Ты помнишь? И, как бы ужасаясь тому, что она довела его до слез, она опять обнимала его. - Ты пожалел меня? На ее лице были и смущение и радость. Она смотрела в его лицо, не веря своему счастью, с удивлением рассматривала его брови, глаза. 642 Утром пришел врач. - Ну, как? - спросил Невельской, когда тот вышел от больной. - Организм молодой и крепкий, поправится быстро. Ей значительно легче. Но нужен длительный отдых. Надо отлежаться... По-прежнему грелки на живот. Еще три дня полный покой, сон, опий... Однажды Невельской вошел из соседней комнаты и сказал: - Мой "Байкал" входит в бухту. Екатерина Ивановна быстро поднялась и, откинув локоны, подошла к окну. - Зачем ты встала? - Я уже могу подниматься,- сказала она. Она уже много раз смотрела в окошко на море. - Это удивительно! - мечтательно произнесла Катя.- Первое судно, которое я вижу в своей жизни, твой "Байкал" . Мы пойдем на нем с тобой в залив Счастья... Я там так обставлю свое гнездышко, что ты будешь доволен. Ты не знаешь, как мне скорей хочется на твой Амур! Итак, я поплыву на "Байкале"! Она представляла себе жизнь зимой в заливе Счастья: холод, льды, замерзшее море и грозные скалы в снегу. А в глубине ущелья маленькие домики. Один из них уютный, теплый, с чудной мебелью. В нем так хорошо! Если бы еще купить рояль!.. Сегодня попадья, к великой радости ее, сказала, что госпожа Козлова согласна продать фортепиано. Катя с нетерпением ждала, когда же наконец врач разрешит ей выходить и она попробует сыграть на своем фортепиано. В уютном гнездышке будет для мужа отдых, покой и счастье, а весной придет сплав, к нам в гости приедут Муравьев и Екатерина Николаевна. Они мечтали об этом... "Фортепиано, фортепиано!"-ликовала душа ее. Ей чудились сонеты, романсы, вальсы и веселые мазурки в одном из домиков, занесенных снегом. Болезнь отступила прочь, и вскоре Катя почувствовала себя совершенно здоровой. ~ Опять приходил доктор, сухой красноносый человек в ссевшемся морском мундире, садился рядом, трогал пульс, прощупывал живот. - Еще полежать, достопочтенная голубушка моя Екатерина Ивановна. 643 - Как? Лежать? - вскидывая голубые глаза, удивленно спрашивала она.- Ах, доктор, вы ошибаетесь, я совершенно здорова! - Вам нельзя ходить,-бормотал он.-Да-с! У вас было воспаление кишечника... И это не проходит так быстро. Лежите. - Мне нельзя ходить? Нельзя вставать? Но я уже второй день с утра до вечера бегаю по комнате. - И очень дурно-с! Дурно-с, смею заметить. Вы погубите себя! Это даст осложнение... В этот день Невельской, придя с пристани, нашел кровать пустой. Катя выбежала к нему из соседней комнаты. - Я здорова! - воскликнула она.- Какое чудесное фортепиано, оно совсем не расстроено, маленькое, из полированного красного дерева, в тон мебели. Оно войдет в любую самую маленькую комнату. Это будет великолепный ресурс в нашем уединении. Воодушевленная представлявшимися ей картинами, она ходила по комнате. Она любила озадачить своего мужа. Он, такой умный, строгий, страшно деятельный и великий, терялся в такие минуты. Она заявила, что не хочет сегодня обеда, что она сыта, съела ананас, обсыпав его ломти сахаром. - Сама Жорж Санд могла бы описать наше путешествие,- говорила она.- Только, конечно, не как Дюма описывает бедную Полину Анненкову в романе "Учитель музыки". Она могла бы написать роман "Учительница музыки". Я бы учила детей гиляков игре на фортепиано. "Женщина должна беречь свою красоту и здоровье",- вспомнила она советы своей тетушки. В Иркутске это как-то смешно было слышать. Нет, не беречь! Я готова жертвовать собой. Она была уверена, что ее красоты и здоровья хватит надолго. Я ли не здорова? О-о! Мне еще далеко до старости! Правда, в Охотске, впервые взглянувши в зеркало, она ужаснулась, заметив перемену в своем лице. Как оно поблекло и вытянулось. Она была дурна, бледна, худа. Но сейчас опять лицо ее оживленно и блещет красками юности. Глаза снова зажглись, игра не прекращается в них. Это душа, полная жизненной силы, выражается в их взгляде. - А ты знаешь, я наконец нашел прекрасного кузнеца! И она радовалась, что он нашел кузнеца. А он радовался фортепиано. 644 - Я должен сам проверить все оружие, я занимаюсь этим. Kстати, ты должна научиться стрелять из пистолета... Но вот несчастье, бумаг нет из Петербурга! Неужели опять все будет как с инструкцией?! - Да, это важно,- соглашалась она, все более проникаясь уважением к казенным хлопотам и заботам. Муж и жена приехали на "Байкал". В первый раз в жизни Катя вступила на корабль. - Это твоя каюта? - спросила она, спустившись вниз. - Да, это моя каюта. - Ты тут мечтал? Он молча кивнул. - И плакал? Она кротко, ласково и стыдливо склонила голову и прислонилась лбом к его груди. Он обнял ее. Она нашла губами его губы и крепко поцеловала. - Ты думал тут обо мне? - Да... Она опять поцеловала его. - Я мечтала идти на этом судне, с тобой, в твоей каюте... - Но может быть, я возьму еще одно судно в Аяне. Тут нет никаких удобств. Я строил это судно для себя. Как объяснить ему, что именно здесь ей хочется идти. Именно в этой маленькой каюте без всяких удобств, где он жил так долго. Тогда можно почувствовать, как он жил, что думал. - Какой веселый наш-то? - говорили матросы на "Байкале", проводив капитана с женой. - Вот он прошлый-то год дичал! - сказал Иван Подобин.- Как она ему голову-то вскрутила! А какая вежливая, здоровается со всеми за ручку и расспрашивает. - Попал Геннадий Иванович в штрафную! - смеялись матросы. - У меня почти все готово,- говорил Невельской, возвратившись домой,- а бумаг нет. Я держу судно, до зарезу нужное в другом месте. Завойко проклянет меня. Он и так ненавидит меня. Я понимаю, что ему нужны суда. Утром вошел вестовой. - Геннадий Иванович, к вам курьер... - Слава богу! - просветлел Невельской.- Ангел мой, как я счастлив! - сказал он, целуя жену.- Я иду! 645 Глава 34 ПЕРВЫЙ ОФИЦЕР Мичман Бошняк, честь имею явиться! - представился стройный и рослый, совсем юный офицер, с лицом, забрызганным грязью, пыльный и, видимо, порядком измученный. Ему не более двадцати лет. Он гнал всю дорогу сломя голову, стараясь как можно быстрей доставить бумаги капитану Невельскому, о котором много наслышался. Бошняк, как и многие другие офицеры, приходил в Петербурге в гостиницу "Бокэн", но не застал там Невельского. Его родственники - костромичи, земляки открывателя Амура. Через родственников Геннадия Ивановича они пытались хлопотать за юного Николая, но капитан уже уехал. Бошняк добился посылки его курьером в Охотск. - Не ваш ли батюшка Константин Карлович? - спросил Невельской. - Да, это мой батюшка! - сильно покраснев, ответил Бошняк. - Так я очень рад земляку, очень рад,- крепко пожимая сильную руку офицера, сказал капитан.- Давно знаю вашего батюшку! Как он поживает? Садитесь, пожалуйста, Николай Константинович. Невельской тут же вскрыл и просмотрел бумаги. На этот раз все было благополучно и прислали их почти вовремя. - Как же вы доехали, Николай Константинович? Невельской очень рад был, что бумаги прибыли и что доставил их такой славный малый, сын хороших знакомых. На щеках юноши снова вспыхнул густой румянец. Его черные брови взлетели вверх, а синие глаза метнули воинственные огни. Он с чувством говорил про дорогу через Сибирь, ноздри его раздувались, когда он описывал, какие потоки набухли в горах во время дождей и как он переплывал их с опасностью для жизни. Все лицо его ожило. Столько душевного огня, возможно, совсем не надо было вкладывать в рассказ о таких простых событиях. Но мичмана все вдохновляло, все казалось ему необыкновенным: Сибирь, скачка верхом, расстояния, трудности переезда. Душа его ликовала, что он исполнил все хорошо, прибыл 646 вовремя, перенес стремительное путешествие от Якутска. Он, кажется, считал это подвигом. Невельской понимал его прекрасно, сам еще не отвык от такого удальства, но именно это и нравилось ему в Бошняке. Он слушал мичмана, улыбаясь, как бы видя самого себя. А Бошняк думал: "Я счастлив, что вижу самого Невельского". Он продолжал рассказывать про ужасные затруднения в пути, про бурю в горах, ломавшую столетние деревья, когда в комнату вошла Екатерина Ивановна. Бошняк знал, что капитан приехал в Охотск с женой, но не интересовался подробностями, как и многие молодые люди, погруженные в самих себя и в свои ощущения, в свои воображаемые страдания и подвиги. И вдруг он увидел перед собой спокойное, юное лицо, немного возбужденный взор, чуть выпуклый белый благородный лоб, золотистые локоны. Она в голубом платье, в котором какая-то смесь, непонятная для молодого мичмана,- не то это что-то вроде утреннего капота, не то что-то похожее на вечерний туалет, но для вечернего, кажется, слишком ярко. Бошняк сильно смутился. Капитан представил его земляком и сыном добрых знакомых. Мичман готов был сквозь землю провалиться, опасаясь, что жена капитана слыхала, что он тут говорил. Ему только сейчас пришло в голову, что ведь она сама проехала, этими дорогами, и ему стало стыдно своего хвастовства. Она с кротким взглядом, как в насмешку, спросила про дорогу. Бошняк стал сам не свой: менять мнение о дороге было поздно и неловко, уверять, что она тягостна - того глупей. Екатерина Ивановна, видя его замешательство, сказала, что по приезде в Охотск она несколько дней не могла подняться с постели. За обедом Невельской расспрашивал Бошняка о Петербурге и Николае Николаевиче, а Екатерина Ивановна - о Екатерине Николаевне и очень сожалела, что мичман не задержался в Иркутске и не привез оттуда никаких новостей. Потом Невельской стал рассказывать про прошлогоднюю экспедицию, хотя Екатерина Ивановна слыхала это много раз, но была очень внимательна, так как муж сегодня был в ударе и 647 говорил все по-новому, рисуя особенно яркие картины, а ее очень интересовало, какое впечатление производит все это на мичмана. После обеда офицеры отправились в порт, где заканчивались последние приготовления к отплытию. Невельской, желая, чтобы Бошняк взглянул на Охотское море, пошел дальним путем и поднялся со своим гостем на гребень косы. Время от времени на берег накатывал огромный вал и с глухим гулом рушился на гальку. Бошняк с наслаждением подставил лицо свежему ветру. Ему захотелось как-то выразить охватившее его чувство, признаться в чем-то сокровенном. Он был в восторге от того, что стоял на берегу Тихого океана, рядом со знаменитым капитаном. - Вы любите Лермонтова? - вдруг с жаром спросил он. - Очень люблю! - ответил Невельской, понимая состояние собеседника, попыхивая трубкой и мысленно улыбаясь. Рядом с этим юнцом он чувствовал себя солидным, пожилым человеком. - Да, это прекрасно!-сказал Бошняк.- Я люблю его стихи безмерно.- И он подумал: как хорошо, что Невельской тоже любит Лермонтова. "Играют волны, ветер свищет,- вспомнил он,- увы..." Еще более сильное чувство охватило его. Ему хотелось заплакать от радости и восторга и еще чего-то, похожего на тайное горе. Еще он вспомнил: На севере диком стоит одиноко На голой вершине сосна... Ему казалось, что он сейчас, как северная сосна на каменном побережье Охотского моря, бесплодно мечтающая о пальме знойного юга. Они пошли по гальке, направляясь к бухте- большому ковшу, выкопанному лопатами каторжников в течение многих лет, посреди кошки. "Байкал" стоял у стенки ковша. Невельской остановился, взяв Бошняка за пуговицу и, держа ее крепко, долго еще говорил про экспедицию. На корабле Бошняк присутствовал при разговорах капитана с матросами и заметил, что Невельского любят. Он узнал, что Невельской сам набирал этот экипаж. Бошняк, несмотря на молодость, имел опыт, он видел как разумно загружается судно и в каком все замечательном порядке. 648 "Ах, если бы у нас в России было больше гласности! Если бы можно было опубликовать в газетах о подвигах Невельского, об этой необыкновенной подготовке к экспедиции! Как бы тогда вся Россия завидовала мне, впервые услыхавшему все это здесь, па палубе "Байкала", от самого Невельского, да еще где - на крайнем Востоке, в Охотске. Но в России это невозможно... Я бежал из России",- с пылом размышлял он. Прощай, немытая Россия! Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые... Хотя в роду Бошняков были люди, служившие в жандармерии и в Третьем отделении, но Николай Константинович любил эти стихи и вид жандармского мундира всегда вызывал в нем чувство стыда. "Да, у нас всюду тайны! Какой позор, какая узость понятий! Тогда как "это" не должно быть тайной". Он твердо решил теперь, после того как все увидел и услышал, поговорить с капитаном Невельским. Еще до самого сегодняшнего дня он колебался. Когда офицеры пришли домой, Геннадий Иванович сказал жене: - Катя! Николай Константинович поступает в нашу экспедицию. Я беру его, и он идет с нами на "Байкале". Прошу любить и жаловать первого из офицеров, отправляющегося со мной добровольно в экспедицию. Это намерение Бошняка сразу расположило к нему обоих супругов. Остаток вечера провели в дружеских разговорах, как в своей семье. Екатерина Ивановна заметила, что Бошняк смущался, когда речь заходила об иркутских ссыльных, пострадавших за декабрьское восстание. После ужина мичман отправился на отведенную ему квартиру. Он думал о Невельском и его жене. Бошняку все еще было стыдно. Смольнянка совершила такое же путешествие, но не придает ему никакого значения. Она едет с мужем! Какой героизм! Какой необычайный человек! И какие глаза! Какая чистота взора, ясность мысли, женственность, благородство... Образы женщин, которых он желал презирать, подобно Печорину, исчезли из его головы и разлетелись в пух и прах. Его байроническое настроение и любовь к Печорину получили первый и сильный удар. И где? В Охотске! Он чувствовал, что тут все не так, как в столицах, все наоборот, что это Екатерина Ивановна может презирать его, а не он ее. "Не презирать ее, а удивляться, молиться на нее я должен. Откуда, как, почему явилась она здесь, в Охотске? Любовь! Любовь ее ведет на подвиг. Она идет туда, а я считаю подвигом свою поездку в Охотск... Я, кажется, счастлив тем, что она будет рядом, что она хоть изредка посмотрит на меня..." На миг он подумал, что мог бы вернуться в Петербург. Уж там он выказал бы все свое разочарование и презрение, сравнив суетный свет с подвигами героев на Востоке. Он, кажется, и ехал в Сибирь ради того, чтобы потом показать "свету", как устал и как всем пренебрегает, хотя бы по службе в это время приходилось исполнять разную черную работу и школить матросню, натаскивая ее в шагистике. Теперь он почувствовал, что все это смешная игра - все его былые замыслы,- и что жизнь предоставляет ему случай совершить настоящие подвиги, о которых, быть может, никто не узнает, но он все же будет участвовать в великом деле. "Я пойду с экспедицией! - решил он.- Неужели, я полный сил, здоровья, испугаюсь жизни -в пустыне, когда юная женщина не боится? Смею ли я довольствоваться тем, что видел только подготовку?" Желание вернуться в Петербург еще жило в нем и боролось с жаждой подвига. - Какой прекрасный молодой человек,- говорил жене Невельской на другой день вечером,- сама судьба послала его мне. Он быстр, распорядителен, настойчив, умеет слушать, сошелся с людьми, всем интересуется. - Я счастлива, если он будет тебе хорошим помощником. Утром на пристани чернела толпа людей. Катя, подойдя к берегу, увидела женщин с маленькими детьми. Всюду были разбросаны вещи, сундучки, узлы. Лица женщин скорбны. Вид у всех такой, как будто происходит народное бедствие. - Люди ждут отправки в Петровское,- хладнокровно сказал муж.- И тут же собрались провожающие и, видно, зевак немало. Он как будто не видел страданий, что написаны были на лицах бедных женщин. У Кати сжалось сердце. Она подошла к толпе. Женщины стали кланяться ей поясными поклонами. Она разговорилась с ними. Оказалось, что это семьи матросов и казаков ждут по- 650 грузки на "Байкал". У трех семей отцы зимовали в заливе Счастья, а у двух - отправлялись вместе со всеми на "Байкале". Невельской заметил беспокойство жены, велел загребному со своего вельбота взять людей и написал записку командиру "Байкала" Шарипову, чтобы тот не держал женщин с детьми на берегу и на палубе, а сразу же поместил их в каюте. Вечером Невельские приехали на судно. Погрузка уже закончилась, и те женщины, которых видела Екатерина Ивановна на берегу, находились в каюте на одних нарах с матросами. Тут же приютились дети. Все было загромождено вещами. Екатерина Ивановна, видя женщин с детьми в таком тесном помещении, подумала, что офицеры могли бы уступить им одну-две каюты. Но она с удивлением услыхала от самих женщин, что они очень довольны. - Разве вам тут удобно? - спросила она, присаживаясь на краешек нары и заигрывая с черномазым мальчиком, которого мать держала за пояс, в то время как он тянул пухлые ручонки к локонам капитанской жены, а ногами выделывал такие штуки, как будто хотел бежать к ней по воздуху. - Тут-то хорошо, барыня! - ласково отвечала его мать, еще молодая, скуластая женщина. - Как же, госпожа! - бойко молвила другая, длинноносая, с выбившимися из-под платка прямыми русыми волосами, возясь на нарах.- Чай, место нам досталось. - Разве можно путешествовать без места? - Всякое бывает, матушка! - заговорила старая черноглазая женщина.- Промышленников в Ситху везут, навалят их, как рыбу. Скотину так не возят. Вон, барыня, на Камчатку народ отправляли. Уж, казалось, распоряжение было, чтоб всем по месту досталось. А как пошли сюда, люди и на палубе улеглись. Вот мы из Америки тот год шли с зятем, с Парфентьевым, так и на нарах некоторым места даже не досталось. Кате стало стыдно, что ее фортепиано и мебель красного дерева так превосходно упакованы и уложены, она опасалась, что этим отнято место у людей. Правда, часть мебели на палубе. Но она слыхала, как муж ссорился из-за каждого лишнего дюйма на корабле. Он говорил, что если загромоздить палубу, то, в случае опасности, артиллеристам неудобно будет. Но все же отрадно было подумать, что куплена прекрасная мебель и старенькое, но все же милое фортепиано. И муж, кажется, не только не стыдился, что взял столько собственного груза, но даже и не подумал об этом. 651 Утром судно выходило из бухты. Разжалованный Охоте к уже не салютовал. Пушки с его батарей, часть которых привезена была Невельским через Камчатку из Кронштадта, теперь были сняты и увезены обратно на Камчатку. Впервые в жизни Екатерина Ивановна выходила в море. Она стояла на юте между мужем, который командовал, и Николаем Константиновичем около рулевого Ивана Подобина и командира корабля Шарипова и с жадным любопытством смотрела, как навстречу кораблю двинулась зеленая масса вздувшейся воды, как зашумели первые волны, как судно вышло из устья реки, как задрожал от этих ударов "Байкал", как разбежались по мачтам люди и как плавно и торжественно стали распускаться над палубой паруса. На волнах множество нерп, они перевертываются через гребни, показывают спины и светлые животы в пятнах. Вдруг ударил морской ветер, раздался свист в снастях, послышались тревожные крики чаек, подлетавших к самому судну, словно для того, чтобы схватить на палубе какую-то добычу. Чайки верещат как-то особенно, словно предвещают сердцу грядущую бурю. Ветер, море, нерпы-акробаты, тревожные чайки, высокие волны в пене - все сразу как-то нахлынуло на Екатерину Ивановну. Она посмотрела на берег. Волны подходили к нему косо, ударяясь сначала где-то далеко в насыпь из гальки, с силой вышибая белые столбы, а потом вдоль берега по отмели мчалось зеленое колесо в белых брызгах; сердцевина его блестит на солнце, как граненое зеленое стекло. Видна огромная кошка, за ней бескрайняя марь, с мелким лесом и гнилыми пнями, а дальше зубчатые голубые горы, гряда над грядой, усеянные мелкими вершинами, как насыпанными из голубого песка. А зеленое колесо бежит по берегу, налетает на обломок огромного пня, ударяет, поднимается туча водяной пыли. Над бухтой и над крышами Охотска синяя большая гора вдруг вся засеребрилась, как в снегу; поднялась и разлетелась во все стороны огромная туча чаек, кажущихся снежинками... Бар пройден, опасное место миновали. Невельской бросает последний взгляд на порт, на синие горы. Вряд ли он видит тучи чаек и зеленые колеса, которые одно за другим катятся под кошкой. 652 - Командуйте, Василий Васильевич,- говорит он, обращаясь к командиру "Байкала". Капитан козырнул. Высокий, сухой штурман Шарипов вытянулся и приложил руку к козырьку. Невельские отправились вниз. Вот Катя в каюте с мужем. Ей все тут нравится. Она представляет себе, как он жил тут, что думал. . В сумерках она снова поднялась на палубу. Море потемнело. Вид был грозный. Бесконечные вереницы волн шли откуда-то издалека, из темного сумрака. Казалось, мрак двигается навстречу. Ей стало жутко. А на западе море горит и клубится дым. Вечером на вахту заступил Бошняк. Ветер свежел. Николай Константинович втайне мечтал, что Екатерина Ивановна подымется на палубу и что-нибудь спросит. Это было бы величайшим счастьем. Иногда Бошняку казалось, что он влюблен в нее, но он старался откинуть эту мысль прочь. "Я боготворю капитана! - говорил он себе.- "Играют волны, ветер свищет..." - в сотый раз повторял он мысленно. Чем 1емнее становилась ночь, тем сильнее чувства охватывали Николая Константиновича. Невельской дал ему мотив и тему для чувствования и размышлений. Он жаждал подвига. Знакомые настроения охватили его с новой силой. Он понимал, что отправляется далеко от своих, что будет трудиться вдали от родины. Предстоят великие открытия, со временем люди узнают о них и поймут все и вспомнят его, юного мичмана Бошняка, который уже сейчас все отлично понимает и готов пожертвовать собой. "Я здесь, может быть, погибну, но я погибну ради будущего". На миг он подумал: "А что, если я в самом деле не вернусь? Как-то странно болело сердце сегодня, когда покидали порт". "Играют волны, ветер свищет",-снова звучит в голове. - Ветер заходит! - недовольно произносит рулевой. - Пошел на брасы! - командует Бошняк так зычно, что никому бы никогда в ум не пришло, что это голос человека, который недавно еще был разочарован. Темнеет. Охотский ветер не шутит. Потянуло стужей. - Одерживай! - громко и отчетливо командует мичман. - Есть одерживай! - отзывается рулевой. Бошняк решает переменить курс. И от сознания, что распо- 653 рядился правильно, что идет там, где плавание - редкость, к устью реки, к Сахалину, что все будут удивлены его подвигом, даже одним тем, что он туда отправился, он чувствовал прилив гордости. Он знал дело, видел, что Невельской доволен им, доверяет. Он готов был служить великой цели капитана, готов боготворить его за то, что в скучной и однообразной жизни, которую видел перед собой Бошняк, Невельской вдруг открыл ему цель. Он мысленно сочинял письмо своим родственникам: "Кто плавал по Охотскому морю, тот может себе представить, какое наслаждение производит..." Бошняк чувствовал в себе здоровье, силу, отвагу, и он все готов был отдать за Невельского и его цель. Он готов даже умереть на виду у него и у Екатерины Ивановны. Он представлял, как ей будет жаль тогда его, как она станет раскаиваться, что приняла его при первой встрече за труса. Играют волны, ветер свищет, И мачта гнется и скрипит. Увы, он счастия не ищет И не от счастия бежит... Пока Бошняк размышлял столь романтически и ждал, что, быть может, Екатерина Ивановна выйдет на палубу, ее жестоко рвало. В каюте был тяжелый воздух. Дуня то и дело подавала тазик и затирала пол. Невельской поднялся на палубу очень озабоченный. Положение жены, которая, едва началась качка, опять заболела, очень тревожило его. Она, видимо, совершенно не переносила море. Но что же будет дальше! Все средства, какие капитан знал, он пустил в ход, но ей не легче. Невельской думал о ней, только о ней, и все вокруг казалось ему укором, что он смалодушничал и согласился взять жену. Но уж теперь выход один - поддерживать в ней мужество всеми возможными средствами. Если же ничто не поможет, то на крайний случай - оставить ее в Аяне. "Слава богу, что со мной Бошняк. Он настоящий офицер, прекрасно держится в любом положении. Недаром его рекомендовали известные моряки - он привез их письма, но не хотел показывать..." Ветер ударил снова. - На фалы! Бошняк убрал часть парусов. Налетел шквал. 654 Капитан принял команду. Голос Невельского зазвучал в рупор. Ночь, бегающие люди, фонари, хлопающие паруса, водяная пыль, мокрая одежда... Бошняк всюду успевает. Он уже не думает ни о себе, ни о Лермонтове. На судне аврал, топот ног по трапам, работа на реях, со смертельной опасностью, но в ушах против воли все время звучит и звучит: Играют волны, ветер свищет... Увы, он счастия не ищет... Ему казалось, что он простился со всем старым миром и туда больше не вернется... Шквал ушел... Немного покачивает. Дуня прибежала на палубу и сказала, что Екатерине Ивановне совсем плохо. Невельской сбежал вниз. Катя сказала слабо: - Геннадий, ты нужнее там. Она слыхала про железные законы морской жизни и согласна была подчинить им себя совершенно. Ей стыдно было своей слабости, стыдно, что муж видит ее в такой немощи, такую растрепанную. Невельской почувствовал, что она запугана его морскими рассказами о законах на судне, подумал, что мужчины из хвастовства и желания удивлять своих юных возлюбленных наговаривают им не то, что надо. "И вот бог наказал меня за хвастовство. Она все терпит и ничего не хочет знать..." На счастье, ветер стал утихать. Волны улеглись, и качка прекратилась. Екатерина Ивановна хотела встать, болезнь ее исчезла так же быстро, как и появилась. Муж помянул, что ждет встречи с Мишей Корсаковым, который ожидает "Байкал" в Аяне. Он говорил, что ей надо больше бывать на людях, разговаривать, отвлекаться, иногда так легче переносить качку. Утром в иллюминатор ярко засветило солнце. Екатерина Ивановна пожаловалась, что все время слышит какое-то гудение. - Что это? - спросила она мужа.- Вот, слышишь? Невельской прислушался и засмеялся. - Это Николай Константинович стихи читает,- сказал он. 655 Глава 35 ТРЕВОЖНЫЕ ИЗВЕСТИЯ __ В Аяне, едва бросили якорь, явились Кашеваров и Корсаков. С ними приказчик Березин - он должен отправиться в Петровское с Невельским. Миша такой же юный, как Бошняк, но куда осанистей; он теперь майор. У него такие же ясные, голубые глаза и такой же румянец, как у Николая Константиновича. Невельской все подсмеивался над ним в Петербурге, желая ему вместе с чином и майорское брюхо, но Миша строен по-прежнему. - Миша, милый Миша,- пылко и восторженно говорил Геннадий Иванович,- вот она, моя жена! Она едет в пустыню нести со мной крест, услаждать мое одиночество. Ах, Миша! Как я счастлив!.. Миша, Николаевский пост оставлен! Кашеваров поздравил Невельского и поцеловал ручку Екатерины Ивановны. Он тут же озаботил Геннадия Ивановича. - От Орлова зимой было одно письмо, и с тех пор ничего нет. "Охотск" до сих пор не пришел Дошли слухи через туземцев, что всю нашу экспедицию на Петровской косе вырезали. В первый миг Невельской подумал, что и в прошлом году то же самое говорили. Он не желал поддаваться тревоге, хотя отчетливо представлял, что надо быть ко всему готовым. - Да, "Охотска" нет! - сказал Миша. Выражение лица его переменилось. Невельской и сам был озабочен этим. Входя в гавань, он видел, что "Охотска" нет. Стоял "Шелихов" -компанейское судно, пришедшее с пушниной из Америки. Приехал капитан "Шелихова" Мацкевич - плотный мужчина среднего роста, с белокурыми волосами и со вздернутым носом. Невельские пригласили гостей вниз. Вместе с офицерами приглашен был и приказчик Березин, еще молодой человек лет тридцати, рослый, плечистый, с окладистой бородой, с желтыми подстриженными волосами. У него серые глаза и большой нос. Появилось шампанское, хлопнула пробка. Все выпили за здоровье молодых. Кашеваров, казалось, повеселел. Он держался просто, без былой натянутости. 656 Екатерина Ивановна впервые в жизни сидела вот так - в каюте, в компании молодых моряков. Голоса у всех резкие, грубые. Тут не то, что в салоне у тетушки. Бошняк молчал, чем-то встревоженный, Березин сидел у края стола, глаза его сверкали. Ему от души понравилась жена капитана, она держалась просто, словно не была племянницей губернатора. Невельской сказал, что он уговаривает ее остаться в Аяне, но она не соглашается. Снова хлопнула пробка. Понемногу разговор перешел на неприятные известия из Петровского. - Если экспедицию в Петровском вырезали,- сказал Березин, которому хотелось не только напомнить об опасности, но и громко заявить свое мнение,-то...-он, хитро улыбнувшись, добавил, глядя на капитана: - Орлиному глазу, Геннадий Иванович, воронья слепота не указ, но, по-моему,- он опять сверкнул взором,- надо выловить этих гиляков, которые пошли на измену, и наказать! Березин, единственный невоенный мужчина в этой компании, настроен был воинственнее всех. Невельской знал, что Орлов его родственник. И Березин, и Дмитрий Иванович, и Фролов, да еще камчатский исправник Федоров, кажется, женаты на родных сестрах, дли что-то в этом роде. Через нескольких сестер с их многочисленными родственниками чуть ли не все служащие в этом краю породнились между собой. В прошлом году, когда Невельской встретил Березина в тайге на тракте, приказчик был выбрит чисто, и теперь удивительно было, как он успел отпустить такую бороду. Тогда в тайге грудь его была перепоясана двумя белыми шарфами, наподобие лосиных ремней, что носят военные. Видно, он желал казаться поважней и внушать якутам уважение своим видом. У Березина спросили, не приходилось ли ему встречаться с гиляками. - С гиляками не видался, но про них слыхал. И берусь идти с десантом. У меня привычка: иду в тайгу с товаром - два пистолета и кинжал всегда с собой! Вхожу в юрту, как домой, и никто меня никогда не тронет. Сплю спокойно. Пистолеты не показываю. Прежде, бывало, боялся, в Монголии и в Забайкалье. Если не чисто место, сплю, бывало, а палец держу на курке... Невельской еще в прошлом году слышал, как Березин ехал 667 с монгольскими разбойниками тысячу верст и как дружно жил с ними. Лет пять тому назад он служил в Кяхте у богатого купца. Он жил с женой этого купца, принудив ее к этому силой. Березин уверял, что все время потом у них была горячая любовь, купчиха была красавицей... Видно, из-за этого и при: шлось Березину убраться из благодатной для торгашей Кяхты в Якутск. Тут поступил он приказчиком в Компанию, объездил все закоулки обширного края. Он с большой охотой шел на Амур, куда был назначен по просьбе Невельского. Известие о том, что в Петровском вырезали отряд Орлова, было не для праздничного стола и не для свадебного пиршества с друзьями. Невельской шутил, пил и угощал, но втайне сильно озаботился. Быть может, Березин прав, придется брать Петровское штурмом, искать виновников и расправляться с ними. Миша тоже задумался. Он был удручен тем, что Невельской женился на Екатерине Ивановне. После отказа капитану у Зариных Миша решил, что введет его в свою семью, выдаст за него свою сестру Веру. Как бы это прекрасно было. И сестра так ждала, что Невельской приедет погостить вместе с братом и познакомится с ней. А он помчался в Иркутск, видно, не имеет гордости... Папенька и маменька тоже ожидали. Лучшей жены, чем Вера, Невельскому и желать бы не надо! Она тиха, скромна, домовита. Миша смотрит на Геннадия, как на человека, который нехорошо поступил, разрушив все его планы, как бы вторгнулся в семейную жизнь Корсакова и нарушил ее спокойствие. Правда, Миша вежливый, исполнительный, воспитанный и для него же старался, заказал для Екатерины Ивановны в Якутске "качку", приготовил все, что нужно для переезда Невельских в Охотск. Но закрадывалось сомнение, любит ли его Катя, если в прошлом году ему отказала? Может быть, даже и не любит. А как Вере будет обидно!.. И вместе приезжали бы с ним домой, отпускал бы нас иногда Николай Николаевич погостить. Когда спустя часа два все поднялись, Невельской условился с Кашеваровым на завтра о военном совете. Миша несколько задержался по просьбе Геннадия Ивановича. - Ты знаешь, Миша,- сказал Невельской,- не хотел я тебе говорить... Печальное известие... Христиани умерла. - Как? - поразился Корсаков. - Да, на Кавказе от сыпного тифа. Она не поехала во Францию. "Она не хотела уезжать из России",- подумал Миша. Когда все разъехались, Невельской рассказал жене все, что 658 он думает об экспедиции, и о том, как придется теперь действовать. Катя еще неясно понимала, что она может стать свидетельницей военных действий, быть может, увидеть битву. Она подумала о раненых. - Будет ли с нами доктор? - спросила она. - Да, мы берем здесь доктора. С нами будет морской врач Орлов, однофамилец Дмитрия Ивановича. Мы берем здесь несколько казаков и грузы. Я намерен забрать "Шелихова". У меня предписание на руках брать любое судно, в случае опасности. И я на свой риск и страх заберу "Шелихова" и с двумя судами пойдем к устью Амура, чтобы иметь возможность на одном оставить грузы, а другое держать вооруженным на случай опасности. Утром Екатерина Ивановна поднялась на залитую солнцем палубу. Сегодня, при хорошей погоде, Аян очень понравился ей. Все дома были новенькие, чистые. Горы полукругом охватывали бухту. Всюду зелень. Кашеварова радушно приняла молодую капитаншу. Пока дамы проводили время в разговорах, в кабинете Кашеварова шел военный совет. Невельской потребовал передать "Шелихова" в его распоряжение. Он сказал, что погрузит все на этот корабль, посадит на него детей и женщин, а "Байкал" пойдет с десантом и первым войдет в залив Счастья. Командир "Шелихова" Мацкевич горячо поддержал капитана и сказал, что готов содействовать. Кашеваров приосанился и с важностью пожевал губами. Глаза его уставились на Невельского. - Корабль компанейский, и бумага генерал-губернатора не имеет никакого значения,- заявил он.- Василий Степанович Завойко будет возмущен, если мы отправим "Шелихова" не туда, куда следует, так как этот корабль должен грузиться для Петропавловска. Правление Компании будет также возмущено... Однако, представляя всю опасность, которая грозит делу, я согласен взять на себя ответственность. Только так мы выясним главную суть вопроса. Назначаю "Шелихова" следовать на Амур! Завтра же закончим выгрузку пушнины, и я поставлю всех моих людей на перегрузку. Через два дня Невельские переехали на корабль "Шелихов". Туда же перебрались семьи матросов. Женщины опять поместились вместе с матросами, в жилой палубе, которая была тут грязней и тесней, чем на "Байкале". 659 Невельским капитан судна Мацкевич уступил свою просторную и удобную каюту из двух отделений. Екатерине Ивановне не очень нравился "Шелихов" со всеми его удобствами. Ей жаль было покидать "Байкал" с его маленькой уютной каютой, к которой она уже привыкла. - "Шелихов" нужен на Камчатке,- с досадой говорил Невельской,- с Кашеваровым мы делим ответственность за это судно. Если все благополучно, то "Байкалу" не придется дважды ходить в Петровское. Мы сразу берем здесь все, и оба судна после рейса на Амур отправляются в распоряжение Василия Степановича. Я не могу поступить иначе. Я не верю здешним чиновникам... Им нельзя верить. Даже Кашеваров, по-своему честный человек, и то бывает, что меняет мнение. Тут люди сплошь ненадежны. Если мы с тобой уедем на "Байкале", а потом это судно вернется сюда за второй половиной груза,- бог весть, попадет ли оно снова к нам. Пришлют не то, что надо, или совсем ничего не пришлют. На другой день Невельские простились с Мишей, с Кашеваровым и Аяном. Оба судна с попутным ветром вышли в плавание. - Я приехал в Аян в прошлом году. Смотрю - березок нет,- рассказывал Березин капитану, сидя в кают-компании.- Я к Кашеварову. Он взъярился, шерсть дыбом. Пошли мы хлестаться... Я говорю: "Как?.." Он: "Не твое дело!" Я: "Постой, ваше высокоблагородие!" Ну, дай, думаю, попробую с ним ,по-хорошему. "Зачем, говорю, было березы рубить? Я, Березин, не могу видеть, когда зря березы губят..." Березин держался со всеми офицерами как ровня, сыпал народными выражениями и чаще, чем кто-либо, овладевал всеобщим вниманием в кают-компании. Заметно было, что он хочет казаться оригинальным. Геннадий Иванович объявил всем, что каждый обязан подавать ему свое мнение о действиях экспедиции независимо и открыто. По его приказанию Березин был помещен в офицерской каюте. А тот недоволен был, что его не посадили на "Байкал", где шел десант, которому предстояла схватка. - Еще неизвестно, Алексей Петрович, которому судну больше достанется, если начнется драка,- говорил ему капитан. На этот раз Невельской был доволен Кашеваровым. Боялся ли тот Миши, который сидел в Аяне целый месяц, или он в прошлом году настроен был кем-то против Невельского - 660 трудно было сказать. Но нынче Кашеваров приготовил для экспедиции все. ...Прошли Шантарские острова. Бошняк по-прежнему читал стихи Лермонтова, нес вахту и с немым благоговением смотрел на Екатерину Ивановну. Березин выбрился, оставил лишь усы и опять стал совсем молодым человеком. Он все чистил пистолеты и выходил на палубу, заткнув их за пояс. Он умолял Невельского дать ему шлюпку и десять матросов, когда придут на Петровский рейд, и вызывался первым высадиться на берег. Бошняк надеялся, что первым с десантом на косу отправят его... Понемногу воинственное настроение овладевало всеми. Березин часто разговаривал с боцманом Тихоновым о стрельбе из пушек, выказывая познания в артиллерии. - Воронья слепота не указ, Геннадий Иванович, но уж близко... Надо бы на всякий случай пушки зарядить. Березин вел дневник и вечером кратко записывал все, что произошло за день. Он производил на Невельского впечатление человека, преисполненного сил, которому некуда девать на корабле свою энергию. Однажды раздался свисток боцмана, труба проиграла сигнал, весь корабль задрожал от топота ног. Екатерина Ивановна услыхала раскатистый грохот выстрела. Наверху били из орудий. Она весь день ожидала этого с замиранием сердца. Муж предупредил, что назначает сегодня артиллерийские учения, и просил не пугаться. Глав а 36 ПЕРВЫЙ КРЕЙСЕР Видимо, ветер ослабел, но еще покачивало. Авдотья вымыла таз и поставила кувшин с водой. - Мне легче,- сказала Катя. Она еще лежала, но приступ морской болезни прекратился. Наверху послышался голос мужа. Она почувствовала, что он близко, почти рядом. Это было ее утешение. Все дни тяжелого перехода от Аяна в залив Счастья он проводил наверху. 601 Он часто уходил ночью и возвращался мокрый и застывший, но веселый и счастливый, и сразу с жаром рассказывал, что делается наверху, какой-нибудь забавный случай, например, как Бошняк лазил с матросами на рею и помогал им, а потом съехал на руках по снастям