время болезни за молодым Коануком, он все время слышал от него о человеке, прилетевшем на воздушном судне, которого тогда еще никто не видал; только вчера это воздушное судно прилетело из-за озера и стало летать над большим краалем белых и над деревней нагарнуков; человек, управлявший этим судном, и был Отонах-Но, виновник смерти Черного Орла и Сына Ночи! Совет старейшин был того же мнения, тем более что никто из обитателей Франс-Стэшена не мог быть заподозрен. Тидана был приемный сын племени, все его друзья были друзья нагарнуков. Тотчас же были посланы гонцы к нготакам и "человеку в маске", чтобы объявить им, что, когда луна трижды взойдет и зайдет, армия нагарнуков вступит на тропу войны против нготаков. При этом достойно внимания, что посланным поручено было передать главному вождю нготаков "черный камень проклятия", чего уже давно не бывало в буше. Этот черный камень, над которым колдуны и колдуньи в течение двадцати четырех часов произносили заклятия, означал беспощадную войну, где ни один воин племени, которому был послан камень, не сохранит своего скальпа, ни одна женщина или дитя не встретит пощады, ни один крааль не устоит на месте. Словом, на этот раз нагарнуки решили окончательно истребить своих исконных врагов, вечно терпевших поражение и вечно восстававших снова. Иванович со своей стороны, обнадеженный своим временным превосходством благодаря тому, что ему удалось завладеть "Лебедем", готовился сделать свою последнюю ставку против молодого графа и его союзников, на что и те со своей стороны собирались ответить как можно энергичнее. Таким образом, легко было предвидеть, что эта долгая и упорная борьба хитростей, засад и предательств должна была наконец окончиться полным поражением одной из сторон. Под вечер состоялись похороны Виллиго и Коанука со всем установленным для подобных случаев погребальным обрядом и церемониалом, описанным нами при погребении бедного Менуали. Две тысячи воинов в полном боевом наряде и вооружении присутствовали при погребении великого вождя, и каждый из них подходил в свою очередь к двойному костру и издавал военный боевой клич и клятву отмщения. Это было самое крупное и отборное войско, какое когда-либо выставляло туземное племя против другого племени; оно могло выступить даже против коалиции трех других племен - нирбоасов, дундарупов и нготаков, соединенных вместе. Шесть военнопленных были зарезаны перед двойным костром и брошены в его огонь, чтобы сопровождать двух нагарнукских воинов в загробных краях, а главное - во время их дальнего пути с земли на луну; вся корпорация кораджи, расположившись цепью вокруг костра, во все время церемоний не переставая произносила заклинания, долженствовавшие отгонять от сжигаемых трупов бродячих духов или каракулов. В то же время женщины племени, рассыпавшись по лесу, пели гимн смерти, издавая время от времени жалобные стоны и вой. Во все время долгой своей жизни в австралийском буше канадец никогда не видал более страшного и потрясающего зрелища. Он стоял подле костра до тех пор, пока труп его друга и товарища не истлел окончательно и не смешался с золой костра. Затем, послав ему последний прощальный привет рукою, траппер поспешно направился к Франс-Стэшену, беспокоясь за участь своих друзей, которых он оставил накануне в ожидании ежеминутного нападения, так как на восьмидневное перемирие, обещанное "человеком в маске", нельзя было слишком полагаться. Что же касалось бесчестных нготаков, то можно было почти с уверенностью сказать, что они не окажут требуемого всеми племенами буша уважения назначенного срока военных действий и начнут свои враждебные действия раньше времени. Дик шел лесом той размеренной, эластичной походкой охотников и дикарей, походкой, почти не оставляющей по себе следа и совершенно беззвучной, прислушиваясь к малейшему шуму и ожидая уловить по какому-нибудь едва заметному признаку присутствие врага. Не доходя приблизительно двух миль до большого дома Франс-Стэшена, он счел нужным подвигаться дальше ползком, как это делают туземцы. Затаив дыхание, осторожно раздвигая руками кусты и приостанавливаясь по временам, чтобы прислушаться, он пробирался таким образом с полчаса, как вдруг остановился, с трудом подавив крик. Он увидел невдалеке от себя две человеческие фигуры, наполовину скрытые темнотой ночи, за гигантским стволом эвкалиптового дерева, к которому они, по-видимому, прислонились. Притаившись под нижними ветками другого дерева, канадец не сводил глаз с этих двух фигур, остававшихся совершенно неподвижными. "Быть может, это только иллюзия, оптический обман, - начал было думать Дик, - подождем! Немыслимо, чтобы два живых существа долгое время могли оставаться так неподвижно!" Однако прошло четверть часа без всяких перемен. Дик все еще не решался продолжать свой путь: он знал, что любой туземец, если ему это нужно, простоит совершенно неподвижно несколько часов кряду. С другой стороны, не мог же он, в самом деле, оставаться здесь до утра?! Он решился прибегнуть к хитрости, очень употребительной у лесных бродяг и охотников. Он издал крик, который часто во сне издает опоссум, чем всегда выдает ночным охотникам свое присутствие и за что всегда платится жизнью, если есть поблизости охотник. Дик был мастер подражать крикам различных птиц и животных, и хитрость его удалась. Ни один туземец, даже и на тропе войны, никогда не откажется изловить опоссума, особенно когда животное так близко от него. Едва только раздался крик опоссума из-под куста, как Дик услышал следующие слова одного из ночных стражей: - Вот прекрасный обед на завтра зовет нас из-под кустов, пусть же Птица-Пересмешник хорошенько раскроет свои глаза, чтобы нас не застигли врасплох, пока я изловлю опоссума! Тот, к кому обращены были эти слова, что-то пробормотал в ответ, и его товарищ, отделившись от ствола, стал осторожно подкрадываться к тому кусту, где он слышал крик. Но Дик воспользовался временем переговоров, чтобы отойти дальше назад, продолжая время от времени издавать тот же крик в расчете заманить молодого нготака, так как оба туземца, стоявшие под деревом, были воинами этого племени. Отведя его достаточно далеко от оставшегося на страже товарища, Дик издал еще один, последний, крик, затем, быстро поднявшись на ноги, спрятался за стволом пандануса, держа наготове свой широкий охотничий нож. - Я не думал, что он так далеко, - прошептал нготак, быстро продвигаясь вперед по направлению последнего крика опоссума. В этот момент он поравнялся с деревом, за которым стоял канадец; он не успел заметить его, как тот одной рукой схватил его за волосы, а другой вонзил ему в горло свой широкий нож по самую рукоятку, так что бедняга не успел даже вскрикнуть. Звук падения его тела привлек было внимание его товарища, но тот подумал, что это охотник набросился на свою добычу, чтобы не дать ей уйти из рук, и поэтому спросил охотника, удалось ли ему изловить зверя. - Ноа! (Молчи!) - ответил также шепотом канадец. - Птица-Пересмешник навлечет на нас внимание попа (белого)!.. Не беспокойся, зверь у меня в руках! Старый траппер так же превосходно говорил на наречии нготаков, как и нагарнуков, да и благодаря шепоту различить его голос не было никакой возможности. Теперь ему оставалось только избавиться от второго врага; но вдруг он изменил намерение и, вложив нож в ножны, проворно стал разворачивать плетеную ременную веревку, с которою никогда не расставался. Подкравшись ко второму нготаку, ничего не подозревавшему, в расчете на свою необычайную силу, он обхватил его вокруг пояса и разом повалил на землю со словами: - Только крикни или шевельнись, и ты умрешь. Если ты дорожишь жизнью, отвечай мне, но не пытайся обмануть меня... Тебя зовут Воан-Вах - Птица-Пересмешник? - Да, Тидана! - Что ты здесь делал с товарищем? - Великий вождь поставил нас здесь, чтобы сторожить дорогу от нагарнукских деревень к краалю белых! - Чтобы подстеречь Тидану во время его возвращения с похорон и убить его вашими бумерангами прежде, чем он успеет остеречься, не так ли? - Да, Тидана! - А в это время воины вашего племени, пользуясь последними часами ночи перед рассветом, когда сон всего крепче, должны напасть на крааль белых? Да? - Нет, Тидана, не таково было их намерение! - Берегись, если ты говоришь неправду! - Воан-Вах говорит правду; воины должны напасть не на крааль, а на прииск! - Почему? - Потому что наш кобунг ночует в большом сарае на прииске, а мы хотим вернуть его себе! - Пусть Птица-Пересмешник скажет мне, есть ли еще другие воины по дороге к краалю белых! - Нет, нет! - Скажи, последуешь ли ты за мной, не подавая голоса, не призывая на помощь и не пытаясь сбежать, если я пощажу твою жизнь? - Ты можешь делать со мной что хочешь: я твой пленник, Тидана, и судьба моя в твоих руках! - Сколько тебе лет? - Двадцать два времени цвета! - ответил Воан-Вах. Австралийцы считают года по временам цвета деревьев и кустов, когда весь лес превращается в сплошной шатер цветов. В это время, соответствующее нашему маю и июню, у них бывает сентябрь и ноябрь. Внезапная мысль зародилась в мозгу канадца при взгляде на юного воина. До сих пор он никогда не думал обзаводиться слугой из туземцев, да ему и не было в этом надобности, пока был жив его друг Виллиго и его верный Коанук. Но теперь он почувствовал себя осиротелым. Общество европейцев не могло заменить ему туземцев, с которыми он так сроднился; его вкусы, привычки, наклонности и самый образ его жизни - все это было больше сродни вольным сынам лесов. Он приобщился многих их предрассудков и взглядов; ему дороги многие их обычаи и предания; у него, наконец, была потребность говорить на их языке. Он не только по имени, но и на деле стал членом великой семьи нагарнуков, братом Виллиго, сыном его отца. Кроме того, он теперь чувствовал потребность постоянно иметь кого-нибудь при себе, кто бы был ему всецело предан и на кого бы он мог во всякое время рассчитывать, и ему пришла мысль привязать к себе этого молодого нготака, Птицу-Пересмешника. Всеобщий закон австралийских племен гласит, что пленник становится собственностью и вещью того, кто захватит его в плен. Если пленивший врага дает пленному торжественное обещание, что отказывается от своего права умертвить или замучить его в пытках, то пленник с этого момента становится не рабом - идея рабства совершенно незнакома австралийцам, - а слугой и вместе с тем членом семьи того, кто его взял в плен. В своем родном племени его вычеркивают из числа живущих; он даже утрачивает свое первоначальное имя, чтобы получить новое, которое дает его господин. С другой стороны, и пленник, пока не принял "дара жизни", считает себя вправе бежать, если ему это удастся, сопротивляться и даже убить, если может, того, кто захватил его в плен. Избежав плена, он вправе вернуться к своим и занять свое место в родной семье и свое прежнее положение в своем племени. Но раз уж добровольно принял "дар жизни", то лишается права предпринимать что-либо для возвращения себе свободы; с этого момента он уже принадлежит семье и племени своего благодетеля, даровавшего ему жизнь, и если бы он после того вздумал бежать и вернуться к своим, то его единоплеменники прогнали бы его от себя со словами: "Иди платить свой долг за дар жизни!" У него нет больше в родном племени ни жены, ни детей; ему может наследовать ближайший родственник в имуществе и правах; он считается как бы умершим. С разрешения своего господина он может взять себе новую жену и обзавестись новой семьей в том племени, к которому теперь принадлежит. Этот обычай настолько глубоко укоренился у всех племен австралийских туземцев, что никогда не было примера, чтобы австралиец не соблюдал всех условий его. Но случаи, когда воины отказывались принять "дар жизни", весьма часты, потому что редкий воин соглашается отречься от своего племени даже ради жизни; так, ни один вождь никогда не согласится принять "дар жизни" и всегда предпочтет ему самые страшные пытки и смерть. Пощаженный, которых в Австралии называют Тода-Нду, то есть "обязанный до смерти", обыкновенно в семье благодетеля считается скорее близким человеком и товарищем, чем слугой; обыкновенно они до самой смерти остаются как бы обязанными жизнью своему благодетелю и всегда проявляют по отношению к нему трогательную благодарность и преданность. Их положение несколько сходно с положением вольноотпущенников в Древнем Риме. Поддавшись этой явившейся у него мысли, канадец продолжал свой расспрос. - Воан-Вах женат? - Нет, Тидана! - Выдержал ли он испытания на звание вождя? - Нет, Тидана, Птица-Пересмешник - простой воин! - И никто не станет оплакивать твою смерть? Бедняга задрожал всем телом. - Отвечай мне! - настаивал Дик. - У Воан-Ваха есть в его краале старая мать! - отвечал пленник. - Хорошо. Ну, а если я дарую тебе жизнь, примешь ты от меня "дар жизни? Глаза юноши блеснули слезами. - Приму, Тидана! - Будешь ли ты верен мне до самой твоей смерти? - Клянусь тебе в этом, Тидана! - Ну так произнеси страшную клятву! - Пусть мой дух, лишенный тела на погребальном костре, вечно блуждает по свету в образе каракула и никогда не будет допущен в блаженные охотничьи угодья предков, если я не сдержу своих обязательств! - проговорил отчетливо и не торопясь, с некоторой торжественностью молодой воин. - Хорошо, - сказал Дик, - встань, Воан-Вах, ты сохранишь свое прежнее имя! - Благодарю тебя, Тидана! - отвечал юноша и разом вскочил на ноги. - Теперь скажи мне, есть ли еще другие часовые по дороге отсюда к нашему большому краалю? - Нет, Тидана! - Тем лучше! - проговорил траппер и теперь уже смело пошел вперед в сопровождении Птицы-Пересмешника. Спустя четверть часа оба они подошли к аванпостам Франс-Стэшена. - Кто идет? - спросил густой бас Кэрби. II Военный Совет. - "Лебедь". - Бегство лесом. - Джильпинг исчез. - Франция и Канада! - отвечал траппер, знавший пароль. - А-а... это вы, Дик, - произнес фермер, - вас ожидают с нетерпением. Едва ли эта ночь пройдет благополучно: эти нготаки, как вы знаете, имеют привычку нападать незадолго перед рассветом... А это еще что за птица, что вы с собой привели? - И Кэрби поднял свой фонарь к самому лицу туземца. - Оставьте его, Кэрби, это мой Тода-Нду, обязанный мне до смерти! - отвечал канадец. - А-а, это дело другое, - сказал фермер, - иди себе с Богом, никто тебя не обидит! - Кто на страже сегодня? - спросил Дик. - Ле Гюэн и Биган со своими нагарнуками-матросами охраняют с трех сторон блокгауз, а Коллинз с четырьмя приисковыми рабочими - с четвертой! - А Джильпинг? - Он здесь с нашими друзьями. Он намеревался провести ночь на прииске, чтобы наблюдать за работами! - За какими работами? - Да разве вы не знаете, что он взялся в восемь суток поднять со дна подводное судно капитана Спайерса?! - Ах, да, да... смерть бедного Виллиго совершенно отшибла у меня память! - Мы узнали от наших лазутчиков, что нготаки собираются сегодня ночью напасть на прииск, чтобы похитить обратно своего кобунга, и потому его превосходительство, лорд Воанго, уступил нашим настояниям и остался во Франс-Стэшене. - Ну, в таком случае сегодня ночью ничего не произойдет; нготаки не в состоянии напасть на наш блокгауз: им потребовались бы пушки, чтобы разбить наши стены! Прикажите всем забраться в дом, Кэрби, так как нет надобности утомлять наших людей охраной эспланады! А завтра во всей округе не останется ни одного вражеского воина! - Что вы хотите этим сказать? - То, что наши друзья нагарнуки послали им "черный камень проклятия", и нготакам не хватит всех их воинов даже для зашиты их деревень. Не пройдет и суток, если не ошибаюсь, как они поспешат предложить мир, так как едва ли соберут 500 человек, тогда как нагарнуки уже сейчас выставили 2000 душ! - Ну, я не так уверен в этом, Дик, нготаки соединятся с другим племенами! - А вы забываете, что и мы можем выставить 30 карабинов в помощь нашим союзникам! Разве вы не знаете, что все племена буша вместе взятые не посмеют пойти против наших, вооруженных карабинами и шестизарядными револьверами! Нет, Кэрби, я опасался нападения сегодня ночью, пока нагарнуки не заявили, что становятся на нашу сторону! Кроме того, огнестрельное оружие ночью, в темноте, стоит не больше, чем стрелы. Я опасался, чтобы эти черти не подожгли нашего дома и не наделали нам хлопот, а теперь, раз они пропустили этот случай, нам их нечего бояться! - Но вы забываете, что они найдут поддержку в вашем исконном враге! - Вы говорите о "человеке в маске" и его воздушном судне?! - засмеялся старый траппер. - Счастье его, что у меня не было под рукой моего дальнобойного ружья, когда он явился сюда и кружился над головой; вперед я ему от души советую держаться подальше, если он снова вздумает повторить свой полет над Франс-Стэшеном! - Не таково мнение капитана Спайерса! - Пусть он говорит о том, что его касается, - грубовато заметил канадец, - я, конечно, не могу обвинять его в смерти моего бедного друга Виллиго, так как он только защищался, и Виллиго был, конечно, не прав, что напал первый, не предупредив меня о своем намерении, на человека, которого мы приняли в свой дом. Но я все-таки никогда не забуду, что если бы его не привело сюда какое-то злосчастье, то мой верный старый товарищ был бы еще жив... Впрочем, не будем лучше говорить об этом; пусть только капитан Спайерс не занимается обороной Франс-Стэшена: это вовсе не его дело! - Вы услышите его и всех наших друзей, которые собрались там наверху и ждут вас, и, наверное, измените ваше мнение, не то останетесь один при своем мнении... Нам грозит страшная беда, Дик! Я, конечно, недостаточно сведущ, чтобы понять, в чем дело; но и граф, и Джильпинг, который, при всех своих недостатках, человек ученый, и оба капитана, и их механики - все согласны с мнением Спайерса, а я понял только из их слов, что жизнь всех нас висит на волоске!.. - Ну, это мы посмотрим! - проговорил старый траппер, бывший, по-видимому, сильно не в духе, и, подозвав Коллинза, попросил его немедленно предупредить капитанов Ле Гюэна и Бигана, а также и обоих механиков, что он желает немедленно говорить с ними и будет ждать их в библиотеке. Затем, обернувшись к Кэрби, он сказал: - Следуйте за мной, и вы увидите, что во всем этом больше дыма, чем огня! Оба приятеля направились к укрепленной части дома в сопровождении Воан-Ваха, который, как тень, следовал за своим господином. Этот юный нготак был рослый красивый молодой человек, с открытым, приятным лицом, крепкий и сильно сложенный; как мы увидим впоследствии, канадец поступил очень благоразумно, пощадив ему жизнь. Дик уже присутствовал при той сцене между капитаном и Джильпингом, когда последний взялся поднять "Римэмбер" со дна озера на поверхность, но все это принимал за фантазии изобретателей; кроме родной стихии, то есть вод озера, Дик не допускал, чтобы это диковинное судно могло что-либо сделать, равно как и его маленькие спутники. Едва только Дик вошел в библиотеку, где находились на совете ожидавшие его друзья, как тотчас же заговорил на эту тему. На этот раз ему отвечал не капитан, а молодой граф, выведенный из себя упорством своего друга. - Дорогой Дик, - сказал он, - теперь не время вступать в пререкания и в десятый раз доказывать то, что отсутствие некоторых познаний мешает вам понять! Достаточно вам знать, что капитан Спайерс нашел средство сосредоточить на носовой и кормовой частях своих судов такое громадное количество электричества, что, будучи направлено в известную точку, оно действует, как удар молнии. Эти суда его, как вы сами видели, Дик, могут не только держаться на воде и под водой, но и подыматься на воздух, как это сделал вчера "человек в маске", и могут истребить целую армию, затопить целый флот, стереть с лица земли целый город, и нет на свете такой силы, которая могла бы помешать этому. И вот теперь одно из этих страшных судов находится во власти нашего злейшего врага, и потому мы должны ожидать каждую минуту быть стертыми в порошок со всеми нашими блокгаузом и прииском силою электрического разряда! Присутствующие подтвердили слова графа. - Все это весьма чудесно, Оливье, - сказал Дик, - и напоминает мне те фантастические сказки, которыми меня забавляли в детстве. Но допустим, что все, что вы мне говорите об этих судах со слов капитана Спайерса, правда; скажите же, каким образом этот человек, которого вы называете по справедливости нашим злейшим врагом, удовольствовался простой прогулкой над нашими головами, вместо того чтобы уничтожить нас, обратить нас в порошок, как вы говорите, стереть с земли?! Это - мое последнее возражение, так как я вижу, что все против меня! - Ответить на ваше последнее возражение нетрудно, Дик! Дело в том, что, завладев "Лебедем", "человек в маске" тем легче сумел управляться с ним на воде, на суше и в воздухе, что в продолжение нескольких дней видел, как капитан управлял "Римэмбером". Но капитан позаботился скрыть опасный механизм от нескромных взглядов; чтобы эти электрические аккумуляторы привести в действие, надо знать секрет скрытого механизма, а наш враг еще не знал вчера этого секрета; вот почему он и не мог вчера ничего предпринять против нас. Но он знает об этих страшных силах, какими обладает "Лебедь", и если ему удастся раскрыть этот секрет раньше, чем Джильпинг сдержит свое обещание поднять "Римэмбер" на поверхность, то мы погибли. Даже сам изобретатель не знает иного средства воспротивиться этим батареям, как противопоставить им более сильные батареи; но эти более сильные батареи покоятся на глубине 50 сажен под водою! - Простите мое недоверие, Оливье, но я ведь человек неученый, - сказал канадец, - и мне очень трудно поверить вещам, превосходящим мое понимание. Не понимая же опасности, я не могу придумать и средства к отвращению ее; поэтому скажите мне, что вы думаете делать и как рассчитываете помочь беде! - Одно только может спасти нас и дать время Джильпингу исполнить свое обещание, а именно: капитан полагает, что наш враг не сумеет открыть секрета, не рискуя при этом жизнью; возможно, что момент его торжества будет вместе с тем и моментом его смерти! Не так ли, Джонатан? - спросил Оливье. - Совершенно верно! Если этот негодяй не будет руководствоваться указаниями известного механика-специалиста, то можно почти с уверенностью сказать, что он убьет себя при первой попытке воспользоваться электрическими аккумуляторами. Все двери во внутреннем помещении заперты, и первая дверь, которую он попытается раскрыть, угостит его таким зарядом электричества, которое могло бы убить быка! Но на это нельзя слишком сильно рассчитывать, так как, бежав с "Римэмбера", лежащего на глубине 50 сажен под водою, этот человек сделал такой фокус, на какой не всякий был бы способен, а это доказывает, что мы имеем дело с человеком недюжинным! Последние слова как-то угнетающе подействовали на всех. Все были люди смелые и не раз доказали это, но эта нависшая над их головами опасность, против которой они были совершенно бессильны, невольно угнетала их; почти бессознательно каждый из них кидал украдкой взгляд в окно, не виднеется ли где-нибудь на горизонте страшное судно, грозящее всем им гибелью. Воцарилось тяжелое, давящее молчание. - Несомненно, верно, - заговорил капитан, - что до сего момента он еще ничего не открыл, иначе этот человек ни на час не отсрочил бы торжества своей ненависти, и если мы еще существуем, то это доказывает только, что он еще ничего не знает. А теперь будем ждать, когда мистер Джильпинг объявит нам, что эта тягостная неопределенность нашего положения должна прекратиться. - Ага! - сказал Джильпинг. - Вы ждете моего ответа? Ну так скажу: я потребовал 8 суток, а теперь думаю, что завтра к вечеру, перед заходом солнца, "Римэмбер" будет на поверхности! Громкое "ура" огласило комнату. - Если так, то вы наш спаситель! - воскликнул капитан. - Я буду обязан вам более чем жизнью! Благодаря вам десять лет трудов, мучений и лишений не будут потеряны ни для меня, ни для человечества! - Я хотел было сделать одно предложение, - сказал канадец, - но теперь оно утрачивает свой смысл. - А вы все-таки скажите, милый Дик! - заметил граф. - Я думал во главе нашего отряда и сотни нагарнукских воинов двинуться форсированным маршем к деревням нготаков и похитить "Лебедя" прежде, чем кто-либо успеет догадаться о нашем появлении! - Что же, мысль недурна, и в случае, если Джильпинг опоздает, ею можно будет воспользоваться! - заметил Оливье. - Господин, Птица-Пересмешник хотел бы сказать свое слово! - произнес вдруг молодой нготак, сидевший на корточках за стулом своего господина. - Говори, - сказал канадец, - мы тебя слушаем! - Господин, Отуа-Нох и его крылатое судно уже не в деревнях моего племени! - Что ты говоришь? - Воан-Вах сказал правду, господин: "человек в маске" улетел на своем судне в Мельбурн! - Когда? - В тот самый день, когда он уговорился с великими вождями моего племени! - Неужели он отказывается от борьбы? - сказал Оливье. - Отнюдь нет, граф, - возразил капитан, - этот человек крайне предусмотрителен и осторожен: он отправился в Мельбурн, чтобы захватить там лучшего механика и руководствоваться его советами! - Что же, все к лучшему! Значит, он не успеет вернуться сюда ранее завтрашнего вечера! - Я в этом не столь уверен, - заметил капитан, - "Лебедь" настолько быстроходен, что может пролететь это расстояние, туда и обратно, менее чем в одни сутки! Вдруг он вскрикнул, кинулся к лампе и загасил ее. Но прежде, чем успели его спросить, что случилось, он заговорил громко и отчетливо: - Господа, как можно больше спокойствия и порядка, прошу вас, иначе мы погибли! Видите вы два красных огня на краю горизонта?! Это электрические рефлекторы "Лебедя"! Зная их силу, я могу определить расстояние, на каком судно находится в данный момент, а именно в пяти или шести милях отсюда! Через десять минут, если оно несется полным ходом, "Лебедь" будет здесь; я погасил свет для того, чтобы он не мог служить неприятелю путеводным огнем. Не зная хорошо местности, ему придется замедлить ход, чтобы отыскать блокгауз и не сбиться с направления. Мы же и все обитатели Франс-Стэшена, все до последнего, должны бежать в лес, бежать как можно дальше от жилья! Предупредите об этом всех, кто находится здесь и на прииске, так как враг непременно направит свои уничтожающие силы прежде всего на жилье: он нарочно явился сюда ночью, рассчитывая застать нас всех спящими! Все как бы остолбенели и напряженно глядели на две красные светящиеся точки, которые постепенно становились все ярче. - Надо спешить, господа! Глупо оставаться здесь, дать себя прихлопнуть, как мышат в мышеловке! И спустя десять минут все, что было живого во Франс-Стэшене и на прииске, находилось в глубине леса, на расстоянии не менее 400 сажен от жилища, на маленьком лесистом холме, откуда можно было следить за маневрами воздушного судна. Так как кругом было страшно темно, то Оливье вздумал сделать перекличку, и только Джильпинг один не отозвался на свое имя, равно как Тукас и Дансон. Где же остался англичанин и оба механика? Что сталось с ними? III Секрет "Лебедя". - Четыреста миль в восемь часов. - Ошеломленный Дадсон. - Разряд электричества. - Уничтожение "Феодоровны". - Страшные опасения. Вскоре страх беглецов превзошел всякую меру: "человек в маске" вернулся со своим воздушным судном. Но для того ли, чтобы снова только напугать их, или с тем, чтобы осуществить свою угрозу? Судя по решительному ходу маленького судна, капитан склонялся к последнему предположению. Иванович действительно вернулся из Мельбурна, где ему посчастливилось напасть на инженера-электротехника, которого администрация вынуждена была уволить за пьянство. Стоит ли говорить, что это был англичанин, звали его мистер Дадсон. Предупрежденный о необычайной силе электрических машин воздушного судна, этот господин, вырядившись в резиновые перчатки и налокотники, мог безнаказанно экспериментировать над механизмами "Лебедя" и в несколько часов достаточно хорошо ознакомился с ними. Иванович, стоя подле него, тщательно записывал все, что Дадсону удавалось открыть или понять; делал он это для того, чтобы впредь не быть в зависимости от этого человека. Дело значительно упрощалось тем, что каждая кнопка была занумерована, и это было большой неосторожностью со стороны Джонатана Спайерса; объяснялась она тем, что, не имея возможности лично управлять всеми тремя судами, он хотел облегчить задачу доверенных лиц, которым намеревался передать управление маленькими спутниками "Римэмбера". Чтобы не возбудить любопытства обитателей Мельбурна, Иванович прибыл туда ночью, не зажигая огней на "Лебеде", и спустился в тенистом и громадном саду итальянского посольства, глава которого, как помнит читатель, был также членом общества Невидимых, а потому и персонал посольства был благорасположен к Ивановичу. Пять человек членов общества Невидимых, остатки из числа многих, командированных Великим Советом в Австралию, еще находились в Мельбурне в ожидании его распоряжений. "Человек в маске" посвятил этих лиц в свои намерения и в ту же ночь покинул Мельбурн, вместе с этими господами и Дадсоном, на "Лебеде", отправившись прямо на Франс-Стэшен и заранее предвкушая свое торжество. Вместо того чтобы пользоваться для управления "Лебедем" хрустальными кнопками, помещавшимися снаружи, что препятствовало закрытию верхнего люка, Иванович теперь благодаря содействию Дадсона управлял им изнутри, из механического отделения. Теперь он мог одинаково свободно управлять судном на море, на суше и в воздухе. Несясь вперед с невероятной быстротой, Иванович помышлял о том, чего ему удалось достигнуть в эти несколько дней: теперь изобретение Красного Капитана стало его собственностью, и через несколько часов он истребит Франс-Стэшен со всеми живущими в нем и утолит свою ненависть, а затем овладеет "Римэмбером", что теперь весьма нетрудно сделать. Конечно, надо было рассчитывать на известное сопротивление со стороны Дэвиса, но, обладая теперь всеми секретами механизма, он легко мог прекратить доступ воды в машины, и тогда через несколько часов машина, вырабатывающая воздух, перестанет работать, и на "Римэмбере" не останется ни одного живого существа, которое могло бы воспротивиться воле Ивановича. При всем том, однако, его теперь стеснял еще один человек, а именно Дадсон. Он сделал снимки нескольких аппаратов и приспособлений, то есть занес в свою записную книжку важнейшие части механизма, изобретения Красного Капитана... К чему он это делал? Намерение его было очевидно. - На свете не должно быть двух людей, владеющих этим секретом! - решил Иванович и созвал одного за другим всех пятерых Невидимых в свою каюту, где довольно долго беседовал с ними по-русски. Отбыв в шесть часов вечера из Мельбурна, "Лебедь" к трем часам ночи был уже в виду Франс-Стэшена; по пути останавливались только раз, чтобы испробовать силу аккумуляторов; с высоты 200-300 сажен направили электрический ток на большое ранчо с населением в тридцать человек или более, с изрядным количеством скота и постройками, - и в одну секунду не осталось камня на камне, не уцелела ни одна кошка, ни один цыпленок: все было сметено с лица земли. С Дадсоном сделалось дурно; он обладал слишком чувствительными нервами, и потому когда "Лебедь" достиг своей конечной цели, то злополучного электротехника уже не было более на воздушном судне: Иванович приказал во время пути раскрыть верхний люк, чтобы пассажиры могли подышать свежим воздухом, и вдруг с Дадсоном сделалось головокружение; несчастный, громко вскрикнув, исчез в пространстве; так по крайней мере доложили Ивановичу его подчиненные. - Бедняга умрет раньше, чем коснется земли! - проговорил Иванович. - Отворять этот люк слишком опасно. Распорядитесь его закрыть! - приказал он Амутову, тому из пяти Невидимых, которого он возвел в должность помощника командира на "Лебеде" и которого за короткое время полета обучил всем секретам управления этим воздушным судном. Не спуская глаз с двух рефлекторов, Джонатан Спайерс с болью в сердце следил за полетом неприятеля. Еще несколько минут, и "Лебедь" будет над Франс-Стэшеном. С того момента, как граф и его друзья схоронились в лесу, никто не проронил ни слова. Но в ту минуту, когда "Лебедь" спустился над его домом, Оливье подошел к капитану и спросил его вполголоса: - Как вы думаете, что он может сделать? - Молите Бога, граф, чтобы бешенство этого человека не обрушилось на ваш дом; иначе из всего, что там есть, не уцелеет ни одна былинка: все обратится в жалкую груду мусора! Вдруг слабый крик радости вырвался из груди капитана; "Лебедь", описав круг над домом, направился к озеру, и через секунду раздался оглушительный удар: "Феодоровна", стоявшая на якоре на некотором расстоянии от берега, исчезла в клубах пенящихся волн и страшном водовороте, образовавшем глубокую воронку. Сотрясение воздуха было настолько сильно, что, несмотря на большое расстояние, все укрывавшиеся в лесу попадали на землю. Когда они снова поднялись на ноги, то при свете рефлекторов "Лебедя", освещавших озеро, как днем, на его поверхности увидели плавающие жалкие обломки судна. Онемев от ужаса, все смотрели на эту страшную картину, не решаясь обменяться своими впечатлениями. Но это было еще не все. Теперь, когда все они думали, что "человек в маске" обрушится на жилые строения Франс-Стэшена, они вдруг увидели, что "Лебедь" стал быстро уходить под воду. При виде этого Джонатан Спайерс не мог удержаться, чтобы не воскликнуть: - Негодяй, он попытается теперь завладеть "Римэмбером"! Но он тотчас же успокоился, вспомнив, что внешний механизм большого судна был совершенно иной, чем механизм малых судов. Тем временем на поверхности озера снова появились "Лебедь" и вместе с ним "Оса". Теперь Джонатан понял, зачем Иванович опускался на дно: он хотел похитить у него на глазах и второе судно. Если бы люди умирали от бессильного бешенства, то Красный Капитан, наверное, умер бы в этот момент. Тем временем оба воздушных судна плавно поднялись в воздух, как две морские чайки, и с минуту носились над озером, затем "Лебедь" выдвинулся вперед, и оба медленно понеслись по направлению к деревням нготаков. Джонатан Спайерс впился ногтями себе в грудь; то, что он испытывал в эти минуты, не поддается описанию. - Клянусь, - воскликнул он, - что, если когда-нибудь этот негодяй попадется в мои руки, я заставлю его испытать во сто раз худшие мучения! Он издевается теперь над моим бессилием... Но что же делает Джильпинг? О, я отдал бы двадцать лет моей жизни за то, чтобы "Римэмбер" был теперь в моих руках хотя бы всего только на один час! - Как вы думаете, - спросил Оливье, - вернется он сюда еще раз в эту ночь? - Несомненно! - отозвался Спайерс. - Он отлично понимает цену времени, и если отсрочил на несколько минут свое мщение, то только для того, чтобы лучше и полнее насладиться им. Вероятно, "Лебедь" уже перерасходовал весь свой запас электричества на уничтожение "Феодоровны", а "Оса" не была еще готова. Теперь потребуется около часа, чтобы зарядить аккумуляторы обоих судов; через этот промежуток времени он и вернется, чтобы совершить свое дело уничтожения и разрушения. Запоздай он всего только на 24 часа - и мы были бы спасены. Мой бедный "Римэмбер", бедные мои товарищи! - И, закрыв лицо руками, Красный Капитан заплакал, как дитя. - Если бы мы предупредили нагарнуков, то, быть может, нам удалось бы помешать ему! - заметил Дик. - О нет! Это повлекло бы за собой только большее число жертв! - проговорил капитан. В этот момент перед ним, точно из-под земли, вырос туземец и шепнул ему на ухо: - Иди, Воанго ждет тебя! Так называли нагарнуки по старой памяти Джильпинга. Капитан сразу повеселел: в этих двух словах ему почудился луч надежды. - Подожди, я сейчас иду за тобой, - ответил он туземцу также шепотом, затем, обращаясь к остальным, громко заметил: - Если вы дорожите жизнью, то пусть никто не уходит отсюда до тех пор, пока я не вернусь! - А куда вы идете? - спросил граф. - Попытаться спасти всех вас! - сказал капитан и исчез в кустах, где его поджидал нагарнук. IV Джонатан Спайерс и Джильпинг. Красный Капитан быстро пробирался по кустам вслед за проворным и привычным туземцем и, спустившись с холма, услышал знакомый голос: - Простите, капитан, что я побеспокоил вас, но я думал, что вам будет приятно совершить маленькую прогулку! - Что вы хотите сказать? - спросил капитан. Но вместо ответа почтенный проповедник затянул своим гнусавым голосом 65-й псалом. - Бога ради, - воскликнул Спайерс, - скажите, что значит эта штука! - Я вовсе не шучу; я думаю, что вы никогда не слыхали музыку этого псалма на кларнете! - отвечал Джильпинг. - Побойтесь Бога! - умоляюще проговорил капитан. - Ну, ну... пойдемте... Вы, пожалуй, правы, и нам нельзя терять времени. Садитесь позади меня на моего осла. Это очень смирное и кроткое животное, привычное к музыке, и ему будет очень приятно везти нас обоих, я в этом уверен! Не зная, что ему делать и положительно теряя голову, несчастный Джонатан Спайерс счел за лучшее беспрекословно подчиниться оригинальному англичанину. - Прекрасно, - продолжал тот, - вот так, надеюсь, вам хорошо сидеть. А ты, нагарнук, возьми повод и веди нас! - добавил он, обращаясь к туземцу. Когда они тронулись в путь, Джильпинг достал свой кларнет и принялся услаждать слух капитана музыкой 65-го псалма, и звуки церковного пения, плавные и протяжные, будя ночную тишину, приводили в неописуемое удивление бедных ара, зеленых попугайчиков и какаду, нарушая их мирный сон. А Джонатан Спайерс только молил Бога, чтобы Он помог ему удержаться от преступления: ему хотелось задушить Джильпинга, чтобы только прекратить его музыкальные излияния. Между тем почтенный проповедник, окончив псалом, тщательно разобрал и сложил свой инструмент в футляр, затем, обернувшись к своему спутнику, сказал: - Кстати, капитан, я пришел к убеждению, что можно попытаться поднять ваше судно и менее сложным механизмом, чем я первоначально думал! - Что вы хотите сказать? - спросил капитан. - Да это очень просто! Могу вас уверить, я вам обещал окончить эту историю к сегодняшнему вечеру, но, видя, что ваш "Римэмбер" нужен вам, сейчас же решил позвать своего осла Пасифика. - Мистер Джильпинг! - воскликнул капитан, едва сдерживаясь. - Вы понимаете?! Да, я позвал Пасифика и сказал ему тихонько, потому что он ужасно не любит, когда с ним обращаются резко: друг мой, нам необходимо быть ровно в десять минут на прииске! - Мистер Джильпинг! -