а, - что случилось? Я возвращался домой, после заседания Верховного Совета, когда услышал крики и увидел, что все бросились к развалинам... Кого это вы преследовали? Факиры рассказали ему, что они услышали крик о помощи, когда стояли на страже кругом дворца Омра, но, несмотря на самые тщательные поиски, ничего не могли найти и заключили поэтому, что были жертвой шутки кого-нибудь из своих товарищей. - Наверное, Утами сыграл с нами такую штуку, - сказал Варуна, - одного только его не достает между нами... Теперь он боится показаться нам. Арджуна вздрогнул при этих словах. Утсара убил Утами, доверенного факира древнего из Трех!.. Президент тайного судилища перевернет вверх дном и небо и землю, чтобы отыскать убийцу и отомстить ему! - Спешите домой, - приказал факирам браматма, желая прекратить неприятный разговор. - Вы знаете, что вице-король Индии приезжает сегодня во дворец Омра, а вы не должны попадаться на глаза ни одному англичанину. Факиры снова преклонились перед своим начальником и направились в сторону таинственного здания; дойдя до седьмой стороны семиугольника, они подали особенный сигнал. Одна из гранитных плит в стене повернулась, как дверь, и над рвом тотчас же опустился подъемный мост, по которому весь отряд двинулся к отверстию, ведущему к верхним этажам. Браматма удалился довольный собой; за ним следовал Утсара, до сих пор еще не пришедший в себя от удивления. Верховный вождь общества "Духов Вод" был бы далеко не так спокоен, знай он только, что факир Варуна заметил, уходя от него, несколько мелких капелек крови, осквернявших непорочную белизну его кашемировой туники. V Встреча падиала. - Показания изменника. - Нить найдена. - Декрет об уничтожении общества "Духов Вод". - Переодевание. - Старый пандаром. Продолжая идти к своему дворцу - древняя столица Декана была всегда резиденцией браматмы, - Арджуна придумывал самые мрачные проекты мести, вспоминая разыгравшуюся ночью сцену с древним из Трех. Он слишком хорошо знал освященные веками обычаи таинственного совета, чтобы не понять значения презрительных слов: "Вон отсюда, собака!", которые были ничем иным, как кратким приговором к смерти; никакое соглашение не было больше возможно с людьми, нанесшими такое оскорбление. - Дней через восемь, быть может, - говорил он себе, - Утсара получит приказание заколоть меня кинжалом, - разве только поручат сделать это кому-нибудь другому. С сегодняшнего дня я должен во всяком случае смотреть на себя как на человека, имеющего законное право принимать все меры для своей защиты. Браматма и факир подходили уже к концу необитаемой части развалин и приближались к старой пагоде, когда вдруг, проходя через густую рощу тамариндов, куда еле проникал дневной свет, Арджуна споткнулся о чье-то тело и едва не упал в высокую траву. Он наклонился, ожидая увидеть какого-нибудь бездомного нищего, который спал под открытым небом, и вдруг вскрикнул от удивления. - Дислад-Хамед, падиал! - Не случилось ли и с ним какого-нибудь несчастья? - сказал Утсара, подходя ближе. - Он не ранен, - отвечал Арджуна, внимательно осмотрев падиала. - Странно! Совсем не слышно биения сердца, а между тем он дышит... Нельзя оставлять его умирать здесь без всякой помощи. Роскошное жилище браматмы находилось всего в нескольких шагах оттуда. Арджуна сделал знак факиру, который взвалил падиала себе на плечи, и оба направились в Жахара-Ранг, или дворец святых, - название, присвоенное жилищу браматмы. Отдавая приказание перенести к себе немного сторожа Беджапура, Арджуна действовал не только под влиянием человеколюбия, но и под влиянием какого-то инстинктивного любопытства; тайное чувство подсказывало ему, что здесь кроется что-то особенное и в высшей степени важное и интересное для него. Вместо того чтобы войти через главный вход, охраняемый постоянно дюжиной серкаров, он обошел сад, открыл маленькую дверь и провел Утсару с его ношей в свои частные апартаменты. Падиала положили на кровать, и, пока факир смачивал ему виски уксусом, Арджуна дал ему несколько капель укрепляющего средства, рецепт которого был известен только браминам; прошло несколько минут - и негодяй очнулся от довольно продолжительного обморока. Он открыл глаза и, узнав браматму, чуть снова не потерял сознания. Вид верховного вождя общества "Духов Вод" подтвердил его уверенность, что его спасли для того только, чтобы посмеяться над ним и затем подвергнуть ужаснейшим пыткам. - Пощади! Пощади! - воскликнул он, складывая руки. - Клянусь служить вперед с верностью собаки. - О! О! - подумал Арджуна. - Что за преступление совершил он, чтобы так молить о пощаде? Будем осторожны, если хотим все узнать... Он, видимо, уверен, что мне известны все его злодеяния. Затем он с необыкновенной проницательностью продолжал делать разные выводы, которые дали ему возможность видеть часть истины. "Не меня просит он о пощаде, а браматму, и, обещая верно служить мне, он в моем лице обращается также к обществу "Духов Вод"; а обещание, которое он дает на будущее время, указывает на то, что он не был верен в прошлом. Так как я никогда не пользовался услугами этого простого субедара, значит, он имел дело с Советом Трех". Точно молния, осветила радость лицо Арджуны при мысли о том, что он, быть может, узнает важную тайну трибунала. Но для этого ему необходимо было сделать вид, что он все знает и заставит падиала признаться во всем, что, по мнению последнего, уже известно браматме. Одно только затрудняло его: если Совет Трех знал виновность этого человека, как мог он не только отпустить его на свободу, но еще приказать браматме доверить ему важное поручение относительно Нана-Сагиба? Он решил вести допрос с большой осторожностью. - Видишь ли, - сказал он Дислад-Хамеду, который с невыразимой тревогой ждал его ответа, - я ничего лучшего не желаю, как дать тебе пощаду, о которой ты просишь; но кто поручится мне, что ты снова не изменишь своему слову? - Ты знаешь, о браматма, что это невозможно теперь... Общество предупреждено, и при малейшем проступке с моей стороны наказание будет еще ужаснее. - Но одного моего согласия мало, - продолжал Арджуна, - я могу действовать только с согласия Трех. А я получил очень строгие приказания и не смею противиться им. - Увы! Что же ты сделаешь со мною? - воскликнул несчастный, который не мог понять, по какому стечению обстоятельств он очутился у браматмы, и думал, что его арестовали по выходе из собрания. - Зачем было внушать мне надежду, чтобы потом разбить ее? Арджуна молча покачал головой; он чувствовал, что малейшее неосторожно сказанное слово может показать падиалу, что тайна его еще не раскрыта. - Сжалься, господин! Сжалься! Я презренный негодяй, я это знаю, но когда я понял, что обвинитель мой пал под ударом кинжала правосудия, мог ли я не подумать, что Совет Трех хочет простить меня... А свидание, назначенное мне сегодня вечером у Башни Мертвых между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи?.. Неужели все это пустые хитрости?.. Услышав эти слова, сразу освещавшие положение вещей, Арджуна едва не вскрикнул от радости. Одаренный тонким умом, он сразу понял, какую выгоду мог извлечь из этого открытия. Итак, изменник, имя которого хотел ему открыть англичанин, был Дислад-Хамед, и знаменитый трибунал, такой точный и суровый, удалявший браматму за малейшую ошибку, - этот трибунал не остановился перед убийством, чтобы спасти изменника, благодаря доносам которого англичане совершили избиение более тысячи пятисот единомышленников общества!.. "Ага, мои милые, - подумал Арджуна, - на этот раз я поймал вас... Вы забыли, что в случае измены устав "Духов Вод" дает браматме право призвать четырех членов Совета Семи и выдать им весь тайный трибунал... Но что я говорю? - остановил он себя сейчас же. - И наивен же я! Как будто бы Три и Четыре не составляют одно в Совете Семи... Нет, нет! Затронуть часть значит затронуть все... А этим путем мне не осуществить своей мести. Людей этих я должен предать общему суду жемедаров - и тогда увидим, имеет ли право Совет Семи спасать от нашего правосудия поставщика английских виселиц! Арджуна видел исполнение давно лелеянных им мечтаний: добиться реформы всего устава общества, доказав всем опасность, связанную с тайной и бесконтрольной властью, и уничтожить Комитет Трех и Семи, заменив его советом из двенадцати сменяемых членов во главе с ним, как с президентом этого совета, которым он будет управлять по своему усмотрению. Власть будет тогда в его руках, а с тем вместе и все средства для ведения будущего восстания, которое навсегда освободит его родину, Индию, от гнусного ига Англии... Надо только действовать быстро и с величайшей осторожностью, ибо ввиду положения, занимаемого им теперь по отношению к Совету Семи, достаточно малейшего подозрения, чтобы он присоединился к своему предшественнику в Башне Мертвых. Но прежде чем начать борьбу, необходимо быть в курсе всего дела и дальнейших проектов своих врагов. Падиал только и ждал, чтобы ему позволили говорить. Спрошенный осторожно Арджуной, он рассказал все, что знал, - между прочим, и то, как во время собрания незнакомый ему голос обещал ему спасти его и приказал явиться на свидание вечером у Башни Мертвых, угрожая самой ужасной местью, если он не сдержит своего слова. Браматма сразу понял, что вся разгадка дела кроется в этом; надо полагать, древний из Трех нуждался в очень большой услуге со стороны падиала, если приказал Утами убить англичанина; он не сомневался относительно роли, которую играл факир после поспешного ухода своего из зала: по слуге он дошел до господина и увидел во всем этом руку президента Совета Трех и Семи, самого жестокого врага своего. Необходимо было поэтому прежде всего узнать результат предстоящего разговора между членом Совета и падиалом; а до тех пор он не мог остановиться на каком бы то ни было плане. Для этой цели он заставил ночного сторожа дать страшную клятву, что он передаст ему все, что произойдет во время этого свидания. Он потребовал от него под той же клятвой, чтобы он не открывал ни единой душе того, что решено между ними, и пригрозил ему - он заметил, что негодяй, как и все подлые люди, был трус, - в противном случае привязать его заживо подле гнезда красных муравьев, которые так мелки, что мучения несчастных, отданных им на съедение, длятся несколько дней. Падиал, счастливый тем, что так дешево отделался, рассыпался перед ним в уверениях безграничной преданности. Он так близко видел смерть, что решил воспользоваться первым благоприятным случаем и бежать в какую-нибудь отдаленную провинцию, где месть не в состоянии будет настичь его; он понимал, что служа англичанам и Духам Вод, он при такой двойной игре кончит рано или поздно веревкой или кинжалом. В ожидании же благоприятного случая к побегу он давал все обещания и все клятвы, какие только от него требовали. Когда он вышел из дворца браматмы, последний сказал Утсаре: - Отправляйся за этим человеком и следи за ним, мне необходимо знать все, что он делает. Не забудь присутствовать сегодня вечером при разговоре с древним из Трех. Свидание назначено среди развалин: постарайся же спрятаться поближе к ним, чтобы слышать все, что они будут говорить. - Повеление твое будет исполнено, господин, - просто отвечал ему факир и поспешил по следам ночного сторожа. Удалившись в комнату, служившую ему рабочим кабинетом, Арджуна долго думал о борьбе, которую он решил начать. Браматма этот был человек выдающийся, и способности его равнялись его гордости. Чувство гордости явилось у него следствием сознания собственных достоинств, которые до сих пор настолько признавались всеми, что Совет Семи и даже тайный трибунал ничего не предпринимали, не посоветовавшись с ним. Положение его изменилось всего несколько месяцев тому назад - и странная, необъяснимая вещь: несмотря на ежемесячные выборы, изменившие состав комитета Трех и назначившие нового президента, каждый новый член наследовал ту же ненависть и обращался к нему с тем же оскорбительным пренебрежением. Устав, удалявший верховного вождя из заседаний тайного Совета, в действительности никогда не был применяем к нему; можно даже сказать, что он существовал лишь для того, чтобы Совет мог заседать без браматмы в том случае, если последний будет заподозрен в измене. Эта исключительная мера никогда не применялась против Арджуны - и вот в один прекрасный день древний из Трех, воспользовавшись ежемесячными выборами, уведомил его, что Совет Семи решил по-прежнему строго применять все правила устава, а потому с этого времени ему не только запрещается присутствовать на совещаниях Трех и Семи, но, кроме того, он не имеет права принимать сам по себе никаких мер, так как Верховный Совет решил принять исключительно на себя все решения и всякую ответственность за них. С этого времени Арджуна очутился в роли простого исполнителя приказаний этих двух советов, члены которого не вступали ни в какие личные отношения с ним, передавая ему свою волю через находившихся в их распоряжении факиров. Он думал сначала, что в Совете Семи у него должен быть враг, которому удалось мало-помалу передать свою ненависть к нему всем своим товарищам. Но Совет этот, который выбирался на трехлетие, возобновился в предыдущий месяц, - он думал, по крайней мере, что закон соблюдается точно, - а между тем поведение новых членов по отношению к нему было копией с поведения прежних; мало того, - они, по-видимому, усилили еще свое недоброжелательство, которое вылилось, наконец, в острую форму, вызвавшую разрыв, свидетелями которого мы были. Смутные подозрения зародились в душе его; подозрения его еще усилились после непонятной снисходительности Совета к падиалу. В прошлом столетии все семь членов Совета, избираемые обыкновенно на три года, устроили по единодушному соглашению, чтобы власть оставалась за ними в течение пятнадцати лет. Устав этого Совета, требовавший, чтобы все решения его оставались втайне, способствовали тому, что Совет сам производил собственные выборы, облегчая таким образом подлог. Каждые три года они составляли протокол новых выборов и оставались на прежних местах, но под новыми именами. Неосторожность открыла этот обман во время одного из заседаний жемедаров, и все семеро были повешены. Несмотря на такое примерное наказание, Арджуна подозревал, не происходит ли то же самое и в настоящее время; и чем больше он присматривался ко всему, что делалось в эти пять, шесть месяцев, тем больше согласовалось это с его подозрением. Если же предположение такого рода было верно, то тайна, которою эти лица окружали себя, усиливая строгость устава и удаляя браматму из своих собраний, объяснялась сама собою; было совершенно ясно, что узурпаторы не могли считать себя в безопасности, пока не возведут в достоинство верховного вождя браматму собственного выбора. Арджуна не мог поверить подобной дерзости. Но став на этот путь, он решил дойти до конца, каковы бы ни были последствия начатой им борьбы. И чем больше он размышлял, тем упорнее становилось принятое им решение. Среди этих размышлений в уме его то и дело возникал вопрос о падиале Дислад-Хамеде. Зачем было спасать изменника, заслуживавшего смертную казнь, и убивать человека, принесшего доказательства его измены? Он чувствовал инстинктивно, что в этом, собственно, и кроется ключ всей тайны. В то время, как он ломал себе над этим голову, строя гипотезы за гипотезами, на эспланаде, окружавшей его жилище, раздались вдруг звуки браманской трубы. Правительство Индии не имело никаких официальных газет в провинции и потому давало этим способом знать жителям каждого города и деревни о распоряжениях вице-короля и провинциальных губернаторов. Сэр Джон Лауренс приехал в Беджапур несколько часов тому назад, и Арджуна, уверенный в том, что воззвание это относится к прибытию генерал-губернатора, вышел на веранду, тянувшуюся с передней стороны дома, против сквера. Спрятавшись позади соломенного мата, он слушал с большим вниманием и скоро понял всю важность этого документа, объявляемого во всеуслышание. Вице-король хотел ознаменовать свой приезд в Беджапур смелым ударом и объявлял войну обществу "Духов Вод". Вот содержание указа, прочитанного тотти, или общественным чтецом. "Всем жителям Бенгалии, Бехара, Бунделькунда, Мейвара, Пенджаба и Декана; всем людям, живущим по ту и по сю сторону Ганга, которые будут слушать здесь написанное, привет и благопожелание! Мы, Вильям Эдмунд Джон Лауренс, генерал-губернатор Индии, по воле нашей всемилостивейшей государыни Виктории, королевы Англии и Индии, и по данной ею нам власти. Решили и решаем следующее: Согласно с нашим верховным совещательным советом, ввиду постоянных смут, которые с незапамятных времен производит в этом государстве тайное общество "Духов Вод", общество это считается и будет считаться упраздненным, через три дня после обнародования сего. По прошествии этого срока всякий, считающий еще себя членом этого общества, будет призван в заседание военного суда, устроенного специально для этой цели, и судим по всей строгости законов. А чтобы всем это было ведомо, обнародование приказа будет повторяться в течение трех дней, следующих за нынешним." Затем следовало чтение подписей вице-короля, а также чиновников министерства внутренних дел и полиции, обязанных наблюдать за исполнением этого указа. По окончании чтения тотти громко протрубил несколько раз в трубу и продолжал свой путь, чтобы несколько дальше повторить то же самое. Индусы, собравшиеся вокруг тотти и выслушавшие его чтение, медленно разошлись по домам, не выражая ни одобрения, ни порицания и не делая никаких замечаний. Два полка артиллерии и один полк шотландцев сопровождали вице-короля; военные силы эти должны были дать понять жителям Беджапура, что на Декане начнутся обычные репрессии. Только сурово нахмуренные брови туземцев указывали на ненависть последних к своим притеснителям, но вместо того чтобы предаваться бесполезным манифестациям, они с терпением, свойственным жителям востока, ждали дня, назначенного для будущего восстания. - О, о! - воскликнул Арджуна после нескольких минут размышления, - вот что важно и требует быстрого решения. Долг повелевает мне забыть собственные оскорбления и просить свидания у Совета Семи, чтобы совместно обсудить, как лучше действовать в подобном случае. И не теряя ни минуты, он отправил посла, назначенного для исполнения тайных поручений, и указал ему, как проникнуть во дворец Омра, чтобы никто не заметил его. Посол вернулся через несколько минут и принес ответ на пальмовом листе: "Пусть браматма не беспокоится: Верховный Совет бодрствует и уведомит его, когда наступит время действовать". Та же система! Его решили держать в стороне от всех дел общества, даже в самых серьезных обстоятельствах, когда он с минуту на минуту мог поплатиться своею жизнью. - Нет, тут настоящая измена, - прошептал он, - прекрасно, я буду действовать сам. Вернувшись обратно в свои апартаменты, он открыл потайную дверь, скрытую за его кроватью, и вошел в комнату, наполненную множеством разных туземных костюмов, начиная от простого костюма судьи до роскошного одеяния раджи. Он быстро разделся, натер все тело раствором nux indica, чтобы придать коже коричневый цвет, надел на голову парик из длинных волос, заплетенных шнурочками, и вымазал лицо белыми и красными полосами. Надев затем вместо всякой одежды пояс, составленный из трех полос бумажной материи, он накинул лангуту, взял бамбуковую палку с семью узлами, длинные четки из зерен сандала и тыкву, - превратившись таким образом в пандарома, то есть пилигрима, продающего множество мелких вещиц, смоченных в священных водах Ганга. Выйдя через потайную дверь, он побежал по улице, громко восклицая: - Сиваи! Сивайя! Аппа! Аппа! Вот, вот слуга Шивы, сын Шивы! Потрясая затем четками, он прибавлял гнусавым голосом: - Кто хочет, кто хочет зерен сандала, омоченных в священных водах Ганга? И толпа теснилась кругом него; одни из них покупали зерна четок, другие, еще более благочестивые, целовали следы ног пилигрима. Молодые матери приносили ему своих младенцев и просили его благословить их. А он направлялся все дальше и дальше к Дворцу семи этажей. VI Сэр Джон Лауренс во дворце Омра. - Джемс Ватсон и Эдуард Кемпуэлл. - Рассказ начальника полиции. - Повешенный и воскресший Кишная. - Договор. Ночь снова опустила свой покров над древним городом, взволнованным ненавистью, злобой и местью. Сэр Джон Лауренс, который провел весь день в приемах, заявил по окончании обеда, что он чувствует себя усталым: он отослал от себя всех своих секретарей, адъютантов и посетителей и под предлогом отдыха приказал строго-настрого никого не пускать к нему. С ним остался один только Ватсон - главный начальник полиции - и молодой офицер, говоривший на трех или четырех местных диалектах, - Эдуард Кемпуэлл, сын полковника Кемпуэлла, защитника Гоурдвар-Сикри, а в настоящее время командир 4-го шотландского полка в Беджапуре. Молодой поручик был личным переводчиком губернатора во всех делах, которые его милость разбирал сам, без участия администрации и официальных переводчиков. - Так как же, Ватсон, - спросил благородный лорд, - какое действие произвел наш декрет на туземное население? - Мне кажется, сэр, мера эта должна была прежде всего ужаснуть его... - Неужели вы сомневались, Ватсон? - Я выражаюсь так, сэр, на том простом основании, что мы никогда не можем знать настоящих чувств индусов; касты, предрассудки, религия так разделяют нас с ними, что они нам гораздо более чужды, несмотря на то, что подвластны нам, чем какой бы то ни было народ в мире. Лукавые, хитрые, способные многие годы хранить тайны заговора, они искусно умеют скрывать свои чувства, - и тем скорее нужно ждать взрыва, чем более спокойными они кажутся. Я проехал весь Декан по вашему приказанию и ужаснулся при виде тишины, встреченной мною повсюду. - Вы большой пессимист, Ватсон! Мы, напротив, убеждены, что нашего приезда в Беджапур и водворения военного суда достаточно, чтобы внушить им спасительный страх; наказав несколько безумных голов за преступный нейтралитет во время восстания на севере, мы надолго водворим спокойствие в этой стране. - Да услышит вас Бог, сэр! Но вы знаете, что я всегда говорю с вами откровенно... - Продолжайте, Ватсон! Мы потому и расположены так к вам. - На вашем месте я ограничился бы лишь энергичным преследованием Сагиба. Он мусульманин и принадлежит к расе, не любимой индусами; это происхождение вождя восстания помешало всему Декану - то есть более восьмидесяти миллионам людей - присоединиться к повстанцам Бенгалии; должно признаться, что только этому мы и обязаны своим торжеством. Продолжая травить Нану, который не всегда же будет ускользать от нас, ибо мы имеем положительные сведения, что он не покидал Индии, было бы недурно отделить его дело от индусов, поклонников Брамы, и отнять таким образом у последних всякий предлог к новому восстанию, результаты которого трудно предвидеть. - У них нет ни вождей, ни оружия. - Ошибаетесь, сэр! Они в изобилии найдут все это в нужную минуту, и, поверьте, на этот раз Север и Юг, Брама и Пророк соединятся против нас. Удовольствовавшись эффектом, произведенным приездом военного суда и декретом об уничтожении общества "Духов Вод", я оставил бы эти обе меры в виде угрозы, вечно висящей над головой индусов, не прибегая в данный момент ни к каким экзекуциям. Но зато я сделал бы все возможное и невозможное, чтобы захватить Нану. Поймав последнего, объявите полную амнистию; затем не принуждайте его унижаться перед вами, чтобы не унизить его перед своими подданными. Сделайте визит всем четырем раджам Юга. Осчастливленные вашим милосердием, они не пожелают больше восстать против вас, а, напротив, устроят в вашу честь царское пиршество, и мир водворится на Декане, а следовательно, и во всей Индии. - Вы, быть может, правы, но не таково мнение уполномоченного министерством внутренних дел. - Вполне естественно. - Что вы хотите сказать? - Ваше превосходительство будет вторым вице-королем, отозванным за то, что слушали его советов. - Вы думаете, Ватсон? - Разумеется!.. Нам он читает проповеди об энергичных репрессиях, а в тайных корреспонденциях своих в Лондон, которые он посылает членам парламента и кабинета, поддерживающих его, восхваляет, напротив, благодеяния политики прощения и умиротворения. - Откуда вы это знаете? - Это относится к моим служебным обязанностям, сэр! - Что если он услышит вас! - сказал, улыбаясь, сэр Джон. - Ваши уши, сэр, не его уши. - Но какой ему интерес к этому? - спросил генерал-губернатор с видом полного, по-видимому, равнодушия. - Эх, сэр!.. В Индо-британской империи есть только одна корона вице-короля. - У вас худой язык, Ватсон, - отвечал сэр Лауренс, закуривая сигарету. - Не хотите ли? - Если позволит ваше превосходительство... - А вы, мадемуазель Кемпуэлл? - продолжал, смеясь, вице-король. Когда сэр Джон бывал в хорошем настроении духа, он всегда так называл своего адъютанта, свежее и розовое лицо которого невольно вызывало на эту шутку. Эдуард покраснел при этом фамильярном обращении и отвечал в смущении: - Я не позволю себе курить при вашем превосходительстве. - Полно, Кемпуэлл, - продолжал ласково вице-король, - один раз не в обычай, как говорят французы. - И он подал ему ящик с ситарами, а затем снова обратился к начальнику полиции. - Я подумаю о том, что вы мне сказали, Ватсон!.. Я подумаю, будьте уверены... Но не буду больше посылать своих писем на почту, - прибавил он с лукавой улыбкой. - О, сэр, - отвечал Ватсон с некоторым смущением. - Исполняйте ваш долг, Ватсон... исполняйте ваш долг; мы читаем с удовольствием все сведения, которые вы присылаете нам утром... - И которые известны только вам и мне, сэр! - Кстати, Ватсон! Сегодня вечером, кажется, должен явиться знаменитый следопыт, который откроет убежище Нана-Сагиба? - Да, сэр, он передал мне, что готов служить вашему превосходительству. - Неужели же вы думаете, что он успеет там, где погиб несчастный Кишная? - Он, напротив, имел успех, сэр! Вспомните последние депеши, полученные нами. Не допусти он так глупо повесить себя, завладев несколькими европейцами... - В числе которых находился и я вместе с отцом и матерью, - прервал его молодой офицер. - Ба! Я и не знал этого, - удивился вице-король. - Он не знал, вероятно, какое положение в обществе занимают его пленники, - продолжал Ватсон, - а так как в награду за оказанные услуги мы разрешили ему праздновать тайно великую пуджу тугов, то он нашел, что несравненно лучше будет предложить богине Кали кровь людей более высокого происхождения, чем первых встречных бродяг, пойманных в лесу. - Расскажите мне всю эту историю, Ватсон, она очень интересует меня; всего девять часов, и мы имеем достаточно времени, чтобы поболтать за сигарой. Эти свободные часы досуга, когда я могу жить, как живут обыкновенные люди, и беседовать с друзьями, не обдумывая каждого слова, каждого поступка, бывают так редко... - Участь всех властителей, сэр! - К счастью, я буду им всего пять лет... - Возобновимо, ваша милость! - Не желаю, Ватсон! Мое самолюбие пострадает, разумеется, если меня отзовут отсюда до истечения срока, но верьте мне, мой друг, видеть кругом себя пошлые лица, которые стараются проникнуть в ваши мысли, ваши намерения, дабы сообразовать с ними свои собственные поступки, - лица, которые всегда готовы на самые низкие извороты и с утра до вечера курят вам фимиам, а за спиной вашей строят козни, лгут, устраивают заговоры, надувают, - все это так грустно и дает вам в то же время такое жалкое представление о человечестве, что я решил по истечении пяти лет вернуться в свое родовое поместье в Шотландии и жить вдали от всех этих душу надрывающих мерзостей. А я еще властитель pro tempore! Какое же зрелище должна представлять наследственная власть?.. Ну-с, ваш рассказ, Ватсон! Каким образом сделались Кемпуэллы пленниками начальника тугов? - Мне, как начальнику полиции, многое известно, сэр, а потому рассказ может быть длинен или короток, смотря по вашему желанию. - Пользуйтесь вашей сигарой, как хронометром, Ватсон... курите ее спокойно, не торопясь... Затем пойдут дела серьезные и мы примем вашего следопыта. - Изволили что-нибудь слышать о Сердаре? - Как будто... Француз, кажется? - Да, француз, бывший офицер при посольстве в Лондоне, который был лишен в своем отечестве чинов и орденов за то, что будто бы похитил секретные бумаги из английского адмиралтейства... Кстати! Журналы сообщают о восстановлении его имени: обвинение, взведенное на него, оказалось ложным, ибо он представил военному суду подлинное признание одного из воров, - оно-то совершенно оправдало его. - Ага! Их было несколько. - Два, сэр! Один из них сам себя обвинил в предсмертной своей исповеди, и ради семьи его, а также ради сознания военный совет умолчал об имени виновного, который в настоящее время отдал уже отчет Верховному Судье. - А второй? - Второй, сэр, принадлежит, как я слышал, к самой высокой аристократии и заседает в Палате Лордов. Он не был упомянут в признании, подписанном его сообщником, а француз, которого зовут, кажется, граф Фредерик де Монмор де Монморен... - Верно, - прервал его Эдуард. - Вы знаете его? - удивился сэр Джон. - Это мой дядя, - отвечал молодой человек. - Вот как! Ваш рассказ, по-видимому, обещает быть очень интересным, но я не вижу, какое отношение имеет все это к Кишнае, отъявленному негодяю и начальнику тугов. - Вы спросили меня, каким образом могли Кемпуэллы сделаться пленниками Кишнаи; я и начинаю поэтому с самого начала. - Вы правы, не буду больше перебивать вас. Вам предстоит рассказать целую сигару, вот и стройте на этом ваше повествование. - Француз был настолько великодушен, что не назвал второго виновника, имя которого останется, вероятно, неизвестным. В вознаграждение за все перенесенные им страдания граф де Монморен назначен своим правительством на пост губернатора французской Индии. - Мой коллега, следовательно... И это, вы говорите, бывший Сердар... и дядя Кемпуэлла?.. Прекрасно! Однако я снова перебиваю вас, но все это так странно... - Возвращаюсь к Сердару. После произнесенного над ним обвинения Фредерик де Монморен отправился в Индию, где в течение двадцати лет вел жизнь странствующего рыцаря и защитника угнетенных, забытый совершенно своей семьей. Сестра его тем временем вышла замуж за Лионеля Кемпуэлла, отца присутствующего здесь молодого Эдуарда. Когда разразилось восстание сипаев, Фредерик де Монморен, получивший благодаря своим подвигам, название Сердара, принял горячо к сердцу дело Нана-Сагиба и своей ловкостью и мужеством едва не способствовал отпадению от нас Индии. В то время как в Европе вас считали уже погибшим, молодой Эдуард, которому тогда было лет шестнадцать, и сестра его Мари поспешили в Индию, получив от лорда Инграхама рекомендательное письмо на имя Сердара, чтобы просить его спасти их отца, находившегося в Гоурдвар-Сикри, осажденном войсками Наны. Встреча молодых людей, не знавших, что у него есть дядя в Индии, и Сердара, не знавшего, что у него есть племянники в Европе, была в высшей степени драматична... "Дядя! Племянник! Племянница! Зять мой!" - Не шутите этим, сэр Ватсон! - грустно сказал ему Эдуард. - Да и плакать незачем, мой молодой друг! Вы, впрочем, должны знать, как я вас люблю и далек от того, чтобы желать огорчить вас. Продолжаю. Сердар спас Лионеля Кемпуэлла, который был тогда майором и комендантом Гоурдвара. Во время этой войны Сердар отправился на остров Цейлон с тою целью, вероятно, чтобы произвести там возмущение, но был взят в плен губернатором острова, сэром Вильямом Броуном, благодаря чертовской ловкости Кишнаи, бывшего у него на службе. Приговоренный к смерти вместе с своими товарищами, Сердар бежал с места самой казни. В следующую за этим ночь Вильям Броун был тяжело ранен Фредериком де Монмореном, который был настолько смел, что проник во дворец своего врага. С этого момента между всеми этими лицами начинается настоящее состязание во всевозможных хитростях, засадах, о которых слишком долго рассказывать. Губернатор Цейлона так рьяно принялся за преследование Сердара и назначил такую высокую цену за поимку его, что я всегда думал, - мы, люди полиции, по природе своей всегда несколько подозрительны, - что между этими двумя людьми существовали какие-то другие причины ненависти, которые не могли явиться следствием одной только борьбы в Индии. Весьма возможно, что сэр Вильям был вторым сообщником в знаменитом деле о краже секретных планов, имя которого было скрыто Сердаром. - О, сэр Ватсон! - воскликнул Эдуард Кемпуэлл, - такое обвинение неблагородно. Простите, милорд, - продолжал он, отвешивая почтительный поклон вице-королю, - но дело идет о чести моей семьи. Губернатор Цейлона женат на сестре моего отца. - Успокойтесь, Эдуард! - ласково сказал ему сэр Джон. - Ватсон, вы зашли немного далеко. - С вашего позволения, милорд, - продолжал молодой человек, - я попрошу сэра Ватсона взять обратно свое несколько смелое обвинение. - Ну же, Ватсон, не портите мне вечера. - Если вам угодно, милорд, - холодно отвечал начальник полиции, - предположим, что я ничего не сказал... - Это не значит взять свое слово назад, - заметил Эдуард. - Я сокращаю свой рассказ, - продолжал Ватсон, как бы не замечая слов молодого адъютанта. - Падение Дели и окончание восстания, подавленного Гавелоком, не прекратили озлобления противников, которым пришлось встретиться при совершенно других обстоятельствах. Нана-Сагиб, спасенный Сердаром, скрылся в убежище, давно уже, по-видимому, приготовленном для него стараниями общества "Духов Вод", и с тех пор, - как это уже известно вашей милости, он ускользал от всех наших поисков. Кишная, взявшийся доставить нам его, нашел, я уверен, его убежище, когда желание отомстить Сердару на его семье внушило ему глупую мысль захватить Кемпуэллов, которые возвращались из Европы и ехали по Малабарскому побережью. Захваченный батальоном 4-го шотландского полка, который явился на выручку своего полковника, Кишная был повешен вместе со своими товарищами. Вот и весь мой рассказ, милорд, а сигара моя еще не кончена... Я не растянул своего повествования, как видите. - Напротив, Ватсон, вы с некоторого времени чересчур спешили кончить его. - Последние факты почти известны вашей милости... Вы же дали Кишнае поручение открыть убежище Нана-Сагиба. - Это чрезвычайно ловкий и хитрый человек... Уверены вы в том, Ватсон, что он повешен? - Настолько, по крайней мере, насколько можно верить официальному донесению. - Я могу подтвердить, сэр, что негодяй не избежал участи своих товарищей, хотя и был повешен последним. Я сам присутствовал при этом акте правосудия. Мы возвращались из Англии по окончании отпуска моего отца и отправились сопровождать мою мать, ехавшую на поиски брата, которого она не видела с самого детства. - Почему же начальник тугов не обратился к офицеру, командовавшему отрядом? Он мог показать ему ордер, написанный моей рукой, и это спасло бы его. - Сколько мне помнится, он о чем-то очень долго разговаривал с капитаном шотландского полка, и тем не менее его повесили. - Это весьма неприятное дело для меня, господа! Я не хочу скрывать от вас, что несколько раз уже докладывал правительству королевы о неминуемой поимке Нана-Сагиба и теперь рискую быть отозванным обратно, если по прошествии этого месяца бывший вождь восстания не будет в моих руках. - Мы потому ничего достигнуть не можем, милорд, что нет ни одного индуса, способного открыть убежище, где скрывается Нана. - Странно, Ватсон, очень странно! В Европе мы с несколькими фунтами стерлингов давно уже добрались бы до конца. - Не тот народ, милорд! Вспомните, что за два года еще до восстания сипаев все знали о заговоре, кроме нас, что среди населения в двести миллионов не нашлось ни одного изменника, чтобы предупредить нас! С тех пор, несмотря на все свои старания, я мог найти только двух человек, которые согласились служить нам против своего народа: Кишнаю, согласившегося на это из религиозных мотивов, - чтобы мы не мешали тугам совершать их кровавые мистерии, - и Дислада-Хамеда, ночного сторожа Беджапура, которого я убедил, что он делает этим приятное Браме, так как восстание задумано мусульманами. - Не этого ли человека вы хотите представить мне, Ватсон? - Да, милорд! В то время как в одном углу огромного зала дворца Омра начальник полиции беседовал с вице-королем и Эдуардом, в другом, против того места, где находились все трое, слегка отодвинулась часть стены, пропустив какого-то человека, закутанного с ног до головы волнами белой кисеи, драпированной так же, как драпируют ее члены Совета Трех. Стена бесшумно закрылась за незнакомцем, который остановился неподвижно и слушал. - Так вот, - сказал сэр Джон, - вы можете распорядиться, Ватсон, чтобы его привели сюда, и дай Бог, чтобы он заменил нам бедного Кишнаю. - Я сейчас распоряжусь, - отвечал директор полиции. - Нет надобности, сэр Ватсон, - прервал его незнакомец и быстро придвинулся к месту, освещенному огнем. Все вскрикнули от удивления и схватили револьверы. - Что это за человек?.. Откуда он? - вскрикнул вице-король. - Откуда я? Это моя тайна, - отвечал призрак. - Кто я?.. Узнайте меня! - И с этими словами он откинул назад часть кисеи, скрывавшей его лицо. - Кишная! Восклицание это вырвалось одновременно у всех троих. - Да! Кишная повешенный, - отвечал начальник тугов, - Кишная воскресший к вашим услугам, милорд! - Я так и знал, что он не допустит повесить себя, - сказал вице-король, прежде других пришедший в себя от удивления. - Простите меня, милорд, - отвечал, смеясь, мошенник, - я был повешен... повешен без дальних рассуждений, как говорится в приговорах вашего правосудия. Дело только в том, что можно заставить себя повесить, а затем самому вылезти из петли, - вот и все! - Полно, не шути и объясни в чем дело. - Охотно, милорд... Когда нас взяли шотландцы, мне объявили, что мой титул начальника тугов дает мне право быть повешенным последним. Я спросил тогда разрешения поговорить с командиром и показал ему полученный мною ордер, который давал мне право требовать услуг этого офицера и всего его отряда, если найду нужным. У меня было мелькнула мысль воспользоваться этим, чтобы спасти своих товарищей, но солдаты были так раздражены, что я счел более благоразумным не подвергать их этому