николаевны. Муравьев желал, чтобы капитан несколько рассеялся, увлекся обществом, чтобы в нем стихла хотя бы на время страсть деятельности. "Хоть бы он влюбился, что ль". - Я хочу вам дать новое поручение. - Слушаю вас, Николай Николаевич. - Там будет Сергей Григорьевич. Вы еще не знаете его? - Нет, Николай Николаевич, я еще его не видал. - Это прелюбопытнейшая личность, доложу вам. Я глубоко его уважаю. Теперь это совсем другой человек, не такой, как прежде. Он сожалеет о своих поступках. Так, по крайней мере, считается...- добавил Муравьев шутливо.- Так вот, езжайте к ним и кланяйтесь от меня Марии Николаевне, ни в коем случае не дайте им повода считать, что их положение имеет для вас какое-то значение... Да, кстати, жена нездорова и не будет там, извинитесь... Сделайте им сюрприз. Они ждут вас, чтобы вы кое-что рассказали их любимому сыну, и, конечно, сами ни о чем не спросят. А вы улучите миг и расскажите старику, что представляет собой устье Амура. Там, верно, еще будет Сергей Петрович Трубецкой, так уж ублаготворите их. Разговаривайте в обществе о том, что придет в голову: про экзотические страны, как для дам и девиц у Зариных, что-нибудь про Южную Америку. Л потом старикам отдельно. С вами Струве? - Да... - Ну и прекрасно. Он там как свой. Геннадию Ивановичу очень хотелось поехать сегодня к Волконским и потому, что он слышал много об этих людях, и потому, что в душе его было то волнение, которое не стихало с тех пор, как в первый раз увидал Марию Николаевну. К тому же Екатерина Ивановна с сестрой и теткой сегодня должны быть у Волконских. Обещан музыкальный вечер и вообще много интересного. Муравьев разговорился и немного задержал его. - Мария Николаевна - человек очень своеобразный и необычайно деятельный. В доме все держится на ней, а Сергей Григорьевич считается у меня живущим в ссьпке в Урике - деревне, неподалеку от которой вы проезжали по якутскому тракту. А жена его здесь, и он как бы приезжает сюда погостить, но на самом деле всегда живет в Иркутске, я сделал им это послабление. Моя жена очень дружит с Марией Николаевной, бывает часто у нее. Там постоянно все мои чиновники. Страсть Марии Николаевны - ее дети... Иногда ей западает в голову что-нибудь ужасное, и тогда нельзя дать ей утвердиться в домыслах. Прошу вас, не подавайте ей никакого повода к беспокойству. Муравьев сказал, что поскольку Сергей Григорьевич считается живущим в ссылке в Урике с правом приезжать в Иркутск, он и устроился в пристройке. А иркутские обыватели из этого вывели, что жена его отселила, чтобы он не портил ей общества. - Должен вам сказать, что ссыльные вообще всегда живут в тревоге. Вдруг иногда среди них пройдет какой-нибудь слух, что их высылают из Иркутска или снова хотят заключить в тюрьму, и они сразу всколыхнутся. Обычно поводом служат какие-нибудь внешние события. У меня ведь много разных ссыльных, и в этом все одинаковы. Правда, Сергея Григорьевича Волконского, кажется, ничем нельзя удивить по причине выработанной им своеобразной философии. Он убежденный народо- 226 любец и противник современного общества, но, конечно, политики тут нет ни на йоту, подкладки никакой. Они образованные, умные люди, но живут в вечном беспокойстве. Может быть, по-этому и родилась такая философия, и теперь лично ему не за-грозишь. Он стал как настоящий русский мужик... Вы увидите... Так поезжайте! Да помните мои советы. А впрочем, мотайте на ус все, что там будет говориться,- добавил губернатор, хитро прищурившись.- Хотя они ведут себя безупречно и я уже написал царю, что они теперь самые верные и примерные из его подданных, но мое дело поглядывать за ними. "Что это он опять понес?-подумал Невельской.- Однако получается, как с Элиз, когда он сказал про нее в Аяне черт знает что! Что же он думает, что я шпионить за ними стану? Черт знает, как в нем все это уживается рядом с благородными идеями! Или он для отвода глаз говорит, на всякий случай..." Невельской шел вниз озабоченный и удрученный. Накануне у Невельского с Муравьевым опять наверху шел спор до поздней ночи, и они опять ни до чего не договорились. За ним зашел Струве. - Так едем, Геннадий,- сказал Бернгардт. Явившись к себе поздно ночью в сильном волнении, капитан выпил со Струве на брудершафт. Он так и заявил Бернгардту, что хочет напиться за здоровье всех родных. ...На улице падал снег. Струве говорил, что у Волконских прекрасные дети, что Мишу с большим трудом три года тому назад приняли в гимназию и что теперь, когда он закончил ее с золотой медалью и поступил на службу в канцелярию губернатора, перед ним открыта карьера. Он добавил,- капитан это слыхал уже не раз,- что дети ссыльных лишены дворянства и должны быть записаны в крестьянское сословие. Струве сказал, что он у Волконских частый гость. В переулке у двухэтажного серого деревянного дома тротуар широко расчищен и снег сложен аккуратно. Тут же пустые санки, покрытые досками, на которых, видимо, вывозили снег, так как часть снежной горы срезана и из нее стоймя торчала деревянная лопата. Рослый старик спокойными, размеренными движениями подметал метлой тротуар, ступая медленно и твердо. На нем был полушубок и валенки. - Как метет аккуратно,- заметил Невельской, обращаясь к Бернгардту, но тот шепнул ему в ответ тревожно: - Да это сам князь Сергей Григорьевич! Санки остановились, и Струве выпрыгнул, за ним и капитан. Рослый старик с седой окладистой бородой, держа метлу прижатой к полушубку и глядя зоркими глазами, выпростал из рукавицы руку и, слегка наклонившись всем корпусом, подал ее Струве. Невельской был представлен тут же. Услыхав его фамилию, старик не стал кланяться, а, напротив, выпрямился по-военному, глаза его взглянули строго и властно, как бы начальнически, п в человеке с метлой вмиг явился князь и генерал. Волконский подал капитану свою сильную, тяжелую, как гиря, руку и повел обоих молодых людей в ворота. - Дворник мой заболел, а никто не может как следует вымести,- сказал Волконский. Вошли в калитку. Кучер открыл ворота и стал вводить лошадей. Двухэтажный дом Волконских сложен из громадных лиственничных бревен и выкрашен в светло-серую краску, которая днем очень идет к его широким светлым окнам. По краям дома на улицу выходят два огромных окна, выступающих из стены в виде фонарей со стеклами с боков и спереди и с резьбой внизу в виде стеблей с листьями, так что они кажутся стоящими на изящных подставках. Подъезд к дому - во дворе, куда завели лошадей и куда гости вошли через калитку. Здесь плоский фасад, широкие тройные итальянские окна со ставнями в нижнем и без ставен в верхнем этаже. В дальнем от ворот конце дома - крыльцо под огромным тяжелым навесом. Взойдя на него через широкие двойные двери, попадешь в сенцы с окошечками по бокам; потом пойдут какие-то коридорчики с боковыми дверцами и опять с окошечками. Дом красивый, богатый по виду, с ярко освещенными в этот час окнами, с легкой оригинальной резьбой - пример простоты и своеобразия. Но поставлен он с расчетом на внезапный приезд жандармов или полиции. Поэтому нет дверей на улицу, а их место заняли окна, и парадное во дворе, и множество коридорчиков и закоулков, и можно заранее видеть, кто приехал. Пока постучат в ворота, пока откроют калитку, пока пройдут через весь двор мимо всего дома, под окнами, которые в верхнем этаже не закрыты ставнями ни днем, ни ночью, пока им откроют дверь, потом немало времени пройдет в закоулках... ...Напротив дома через улицу - церковь. За нею видны остатки тайги, а вдали молодой сад, рассаженный другим ссыльным - Сергеем Петровичем Трубецким. На виду крыша его дома с затейливой резьбой, с двумя крыльцами, и выше молодых деревьев подымается мезонин с сугробом на крыше. 228 Невельской уже слыхал от Бернгардта и от других чинов-пиков, что Трубецким отлично видны окна дома Волконских и будто тут существует целая система сигнализации. Какой вспыхнет свет ночью, как отдернуты занавеси днем, как и какое окно приоткрыто летом - все имеет значение. Над садами друг другу передаются новости, как по телеграфу. А иркутские обыватели утверждают, будто бы между двумя домами под землей проложен настоящий телеграф. Волконский провел гостей через сени и узкие коридорчики. Появился лакей и стал принимать шубы. Тем временем сам князь снял полушубок и остался в простой серой русской рубашке, подпоясанной простым кушаком. Рубаха эта, в сборках, падала чуть ли не до колена. Он разгладил бороду и любезно пригласил гостей в комнаты. Вслед за хозяином они вошли в просторную залу в пять окон, обведенную низкой красной панелью и обставленную мебелью красного дерева, с клавесином, большой люстрой и с портретами детей на стенах. Между ними - великолепный портрет Марии Николаевны в юности, с тучей черных локонов под легким газом, со свежим сияющим лицом. Мария Николаевна быстро вошла в залу к гостям. Она в платье из синей тафты, с гипюровым воротником. Сегодня она казалась повеселей, чем в доме губернатора. Глаза те же, что и на портрете,- блестящие и черные, яркие п крупные, как смородины; лицо стало длиннее, губы шире, суше и темней, жестче, уж без припухлости, но лицо еще молодое. Портрета хозяина нигде не видно. Геннадий Иванович вспомнил, что недавно был разговор, что шведский художник Мозер пытался писать декабристов и за это получил от Зарина приказание выехать из Иркутска в течение десяти дней. - Екатерина Николаевна просит простить ее,- сказал капитан Марии Николаевне,- она нездорова и не будет сегодня. Он заметил, что черные глаза Волконской на миг вспыхнули как-то странно. Но тут же Мария Николаевна любезно улыбнулась. - Очень жаль... Мы так ждали ее,- сказала она обычным тоном, с оттенком грусти. Сергей Григорьевич потому и пошел мести тротуар, что ждал капитана. Чем старше он становился, тем сильнее прежнего, часто до слез, волновали его проблемы, не касающиеся его лич- 229 ной жизни, а имеющие общее значение для всех людей, а также чьи-либо благородные подвиги и случаи самопожертвования. Быть может, он видел в действиях капитана что-то похожее на свои поступки в молодости. Он слыхал про Невельского и знал суть его секретного поручения. Когда Муравьевы приехали из Иркутска и он услышал об открытии, то пошел к жене и спросил ее прежде всего, что за род Невельских, откуда они происходят, не слыхала ли она прежде о них. - Нет, не слыхала никогда,- ответила Мария Николаевна.- Но Варвара Григорьевна говорит, что племянницы ее учились вместе с одной из Невельских в Смольном. Князь полагал, что в Смольный нынче принимали всяких. Но на другой день Мария Николаевна узнала у Муравьевых, что Невельские - древний русский род, дворяне средней руки из Костромы. - Ах, из Костромы! - сказал Сергей Григорьевич. Это уже была хорошая рекомендация. Предки Невельского в прошлом были выходцами из Западной России, из-под Невеля, оттуда п фамилия. Вообще Сергей Григорьевич очень сожалел, что старая русская аристократия давала мало деятельных людей. Но сейчас он тревожился за судьбу великого дела, которое Николай Николаевич поручал Невельскому. Как он там сумеет все сделать? Как подойдет к населению и к китайцам? Не подражатель ли он англичан, не русский ли немец? Что он за человек? Если он моряк прекрасный, но как человек низок, ограничен, заведет там нравы колонии, полицейщину, даст волю торгашам, устроит этакую каторгу, смесь английской Индии с Нерчинском. Начнутся мордобой, расстрелы... Личность Невельского сильно его интересовала и беспокоила, и в тот день, когда капитан должен был приехать, Сергей Григорьевич не находил места. Он, быть может, потому и взял метлу в руки, чтобы озадачить моряка, чтобы тот видел, чем не гнушается рюрикович, словно желал подать ему пример. Эта доля и удальства п молодечества, что свойственны русскому человеку, сохранилась у князя-революционера до старости лет вместе с барской требовательностью к славе рода, хотя сам он ходил как простой мужик п чуждался общества, собиравшегося на половине жены его, которая ради детей и их покровителей поставила дом на широкую ногу. И если изредка выходил он к гостям, то тоже только ради детей. 230 И вот капитан приехал и еще на улице выказал ему честь и уважение. Ростом мал, но боек, во всяком случае, симпатичный.,. Однако Сергей Григорьевич был очень ревнив, когда речь шла о чести России, об ее истории, и он хотел, чтобы великое дело исполнялось достойным человеком, и тут мало быть славным малым. Он хотел знать о Невельском все и желал судить о нем сам. В эти дни Волконского сильно занимал также раскрытый заговор Петрашевского. Сергей Григорьевич слыхал о коммунизме и прежде и желал знать суть этого учения, проповедники которого, как видно, еще раз устрашили и Николая и всю его клику. Хотелось знать, в чем там дело, какова методика нынешних революционеров. Это было первое крупное политическое дело после декабрьского восстания. Россия не дремлет! Волконский готов был поверить во многое, что толковали про петрашевцев. Ему приходилось скрывать свои убеждения, чтобы не поставить в неудобное положение семью и Николая Николаевича. В обществе поговаривали, что Волконский давно считает ошибкой и заблуждением свои прошлые действия, и сам он не опровергал этих разговоров, но в душе считал своими братьями тех, кто боролся против самодержавия, и с нетерпением ждал известий о судьбе этих безвестных юношей, которым грозила виселица. Как он слыхал, Невельской был знаком кое с кем из них. Вошел Миша - кареглазый, с острым, умным лицом. Он одет по моде, в мундирном фраке. Его галстук повязан пышным бантом. Стали приезжать гости. Явился неприятный капитану, но очень любезный с ним Молчанов. Появились Зарины, "все три", как здесь говорили. Взгляд Кати упал на Геннадия Ивановича и дрогнул, она сделала вид, что не замечает его. Но через секунду опять посмотрела, сдержанно улыбаясь, чувствуя, что совсем не должна избегать его,-ведь в этом знакомстве нет ничего дурного, и это не надо скрывать. Вошла Нелли - тонкая и стройная, с необычайной белизной узкого лица. Глаза ее светлее материнских - светло-карие. У нее пепельные волосы, энергичное и гордое выражение маленького рта. Наивность взора придавала лицу ее необычайную оригинальность. Она зрела быстро в свои пятнадцать лет, как настоящая южанка. 231 Пришли Трубецкие: старик Сергей Петрович с тремя дочерьми. Две младшие, с тонкими шейками и худенькими ручонками, выглядели совершенными детьми, какими-то только что вылупившимися, жалкими птенцами. Приехал купец Кузнецов - сибирская знаменитость, которого Невельской уже встречал у Муравьевых в первый день приезда. Он уже знал, что этот сказочный миллионер в прошлом приискатель, а одно время как будто не брезговал и "заработками" на большой дороге. Он огромного роста, седой, с обрюзгшим от старости нездорово-красным лицом. На висках его видны синие вздувшиеся сосуды, а от множества прожилок щеки и нос приняли лиловый оттенок. Он ходил небрежно, как бы тыча ногами в пол. Струве сказал, что Геннадий Иванович рассказывает удивительные вещи про Тихий океан и про Америку. Живо завязался разговор. На этот раз капитан рассказывал про спекуляции и аферы в Америке и упомянул, какая там нехватка людей; он, между прочим, сказал, что сам видел, как в Вальпараисо пришел корабль с несколькими сотнями сирот, детей французских революционеров, погибших во время баррикадных боев в Париже. - Куда же их везли? - спросила с тревогой Варвара Григорьевна. - В Калифорнию, на золотые прииски, в рабство, на продажу предпринимателям,- ответил Невельской и вдруг сообразил, что он наделал, видя, что все замерли и даже Струве остолбенел. Тут только он вспомнил, что Муравьев и Бернгардт предупреждали его, а Струве еще клял Зарину: мол, всегда задает глупые вопросы. "А я-то не лучше ее!" - подумал капитан. Струве бросился на выручку: - Но какие там дамы с черными распущенными волосами! - подхватил он, стремясь спасти положение.- Какие у них глаза черные! Это просто чудо. И прелесть что за климат, урожаи фруктов три или четыре раза в год!.. После ужина Струве вместе с Невельским оказались в пристройке, где на постели - серое одеяло, а на стенах - некрашеные полки с книгами. Тут были Сергей Григорьевич, Сергей Петрович и Миша. Невельской начертил на листке маленькую карту устьев Амура. Оба старика были очень польщены. Говорили долго. 232 Волконский свел густые черные брови и положил тяжелые руки по обе стороны рисунка. Над этой маленькой картой он снова почувствовал себя генералом и военачальником. - Теперь без промедления вперед! - воодушевленно сказал он.- Быстрей там занимать все стратегически важные пункты! Раз Николай Николаевич взялся, он поддержит вас во всем. Он знает, что делает! Это - кипяток-энергия. Но должен я вам сказать, Геннадий Иванович, что вы с ним не должны упустить одного наиважнейшего ресурса! Здесь в народе велик интерес к Амуру. У нас в Сибири время от времени по приискам и по деревням проходят слухи, будто люди собираются туда переселяться. И действительно, должен я вам сказать, однажды на Лене обманутые хозяином рабочие выбрали себе атамана и хотели переваливать через хребты. Вмешательством властей дело расстроилось, но сам выход, который придумали рабочие,- примечательная штука. - Я искал людей, которые побывали бы на Амуре,- сказал Невельской,- но никого не мог найти, кроме одного тунгуса да еще штурмана Орлова, который служит в Российско-Американской компании. А вы полагаете, что такие люди есть? - Конечно, такие люди есть,- ответил Волконский. - Рад был бы их видеть, но где ж они? Волконский, обхватив тяжелыми руками ручки самодельного кресла и закусив верхнюю губу, покачал своей тяжелой головой. - Никто не признается! - заметил Трубецкой, набивая табаком трубку. - Люди, которые побывали на Амуре, опасаются ответственности,- подтвердил Струве. Сергей Григорьевич погрозил своим толстым пальцем кому-то, чуть ли не тому, кого все боятся... - Я вам советую встретиться с одним замечательным человеком из местных жителей,- обратился он к капитану,- с Михаилом Васильевичем Пляскиным. Он вам может быть очень полезен. Михаил Васильевич очень стар, но голова ясна совершенно. Он смолоду был батраком у богатого купца, попал в плен к монгольским разбойникам и просидел у них лет пять. Потом был рабочим у богатых людей, охотничал, ходил далеко, и последнее время служил кучером здесь, в Иркутске... У него дети в Восточном Забайкалье. Невельской предполагал, что замечательный человек из местных жителей окажется какой-нибудь солидной персоной с капиталом, кем-то вроде самоучки... 233 Волконский заметил тень, пребежавшую по лицу Невельского. - У меня есть еще (c)дин приятель, тоже прекрасный человек,- добавил он строго и назидательно,- бывший спутник беглого монаха Саввы, проникавшего в -верховье Амура и даже спускавшегося до среднего течения. Он теперь перевозчик на Ангаре и сейчас, когда река встала, живет на той стороне. К нему легко добраться. Очень милый и разговорчивый, и тоже память прекрасная. У него такой прекрасный огород на берегу Ангары! Они могут дать сведения и, быть может, помогут найти полезных людей... Конечно, Геннадий Иванович, сила России велика... Если мы не хотим лишиться всего, что нам принадлежит на Тихом океане, то и должны действовать решительно, на чт0 и способен наш кипяток-энергия! Придется вам поубавить спеси у маньчжурского самодержца, нашего соседа. Старик часто выражался в духе своего времени... Когда возвратились в гостиную, подсел ссыльный Муханов - моложавый и высокий, с тонким бледным лицом, с острыми глазами и тонко выкрученными длинными усами, в потертом, но опрятном костюме. Тонкие пальцы Миши забегали по клавишам. Нелли запела романс Виельгорского "Любила ль я". У нее чистый, звонкий голос. ""Несмотря, что выросла в сибирской деревне",- подумал Невельской. Он заметил обращенный к нему пристальный взгляд Волконского. Видно, тот еще что-то надумал... Потом пел Миша... Потом Дорохова спела "Виют витры". Взор Марии Николаевны стал глубоким-глубоким, и глаза казались еще черней. Весь вечер она была как зоркая орлица. Только сейчас она, казалось, ушла в себя. "Что у нее на душе? - думал капитан, заметив перемену в ее лице.- Ведь она малороссийская дворянка, песнп эти слыхала с детства". Нелли и Миша декламировали стихи черкешенки и пленника из "Кавказского пленника". Я знаю жребий мне готовый. Меня отец и брат суровый Немилому продать хотят...- читала Нелли. 234 В этот вечер казалось, что все приобретает какое-то особенное значение. - Молчанов-