енди и виски достопочтенный мистер Джильпинг после гнусавого пения псалмов и довольно продолжительного наигрывания на кларнете пустился отплясывать самый отчаянный танец, нготаки, глядя на него, так воодушивились, что принялись также отплясывать кто во что горазд, подражая его жестам и движениям, и с этого времени каждое молитвенное собрание должно было неминуемо оканчиваться танцем. "Но ведь и царь Давид тоже плясал перед Ковчегом Завета, следовательно, в пляске нет ничего греховного, так как царь Давид, без сомнения, пример, достойный подражания!" - думал английский проповедник. Слух о кобунге нготаков дошел и до нирбоасов, и до дундарупов, и счастливые обладатели доброго гения, пришедшего из страны предков, стали еще усерднее сторожить своего кобунга из опасения, чтобы его не похитили у них. Джильпинг написал Лондонскому евангелическому обществу о том, что он обратил весьма многочисленное и могучее племя австралийских туземцев и что теперь необходимо прислать сюда настоящего проповедника - священника. Но до сих пор еще не было известно, какие последствия имело в Лондоне его письмо; кроме того, было также неизвестно, пожелают ли нготаки примириться с этим заместителем. Узнав обо всем этом от Виллиго и Коанука, наши друзья весело посмеялись, но вместе с тем решили отправиться к нготакам вскоре после празднества и освободить своего друга Джильпинга. Кроме того, Виллиго сообщил, что они встретили на дороге курьера, развозившего европейскую почту, который сказал, что сегодня же прискачет во Франс-Стэшен. В то время еще не существовало в Австралии регулярной почты, и местные фермеры, скваттеры и владельцы крупных участков держали на свой счет курьера, исполнявшего должность почтальона, и содержали для этой цели специально разгонных лошадей. Прибытие такого курьера считалось настоящим событием в жизни переселенцев из Европы. Не успели Виллиго и его юный спутник докончить свой рассказ о путевых встречах, как раздался рожок курьера, возвещающий о его прибытии. Дик и Оливье бросились навстречу ему и, распорядившись, чтобы почтальона накормили, пока будут седлать для него свежую лошадь, принялись разбирать письма. Прежде всего были отобраны письма капитанов, механиков и других служащих на прииске и тотчас же отосланы им, затем уже занялись и личной корреспонденцией. - Мне некому писать: все мои близкие и родные давно умерли, а все, кого я люблю, здесь! - сказал Дик с легким оттенком грусти в голосе. Для Оливье было около двадцати писем, в том числе одно заказное; заказные письма почему-то обладают свойством привлекать особое внимание получателя, и Оливье, взглянув на него, недоумевал, от кого бы оно могло быть. Сорвав конверт, он пробежал его глазами, и невольно восклицание сорвалось с его губ. - Что такое? - спросил заинтересованный Дик. - От кого это? - Люс, бывший барон де Функаль, бывший португальский консул в Мельбурне! - прочел Оливье. - Тот, кто так предательски обманул нас! - Но который не захотел, чтобы мы погибли от удушения... не надо забывать и этого, милый Дик: без него этот человек в маске... - Упокой, Господи, его душу! - прошептал Дик. - Ну, что же господин Люс пишет? - Вот увидим. Слушайте! - сказал Оливье и принялся читать вслух. "Граф! С того самого дня, как вы и ваш друг пощадили мою жизнь, на что я не имел никакого права рассчитывать, я только и думал о том, чем бы мог быть вам полезен в вашей трудной борьбе не с обществом Невидимых, как вы полагаете, а с предателем, обманывающим и общество и вас, имени которого я, к несчастью, не смею вам назвать, связанный клятвой, но которого вы знаете под именем "человек в маске". - Он, вероятно, не знает, что этот негодяй погиб! - заметил канадец. Оливье продолжал: "Человек в маске", которого вы, вероятно, считаете мертвым, так как он рассказал мне все подробности страшного взрыва в Рэд-Маунтене, только чудом избегнул смерти благодаря тому, что за несколько минут до взрыва, схоронившего под обвалом горы 350 лесных бродяг, возымел желание осмотреть поближе серное озеро и отошел шагов на двадцать по его берегу, где и находился в момент катастрофы. Несмотря на то, силою сотрясения его сбило с ног и засыпало комьями земли и камнями так, что он на мгновение лишился сознания. Но, придя в себя, он услышал вблизи голоса, хотел было позвать на помощь, но сдержался, и это спасло его. Вы стояли всего в нескольких шагах от него, и он слышал, как вы рассуждали об его смерти, в которой были вполне уверены. Сейчас он проехал через Париж, где я с ним виделся, по пути из Петербурга в Австралию через Сан-Франциско; его намерения - страшно мстить всем вам, но какими именно средствами он рассчитывает на этот раз достигнуть своей цели, он благоразумно умолчал. Мне удалось уловить только из его слов, случайно оброненных им в общем разговоре, что он совершенно уверен теперь в своем торжестве... Он говорил, между прочим, об адских машинах и электричестве как средствах для вашей гибели, о каких-то новых научных открытиях и новейших изобретениях. Но когда я пытался добиться от него чего-нибудь более определенного, он стал давать уклончивые ответы, видимо не доверяя мне. Пусть это предостережение послужит вам на пользу и хоть отчасти загладит мою вину по отношению к вам. Меня бы никогда не склонили действовать против вас, если бы не уверили, что вы интриган, старающийся всеми средствами завладеть одним из крупнейших состояний в России! С того момента, как вы получите это письмо, будьте настороже во всякое время дня и ночи, где бы вы ни находились. Это мой дружеский совет! Будьте настороже и ожидайте тайного или явного нападения!" Не дочитал еще Оливье этого письма, как Виллиго беззвучно вышел вон; живя со своим другом Тиданой в постоянном общении, он настолько научился понимать по-французски, что для него не пропало ни единого слова из письма Люса. Вероятно, он поспешил предупредить своего верного Коанука о важной новости и опасности, снова грозящей молодому французу. - Значит, "человек в маске" жив! - проговорил Оливье, весь побледнев. - Что ж, мы покажем этому подлому господину, который не решается открыто выступить против нас, что мы не из тех, кто отступает. И я со своей стороны клянусь, что не положу ружья до тех пор, пока не рассчитаюсь по справедливости с этим темным авантюристом! - Ах, это ужасно! - воскликнул граф, разражаясь рыданиями. - Опять борьба, опять кровь, опять новые ужасы!.. - Успокойтесь, друг мой! Чего нам бояться? Теперь положение изменилось в нашу пользу: мы теперь у себя, а он пришлый человек... Где теперь его сторонники? А за вас встанут, как один человек, все племя нагарнуков, все рабочие с прииска, экипаж двух наших судов и мы все, ваши близкие друзья! Право, наша жизнь начала становиться уж слишком однообразной и скучной, а это нас немного расшевелит и, быть может, даже позабавит! - Ну, я просто баба, милый Дик! - уже почти весело воскликнул Оливье. - Это все мои проклятые нервы: пустяк может меня расстроить, но и такой же пустяк может меня ободрить. Решено было ничего не изменять в программе задуманных торжеств, даже не откладывать экскурсии по озеру, назначенной на этот вечер. - Теперь более, чем когда-либо, я настаиваю на этой поездке по озеру. В письме упоминается об электричестве! Весьма вероятно, что электричество не имеет ничего общего с галлюцинациями Ле Гюэна и Бигана, но я хочу все-таки убедиться в этом. В этот момент вошли Виллиго и Коанук в полном боевом уборе и вооружении. - Вага! - воскликнул Виллиго вполголоса. - Черный Орел и Сын Ночи (дословное значение имени Коанук) вырыли свои топоры из-под порога их хижины; теперь они на военной тропе! Дикая радость и гордая уверенность светились в глазах грозного вождя, придавая ему вид мощного африканского льва. Оливье радостно поспешил им навстречу и крепко пожал обоим руки. - Спасибо вам, друзья! - сказал он. - Я уже давно не могу высчитать всех своих обязательств по отношению к вам, но я вам сердечно благодарен за все! VII Преследование на озере. - Таинственный огонь на воде. - Подводный пленник. - Призрачное судно. - Разряд электричества. - Гибель "Феодоровны". - План "человека в маске". Когда командиры обоих судов известили графа и его друзей о своей полной готовности, Черный Орел и Сын Ночи просили разрешения сопутствовать Оливье и Дику, что им, конечно, было разрешено, причем предусмотрительный вождь нагарнуков предложил взять с собой на всякий случай одного из самых выдающихся пловцов-ныряльщиков его племени, что было встречено всеобщим и единогласным одобрением. Солнце только что зашло, оставив на краю горизонта узкую багрово-красную полосу, когда маленькое общество разместилось на двух судах. Погода стояла тихая; кругом ничто не шелохнулось. Озеро было спокойно, как зеркало. Но ночь на озере не была столь безмолвной, как ночь в австралийском буше: здесь в тростниках по берегу ютились тысячи птиц, отдыхающих ночью от томительного зноя дня и весело щебетавших на все лады, отыскивая себе место для ночлега. Оливье и друзья взошли на "Марию", где был заказан ужин, а "Феодоровна" была предназначена сопровождать "Марию", и, кроме ее экипажа, на ней не было никого. Капитану Ле Гюэну было предписано держаться все время в кильватере "Марии" и ожидать распоряжений графа, которые будут передаваться ему с "Марии". Раздались слова команды, и оба судна отчалили от пристани, направляясь прямо к середине озера. Все были взволнованы, и никто не старался этого скрывать. Вскоре берега исчезли из виду, и получилась полная иллюзия открытого моря. Чувствовалось что-то жуткое в этом глубоком мраке тропической ночи; чтобы сбить это общее настроение, Оливье распорядился, чтобы подали ужин. Кают-компания "Марии" была ярко освещена; стол накрыт белоснежной скатертью и уставлен вкусными яствами. Доброе старое французское вино из погребов графа лилось в изобилии. Общее настроение быстро изменилось к лучшему; все повеселели и начали даже высказывать предположение, что команды судов, вероятно, плотно пообедали вчера и под впечатлением выпитого им померещилось нечто невероятное. - Берегись, милейший Кэрби, - пошутил канадец, - если вы будете продолжать все так же усердно прогуливаться по виноградникам Бургиньона, с вами произойдет то же самое! - И вместо одной луны на небе вы увидите 36 лун в воде! - подтвердил Лоран. Чтобы окончательно развеселить маленькое общество, Оливье приказал подать шампанского. Из чувства молодечества и удали кто-то из сидевших за столом, смеясь, провозгласил тост за здравие капитана призрачного судна, "Летучего Голландца". Не успели, однако, присутствующие поднести свои бокалы к губам, как Биган, стоявший все время на мостике, громко крикнул: - Огонь под левым бортом! Впереди... Все кинулись наверх. Ночь была такая темная, что в двух саженях от носа ничего нельзя было различить. Луна еще не взошла; звезд тоже не было; никакого отражения быть не могло; а между тем на расстоянии приблизительно одной мили от "Марии", несомненно, нырял на воде светлый белый огонь. - Точно так же это началось и вчера! - мрачно заметил капитан "Марии". - Странно! - сказал Оливье. - Что вы на это скажете, Дик? - Вы знаете мое мнение: в природе много такого, что не может быть объяснимо естественными причинами! - Ну, а я все таки продолжаю утверждать, что без естественных и логичных причин ничего не бывает! Весь вопрос в том, чтобы найти эти причины. Все, что мы приписываем сверхъестественному, это только результат нашего невежества, нашего незнания истинных законов природы! - проговорил Оливье. - Ну, вот перед вами сейчас одно из таких явлений, превосходный случай отыскать его естественные причины! Что же касается меня, то я часто слышал, что души усопших приходят просить молитв для успокоения своей души, если они умерли без покаяния, насильственной смертью, от руки какого-нибудь преступника, и, по-моему, Биган, может быть, прав в том отношения, что здесь, на этом месте было некогда совершено преступление! - Что касается меня, - сказал Лоран, - то я не раз своими глазами видел огни над могилами на нашем деревенском кладбище!.. - И ты думаешь, что эти огни - души умерших? - Кто же зажигает их там, над могилами? - Это чудо можно при желании повторить в любом месте, - засмеялся Оливье, - это фосфорические выделения газов, происходящие от разложения тканей животной материи или растительных тканей, которые, выделяясь из земли или от болота, воспламеняются при соприкосновении с воздухом... Лоран недоверчиво покачал головой, но не возражал. Между тем судно, продолжавшее идти вперед, теперь уже приблизилось на такое расстояние к огню, что до него оставалось не более 200 метров. - Остановите ход, Биган, - сказал Оливье, - и правьте так, чтобы перерезать ему путь! Но огонь, словно понимая команду, стал вдруг погружаться вглубь, а когда "Мария" встала, снова появился над водой под противоположным бортом, на глубине двадцати локтей от поверхности. - Посмотрим, - сказал молодой граф и, обращаясь к Виллиго, добавил: - Где твой пловец-ныряльщик? - Здесь, - отозвался Виллиго и знаком подозвал молодого нагарнука, который приблизился к Оливье. - Нырни под этот огонь! - сказал Оливье. Не задумываясь ни на минуту, туземец прямо через борт кинулся в воду; приблизившись к огню, нагарнук протянул вперед руку, как будто хотел схватить что-то у самого огня. Но в тот же момент огонь стал постепенно опускаться все глубже и глубже, а вместе с ним и нагарнук, как будто он был привязан к этому огню невидимой цепью и как будто этот огонь увлекал его за собой. Вскоре свет стал едва заметным, а затем совершенно исчез вместе с пловцом, и кругом воцарились прежнее безмолвие и непроглядный мрак южной ночи. - Призрак увлек его за собой! - воскликнул Биган. - Надо уходить отсюда, граф, не то с нами случится беда! Скорее вон отсюда! - Не можем же мы так бросить человека, не предприняв ничего для его спасения! - возмутился граф. Но прежде, чем он успел сделать какое-нибудь распоряжение, Виллиго и Коанук, умевшие плавать, как рыбы, подобно большинству туземцев, уже кинулись в воду на поиски своего товарища. Вскоре они появились опять на поверхности, затем снова нырнули... Каждый из них нырял по четыре или пять раз, и все совершенно безрезультатно: нигде не было следов исчезнувшего Таганука. Но странное дело: вернувшись на судно, оба нагарнука утверждали, что они слышали под водой какие-то голоса и какой-то своеобразный шум, объяснить который они не в состоянии. Это сообщение еще более осложняло разрешение трудной задачи. - Каракулы (призраки), - шептал Виллиго, видимо расстроенный. Таганук был такой пловец, что никому в голову не могло прийти предположение, что он утонул; для всех, кроме Оливье, казалось несомненным, что исчезновение молодого нагарнука можно было приписать только сверхъестественным причинам, и всех присутствующих охватил такой безумный страх, что, не будь здесь молодого графа, они, наверное, давно бы бежали к берегу. - Я, конечно, не могу идти против желания графа, - сказал Биган конфиденциальным тоном Дику, - и, когда он на судне, должен ему повиноваться. Но все, что здесь творится эти две ночи, слишком похоже на чертовщину, чтобы предвещать что-либо доброе! Употребите на графа ваше влияние, господин Дик, и постарайтесь уговорить его, чтобы он позволил нам вернуться к пристани. Я предчувствую, что нам здесь грозит какая-то серьезная и большая беда, быть может, даже какое-нибудь непоправимое несчастье! - Я думаю так же, как вы, Биган, - согласился с ним канадец. - Но что делать, никто не может уйти от своей судьбы! - Конечно, но все-таки на берегу мы были бы в меньшей опасности, по крайней мере хоть видели бы ее! Вдруг из груди капитана вырвался подавленный крик, и он чуть было не лишился чувств. - Что с вами? - спросил Дик, поспешив поддержать его. - Смотрите... там! - прошептал капитан заплетающимся языком и указал рукой под бокборт. Действительно, на расстоянии менее 200 сажен виднелся удлиненный черный выпуклый предмет, неподвижный и грозный, напоминающий спину кита или кашалота. Дик подозвал к себе Оливье. - Смотрите, - сказал он ему, не скрывая своего волнения, - что это, мираж или плод воображения? - Это точное повторение вчерашнего случая; призрак это или действительность, мы это сейчас увидим! Ведь за этим мы и предприняли эту поездку. Капитан, прикажите зарядить кормовое орудие картечью! - Мой долг повиноваться, господин граф, - отвечал суеверный бретонец, - но я должен сказать, что все мы погибли! Командиру "Феодоровны" было отдано то же самое приказание; "Феодоровна" находилась в данный момент несколько впереди "Марии", так как последняя маневрировала, чтобы перерезать путь огню, и потому несколько отстала. - Ле Гюэн, начинайте! - скомандовал Оливье. Наступила минута тягостного ожидания. Канадец решился проститься с жизнью и был совершенно спокоен. "Что суждено, того не избежишь" - говорил он, как истинный фаталист, и это придавало ему мужества и бодрости. - Слушай! Заряжай... Целься!.. Пли! - прозвучала в тишине ночи команда Ле Гюэна, и голос его звучал твердо и спокойно благодаря тому, что он сознавал, что исполнял свой долг. Прогремел выстрел, и целый град картечи посыпался на черный выпуклый предмет. Когда же дым рассеялся, загадочный предмет остался на том же месте, и картечь, очевидно, не причинила ему ни малейшей царапины. Но прежде, чем удивленные свидетели этого факта успели обменяться двумя словами по этому поводу, вокруг "Феодоровны" забурлила и запенилась вода, подымаясь высоким столбом, и тотчас же раздался голос Ле Гюэна: - Тонем! Помогите! Мы идем ко дну! "Феодоровна", разрезанная надвое, стала тонуть на глазах у всех. Все это случилось менее чем в полминуты, и притом совершенно беззвучно; ничего, кроме движения воды, не предвещало катастрофы. На "Марии" все обезумели и потеряли головы; все ждали для себя той же участи, но, к счастью, этого не случилось, и Биган, сумевший в момент реальной опасности вернуть" все свое спокойствие духа, не теряя ни секунды, принял все меры для спасения погибающих товарищей. Вскоре все шесть нагарнуков, составляющих экипаж "Феодоровны", Ле Гюэн и механик Дансан были приняты на "Марию". К счастью, никто из них не был ни ранен, ни зашиблен в момент катастрофы. "Мария" была под парами, и Биган, не признававший в такую минуту никакой другой власти на судне, кроме своей, тотчас же направил яхту к берегу и стал уходить на всех парах. И что же? Громадная черная масса, все время остававшаяся неподвижною, вдруг также тронулась следом за судном и, следуя за ним в кильватере, постепенно развивала все большую быстроту, наконец опередила "Марию" и, как накануне, три раза обошла вокруг нее, затем скрылась, пойдя, как камень, ко дну. Страшно взволнованный, Оливье был почти насильно уведен канадцем и Лораном в каюту, и только в тот момент, когда "Мария" подошла к пристани, все наконец вздохнули с облегчением. Вернувшись в имение, Оливье собрал своих друзей на совет; в том числе были приглашены и командиры обоих судов, а также оба механика, чтобы обсудить всем вместе случившееся. Конечно, большая часть приписывала все сверхъестественному влиянию, но на стороне Оливье стояли оба механика как люди, более близко стоящие к науке и слыхавшие кое-что об электричестве. В связи со словами письма Люса эти трое сознавали, что все случившееся, то есть и огонь, горящий на воде и под водою, и гибель "Феодоровны", - все могло быть приписано электричеству. Тукас и Дансан, конечно, были тоже люди простые и не Бог весть с каким научным балластом, но они оба прошли и окончили школу прикладных знаний по морскому делу, прошли курс механики и, так сказать, расширили круг своих познаний и в других областях науки, а также были знакомы, конечно, с электричеством и многими его применениями. Но был один пункт, в котором сторонники сверхъестественного как будто торжествовали: каким образом могли люди, пользующиеся для всех этих фокусов электричеством, доставить сюда, на дно озера, в самое сердце Австралии, эти электрические машины, когда не было возможности появиться в буше ни одному европейцу без того, чтобы это сразу не привлекло внимания как туземцев, так и лесных бродяг?! Как же могли бы пройти незамеченными эти сложные машины, для доставки которых непременно потребовался бы целый караван мулов и погонщиков?! Кроме того, допустив, что они прошли, не будучи никем замечены, весь австралийский буш, как могли они миновать территорию нготаков, нирбоасов, дундарупов и нагарнуков, со всех сторон окружающих это озеро?! Как и всегда в подобных случаях, эти рассуждения не привели ни к чему, и всякий остался при своем мнении, что, однако, не помешало самому искреннему единению друзей. - Слова и взгляды ничего не значат, - заметил канадец, - важны только чувства, связывающие нас. Пусть это будут призраки, созданные нашим воображением, или механическая сила, применяемая нашими врагами, мой милый Оливье, мы с одинаковым упорством будем отстаивать против них вас и себя! - Как бы то ни было, во всяком случае, нам предстоит борьба не с одними призраками, раз Невидимые снова собираются вступить с нами в препирательство! - сказал полушутливо Оливье. Между тем эта борьба не на жизнь, а на смерть уже началась, но благодаря письму Люса и экспериментам Красного Капитана, желавшего испробовать все приспособления "Римэмбера" и его двух спутников, Оливье и его друзья были, так сказать, предупреждены. В ту же ночь несколько сторожевых постов было расставлено по берегу озера и вдоль ограды поместья. Исчезновение Таганука ничуть не нарушило программы завтрашнего дня, так как, согласно туземным обычаям, даже ближайшие родственники его могли участвовать в празднестве, и до тех пор, пока не всплывет его труп, он не признавался погибшим. В ожидании наступления завтрашнего дня и торжества мы воспользуемся маленьким перерывом в ходе событий в жизни наших друзей и заглянем на "Римэмбер", чтобы дать некоторые пояснения к ряду фактов, закончившихся гибелью "Феодоровны". Первая встреча Красного Капитана с судном Ле Гюэна была чисто случайная; вторая же, напротив, была заранее предусмотренная. Джонатан Спайерс совершенно правильно предвидел, что капитан маленького судна перескажет обо всем случившемся владельцу поместья и возбудит его любопытство и желание лично удостовериться в истине его слов, и потому решил задать репетицию вчерашнего представления. Во всем этом он не видел ничего, кроме простой игры и случая проверить исправность всех деталей скомбинированных им машин. Этот каприз Красного Капитана сильно возмущал Ивановича, который не без основания утверждал, что совсем незачем делать подобные предостережения обитателям Франс-Стэшена. Он предвидел, что достижение его цели сильно затруднится, если молодой граф будет, так сказать, о многом предуведомлен заранее и будет держаться настороже. Но ввиду того плана, который созрел теперь в его голове, казак не решался даже и в самых почтительных выражениях формулировать свои соображения и опасения. Иванович выжидал: вероятно, недалек был тот момент, когда Джонатан Спайерс, несмотря на свое нежелание поделиться с кем-либо своей тайной, вынужден будет это сделать. Ведь не мог же он наконец всю свою жизнь оставаться прикованным к "Римэмберу" или одному из его спутников; к тому же он был страстный охотник, и австралийский буш представлял собою немалый соблазн для него. Рано или поздно он вынужден будет избрать себе какого-нибудь доверенного и обучить его по крайней мере нескольким главнейшим приемам управления, чтобы в крайнем случае иметь своего заместителя в свое отсутствие. И так как дружба и расположение Красного Капитана к Ивановичу за последнее время, по-видимому, сильно возросли, то последний рассчитывал, что выбор Джонатана Спайерса падет именно на него. Добившись этого, Иванович, как нам уже известно, решил не останавливаться перед преступлением. Став хозяином "Римэмбера", он тотчас же уничтожит имение Франс-Стэшен со всеми его обитателями, удовлетворив одновременно и свою жажду мщения, и свои честолюбивые замыслы, и исполнив вместе с тем и возложенную на него, по его настоянию, обществом Невидимых миссию. Благодаря этому новому плану немедленное задержание графа д'Антрэга являлось теперь лишь вопросом второстепенной важности; главные его устремления были направлены на то, чтобы ничем не раздражать Джонатана Спайерса. VIII Разговор между Красным Капитаном и Ивановичем. - Отправление Джонатана Спайерса во Франс-Стэшен. - Новый подвиг Виллиго и Коанука. Чтобы иметь возможность лучше наблюдать за всем, что происходило во Франс-Стэшене, Красный Капитан, покинув со своей флотилией середину озера, избрал своей квартирой глубокий омут, где его никак нельзя было заметить, хотя он находился всего в 500 метрах от берега. Благодаря осторожно приспособленной системе рефракторов, ничто из происходящего на берегу или на поверхности озера не могло укрыться от него. Все, что говорилось на берегу, тотчас же передавалось ему посредством телефонных пластинок, расположенных таким образом, чтобы воспринимать звуковые волны и передавать их благодаря соединяющему их проводу акустической пробкой "Римэмбера". Благодаря этому приспособлению капитан "Римэмбера" слышал, как в момент отправления Оливье спросил Виллиго, здесь ли пловец, могущий нырять на глубину. Из этого он заключил, что там собирались заставить туземца нырнуть для исследования дна озера, и тут же решил захватить этого пловца в плен. Это он устроил весьма осторожно. Кроме того люка вверху, через который входили в "Римэмбер", было еще другое отверстие в кормовой его части. Это была, собственно говоря, часть блиндированной обшивки, отделенной перегородками и образующей род тамбура высотою в два метра, глубиною 60 сантиметров и шириною в 80. Тамбур этот имел две двери, одну, ведущую прямо во внутренний салон капитана, а другую - отворявшуюся наружу. Обе эти двери были оправлены в толстый слой каучука и запирались герметически, так что ни вода, ни воздух не могли проникать через них. На суше этим выходом можно было пользоваться свободно; под водою же приходилось надевать водолазный шлем и запасаться резервуаром с кислородом. Затворив плотно дверь, ведущую во внутреннее помещение, отворяли дверь наружу, и маленький тамбур наполнялся водой: можно было взять из воды все, что только угодно, унести в "Римэмбере" и закрыть наружную дверь, после чего вода, находившаяся в тамбуре, тотчас уходила в нарочно с этою целью устроенные стоки, и тогда можно было отворить дверь внутрь. Таким способом решил Джонатан Спайерс увлечь пловца и сделать его своим пленником. С этою целью он снабдил с двух сторон электрический фонарь, имеющий форму стеклянного шара, металлическими ручками, за которые пловец должен был ухватиться, чтобы схватить фонарь. Беспрерывный почти электрический ток, парализуя руки, не давал возможности разжать пальцы и совершенно обессиливал несчастного. А Самуэль Дэвис, стоя в тамбуре и раскрыв наружную дверь, выжидал момента, когда, постепенно подтянув к себе за кабель фонарь и пловца, он мог схватить последнего и тотчас же захлопнуть наружную дверь. Дав уйти воде из тамбура, на что требовалось шесть секунд, он раскрыл внутреннюю дверь в салон и положил на ковер лишившегося чувств пленника. Напуганный тем, что он не мог оторвать рук от рукояток фонаря, Таганук, приняв это обстоятельство за действие колдовства, обезумел от страха и лишился чувств, причем хлебнул известное количество воды. Но Прескотт, тотчас же явившийся освидетельствовать его, уверил, что через четверть часа он будет жив и здоров. Между тем капитан, проделав остальную часть фантасмагории по отношению к "Марии", вернулся на свою стоянку между "Лебедем" и "Осой". Тем временем Таганук, придя в себя, недоумевал, где он находится и, не находя никакого объяснения, видя кругом себя позолоту, шелк, море света и всю эту непривычную для него роскошь и незнакомые лица, в том числе двоих негров, наивно вообразил, что он умер. Но Иванович подошел к нему и заговорил с ним на его родном наречии; за время пребывания своего в Центральной Австралии казак, со свойственной славянской расе легкостью, изучил язык туземцев настолько, что мог свободно объясняться на нем. При первых произнесенных им словах Таганук бросился ему в ноги и, приняв его за доброго гения из страны предков, то есть с луны, стал молить его, чтобы он не делал ему зла и не превращал его в каракула, то есть блуждающего призрака, - душу, не знающую упокоения. Ивановичу с большим трудом удалось уверить беднягу, что он не отошел в страну предков и что никто не думает делать ему зла. Но Таганук продолжал недоверчиво озираться на двух негров, и капитан, заметив это, приказал им удалиться. В это время Прескотт и Литльстон опять заспорили, но Джонатан Спайерс прервал их словами: - Господа, свой нескончаемый спор вы окончите у себя, а теперь позвольте мне допросить нашего пленника. Здесь, на "Римэмбере", все беспрекословно повиновались Красному Капитану по первому его слову, и никто не противоречил ему. Страшно перепуганный австралиец сообщал все, что только хотели знать, откровенно отвечая на все расспросы относительно прииска и его обитателей, относительно его племени и местных отношений, обычаев и условий. Джонатан Спайерс ободрил его несколькими ласковыми словами и уверил, что через несколько дней он будет снова свободен и среди своей семьи. Затем, отдав приказание, чтобы его отвели в казарму, отнюдь не обижали и не запугивали и хорошенько следили за ним, чтобы он не совершил какой-либо неосторожности, капитан увел Ивановича в свой кабинет и здесь имел с ним следующий разговор: - Как вы могли убедиться, все мои опыты, или, вернее, испытания "Римэмбера" и его двух спутников, дали блестящие результаты! Признаюсь, они даже превзошли мои ожидания. То, что мне удалось создать, - это настоящее чудо. Вместе с тем ведь я ничего не изобрел, не сделал, в сущности, никакого открытия; я только применил и совместил законы, открытые задолго до меня, только скомбинировал все это в одно целое!.. Теперь я намерен приступить к подробному разбору всего механизма "Римэмбера" для руководства моему помощнику и впоследствии преемнику. Я решил, мой милый Иванович, сделать этим преемником - вас! При этих словах Ивановичем овладело такое страшное волнение, что он едва мог пролепетать несколько бессвязных слов. - Теперь вы видите, - продолжал капитан, - что вы были не правы, сомневаясь в моей признательности. Но не будем говорить об этом! Теперь, когда мои старания увенчались успехом, я, понятно, стремлюсь осуществить грандиозные планы, составленные мной, но прежде всего хочу исполнить принятое на себя по отношению к вам обязательство и приложу все старания, чтобы граф д'Антрэг стал как можно скорее нашим гостем на "Римэмбере", после чего мы немедленно отправимся с ним в Петербург. Не спрашивайте меня сейчас о том, как я думаю это сделать; у меня в данный момент зреет план, который поможет нам овладеть графом в самом непродолжительном времени! А пока я намерен немного исследовать местность; из слов нашего пленника мы знаем, что завтра готовится большое торжество в деревне туземцев и в помещичьей усадьбе. В этой праздничной сутолоке на меня мало обратят внимания. Кроме того, я выдам себя за охотника, прибывшего из Сиднея, и никто не будет в состоянии опровергнуть этого. Надо же мне наконец подышать вольным воздухом, посмотреть на солнце - и ознакомиться с этой чудной австралийской природой! Я убежден, что двое или трое суток, проведенных мною вне "Римэмбера", не принесут мне вреда. Что вы на это скажете? - Я совершенно с вами согласен, но считаю нужным предупредить, чтобы вы не возбудили в нагарнуках никаких подозрений относительно исчезновения их единоплеменника, иначе вам не сдобровать: это беспощадные враги! - Не беспокойтесь, я сумею сыграть роль бродячего охотника. "Лебедь" доставит меня к берегу на несколько километров выше деревни нагарнуков и высадит еще до рассвета; таким образом, я едва ли буду замечен. Вы, конечно, не будете в претензии, что командование "Римэмбером" в мое отсутствие я передам моему лейтенанту Дэвису; это его право, и я ни за что на свете не хотел бы обидеть его, моего верного старого товарища. Иванович был внутренне несколько обижен распоряжением, но не показал даже вида. - Как вам угодно, мой милый друг, но я хотел бы знать, каким образом вы обойдете этот вопрос о правах на командование "Римэмбером" Дэвиса, когда сделаете меня своим заместителем. - Очень просто: управлять судном и командовать им - две вещи разные. Вы будете замещать меня в управлении судном, то есть в должности кормчего или рулевого; командование же "Римэмбером" останется за Дэвисом. Что же касается "Осы" и "Лебедя", то я предоставлю их в полное ваше распоряжение. Удовлетворенный таким распоряжением, Иванович рассыпался в благодарностях, после чего Красный Капитан отправился заняться своими сборами для поездки на берег. Когда он был готов, то сделал еще кое-какие распоряжения; Дэвису же, к которому он питал полное и безусловное доверие, дал еще некоторые личные указания. Он говорил с ним несколько минут, отойдя в сторону, чуть слышным шепотом, и с хронометром в руке указал ему глазами на небольшую бронзовую кнопку, скрытую в обшивке стен салона. Затем лично поднял "Римэмбера" с его двумя спутниками, находящимися теперь на своих бакенцах, на поверхность озера и, приведя в движение механизм "Лебедя", раскрыл входной люк и перешел на него в сопровождении своих двух негров и одного из людей экипажа, предварительно позаботившись лично закрыть входной люк "Римэмбера" и заставить посредством одному ему известного наружного механизма опуститься на дно вместе с "Осой", так как не мог же он их оставить на поверхности озера на все время своего отсутствия. С этого момента жизнь всех находящихся на "Римэмбере" зависела всецело от возвращения Красного Капитана. Какой-нибудь несчастный случай или преступление, могущее помешать его возвращению, - и этот металлический гигант, которого никто из оставшихся в нем не мог ни открыть, ни сдвинуть с места, неминуемо должен был стать гробом для всех этих людей! Едва только люк "Римэмбера" закрылся, как Иванович почувствовал невыразимую жуткость от сознания, что он заключен, замурован в этом металлическом футляре, тогда как раньше эта мысль никогда не приходила ему в голову. "Что же делать? - думал он. - Что делать?!. Ах, вот что! Я выйду в перегородку тамбура, открою наружную дверь и вырвусь на свободу, отделавшись только не совсем приятным купанием!" И под влиянием этих мыслей он пошел в выходному отверстию и хотел проверить, хорошо ли он запомнил, как именно капитан приводил в действие эту дверную пружинку. Но едва он коснулся пальцем до кнопки, как почувствовал сильный удар электрического тока, отбросивший его далеко на другой конец комнаты. Он поднялся на ноги с болезненным ощущением во всем теле. - Ого! - воскликнул Иванович. - Как видно, Красный Капитан не доверяет мне! Посмотрим! Он мне за это заплатит!.. Пусть он бережется!.. Между тем тот, кому грозился Иванович, быстро несся на "Лебеде" по направлению к самой пустынной части берега, выискивая наиболее удобное место для стоянки своего судна. Не имея возможности оставить судно на несколько суток на воде, он должен был подыскать такое место для стоянки, где его можно было бы совершенно укрыть от посторонних взглядов, так как опустить его на дно тоже было невозможно: на "Лебеде" не было никого, кто бы мог заставить его в момент надобности опять подняться на поверхность. Найдя наконец подходящее место, где диковинный спутник "Римэмбера" мог быть совершенно бесследно скрыт за лианами, прибрежными кустами и деревьями, капитан приказал, чтобы никто не смел сходить на берег, и, цепляясь за кусты и деревья, вышел на берег. Небо начинало бледнеть; время близилось к восходу. Осмотрев внимательно свое ружье и револьвер, Красный Капитан с наслаждением вдохнул в себя свежий утренний аромат мелии и других растений и собрался уже двинуться в путь, когда ему послышался шорох в кустах, по ту сторону отмели. Он прислушался; легкий шелест листьев повторился еще раз, затем все стихло. Желая узнать, в чем дело, Джонатан Спайерс направился к этим кустам и обыскал их длинным дулом своего ружья, - никого и ничего не было. "Верно, какой-нибудь зверек, которого я потревожил раньше времени", - решил капитан. Вдруг у него мелькнула мысль, что появление в этих местах приличного европейца, хотя бы даже и в поношенном платье, без провожатых, без слуг, должно было показаться странным и подозрительным, и, одумавшись, он позвал одного из своих негров и приказал ему сопровождать себя. Едва он успел скрыться из виду, как кусты, соседние с теми, которые он так тщательно обыскивал, неслышно раздвинулись, и в них появилась размалеванная физиономия туземца в военном уборе; невыразимое злорадство отражалось на этом лице, и что-то кровожадно-жестокое светилось в его глазах, так что даже и самый смелый человек мог бы устрашиться при виде его. Трижды он пропел, как молодой жаворонок, пробуждающийся на рассвете, и почти в тот же момент по этому условному знаку другой туземец, не кто иной, как Коанук, показался из того самого куста, который только что обыскивал капитан. Ему удалось укрыться только благодаря довольно глубокой яме, совершенно скрытой кустами, куда он залез. Счастье, что поиски Джонатана Спайерса не увенчались успехом, так как Коанук уже приготовился всадить в него нож, а Виллиго не задумываясь пустил бы в него свой бумеранг. Переглянувшись с Виллиго, так как туземец, пропевший жаворонком, был не кто иной, оба нагарнука поползли беззвучно к тому месту, где находился "Лебедь". Чтобы не быть замеченными, они ползли обходом; вдруг по знаку Виллиго оба вскочили разом на ноги, как два тигра, готовые броситься на добычу; бумеранги их высоко пролетели в воздухе, и оба оставшиеся на "Лебеде" человека с раздробленными черепами упали на край открытого верхнего люка. С криком торжествующей радости оба туземца бросились к диковинному судну, спугнув целую стаю диких лебедей. IX Рассуждения графа д'Антрэга. - Приготовления к празднику. - Статуя Дика. - Честолюбивые замыслы Джонатана Спайерса. - Виллиго и Коанук на страже. Проведя целую ночь в упорном размышлении о причинах всего случившегося на озере, Оливье пришел к убеждению, что в данном случае они имели дело с подводной