В тот момент, когда эти простофили ворвутся в погреб, где подземные ходы расходятся на две стороны, мы, воспользовавшись их минутным раздумьем относительно направления, по которому им идти, соединим провода адской машины и уничтожим их всех разом... Опасно ли будет для нас с вами произвести этот взрыв? - Не беспокойтесь, любезный мой Иванович, - сказал янки, - в этом отношении вы можете быть вполне благонадежны! Мой снаряд обратит в пыль все, что только будет находиться вокруг него на расстоянии не более 25 сажен! Как вам известно, установив снаряд, я провел от него провода на расстоянии 100 сажен, а на таком расстоянии нам положительно не грозит никакой опасности... Не падайте духом, мой друг! Куда девалась ваша неукротимая энергия, которая так восхищала меня раньше?! - Признаться, Холлоуэй, я положительно не могу совладать с какими-то мрачными предчувствиями, которые осаждают меня! Мы здесь одни, а между тем сотни людей должны были собраться сюда по моему зову; что это значит, я не знаю, не понимаю, но что-то говорит мне, что какая-то сила, неведомая мне, становится поперек всех моих планов. Ни одного из моих приверженцев нет здесь... Черни-Чаг не подает признаков жизни, тогда как он должен был осведомлять меня обо всем, что происходит кругом нас. А Хашим-Баши, который должен был быть на месте раньше нас, где он? Его тоже нигде не видали! Вы видите, что мои страхи не напрасны... А это безлюдье кругом, эта торжественная, мертвая тишина среди развалин! Она давит меня... - Все это плод воображения: у вас расходились нервы, и больше ничего! Допустим даже, что все наши планы рухнут, что все принятые нами меры ни к чему не приведут, я во всяком случае ручаюсь, что снаряд-то не подведет нас, и наши противники найдут себе могилу под развалинами монастыря! - Хотелось бы, чтобы это было так, но мне не верится: что-то томит и гложет меня, как гробовая доска! После этого приятели расстались, чтобы немного уснуть до утра. Только Кузьма остался на страже. Между тем в это самое время две какие-то тени беззвучно выскользнули из пещерной церковки и понеслись по степи. Эта ночь прошла мучительно для Ивановича: он как будто чувствовал, что возмездие близится и что ничто не в силах отвратить страшного наказания за все его бесчисленные злодеяния. Подобно приговоренным к смерти, которых почти всегда приходится будить, когда наступит роковой момент, Иванович под утро забылся тяжелым сном, еще более мучительным даже, чем самая бессонница. По временам неясные звуки и стоны вырывались из его уст; он простирал вперед руки, как бы отгоняя от себя страшные видения - длинные вереницы загубленных им людей... Проснулся он, едва дыша, весь в холодном поту... Рано утром к нему вбежал Кузьма с радостной вестью, что видны Черные всадники; через полчаса они должны быть в монастыре! - А, - радостно воскликнул Иванович, - значит, мы спасены!.. - И вместе с Холлоуэем он поспешил на полуобрушившуюся стену, чтобы насладиться отрадным зрелищем приближения своих союзников. Но здесь им представилось странное зрелище: с того места, где они находились, перед ними развертывалось громадное пространство степи, верст на десять, и по этой зеленой равнине стройно двигался отряд всадников, в которых по черным покрывалам, окутывавшим их головы, нетрудно было признать Черных всадников. Отряд двигался довольно быстро по направлению к монастырю, но был еще довольно далеко. А на расстоянии какой-нибудь версты мчался во всю мочь табунщик, и за ним как будто гнались двое Черных всадников, стараясь отрезать ему путь. - Ведь это посланный от Черни-Чага, - сказал Кузьма про табунщика. - Я его признаю... и коня также... - Но почему бы Черным всадникам гнаться за ним? Неужели это какое-нибудь недоразумение? Всецело поглощенные тем, что происходило на их глазах, находившиеся на стене монастыря не имели даже времени основательно обсудить интересовавший их вопрос. Табунщик быстро уходил от своих преследователей, и вскоре стало ясно, что Черным всадникам не нагнать его. Тогда, убедившись в бесполезности своих усилий, они прекратили погоню и вернулись к остальному отряду. Между тем табунщик, словно ураган, ворвался в монастырскую ограду и вручил Ивановичу конверт, который он держал в зубах во все время погони, вероятно, чтобы в случае, если его настигнут, успеть проглотить его. Иванович развернул записку и вдруг страшно побледнел. Черни-Чаг писал ему: "Князь Свечин и граф, очевидно предупрежденные кем-то, не захотели переночевать у меня и, пробыв самое короткое время, направились в лагерь Черных всадников. Хашим-баши - изменник и предатель... Бегите!" - Бежать, - с негодованием воскликнул Холлоуэй, - нет! Смерть изменникам и горе вам, Иванович, если вы думаете, что эти люди оставят вас в покое!.. Ведь это борьба не на жизнь, а на смерть! Иванович колебался. Холлоуэй с презрительной усмешкой наблюдал за своим сообщником: ему хотелось убедиться, будет ли Иванович настолько подл, чтобы покинуть его здесь одного. Между тем Черные всадники неслись теперь уже во весь опор, и через пять минут бежать будет поздно. Бледный как смерть и не произнеся ни слова, Иванович, не глядя на своего сотоварища, направился к лошади табунщика, внутренне сознавая всю низость своего поступка. Но Холлоуэй предупредил его: одним прыжком он очутился подле благородного животного и, приставив дуло пистолета к его уху, одним выстрелом уложил скакуна на месте, затем, наведя пистолет на ошеломленного Ивановича, презрительно проговорил: - Ни слова, ни движения, или вы мертвы! А, так вы хотели оставить меня одного! Я положительно не знаю, что меня удерживает поступить с вами точно так же, как с этим неповинным животным: это было бы прекрасным средством примирения с теми, кто теперь идет на нас. Но не бойтесь, я не способен на подобную подлость... Еще несколько минут, и Черные всадники будут здесь. Идемте, я вам покажу, как следует отстаивать свою жизнь, а в случае надобности уметь умереть. - Ну, если так, то будет по-вашему! - воскликнул Иванович. - Будем защищаться! Во всяком случае наше дело еще не совсем потеряно! В этот момент Холлоуэй остановился. - Пусть только они потеряют хладнокровие, - пробормотал он, - пусть забудут осторожность, и тогда они в нашей власти! С этими словами он схватил свое ружье и, положив ствол на камни полуразрушенной ограды, выстрелил. - Попал! - воскликнул он торжествующим голосом. И действительно, один из Черных всадников закачался в седле и затем вдруг упал на землю. Крик бешенства огласил воздух, но отряд не остановился для оказания помощи раненому, а, напротив, с быстротой вихря понесся к монастырю. - Ну, а теперь живо в подземелье! - крикнул Холлоуэй, и Иванович быстро последовал за ним. Не успели они скрыться в дверях храма, как в ограду ворвались Черные всадники и мигом заняли весь двор. В одну минуту они спешились; табунщик, присланный Черни-Чагом, спрятался в обрушившейся башне. Только один Кузьма остался посреди двора. Хашим-баши набросился на него и, приставив дуло своего пистолета к груди, закричал: - Отвечай сейчас же, кто здесь стрелял? - Товарищ Ивановича, - запинаясь, как бы с трудом выговорил Кузьма, притворяясь, будто он едва держится на ногах от страха. - Где они? - продолжал допрашивать Митька. - Я не знаю! - Ну, брат, я не стану повторять тебе трижды свой вопрос! - заревел атаман, взводя курок своего пистолета. - Там... они там, - пролепетал Кузьма, - в подземельях пещерной церкви! - Я так и думал! - засмеялся Хашим-баши, которому эти места были хорошо знакомы. - Эй, Лобанов, захвати своих молодцов и скачи к выходу, знаешь? Ты мне ответишь головой, если там проскользнет хоть один мышонок! Живо! В одну секунду человек пятнадцать Черных всадников вскочили на коней и понеслись в степь. - Ну, а теперь за мной, в подземелье! - крикнул снова атаман. - Они, должно быть, еще недалеко... Не дадим им времени укрыться в каком-нибудь тайнике! Как и предвидел Холлоуэй, его дерзкий выстрел взбесил врагов, лишив их всякой осторожности. У каждого Черного всадника имелся при себе фонарь: в одну минуту все эти фонари были зажжены, и подземелье осветилось, как днем. Черные всадники побежали гурьбой и очутились в большой зале, из которой подземная галерея расходилась в две разные стороны. - Стой! - крикнул атаман. - Здесь нам надо разделиться: одни пойдут с князем направо, другие... Он не успел договорить, как страшный взрыв оглушил всех подобно тому, как это было там в далекой Австралии, в кра-фенуа. Фонари разом загасли, и сильный ток воздуха пронесся по подземелью, опрокинув на землю всех находившихся здесь людей. Но в следующий же момент раздался голос атамана: - Друзья, кто-нибудь ранен? - Нет! Нет! - послышалось со всех сторон. - Эти негодяи подготовили нам злую ловушку; нам следовало ожидать этого. Но, благодарение Богу, беда нас миновала! Фонари снова зажгли, и тогда можно было убедиться, что все отделались только испугом. - Нужно посмотреть, не устроено ли еще чего! - проговорил атаман. - Подождите меня! Я сам посмотрю! - И он направился по галерее, ведшей вправо. Не прошло и нескольких минут, как оттуда послышался его голос; сперва какие-то восклицания, а затем громкий зов. Несколько человек бросились к нему, и глазам присутствующих предстала столь ужасная картина, что ее трудно даже передать словами. Вся стена, на которую указал атаман, была облеплена клочьями еще трепещущего человеческого мяса, а на полу лежали две головы, оторванные от корпуса, полураздавленные и расплющенные; по ним еще можно было узнать Ивановича и Холлоуэя. - Возмездие свершилось, - промолвил мрачно граф Оливье голосом, дрогнувшим от волнения. - И руки наши не обагрились кровью этих несчастных! Хвала небу! По приказанию князя Свечина останки преступников были преданы земле тут же в ограде монастыря. Нескольких слов достаточно, чтобы разъяснить ужасную развязку этой печальной драмы. Когда Иванович заручился поддержкой Черных всадников еще до свидания атамана с князем Свечиным, трое из людей этой шайки были отправлены в степь, чтобы оповестить сторонников Невидимых о предстоящем собрании Невидимых в стенах монастыря. Но в то же время, повинуясь своему инстинкту закоренелых грабителей, они распространили слух о новом набеге Черных всадников, заранее зная, что, согласно установившейся в степи привычке, каждый сколько-нибудь зажиточный человек поспешит зарыть все свое наиболее ценное имущество где-нибудь в потаенном месте. Оповестив о приближении Черных всадников, один из посланных оставался в засаде и выслеживал, в каком месте зарывались сокровища, после чего все трое в ночное время возвращались и вырывали клад. Однако ограбленные жители скоро заметили хищение, и так как оно приблизительно совпадало с приходом Черных всадников, направляющихся в сторону монастыря, то все невольно заподозрили в этом предполагаемом собрании Невидимых простую ловушку, устроенную Черными всадниками, и решили не отправляться на собрание из опасения предоставить на разграбление хищникам свои дома и стада во время своей отлучки. Вот почему на этот раз никто из приверженцев Ивановича не пожелал явиться на его зов. Атаман же, перейдя на сторону князя, выслушал донесение своих стражников и, сообщив об изменении своих первоначальных намерений, оставил одного из них для наблюдения за избой Черни-Чага, возложив на него обязанность доносить обо всех планах и намерениях старого перевозчика и обо всем, что ему удастся узнать и заметить. Двух остальных странников Хашим-баши отправил в монастырь, строжайше наказав им ни на минуту не терять из виду Ивановича и его сообщников. Это и были те незнакомцы, которые прокрались накануне вслед за Ивановичем и Холлоуэем в монастырские подземелья. Поняв важность того, что им удалось проследить, они осторожно сдвинули с места адскую машину и зарыли ее под стеной, куда были проведены провода, посредством которых должно было произвести взрыв. Они оставили провода на прежнем месте, скрыв под землею только ту часть, которая была прикреплена к снаряду. Иванович и Холлоуэй, не подозревавшие ничего подобного и побуждаемые близостью преследующих их врагов, сами того не зная, взорвали себя. Совершив свое дело, оба странника поспешно добрались до выхода из подземелья в степь и, прирезав двух сторожевых казаков, спавших крепким сном у самого входа, залегли тут же, чтобы подстеречь Ивановича и его соучастника на случай, если бы тем удалось убежать. Здесь их и застал Лобанов со своим маленьким отрядом. Возвращаясь обратно и прибыв к перевозу, граф Оливье и его друзья заметили большое стечение народа на главной площади села; по мере того как они приближались, до их слуха стали доноситься мелодичные звуки кларнета. Вскоре они могли различить торжественные аккорды британского национального гимна "God save the Queen". - Это наш друг Джильпинг! - воскликнул Оливье и ускорил шаг. Остальные поспешили за ним. Каково же было их изумление, когда они увидели достопочтенного Джильпинга, взобравшегося на подмостки и изо всех сил дувшего в свой инструмент; впереди три ученых медведя плясали в такт торжественного мотива... А тем временем он раздавал в толпе щедрой рукой бесплатные Библии всем желающим. Сначала жители уральских степей были крайне удивлены, получая эти дары, но затем некоторые из них стали перелистывать книгу и, пощупав ее, вдруг решили, что это прекрасный материал для изготовления пыжей для их ружей, после чего все руки стали тянуться за Библиями. Вдруг мистер Джильпинг перестал играть; у него оставалась всего только одна Библия, одна-единственная. Он взял ее и, подняв высоко над головой, воскликнул: - Вот все, что у меня осталось, леди и джентльмены, из 300697 Библий, предоставленных мне евангелическим обществом менее трех лет тому назад... Да, это последняя, самая последняя. Кому отдать последнюю, господа? - Мне, мистер Джильпинг! - крикнул из толпы чей-то голос. - Я сохраню ее на память о вас! Добродушный проповедник оглянулся и увидел перед собой старого траппера, весело усмехавшегося его удивлению; за ним стояли все его австралийские друзья. - Дорогой мистер Джон, разбейте ваш кларнет; мы сражались под монастырем, а вас не было с нами! - шутливо воскликнул граф Оливье. - Но я вижу, что вы здесь соперничаете с Орфеем! - добавил он, указывая на медведей. - Это Всевышний послал мне в степи, - сказал Джильпинг. - Ну-ка, Вилли, Джек и Джемс, пропляшите для друзей! И медведи, успевшие уже привыкнуть к своим кличкам, пустились плясать под звуки церковных мотивов. На другой день маленький отряд князя Свечина, увеличенный лордом Воанго и его тремя косматыми друзьями, тронулся в путь по направлению к Астрахани... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Спустя три месяца разнохарактерная группа лиц разгуливала по молу ливерпульской гавани в ожидании отплытия "Вечерней звезды", превосходного пакетбота, отправляющегося в Мельбурн (Австралия). По тому душевному волнению, какое сказывалось на всех лицах, легко было угадать, что не все они отправлялись в далекие края. Молодая женщина, сияющая счастьем, молодостью и красотой, любовно опиралась на руку одного из мужчин этой разнородной группы, в котором читатель без труда узнал бы нашего друга Оливье, надежды и мечты которого наконец сбылись. Благодаря следствию, проведенному с неимоверной тщательностью и добросовестностью молодым князем Свечиным, невиновность старого князя Васильчикова была доказана, и государь не только вернул его из Сибири, но и возвратил все его прежние чины и положение при дворе. После того ничто уже не задерживало брака молодых влюбленных. Что касается Дика, то, несмотря на все усилия друзей, старый траппер решил вернуться в Австралию, с природой которой и нравами туземцев он уже успел свыкнуться в течение долгих лет. Капитан же Спайерс, после того как его жажда мести была удовлетворена, искал только покоя, который мог найти лишь в тиши австралийских лесов. Поэтому с согласия Дика и он решил окончить свои дни во Франс-Стэшене, подле старого траппера. Туземец, молодой Воан-Вах, не помнил себя от радости при мысли о возвращении на родину... С судна подали знак близкого отплытия, и друзьям надо было расстаться. - Часть своего сердца я оставляю здесь! - сказал растроганный траппер, обнимая в последний раз своего возлюбленного Оливье. - Но взамен вы увозите добрую долю нашей общей к вам любви! - сказала, улыбаясь, молодая женщина. С пакетбота раздался пронзительный свисток, и "Вечерняя звезда" плавно тронулась, лавируя между сотнями стоящих на якоре судов, вышла в открытое море и вскоре совершенно скрылась в вечернем тумане. Не хватало при этих проводах только одного человека, а именно Джона Джильпинга. По несчастной случайности благородный лорд не мог отлучиться в этот день из Верхней Палаты, где он теперь заседал и где именно в этот день должен был произнести свою речь. Князь Свечин был назначен посланником в Париж. Что же касается Люса и Фролера, то, обогащенные щедротами графа д'Антрэга, они приобрели себе великолепное поместье на берегу Марны и всецело отдались наслаждениям рыбной ловли на удочку.