ие запах свежей крови, и задевали иногда своими шерстистыми крыльями лица бодрствующих. Некоторые из этих рукокрылых простирали дерзость до того, что совсем даже опускались на труп, но канадец всякий раз сгонял их прочь дулом винтовки. Эти поганые животные составляют настоящую язву австралийских лесов и обладают таким тонким обонянием, что за целую милю слышат запах даже маленького мертвого животного. Иногда, побуждаемые голодом, они нападают и на живых. Горе путнику, прельстившемуся в лесу мягкою травкой, которая сама как бы манит на отдых. Он ложится спать на душистое ложе, но он забыл о вампирах. Вот он засыпает, глаза его слипаются, и он видит сквозь сон, что над ним начинают носиться противные гадины, издающие странный одуряющий запах. Путник хочет встать, но не может: этот запах действует на него парализующим образом. Им овладевает летаргическое состояние: он все видит, все чувствует, но не может шевельнуть пальцем. Сильный запах мускуса ударяет ему в голову; животное опускается на него и садится. Несчастный чувствует на себе влажное, холодное, липкое тело. Он содрогается от ужаса, но не может стряхнуть с себя гадины. Затем он чувствует укушение за ухом, вампир прокусывает сонную артерию и, распустив трепещущие крылья, начинает жадно сосать теплую кровь. С восходом солнца тою же дорогой случается проходить иногда другому путнику, и тогда он видит своего лежащего мертвого собрата, а около него - насосавшегося вампира, всего в крови и тоже мертвого от обжорства или, правильнее, от перепоя. Весь остаток ночи канадец Дик и Лоран только и делали, что отгоняли вампиров от мертвого тела Менуали. Когда проснулись Кэрби и Джильпинг, то чрезвычайно удивились, услыхав о ночном происшествии. Они так крепко спали, что не слыхали ровно ничего. Джильпинг от души пожалел бедного юношу и даже взялся было за Библию, чтобы прочитать псалом, но Дик убедил его не делать этого. - Я знаю, мистер Джильпинг, - сказал он, - что у вас намерение очень хорошее, но ведь вас уж приняли раз за колдуна. Если подойдет Виллиго и увидит вас с книгой, то подумает, что вы произносите какие-нибудь заклинания. Это рассердит его, и тогда я не ручаюсь за последствия. День прошел благополучно. Под вечер небо заволокли тучи, и вдали стал погромыхивать гром. Стояла страшная духота, как всегда бывает перед разряжением природного электричества. Черный Орел все еще не подавал признаков жизни. Оливье начинал беспокоиться. - Что это он не идет? - заметил он с тревогой. - Уж не случилось ли с ним беды? Почти сейчас же вслед за его словами вдали послышался крик скватер-клока, птицы, похожей на сороку и прозванной так (часы скваттера) за то, что она кричит всегда перед утром и перед вечером. - Вот и он! - заметил Дик своему другу. - Как он похоже кричит! - отвечал Оливье. - Я бы так и подумал, что это сорока. - О, туземцы на этот счет мастера. Они так хорошо умеют подражать всяким животным, что просто не отличишь. И заметьте: каждый крик имеет у них свое значение. Да вот вам: Виллиго крикнул два раза. Подождите еще немного, и будет третий крик. Действительно, третий крик не заставил себя ждать. - Три раза, стало быть, - продолжал Дик. - Первый крик означал, что я должен обратить внимание; второй значил: "это я"; третий: "кругом все благополучно". Если бы крик послышался только два раза, то это значило бы, что враги недалеко; если бы только один раз, то это уж была бы тревога, то есть "враги здесь, вооружайтесь". - Все это очень остроумно, но разве враги не могут узнать значение этих сигналов? - Да, но во время войны это условное значение постоянно меняется, как у нас пароль и лозунг. Наконец, выбираются крики разных животных и с разными интонациями, так что враг, если пожелает руководствоваться этими сигналами, в конце концов только спутается. Разговор был прерван приходом Черного Орла. Нагарнукский вождь медленно шел берегом реки, точно делал простую прогулку. Но он был не один. С ним шел татуированный воин, лишенный оружия и по всем признакам дундаруп. Канадец удивился было, что это значит, но вдруг заметил, что руки пленника связаны под локтями при помощи палки и ремня из шкуры кенгуру и что Виллиго тащит пленника за ремень, захлестнутый на шее мертвым узлом. Освободиться пленник не мог, а если бы стал упираться, то мертвый узел задушил бы его. Кроме того, у пояса Черного Орла было привешено шесть свежих скальпов. Весьма странной является эта общность обычая скальпировать убитого врага у краснокожих туземцев Америки и чернокожих племен Австралии, никогда не приходивших между собой в соприкосновение. И не в этом только обычае сказывается известная общность нравов и обычаев между этими двумя совершенно различными расами. Впрочем, все это читатель узнает из нашего рассказа о пребывании наших героев в стране нагарнуков, где мы ознакомим их со сказочным прошлым этого племени, с легендой об его происхождении, с их нравами и обычаями, их верованиями и суевериями. На основании рассказов первых путешественников, посетивших Австралию и не проникавших далее побережной полосы, долгое время полагали, что все туземцы Австралии принадлежат к тому же безобразному и уродливому типу меланезийцев, столь близкому к обезьянам. Тогда как на деле это вовсе не так. Англичане, которые не признают иного способа колонизации, как избиение туземцев и заселение страны англосаксами, находили для себя выгодным поддерживать это заблуждение, которое могло служить до известной степени оправданием их бесчеловечной жестокости. Но теперь, когда стало известно, что Тасмания и Центральная Австралия имели культурное население с классически прекрасными формами и вполне способное усвоить европейскую цивилизацию, теперь уже поздно спасти эти вымирающие племена от окончательного исчезновения. Все они или перебиты, или затравлены, как дикие звери, этими худшими дикими зверьми, прибывшими из Англии, так что невольно рождается вопрос, кто же были истинные дикари, австралийские туземцы или англичане. Когда Труганина и Ланнэ, эта последняя австралийская чета, эти последние представители той высокой туземной расы, о которой мы говорили, были преданы земле, английское правительство распорядилось воздать им воинские почести при погребении: били барабаны, гремели салюты, и войска брали на караул. Так приветствовали англичане окончательное уничтожение человеческой расы, истребленной ими и их пресловутой цивилизацией. Увидав пленника, канадец невольно содрогнулся при мысли об участи, которая ждала несчастного дундарупа. Он поспешил предупредить своих друзей, чтобы те не вмешивались в кровавую тризну. - Ради всего святого на свете, - говорил он, - держитесь в стороне, что бы вам ни пришлось здесь увидеть. Против вековых предрассудков ничего не сделаешь. Если вы хотя бы в чем-нибудь помешаете Черному Орлу во время похоронного обряда, то наживете себе в нем непримиримого врага. - Дик прав, джентльмены, - вставил свое слово Кэрби, тоже знавший кое-что об обычаях дикарей, - Дик совершенно прав. Предупреждаю вас: ни одного слова, ни единого жеста, Боже вас сохрани! Вы ничего не добьетесь, а лишь приведете Виллиго в такую ярость, что он готов будет вас всех истребить. Он этого, вероятно, не сделает из уважения к своему брату Тидане, но все-таки будет вашим врагом на жизнь и смерть. - Но что же такое здесь будет? - спросил Оливье, бледнея от волнения. - Тише!.. Он подходит. Так знайте же и берегитесь! Виллиго приблизился к привалу, таща своего пленника. Скажем несколько слов в объяснение этих предостережений. У нагарнуков нет жрецов в собственном смысле, а есть только кораджи, или колдуны, которые играют роль предсказателей, а не жрецов. Религиозные обряды при рождениях, свадьбах и похоронах исполняет всегда сам глава семейства без всякого участия колдунов. Покойников своих нагарнуки сжигают, веря, что тела умерших в виде дыма поднимаются на луну и там соединяются с душою, принимая снова прежний состав и форму. Люди, умершие без погребения, носятся над землею в виде "каракулов", или беспокойных духов, не соединившихся с телом. Эти каракулы поджидают удобного случая, чтобы овладеть чьим-нибудь телом во время погребения и унестись на луну. Тогда душа от украденного тела остается блуждать на земле в виде каракула. Нет выше несчастья, как иметь каракула в семье; он постоянно допекает своих родственников, и единственное средство избавиться от него - это принести ему в жертву пленника, чтобы каракул мог овладеть его останками, превращенными в дым. Чтобы этого не случилось, при похоронах произносятся всевозможные заклинания, сопровождаемые пляской вокруг сжигаемого тела и диким воем. Позор тому главе семейства, который пропустит хотя бы малейший обряд: на него обрушивается вся вина за появление в семье каракула. Каракулов все боятся. Самые храбрые из нагарнуков бросаются на землю и закрывают себе лицо, только бы не видать страшного привидения. Теперь понятно, что могло бы произойти, если бы европейцы помешали Черному Орлу при исполнении обряда. Их не спасло бы, пожалуй, даже заступничество Тиданы, и канадец поступил очень умно, что предупредил их. Когда Черный Орел подошел к своим друзьям, то они заметили у него на лице глубокое волнение, которое он тщетно старался скрыть под маской величавого спокойствия. Канадец, знавший, как надо говорить в подобных случаях, приветствовал его следующими словами: - Дундарупы трусливые псы. Они храбры перед юношей, но бегут от сурового воина. Черный Орел свирепо улыбнулся и указал на свои трофеи, говоря: - Когда снег старости убелит голову Черного Орла, тогда не останется в живых ни одного дундарупа! Затем он указал на пленника и продолжал: - Это Урива, убивший Менуали. Урива последует за ним на костер. - Нагарнуки трусливые совы, - заговорил пленник. - Они готовы прятаться в дуплах. Урива убил молодого нагарнука. Не жалко этих поганых птиц! Европейцы все вздрогнули от этих слов. Виллиго запыхтел. Драма началась. - Дундарупы великие воины, и Урива великий вождь, - отвечал Черный Орел с ужасающим спокойствием. - Урива давно искал случая пропеть военную песнь. Теперь у Уривы есть этот случай. Он запоет ее, уходя к своим праотцам. - Они будут рады мне больше, чем вонючей птице, украсившей себя перьями Черного Орла! - отпарировал пленник. При всяком другом случае за подобным оскорблением последовало бы немедленное возмездие. Но у туземцев пленник имеет право браниться до самой последней минуты. Эта брань имеет обыкновенно целью вывести из терпения мучителей и заставить их поскорее прекратить мучения, что иногда и достигается. На это именно и рассчитывал дундаруп, покрывая Виллиго невыносимыми оскорблениями. Но он ошибался. Виллиго был старый воин, и нелегко было вывести его из себя. Урива понял это, и холодный пот каплями выступил у него на лбу. - Моему брату жарко! - иронически заметил Виллиго. Тогда Урива плюнул ему прямо в лицо. Это была последняя отчаянная попытка. Она едва не удалась. Вилиго вне себя замахнулся на пленника бумерангом. Канадец с облегчением вздохнул, радуясь, что все скоро кончится. Но то была одна минута. Виллиго разом успокоился и, близко-близко наклонившись лицом к лицу пленника, произнес со скрежетом: - Береги слюни, Урива: пригодятся. Ведь тебе больше не пить. - Пощади! - пролепетал вне, себя от волнения Оливье. К счастью, это было сказано по-французски, и Черный Орел не понял. - Ради Бога, молчите, иначе вы погибли, - шепнул канадец и, когда Виллиго повел пленника привязывать к дереву, прибавил торопливо: - Подумайте об участи жены Виллиго, о сожженной хижине... Поймите его чувства, и тогда вы сами извините его. Соберитесь с силами; вы даже уходить отсюда не должны! - Но я не могу, не могу смотреть! - А мне самому разве приятно? Но если мы уйдем, Виллиго примет это за жестокое оскорбление. В его глазах это будет равносильно нежеланию присутствовать на похоронах Менуали. Вспомните, Урива предательски убил юношу, который еще не был воином, а это у дикарей считается подлостью. Впрочем, есть одно средство спасти Уриву. - Какое? - с живостью спросил Оливье. - Убить самого Виллиго, который столько раз спасал вас от смерти! Оливье в ответ на это печально поник головою. - Таков здешний обычай, - заметил Кэрби, - и если вы когда-нибудь попадете к дундарупам, то ждите себе той же участи. Между тем Виллиго, привязав пленника, устроил костер, еще раз омыл водою тело Менуали и положил его на костер. Обряд начинался. С покойником по обычаю нужно было положить все его доспехи. Виллиго положил на костер подле тела бумеранг, стрелы, копье и пращу; на грудь покойника он поставил ящик с красками, чтобы покойнику было чем татуироваться на том свете; наконец, рядом же нашлось место и для задней ноги кенгуру, чтобы усопший воин не проголодался во время путешествия на луну. При положении каждой вещи Черный Орел пел соответствующие песни. Оливье с интересом следил за этими приготовлениями, и ему вспомнились прекрасные стихи Шиллера, где описывается погребение краснокожего индейца, которому в гроб кладут все вещи, любимые им при жизни: В головах - облитый свежей Кровью томагавк, Сбоку - окорок медвежий. Путь его далек.* ______________ * Перевод гр. А.Толстого. Сцена была и величественна, и исполнена дикой поэзии. Заходящее солнце окрашивало в багрянец и золото верхушки акаций и эвкалиптов, между тем как нижняя часть деревьев погружалась все более и более в тень, которая словно набегала неудержимою волной. Очертания леса все более и более сливались в сплошной туманный и темный фон, принимая отпечаток чего-то загадочного и таинственного. С последним угасшим лучом солнца Виллиго запалил приготовленный костер. Огонь затрещал, вспыхнул, и красные языки принялись лизать поленья и сучья. XV Суеверия. - Бегство пленника. - Ранчо Кэрби. - Грозящая опасность. Началась дикая, не поддающаяся описанию сцена. Нагарнукский вождь принялся ходить вокруг горящего костра, напевая какие-то заклинания, чтобы прогнать злых духов, бродивших вокруг тела Менуали. Шаг его, сначала медленный, постепенно все ускорялся, а пение переходило в вой, сопровождаемый хлопаньем в ладоши. По мере того как разгорался костер и тело уничтожалось, требовались заклинания все более и более сильные и действительные. Бег требовался самый быстрый, чтобы злые духи как-нибудь тихонько не утянули кусочек тела. И бег начался бешеный, безумный, отчаянный, головокружительный; Виллиго делал такие громадные прыжки и так дико завывал, что графу Лорагюэ это кружение начинало казаться какою-то адскою пляской. Вдруг подгоревшая середина костра с треском провалилась, рассыпав кругом искры и поглотив в недра свои полусгоревший труп. Виллиго испустил последний дикий вой и остановился. Дело его было сделано. Теперь можно было предоставить огню доканчивать уничтожение трупа. Злые духи уж больше не были страшны. Пришла очередь пленника, который стоял ни жив ни мертв, глядя на обычное для всякого дикаря зрелище. И не мудрено, что он стоял ни жив ни мертв. Ведь он тоже был австралиец и знал, какая участь его ждет. Он знал, что с него будут с живого сдирать кожу, но не разом, а медленно, постепенно, ремешками. Он знал, что затем у него будут отрывать сустав за суставом, стараясь не причинить серьезного органического повреждения, и что лишь к утру он будет брошен на костер, который положит желанный конец этим жестоким мукам. Пользуясь минутой, когда Виллиго, задумавшись, окидывал последним взглядом догоравший костер, несчастный с мольбою протянул свои связанные руки к европейцам и сказал: - Пощадите!.. Я не убивал Менуали... И снова у Оливье невыносимо больно сжалось сердце. Дундаруп был сам еще юноша; старый воин не дал бы себя так забрать и связать. Признание в убийстве Менуали было с его стороны пустою похвальбой в кругу своих, которую, на его беду, подслушал Черный Орел, ползком подкравшийся к лагерю дундарупов и давший самому себе клятву предать пытке убийцу племянника. Виллиго уже убил шестерых дундарупов, но тут у него явилась новая неотступная мысль: во что бы то ни стало овладеть убийцей. С этою целью Черный Орел стал подражать крику молодого кенгуру, дундаруп бросился на крик, Черный Орел завлек его в лесную чащу и взял в плен. И вот теперь, находясь в крайности, молодой Урива обратил умоляющий взгляд на европейцев, надеясь найти в них хоть каплю сострадания. Но что они могли сделать? Оливье мрачно глядел в землю, проклиная свое бессилие. Вдруг в лесу, несколько позади дерева, к которому был привязан дундаруп, послышались странные, нечеловеческие звуки. Виллиго, уже взявший в руки свой каменный нож, в изумлении остановился. Подняв глаза, он вдруг громко вскрикнул и кинулся ничком на траву, стараясь прикрыть голову травою и листьями и бормоча задыхающимся от страха голосом: - Каракул!.. Каракул!.. Тирара матамое! (Привидение! Дух!.. Я погиб!.. Я проклят!..) Оливье и его друзья тоже взглянули и увидали какую-то белую фигуру, двигавшуюся в кустах. Фигура произносила какие-то бессвязные слова. Удивленный граф хотел встать и подойти к фигуре, но Дик жестом удержал его на месте. Граф оглянулся, сосчитал товарищей и понял все. Между тем Виллиго продолжал лежать ничком и кричал: - Каракул!.. Каракул!.. А белое привидение двигалось вперед, крича все громче и громче. Канадец и Кэрби беззвучно хохотали, взявшись за бока, и их веселость сообщилась графу. Пленник тоже завыл от ужаса и никак не мог успокоиться, хотя европейцы знаками показывали ему, что бояться нечего. Привидение остановилось около пленника и завыло диким голосом на самом невозможном нагарнукском языке, пользуясь, вероятно, тем, что с привидений не спрашивают грамматических знаний. - Но!.. Но!.. Инаро нара Менуали! (Я! Я! Я сам отомщу за Менуали!) Дундаруп завыл еще пуще, умоляя о пощаде. Он испугался каракула больше, чем казни, от которой у него за несколько минут перед тем стыла кровь в жилах. Комедия удалось вполне. Насчет Виллиго можно было быть спокойным все время, покуда будет продолжаться этот адский гвалт. Кэрби от смеха катался по траве, Дик просто задыхался, только Оливье и Лоран были сдержаннее и спокойно ожидали, что будет дальше. Что касается Джильпинга... но дело в том, что его тут и не было. Именно он и исполнял роль каракула с таким замечательным для первого раза успехом. Покуда Виллиго вертелся волчком вокруг костра, Кэрби поговорил с будущим лордом Воанго, научил его нагарнукской фразе, и ученый геолог-миссионер решился принять на себя вид каракула. Он слазил в фуру, завернулся в простыню, отвинтил у кларнета рожок и, спрятавшись в лесу, начал дуть в него, приведя в ужас Виллиго и его пленника. Однако шутку продолжать слишком долго было опасно. Пленник барахтался и мешал Джильпингу отвязать его. Тогда, чтобы его успокоить, Джильпинг вынужден был показать ему свое лицо. Дундаруп узнал его и от радости едва не лишился чувства. Джильпинг развязал его и знаком показал ему на лес. Урива сделал быстрый прыжок в сторону, но прежде, чем скрыться в лесу, повернулся лицом к европейцам, дотронулся правой рукой до земли, потом поднял ее к небу, наконец, протянул по направлению к европейцам и исчез в кустах. Эта пантомима означала, что с этих пор дундаруп телом и душой будет принадлежать европейцам. Джильпинг посвистал еще несколько минут в рожок кларнета, чтобы не дать Черному Орлу услыхать шум в лесу, потом скинул с себя простыню и спокойно вернулся на свое место. - Виллиго, - сказал тогда канадец, - каракул ушел. - Правду ты говоришь, Тидана? - отозвался Виллиго, все еще не поднимая головы. - Честное слово. Он исчез в облаке дыма и унес с собой Уриву. Он хотел сам отметить за смерть Менуали, он так ведь и говорил. Это, должно быть, добрый, а не злой дух твоего семейства! Эти слова успокоили нагарнука настолько, что он решился наконец поднять голову. Не видя больше привидения, он встал совсем. Ему и в голову не пришло заподозрить Джильпинга в коварной проделке; он чистосердечно поверил, что все было так, как ему сообщили. На рассвете Черный Орел побросал остатки от костра в Лебяжью реку, и маленький караван тронулся в путь. Но охоту пришлось прекратить, потому что нужно было двигаться вперед с осторожностью, так как Виллиго получил известие, что у нагарнуков открылась война с соседним племенем - нирбоасами. Это известие очень не понравилось фермеру Кэрби, потому что его ферма стояла как раз на границе между обоими враждующими племенами и легко могла подвергнуться грабежу, особенно ввиду его дружбы с нагарнуками. Находясь еще в Мельбурне, он отправил к себе на ферму обоз в десять фур с разными припасами и теперь опасался за участь обоза. Свои страхи он сообщил канадцу, прося его повлиять на Виллиго, чтобы тот ускорил движение каравана. - В каких отношениях были вы с нирбоасами до этого времени? - спросил Дик. - В очень дурных. Первое время я с ними любезничал, дарил им ножи, поил водкой. Они вообразили, что это я плачу им дань, и сделались так нахально требовательными, что я стал гонять их с фермы. Теперь они мои враги. - А ведь это с вашей стороны не очень благоразумно, хотя и понятно. Сколько у вас народу для защиты фермы? - Во-первых, Анескот, брат моей жены и вместе мой управляющий, и затем семь человек американцев с Дальнего Запада, все испытанные, преданные друзья и товарищи. Кроме них, еще есть один бывший каторжник, я его держу для лошадей, он знает в них толк, так как он был барышником в Девоншире. - Вы в нем уверены? - А кто его знает?! Впрочем, вел он себя до сих пор на ферме хорошо. Зовут его Ольдгам. - Да! - протянул канадец. - Вот что я вам скажу: нужно как можно скорее ехать на ферму. Далеко ли до нее, как вы полагаете? - Миль двадцать, я думаю. На беду, эта фура тащится так медленно. - Слушайте, Кэрби, так нельзя оставлять. Нужно ехать скорее. Поедемте с ними вперед на ферму. Может быть, мы все равно опоздаем, но по крайней мере сделаем все, что могли, и совесть наша будет покойна. Остальные наши товарищи пусть остаются при фуре; их без нас достаточно для ее обороны. - Спасибо, друг, спасибо от всего сердца! - произнес глубоко тронутый скваттер, со слезами на глазах пожимая руку честного канадца. XVI Решение канадца. - Несчастье. - Помощь вовремя. - Исчезновение Ольдгама. - Появление Черного Орла. - Что делать? Когда Дик и Кэрби сообщили об этом решении своим друзьям, то Оливье не пожелал пустить их одних, говоря: - Мое присутствие здесь лишнее, а там, на ферме, дело идет о защите женщин и детей. Я тоже поеду с вами. Канадец не знал, что ему делать. Ему и хотелось исполнить желание графа, так как для фермы лишний защитник был очень кстати, и вместе с тем он боялся уменьшить число товарищей Виллиго. Из затруднения его вывел сам Черный Орел, решивший вопрос по-своему. - Молодой Лебедь (так прозвал он Оливье) прав, - сказал дикарь. - Пусть не только он, пусть и Лоран идет с вами. Я останусь вдвоем с Воанго. Этого совершенно достаточно для конвоя фуры. Лоран даже вскрикнул от радости. Он уже начинал дрожать при одной мысли о разлуке со своим графом. - Завтра вечером Виллиго будет на ферме! - прибавил вождь. - А если тебе встретятся нирбоасы? - спросил Кэрби. - Скваттер не знает Черного Орла, - гордо возразил нагарнук. - Завтра вечером Черный Орел будет на ферме. - Берегите свою винтовку, мистер Джильпинг! - сказал канадец на прощание англичанину. - Не беспокойтесь, сэр. Я позабочусь сохранить жизнь мужа своей жены и отца своих детей, а также будущего лорда Воанго из Воанго-Голля. - Вперед, друзья! - крикнул канадец, и четыре всадника быстро помчались вдоль берега Лебяжьей реки. Ничто не могло сравниться с радостью Кэрби при мысли, что он теперь поспеет на целые сутки раньше к своей семье, чем мог рассчитывать. Дик и Кэрби мчались вперед остальных, но воздух был так спокоен, кругом такая тишь, и даже звук копыт их коней был не слышен в мягкой траве, что старые друзья могли так же беспрепятственно разговаривать между собой, как если бы они шли друг подле друга по садовой дорожке. - Дик, - сказал скваттер, - я никогда не забуду этой услуги, которую вы оказали мне сегодня! Быть может, я буду обязан вам жизнью моей жены и детей, но если бы даже и не так, знайте, во всяком случае, что в австралийском буше есть человек, по имени Вальтер Кэрби, которому достаточно сделать знак, чтобы и жизнь, и достояние его были в полном вашем распоряжении, Дик, при каких бы то ни было условиях! - Спасибо, Кэрби, - отвечал канадец, - дружба и расположение такого человека, как вы, всегда могут быть пригодны. Быть может, придет время, когда я обращусь к этой дружбе. Видите ли, мой друг, я не знаю Франции, родины моего отца и моей, хотел бы поехать туда и перевезти туда останки моего отца и умереть там. Но что буду я делать в этой совершенно незнакомой мне стране, я, старый лесной бродяга?! Нет, я чувствую, что умру здесь! Но здесь у меня нет никого близких и родных, и, мне кажется, очень тяжело подохнуть где-нибудь под кустом так, чтобы некому было даже закрыть глаза! Так вот я иногда думал, Кэрби, что, когда силы мои оставят меня и мне трудно станет бродить по лесам с ружьем за спиной, быть может, у вашего очага найдется и для меня местечко! - Самое первое местечко, Дик! Самое почетное! - воскликнул растроганный скваттер. - Мы некоторое время потеряли друг друга из вида, - продолжал канадец, - но ведь мы давно знаем друг друга... Помните, как мы в первый раз встретились с вами? - Как же мне не помнить? - То было на Муррее, близ Красных гор! Мы целый сезон охотились вместе, и в ту пору моя хижина не была так пуста и безотрадна, как сейчас! - Я не решился вам об этом напомнить, Дик, но и посейчас не могу забыть, как весело и радостно звучало эхо буша, вторившее ее голосу, ее веселому смеху, которым она приветствовала каждый раз наше возвращение! - Да, и ее не стало; она умерла год спустя, подарив мне ребенка, который не пережил свою мать... И вот я остался еще более одинок, чем прежде, и потому-то решился теперь, когда придет старость, попросить для себя местечка у вашего очага. Мы будем вспоминать о ней, будем говорить о ней, этом нежном цветке, увядшем в полном расцвете своей юной красоты! И под впечатлением этих далеких, но все еще живых воспоминаний старые товарищи смолкли. Лошади мчались во всю прыть, словно и они разделяли нетерпение своих всадников, и через несколько часов вдали показались крыши фермерских построек. Вдруг две из лошадей шарахнулись в сторону, и перед всадниками, как из-под земли, вырос какой-то туземец. Кэрби схватился за револьвер, но Дик остановил его, крикнув: - Стойте! Ведь это Урива, которому мы спасли жизнь. То был действительно молодой дундаруп. Одежда на нем была растрепана, он задыхался после чересчур быстрого бега. Долго он не мог выговорить ни слова, наконец отдышался и сказал: - Скорее! Скорее! Нирбоасы напали на ферму еще с утра. - Ура! Еще немножко, и мы будем там! - крикнул канадец, давая шпоры коню. Лошади уже не бежали, а летели, вот и забор фермы, опрокинутый, сожженный... Вот и засыпанный штурмующими ров. С полсотни разъяренных демонов, опьяневших от водки из ограбленных погребов, отчаянно лезли на приступ фермы. Еще минута - и все было бы уже кончено. - Тидана!.. Вага!.. Тидана!.. Вайек!.. - закричал канадец, бросая в воздух этот грозный для нирбоасов крик. На дворе фермы загнанные лошади пали, но они уже были не нужны. Умирающий Анескот и три женщины, ожидавшие смерти, заметили спасителей. Нирбоасы обернулись. Грозен был для них Тидана, но зато их было пятьдесят человек против четырех. Тесными рядами кинулись они на непрошеных защитников, но магазинные винтовки разом заговорили, рассевая смерть в рядах дикарей. Через две-три минуты на земле лежало уже до двадцати трупов, остальные дикари кинулись врассыпную, но неумолимые винтовки продолжали свое дело и тут. Тщетно многие из нирбоасов падали на колени, прося пощады, никто не хотел щадить подлых убийц, не дающих пощады женщинам и детям. Все пятьдесят дикарей легли мертвыми около фермы скваттера Кэрби. Фермер кинулся в дом, его окружили жена и дети, но у ног его лежал неподвижный Анескот, перед смертью утешенный тем, что его мужество не пропало даром. Кэрби и Дик сосчитали уцелевших защитников фермы, в течение десяти часов успешно отбивавших яростный приступ. Из семи человек янки трое были убиты, а четверо ранены более или менее тяжело, но подавали надежду на выздоровление. Поискали Ольдгама, но он куда-то исчез. Однако, по словам миссис Кэрби, он в начале штурма сражался вместе с прочими и даже выказал чудеса храбрости. Она сама видела, как он убил несколько туземцев. Дикари атаковали ферму на рассвете, будучи вполне уверены в успехе, но жители фермы еще с вечера знали, что они окружены врагами. С бельведера было видно, как чьи-то черные тени шныряли по окрестностям. Если бы нашим всадникам не встретился молодой дундаруп, то они приехали бы на четверть часа позже, и тогда все уже было бы кончено. Они нашли бы лишь груду развалин. Хотя на следующую ночь нечего было опасаться, однако защитники фермы позаботились привести в порядок все разрушенное. Выломанные двери заменили запасными, проломы заделали, окна вставили. Запрягли лошадьми четыре повозки и свезли трупы нирбоасов в реку. Вечером Кэрби и канадец пошли делать обход вокруг фермы. Перед ними вырос туземец, покрытый кровью и грязью. - Кто идет? - спросил Дик, прицелившись из винтовки. - Виллиго! - отвечал знакомый голос. - Черный Орел! - радостно вскричал канадец. - А где Джильпинг? - Через час после вашего отъезда на нас напали нготаки. Я едва спасся, убив их около дюжины. Их было больше, чем деревьев в лесу. Воанго взят в плен. - Да разве нготаки тоже воюют? - Они в союзе с нирбоасами. Они хотят сжечь наши деревни и истребить наше племя. Но пусть они берегутся! - Бедный Джильпинг! - сказал канадец. - Надобно его выручить. Во-первых, нельзя допустить, чтобы его предали пытке, а во-вторых, нам без фуры никак невозможно: там наше оружие. Счастье еще, что дикари не сумеют им воспользоваться. - Да, это нужно сделать как можно скорее. Я не хочу, чтобы нготаки хвалились, что видели бегущего от них Виллиго. - Черный Орел устал, ему нужно отдохнуть... - Черный Орел не баба, он не нуждается в отдыхе! - Так когда же нам отправляться? - Завтра будет уже поздно. Нужно сейчас. - Хорошо, я готов. Три друга вернулись на ферму и заперли за собой калитку. Солнце опустилось за Красные горы, долина и лес окутались темнотою. Кругом фермы стали слышны какие-то зловещие звуки, похожие на стоны и хрипение умирающих. - Слышите, друзья? - спросил Оливье. Кэрби и его гости поднялись на бельведер; в кустах скользили какие-то тени, и по временам ветер доносил как будто жалобные заклинания. - Это раненые, собравшиеся с силами и помогающие встать тем, которые сами не могут. - Если вы уйдете, господа, - сказал испуганный скваттер, - на ферму опять нападут враги. Положение было в высшей степени тягостное. XVII Предсказание Виллиго. - Страшная ночь. - Чертов пик. - Ночная экскурсия Виллиго. Первые часы ночи прошли в постоянной тревоге. Друзья несколько раз повторяли обход вокруг фермы. Крики раненых утихли, но черные тени по-прежнему мелькали в темноте. Это обстоятельство заставило канадца и нагарнукского вождя изменить первоначальный план. Они не могли оставить Кэрби и его семейство в таком опасном положении. Даже если бы Виллиго с самолюбием дикаря продолжал настаивать на немедленном преследовании нготаков, от которых ему пришлось бежать, то Дик не пошел бы с ним. Для него важнее было защитить ферму, нежели удовлетворять самолюбие дикаря. Вместе с тем без содействия Оливье и Лорана невозможно было и думать об экспедиции, а граф д'Антрэг решительно высказался за то, чтоб остаться на ферме. Черный Орел сделал вид, что соглашается с общим мнением. В последние дни он вообще казался мрачным и озабоченным, разговаривал с друзьями редко, и больше о вещах неважных, часто куда-то отлучался и вообще держал себя чрезвычайно странно, так что Оливье даже однажды заметил про него: - Точно заговорщик. Читателю хорошо известно, в чем состоял этот заговор, но друзья Виллиго ничего еще не знали в то время. Около полуночи, когда совершенно сделалось темно, наши пионеры заметили вдали перемежающееся пламя костров, что чрезвычайно заинтересовало Лорана и Оливье. Они обратились к Кэрби, который им объяснил: - Это Чертов пик дает себя знать. - И через три дня он так даст знать о себе, что младенцы будут помнить! - прибавил Виллиго. Сами по себе эти слова были очень просты, но дикий вождь произнес их таким свирепым голосом, что Оливье невольно вздрогнул. - Что хочет этим сказать вождь? - спросил молодой человек. - То, что скоро для всего bush'a будет праздник, и моя убитая жена запляшет от радости в стране праотцев. - Право, Виллиго, ты теперь говоришь, как кораджи! - засмеялся канадец. - Тидана правду говорит. Черный Орел действительно кораджи... Он предсказывает будущее, и очень недалекое будущее. Скоро раздадутся веселые крики вагуний, птиц смерти. - Я ничего не понимаю, Виллиго! - А когда брат Тиданы поймет, он тоже запляшет от радости, потому что если бы дом Тиданы не подожгли, то бедная молодая белая женщина не умерла бы от страха. Так я говорю, скваттер Кэрби? При этих словах вождя вся кровь прилила к щекам Дика. Он невольно перенесся мыслью к тому, что было с ним самим пятнадцать лет тому назад, и почувствовал в сердце холод. - Зачем вспоминать старое, Виллиго? - печально упрекнул он своего друга. Черный Орел наклонился к нему и тихо-тихо, так что никто не слышал, шепнул на ухо: - Отчего не вспоминать старое, Тидана, когда мщение приближается? Дик задрожал... Он хотел ответить, хотел спросить, но дикарь отошел от него, и Дик так и остался с вопросом, вертевшимся на языке. Было очевидно, что Черный Орел больше ничего не скажет. Странные речи Виллиго помешали Кэрби докончить свое объяснение. Теперь фермер продолжал: - Чертов пик - это огнедышащая гора, единственный вулкан в Австралии, несмотря на вулканическое строение ее почвы. - И он в течение круглого года постоянно извергает такие фонтаны огня и пламени, как сейчас? - спросил Оливье скваттера. - Нет, он отличается той удивительной странностью, что сила его извержения обратно пропорциональна приросту и убыли месяца! - Что вы хотите этим сказать, Кэрби? - Именно то, что извержение пламени и горящей лавы усиливается, по количеству и объему, по мере того, как луна идет на убыль, а когда от нее останется на небе только едва заметная серебряная полоска, сила извержения достигает своего апогея и затем начинает ослабевать по мере прибывания месяца, так что к полнолунию от извержения остается только едва приметная струйка синеватого дыма. Кроме того, у подножия этого вулкана находится озеро, наполненное серными осадками и жидкими выделениями нефти, в которое вулкан во время сильных извержений вливает свои отбросы, и, что при этом особенно странно, как бы велико ни было количество извергаемой вулканом в озеро серной жидкости, уровень озера неизменно остается все тот же, ни на йоту не повышаясь и не понижаясь! - Это можно объяснить какими-нибудь подземными стоками, отводящими избыток жидкости в период наибольшей прибыли ее! - заметил Оливье. - Ваше объяснение, конечно, имеет некоторое вероятие, но я не сказал вам, что два раза в год это озеро совершенно пересыхает, так что по дну его свободно можно пройти пешком, не замарав сапога. Я сам сделал этот опыт и, несмотря на все свои старания, нигде не мог найти ни единой трещины почвы, которая могла бы служить стоком для вод! - И это озеро находится на нашем пути в страну нагарнуков? - спросил граф. - Да, вам придется перейти через Красные горы, а надо сказать, что в пору сильного извержения это путешествие не вполне безопасно! - Как жаль, что наш почтенный товарищ, мистер Джильпинг, не увидит этих чудес австралийской природы, о которых он мог бы сделать такой интересный доклад своему королевскому обществу в Лондоне! - заметил Оливье. - Кстати, мистер Кэрби, не можете ли вы сказать, какая участь грозит нашему бедному другу? Виллиго, кажется, говорил о столбе пыток!.. - Черный Орел, вероятно, несколько увлекается своим чувством ненависти к нготакам: это, быть может, единственное туземное племя, у которого белому человеку не грозят ни пытки, ни смерть благодаря их религиозным предрассудкам. В глазах нготаков белые люди - это их воскресшие и вернувшиеся с луны предки, к которым они питают религиозное почтение. Они называют их "дедами" и относятся с уважением, но так как присутствие в деревне предка приносит, по их убеждению, счастье, то для того, чтобы он не мог уйти, его действительно приковывают к столбу на достаточно длинную цепь, чтобы он мог свободно двигаться, но не мог уйти за пределы селения. Быть может, именно об этом столбе и говорил вам Виллиго! Во всяком случае, Дик должен знать об этом, так как он не особенно встревожен участью вашего друга. Именно ввиду этого убеждения нготаков их соседство для скваттеров является более желательным, чем соседство какого-либо другого племени туземцев. Конечно, и они не откажутся при случае ограбить его, угнать скот, разорить ранчо, но никогда не решаются покуситься на его жизнь или жизнь его семьи. В то время как происходил этот разговор, канадец задумчиво прохаживался по веранде бельведера. Целый рой воспоминаний вставал в его душе, и перед его глазами развертывались позабытые образы прошедшей юности. Так почти всегда в критические минуты человеку вспоминается его прошлая жизнь. Так же точно солдат, стоящий в траншее под свистом пуль и ядер, вспоминает веселые напевы, которые он певал в родном селе. Среди воспоминаний Дика преследовала еще одна мысль. "О каком близком мщении говорил Виллиго?" - спрашивал он себя мысленно в двадцатый раз и в двадцатый раз никак не мог придумать ответа. Вдруг он почувствовал, что ему кладут на плечо руку. Он обернулся. Перед ним стоял Виллиго. - Чего желает вождь? - Виллиго хочет уйти с фермы. - Один-то! В такую темноту! Да ведь тебя убьют! - Нирбоасы трусливые собаки. Виллиго пойдет! Дик знал упрямство нагарнукского вождя и перестал спорить. Он позвал Кэрби и велел ему стать на то место бельведера, где стоял прежде Черный Орел. Бельведер окружала четырехугольная веранда. Было настоятельно необходимо, чтобы с каждой сто