дет стоить 20 долларов в день и 2000 залога. - Залог-то зачем же? - А на случай, если вы не возвратите или изломаете экипаж. Ведь я вас совсем не знаю! - Верно, - согласился Оливье и, вынув чековую книжку, написал на требуемую сумму чек с уплатою через 9 дней. Четверть часа спустя наши друзья выехали за город, где их разговора не могли подслушать ничьи нескромные уши. Уезжая, они заметили какого-то нищего, который так внимательно глядел на них, что даже позабыл попросить у них милостыню. Лоран, ехавший за кучера, остановил экипаж на песчаной отмели, окруженной пенистыми волнами. Океан был спокоен, как озеро; место было ровное, так что никто не мог спрятаться поблизости и подслушивать. Верный слуга, сообщив молодому человеку все сведения об его отце, передал ему письма маркиза и целый архив документов касательно прииска и концессии на него. Затем он отдал ему отчет в поручении. Благодаря связям маркиза и письмам Джильпинга концессия на прииск была выдана без всяких оговорок. - Вы приехали вовремя, - сказал при этом Лорану статс-секретарь по делам колоний, - это последняя концессия, которую мы выдаем сами, потому что у нас решено даровать Австралии self-governement. Декрет о концессии уступал графу д'Антрэгу во владение огромное пространство земли (в несколько тысяч гектаров) с освобождением этого участка в виде особенной милости от государственного сбора на десять лет. Тем же декретом предписывалось мельбурнской администрации немедленно внести этот участок в кадастр с изъятием его из поземельного обложения на такой же срок. - Прекрасно! Очень хорошо! - вскричал граф, выслушав ответ Лорана. - Расскажи теперь о тех лицах, которых вы с отцом моим завербовали. В каком роде эти господа? - Главного из них вы уже видели. - Я? Когда же? - Господин Люс, бывший начальник сыскной полиции, нанятый вашим батюшкой, - это не кто иной, как господин де Функаль, португальский генеральный консул в Мельбурне. - Может ли это быть? - вскричал удивленный Оливье. - Очень может. Этот титул одна маска. Ваш батюшка выхлопотал его для господина Люса у португальского посланника; это не стоило большого труда, потому что у португальцев нет в Мельбурне представителя, а господин Люс не потребовал ни жалованья, ни денег на канцелярию. Два отличных агента, известных один под именем Коко, другой - Люцена, назначены состоять при консуле в качестве правителя дел и секретаря. Правителю дел дано имя дон Кристовал, а секретарю - Педро де Сильва. Вообще мы теперь сильны, и Невидимые только держись. Ловкий человек этот господин Люс или де Функаль, честное слово. Как вы думаете? Ведь он уж успел побывать в России и все разведать. Он привез самые точные сведения о средствах и намерениях Невидимых. Между прочим, он говорит, что ваша смерть решена ими бесповоротно. Но только вы не беспокойтесь. С его помощью мы сумеем вас оградить. Отъезжая в Австралию, он велел мне сделать вид, будто мы друг друга не знаем и впервые знакомимся на пароходе. Он-то мне и сказал, что за мной все время следят двое, а сам я никогда бы, пожалуй, не догадался. Точно так же он и вас велел предупредить, чтобы вы не спешили вступать с ним в сношения, а дожидались бы случая познакомиться гласно и открыто... Ах, если бы вы только видели, как хорошо они все трое играют свою роль!.. Да, я еще забыл сообщить вам его денежные условия. Он обязуется переловить Невидимых и предать их в руки русского правосудия, обязуется, кроме того, возобновить союз ваш с мадемуазель Надеждой, а вы должны отсчитать ему в день своей свадьбы с нею круглый миллион. До тех же пор вы должны платить ему 50000 франков жалованья и расходов. Товарищи его должны получать от вас по 15000 франков в год, а по окончании дела вы должны заплатить им единовременно 100000 франков. Сверх того барон де Функаль требует открытия для него кредита у какого-нибудь банкира. Для вида это будет кредит на консульские расходы, а в действительности - на чрезвычайные издержки по вашему делу. Маркизу эти требования показались чрезмерными, но я, помня слова господина Дика, не велевшего щадить издержек, решился подписать контракт. - И отлично сделали, Лоран; дайте пожать за это вашу руку! - горячо сказал Дик. Оливье поблагодарил канадца нежной улыбкой. Лоран продолжал: - Остается досказать немного. По приезде сюда я получил от барона письмо, где он пишет, чтобы я берегся новых знакомств и был как можно осторожнее, помня, что и стены имеют иногда уши. Поэтому я и не хотел говорить с вами в гостинице. Переписываться с вами он обещается посредством шифрованных писем, которые просит немедленно сжигать. Теперь я все сказал. Горячие поздравления посыпались по адресу Лорана, когда он окончил свой доклад. Оливье сказал ему с глубоким чувством: - Лоран, ты с нынешнего дня не слуга мне, а любимейший друг. От прежних отношений разреши мне только сохранить привычку говорить тебе ты... Ведь ты позволишь, друг, да? - О граф! - только и мог произнести растроганный Лоран, бросаясь к графу, который крепко сжал его в объятиях. По лицу старика текли горячие слезы. Канадец отошел в сторону, чтобы скрыть свое волнение. Виллиго как будто равнодушно глядел на зеленые волны, но даже и он был тронут. - Что касается вас, Дик, - обратился затем Оливье к канадцу, - то я уж и не знаю, как вас благодарить. Я вам так много обязан, что останусь вечным вашим должником. Вы дали мне средства достигнуть заветной моей цели... Я никогда, никогда не забуду вашего благодеяния. - Вы мне ничего не должны, граф, - возразил Дик. - Я только плачу долг моего отца. Кроме того, я вас так полюбил, что для меня уже большая награда ваша дружба, ваше расположение... На основании доклада Лорана и советов барона де Функаля, друзья решили сложить покуда руки и положиться во всем на бывшего полицейского, который брался разоблачить и расстроить все махинации Невидимых. Виллиго тоже был поставлен Диком в известность относительно положения дел. Он молчаливым кивком присоединился к решению друзей, но в душе решился удвоить свой собственный надзор за братом своим Тиданой и его юным другом. Он не понимал тонкостей европейской полицейской службы и не полагался на них, надеясь, как дикарь, больше на свою собственную зоркость. Возвращаясь шагом в Мельбурн, друзья окончательно выработали между собою общий план действий. Дик взялся набрать небольшую, но надежную партию рудокопов для разработки прииска, к которой предположено было приступить немедленно по занесении в кадастр отведенного графу Лорагюэ участка. Виллиго со своей стороны обещал перевести лагерь своего племени на это время поближе к прииску, чтобы защищать его от набегов и других туземцев. Последнее обещание было нетрудно исполнить. Нагарнуки, как почти все охотничьи племена, вели кочевую жизнь, обусловленную постоянным перелетом и переходом дичи с одного места на другое. Перенести нагарнукскую деревню с места на место ничего не стоило; такие деревни состоят обыкновенно из палаток, сложенных из шкур кенгуру, и напоминают скорее лагеря, чем деревни. Возвративши хозяину экипаж, путешественники вернулись в гостиницу отдохнуть после длинного и трудного переезда из Сиднея в Мельбурн. Они условились после праздника нанять где-нибудь в городе домик-особняк, чтобы без стеснения говорить о своих делах, чего нельзя было делать в гостинице ввиду окружавшего их шпионства. Только что они разошлись по комнатам, как Виллиго завернулся в свой пестрый плащ и тихо вышел из гостиницы, не позабыв захватить с собой кинжал, бумеранг и револьвер, подарок Оливье. Зачем он это сделал? Или чутье дикаря подсказало ему что-нибудь недоброе? Это покажут последствия. III Человек в маске и Том Поуель. - Торг. - Пятьдесят тысяч долларов за один удар кулака. На улицах города зажжена была иллюминация, на всех домах развевались пестрые флаги. Толпы народа ходили по тротуарам, отчаянно жестикулируя и громко разговаривая. Город заранее волновался в ожидании праздника. По-прежнему спорили "поуельянцы" с "тайлерьянцами". Американская колония делала восторженные овации Тайлеру, англичане чествовали банкетом Поуеля. Американцы заранее трубили победу своего соотечественника и пророчили его сопернику постыдное поражение, а англо-австралийцы пророчили торжество Поуелю. Наконец, американцы придумали следующую штуку: в торжественной процессии они пронесли по улицам гроб, на котором искусно сделанными серебряными словами было написано имя Поуеля. Англичане не остались в долгу и пронесли по улицам виселицу с изображением Тайлера. Одним словом, Мельбурн в эту ночь заснул самым тревожным сном. Том Поуель занимал хорошенький коттедж на окраине города, предоставленный в его распоряжение поклонниками. Он вернулся к себе домой после овации, часу во втором ночи, и сейчас же уселся в ванну, чтобы размять члены и сделать их более гибкими для завтрашнего бокса. Только что он успел расположиться, как его слуга-негр доложил о каком-то незнакомом господине, который желал видеть Поуеля. - Опять какой-нибудь "сочувственник"! - проворчал силач. - Ну что ж, пусть входит сюда, если желает меня видеть. Для него я ни в каком случае не стану одеваться. - Я и не желаю, чтобы вы для меня беспокоились, - сказал неожиданно вошедший вслед за слугою незнакомец. - Мы можем поговорить и здесь! - Чему я обязан вашим посещением? - не особенно любезно отнесся к гостю хозяин дома. Незнакомец выразительно поглядел на негра. - Оставь нас одних, Боб. - обратился Поуель к негру, и, когда тот ушел, продолжал: - Теперь, сэр, вы можете говорить. Незнакомец сбросил плащ, в который был закутан по самый лоб, и обнаружил свое лицо. Оно было замаскировано. Поуель даже приподнялся в ванне и несколько минут глядел на гостя с нескрываемым удивлением. - Что значит этот фокус? - спросил он наконец. - Теперь ведь не святки, кажется. Замаскированный гость стоял и любовался могучим сложением атлета. - Я много слышал о вас, - заговорил он, не отвечая на вопрос, - но то, что вижу, превосходит все мои ожидания... Что же касается до моей маски, то на это у меня есть свои причины. - Ну и Бог с вами, коли так, - отвечал боксер, растаяв от этой лести. - Мне ваших причин, пожалуй, и не нужно знать, мне все равно. Говорите же, зачем вы пожаловали? - Я несколько затрудняюсь, как поступить... Мне, знаете, нужно предложить вам одну сделку... но только, знаете, так, чтобы наш разговор во всяком случае остался в секрете; примете вы ее или нет? - Не понимаю. - Я попрошу вас об одной услуге, но только вы не должны спрашивать, зачем она мне нужна, не должны требовать от меня никаких объяснений. - Я не любопытен. Если услуга вообще исполнимая, то мне и не нужно никаких объяснений. Какое мне дело до ваших дел? Я вас и не знаю совсем! - Ну-с, так вот что. В Мельбурне есть один человек, который стесняет меня и моих сотоварищей. - Что же, убить мне его, что ли, прикажете? Так я этими делами не занимаюсь. - Вовсе нет. Вы сначала выслушайте до конца. Этот человек все равно будет скоро у нас в руках. Но у него есть друг, который оказывает ему могущественную поддержку... - Понимаю. Значит, вы хотите избавиться от него? - Именно. Но только вовсе не убийством... Фи! Это было бы гнусно. - Так. Значит, вы изобрели средство "отделываться" от людей, не убивая их? - Убивая, но вместе с тем предоставляя им защищаться тем же оружием. - Вы говорите все какими-то загадками. - Мистер Поуель, в Англии вы много народа отправили к праотцам. Неужели все это были убийства? - Нисколько! Сами судьи признавали, что я действовал честно. - Что было честно в Лондоне, то разве не будет честно и в Мельбурне? - Как! Неужели и для вас интересно, чтобы я уничтожил Джемса Тайлера? - Не о нем вовсе речь. - Так неужели о Сэме или об ирландце-дураке? - И не о них. - Очень приятно, потому что мне и драться с ними не хочется... Ведь я их одним кулаком уничтожу. Стоит ли вам за них и платить? - Успокойтесь, я подразумеваю более достойного вас противника. У вас будет еще один противник, француз, которого вы еще не знаете. Только согласитесь, мы за ценой не постоим. - Но послушайте: а совесть-то? "О, о! - подумал незнакомец. - Кажется, это будет стоить дороже, чем я рассчитывал!" И он произнес вслух: - Что же совесть? Он француз; принимая его вызов, вы являетесь как бы защитником чести Англии против Франции. Вас подогреет патриотизм. Разве не естественно при таких обстоятельствах нанести удар сильнее, чем следует? - Кто же он такой? - Канадец, зовут его Дик Лефошер. - Так как же вы сказали, что он француз? Он английский подданный: Канада принадлежит ведь нам! - Он только родом канадец, а происхождением француз и французский подданный! - Чем он занимается? - О! Он простой лесовик. - Но тот-то, его друг? - Этого я вам не скажу. - Не скажете? Тем хуже для вас. Я сдеру с вас за него, как за принца, потому что почем я знаю: может быть, благодаря мне вы получите этим путем огромную выгоду. И атлет захохотал грубым, циничным смехом. - Сколько же? - спросил незнакомец. - 50000 долларов, и это крайняя цена! - Хорошо. Вы немедленно после боя получите от верного человека чек на 250000 франков. - Ну, значит, не годится. - Почему? - Что я, ребенок, что ли? А вдруг вы от всего отопретесь и не заплатите мне? Нет-с, вы извольте выдать мне чек теперь же, вперед. - С какой стати мы-то вам будем верить? Кто нам поручится, что вы нас тоже не обманете? - Позвольте. Я Том Поуель. Меня все знают не только здесь, но и везде, где угодно, и всякий за меня поручится. Я своим словом всегда дорожил и дорожу. А вы-то кто сами? Ведь вы даже маски не хотите снять. Снимите маску, скажите мне свое имя, тогда другой будет разговор. - Это невозможно. - В таком случае прощайте! - Я не то хотел сказать. Маски я не сниму, но заплатить вперед согласен. Вот вам чек! И незнакомец, достав из бумажника чековую книжку и дорожное перо с чернилами, написал чек с уплатою через день по предъявлении. Поуель внимательно проглядел чек и возвратил его обратно. - Нет, - сказал он, - мне такого не нужно. Я очень хорошо понимаю, что с этой оговоркой "через день" вы можете всегда остановить уплату. Это все равно что не чек. Напишите мне обыкновенный чек или убирайтесь. Незнакомец нетерпеливо передернул плечами, но ни слова не сказал и послушно написал другой чек, просто с уплатою по предъявлении. - Вот, - сказал он, подавая чек Поуелю, - получите. Вам теперь заплачено, но если вы вздумаете нас обмануть, то берегитесь: наша месть неумолима... До свиданья покуда, сэр Поуель. Вашу руку! - Можно и без этих нежностей обойтись! - отвечал грубым тоном атлет. "Нахал!" - сказал про себя незнакомец. - Дрянь этакая! - довольно громко буркнул атлет. Они расстались. Том Поуель вышел из ванной, прошел к себе в спальню, запер чек в несгораемую шкатулку и со спокойною совестью улегся в постель. IV Французский митинг. - Нахальный вызов. - Чемпион Франции. На другой день утром, при громкой салютационной стрельбе с кораблей, которым отвечали батареи с гавани, жители Мельбурна читали на расклеенных повсюду афишах дерзкий, оскорбительный вызов французам и Франции, которые приглашались выставить бойца, чтобы померяться силой с Томом Поуелем. Это взволновало всю французскую колонию. Лоран, делая утреннюю прогулку по улицам, прочитал объявление и, не помня себя от гнева, хотел сейчас пойти и записаться в число бойцов, но удержался, сообразив, что надо сначала посоветоваться с графом д'Антрэгом. Поэтому он вернулся в гостиницу, где ему сказали, что к ним приходил уже посланный с приглашением прийти в ресторан Колле, куда собрались все проживающие в Мельбурне французы. У порога дома он застал уже вышедших Оливье и Дика, готовых идти на праздник. С лихорадочной поспешностью Лоран сообщил им свое намерение. - Ты! - вскричал Оливье. - Ты хочешь бороться с Томом Поуелем! Я ни за что этого не допущу. - Почему? - пролепетал огорченный Лоран. - Потому что он убьет тебя с первого же кулака. Если мне не веришь, спроси Дика. Он тебе то же самое скажет. - Граф совершенно прав, - заметил Дик. - Я вам сейчас объясню. Вы умеете фехтовать? - Даже очень хорошо. - Что бы вы сказали, если бы какой-нибудь человек вышел на дуэль, не умея держать в руках шпаги? - Я бы сказал, что он сумасшедший! - Точно так же и в боксе. Вам нечего и думать о том, чтобы состязаться с Томом Поуелем. - Так неужели дерзкий вызов останется без ответа? - с огорчением спросил Лоран. - Нет, мы сейчас идем на сходку в ресторан Колле, где и будет обсуждаться этот вопрос. В назначенный час наши друзья явились на сходку. В ресторан уже собралось человек до пятисот французов. Виллиго не было с друзьями, потому что он ушел куда-то и еще не возвращался. На собрании канадец был выше всех головою: его рост и сложение сейчас же обратили на себя всеобщее внимание и вызвали рокот восторга. В уме у всех присутствующих невольно мелькнула мысль, что ему следует быть представителем Франции. Председателем сходки был выбран банкир Морис Голлар, который немедленно открыл совещание предложением решить вопрос: принимать или не принимать вызов? Вопрос был решен единогласно в утвердительном смысле. Тогда Голлар обратился к собранию с предостережением. - Господа, Том Поуель противник серьезный. При выборе бойца за Францию следует быть крайне осмотрительными и не спешить, а хорошенько взвесить физические качества кандидата. Эта краткая речь была встречена рукоплесканиями. Она предостерегала против тех людей, которые заявили бы себя кандидатами только из жадности к деньгам, так как уже была открыта подписка для награды в пользу того, кто выступит соперником английского силача, все равно, победит он или нет. Однако этот последний был так страшен, что вызвалось только пять человек, желающих с ним померяться. Будь эта дуэль на холодном или огнестрельном оружии, их, наверное, вызвалось бы больше сотни, но бокс - искусство специально английское, в котором французы далеко не мастера. Когда желающие начали понемногу выходить из толпы, глаза всех устремились на канадца. Собрание, видимо, интересовалось узнать, какое решение он примет. Дик обменялся несколькими словами с графом Лорагюэ. Собрание тревожно дожидалось. Но вот канадец тихо и скромно, без малейшего хвастовства направился к эстраде. Громкое "ура" и оглушительные аплодисменты пронеслись по обширной зале ресторана; прошло несколько минут, прежде чем президенту удалось успокоить митинг. При этой дружной овации остальные кандидаты проворно спрыгнули с эстрады и, желая показать, что они охотно уступают честь Дику, тоже принялись кричать "ура", и аплодировать. То был для Дика настоящий триумф. Когда наконец водворилась тишина, президент взволнованным голосом объявил Дика Лефошера борцом за французов. Дик поблагодарил соотечественников за единогласный выбор и тут же объявил, что всю подписную сумму он жертвует в пользу французской больницы, которую собиралось устроить местное благотворительное общество. Такое бескорыстие окончательно растрогало присутствующих, и они немедленно открыли подписку для поднесения своему борцу золотого кубка на память об этом дне. V Борьба. - Таинственное предостережение. - Функаль и сыщик Люс. - Слишком поздно. - Победа чемпиона Франции. - Вечер в клубе. - Еще одно предостережение. - Могила Оливье. Между тем праздник шел своим чередом. Смотр уже кончился, мельбурнские власти завтракали на борту броненосца. "Виктория", где, между прочим, находились генерал-губернатор, адмирал и все офицеры. За десертом пришло известие, что какой-то француз принял вызов Тома Поуеля. Головы пирующих были уже разгорячены вином, и известие было принято с шутками в британском, несколько грубоватом вкусе. После завтрака все отправились на берег, где назначено было состязание. Подле арены, огражденной железными цепями, были устроены трибуны для почетных зрителей. Толпа теснилась кругом. Перед трибунами стояли борцы со своими дядьками; обязанность последних состояла в том, чтобы следить за правильностью ударов и вообще разрешать все могущие возникнуть вопросы о порядке боя. Судья поединка не имел права объявлять кого-нибудь победителем; он должен был ограничиться только заявлением фактов, причем было условлено, что бой должен считаться оконченным, если кто-нибудь из противников попросит пощады или пролежит на земле более пяти минут. Дядьками Дика были Лоран и Оливье. В первое время граф нисколько не беспокоился за Дика и был полон радостных надежд на его торжество. Но при выходе из гостиницы какой-то нищий сунул ему в руку записку и сейчас же скрылся в толпе. В записке значилось: "Сегодня ночью лазутчик Невидимых заплатил Тому Поуелю 250000 франков за убийство Дика Лефошера". Оливье немедленно сообщил другу содержание записки, говоря: - Видите, они переменили фронт и принялись за вас, чтобы легче справиться со мною. - Мистер Поуель продал шкуру еще не убитого медведя, - просто заметил Дик. - Невидимые очень хорошо попались со своими деньгами. - Это, должно быть, господин де Функаль извещает, - продолжал Оливье. - Только теперь, пожалуй, уж поздно. - Напротив, теперь самая пора, - возразил Дик. - Я приму свои меры... В глазах канадца блеснул недобрый огонек, но сейчас же потух, и он продолжал совершенно спокойно: - Ваш батюшка сделал превосходную находку. Господин де Функаль неоценим. Но уверенность Дика не сообщилась графу. У него защемило сердце, когда затрубили к началу боя и приступили к обычным предварительным формальностям. Прежде всего судья поединка представил всех четырех бойцов генерал-губернатору и лорд-мэру. Глядя на могучие формы Тома Поуеля, англичане пришли в восторг и потребовали, чтобы музыка проиграла "Rule Britania" в честь героя дня. На противоположной стороне царила глубокая тишина. Когда замолк последний звук оркестра, канадец в свою очередь выступил вперед, чтобы представиться властям. До сих пор он держался скромно, в стороне, и на него не обращали внимания, но, когда он выдвинулся вперед, шум утих среди англичан, и они поняли, что готовится бой нешуточный. Впечатление усиливалось еще вследствие глубокой тишины в лагере французов и американцев, которая составляла резкий контраст с шумным восторгом англичан. Даже Том Поуель притих и покинул свою хвастливо-вызывающую позу. Быть может, в первый раз в жизни он почувствовал страх перед противником. Затем приступлено было к метанию жребия, которое должно было решить, в каком порядке бойцам выходить на состязание. Том Поуель тревожно следил за этой формальностью. Он чувствовал, что если первому выходить достанется Джемсу Тайлеру, то после борьбы с этим сильным противником ему, Поуелю, будет мат, потому что с канадцем он тоже не сладит вследствие сильного утомления. Английский силач стал даже раскаиваться в своем хвастовстве, побудившем его вызвать на бой все национальности одновременно. Но судьба смиловалась: первый номер достался негру Сэму, второй Дику Лефошеру, третий американцу, а четвертый ирландцу. Однако он все-таки подвергался опасности. Даже если бы он и победил француза, то, во всяком случае, вышел бы из боя в таком плачевном виде, что торжество американца было бы несомненно. Эта мысль пришла в голову всем англичанам. Том Поуель упал духом. Послали тайную депутацию к лорд-мэру, который пригласил к себе судью боя и поговорил с ним. Судья обещал после боя с Диком остановить бокс и отложить его до другого дня. Это он мог сделать собственною властью по правилам боя. Обещание судьи сообщили Тому Поуелю, и он снова ободрился. Толпа не заметила этих переговоров и преспокойно ждала. Наконец раздался давно ожидаемый сигнал. Троекратно протрубили трубы. Дядьки подвели бойцов друг к другу и отошли в сторону. Том Поуель сказал, презрительно указывая на Сэма: - Этот пойдет на закуску! Сэм смело встал против своего противника, поднял как следует кулаки вровень с лицом, но - увы! - не прошло пяти минут, как он уже лежал, поверженный на землю ударом кулака в самую середину лба. Его унесли с арены чуть живого. При виде бесчувственного тела негра Сэма Оливье побледнел как смерть и едва устоял на ногах. После пятиминутного перерыва снова проиграли трубы. Пришла очередь канадца. Приближалась настоящая битва. На набережной, на улицах теснились массы народа, крыши домов и даже мачты кораблей были усеяны любопытными. Ветви деревьев положительно гнулись под тяжестью взобравшихся на них людей: всякому хотелось взглянуть на несомненное торжество Тома Поуеля. Волнение Оливье не имело границ. - Не бойтесь, граф, - тихо уговаривал его Дик. - Успокойтесь, пожалуйста, подумайте: весь Мельбурн смотрит на нас. - Если б дело шло о моей жизни, - возразил граф Лорагюэ, - я бы не волновался так. Но ведь тут замешаны вы, и вдобавок еще этот скот взял деньги, чтобы вас убить. Ах, Дик, Дик, это ведь все из-за меня. - Ну, довольно, довольно. Ведите меня. Возьмите меня за руку. Скажите, разве вы находите, что она дрожит? - Нет, Дик, она не дрожит. Но ведь уж вы, известно, человек замечательный. - Вы вот увидите, что я сделаю из этого человека. Однако я его не убью, а только сделаю безвредным навсегда. Он уж у меня больше не будет убивать людей. В третий раз проиграли трубы. Противники выступили вперед, сопровождаемые своими дядьками. - Начинайте! - сказал судья боя, когда бойцы сошлись. Том Поуель сейчас же встал в оборонительную позицию, словно опасаясь торопливого нападения. Сразу же стало ясно, что на арене сошлись не обыкновенные противники, а смертельные враги и что бой между ними будет отчаянный. Канадец сделал то же самое. Эти оба движения были исполнены с таким знанием дела, что знатоки из публики пришли в восторг. - Милорд Сеймор, - сказал адмирал Сидней на ухо генерал-губернатору, - у нас, кажется, будет самый великолепный бокс, какой только может быть. Губернатор кивнул с улыбкой головою. Том и Дик, крепко став на ноги и вытянув шеи, в течение нескольких секунд меряли друг друга глазами. Ни тот, ни другой не решались начинать. Англичанин опасался употреблять со своим противником обычный, избитый маневр, так удавшийся ему с несчастным Сэмом, а канадец хотел сначала узнать намерения врага и тогда уже действовать. У него была своя строго выработанная тактика, которой он и хотел придерживаться. Во всех боях, в каких ему приходилось участвовать, он обнаруживал одно всеми признанное качество: замечательную точность рипоста. Поэтому он и теперь решился только делать рипосты и не нападать самому, покуда противник не утомится и не выбьется из сил. При его флегматическом, спокойном темпераменте эта тактика обещала особенный успех в борьбе с желчным, раздражительным Поуелем. Время, покуда противники наблюдали друг друга, показалось зрителям целою вечностью. Наконец англичанин решился начать нападение, не выходя, впрочем, совершенно из оборонительной позиции. Он сделал три или четыре финта, но всякий раз встречал кулаки Дика, поднятые вровень с лицом. Тогда он направил на канадца удар, который, если бы достиг цели, пришелся бы последнему прямо в нижнюю челюсть. Но кулак англичанина встретил громадную руку, которая отразила удар, не сделав, впрочем, рипоста. Все это совершено было обоими бойцами с замечательной точностью, точно в фехтовальной зале. Раздалось громкое "браво". Публика приветствовала этот первый мастерский удар. За первым последовало еще два или три. Они тоже не привели ни к какому осязаемому результату, но до крайности раздражили Поуеля, который сердито пробормотал сквозь зубы, хотя это запрещалось правилами бокса: - Да бейте же, сэр! - А вам, видно, очень хочется заработать 50000 долларов? - в тон ему возразил канадец, намекая на сделку с Невидимыми. Вся кровь бросилась в лицо англичанину, в глазах у него помутилось, и он едва не упал, но самолюбие взяло верх, и он скоро оправился. Как ни мимолетно было его смущение, все-таки Дик мог бы им воспользоваться и одним ударом кончить борьбу. Но канадец был настолько честен, что ему даже в голову не пришла подобная мысль. Опомнившись от изумления, англичанин пришел в ярость. Теперь он только и думал о том, чтобы поскорее отомстить. Он напал на противника с бешенством, которое нисколько не уменьшило его ловкости. Все заметили, что он готовит решительный удар. Кулаки его вертелись около лица Дика с изумительной быстротой. Англичанин делал всевозможные притворные удары, чтобы сбить с толку противника. Это продолжалось минуты три. Зрители затаили дыхание. Каждый понимал, что решительный удар, от которого обыкновенно зависит исход боя, недолго заставит себя ждать. Вот англичанин откинулся назад всем корпусом и вытянул вперед свою стальную руку. Женщины вскрикнули и закрыли себе лицо руками. Но удар не попал в цель. Левою рукой гигант-канадец в одно мгновение отразил ужасный удар, а правая рука его с быстротою молнии опустилась тяжелым молотом на нижнюю часть лица Поуеля. Дядьки обеих сторон услыхали хруст костей; на землю хлынули ручьи крови, и непобедимый Том Поуель, борец за старую Англию, растянулся во весь свой громадный рост на арене. В английском лагере послышался глухой ропот, а с французской стороны понеслись аплодисменты и восторженные крики: "Ура, Франция! Ура, Дик Лефошер!" Но Том Поуель не признавал себя побежденным. Он быстро вскочил с земли и встал в позицию. Его дядьки подбежали к нему и потребовали пятиминутного перерыва для временной перевязки. Это было согласно с правилами, но продление перерыва зависело от согласия Дика, который готов был согласиться на все, чего бы от него ни потребовали. Подошел доктор и нашел у Поуеля раздробление обеих челюстей. Говорить англичанин уже не мог. Дядьки стали его убеждать, чтобы он признал себя побежденным, но Поуель решительно отказался. Толпа роптала. Том Поуель и сам понимал, что если он откажется от продолжения боя, то покроет себя позором и никогда не получит прощения от своих соотечественников, тем более что те слишком далеко зашли в своем хвастовстве. Скоро Дику пришлось убедиться, что раненый противник его не сделался менее опасным после первого поражения. Пылая местью, англичанин нападал с бешенством отчаяния. Была минута, когда Дик нечаянно поскользнулся, отражая удар, и Том Поуель воспользовался этой оплошностью, чтобы нанести ему сильный удар в висок, но так как этот удар был все-таки сильно ослаблен ответным ударом Дика, то и не причинил канадцу большого вреда. Зато Дик понял, что с англичанином церемониться нечего и что жалеть его не стоит. Он припомнил всех несчастных, убитых Поуелем, припомнил его гнусный торг с замаскированным человеком и решился покончить с негодяем. Выждав время, он после одного ловкого отражения нанес Тому Поуелю в голову двойной удар обоими кулаками разом. Англичанин захрипел и покатился по арене. Его подняли. Том Поуель лишился зрения на весь остаток своей жизни. Его дядьки признали себя побежденными от его имени, и судья поединка волей-неволей был вынужден провозгласить Дика Лефошера, борца за Францию, победителем Тома Поуеля, борца за Англию. Невозможно описать восторг французов. Они схватили отбивавшегося Дика и торжественно понесли его в ресторан Колле, где немедленно был устроен в честь победителя великолепный банкет. Англичане притихли и в досаде не зажгли даже приготовленной иллюминации. Только один ресторан Колле горел блистательными огнями. На банкете в числе других приглашенных были почти все консулы, и было замечено, что итальянский генеральный консул особенно горячо приветствовал и поздравлял Дика. Он сказал такой прочувствованный спич, забывая даже обязательную дипломатическую сдержанность, что все присутствующие наэлектризовались. Среди громкого хлопанья пробок десятки, сотни рук потянулись к Дику с бокалами. Все пили, все кричали: "Да здравствует Франция! Да здравствует Дик Лефошер!" И вдруг среди этого шума Оливье услыхал, что кто-то шепчет ему на ухо: - Итальянский консул в сообществе с Невидимыми. Молодой человек вздрогнул и подумал о бароне де Функале. Поискав дипломата-сыщика глазами, Оливье увидал его на противоположном конце зала, где тот стоял и разговаривал с американским консулом. Оливье сообразил, что шепнуть ему этих слов он не мог. Молодой человек хотел было подойти к Дику и сообщить ему это известие, но до канадца невозможно было добраться: его окружала тесная толпа. Он ограничился тем, что подошел к Лорану и поговорил с ним. Решили, что Лоран сейчас же спросит объяснений у барона де Функаля. Когда Лоран направился к дипломату через всю залу, тот увидал его и сразу догадался сделать так, чтобы приход Лорана никому не бросился в глаза. Он вскрикнул с самым радушным видом: - А! Мой спутник по "Вечерней звезде" (так назывался пароход, на котором они приехали в Мельбурн). Как я рад вас видеть! Неужели вам не, стыдно не навестить меня ни разу по приезде? А еще обещались! Лоран в смущении пробормотал несколько слов. Искусство, с которым барон разыграл свою роль, удивило его до крайности. Барон продолжал: - Да уж не оправдывайтесь! Нехорошо. - Потом он вдруг понизил голос и сказал торопливо: - Невидимые что-то затевают. Постараюсь к завтрашнему утру разузнать все подробно. Около разговаривающих терлись две какие-то личности. Барон прибавил довольно громко, чтобы они слышали: - Я слышал, что вы очень хороши с победителем Поуеля. Познакомьте меня с ним, пожалуйста. И знаете что? Приезжайте-ка завтра ко мне обедать с ним вместе. Это будет очень хорошо, право! Лоран поклонился, и оба они направились к Дику, который в это время разговаривал с Оливье. Познакомив консула с Диком, Лоран представил его и графу Лорагюэ. Барон поклонился с аристократической непринужденностью и сказал: - Ваше имя мне знакомо. Я знавал в Париже маркиза Лорагюэ. Очень приятно познакомиться. Граф, ваши друзья приняли мое приглашение пожаловать завтра ко мне на обед в консульство. Буду очень счастлив, если и вы тоже сделаете мне честь... - Благодарю, барон... С величайшим удовольствием. Граф Лорагюэ держал себя с бароном вежливо и любезно, но в его обращении незаметно сказывалось, что если он и играет роль, то все-таки ни в каком случае не допустит фамильярности. - Итак, я могу на вас рассчитывать? - Я приеду с обоими друзьями. Барон де Функаль откланялся и, отговорившись делами, уехал с банкета. Проходя мимо графа, он слегка задел его плечом, и в ту же минуту Оливье почувствовал, что ему в карман что-то положили. Вскоре и наши друзья вернулись в "Восточную гостиницу". При выходе из ресторана они увидали у подъезда Блэка, который прибежал сюда дожидаться хозяина. - Какими судьбами ты здесь, Блэк? - вскричал Оливье. - Ведь я же запер тебя в комнате, когда уходил. Умное животное махало хвостом с лукавым видом. - Очень понятно, - заметил Дик, - кто-нибудь из прислуги входил в номер, и Блэк этим воспользовался. По приходе в гостиницу друзья узнали, что Виллиго еще не возвращался. - Поверьте, он знает, что делает, - заметил графу Дик. - Когда он вернется, он нам расскажет все, и мы, наверное, узнаем что-нибудь важное и интересное. Хотя было уже поздно, друзья собрались вместе, чтобы поболтать. Но разговор не клеился. Все трое чувствовали непобедимую сонливость, глаза слипались, язык плохо слушался. Усевшись в креслах, они едва не заснули на месте и с трудом поднялись, чтобы проститься и разойтись по своим спальням, которые все были смежны между собою. Оставшись один, Оливье торопливо достал из кармана вещь, положенную туда бароном де Функалем. Развернув пакетик, он увидал превосходный миниатюрный портрет своей невесты, под которым золотыми буквами было написано по-итальянски: "Speranza"*. Молодой человек нежно впился в него глазами, полными слез. Понемногу глаза застлались у него каким-то туманом, мысли в голове спутались, и он крепко заснул, свесив голову набок. ______________ * Надежда. Тогда он увидал престранный сон. Ему почудилось, что дверь его комнаты беззвучно отворилась и к нему подошли четыре замаскированных человека. Он хотел крикнуть, но не мог; язык не послушался. Четыре человека взяли его на руки и понесли по каким-то длинным коридорам, затем пронесли через какой-то сад с железной решеткой, отворили калитку, выходившую в поле, и положили его в карету, которая, очевидно, была приготовлена заранее. Лошади помчались, и через два часа езды карета подъехала к другой железной ограде. Ворота растворились, пропустили экипаж и снова закрылись. Карета остановилась. Замаскированные люди снова взяли Оливье на руки и внесли под какой-то темный свод, на конце которого находилась лестница, ведущая глубоко под землю. По этой лестнице они понесли Оливье. Молодой человек насчитал двадцать четыре ступени. Спустившись с лестницы, замаскированные люди пошли по длинному коридору, который привел их к темному погребу, освещенному закоптелой лампой. В погребе стояла скамейка, на которой сидел пятый замаскированный человек; подле скамейки чернела вырытая яма... О ужас! То, что граф д'Антрэг принял с первого взгляда за скамейку, оказалось гробом. Человек, сидевший на гробе, встал и сказал: - Граф д'Антрэг, в третий раз ты попался к нам в руки. Теперь уж никакая власть земная тебя не спасет. Тебе здесь положен запас пищи на две недели и на столько же времени запас света; дверь, через которую ты вошел, будет заделана. Это - последнее снисхождение, которое мы, Невидимые, оказываем тебе. Ты знаешь, чего мы от тебя требуем. Я оставлю тебе бумаги и перо с чернилами. Напиши формальное отречение от невесты. Как только ты сделаешь это, ночью ли, днем ли, в ту же минуту ты будешь выпущен. Если же ты будешь упорствовать, то вот для тебя приготовлены здесь могила и гроб. Человек в маске замолчал. Онемев от ужаса, Оливье оглядывал место своего заключения, очень похожее на склеп. По приказанию человека в маске все удалились; явились рабочие и заделали дверь. Оливье остался замурованным в склепе... Он вскрикнул, упал в гроб и в ту же минуту проснулся. Он упал с кресла, на котором спал. На лбу у него выступил холодный пот. - Какой ужасный кошмар! - сказал он про себя. - Это мне напоминает историю в Петербурге... только то была действительность, а это, к счастью, сон. Желая освежиться, граф отворил окно и выглянул на двор. Каково же было его удивление, когда он увидал точно такой же сад, какой ему приснился во сне. Это ему показалось странным. Он вздрогнул. Вместе с тем он чувствовал по-прежнему сонливую истому во всем теле, стеснение в груди и шум в ушах. За стеною ему слы