в самом разгаре охоты не следуют так быстро друг за другом... Биться без Боба Барнета! Ну, нет! Этого я не допущу. Стал, что, инвалидом, скажите пожалуйста? Когда вам угодно исполнять обязанности геометров-землемеров, искать проходы в горах, это не мое дело, и Барнет предпочитает тогда заняться кухней. Когда же имеется в виду наносить и получать удары, то не предупредить об этом Барнета значит не понимать самых обыкновенных законов приличия... Посмотрим, что там такое... Ну-с, друг мой Ауджали, вперед! Выстрелы, послышавшиеся еще несколько раз, указали путникам путь, которого им следовало держаться. Скоро, однако, наступила полная тишина и Барнет, не имея возможности ничем больше руководствоваться, шел прямо перед собой. Но дорога, без того затруднительная, сделалась совсем непроходимой вследствие положения, которое принимали здесь болота; теперь это были не огромные лужи, более или менее тенистые, которые попадались ему на дороге и вынуждали его делать большие обходы, но целый непрерывный ряд лагун, сообщавшихся с озером, в которых вода доходила ему до живота, что очень утомляло его ввиду того, что он вынужден был держать постоянно на весу свои патронташи и карабин. В то время, как он, чувствуя непреодолимое отвращение к такого рода путешествию, спрашивал себя, не взобраться ли ему лучше на шею Ауджали, послышался вдруг еще один выстрел из карабина, и на этот раз еще ближе. Не успел он еще исполнить своего намерения, как слон, испустив громкий крик беспокойства, смешанного с радостью, бросился вперед, не заботясь о Барнете, который остался в болоте и не знал, идти ли ему вперед или вернуться назад. - Ауджали! Ауджали! Назад, Ауджали! - кричал бедняга. - Ах, ты негодяй! Ты поплатишься мне за это. Но Ауджали, глухой ко всем его мольбам, бежал вперед, подымая вокруг себя целый водоворот брызг и воды. Слон очень любил Барнета, у которого всегда были наготове какие-то лакомства для него, но раз благодарность не удержала Ауджали подле него, тем менее удержат его угрозы. Какие едва уловимые звуки, доступные только одному этому животному, наделенному самым тонким слухом из всех живых существ, донеслись к нему? Какие намерения поразили его обоняние, если он мог остаться глухим к голосу своего друга Боба и оставить его в положении настолько же опасном, как и комичном?.. В пятистах метрах оттуда на поверхности озера плавал огромный аллигатор, который немедленно нырнул под воду, как только заметил Ауджали, но затем снова показался в нескольких шагах оттуда... Пропасть бы Барнету, заметь его только аллигатор раньше, чем ему удалось бы выбраться обратно на твердую землю. Как бы там ни было, но Ауджали, благодаря совершенству развития некоторых из своих внешних чувств, о которых мы не можем составить себе надлежащего понятия, знал прекрасно, куда идет... Он шел, куда призывал его долг... на помощь своему хозяину... и никакие силы в мире не могли удержать его благородного порыва. Казалось бы, что разветвление Каллоо у конца болота должно было остановить его, но он, не долго думая, переплыл его и вышел на твердую, сухую землю, где мог бежать скорее. Он бросился вперед и менее чем в пять минут добрался до той части джунглей, где скрылись Кишная и Виллаен, которые пустились бежать во весь дух, выказывая все признаки величайшего страха; они по-прежнему наблюдали за агонией своей жертвы и, увидя Ауджали, приняли его за дикого слона и поспешили скрыться от его бешенства. В ту же минуту слон остановился, пораженный испарениями, которые он почуял в воздухе; он понял, что хозяин его недалеко и, руководствуясь тонким чутьем, направился прямо к яме. У этого животного так хорошо развиты чувства обоняния и слуха, что в Индии нарочно делали опыты, результатам которых не поверили бы, пожалуй, не будь они подтверждены серьезными авторитетами. Слон отыскивал своего хозяина, который находился на расстоянии двух-трех миль, и притом в месте, совершенно ему неизвестном, если только, само собою разумеется, оттуда дул ветер. Он слышит также на неизмеримых расстояниях малейший шум и понимает, откуда он происходит. Подбежав к тому месту, где находился Сердар, в течение пяти или шести часов испытывавший невыразимые муки, Ауджали понял, что пришел к настоящему месту и, подойдя к отверстию ямы, издал целый ряд особых криков, которыми был полон его лексикон и в которых слышались нежность, удивление и гнев. Почему же гнев примешивался к чувству удовольствия, которое он хотел выразить? А потому, что чутье его, дававшее ему знать о присутствии хозяина, доносило и испарения змей: это и приводило его в бешенство. Сердар, давно уже пришедший в сознание после своего обморока, начинал терять всякую надежду, а потому, услыша голос слона, не мог удержаться от крика восторга, забыв даже, как опасно раздражать кобр, - крика дикого, сумасшедшего восторга, вырвавшегося у него со всею силою легких, крика, какой могут испускать только люди, видевшие смерть лицом к лицу и понявшие вдруг, что жизнь, которую они считали погибшей безвозвратно, снова возвращается к ним. - Ауджали! Ауджали! Мой честный Ауджали! - воскликнул несчастный. А слон по-прежнему тихо ворчал, выражая своему хозяину радость, что нашел его. - Кто тут еще вместе с тобой, мой честный Ауджали? - спрашивал Сердар. И он по очереди стал звать Барнета, Нариндру и двух остальных туземцев. В эту минуту слон схватил покрышку из ветвей, лежавшую на яме, и сбросил ее вон. Свет моментально залил всю яму, и Сердар тут только понял, увидя Ауджали у краев своей тюрьмы, почему призывы его не получали никакого ответа; он понял также с ужасом, от которого сжалось его сердце, что спасение его, возможное при помощи товарищей, которым оно обошлось бы без большого труда, было невозможно при помощи одного слона. Главная задача заключалась теперь в том, чтобы помешать последнему сделать какую-нибудь неосторожность, так как вид змей, когда осветилась яма, вызвал у него настоящий приступ гнева. Слон не боится укуса кобры; толщина его кожи защищает его от действия яда, что он, весьма вероятно, знает. Тем не менее достаточно одного вида самой маленькой змеи, чтобы привести его в бешенство. А между тем то, чего так боялся Сердар, и способствовало его избавлению от неудобных и опасных гостей, которые поселились на нем. Увидя Ауджали, который ходил взад и вперед кругом ямы, ворча и стуча ногами по земле, кобры заволновались и, отделившись осторожно от тех мест, которые они занимали, тем самым избавили несчастную жертву от ужасного положения, в котором они держали ее в течение нескольких часов. Оставив в покое Сердара, они зашипели, надули щеки воздухом и, свернувшись спиралью, пробовали прыгнуть вон из ямы. Но несмотря на то, что они подымались в воздух с быстротою стрелы, они достигали только половины пространства, отделявшего их от врага, который возбуждал их гнев. Змея принадлежит к числу созданий, стоящих на одной из самых низких ступеней развития, она положительно глупа, не соображает препятствий, которые могут встретиться ей по пути, и не приноравливается к ним. Она целыми часами будет биться о скалу, через которую хочет перейти, или пробовать пролезть в отверстие гнезда карриасов, слишком уж узкое для нее. Судьба сжалилась на этот раз над долгими страданиями Сердара и соединилась с Ауджали для его спасения. Бегая кругом тюрьмы, где был его хозяин, он случайно столкнул в яму одну из бамбуковых палок, которые служили поддержкой для веток и листьев, прикрывавших отверстие ямы; палка, к счастью, упала таким образом, что образовала нечто вроде моста, идущего от дна ямы до ее внешних краев. Не успел конец палки коснуться земли, как одна из кобр ринулась к ней с быстротою молнии и, свернувшись спиралью вокруг нее, так скоро выползла по ней из ямы, что Ауджали при всей своей ловкости не успел схватить ее. Не то было с другими; половине, по крайней мере, этих вредных животных сломал он хоботом позвоночный хребет и швырнул их на землю, где они судорожно извивались, не будучи в силах двинуться с места. Когда последний враг его исчез из ямы, Сердар испустил громкий крик торжества... Он был спасен! - Спасен! Спасен! - кричал он в экстазе. - Спасен! Благодаря тебе, Боже! Ты не допустил, чтобы я умер, не исполнив начатого мною дела. Так мы померяемся с вами, сэр Вильям Броун! Клянусь, я отплачу вам за те невыразимые муки, которыми я обязан вам, а что касается до орудий вашей мести, они не выйдут живыми отсюда. Тот же самый бамбук, который помог кобрам выбраться из ямы, сделался и его орудием освобождения. Он вышел, однако, не сразу, но спустя несколько минут; реакция организма была у него так сильна, что ноги его дрожали и нервные судороги сковали его члены. Явление такой слабости никогда не продолжалось у него долго, а нетерпение быть на свободе побуждало его скорее употребить все возможные для этого средства. Схватив бамбуковую палку, он почти перпендикулярно установил ее в яме и затем с ловкостью акробата взобрался по ней наверх. Видя своего хозяина здравым и невредимым, Ауджали не знал, чем выразить ему свою радость; он старался издавать по возможности более нежные трубные звуки, которыми наделила его природа вместо голоса, шевелил огромными ушами и делал тысячу прыжков, несвойственных его степенной наружности. - Тише, Ауджали! Тише! Надо спешить... нам предстоит трудное дело сегодня ночью. III Возвращение Сердара в грот. - Планы мести. - Преследование шпиона. - Ночное бдение в горах. - Кишная и Веллаен. - Месть. Долина начинала покрываться мрачными тенями заходящего солнца, которое давно уже перешло за уровень высоких гор, окружавших джунгли. Это было то именно время, когда Рама и Нариндра с отчаянием в душе искали своего друга гораздо выше тех мест, где происходили только что описанные события; далекое расстояние, а с тем вместе и густая растительность мешали Сердару слышать их призывы и выстрелы их карабинов. - Идем, Ауджали! - сказал Сердар, усаживаясь на шее животного. - Скорее к проходу, дитя мое, пожирай пространство! И он направил слона по тому направлению, по которому сам шел сегодня утром, так как у подошвы горы растительность была более редкая, низкая и поэтому не затрудняла движений слона. Трудно описать радость Сердара, наполнявшую его сердце в эту минуту. Полный доверия к будущему и слегка зараженный фанатизмом, как и все люди, долго жившие на востоке, он смотрел на чудесное избавление свое из приготовленной ему ловушки как на несомненный знак успеха на своих будущих предприятиях, на первом плане которых у него стоял акт правосудия и мести относительно человека, согласившегося быть агентом губернатора Пуант де Галля в этой подлой засаде. Вряд ли успел негодяй этот добраться до прохода, и наверное удастся захватить его, что было только вопросом времени и быстроты, после чего Сердар присоединится к друзьям, которые должны находиться в смертельном беспокойстве относительно его участи. Сердару, как видите, не было известно, что туземец, преследовавший его, был не один, а вместе с сообщником, но рвение его нисколько бы не изменилось, будь это ему даже известно; он забрал себе в голову во что бы то ни стало доказать губернатору Цейлона, что Сердаром не легко завладеть, а раз он решил что-нибудь, он приводил это в исполнение, будь этот план так же безумен и отважен, как тот, который он задумал сейчас. Поезжай он до конца в том направлении, по которому ехал, он встретил бы непременно Сами, дежурившего у подошвы горы, но проход, к которому он ехал, был не совсем в глубине долины, и к тому же он выигрывал около трех километров, т.е. полторы мили, прорезывая джунгли на расстоянии семи-восьми сот метров, прежде чем повернуть в ту сторону, где находился молодой индус. - Так! - сказал он, внимательно всматриваясь в свет, видневшийся еще на верхушках, чтобы дать себе точный отчет о наступлении ночи. - Передо мною еще двадцать минут времени, это больше, чем нужно, чтобы добраться до середины горы. И он двинул вперед Ауджали, который взбирался на гору с легкостью, поразительной для его колоссальной туши, по каменистым и скалистым склонам, которые сделались скользкими от действия на них обилия воды во время периодических дождей. Сердар предвидел, что шпион, посланный против него, не останется в Долине Трупов после своей неудачи; чтобы не быть застигнутым его товарищами или им самим, если только ему удалось бы спастись из ямы, он до ночи будет, конечно, скрываться в самой густой чаще джунглей и только тогда решится выйти оттуда, чтобы добраться до прохода и вернуться в Пуант де Галль. Дело было теперь в том, чтобы добраться прежде него к тому месту, где он предполагает скрыться. Эта часть программы Сердара была исполнена им с успехом, и он расположился самым комфортабельным образом на маленьком плато, откуда он вместе со своими товарищами посылал последний привет "Эриманте", уносившей молодого Эдуарда Кемпуэлла в Пондишери. Скрытый в тени огромного баниана, Ауджали стоял против прохода таким образом, что никто решительно не мог пройти мимо, не натолкнувшись на этого колосса. Приняв все предосторожности, Сердар сел на камень подле самого слона, скрываясь под одной с ним тенью; он знал, что глаза привыкают мало-помалу к темноте, а потому без этой предосторожности шпион может увидеть его раньше, чем он сам его заметит. Как ни было бы незначительно пространство, разделявшее их в тот момент, его было достаточно, чтобы дать индусу возможность пустить в ход быстроту своих ног, а в последнем случае Сердар не был уверен, что одержит победу. Но среди ночной тьмы, сгущенной еще тенью индийского фикуса, этого не надо было бояться. Довольный тем, что может отвечать на утреннюю западню вечерней западней, и предвкушая наслаждение мести, хозяин Ауджали сидел, ничего почти не думая в ожидании своего врага. Негодяи, испуганные появлением Ауджали, бросились бежать, как мы уже сказали, потому что приняли его за дикого слона. Первой заботой их было защищаться скорее от возможности нападения на них, и они не нашли ничего лучше, как взобраться на дерево, которое скрывало бы их и защищало от опасного животного. Сидя среди густой листвы, они присутствовали при всех перипетиях спасения их жертвы и каково же было их удивление, когда они увидели, что слон, принятый ими за жителя джунглей, способствовал освобождению пленника. После благополучного отбытия последнего на спине Ауджали они решили сойти со своего наблюдательного пункта и поделиться увиденным. - Ну-с! - начал первый Кишная. - Здорово нас одурачили. - Вот тебе, - отвечал Веллаен, - и тысяча рупий награды, которые ты мне обещал... убежали они теперь на спине этого проклятого слона. - А я, ты думаешь, ничего не теряю здесь, не говоря о репутации, которой нанесен будет смертельный удар? Я вижу, как моя трость с золотым набалдашником догоняет твою тысячу рупий. - Нельзя ли как-нибудь снова начать? Восемь дней, назначенные тебе сэром Вильямом Броуном для поимки Сердара, еще не прошли, и мы можем быть счастливее во второй раз. - Простись с этой надеждой, мой бедный Веллаен! Ты знаешь, что говорят обыкновенно в наших деревнях на Малабарском берегу: "Одну и ту же ворону не ловят два раза подряд одним и тем же куском мяса". Так-то-с, мой милый! Ту же поговорку мы можем применить и здесь. - Знаю это, Кишная! Но из этого не следует, чтобы одной и той же вороны нельзя было поймать на другой кусок мяса. - Да, понимаю прекрасно... но признаюсь тебе, мой бедный Веллаен, что в голове у меня совсем пусто. Я воспользовался тем, что имел лучшего в своем мешке, и должен признаться, случаю угодно было, чтобы все довольно хорошо удавалось мне. Теперь же в моем распоряжении остались одни только хитрости, годные для таких только ничтожных людей, как ты, но они непригодны для Сердара, который будет теперь еще больше прежнего настороже. - Ты не относился так презрительно к моей помощи сегодня утром, когда я предложил тебе прибегнуть к кобрам. - Что ж, я не отрицаю того, что каждому из нас может хоть раз в жизни прийти в голову счастливая мысль, - сказал Кишная, смеясь, - но мне кажется с тобой этого не случится... - Можешь смеяться надо мной, сколько тебе угодно. Это не мешает мне сказать, что, заключи я договор с губернатором, я не признался бы так скоро в своей неудаче. - Ну, поступай себе так, как будто бы ты на моем месте; придумай что-нибудь хорошее, исполнимое, и я обещаю не только помогать тебе всеми своими силами, но еще удвоить вознаграждение, которое тебе обещал. Веллаен задумался, и спустя несколько минут лицо его просияло. - Вчера вечером, - отвечал он, - не пробирались ли мы ползком к гроту, где Сердар спал со своими товарищами? Кто помешает нам сделать то же сегодня вечером, затем мы проскользнем или, вернее, ты проскользнешь ползком в самый грот и убьешь его кинжалом, пока он будет спать. - Вот видишь, мой бедный Веллаен, ты поступил неверно; вместо того, чтобы кончить твою первую мысль, которая предназначала нам обоим одну и ту же роль, чтобы "мы вместе проскользнули в грот", ты поспешил избавить себя от этого, предоставить мне одному подвергать себя опасности... - Я не принадлежу к касте душителей, известных своей смелостью. Я, как тебе известно, простой заклинатель змей, продавец тигровых шкур, и мужество не свойственно моему ремеслу. - Мы душим, но не убиваем кинжалом, - отвечал Кишная, находившийся в несколько шутливом расположении духа. - Не убивай тогда, а задуши, - отвечал Веллаен, опровергая его доводы. Негодяй не мог так легко отказаться от надежды получить тысячу рупий, составлявших целое состояние для него. - Кончим шутки, - сказал тогда Кишная сухим тоном, - и подумаем лучше, куда нам скрыться от опасности. Можешь быть уверен, что Сердар и его товарищи обшарят джунгли по всем направлениям, и если мы по какому-нибудь несчастному случаю не выберемся отсюда сегодня вечером, то завтра, наверное, будет поздно. - Пусть будет по-твоему! Не хочешь попытаться еще раз, то нам ничего, действительно, не остается больше, как вернуться в Пуант де Галль. В эту минуту Рама и Нариндра спускались в долину после бесплодных поисков, оглашая лес своими криками и выстрелами из карабинов. - Слышал? - сказал Кишная своему сообщнику. - Через час они соединятся и у нас не хватит ловкости убежать от них. Они теперь спешат к гроту, где Сердар, я сам слышал это утром, назначил им собраться. Видишь, прежде чем что-нибудь предпринять против нас, им нужно свидеться друг с другом и знать, что мы не только существуем, но что мы причина опасности, которой подвергался их друг. Это дает нам всего два часа отсрочки, и мы скорее должны воспользоваться ими. Не желая попасть в руки товарищей Сердара, которые обходили пешком южную оконечность долины, предатели медленно направились в сторону прохода, чтобы прибыть туда только к ночи. Когда они добрались до первых уступов горы, прошел уже час с тех пор, как Сердар ждал их; подымаясь по склонам, ведущим к верхнему проходу, они старались делать поменьше шуму, опасаясь разбудить бдительность своих врагов, если те, паче чаяния, запоздали в джунглях. Веллаен просил сообщника пустить его вперед, потому что в большинстве случаев здесь нельзя было идти рядом. - Ступай, трус! - отвечал ему Кишная. - Ты боишься, что нас будут преследовать, и хочешь, чтобы первые удары доставались мне. Веллаен оставил без внимания этот новый сарказм своего достойного друга, поспешив воспользоваться данным ему позволением. Им понадобилось не более получаса, чтобы добраться до места, где Сердар поджидал того, которого он знал и не мог иначе знать, как под названием "шпиона англичан". Ночь была тихая и безмолвная; ни малейшее дуновение ветра не шевелило листьев деревьев, и, не будь оба сообщника босиком, шум шагов их по камням давно уже предупредил бы Сердара об их приближении. В эту минуту в соседней роще послышался обычный в это время крик гелло, жалобный и заунывный, который всегда наводит таинственный ужас на индусов, потому что зловещая птица эта предвещает близкую смерть тому, кто ее слышит с левой стороны от себя, - а роща, откуда слышался этот крик, находилась по левую сторону от ночных путешественников. Веллаен сразу остановился. - Что случилось? - шепотом спросил его Кишная. - Почему ты не идешь дальше? - Ну, слышал ты? - Что? - Крик гелло? - Неужели нам ложиться посреди горы из-за того только, что этой зловещей птице угодно было нарушить молчание ночи своим отвратительным пением. В таком случае пропусти меня вперед, мне не особенно нравится долго оставаться здесь. Веллаен, возвращенный к действительности этими словами, не пожелал идти назад, убежденный в том, что в случае нападения им нечего бояться, чтобы на них набросились спереди, и с новым жаром пустился дальше. Можно было подумать, что страх дает ему крылья; моментально опередил он на двадцать пять, тридцать шагов своего спутника, который продолжал идти все тем же ровным шагом, не замедляя и не ускоряя его. Сами того не зная, приближались они к роковому месту. Еще несколько шагов, и зловещее пророчество гелло должно исполниться... Сердар замечает уже едва заметную тень, которая увеличивается... удлиняется... Притаившись в своем углу с охотничьим ножом в руке, готовый броситься на врага, ждет он с лихорадочным нетерпением... хотя в честной и великодушной душе этого человека является минутами сомнение в том, имеет ли он право убивать человека, притаившись в засаде? Человек этот, правда, искал его смерти, и утром он имел полное и законное право защищаться против него, но теперь, когда все это прошло, имеет ли он право сам, собственной рукой совершить над ним правосудие? Правосудие! Какая горькая насмешка! Кому же передаст он этого убийцу для заслуженного возмездия? Правосудие! Какая это случайная, изменчивая и относительная вещь! Не оно ли также преследует и его, не оно ли вооружило против него руку негодяя, избрало для него род смерти самый ужасный, какой только можно придумать?.. Не это ли правосудие будет петь похвалы человеку, который из тщеславия изменил своим соотечественникам и обещал доставить мертвым или живым первого борца за независимость своей страны, правую руку индусской революции? И не на его ли стороне должно быть правосудие? Не английское правосудие, разумеется, но правосудие совести, олицетворенное в лице каждого человека, который всегда имеет право защиты, "право возмездия суда Линча", когда находится в такой среде, где правительственное правосудие не защищает его. И если он пощадит этого человека, кто поручится ему, что сам он не падет завтра под его ударами, и не только он, но и товарищи его? Полно! Долой эту смешную чувствительность, это ложное великодушие: не должен ли быть в эту минуту настоящим судьей тот, кто едва не погиб от руки приближающегося теперь негодяя? Нечего медлить, туземец уже в пяти шагах от него... пожалуй, прыгнет назад, убежит от него! Сердар бросился вперед... Раздался страшный крик, один-единственный, потому что охотничий нож по самую рукоятку вонзился в тело негодяя, который с пронзенным насквозь сердцем упал, как бык, убитый на бойне... и остался недвижим... Он был мертв! Сердар был смущен, поражен... В первый раз убивал он человека при таких обстоятельствах, но безопасность его товарищей требовала этого и волнение его скоро успокоилось. Заставив Ауджали схватить хоботом труп, он взобрался к нему на спину и приказал ему бежать через проход со всею возможною для него скоростью. А между тем отряд сипаев по-прежнему занимал свой пост. Что же задумал Сердар? Одно из героических безумств, которые сделали его имя популярным на всем Индостанском полуострове. Он хотел бросить к ногам сэра Вильяма Броуна, губернатора Цейлона, труп того, которого он считал шпионом, посланным заманить его в западню, где он едва не погиб. Не зная в лицо Кишнаю, которого они видели ночью и то мельком у озера Пантер, он не подозревал, что принял заклинателя змей за предводителя душителей, тень за добычу, и что несчастный, которого он убил, был "одним из самых ничтожных орудий его. Веллаен, однако, получил давно уже заслуженное им наказание за множество совершенных им преступлений. Он был сообщником Кишнаи и его приверженцев, которые продавали ему шкуры тигров и пантер, убитых ими в лесах Малабарского берега, за что он с своей стороны доставлял им молодых еще невозмужалых девочек и мальчиков, которых в известное время года приносили в жертву на алтарь богини крови и убийства, грозной Кали. Негодяй похищал их тайком, заманивая сначала к себе, где поил одурманивающим питьем, от которого те засыпали на все время, необходимое ему. В таком виде он прятал их на дне повозки под шкуры ягуаров или тигров и направлялся в джунгли, где отдавал их тугам, получая взамен глиняную посуду, сандал, корицу и меха, - все то, одним словом, чем душители, живущие в лесах, вели торговлю. Сердар избавил, следовательно, мир от чудовища, такого же опасного и преступного, как и Кишная; не принадлежа к касте душителей и не имея даже права, как последние, оправдываться своими религиозными убеждениями, он совершал страшные злодейства исключительно из корыстолюбивых целей. Как бы там ни было, но Сердар не подозревал, что собирается бросить к ногам губернатора труп человека, которого тот не знает, тогда как Кишная, скрывшись в самой густой чаще леса, благословлял небо за ошибку, спасшую ему жизнь. Доехав до вершины прохода у озера Пантер, где расположился лагерем отряд сипаев, Сердар пустил слона галопом. Луна еще не всходила, и ночная тьма была так глубока, что ничего нельзя было различить в двух шагах от себя; кроме часовых, весь отряд спал глубоким сном. На призыв часовых, однако, все солдаты вскочили моментально, схватились за оружие и выстроились. Ауджали пустился прямо на них, и Сердар, не отвечая на приказание офицера, который не видел даже к кому обращается, прорвался сквозь цепь солдат и крикнул на тумальском наречии, на котором он говорил, как туземец: - Сердар убит! Приказ губернатора! Я везу труп его! И он пролетел так быстро, что никто из отряда, пораженного его словами, не осмелился остановить его. IV Пуант де Галль. - Вечер у губернатора. - Смелый визит. - Таинственное письмо. - Сэр Вильям Броун. - Труп. - Это он! - Наконец! - Ожидаемый двадцать лет. - Дуэль без свидетелей. - Смертельно раненный. Спустя час он был уже в Пуант де Галле. В этот вечер было празднество у губернатора. Дворец был освещен, как во время какого-нибудь общественного торжества, и все общество из Канди, Коломбо и разных поселений, обжитых колонистами, явилось по приглашению сэра Вильяма Броуна, который давал большой обед, а затем бал в честь генерала Гавелока, собиравшегося принять командование над армией Индии. Обед уже кончился, и все приглашенные собрались в зале для присутствия на приеме туземных вождей и раджей, который назначен был перед началом бала. Площадь перед самым дворцом была покрыта туземцами обоего пола, привлеченными любопытным зрелищем красных, шитых золотом мундиров английских офицеров, а также богатыми костюмами набобов и раджей; музыканты уланов губернаторской гвардии играли время от времени "God save the Queen Rule Britannia"*, а также, к великому удовольствию толпы, пьесы, аранжированные на мотив сингалезских песен. ______________ * "Храни, Господь, королеву, правительницу Британии", национальный гимн Англии. Со стороны садов, находившихся против крепостных укреплений, не было зато никого. Все службы и большая часть великолепного дворца против сада были совершенно пусты. В этой части здания находились жилые, семейные комнаты, на нижнем этаже кабинет самого губернатора. С этой стороны Сердар и направился ко дворцу. Приехав в Пуант де Галль, он слегка привязал Ауджали к одной из кокосовых пальм, которых очень много росло на улицах, с единственной целью показать ему, чтобы он ни на шаг не уходил оттуда. Затем, увидя кули, который спал, завернувшись в парусину, у дверей своей будки, пошел к нему и разбудил его: - Хочешь заработать рупию? - спросил он. Кули мгновенно вскочил на ноги. - Сколько хочешь ты за парусину, в которой спал? - Две рупии! Я заплатил столько. - Получай!.. Заверни тело этого человека в парусину, положи на плечи и следуй за мной! Кули повиновался, дрожа всем телом: у незнакомца был такой властный голос, что он не посмел противиться ему. Оба окольными улицами направились к дому губернатора. Пройдя садами, Сердар без всякого затруднения прошел ко дворцу и по нескольким ступенькам поднялся в первый этаж; не встретив никого на дороге, он дошел до комнаты, в которой по меблировке ее узнал кабинет сэра Вильяма. Все слуги были заняты приемом посетителей и угощением их разного рода напитками. Он приказал положить труп в угол, заставил его двумя креслами и, вырвав листок из записной книжки, наскоро написал на нем несколько слов: "Сэра Вильяма просят пожаловать в свой кабинет одного - по весьма важному и серьезному делу". Подписи не было. - Возьми! - сказал он кули. - Взойди на верхний этаж, передай это первому слуге, которого ты встретишь и скажи, чтобы он немедленно отнес это губернатору. Когда исполнишь свое поручение, вернись получить заработанные рупии и ты свободен. Пять минут спустя кули вернулся обратно, получил плату и поспешно скрылся, видимо, испуганный тем, что имел, как ему казалось, дело с каким-то злым духом. Да он и в самом деле был почти убежден в том, что встретил самого проклятого ракшазу, а потому, выйдя на освещенную экспланаду, он раз двадцать ворочал и переворачивал полученные им рупии, сомневаясь в их доброкачественности. Сердару недолго пришлось ждать сэра Вильяма Броуна. Представление высоких раджей и сингалезских вождей было кончено и начинался уже бал, когда один из сиркаров дворца приблизился к своему господину и передал ему маленькую записку, которую он получил от кули. Заинтригованный лаконизмом этого послания и отсутствием подписи, губернатор спросил у слуги, кто передал ему эту записку, но не мог добиться от него объяснения. Предупредив тогда одного из своих адъютантов, что ему необходимо отлучиться на несколько минут и чтобы не беспокоились о нем, он поспешно спустился в свой кабинет и очутился там лицом к лицу с Сердаром, который стоял, небрежно опираясь на свой карабин. Сэр Вильям Броун не присутствовал на заседании военного суда, который накануне приговорил Сердара к смертной казни; он видел последнего только с верхушки террасы своего дворца, когда он со своими товарищами шел к месту казни. Этого, ввиду значительного расстояния, было слишком недостаточно, чтобы он мог навсегда запомнить черты авантюриста. Глухое раздражение поднялось в душе его, когда он увидел бесцеремонное отношение этого незнакомца, который не только осмеливался вытребовать его в кабинет, но еще явился к нему в таком небрежном и простом костюме. Сердар был одет в обыкновенный костюм охотника. - С кем имею честь говорить? - спросил губернатор тоном, ясно указывавшим на его неудовольствие. - Что значит эта шутка? - Я не имею намерения шутить, сэр Вильям Броун, - холодно ответил ему Сердар, - и когда вы узнаете, кто я, потому что вы не желаете сделать мне чести узнать меня, вы поймете, что шутки не в моем вкусе. Сердар держал себя с достоинством; в нем чувствовался аристократизм, несмотря на простую одежду. Врожденное достоинство производит всегда большое влияние на англичан, которые ценят человека, умеющего занять должное ему место, даже и в том случае, если к поступкам его примешивается значительная доля высокомерия. Решительный тон и манеры Сердара произвели на сэра Вильяма Броуна совсем другое действие, чем этого можно было ожидать, и на этот раз он иначе отвечал ему. - Прошу извинить, выражение это невольно сорвалось у меня; но здесь я представитель ее величества королевы, нашей милостивой повелительницы, и если, с одной стороны, человек мало придерживается некоторых прерогатив и не ценит их, то, с другой стороны, он вправе требовать уважения к должности, им занимаемой. Признайтесь поэтому, что способ ваш добиться аудиенции у губернатора Цейлона и представиться ему не подходит к обычным в этом случае приемам. - Я нисколько не отрицаю, господин губернатор, странности моих поступков, - отвечал Сердар, который в течение уже нескольких минут с зловещим выражением всматривался в своего собеседника, - и я только по необходимости, поверьте мне, избрал более верный и, как видите, более удачный способ пройти к вам. Но осмелься я нарушить традиционные обычаи, о которых вы говорите, то, пожалуй, получился бы результат несколько иной, чем тот, которого я добился теперь. Одно слово скажет вам больше, чем все другие объяснения: я тот, которого туземцы зовут Срахдан, а англичане, ваши соотечественники... - Сердар! - воскликнул сэр Вильям вне себя от изумления. - Сердар здесь... у меня!.. А! Вы дорого поплатитесь мне за эту дерзость. И он подбежал к ручке звонка, висевшей над письменным столом. - Он перерезан в передней, - холодно заметил Сердар, - я забавлялся этим в ожидании вашего прихода... и к тому же, - продолжал он, направляя на сэра Вильяма дуло своего револьвера, - у меня здесь есть нечто, чем я могу удержать вас на месте. Если вы вздумаете злоупотребить властью занимаемого вами положения, я с своей стороны злоупотреблю властью, какую мне дает оружие, а в этом случае силы наши не будут равны. - Да это засада!.. - Нет, просто объяснение, и в подтверждение этого я разрешаю вам открыть ящик вашего письменного стола, к которому вы, видимо, хотите подойти и взять оттуда револьвер. Таким образом неравенство сил, о котором я говорил, исчезнет и вы, быть может, согласитесь поговорить просто и серьезно, как это подобает двум джентльменам. К тому же, чем больше всматриваюсь я в ваше лицо, во всю вашу фигуру, тем больше нахожу я в вас нечто мне знакомое, что заставляет меня думать, что мы встречались с вами когда-то... О! Это было, вероятно, давно, очень давно... я отличаюсь замечательной памятью на лица и уверен, что видел вас, хотя не могу припомнить места, где мы встречались с вами. - Удивительный вы человек! - воскликнул сэр Вильям, отходя от письменного стола, откуда он, действительно, хотел достать оружие. Видя свое намерение понятым, он не захотел показывать, что боится своего странного посетителя. - Вы говорите, без сомнения, о моих поступках? - спросил Сердар. - По моему личному мнению, я такой же человек, как и другие... поведение мое самое обыкновенное, поверьте мне. Вместо того, чтобы вести со мной открытую, честную борьбу, вы два раза устраиваете мне засаду, из которой я выбрался благодаря не зависящим от вас обстоятельствам... Так вот, я пришел к вам с целью открыто предупредить вас, что я держу жизнь вашу в своих руках, что мне достаточно сделать один знак, произнести одно слово, чтобы через двадцать четыре часа вы перестали существовать... И если вы по-прежнему будете оценивать мою голову на вес золота, натравливать на меня подкупленных убийц, то я, клянусь честью дворянина, сделаю этот знак, произнесу это слово... - Вы дворянин? - воскликнул сэр Вильям, пораженный этими словами. - Точно так, - отвечал Сердар, - и такого же известного рода, как и вы, хотя не знаю ваших предков. - Мы считали до сих пор, - отвечал губернатор, пораженный этими словами и достоинством, с каким они были сказаны, - что имеем дело с самым обыкновенным авантюристом, с которым мы и поступали сообразно этому, но могу вас заверить, что с сегодняшнего дня будет отменено приказание, - на Цейлоне, по крайней мере, ибо власть моя не распространяется на материк, - которое оценивает вашу голову в известную сумму. Что касается Кишнаи, то ему будет дано знать, что все сказанное между нами не имеет больше значения. Поступая таким образом, губернатор находился, вероятно, под влиянием приятного впечатления, какое Сердар, производил обыкновенно на всех, кто видел его близко и говорил с ним; быть может, также он вспомнил приговор, произнесенный над ним членами общества "Духов Вод", и думал, что великодушие его поведения заставит изменить исполнение приговора, произнесенного над ним. - Человек, о котором вы говорите, не в состоянии больше получить уведомление о перемене ваших намерений. - Я имею возможность сообщаться с ним, когда пожелаю, и сегодня же вечером... Он не успел кончить, Сердар отставил кресла, скрывавшие того, кого он все время принимал за предводителя тугов, и, указав на него, сказал: - Можете сейчас тут же передать ему свое поручение. Вот он! Сэр Вильям вскрикнул от ужаса при виде трупа туземца. - Вот, - продолжал авантюрист, - что делает Сердар с изменниками и негодяями, которых посылают против него. - Как! Вы осмелились принести сюда тело вашей жертвы, сюда, в мой дворец? Нет, это уж слишком! - Вашего сообщника, хотите вы сказать, вашей правой руки, почти вашею друга, - сказал Сердар, который начинал выходить из себя при воспоминании о пытках, перенесенных в яме. - Это поступок, недостойный джентльмена, а вы так хвастались этим званием, - отвечал губернатор, бледнея от злобы и забывая всякую осторожность. - Выйдите вон и благодарите небо за чувства деликатности, побуждающие меня поступить таким образом, ибо из уважения к своим гостям, к дворцу губернатора не желаю делать здесь никакого скандала. Еще раз повторяю: уходите вон отсюда... уходите поскорее и избавьте меня от этого гнусного зрелища. Иначе я не отвечаю за себя. - Полноте, не играйте комедии негодования. - продолжал Сердар полным презрения тоном. - Неужели вы думаете, что мне не известны условия постыдного договора, заключенного вами. Я только потому принес вам труп вашего сообщника, что вы требовали от него представить вам через неделю мой труп. Вы находили тогда, как сказал когда-то римский император, "что труп врага всегда пахнет хорошо", и если этот внушает вам отвращение, то тем более имею я основание сказать, что я лишил вас друга. - Эй! Кто-нибудь! - крикнул сэр Вильям сдавленным от бешенства голосом. - Ни слова больше, - сказал авантюрист, делая шаг вперед, - или, даю слово, я прострелю вам голову. Двинувшись к губернатору, Сердар с тем вместе придвинулся к камину, на котором стоял портрет молодого офицера во весь рост, в мундире конной гвардии. Увидя его, он сразу остановился, и глаза, перебегавшие с портрета на губернатора и наоборот, приняли ужасный вид; лицо его покрылось смертельной бледностью; рука судорожно сжимала дуло карабина, вся фигура его выражала признаки такого волнения, что сэр Вильям, пораженный этим, сразу успокоился, несмотря на раздражение, достигшее самой высокой степени. Сердар был, по-видимому, близок к обмороку;