- с живостью вскричал Оливье. Дик и Лоран с не меньшим жаром подхватили восклицание графа. Снова англичанин был тронут. - Спасибо! - сказал он с чувством. - Спасибо, друзья мои! Известно, что англичанин никогда никого по-пустому не назовет другом. После небольшого отдыха исследования возобновились. На этот раз было условлено довериться только одному Джильпингу и не предпринимать без него никаких исследований. - С этого следовало бы и начать, - заметил Оливье, - тогда мы не потеряли бы даром времени, а вы, друзья мои, оба не пережили бы таких скверных минут... Дик ничего не ответил на этот дружески-ласковый упрек; но когда Оливье заговорил с англичанином, траппер наклонился к уху Лорана и сказал: - Скажите, Лоран, вы тоже недовольны нашим путешествием? Тот взглянул канадцу прямо в глаза и понял его мысль. - Я вас понимаю, Дик, - отвечал он так же тихо трапперу, указывая глазами на графа, - если другого выхода не найдем, то... Он не договорил и замолчал. Собеседники и без лишних слов поняли друг друга. Джильпинг принялся снова исследовать трещины. После долгого осмотра он выбрал наконец одну, говоря: - Если эта широкая трещина не выведет нас отсюда куда-нибудь в хорошее место, то, значит, вся моя наука - вздор и природа сама перевернула все свои законы. В путь, господа! Менее чем через час мы придем в пещеру. Доверяясь предсказанию, путники вступили в проход, который был широк настолько, что позволял им идти всем в ряд. Этот широкий проход представлял настоящую находку для ученого. Геологические редкости встречались на каждом шагу. Джон Джильпинг не переставал издавать восторженные восклицания и сыпал всевозможными учеными терминами; разумеется, его объяснения с интересом слушал только один Оливье. - Вся история строения земного шара, как в книге, написана здесь, на этих стенах! - Какая превосходная наука геология! - воскликнул Оливье. - Да! Это первейшая изо всех наук, требующая, кроме того, основательного знания и всех других естественных наук. Посмотрите, - продолжал он рассказывать, приближая свой фонарь к одной громадной глыбе, которая казалась как бы составленной из множества частей разнородных каменных пород, - видите этот оттиск, напоминающий собою оттиск бородки пера, в глыбе камня? Это, так сказать, могила некогда живого существа, тело которого оставило свой отпечаток на этом камне, и вот по прошествии десятков веков мы еще видим точный оттиск его на этом известняке; научное название этого животного - графолит. А вот тут, немного подальше, это эвкрина, род морской звезды, прикрепленной длинным стеблем к почве; странное существо, полуживотное, полурастение, представляющее собою переходную ступень от одного царства к другому! - А это что за черная блестящая масса, несколько выдающаяся вперед? - спросил Оливье. - Можно подумать, что это глыба каменного угля! - Вы не ошиблись! Это действительно пласт антрацита, образовавшийся из растительных отложений! - И, говоря это, геолог отколол кусок черного пласта. - Вот смотрите, - продолжал он, указывая на различные слои раскола, - видите? Вот это папоротники, а это лепидодендроны... Геологический, или, вернее, вулканический, переворот застиг этот пласт антрацита в самый период его создания. Таким образом этот лист папоротника, попавший сюда еще живым, путем постоянного на него давления двух пластов известняка с течением времени переродился из живой растительной материи в минерал, то есть в антрацит, пропитываясь постепенно субстанцией сдавливающих каменистых слоев. Точно таким же образом мы видим и рыб, превращенных в известняк. Это изменение или перерождение субстанции под влиянием среды и силы давления мы, геологи, и называем метаморфизмом. Ах, какой великолепный доклад я мог бы сделать обо всем этом по возвращении в Европу! Но я замечаю, однако, что задерживаю вас, заставляя терять драгоценное время! Идемте и не станем более любоваться всеми чудесами этого подземного геологического музея! - О, я еще когда-нибудь вернусь сюда! - бормотал про себя англичанин, - и пробуду здесь деньков 10-15 один: необходимо узнать, до каких пределов достигают эти подземные пещеры! - Но, несмотря на сильное искушение, мистер Джильпинг не стал более увлекаться интересовавшими его образчиками геологических слоев и бодро пошел впереди во главе своего маленького отряда. Так прошло более часа. Путники продолжали идти, но пещеры все еще не было. Однако они нисколько не приходили в отчаяние, потому что безусловно доверяли расчету Джильпинга, который сказал, что проход должен непременно вести в пещеру. В последнее время для них всякое слово ученого геолога сделалось свято. Тот факт, что пещера еще не показывалась, они объясняли весьма правдоподобным предположением, что туннель идет не по прямой линии, а изворотами. Энергия путников не ослабевала, и они бодро шли вперед. Пришлось, однако, сделать привал. Путники не спали уже несколько ночей. Оливье насилу держался на ногах, хотя крепился и шел, не показывая вида, что выбивается из сил. Дик заметил, что граф устал до изнеможения, и предложил отдохнуть, говоря, что не может идти от усталости. - Спасибо, Дик, - заметил ему граф. - Это вы нарочно приняли на себя почин, чтобы не заставить меня стыдиться своей слабости. - Извините, граф, я действительно очень устал. Это стояние в трубе, покуда меня не вытащил Лоран, меня чрезвычайно утомило. Я с таким удовольствием поужинаю и лягу спать... - Ну, ну, уж хорошо... Остановились. Едва Оливье опустился на землю, как сейчас же заснул сном праведника, позабыв даже закусить. Мистер Джильпинг не упустил перед сном основательно подкрепиться и выпить стаканчика три бренди. XVII Непреодолимый сон. - Грозное привидение. - Предотвращенная опасность. - Ужасное положение. - Всеобщее отчаяние и безнадежность. Закусив на ночь, канадец и Лоран закурили свои трубки и расположились немного поодаль своих спящих товарищей, чтобы не мешать им своею беседой. - Бедняжка! - проговорил старый траппер. - Как я упрекаю себя за недосмотр!.. - На беду мы с этим толстяком встретились! - продолжал сетовать Дик. - Без него мы отлично выбрались бы отсюда. - Ну, будет, Дик, будет, - возразил Лоран. - Кто мог это предвидеть? - Знаете что, Дик? У меня есть предчувствие, что мы отсюда никогда не выберемся. - Нет, я так далеко не захожу, но думаю, что этот ученый причинит нам еще порядочно хлопот. И охота графу слушать его!.. Ну да мы еще посмотрим, чья возьмет. - Право, я все более и более убеждаюсь, что он подосланный шпион! - Если это так, то ему самому не сдобровать. Живой он у нас не уйдет ни в каком случае. Только я все-таки не думаю, чтобы вы были совершенно правы, Лоран, хотя присматривать за ним следует. А бедный Джильпинг спал сном невинности, не предчувствуя, какое страшное возводится на него подозрение. Дик и Лоран тоже порядком утомились и потому недолго боролись с настоятельною потребностью отдохнуть. Они легли рядом и заснули как убитые. В эту минуту из соседнего углубления высунулась татуированная голова дикаря. Держась в тени, чтобы на него не упал свет от фонаря, дикарь осмотрел спящих и крадучись направился в их сторону. Он был совершенно гол и держал во рту нож. Что ему было нужно? Неужели он собирался заколоть спящих одного за другим? Нет, это было бы слишком рискованно. Близко прижимаясь к стене, дикарь дошел до Лорана и протянул руку к его фонарю, но вдруг отдернул ее, подумал немного и повернул назад. Вскоре он снова исчез в том самом углублении, из которого явился. Все это произошло тихо и быстро. Вернее всего, что он хотел украсть у путешественников фонарь, но, убедившись, что у них у каждого по фонарю, хотя зажжен был только один фонарь Лорана, отказался от своего намерения и поспешил убраться. Едва дикарь скрылся, как проснулся Оливье. Он не привык спать на жестком, и потому короткий отдых на голой земле нисколько не подкрепил, а, скорее, еще более утомил его. Один за другим проснулись и его спутники. В путь тронулись довольно мрачно. Англичанин шел задумчивый и молчаливый; Лоран все думал о своем барине, который насилу передвигал ноги; один только неутомимый траппер был бодр и свеж, как всегда. Компас Джильпинга хотя и не показывал, чтобы путешественники удалились в противоположную сторону от пещеры, однако по положению его стрелки следовало заключить, что туннель, по которому они шли, описывает около пещеры круговую линию. Во всяком случае, этот ход в конце концов должен был привести к пещере, и потому достижение цели было, по расчету Джильпинга, лишь вопросом времени. Подбодряемые этой надеждой, друзья все шли и шли вперед. Наконец Дик вышел из терпения и заявил таким твердым тоном, какого Оливье от него еще не слыхал: - Господа, наука вещь хорошая, но ведь она не всесильна. Я полагаю, что нам следует снова обсудить положение и решить большинством голосов, что дальше делать. - Зачем такая торжественность, Дик? - возразил Оливье. - Пусть каждый выскажет свое мнение, и довольно. - Нет, граф, уж позвольте мне настоять на своем! - отвечал канадец с почтительной твердостью. Лоран горел нетерпением поддержать траппера. Оливье сам подал ему к этому повод, спросив его: - А ты что на это скажешь, Лоран? - О, я вполне разделяю мнение Дика, граф! - отвечал слуга. - Да у вас точно заговор! - засмеялся Оливье, сам не подозревая, насколько верно он угадал. - Отчего бы не сделать так, как он хочет? - вступился Джон Джильпинг. - Только как же нам поступить, если голоса разделятся поровну? - Кинуть жребий, - отвечал Дик, - а предварительно дать клятву подчиниться решению. - Опять, Дик, зачем такая торжественность? - О граф, не препятствуйте мне! Я, ей-богу, хлопочу больше о вас. - Вижу, вижу, что все вы хотите спасти меня во что бы то ни стало. - Но с вами спасаемся и мы! - Хорошо, Дик. Я, граф Оливье Лорагюэ д'Антрэг, присягаю и клянусь подчиниться решению большинства или жребия, не предъявляя никаких возражений. Довольны ли вы? - Да, граф. И они пожали друг другу руки. Затем точно такую же клятву произнесли и остальные путешественники. Совещание открылось. - Я, - заявил Джон Джильпинг, - остаюсь при своем прежнем мнении, что нужно идти вперед по тому туннелю, где мы находимся. - Я согласен с мистером Джильпингом! - сказал Оливье. - Мне нечего сказать, - заявил Лоран. - Я ничего не знаю. - А я вот что предлагаю вам, - заговорил Дик. - По-моему, идти дальше бесполезно. Я убежден, что туннель, по которому мы идем, составляет круг, описанный около пещеры, как около центра. Идя этим путем, мы никогда не дойдем до пещеры. По-моему, нам следует вернуться назад и пойти тем ходом, где я завяз. - Но, Дик... - С вашего позволения, граф, я предвижу ваше возражение. Но дайте мне договорить... Мы втроем, то есть вы, я и Лоран, опираясь на взаимную помощь, можем пролезть через узкий проход. Остается мистер Джильпинг... Не думайте, граф, что я собираюсь покинуть его на произвол судьбы. Я неспособен на такой поступок. Но ведь мистер Джильпинг, как вы, я думаю, сами слышали, так прельстился красотами кра-фенуа, что изъявил согласие посетить ее еще раз и побыть в ней подольше. Поэтому для него не будет большим лишением пробыть в ней одному несколько лишних часов после нашего ухода. Выйдя на свет Божий, мы отыщем Виллиго, который поможет нам вывести мистера Джильпинга из-под земли другим, более удобным для него, ходом. Вот мое мнение, граф. Я долго его обдумывал и пришел к убеждению, что это самый лучший путь. - Я принимаю ваш план без малейшего возражения, - поспешил заявить Джильпинг. - Мне даже очень приятно будет побыть здесь одному. - Принимаю!.. Принимаю и я! - вскричал Лоран. - Вам остается только подчиниться, граф, - обратился канадец к Оливье, улыбаясь довольною улыбкой. - Против вас большинство. - Это нехорошо, Дик, - упрекнул его граф. - Это ловушка с вашей стороны. Но я попался, и делать нечего! Итак, вопрос был решен окончательно. Но бедные путники еще не знали, что трещина, в которую проникли Дик и Лоран, была слишком узка для прохода и что все другие подобные ей трещины тоже не могли служить дорогой, хотя и сообщались с подземной пещерой. Если бы они это знали, то, вероятно, при всем своем мужестве упали бы духом. Но кто же, в самом деле, был виновником всех этих бед? Все те же враги графа, Невидимые. От них в Австралию был послан лазутчик, чтобы следить за графом Оливье, и этот лазутчик не смел показываться назад в Петербург, не привезя с собою неопровержимых доказательств смерти графа. Этот самый лазутчик и организовал экспедицию лесовиков, которые под его руководством выслеживали Оливье и его товарищей с самого момента их отправления из Мельбурна. Почему только он так тщательно скрывался от Оливье, станет само собой понятно читателю, когда он узнает, что это был не кто иной, как полковник Иванович, который в вечер накануне назначенного дня свадьбы молодого графа произнес за его столом такой странный и многозначительный тост. В буше маленький отряд лазутчика случайно столкнулся с дундарупами, находившимися на "военной тропе" с нагарнуками, и Ивановичу удалось заручиться их содействием, обещав им в свою очередь свое содействие против их врагов. Это ему удалось тем легче, что дундарупы знали о присутствии канадца в числе тех европейцев, которых Иванович преследовал, и, зная о его кровном родстве с нагарнуками, были уверены, что Дик Пробиватель Голов и его приятели-европейцы спешили на помощь к их врагам. Вопреки тому, что думал Виллиго, среди дундарупов находился один воин, который, будучи принужден скрываться в течение нескольких месяцев от своих личных врагов, поклявшихся отомстить ему за что-то, целых три или четыре месяца скитался в этой самой кра-фенуа и потому не только знал о ее существовании, но и успел изучить все ее подземные ходы во всех направлениях. Кроме того, предположения канадца относительно Виллиго также оправдались с удивительной точностью. Едва только гордый нагарнукский вождь счел своих друзей в полной безопасности в недрах земли, как не мог более удержаться от потребности отплатить своим врагам за их издевательства и оскорбления той же монетой. Вместе со своими двумя юными воинами он принялся также отплясывать свой военный танец, воткнув свои копья в землю, и вошел в такой экстаз, так увлекался своими ответными поношениями врагов и издевательствами над ними, что не заметил, как отряд дундарупов, прокравшись через кусты, отрезал ему путь в кра-фенуа. В тот момент, когда юный Коанук выбирался из трещины, исполнив поручение Виллиго, он чуть было не попал в руки дундарупов, засевших у самого входа в подземелье, и только благодаря своей необычайной ловкости и хитрости ему удалось уйти от них. Окруженный со всех сторон, Виллиго мог только кинуться в кусты вместе со своими воинами, условившись встретиться с ними в своем селении; все трое бросились врассыпную и точно провалились сквозь землю. Долго искали их дундарупы по всем направлениям и немало были удивлены, когда в конце концов им пришлось убедиться, что нагарнукский вождь и его двое воинов бесследно исчезли. Тогда лазутчик Невидимых спустился с горстью лесовиков и десятком туземцев в кра-фенуа под предводительством того самого дундарупа, который знал эти подземелья; звали его Вилль-Менах (Старый Кенгуру). Остальные туземцы и несколько человек лесовиков расположились у входа в кра-фенуа, чтобы встретить беглецов перекрестным огнем. Затем Ивановичу пришла мысль запереть им выход посредством взрыва туннеля в двух местах, рассчитывая схоронить свои жертвы живыми в этом подземелье. Но из полученных им от Вилль-Менаха сведений он узнал, что есть еще другой выход, но что Оливье и его товарищи все равно не найдут его среди сотен подобных ему трещин и ходов, и, желая насладиться всеми мучительными перипетиями их гибели, этот жестокосердый человек прежде, чем взорвать второй ход, спустился в подземелье сам, желая, кроме того, завладеть письмами и документами молодого графа, которые были ему необходимы как несомненные доказательства смерти последнего. Дундарупы и лесовики остались в большой пещере, чтоб наблюдать за всеми выходами, а Иванович, руководимый Вилль-Менахом, спустился в подземные ходы галереи и туннели; захватить с собой еще несколько человек было бы опасно, так как Иванович ни за что на свете не хотел бы быть узнан или вступить в рукопашную схватку с молодым графом, тем более что он не был уверен ни в дундарупах, ни в лесовиках: и те и другие питали неимоверный страх и почтительный ужас к гиганту-канадцу. Когда наши путешественники, утомленные своими бесплодными поисками выхода, легли отдохнуть, ловкий Вилль-Менах наконец напал на их след и по приказанию Ивановича подкрался к их лагерю с целью похитить у них фонарь и тем лишить их возможности освещать свой путь. Но, убедившись, что у путешественников не один фонарь на всех, а у каждого свой, рассудительный дикарь поспешил вернуться обратно, не тронув ничего из имущества наших друзей. Таково было взаимное положение враждующих сторон в тот момент, когда канадец принудил, так сказать, своих спутников согласиться с его планом. Что же касается Виллиго и его двух воинов, то мы сейчас увидим, как они воспользовались этим временем. XVIII Расследования Дика. - На страже. - Совет лесовиков. - Возвращение Черного Орла. - Выступление из кра-фенуа. - Наконец спасены! Как было условлено, Дик взял фонарь и пошел осматривать отверстия. Вскоре он вернулся назад без всякого успеха; трещины оказались слишком незначительны, и пройти по ним не было возможности. Однако Дик не пал от этого духом: он был готов к подобному результату, так как уже давно успел потерять веру в научное всемогущество Джильпинга. Оставалось возвратиться назад и выполнить вторую часть программы. Но ввиду слабости графа д'Антрэга Дик потребовал, чтобы это исполнение было отложено до другого дня. Конечно, если бы канадец знал о близости врагов, об их присутствии в подземелье, то не подлежит сомнению, что вместо того, чтобы настаивать на отдыхе, он бы, наоборот, скомандовал немедленно двинуться в путь. Пусть даже ввиду крайнего утомления и слабости графа они не могли бы двигаться быстро, все же на ходу и с ружьем наготове борьба была бы равная, особенно если принять во внимание непреодолимый ужас, какой он внушал как туземцам, так и лесовикам. Но, именно зная это, Дик был далек от мысли, что лазутчик Невидимых мог пробраться сюда, в подземелье, да и кто указал бы ему дорогу? Разве Виллиго не говорил ему, что дундарупы не подозревают о существовании этой кра-фенуа? Кроме того, уже одни произведенные врагами взрывы свидетельствовали о том, что они не могли преследовать их далее. Было около десяти часов вечера. То был третий день блуждания наших путников по подземелью. Три друга Дика улеглись спать и заснули сном праведников. Он один остался бодрствовать. А в это время в пещере велось совещание между лазутчиком Невидимых и лесовиками, его случайными союзниками. - Нас одиннадцать человек, почти трое на одного, неужели вы все еще боитесь? - убеждал лесовиков лазутчик. - Мои товарищи не согласятся напасть на Дика, даже если нас будет четверо на одного! - возразил старший из лесовиков, беглый каторжник. Лазутчик внимательно поглядел на бандитов и подождал, что они скажут. Но те молчали. Тогда он убедился, что старый каторжник знает, что говорит. - А между тем мне необходима смерть графа д'Антрэга. Только под этим условием я заплачу вам за труды. - Хорошо. Но в таком случае нам нужно подкрасться к ним как можно тише. Для этого нужно пригласить в путеводители какого-нибудь дундарупа, знающего кра-фенуа. Нужно позвать Вилль-Менаха. Вилль-Менах был один из дундарупских начальников. - Приглашайте кого хотите, но знайте, что вы не получите ни копейки, если граф не будет убит!.. Тем временем Дик печально сидел около спящих товарищей и все думал. Тяжелые предчувствия теснили ему грудь, а в душе вставали воспоминания минувшего отрочества, проведенного на берегах Великих Озер (в Северной Америке), где отец его охотился за бобрами и бизонами. Вдруг он встрепенулся. Вдали ему послышался как будто крик гопо... Неужели?.. Но нет, не может этого быть! Он подождал, прислушиваясь к малейшему шороху. Ничего. Только дыхание спящих товарищей нарушало тоскливую тишину подземелья. Вдруг вдоль левой стены подземелья скользнула чья-то тень и направилась к Дику. Канадец моментально схватил винтовку, но в ту же минуту услыхал знакомое слово, произнесенное громким шепотом: - Ваг! То был военный клич и вместе лозунг нагарнуков. Канадец опустил ружье. Перед ним стоял Виллиго. - Это ты?! - вскричал Дик с лихорадочной радостью. - Я не ожидал тебя. - Мой белый брат начал выживать из ума! - наставительно заметил воин. - Разве нагарнуки покидают когда-нибудь своих друзей в беде? - Но я думал, что тебя убили дундарупы! - Что могут сделать орлу трусливые опоссумы? - Уже три дня мы... - Тише! Довольно. Нужно идти. Враги близко. Они идут. Лоран и Джильпинг, разбуженные приходом дикаря, разом вскочили на ноги. Канадец бросился будить Оливье, встряхнул его раз, другой, но граф не просыпался. - Ну что ж делать, я его понесу! Только это нас, пожалуй, задержит. - Тише, мой брат! - заметил Виллиго. - Не так важно то, чтобы идти скорее, как то, чтобы не шуметь. Ступайте за мною и потушите даже фонарь. Я знаю дорогу твердо! Дикарь пошел вперед, за ним Дик с графом на руках, сзади Лоран и Джильпинг. Несмотря на темноту, Виллиго уверенно вел их по непроходимому лабиринту. Он шел, держась за стены, по счету выбирая трещины, в которые нужно было поворачивать, считая углы и закоулки извилистого хода. Через полчаса ходьбы нагарнук остановился. - Теперь вы можете зажечь фонарь! Здесь на нас никто не посмеет напасть. Лоран поспешил воспользоваться разрешением Виллиго, и бледный свет озарил прихотливые узоры подземелья. Дик осторожно положил на землю свою драгоценную ношу. - Где мы? - спросил Оливье, открывая глаза. - Мы спасены, дорогой граф, нас спас Виллиго! - А как же я сюда попал? - Вы спали. Мы вас несли... - Несли!.. - вскричал граф, конфузясь и краснея. - Как вам не стыдно! Вы обращаетесь со мной, как с барышней! - И он хотел привстать, но не мог: ноги все еще отказывались служить ему. - Спасибо, Дик! Я не знаю, как и благодарить вас. Скажите, чем мне вам отплатить? - О граф, полноте! Я счастлив уже тем, что мог оказать вам услугу! Оливье со слезами на глазах кинулся в объятия своему другу. Все были взволнованы и тем, что спаслись, и этой трогательной сценой. Долго никто не мог вымолвить ни слова. Наконец канадец произнес: - Дорогой Виллиго! Тебя-то мы и позабыли поблагодарить, а ведь мы всем тебе обязаны. Дикарь сделал величественный жест и сказал, указывая на графа: - Молод еще, слаб! Он не может идти. Я схожу и приведу для него животных! - Бедный Пасифик! - вздохнул при этом англичанин. - Да разве ты знаешь, где мы оставили животных? - спросил Дик. Виллиго презрительно улыбнулся. - Я открыл ваши следы всюду, где вы прошли! - сказал он. - Мой брат искусный вождь! Не проводить ли кому-нибудь из нас тебя с фонарем? - У меня есть глаза. Фонарь белых мне ни на что не нужен! - С этими словами Виллиго исчез в темноте, как призрак. Дикарь отыскал своих друзей благодаря своему замечательному инстинкту. Прорвавшись хитростью сквозь тесный круг осаждавших его дундарупов, он сейчас же сообразил, что белые подвергаются страшной опасности. По многим признакам для него стало ясно, что дундарупы знают кра-фенуа и могут провести по ней лесовиков. Поэтому он решился как можно скорее догнать своих друзей и вывести их из подземелья через один из бесчисленных известных ему ходов. Дойдя до известной пещеры, он застал в ней совещание лесовиков. Подслушав, что они говорили, он пустился дальше. Одним словом, он спас не только своих друзей, но даже и принадлежащих им мула и осла, с которыми и явился спустя не более четверти часа после своего ухода. - Теперь, - сказал он Дику, - нужно скорее идти. Дундарупы убедились, что им нас не поймать, и прекратили преследование! Оливье посадили на мула и двинулись в путь. Воздух в подземелье становился все свежее и свежее, с каждою минутою сказывалась близость земной поверхности. Наконец в низу одного довольно крутого подъема Виллиго остановился и сказал своим друзьям: - Посмотрите! Все подняли головы, взглянули вверх и с восторгом увидали над собою видневшийся из отверстия клочок темно-голубого неба, сиявшего звездами. - А далеко еще до выхода? - спросил канадец. - Еще часа два ходьбы, но дело в том, что выход стерегут дундарупы. Нужно выйти из кра-фенуа в том самом месте, где мы находимся. - Мы-то выйдем, мы можем вылезть по веревке, но животные как? - Мы и для них проложим дорогу! Приготовили веревочную лестницу. Дик сел на мула, Виллиго вскочил на плечи Дика, вылез из трещины и укрепил лестницу на краю отверстия. Беглецы один за другим выбрались из подземелья, которое едва не сделалось для них могилой. Выйдя на свет, Джильпинг первым делом достал из кармана кларнет и, глядя на сиявший перед ним Южный Крест, заиграл благодарственный псалом. Но увы! Дик опять остановил музыкальное упражнение англичанина, поставив ему на вид, что звуки кларнета могут привлечь дундарупов. Вооружившись железными щупами, Виллиго, Лоран и Дик очень быстро расширили отверстие и сделали довольно отлогий подъем, по которому и вывели из трещины животных. Было два часа утра. Стояла чудная лунная ночь. Луна уже склонялась к горизонту, бросая серебристый свет на высокую траву и кусты. Жадно вдыхая в себя живительный воздух, беглецы тихо крались по безмолвной широкой равнине. XIX Отправление в страну нагарнуков. - Уртика австралис (Urtica australis). - Западня. - Пленники. Под предводительством Виллиго маленький караван направился прямо в земли нагарнуков, что в переводе значит "пожиратели огня". Так называлось это племя потому, что эмблемой его служила горящая головня, и жрецы, или колдуны, племени обязаны были поддерживать священный огонь. Всякий нагарнукский юноша, подвергаясь испытанию на звание мужа, воина, полноправного гражданина, в числе других задач должен был исполнить следующее: взять в рот кусок от зажженной священной головни и пробежать с ним определенное пространство, не потушив огня. Если это ему не удавалось, то юноша оставался еще год в разряде неполноправных, хотя бы и вполне удовлетворял всем прочим условиям для перехода в разряд мужей. Беглецы в молчании следовали за Виллиго, который несколько раз просил их быть тише. Он, очевидно, был чем-то встревожен. Впрочем, утро настало без всяких приключений. Местность, по которой шли наши пионеры, переменила характер. Вместо ровной травянистой степи показались холмистые возвышения; ковыль и кусты сменились густым лесом эвкалиптов, казуаринов, капустных и фиговых пальм и других австралийских деревьев. Пейзаж открылся такой прелестный, что усталые путники невольно забыли свои страдания. Даже Виллиго, казалось, с удовольствием поглядывал вокруг себя. Вдруг Лоран, шедший несколько поодаль от товарищей, громко вскрикнул и тяжело упал на зеленый мшистый ковер луга. Оливье и канадец кинулись к нему на помощь. - Ви-вага! Ви-вага! - крикнул Виллиго, тоже подбегая к несчастному Лорану. Он торопливо обнажил ему руку до плеча и начал крепко тереть ее пучком захваченной травы. Оливье подумал, что Лорана укусила змея, и сообщил свою догадку канадцу, но Дик сейчас же его успокоил. - Исходите хоть всю Австралию, - сказал он, - и нигде вы не встретите ни одной ядовитой змеи. Лоран просто обжегся ви-вагой, австралийской крапивой. Опасности нет никакой, и Виллиго сейчас его вылечит; вы сами увидите. - Это urtica australis! - сказал Джильпинг, рассматривая лист растения, причинившего такую беду. Все столпились около раненого, которому Виллиго продолжал энергично тереть плечо. С Лорана градом катился пот. Лицо посинело, как у мертвеца. Прошло с полчаса. Понемногу лицо раненого начало принимать более жизненный оттенок; он стал заметно приходить в себя. Вскоре миновала всякая опасность. Отдышавшись, Лоран рассказал, как было дело. Проходя мимо одного дерева, он задел рукою за один из его листков и сразу упал, почувствовав во всем организме сотрясение, как бы от электричества. Дальше он ничего не помнил и, очнувшись, первого увидал около себя Виллиго, который растирал ему руку. - Да, - сказал канадец, - если бы не вождь, вы бы так и не встали. Вас спасли его быстрота и сообразительность! - Но что же это за дерево? - спросил Оливье, глядя, как Виллиго доканчивал лечение, поливая Лорану грудь и плечи водою, взятою из ближайшего источника. - Туземцы, - отвечал канадец, - называют его ви-вага, или "птичье дерево", потому что на него может безнаказанно садиться только одна птица очень странной породы. Ученые, кажется, называют его австралийской крапивой. - Urtica australis! - повторил Джильпинг, утвердительно кивая головою. - Только я, как вам угодно, мистер Джильпинг, - продолжал Дик, - совершенно не понимаю, как можно называть крапивою дерево, достигающее иногда семи или восьми метров в обхвате. Как же это, дерево - и вдруг крапива?! - Да, но оно по многим признакам принадлежит к одному семейству с обыкновенной крапивой. Представители этого семейства у нас в Европе суть мелкие растеньица с травянистым стеблем, а в других частях света вырастают в большие деревья. Укол крапивы в Европе вызывает самую мимолетную боль, а укол urtica australis убивает человека. Что ж в этом странного? - Где же мне спорить с учеными?! - ограничился замечанием Дик. - Какою травой Виллиго лечил Лорана? - поинтересовался узнать Оливье. - Очень простою травой, растущею у корней этого самого дерева! - Неужели она растет подле каждой ви-вага? - Да, она только там и растет; природа, должно быть, хотела поместить лекарство поближе к недугу. Приключение с Лораном и последовавшая за ним небольшая лекция по ботанике дорого обошлись путешественникам. Пустившись бежать к раненому, они побросали на землю свои винтовки; даже осторожный Виллиго, чтобы удобнее было натирать Лорана, сложил с себя оружие и остался только при одном бумеранге, который был страшен на расстоянии, но не в рукопашном бою. Стоя около Лорана и увлекшись разговором, европейцы и не заметили, как к ним подкрались дундарупы и окружили их. Со всех сторон послышался громкий вой, гулко прокатившийся под зелеными сводами леса. Виллиго, канадец и прочие кинулись к винтовкам, но - увы! - они уже были захвачены дундарупами. Татуированные уроды обступили их, грозя своими копьями и отравленными стрелами. Сопротивление было бесполезно. Друзья поняли это с первого взгляда. Конечно, канадец мог смело рассчитывать на то, что ему удастся кулаком убить с дюжину дикарей, но в конце концов он все-таки пал бы, пораженный ядовитыми стрелами. Будь он один, он, несмотря даже на это, не сдался бы без боя, но с ним был граф Лорагюэ, жизнь которого он желал спасти во что бы то ни стало. Даже Виллиго, видя себя окруженным, презрительно сложил на груди руки и не сделал ни малейшей попытки избавиться от плена. Дик подошел к Оливье и торопливо сказал ему: - Ради Бога, граф, не сопротивляйтесь. У них отравленные стрелы. Лучше потом убежим от них. Только Джильпинг вел себя как бесноватый. Он ругался и кричал: - Не смейте трогать английского подданного! Горе вам, если вы осмелитесь! За это правительство дорого заставит вас поплатиться! По десятку дундарупов кинулось на каждого из товарищей Джильпинга, и в одну минуту все четверо были крепко связаны веревками, но так, чтоб они могли идти. - Негодяи! - гремел неугомонный англичанин. - Как вы смеете с нами так обращаться? Не имея другого оружия, он вытащил свой кларнет и отчаянно отмахивался им. Дундарупы, держась в стороне от Джильпинга, кричали: - Кораджи! Кораджи! Кораджи паппа! (Белый колдун!) Так они его и не взяли, остальных же пленников увели. Джильпинг остался один в обществе мула и осла. Блэк, разумеется, последовал за своим пленным хозяином. - Что, не посмели? - кричал торжествующий Джильпинг. - Побоялись поднять руку на британского подданного? Но постойте, я вас догоню и заставлю освободить моих друзей... Отъехав немного, он снял шляпу и, сидя на осле, торжественно проиграл "God save the Queen"... Он подбежал к Пасифику, вскочил на него и кончил тем, что поехал в противоположную от дундарупов сторону. А мул, оставшись один, постоял несколько минут в раздумье, куда ему идти, и кончил тем, что пошел за Блэком, который следовал за пленниками издали, так как дундарупы его прогнали, пригрозив бумерангом. XX Австралийские племена. - Нравы и обычаи. - Верования и суеверия. - Столб пыток. Трудно описать радость, какую испытывали дундарупы, разом завладев двумя такими врагами, как Виллиго и канадец, и потому они теперь шли ускоренным маршем в главную свою деревню, чтобы похвастать своей блестящей поимкой, не стоившей им ни одной человеческой жизни, ни одной жертвы. Впрочем, эти двое пленников отлично знали, что их ожидало в случае, если помощь не успеет подоспеть вовремя, если друзья не смогут освободить их раньше, чем наступит роковой час казни. После того как любопытство женщин и детей и всех тех, кто знал этих двух пленников только понаслышке, будет удовлетворено, после того как все вволю наглядятся на них, осмотрят и ощупают их со всех сторон, их привяжут к столбу пыток и, наконец, умертвят, применив все ужаснейшие мучения, какие только в состоянии придумать человеческий мстительный и жестокий ум. Длительность пытки соразмеряется соответственно степени уважения, внушаемого побежденным врагом своею смелостью и мужеством. В то время Австралия насчитывала еще до 500000 туземного населения, разбросанного на всем протяжении австралийской территории в виде многочисленных мелких племен, насчитывающих от 500 до 600 воинов, что с женщинами, старцами и детьми составляло от 3000 до 4000 душ в каждом племени. Хотя все эти племена были, несомненно, одного происхождения, все же их нельзя назвать всех одинаково уродливыми и безобразными. Так, например, три главнейших племени, живущие в восточной части Австралии, - племена нагарнуков, дундарупов и нирбоасов - не походят на тех австралийских туземцев, какими их вообще любят изображать. Как мужчины, так и женщины этих племен роста среднего, прекрасно сложены, некоторые даже довольно стройны и вообще представляют собою тип далеко не отталкивающий. Это, вероятно, объясняется тем, что эти племена живут в лучшей части страны, наиболее плодородной и изобилующей разной дичью и плодами, следовательно, хорошо и вкусно питаются, тогда как дикари Нового Уэльса, южной части Австралии, бродящие вдоль песчаного, бесплодного побережья, где они с трудом находят себе пищу, несомненно, вырождаются под влиянием неблагоприятных условий жизни. Эти несчастные дикари, действительно, омерзительны и стоят в своем умственном развитии немного выше животных, так что даже попытки привить им некоторые блага цивилизации всегда оставались бесплодными. Даже если их брать в самом раннем возрасте и воспитывать с величайшим тщанием в течение нескольких лет, обращаясь как можно ласковее и бережнее, все же они воспользуются первым случаем, чтобы сбежать, сбросить с себя всякую одежду и вернуться в свои леса. Кусок полуразложившегося тюленьего мяса, поджаренные, а часто и живые ящерицы, попугаи и опоссумы, которых они ловят в силки, являются для них лакомыми блюдами. Прибрежные жители питаются исключительно одной рыбой, которую они бьют примитивной острогой, а в лесах они лазают по деревьям и ловят белок и летучих мышей, вампиров, опоссумов и других животных. Кенгуру, встречающаяся в таком изобилии в восточной части Австралии, является здесь редким кушаньем, ради которого местные жители устраивают настоящий пир. Питаются они также, когда их одолевает голод, и кореньями разных папоротников, и пауками, и гусеницами, и личинками белых червей, а также и древесной корой, и особого рода глиной, которая хотя и не питает их, но создает иллюзию сытого желудка. При таких тяжелых условиях эти несчастные худеют до того, что начинают походить на скелеты, обтянутые кожей, и становятся невероятно жалкими и вместе отвратительными. Ведут они бродячий образ жизни, но постоянно толкутся в одной и той же побережной полосе, никогда не углубляясь внутрь материка. Они не имеют иного оружия, кроме жалких копий с наконечниками из железного дерева; единственная и вечная их забота - это забота о пропитании. Едва насытившись, они уже начинают готовить припасы для нового изготовления пищи. Каждое из этих племен имеет свое наречие, но никаких религиозных верований; они не имеют даже представления о какой-либо высшей силе, которой они, по примеру африканских дикарей, приписывали бы все непонятные для них явления. Они приписывают все злые веяния - голод, мор, засуху и даже смерть - луне, которая в их представлении есть жилище мертвецов. Мертвецы внушают им невероятный страх; они думают, что по ночам умершие являются с луны, чтобы мучить живых. Кораджи, или колдуны, по их мнению, имеют власть призывать или отгонять "каракулов", то есть выходцев с того света, а также по желанию причинять смерть людям и посылать на них всякие беды и невзгоды. По их понятиям, болезни, смерть и всевозможные несчастные случаи не естественные явления жизни, а напасть, навлекаемая колдунами. А потому последние являются единственными исключительными индивидами, которым живется сравнительно легко благодаря всякого рода приношениям и дарам, которые каждый туземец считает себя обязанным приносить им из опасения навлечь на себя и на своих близких всевозможные беды и злоключения. В сущности, это все та же печальная история всех первобытных народов; везде и всюду колдуны жили за счет внушаемого ими страха, эксплуатируя простодушных и наивных людей, легковерных и боязливых; это своего рода власть сильного над слабым, присущая всему человечеству. Но три вышеупомянутых нами племени стоят на значительно высшей степени развития, и это, быть может, только потому, что условия жизни легче и лучше, что у них есть в избытке всякая дичь, и птицы, и плоды. Эта лучшая пища сразу сказалась на физическом развитии этих племен: их формы и строение тела заметно правильнее и приятнее, чем строение и формы папуасов Меланезии, мало чем отличающихся по своему телосложению от обезьян. По своему характеру э